прошлое для двоих

***

Детская залита солнечным светом, холодным (на дворе конец ноября), все вокруг смазано и непонятно. Почти. Яну казалось, что он всё вспомнил еще в тот момент, когда издал свой первый крик. Вернее, второй первый крик. Но воспоминания о прошлой жизни настигали его по мере взросления, практически постепенно, будто давали мальчишке фору, прежде чем бедный сойдет с ума от количества столь страшных событий. Поначалу это казалось детскими грёзами: да, бывает, приснится кошмар и запомнишь его на долгое время, однако каждый такой «кошмар» имел поразительную точность и как-то подозрительно удачно складывался в единый сюжет с остальными «снами». Сначала долгое время снилось, что отец им постоянно недоволен, хотя в действительности он относился к сыну с теплотой и по-доброму искренне; снилось, что мама первый и последний раз держала его сразу после рождения, а дальше ее голос и запах забывался, но в реальности мама тоже была рядом, живая и здоровая. Восьмилетний Ян был страшно сбит с толку, собирая крупицы информации с этих снов. Картина вырисовывалась удручающая: в, вероятно, прошлой жизни его мама умерла при родах, а отец, раздавленный потерей любимой жены, сначала был требователен к сыну, а поняв, что тот не справляется с возложенными надеждами, и вовсе смирился с его существованием. Смирился — это значит, Ян больше не жил с ним. Мамины мягкие руки пахли душистым кремом для рук, солью и приправой для мяса, когда она готовила. Ян ценил каждый момент, проведенный под её боком — когда она вслух читала ему, вслушивался в переливы ласкового голоса, не заостряя внимания на прочитанном, старался лишний раз ее не расстроить и улыбался, когда улыбалась она. Отца тоже любил: было интересно видеть его не хмурым и опустевшим, а ожившим, счастливым. Он действительно сильно любил его маму. Получается, выражение «мужчины любят детей тогда, когда любят их мать» — истина. Ян понял это гораздо, гораздо позже. Во дворе дружил с мальчишками — среди соседей детей было очень мало, в основном жителями спального района являлись пенсионеры. К десяти он сдружился с двумя мальчишками постарше: Дмитрий, которому уже исполнилось четырнадцать, и Павел, на два года младше Димы. Помимо догонялок, прыганья по крышам гаражей и видеоигр, у них было довольно много общего. Дмитрий по своему характеру суров, несмотря на молодой возраст, строг и рассудителен, не по годам ответственный. Если неумёха Ян (к слову, ростом он выдался и уже в свои десять догонял Дмитрия) падал, разбивая коленки, Дима по-отечески качал головой и со своих карманных покупал в аптеках пластыри. Лечил. Солнце бликовало на протёртых перилах скрипучих качель, вынуждало щурить глаза, а Павла еще и забавно чихать. Двор был скромный, заросший покосившимися кустарниками и травой почти до середины голени, но этого с лихвой хватало, чтобы мальчишки соорудили себе шалаш — в яме под навесом из крон косых деревьев. В шалаше ничего, кроме откуда-то притащенной Пашей шины и старой табуретки с помойки, ничего не было. Дмитрий, как самый старший, занимал табурет, Павел шину, закидывая вечно побитые и поцарапанные ноги на резиновые края, а Ян пока что довольствовался подстилкой из сухих листьев и травы. Но и этого хватало для полного счастья. Для ощущения нужности, надобности, какого-то даже очаровательного таинства: это их место. Личное. Как-то на одной из их бесконечных вылазок Ян сильно оцарапал руки вплоть от плечей до запястий об старый кустарник, в тонких старых веточках затесались острые, как крошечные клинки, шипы, крови было море... Глядя потом на свои перебинтованные руки, у Яна вспыхнуло на веках новым (вернее, старым) воспоминанием. Те же бинты, те же бледные руки, только значительно больше, но там по темнеющим венам струилась чёрная кровь. Через неделю Дмитрий разбил губу, неудачно ударившись об качели. Зажив, на верхней остался достаточно аккуратный шрам: тонкая светлая полосочка, как напоминание об активной юности. Глядя на этот шрамик, эту незначительную, мизерную деталь, у Яна в голове что-то щёлкнуло. Как сквозь дымку он увидел и Дмитрия, и Павла, но гораздо старше, чем они сейчас, Дмитрию по виду можно было смело давать тридцатник. Сморгнув наваждение, Ян призадумался. Он помнил людей из прошлого, даже помнил, кем они были в прошлой жизни, какое отношение имели к нему. Дмитрий и Павел уже были его друзьями, после службы в военном училище Ян познакомился с ними и продолжительное время они работали бок о бок, а потом... Что случилось потом? И так, его окружали уже когда-то родные ему люди. Тут и там мелькали знакомые лица, у Яна часто возникало чувство дежавю, потому что все произносили то, что когда-то ему уже говорили. Мать, отец, Дмитрий и Павел, в городе иногда он видел мальчишек, в чьих лицах угадывались его будущие (уже бывшие) сослуживцы. Был ещё один образ, тонкий и неуловимый, как шлейф духов — молодая девушка, он помнил её лицо, её силуэт, но не мог вспомнить ни имени, ни черты, ни любой нити, что связывала бы их. Внутренне чувствовал, что она была ему очень-очень важна, но почему же тогда он всё никак не нашел её, не помнил? Её имя, что-то такое нежное, но загадочное и скользящее, вынуждающее для произношения кончик языка прижать к нёбу, вот эта крошечная ассоциация. Неуловимое, размытое воспоминание, больше остальных подходящее на сон, флёр выпитой вместе чашки чая за столом, совместный просмотр кино... В раннем возрасте он решил не заострять на этом внимания. Надо будет — вспомнится. А пока был занят собой, играми, уютными вечерами в кругу любимой семьи и своими друзьями. Яну нравилось учиться, а особенно — читать. Детская фантазия складывала буквы и строчки в яркие картинки, связный и осмысленный сюжет, что рисовался даже лучше мультика. Чтение его не утомляло, а наоборот, только раззадоривало побыстрее узнать, что случится в книжке дальше, а что будет в следующей, какую почитать потом... Еще ему нравились активные игры, больше всех те, что с мячом. У них во дворе между фонарных столбов была натянута дырявая сеть, и Дмитрий учил его играть в волейбол. Втроём получалось не так задорно, как большой командой, но Ян ценил и эти крупицы мальчишеского веселья. Они с Павлом были непоседливее и хитрее принципиального Дмитрия, что для них заменял фигуру старшего брата. Потому, именно вдвоём они чудили. За квартирными домами начинались частные участки, один из которых они особенно облюбовали — зачастили по весне пробираться через дыру в деревянном заборе (как же везло, что скрупулёзная пожилая хозяйка не держала собак) и рвать еще зеленые сливы и ранетки, съедать, кривя рты от кислоты и вяжущего ощущения на языке. Это был вкус настоящей свободы, и без разницы, что на самом деле от недозревших фруктов хотелось плеваться. Дмитрий, если заставал их с карманами, доверху набитыми ворованным, ругался и разводил руками, не понимая прелести воровства в чужих огородах. Павел с ним ругался, а Ян, как дурак, широко улыбался: в такие моменты они были особенно похожи на себя из прошлого. К слову о прошлом. Ян как-то пытался говорить с родителями, но мама всё списывала на бурное воображение мальчишки, отец — на сны. Порывшись в исторических книжонках своего отца (а он любительски занимался историей и, между прочим, очень много знал, в особенности тематику культов, орденов и сект) Ян не нашел никакого упоминания об Апокалипсисе. Ни строчечки, ни крошечного намёка. Однако он всё помнил, видел, как будто это случилось вчера — ну не мог собственный разум так жестоко его подводить. Его родные ничего не помнили, они жили здесь, сейчас, как будто уроженцы другой, какой-то параллельной вселенной. Их характеры слегка менялись в силу новых обстоятельств, приспосабливались к мирской жизни без постапокалиптических травм и страхов. И Ян обожал эту неоднозначность, он будто знал и не знал их одновременно. После начальных классов началась средняя школа, Ян гордился, что избавился от звания младшеклассника, осенью отпраздновал свой одиннадцатый день рождения. А затем встретил её. Ту, которую силился вспомнить больше всех. В конце ноября, на день матери, в их школе организовали выступление. На уроках технологии и труда ученики лепили трогательные неумелые открытки с небрежно обрезанными краями и кривоватыми подписями, но, что важнее, каждая была сделана со всей душой, с детской непосредственностью и самой искренней любовью. Сидя в небольшом актовом зале их школы под боком у своей мамы, Ян её увидел. На сцену, вместе с остальными девчонками, вышла аккуратненькая девочка. В таком же, как у всех, синем сарафанчике. В тёмные волосы были вплетены два нарядных белых банта, выпадавшие из причёски прядки девчонка несколько раздраженно сдувала со своего лица. Красивенькая, как фарфоровая куколка. Они пели праздничную «Песенку Капель», звонко и задорно вытягивая припевочные «Ля-ля-ля», но Ян смотрел только на неё одну, как она забавно поджимает губки после куплетов, будто недовольна тем, как спела, как закрывала глаза и слегка качала головой на припеве. Вспомнилось и её имя, языком к нёбу, мягкое и строгое, контрастное «Лэйн». В голове смешались два образа, наложились друг на друга, как полупрозрачные фотокарточки, дополняя и одновременно вытесняя рисунок. Лэйн из прошлого, с невыраженной злобой в серых глазах, её флегматичное лицо и лишённый эмоций голос, родинка под левым глазом, делающая её строже, растрёпанный шёлк тёмных волос, извечно ледяные руки... И Лэйн из настоящего — с очаровательными бантиками, но всё с той же самокритичностью, флегматическим выражением юного личика. Наверное, её крошечные ладошки всё такие же холодные. В Яне тоже заборолись двое: тот, что младше, любовался необычайной красотой этой девчонки, старался уловить её голос из хора остальных. А тот, что постарше, умилялся смешным бантам на прелестной малышке, что после вырастет в загадочную холодную красавицу. Рядом с ней стояла кудрявая девочка в очках, периодически она поддерживающе сжимала ладошку Лэйн, и подпевала, вторя её голосу. В её чертах тоже угадывалось какое-то смутное родство, и не то, чтобы совсем из прошлого: просто она была достаточно похожа на Дмитрия, чтобы понять, что это его сестра. Сам Дмитрий нашелся в зале: Ян разглядел его довольное, сдержанно-гордящееся лицо. Девочки слезли со сцены и исчезли за цветастыми кулисами, а Ян крепко задумался, как бы подобраться к Лэйн. Всем своим существом чувствовал, что ему к ней надо. Что она — его недостающая часть, крохотный кусочек пазла, которого отчаянно не хватает для полноты картины. Что, выражаясь библейскими суждениями, именно она — его ребро. Но как к ней подойти? О чём заговорить? «Привет, знаешь, а в прошлой жизни мы с тобой, кажется, были близки»? Он уже понял, что Лэйн училась в параллельном классе и поэтому он прежде её не замечал, у них было еще меньше точек соприкосновения, чем если бы они были одноклассниками. Он задумался настолько, что пару раз пропустил вопрос мамы о том, понравился ли ему этот школьный концерт. Ян размышлял о ней днями и неделями, украдкой следил за ней в столовой и в коридорах, хотя Лэйн редко выходила из класса на перемены. В раздевалке, когда она медленно переобувалась, педантично складывая сапожки в голубой мешочек для обуви, как вешает пальтишко (немного ей великоватое, на вырост) на крючок. Или наоборот, когда завязывает шарф, кутаясь в его мягкость, и слегка путается в рукавах верхней одежды, как иногда невнимательно застегивает пуговицы невпопад и потом вынужденно расстегивает. Все думал, как подойти, как заговорить... Проблема решилась сама собой, новая вытеснила старую. Вечером, когда Ян с Павлом сидели у Дмитрия дома, пока Дима показывал друзьям свою скромную коллекцию видеоигр на дисках, домой вернулись Анна и Лэйн, припозднившиеся после школы. Уроки давно кончились. Заприметив, что Анна не одна, и как-то слишком злостно переговаривается с подругой, Дмитрий настороженно вышел к ним в коридор, Ян и Павел — следом. И втроём уставились на потрёпанных девчонок. Лохматые, запыхавшиеся и с румяными щеками — будто бежали — у Анны личико недовольное и негодующее, злое, но такое по-девичьи беспомощное, рядышком Лэйн с окровавленной коленкой, расстроенная, но по прежнему сдержанная, даже не плачет, как поступило бы подавляющее большинство девчонок её возраста. Дмитрий сразу нахмурился. — Что случилось? Анна всплеснула руками, давая эмоциям выход, запричитала, путаясь в словах, давясь возмущением: — Они, ух, они..! Уже достали! Я бы так хотела им ответить, но я не могу, они меня вдвое больше, я же не дура, чтобы нарываться! Но если ничего не сделать, то так всё и продолжится, а я так не могу, не хочу, не хочу чувствовать себя такой бесполезной и беспомощной... — Что случилось? — с нажимом повторил Дмитрий, — Я ничего не понял, Аня. За подругу подала тихонький голос Лэйн, честно и прямолинейно выдавая как есть: — Нас задирают мальчишки постарше. — Лэйн! — охнула Анна, возмущённо обернувшись на подругу так быстро, что её хлестнули собственные волосы по лицу, — Я просила не говорить! Ты что, хочешь прослыть ябедой? Лэйн пожала плечами: — Не хочу. Но мы с тобой ничего не можем поделать вдвоём, это же ясно. Дмитрий вернул внимание на себя, чуть ли не скрепя зубами от нарастающей злости: — Какие еще мальчишки? Почему они к вам прицепились, что им от вас нужно? На сестру он не смотрел и обращался уже прямиком к Лэйн, обозначив её как более спокойную и честную. Таковой она и являлась, не так импульсивно, как Анна, отвечая: — Из восьмого класса, я не знаю их имён. Один примерно такой, — она повела ладошкой в воздухе, показывая рост выше аниного, — у него чёрные волосы коротким ежиком, а второй в веснушках и с щербинкой между передних зубов. — Похож на лягушку, такой же безобразный и глупый, — дополнила Анна с присущей вредностью, фыркая. — Они отнимают у нас деньги на обеды, больше им, кажется, ничего и не нужно. Сегодня я предложила Ане не отдавать, вот мы и получили. Так что, наверное, это я виновата, что они обозлились... Дмитрий вздохнул, гася в себе желание грязно выругаться (крепкие слова не при девочках, так он считал), а затем сдержанно, но уверенно похлопал Лэйн по плечу: — Ни в чем ты не виновата, не глупи. А с мальчишками мы поговорим, я знаю, кто эти двое. Не волнуйтесь. Аня, лучше помоги подружке с коленкой. А мы пойдём выйдем. Павел согласно кивнул, натягивая куртку, и Дмитрий настойчиво подтолкнул Аню в сторону ванной, где хранилась аптечка. Ян поинтересовался, вдруг с необычайной заботой помогая Лэйн снять сапожек, чтобы она не беспокоила разбитую коленку: — Не болит? Лэйн отрицательно помотала головой, и Ян заметил, что её щечки порозовели чуть сильнее. С мальчишками они, конечно, разобрались. Два отморозка на пике пубертатного периода, нашедшие себе наживу на двух пятиклассницах. То ли действительно было достаточно смешных сумм со школьных обедов, то ли просто упивались своей властью и страхом двух маленьких девочек. В любом случае, Дмитрий показал им, что обижать девочек очень плохо, а его младшую сестру — нельзя. Это была первая драка, в которой Ян непосредственно участвовал, и стоял он на равных с Димой и Пашей, несмотря на то, что сам был младше, ровесник этих самых девчонок. Отморозки слов не понимали — это же ясно, и объяснять пришлось на понятном для всех диалекте, на языке боли. Саднили сбитые костяшки на руках, но Ян был необычайно горд: драка состоялась не из-за бессмысленного спора или другой глупости, это стало настоящим геройством и достаточно достойным поступком, они ведь защищали девочек и вершили, так сказать, крохотное правосудие. Ябедами Дмитрий дразнить строго запретил, сами ведь потрепали девчонок, вот он и прознал. Сами-то и виноваты. С такими аргументами восьмиклассники спорить не стали, разбитые носы подсказывали, что эта идея не лучшая. Дома их ждали девочки за скромно накрытым столом: Лэйн заварила чай, щедро отрезав несколько долек лимона в чайник, а Анна нарезала бутербродов. Встретила она их строгим, как у брата, голубым взглядом, мол, ну что, наигрались в защитников? Дмитрий бросил короткое: — Приставать к вам больше не будут. И возвращаться к теме не стал. Вместо этого обратил внимание на самодельный, почти смешной ужин, но не стал смущать сестру и первый сел за стол, в своей манере похвалил: — Да ты настоящая хозяйка, Аня. Анна бурчать не стала и скомкано, смущённо улыбнулась, махнув рукой. Запрятала своё упрямство, всё таки приятно получить похвалу. Сели за стол, похватав бутерброды, вечер оказался богат на эмоции. Лэйн, сидя ближе всех к Яну, вернула ему его вопрос, обратив внимание на содранную кожу костяшек: — Не больно? Услышав сбоку её тихий голос, Ян встрепенулся, хоть и не подал виду. Обернулся, небрежно качнул головой и с мальчишеским задором улыбнулся уголком губы: — Нет, всё нормально. Лэйн несмело приулыбнулась ему в ответ, так, как будто не совсем знала, как это делается. Замялась, гипнотизируя плавающие чаинки в своём стакане взглядом. А потом промолвила ещё тише, но более тёплым, искренним тоном, сказав одному только Яну: — Спасибо... Он не донес до рта откусанный бутерброд. Застыл. Снова обернулся. В груди колыхнулся новый виток гордости за самого себя. Ради этого тихого «спасибо» он бы сделал это ещё раз. Он бы подрался столько раз, сколько бы она ему сказала. Хвостиком бы ходил за ней, оберегая от несносных сверстников, от озлобленных старшеклассников. Ян почти прошептал, совсем не вникая в диалог остальных за столом и смех Паши откуда-то слева. — Не за что, Лэйн. Пожалуйста. И широко улыбнулся. Вечерело: за окном заклубилась ночь, синевой цвета глубокого индиго заслоняя небосвод, блеснул взошедший диск луны. Более не треснутой. Дома Ян прятал руки и отмалчивался: ему совсем не хотелось волновать маму, нервировать отца. Эта мелочная драка не стоила их беспокойства, Ян знал, в мире есть, были проблемы посущественнее. Он по-прежнему ярко им улыбался и болтал только о первой половине вечера, когда после школы Дмитрий показывал им диски с играми. Неделей позже Ян возвращался после уроков, медленно бредя по пустому полутёмному коридору (а он обожал школу в такие моменты, в этом было своё очарование) и наслаждался отсутствием учеников, пока не заметил открытую дверь класса, в которой еще горел свет. Странно — все дежурства давно закончились, Ян решился заглянуть. Не ожидал застать там одинокую Лэйн, методично протирающую парты от пыли. — Ты чего тут одна? — подал голос он, задумчиво оглядываясь. — Тот, с кем я должна была дежурить, ушел и свалил всё на меня. — Вот он... — Ян проглотил ругательство, перенимая привычки Дмитрия: с девочками так нельзя, — эм-м... Негодяй. Лэйн усмехнулась себе под нос, выжимая тряпку от излишек воды. Рукава на её рубашке были закатаны до локтей. Ян схватился за близстоящий стул, переворачивая его и ставя на парту. — Помогу. — Да ладно, я справлюсь, не нужно себя заставлять... — Я и не заставляю, помочь тебе хочу. — Ян... Он завороженно застыл, когда она назвала его по имени. Так мягко, так лично. Всего две буквы: грудное, идущее почти из души «Я», и кроткое, языком, упертым в нёбо, «Н». Его имя по-особенному прозвучало из её уст, оно никогда не казалось ему красивее, чем сейчас. С придыханием Ян вторил, растягивая желанное, знакомое, нежно-строгое: — Лэйн... Поднял второй стул. Так зародилась своеобразная дружба. Лэйн так и осталась довольно сдержанной, спокойной, держалась особняком в абсолютно любой компании, так, что это была не осторожность, а уже просто часть её характера. Яна эта холодность не обижала, он принял её как данность и имел удовольствие попросту находиться рядом. Лэйн жила в соседнем дворе в доме на пятом, последнем этаже, иногда, если они пересекались в раздевалке, он вызывался проводить её и неизменно нес её портфель вместе со своим, а Лэйн ему никогда не отказывала. По большей степени он щебетал ей что-то о прошедшем дне, о каких-то школьных сплетнях, иногда об играх и кино, о музыке и книгах, и Лэйн улыбчиво слушала, редко вставляя что-то своё — как же Ян упивался её кроткими фразами, поддерживающими диалог вопросами, её мыслями. Без Апокалипсиса она тоже стала слегка... другой. Не было больше алого всполоха в её меланхоличных глазах, той отродьевской злобы, не было и шрама на левой руке между указательным и большим пальцем. Она оставалась тихой и загадочной, но больше не бросалась недоверием, не смотрела волком, кусая одним только анализирующим взглядом. Такая родная и при этом такая незнакомая, Ян хотел подружиться с её незнакомой частью, изучить, как новую часть любимой книги. Эта Лэйн оказалась мягче, к ней подступиться попроще, чем к Лэйн из прошлого, или всё дело было в том, что она ещё маленькая? Ян уже был рад только тому, что вспомнил её и нашёл. Невооружённым взглядом видел, насколько они похожи даже в этой жизни. Не говоря уже о прошлой.