Следствие вели...

      «Без Леви… Даже скучновато» — Эрсель устало прикрыла тяжёлые веки лишь на пару секунду, ведь мокрый, февральский холод уже давно съедал изнутри. В прошлые дни с ней хотя бы был Леви, а не чувство одиночества и отвлекающего беспокойства. Теперь же, она дежурила одна, но на радость, не ночью в темной чаще, а днём, когда в лесу время от времени прогуливались прохожие. И почти поголовно каждый ненароком вспоминал о хозяине, ставшим темой для обсуждений уже давно.       Рихтер обходила территорию леса и вокруг, иногда пиная шишки под ногами, делала фотографии подозрительных мест или замёрзшими пальцами чирикала что-то о расследовании в маленьком блокноте. Последовательность менялась, чтобы не сдохнуть от скуки, и ей нужно было сохранять внимание к прохожим незнакомцам, но удавалось это с трудом, не как обычно. Впервые за долгое время ощутила, какого это быть позором, плохим сотрудником, то и дело отвлекаясь на пугающие мысли о прошлом.       В лесу настала тишина и ей удалось сомкнуть глаза на пару мгновений, но вскоре, чей-то уж очень знакомый голос стал более интересен, чем минутный отдых.       — Опасно здесь. Не думаешь, что для прогулки можно было выбрать более приятное место? — Эрен шагал по одной иж вытоптанных тропинок в нескольких метрах от неё, был по особенному хмур и агрессивно пинал снежки и сосульки под ногами.       — Пройдём круг и вернёмся на набережную. Что касается твоего вопроса… Глупая она. Виделись недавно, говорила про неудачный опыт. А я ведь говорил, что всего-лишь травмированная дурочка. Жалко девчонку… Но научится не доверять первым встречным, — рассудил мужчина рядом с ним, не спеша шагая и с трудом догоняя куда-то торопящегося брата.

Ты говоришь мне о любви,

А разговор напрасно начат

Слова я слушаю твои,

Но ничего они не значат

(Наталья Ветлицкая — ты говоришь мне о любви)              И в нем она сразу признала Зика. Голубоглазый принц поправил косматые пряди, которые блестели под солнцем и казались золотыми. А ещё быстро ощутил на себе чей-то взгляд, почуял неладное. А оглянувшись, меж ветвей увидел её сидящую с застывшим удивлённым лицом. И в тот момент, Эрсель окончательно убедилась, что речь шла про нее. Сначала он замялся, голубоглазый принц точно пронзил её своим стеклянным взором, не отводя его ещё пару секунд, а потом прокашлялся, отвернулся и сменил тему разговора. О чем они говорили далее, её уже не особо то и интересовало. Сердце заныло вновь, знакомая, даже родная боль вновь подтолкнула на слезы, но она держалась.       «Вечером наплачусь… Нужно продолжать записи» — всё успокаивала себя Рихтер, сжимая в руке сточенный карандаш. Ногти впились в мягкую кожу и она прикусила щеку изнутри, да так, что стало до одури больно. Но не больнее, чем было на душе.       Повелась… И всё повторилась. Было хотела продолжить записи, подавив жгучую боль, но неожиданный телефонный звонок сделал только хуже. Альберт. Его номер был давно удален, но цифры она запомнила на всю жизнь.       — Да? Альберт, я на работе, сейчас не очень удобно говорить, — с трудом начала диалог она, сглотнув накопившуюся слюну с легким шумом. В такие моменты особенно чутко ощущала своё небезопасное положение, и казалось, что лучше стать жертвой того маньяка, чем вновь услышать его голос.       — С работы меня уволили, бляди. Дашь в долг? Тысяч пятнадцать. В следующем месяце верну, — Альберт выражался быстро и резко, делая паузы лишь для того, чтобы сделать очередную затяжку, и несмотря на то, что чувства давно угасли, на лёгкий шум электронной сигареты Эрсель только с разочарованием выдохнула. Себе же хуже делает, дурак…       — Ты так и не бросил это? — дрожащим голосом спросила она и нахмурилась, пытаясь не заплакать от безысходности.       — Не, тяжело, да и на хер надо. Подумаешь, астма, не особо то и мешает, — фыркнул Альберт, противясь заботе своей бывшей, а потом настойчиво переспросил, — так чего, пятнашку дашь? Или хотя бы пять.       — Альберт, прости, не могу. Я только недавно устроилась в новый отдел, пока… Туговато с деньгами, — врать было стыдно, даже ему, заядлому пиздаболу. Денег у неё хватало, всегда было в достатке, но и соглашаться не желала. Пора с этим кончать.       — Да тебе жалко что ли? Хотя бы немного, ты же знаешь, я верну, не неси хуй… — ранее прокуренный и резкий тон Альберта стал более возмущенным, но он и договорить своё ругательство не успел, звонок неожиданно прекратился.       Позади Эрсель почуяла знакомый аромат. Сначала вкуснейший запах чая с бергамотом, потом и менее знакомый, от духов. Кажется… Нотки древесины и цитруса.       — Отлыниваешь тут? — причина завершения звонка стояла позади с двумя бумажными стаканами чая.       — Леви! Ну и напугали же вы… Отвлеклась на звонок, не более. Пока что составляю примерный психологический портрет, мало ли, будет что-то отличное от вашего, — Эрсель схватилась за форменную куртку в зоне сердца, не на шутку испугавшись. Она чуть не выронила телефон в снег, но благо, всё обошлось. Поговорить хотелось, отвлечься, забыться, из-за чего и так непривычно тараторила, показывая коллеге блокнот с записями.       — На, пей, грейся. Погода паршивая. Что касается портрета, покажешь вечером, как закончишь, — Леви огляделся, убеждаясь в своем утверждении про погоду, а потом разочарованно шикнул. Рихтер же пусть и удивилась, но забрала стакан чая.       Аккерман первым сделал глоток горячего чая, ведь уже не на шутку продрог. Влажный холод пробирал до костей. Февраль он ненавидел всей душой за мерзкую слякоть, вечно мокрые ботинки и края пальто. Он опустил взгляд на сидящую на лавке коллегу и застав то, с каким удовольствием она пьет горячий напиток и впивается пальцами в стакан, убедился, что и ей было холодно. Выдержка была хорошая, мысленно даже похвалил.       — Заботитесь, значит? Мило… Наверное, ещё пару часов посижу и на сегодня хватит, — Эрсель с трудом выдавливала из себя каждое слово, но несмотря на всю боль, улыбнулась ему, сощурившись. А в голове всё крутились слова Зика и ругань Альберта…       Беспокойство на её лице было видно отлично: поджатые губу, стеклянные глаза и прикусанная изнутри щека, всё это было слишком знакомым для Леви. Кого-то она ему напоминала…       В памяти всплыл образ давней подруги, но лишь на секунду, на момент, а потом Аккермана бросило в дрожь, и по телу пробежался табун ледяных мурашек. Нет-нет, они были разными…       — Чего мина кислая? — он с трудом вытащил из себя три слова, сам сдерживая порывы боли в душе, и продолжил запивать её медленно остывающим чаем.       — Знаете… Насчёт Зика вы были правы. Столько гадостей наговорил, прогуливался тут с Эреном. Может, я и впрямь доверчивая дура…       — А ты эту мартышку ебливую больше слушай. Будет ещё тут моих сотрудников оскорблять, скот, — сквозь зубы процедил следователь, глядя на встревоженное лицо коллеги. Она подняла голову, взглянула на него и снизу выглядела забавно со своими щенячьими грустными глазами. Сначала удивилась, раскраснелась ещё больше, а потом заулыбалась снова.       — Спасибо вам, Леви. Наверное… Он и впрямь не такой идеальный, какого из себя строил. Не стоило доверяться ему.       — А теперь пей, ешь, и не отлынивай. Зайду за тобой вечером, — Аккерман неожиданно для неё достал из кармана пальто пакетик с какой-то булкой, протянул коллеге, сам отвернувшись. Будто бы было не по себе вручать ей этот презент за терпение и стойкость к холоду.       — Не такой уж вы и ворчливый, каким казались, — Эрсель тихо хихикнула и более даже не боялась, ощутив на себе суровый взгляд коллеги. Он цокнул, закатил глаза, и что-то пробурчав, побрёл по тропе к выходу из чащи леса. А Рихтер… Рихтер предстояло закончить начатые записи и обдумать всё произошедшее. Первое дело ей нравилось гораздо больше.

***

      — Леви, я то уж думала, ты сегодня не придёшь. Что-то случилось на работе? — её голос, как и всегда, был нежен и полон надежды, но в тоже время звучал до слёз по-больному, хриплый. Она уже с трудом говорила…       — Навещал коллегу. Результаты экспертизы ничего не дали, нить была с одежды Эрвина, — без особого энтузиазма ответил Леви, и сбросив пальто с плеч, аккуратно повесил его на крючок на стене. Оглянулся, делал это из раза в раз, но в палате матери ничего не менялось. Всё те же белые стены, радио на подоконнике, одна небольшая кровать и её грустные, серые глаза…       — Вот как… Коллега появилась? Девушка? — Кушель ухмыльнулась сыну и глаза её засияли, а фраза была сказано с интересом и намёком.       — Девушка. Мам, не смотри так. Она под моим руководством только на время расследования, — Леви закатил глаза и женщина на больничной койке рассмеялась, будто бы не верила ему, но мусолить тему не стала. Внимательно и с любовью осмотрела сына, а потом, увидев в одной из рук букет хризантем, удивилась и даже задумалась, что её мысли были верны, — А букет тоже для девушки?       — Для тебя. Ты же любишь хризантемы, — возмущаться на её шутки Леви не стал, попросту язык бы не повернулся. Она ведь была больна давно, одиночество съедало её, и было предельно ясно, как она хочет узреть возлюбленную сына перед смертью, к которой она уже с полным спокойствием готовилась.       Кушель бережно приняла букет цветов из рук сына, и будто бы боясь сломать, провела по хризантемам кончиками пальцев, её восхищённый взгляд рассматривал их с интересом. На лице же красовалась улыбка… Был бы рад Леви видеть её почаще, и ближайшие лет пятнадцать, хотя бы.       — Как самочувствие? Кормят нормально? — то, как он менялся в голосе, было хорошо заметно. Привычный многим строгий, резкий и ворчливый тон сменился на мягкий и беспокойный. Следователь уселся рядом с матерью, на край больничной койки, а та приобняла его в знак благодарности.       — Даже не беспокойся, кормят прекрасно. А чувствую себя… Всё хуже и хуже. Но Леви, мы ведь понимаем, к чему идёт дело, — Кушель продолжала улыбаться, несмотря на тему разговора и перебирала цветы, будто стыдясь смотреть сыну в глаза.       — Не неси глупости. Я коплю. Осталось немного, — врал и ей, и сам себе Леви. На операцию была накоплена лишь половина суммы, работы предстояло много, и он всё равно подавлял страх надеждой того, что успеет, что мать не скончается от серьёзной болезни. Они столько пропустили, и столько ещё предстояло обсудить…       — Леви, даже я себя так хорошо не настраиваю, как ты. Спасибо тебе. И знаешь… Я надеюсь, что все же застану не то, чтобы внуков, хотя бы девочку твою, — она была готова плакать, сжимала в руках простыни и держалась, чтобы не разреветься перед сыном. Всё же, за каменным спокойствием что одного Аккермана, что второй, скрывалась ужаснейшая боль, мучающая годами…

***

      Солнце зашло за горизонт к пяти часам, как-никак, был ещё февраль. От темноты и одиночества, холода, вокруг было тоскливо и даже в какие-то моменты страшно. То проскочит белка по деревьям, то пробежит дворняжка, и каждая мелочь пугала и без того напряжённую весь вечер Эрсель.        Шло всё… Откровенно погано. Неприятное предчувствие не давало покоя. А чуяла она именно то, что сегодня вечером, по приходе к дому, наверняка её опять будет поджидать Альберт и придётся как-то выкручиваться.       — Эй, долго тут задницу морозить собралась? — голос Аккермана в тот момент был усладой для ушей, прекрасным утешением. Её воля, бегом бы бросилась ему на встречу, благодаря за то, что избавил её от одиночества и пожирающих мыслей. Леви торопливо шагал к ней, оглядывался по сторонам с опаской.       — Уж на ночь точно одна не останусь, страшно, — слабо улыбнулась Эрсель и с радостью зашагала ему на встречу.       — Как идут дела? Ничего подозрительного?       — Почти ничего… Было несколько хулиганов, но тех прогнала быстро. В форме-то выгляжу более угрожающе! А так… Только странные граффити на заброшенном здании неподалёку, смотрите, — Эрсель устало достала из кармана форменных штанов телефон и быстро нашла несколько нужных фотографий. Коллега же их внимательно осмотрел, под конец дня с трудом напряг уже уставшие мозги.       — Знаки сектантов. Их года три назад засадили, пока ни на что не наводит, — разочарованно ответил ей следователь и самому стало хреново, кошки заскреблись на душе. Результаты экспертизы ничего не показали, из дежурства и так называемой «приманки» тоже ничего не получилось, и надежды уже почти не было, а сам Аккерман уже ощущал, что находился на грани срыва…       — Леви… Вы простите. Наверное, это я плохо работаю. Отвлекалась сегодня часто. Столько проблем навалилось за раз, уже толком не соображаю, простите, — Эрсель поджала нижнюю губу, перед глазами уже всё плыло от поступающих слёз и усталости, желания просто поспать.       Аккерман даже остановился на секунду, но потом пришел в себя и догнал коллегу, чуть склонился вбок, чтобы попытаться разглядеть лицо, которое она отчаянно прятала. Видимо, не только у него всё было плохо… В голове начали всплывать моменты разговоров с ней о Зике, тот телефонный звонок сегодня днём, который он услышал, но предпочёл промолчать. Между ними настало ледяное, пробирающие до костей молчание. Коллеги только вышли из леса, наконец-то стало хоть немного светлее от уличных фонарей и они ступили на стоянку. Аккерман думал, что сказать, хмурился, как бы не разболтать лишнего. Рихтер, кажется, тоже была более увлечена мыслями, чем реальностью, иначе не вступила бы в грязную лужу посреди почти пустой стоянки.       — Блять! Что же за день… Когда этот кошмар уже кончится… — Эрсель выругалась, всё шло против неё, под откос. Такая мелочь, но стала переломным моментом. Все ботинки и форма теперь были загажены в мокрой грязи, медленно намокали и она попала даже на руки. И она не сдержалась. Заревела, как девчонка, не уходя из лужи, вцепилась ногтями в кучерявые рыжие пряди.       Сил её больше не было. Ныло сердце безумно, скрывать уже не хотелось. Её новый коллега ещё не стал для неё близким, но перед ним, на удивление, было не страшно расплакаться. Может, поворчит, закатит глаза, но… Не побьёт же? Не осудит? Не ранит ещё сильнее?       — Эй, ведьма, — Леви был совершенно спокоен, несмотря на свои проблемы, которые беспокоили ничуть не меньше. Сделал шаг вперёд, но держал дистанцию, чтобы тоже не угодить в грязную лужу, и его ладонь оказалась на хрупком женском плече, — Идем, высушишь это недоразумение у меня и поноешь от души.       Он мотнул головой куда-то в сторону, будто указывая на свой дом и на лице сохранял спокойствие какое-то время. Вот только вся эта холодная маска быстро растаяла, когда коллега, шлепнув ещё раз по случайности в лужу, крепко-крепко обняла его. Прижалась к нему, обнимая за плечи, положила на одно из них голову и жалостливо всхлипнула. Глупость, нельзя было такое позволять…       — Леви, простите меня, пожалуйста. За это, объятия тут лишние, за мою неаккуратность и нытьё, простите, я уже не могу держаться, — Эрсель плакала, позволив себе на время позабыть обо всём. В первую очередь о том, что перед ней не друг, а коллега, вышестоящий по званию. Слезы стекали по щекам, незаметно для удивлённого Леви и на его пальто.       Следователь на пару секунд опешил, позволил ей ощутить спокойствие и безопасность, а потом пришёл в себя. Выражение лица уже было совсем другим, и некая жалость к коллеге была видна в усталом взгляде. Он вздохнул с заметной тяжестью и положил ладонь на её кучерявую макушку.        Видимо, они оказались в одной яме…       — А ну завязывай, ведьма, всё пальто мне слезами зальëшь. Придём и наплачешься вдоволь, — пытался ворчать Аккерман и с трудом отстранился от коллеги, которая держала, на удивление, крепко.       Эрсель с трудом успокоилась, вытерла солёные слезы и несколько раз шмыгнула носом, прежде чем взглянуть на следователя опухшими красными глазами.       — Леви… Спасибо вам. Давайте, я куплю нам по пути что-нибудь к чаю?