Дети немой страны

Бьют часы на старой башне,

Провожая день вчерашний,

И звонят колокола.

Провожая день вчерашний,

Бьют часы на старой башне,

Будет, будет даль светла!

Бой часов, как ключик золотой,

Двери утра весело открой,

Окна утра настежь распахни,

Сумрак ночи с улиц прогони.

«Колокола» Большой

детский хор Всесоюзного

радио и Центрального

телевидения

Уже на следующий день, после завтрака Федя стоял у кабинета психолога, не решаясь зайти. Времени приёма не устанавливали, но он сам решил разобраться с проблемой сразу. Его волнения разрушила сама психолог, подойдя к кабинету и увидев мальчика. — Привет, Федя, — мягко поприветствовала его женщина, открыв дверь и приглашая его зайти. Мальчик вошёл внутрь, оглядывая кабинет. Светло-персиковые стены, стол у окна, несколько шкафов с книгами, кушетка у стены. В кабинете было много плакатов, висела даже гирлянда, как будто забытая после новогодних праздников. На этажерка можно было заметить статуэтки. В целом, комната выглядела достаточно спокойно и аккуратно, ненавязчиво успокаивая своей атмосферой. Достоевский невольно расслабился и послушно присел на кушетку. Из открытого окна доносился гомон подростков: девятиклашки должно быть что-то не поделили. Откуда-то слышалась музыка, которую Фёдор с его музыкальным слухом определил, как пианино. Но громче всего были колокола. Для Феди звон колоколов был неотъемлемой частью детства, того счастливого его кусочка. Ещё когда он был ребёнком, родители отвезли его, брата и старшую сестру в деревню к бабушке. У них не было времени, чтобы смотреть за девятилетней дочерью и близнецами, которым едва исполнилось два года. У бабушки они провели четыре, почти пять счастливых лет. Фёдор помнил, как бабушка собирала их по выходным и вела в небольшую церковь в центре села. Он помнил её белокаменные стены и маковку крыши также, как звон её колоколов по праздникам и запах пирогов. Бабушка умела и любила готовить, печь. Достоевский любил это время, когда он только - только собирался в первый класс, когда не было забот и проблем, а родители, находясь достаточно далеко, не влияли на его жизнь. Тогда Варя была тринадцатилетней девчонкой с двумя толстыми косичками, которая любила книжки и цветы. Тогда Миша... Был. Должно быть его задумчивость была заметна, потому что Софья осторожно сказала, явно не желая прерывать его, но не имея выбора: — Если ты не против, давай начнём? — Хорошо.

***

Николай нетерпеливо сидел на дереве, куда он забрался сразу после завтрака. Федя ушёл к Мармеладовой, а Коля ждал его. Сейчас он наблюдал за облаками и птицами. Николай всегда любил птиц. В его глазах они были символом истинной свободы. Коля хотел бы быть птицей. Он бы улетел, куда глаза глядят, и ничто бы его не остановило: ни семья, ни друзья, ни житейские проблемы. «Но наверное, это было бы слишком одиноко» - подумалось ему вдруг. Это была неожиданная мысль: никогда раньше он не задумывался о ней. Он даже пристыдился, ведь он обещал себе заботиться о Максиме, а сам хочет сбежать. Николай помнил, как впервые встретил двоюродного брата. Ему едва исполнилось одиннадцать, Коле было почти тринадцать. Гоголь смотрел на младшего, непонимающего ничего. Тогда, глядя в его серые глаза, Коля поклялся себе защищать младшего, как родного брата. Максим был поломанным, потерявший в одночастье мать и бабушку, не помнящий ничего из своего детства. Мальчик едва мог вспомнить какие-то детали. Прошлое приходило к нему лишь в обрывочных снах. Гоголь собирал его по кускам, будучи разбитым также, как и младший. Ему нельзя его бросать. Оставалось ждать Достоевского. Коля не знал, почему он так быстро прикипел к новенькому, что было необычно для Гоголя. Было в Феде что-то, что приковывало внимание беловолосого. В тот момент, когда ему казалось, что загадка под названием «Фёдор Достоевский» разгадана, тот показывал что-то новое и цепляющее с первой же секунды. Федя был интересен, а Коля был заинтересован. И ему ужасно хотелось обсудить это с кем-то, но Аня ещё не приехала, а больше Коля никому свои мысли доверить не мог. Звон колоколов прервал его мысли. Со своего места на дереве Коля мог видеть церковь, стоящую в центре посёлка, в котором и находился пансионат. Из её дверей медленно потянулись люди: пожилые старушки с повязанными платками, ведущие за руку внуков, женщины и мужчины. Воскресенье. До начала учёбы осталась всего неделя, а это значит... «Завтра приедет Аня!»

***

Встретились снова Федя и Коля только во время обеда. Гоголь уже сидел за столом десятых классов, когда к нему подошёл Достоевский, сел и с мрачноватым видом начал есть пюре. — Слушай, у тебя все в порядке? — поинтересовался Толстой. — А то выглядишь ты, как пюре. Тоже подавленный. — Со мной всё нормально, — буркнул Фёдор. Судя по тому с какой силой он вонзил вилку в котлету... — Просто немного перенервничал и устал. Толстой задумчиво оглядел его и спросил: — Ты у Сони был? Фёдор удивился: — Как ты догадался? — Не ты первый, не ты последний, кто выходит из кабинета психолога с лицом, как будто ему вскрыли всю память и голову. Не волнуйся ты так, Соня довольно мягкая. — Если тебя это успокоит, — сказал Гоголь. — То у нам с ней нет уроков. А вот у девочек она ведёт технологию, причём совмещенную со всеми классами. Девочек ведь немного. Ну и ещё она ведёт кружок рисования. Я туда хожу. — А кто ведёт технологию у мальчиков? — полюбопытствовал Достоевский, успокоившись. — Левша, — Гоголю стоило больших усилий не рассмеяться над непонимающим лицом Феди. — Ты сторожа видел? — Достоевский кивнул. — Это и есть Левша. — Почему сторож вообще ведёт уроки? — растерялся Фёдор. — И почему вы зовёте его левшой? Ребята переглянулись: — Ну, вообще никто не знает, почему именно он ведёт уроки. Причуда директора, наверно. Так-то он не плох в мастерении всяких табуреток, — рассказал Лев. — Неплох? — фыркнул Гоголь. — Да он мастер своего дела! А что насчёт имени... Я сомневаюсь, что даже учителя его знают. Мы все зовём его просто Левша, не знаю уж, кто до этого додумался. Он, кажется, не против. — Вот как, — Федя не первый раз убеждался, что пансионат был совершенно необычным местом. И ему это начинало нравиться.