Второй шанс: жизнь, любовь или смерть

      Настало лето 1742 года. Солнечные лучи врывались в кабинет, через огромные окна во всю стену. Один из солнечных зайчиков, упал на страницы книги, мешая мне сориентироваться на тексте, поэтому я подняла голову, оторвавшись от чтения.       Несколько столиков в библиотеке стояли вдоль окон, и один из них заняла я. Отсюда открывался хороший вид на реку, протекавшей совсем рядом с академией, а также на аллею, по которой любили гулять многие юные студентки. Особенно заметно это было сейчас, когда солнце уже садилось, и стало не так жарко.       Закрыв книгу под пафосным названием «Рассвет Империи Рекруа», я не отрываясь смотрела на всё, что происходило за окном.       Прошло больше полугода с моего возвращения в прошлое. Но только сейчас я начинаю верить, что это совсем не сон или кошмар, всё взаправду. Удивительно, но с переездом в академию я перестала щипать себя после каждого пробуждения, высыпалась и не мучилась кошмарами. Больше мне не сниться Аарон с кровавыми руками и вообще никто из прошлого. Сейчас и без этого чувствую себя усталой. С самого раннего утра, когда еще даже солнце не встало, и до самой ночи всё время посвящено учёбе. Только в выходные, как сегодня, которые длятся всего один день в неделю, мы можем принадлежать себе. В остальные дни ученицам не позволяют даже вздохнуть свободно. Валентина была права: здесь сложно.       Нас учат многому. От обычного этикета, до иностранных языков, а также, вышиванию и игре на музыкальных инструментах. Например, под каким градусом нужно преклониться перед императорской семьей, и что ручка чашки всегда должна быть направлена на три часа. И много чему ещё.       Мне легко давались этикет, манеры и танцы. Их я и так хорошо знала благодаря прошлому. Для меня же трудно было другое — музыка. А точнее выбор и игра на инструментах. Меня это привело в полный ступор. Я никогда ни на чем не играла. А здесь этого требовал устав, поэтому избежать этого предмета никак нельзя. Увы!       Все мои попытки попытаться хоть на чем-то сыграть превращались в кошмар. Вспомнить хотя бы оторвавшуюся струну на скрипке. С арфой случилась та же история. Больше мои преподаватели не разрешили мне подходить к этим инструментам, предложив что-то другое. Но ничто другое меня не заинтересовало. Мне хотелось чего-то изысканного. И вот я до сих пор не могу подобрать себе музыкальный инструмент, который привлек бы мой утонченный вкус. Но мне нужно поторопиться. Совсем скоро Богиня Литиум, владычица лета, оставит свои бразды правления и наступит владения бога Гектора, говоря коротко — наступит осень.       Бесшумно встав со стула, я взяла недочитанную книгу и вышла из библиотеки. Так как сегодня выходной, то студентки свободно гуляли по коридорам академии, никуда не торопясь и не спеша. Я тоже присоединилась к пустым блужданием по коридорам, временами останавливаясь, чтобы полюбоваться на вид из окна.       Погода на улице была чудесной, поэтому после не долгого блуждания по коридорам, я вышла в сад. Глубоко в него решила не идти — остановилась около одной из кованых скамеек и присела. Дневная жара спала, и только легкий теплый ветерок развевал волосы. Открыла на заложенной странице и продолжила читать, временами уходя в себя.       После объявления о разрыве помолвки с кронпринцем моё имя не покидало уста в салонах высшего света. Практически все перемывали мне косточки, пытаясь придумать причину этого неожиданного разрыва, одну возмутительной другой. А как только я покинула столицу, вообще начался переполох среди мужской части аристократии, а не только сплетниц. Одни думали, что это желание короля и он больше не милостив к канцлеру, а вторые считали, что я смертельно больна, поэтому и уехала, чтобы лечиться. Но как только прознали, что Ариана ле Сайре́с теперь учиться в Академии, второй вариант отпал. Стали всем хором считать, что император рассорился с канцлером. Но и это вскоре оказалось не правдой, ведь мой папа всё время находился подле монарха. Прямо как верный пёс.       Обо всем этом мне писала Валентина. Она пишет мне практически каждую неделю, рассказывая свежие новости из столицы. Временами, раз в месяц, приходят письма и от Клода. Узнав, что я поступила в академию, брат был шокирован, но с радостью поздравил. В письме он также расстроился, что весной мы с ним не сможем встретиться. В ответном письме я пообещала, что зимой мы обязательно проведем время вместе, как раньше. Клод очень этому обрадовался. Один раз, если не ошибаюсь, в начале лета, брат написал, что Виконт Реверди, то же поздравляет меня с поступлением. Я несколько раз перечитывала эту строчку, сперва даже приняла это за шутку. Клод вообще тот ещё весельчак, когда его не сковывают правила этикета. Но своего друга Аарона в переписке он упоминает впервые. Брат захотел нас познакомить поближе? Хм, оставлю это на потом: сейчас я могу лишь строиться одни предположения.       Письма Валентины и Клода, согревали меня, когда я очень сильно тосковала по дому. За всё время, которое я тут находилось, отец написал мне всего лишь два раза, и то пару строчек. Он интересовался, как я поживаю и всё ли у меня хорошо. Но и этой скудных строк хватило мне для радости. Раньше по детской наивности я не могла прочитать в этих словах любви.       — Как ты посмела коснуться меня! Простолюдинка! Ты хоть знаешь чья я дочь?!       Услышав голоса на высоких тонах, которое раздавались неподалеку от меня, я с раздражением подняла голову. Через скамейку от меня, стояли несколько девушек. Двоих из них я узнала, они учились со мной в одной группе. Остальные четыре девушки были мне знакомы из прошлой жизни. Я хорошо помнила их лицемерные улыбки.       Всё время, проведенное в академии, я долго думала, что делать с этими «подругами». Идей приходило много, я даже сперва не могла выбрать, какая мне нравиться больше. Но однажды во время очередной перепалки этих змей с девушками не благородного происхождения мне пришла чудесная мысль. Я снова подружусь с ними, буду улыбаться им и вести себя дружелюбно, но никого из них не приближать к себе, держать на коротком поводке. Они помогут мне подняться, и как только придет время, я спущу их на самое дно. Прямо как они меня когда-то. Лучшая месть подаётся холодной.       В Академии Благородных Девиц с момента основания учились только аристократки. Но пятьдесят лет назад совет учредителей решил, что девушки без титула, дочери священнослужителей высших и средних санов, рыцарей без земли, шевалье, и купцов первой гильдии, тоже могут поступить. Обучение для таких девушек стоило в разы больше, чем для потомственных аристократок. А для тех, кто не может оплатить обучение, создали сложный отбор, который проводился для каждого. После окончания академии девушкам не голубых кровей дают статус Мадмуазель. Они могут устроиться на достойную для девушки работу: гувернантками и экономками в благородные дома или учительницами. Также у них есть шанс выйти замуж за аристократа низкого ранга. Для простолюдинов это большая возможность. Но всё не так просто: академия сама находит работу выпускницам, которые не оплатили обучение. Они отрабатывают потраченные на них средства примерно лет пять, без возможности уволиться. Если же девушка откажется или сбежит, то её ждет наказание. В лучшем случае ей грозит тюрьма, в худшем — прилюдная порка. Но на моей памяти не было ни одного случая, когда выпускницы хотели избежать отработки.       — Вот это да! Благородная девушка грозит своим папочкой, как маленькая девочка, — сложив руки под грудью и высоко подняв голову, произнесла та самая «простолюдинка». — И кто же родитель такой невоспитанной дочери, позволь узнать?       Две девушки, которые учились со мной, сейчас ничем не отличались от меня или от тех четверых, напротив которых стояли. Если бы я была здесь впервые, то не сразу поняла, что они простолюдинки. Особенно после того, как они держат себя с другими. Может их манеры и не всегда на высоте, но точно не хуже, чем у некоторых «благородных» учениц. Ни одна из девушек не отступила и не опустила взгляд. Выглядят так, будто они ровня. Скорее всего их семьи богаты. Дочери бедных отцов предпочитали вести себя тише воды, ниже травы. Будь я прежняя, заставила бы их опустить глаза, если бы они посмели вести себя со мной подобным образом. И на безобидных оскорблениях не остановилась бы.       Конфликты между дочерями аристократов и простолюдинов, случаются очень часто, практически каждый месяц. Я не знаю, случайно это происходит или кто-то нарочно провоцирует друг друга, но никто из девушек не собирается выносить белый флаг. И такие стычки происходят не только между младшими курсами. У средних и старших тоже самое, но редко, так как к тому времени учатся это делать тихо и за закрытыми дверями.       — Да как ты смеешь, безродная!       Удрученно положила книгу на колени, стала следить за всем происходящем. Продолжить читать я точно не смогу в таком месте: через чур шумно. Но если встану, то их внимание переключится на меня, а я этого не хотела, поэтому решила молча посидеть.       — Леди Сайрес?       Видимо, спокойно насладиться свежим воздухом, мне сегодня не суждено. Натянув дежурную улыбку, я повернула голову и увидела перед собой ровесницу. Светлые волосы, заплетённые в косы, походили на колоски травы и падали на маленькие плечи. Бледно-зеленые глаза смотрели на меня с любопытством и затаённым восторгом. Она прямо как девочка, вышедшая из детских сказок про принцесс. Вся так и светиться позитивом и дружелюбием. Одним словом — миленькая.       — Мы знакомы?       Девочка наклонила голову в бок и улыбнулась, явно восприняв мой вежливый тон, как разрешение для продолжения разговора.       — Нет, но хотела с вами познакомиться, — произнесла она, приложив правою руку к груди. — Меня зовут Беатрис, я дочь барона Дэвин, наши земли находятся на западе от столицы. Я учусь на втором курсе.       — Приятно познакомиться, леди Дэвин, — не сводя глаз с девочки, поднялась. — Меня зовут Ариана, я дочь герцога Сайрес.       — Ох! Я знаю, была много о вас наслышана.       По этикету нас должны представить друг другу кто-то из наших общих знакомых, но так как мы учимся в одном учебном заведение, то можно и так. Главное только, чтобы нас сейчас не увидела и не услышала профессор Герен. Эта женщина очень не любит, когда не соблюдают этикет, а еще она не любит меня. И всё из-за того, что я выполняю все её требования с первого раза. С одной стороны это хорошо, но у неё на это другое мнение. Каждый раз, смотря на меня, она делает такое лицо, будто съела целую дольку лимона. Словно хочет возвыситься за счёт непросвещенных учениц. Смешная женщина.       — Мне очень приятно с вами познакомиться, — не переставая лучезарно улыбаться, говорила девочка. — Надеюсь, мы с вами подружимся, леди Ариана! Ой, простите, могу ли я так вас звать?       Мы с ней, конечно, не близки, чтобы она могла звать меня по имени, но она ходя бы не забыла про вежливость. Если бы она, дочь барона, назвала меня по имени в прошлом, я бы её отчитала. Но не в этот раз. Сейчас мне даже как-то всё равно.       — Как вам будет удобно, леди Дэвин, — равнодушно ответив, снова сажусь и собираюсь продолжить чтение. Крикуньи ещё не ушли, поэтому насладиться учёным языком у меня не выйдет. Это всего лишь сигнал девушке о том, что я желаю закончить знакомство.       — Прекрасно! Тогда зовите меня просто — Трис.       Взглянув на нее из-под опущенных ресниц, я увидела ее заблестевшие счастьем глаза, улыбка кажется стала шире, а еще она сложила руки в замочек. Прям через чур милой стала, похожей на котика. Так и хочется её по головке погладить. Впервые у меня такое желание. Ты вообще кто такая?       Хм… странно. Я не вижу в её движениях или глазах, скрытые замысли, которые прекрасно вижу в мимике и жестах в других учениц. Они точно так же хотели со мной подружиться, как только узнали моё имя. Статус, деньги семьи, власть моего рода — вот чего все они хотят от меня. По их живым или мертвым лицах все прекрасно читалось. Но почему она улыбается так, искренне?       Беатрис Дэвин… что я знаю о ней? Мы когда-то были с ней знакомы? Хм… Смотря в её детское личико, я не могу вспомнить ничего знакомого, но имя кажется где-то слышала. Возможно, мы встречались с ней, когда она была постарше. Не думаю, что её лучистые глаза я бы забыла. Но под каким бы только градусом не смотрела на хрупкую фигурку девочки, никак не могла вспомнить.       Забыв про всё, даже про девушек, чьи крики набирали высоту сопрано, я неотрывно смотрела на озорно глядящую на меня девочку. Как же странно. Кто она такая?

***

      — Леди Сайрес, что вы сегодня сыграете для нас?       Пройдя целый ряд молодых девочек, мадам Мартин остановилась напротив меня, цепко держа в руках длинную указку. Эта не высокая, но стройная преподавательница — мой профессор музыки. Она очень приятная женщина, полная противоположность профессора Герен. Всегда улыбается и шутит, всю себя отдает работе, но если кто-то наплевательски относятся к музыке, или, упаси Боги, кто-то сломает инструменты, она превращается в настающею фурию. Несколько раз мне приходилось это видеть за полгода обучение в академии. В тот день её улыбка медленно сошла с лица, а один глаз кажется даже задергался. Но всё, что произошло потом, было очень эпично. Повторять это, я бы не хотела. Да и она, кажется, тоже, потому что сразу опомнилась, посмотрев на меня.       — Может лучше споете?       В свои одиннадцать лет я не славилась высоким ростом, доходила ей только до груди, как и каждому профессору в академии, поэтому каждый раз приходится поднимать голову вверх, чтобы встретится с их строгим взглядом. Многие мои одногруппницы боятся смотреть на учителей, но я не одна из них. Всегда смотрю пристально, как будто хочу дотянуться до их души. Некоторые молодые профессора не выдерживают мой взрослый взгляд и отворачиваются. Но мадам Мартин, не одна из них, как, впрочем, и большинство преподавательниц.       Я всегда смотрю им в глаза, потому что только глаза никогда не наврут и не солгут. Нет, разумеется, при должной тренировке даже зеркало души покажет собеседнику то, что ты хочешь ему показать. Но такие особы обычно водились в высшем свете. Если преподавательницы это и умели, то пользоваться таким лицемерием в повседневной жизни им ни к чему.       Так хорошо распознавать чужие мысли я научилась, прожив два года во дворце. Это место просто кишит интригой и всё пропахло ложью. Мне трудно это далось, но иначе бы я там не выжила. Там каждый первый лжет, а каждый второй плетет интриги, словно мерзкий паук. Только глаза могут выдать своего владельца с потрохами. Я так привыкла, что даже не заметила, как это вошло у меня в привычку, заглядывать человеку в душу.       — Так что вы споёте нам?       Спеть? Когда я вообще последний раз пела? Кажется в детстве. Хм. В уме всплывают одни обрывки… Прикрыв глаза, я попыталась вспомнить, зацепившись за них.       В памяти мелькают моменты из детства. Кто-то играет на фортепиано. Очень знакомая музыка. Мелодия раздается со спины, но кто играет я не помню. Прямо передо мной, стоят четыре кресла, два из которых пустуют, а на двух других сидят отец с братом. Клод выглядит младше меня нынешней, ему примерно восемь или десять лет. Он широко улыбается юношеской беззаботной улыбкой. Хоть Клод и сейчас так же улыбается, но в его глазах я вижу какую-то затаенную печаль. Но в воспоминаниях он по-настоящему счастлив. Даже его мотающие из стороны в сторону ноги подтверждают это. На втором кресле величественно сидит отец. Он выглядит очень молодо, совсем не таким, каким я его запомнила. Если не знать наверняка, то трудно представить родителя таким расслабленным и радостным. Меня радует его благодушная улыбка.       Им обоим нравится смотреть на то, что перед ними происходит. И не только им. Позади, вдоль стены стоят слуги и рыцари. Среди них я вижу даже Элен, она чуть старше, чем я сейчас. Всё затаив дыхание слушают игру незнакомого мне человека.       Почему я не помню этого? Когда это было? Но слова песни, музыка — они мне так знакомы.       — Леди Сайрес?! — резко раздается голос профессора Мартин и развеивает мои воспоминания также быстро, как они и всплыли. — Я так понимаю, сегодня вы нам не споёте. Так же вы не играете ни на одном музыкальном инструменте, так что же вы умеете, молодая леди? За что мне ставит вам зачет? За красивые глазки? Так красивые глаза есть почти у всех студенток. Уважаемая, леди Сайрес, будьте добры к следующему нашему уроку подготовиться. А то в конце года вам не поможет ни ваша матушка, ни ваш отец-канцлер, — профессор натянуто улыбнулась мне и направилась дальше к другим девочкам.       Я проследила взглядом за женщиной, которая остановилась перед девочкой. Ее звали Аврора. Насколько помню, она — дочь рыцаря. Самая младшая из всей нашей группы, ее прозвали серой мышкой за тихое и неприметное поведение. Многие девочки, особенно те аристократки из высшего света, издеваются над ней. Я много раз слышала, что они вытворяют с ней, но не лезла в их разборки. Только один раз, всего лишь раз, я протянула ей носовой платок, когда на неё вылили ведро с грозной водой. Да и протянуть — мягко было сказано. Просто выронила платок, проходя рядом. И сделала я это не из-за жалости, а просто вернула долг. В моём прошлом, а в её будущем, она сделает то же самое, только тогда это я буду сидеть на полу вся мокрая, а она проходить мимо.       Аврора выбрала спеть, и профессор Мартин предложила ей выйти в центр класса. Девочка, сжимая пальцы, медленно вышла из ряда и встала в указанное место, откуда её было очень хорошо видно. Назвать её красавицей, было сложно, но она была милой. Тусклые рыжие волосы, серо-зеленые глаза, овальное лицо, сама девочка немного полненькая, что тоже вылилось в шутки, помимо происхождения. Но через пару лет она преобразится. Сейчас она затравленно смотрит в пол, боясь поднять испуганный взгляд, но как только она вырастит — всё изменится.       Мы не были с ней подругами: вращались в разных кругах. Я узнала о ней, только когда всё рухнула. Её отец сражался под предводительством виконта Эбеда, поднявшего восстание. Казалось бы обычный рыцарь, каких много в каждом владении, но раз его имя на слуху, значит, есть за что. Я не знаю её дальнейшую судьбу, мне в тот момент нужно было заботиться о своей жизни, а не о других.       Аврора начала петь тихо, совсем тихо. Очень трудно было услышать хоть слово, но постепенно становилось всё четче и четче. Сначала я не собиралась вслушиваться в слова, но её пение звучало так прекрасно, что я заслушалась, не отрывая пораженного взгляда. А может дело не в пение, а в песни?       Она пела о том, что хочет убежать далеко-далеко, услышать звук океана, танцевать под дождём и чувствовать себя живой, но её тянет домой. Она очень хочет попасть туда, где ей место, но оно всё не находится. Она рисует дом, который снится ей. Девочке вспоминает, как ребенком сидела на дереве во дворе дома. Но это всё иллюзии, ложь. Она вновь бежит далеко-далеко и задается вопросом, сможет ли она, когда-нибудь попасть домой…       Когда Аврора заканчивает последний куплет, я чувствую, как по моей щеке течет одинокая слеза. Мне её песня так напомнила меня… Я ведь и вправду, хотела убежать, но когда оказалась так далеко, захотела назад домой. Туда, где меня любят и ждут. Но там, его не было больше. Я просила отвести меня, но каждый раз слышала только: «Нет!». Мне снилось наше поместье с озером, садом и прилегающим к нему лесом, а еще оранжереей. Но это всего лишь сон, после которого я просыпалась со слезами на глазах. А в голове крутилась только одна мысль: «Дома больше нет. Я больше никогда, не вернусь домой.»       Сжимая ладонь до боли в кулак, я опустила голову вниз, пряча красные глаза. Как раз в этот момент из косы, выпал локон и упал на лицо. Он ужасно щекотал нос, но я не шелохнулась. Так и простояла весь урок, ни разу не подняв заплаканные глаза.       Как только прозвенел колокол, означающие окончание урока, все попрощались с профессором и покинули кабинет, кроме меня. Даже мадам Мартин ушла, а я продолжала стоять на месте. Но как только дверь закрылась за последним, я выпрямилась. Глубоко вздохнув, я обвела кабинет твердым взглядом. Музыкальный класс был большим и обставлен разными музыкальными инструментами. Самое крупное из них — фортепиано занимало больше всего места. Оно стояло на выступе около окна, прямо в центре, рядом с ним только что пела рыжая мышка.       Выуживая из памяти наплывшие воспоминания, я осторожно подошла ближе к фортепиано. Медленно проведя рукой по крышке, аккуратно подняла её и села на банкетку. Я уверенно смотрела на клавиши и даже правильно положила на них пальцы, но нажимать на них не решалась. Музыка из воспоминаний всё еще играла в голове, заглушая песню Авроры. Эта была очень веселая песня. Как будто кто-то играл её для поднятия настроения, мне кажется, что под эту музыку есть какие-то слова, такие же яркие и оживленные. Они вертятся у меня на языке, но я никак не могу их вспомнить.       Но больше, чем вспомнить слова к песне, мне хотелось узнать, кто играл тогда. Ведь в воспоминаниях отец смотрит мне за спину с таким обожанием… Может ли это быть тем искусным пианистом моя покойная мама? По рассказам Элен, с самого дня её смерти, в нашем доме больше не звучит музыка. Отец приказал избавиться от всего, что могло бы напоминать маму и тогда же, все музыкальные инструменты были выброшены или сожжены.       Именно из-за этого я и не умею играть ни на чем. Как я могла тренироваться? Много раз просила папу разрешить мне играть хотя бы на одном инструменте, но каждый раз получала категорический отказ. Он разрешал мне всё, но только не музыку. Пыталась настаивать, но отец не уступал, и в конце я просто смерилась.       — Попробуйте! У вас обязательно получится!       Услышав голос рядом с собой, я от неожиданности нажала на клавиши и раздался резкий звук.       С боку от меня, облокотившись на фортепиано, стояла воодушевленная леди Беатрис. Та самая девочка, которая пару недель назад появилась передо мной в саду, также неожиданно, как и сейчас. Она каждый день появляется откуда-то, откуда её точно не ждешь.       — Леди Ариана, а вы знаете, что фортепиано называют королем музыкальных инструментов?       Мы с баронессой Дэвин ещё не стали закадычными подругами, а возможно даже и не станем. Но всё это время с момента нашего знакомства она ведет себя так, словно мы дружим с пеленок. Это очень настораживает и даже пугает.       — И я приветствую вас, леди Беатрис, — приложив правую руку к груди, я кивнула, старясь не показывать свое недовольство.       — Ах, да, точно. Привет.       Всё, как всегда. Протокол приветствия снова позабыт. Ничего не меняется с этой молодой леди. Я даже не удивлена, что мы в прошлом с ней не были знакомы. Боюсь спросить, у неё вообще есть подруги?       — А ещё! — Чуть не крича, быстро произнесла леди. — Вы знали, что одна из фрейлин нашей покойной императрицы, потрясающе играла на фортепиано?       — Вот как, это прекрасно.       У императрицы кроме моей мамы и еще двух девушек, приехавших с ней, были около дюжины менее знатных аристократок, так что не удивительно, что одна из них так хорошо играла. Все может быть, кто-то потрясающе играет, а кто-то превосходно поёт. Ничего тут удивительного, новый континент она мне не открыла.       — А вам неинтересно кто это?       Я хотела сказать, что нет, но это не вежливо. А мне нужно в любой ситуации придерживаться одной маски и вести подобающе леди. Поэтому только улыбнулась, то есть натянула улыбку, которая у меня превосходно получалась.       — И кто же это?       Девочка всмотрелась мне в лицо, и какая-то таинственная искра промелькнула в её глазах.       — Изабелла Грассо, или как все мы её знаем — Изабелла Мэри де Тальмон ле Сайрес, ваша…       — Мама…       Последние слово просто вырвалось из моих уст. Почему-то мою маму в этой жизни вспоминают гораздо чаще. Почему мне это кажется таким странным?