Wizardy

Спустя неделю Джисон сидел на скамейке под деревом, которая невольно стала его любимым местом, несмотря на то, что делить его иногда приходилось с Чанбином. Это их соседство казалось вполне сносным благодаря тому, что оба хранили упорное молчание. Наследники не могли, а если быть честными, не особо и пытались найти общий язык, предпочитая тишину пустым разговорам. Однако Джисону хватило пары дней, чтобы заметить, что Чанбин возвращается к себе в комнату не позже десяти часов вечера, а значит, после этого времени можно было рассчитывать на полное уединение. Именно этим он и решил воспользоваться, чтобы немного подумать. Казалось, в его голове стремительно заканчивалось свободное место для мыслей, поэтому он попросил у Чана блокнот и ручку. Старший, конечно, был готов отдать ему и стол, и книжный шкаф, и полкомнаты в придачу, но Джисон успел вовремя его остановить. Сидя поздним вечером под шуршащей кроной дерева, с блокнотом в руках, глубоко погруженный в себя, он вдруг понял, что так его предшественники, наверное, и начинали писать свои мемуары. Но от написания своих его отделяла необходимость прочесть еще целую сотню чужих, чтобы хоть немного приблизиться к статусу наследника, не говоря уже о том, чтобы стать хранителем. И все же он чувствовал, что каждый день делает маленький, но уверенный шаг вперед. Читая чужие дневники, Джисон выделил для себя несколько вещей, которые можно было бы использовать для тренировок. Составленный довольно короткий список он записал в блокнот, раздумывая, все ли можно найти в Доме Совета. Туда же он записал и свои успехи в общении с другими наследниками: совместное молчание с Чанбином по вечерам, чтение дневников за одним столом с Сынмином, регулярный обмен приветствиями с Чаном. Как и говорили Феликс с Чонином, Хенджин довольно быстро отошел от своей обиды, и в их общении все вернулось на круги своя. Все было довольно просто. И еще был Минхо. И с ним все было в миллион раз сложнее. Каждый раз Джисон шел на тренировку, уверенный, что старший снова встретит его своим фирменным ледяным взглядом, презрительно скривит губы и скажет что-то вроде «Ну что, сегодня опять ничего не сможешь?» или «Я уж думал, ты забыл, как пользоваться ногами и не можешь прийти». Но вместо этого он говорил: — Давай попробуем вот что: … — и подкидывал Джисону очередную задачу, которую тот должен был решить. Шаг за шагом, Минхо объяснял новые способы взять магию под контроль: как освободить ее, направлять и сдерживать. Хан искренне радовался своим небольшим, но явным успехам. Но еще шире его улыбка становилась тогда, когда он видел, что в такие моменты лицо Ли тоже становилось мягче, слово он разделял с ним эту радость. Однажды, встретившись с ним взглядом, Джисон хотел было сказать что-то по этому поводу, но увидел как резко померкли искры в чужих глазах, как они спрятались за ледяной завесой, которая скрывала и без того несчетное количество тайн. С тех пор Хан не совершал эту ошибку, наблюдая лишь искоса, из-под опущенных ресниц, как приоткрывается эта завеса, и с удивлением для себя мечтал о том, чтобы однажды приоткрыть её еще чуть шире. Вот только иногда крохотная улыбка на лице Ли, казалось, появлялась еще до того, как он успевал об этом подумать. Так, словно это происходило по привычке. И Джисон это замечал. Как и замечал внутреннюю борьбу старшего, причин которой не понимал, но надеялся однажды понять. Эта борьба была первым доказательством того, что едва уловимое потепление между ними — не шутка, не галлюцинация, не плод его разыгравшегося воображения. Вторым доказательством была реакция других наследников, когда неделю назад Минхо зашел в столовую и, проходя мимо Джисона, негромко произнес: — Доброе утро. Вытолкнув из себя едва слышное приветствие в ответ, парень сжался под удивленными, словно у него на голове внезапно зацвели георгины, взглядами друзей. Они смотрели в ожидании подробных объяснений, но Хан и сам был удивлен не меньше. Он пригвоздил фигуру Минхо взглядом, но тот больше не оборачивался в его сторону. — Мне же сейчас не одному показалось, что… — начал приглушенным голосом Хенджин, обращаясь к Феликсу. — Да, тебе определенно не показалось. Он поздоровался. С Джисоном. — Может у нас коллективные галлюцинации? — пошутил Чонин, хотя в отличие от остальных не считал старшего таким уж монстром, как о нем думали. Может, потому что был единственным, кто изредка видел его своеобразную доброту. Однако если отношение к себе он мог объяснить юным возрастом, то такое отношение к Джисону и у младшего вызывало некоторые вопросы. — Джисон, — строго протянул Хван, моментально забыв о своей обиде. — Чего мы не знаем? — Я тоже без понятия, — отчаянно прошептал тот в ответ. — Может, заболел? Лихорадка? Однако в глазах друзей явно читалось, что их такая версия не убеждает совсем. — Между вами что-то происходит на этих ваших тре-ни-ров-ках? — настаивал на своем Хенджин, особенно выделив интонацией последнее слово, — А ну признавайся. — Ничего особенного, — ответил Джисон, для пущей убедительности помахав перед собой руками. — Обычные тренировки и только. — Учти, если ты нам сейчас врешь, я посажу тебя на электрический стул, — произнес Феликс со всей серьезностью, что не понятно было, шутит ли он. На этом разговор хоть и не забылся, но перетек в более безопасное русло, превратившись в обсуждение чего-то бессмысленного, подходящее для раннего завтрака, а после они и вовсе разбрелись по своим делам. После этого небольшого утреннего инцидента Джисона преследовали взгляды и других наследников, но никто так и не задал вопрос вслух. А когда утреннее приветствие от Минхо стало обыденностью, окружающие почти перестали так остро реагировать. Почти. Хан не знал, чего молодой человек добивается, но чувствовал, как стремительно теряет бдительность рядом с ним. Их отношения нельзя было назвать доверительными, но он все чаще позволял себе болтать на отвлеченные темы или шутить, не признаваясь самому себе в том, что надеется таким способом вырвать еще одну улыбку, или даже услышать смех, чтобы узнать, как он звучит. Громкий ли, открытый и заливистый или тихий, сдержанный, но мягкий? Такие мысли пугали Джисона до чертиков. Каждый раз он ругал себя, мысленно напоминая о том, что за человек этот Ли Минхо — ужасный, бесчувственный человек, не заслуживающий внимания, а потом этот самый человек посылал ему улыбку, и сердце Хана прыгало с трамплина куда-то в область диафрагмы, не забывая совершить в полете эффектный кульбит. Десять из десяти, жюри в восторге. И когда Хан видел, как резко закрывался в себе его наставник, в один миг надевая кольчугу из сотен мелких льдинок, это лишь подстегивало желание растопить лед. Осколок за осколком. Пока от брони не останется ничего, чтобы можно было добраться до самого главного — сердца. — Видишь луч, который падает сквозь окно? — спросил у него Минхо во время очередной тренировки в классе света. Воспользовавшись своими правами наследника, Хан еще в первый день распахнул плотные шторы, позволяя свету заполнить пространство. Впервые в жизни ему не хотелось оставаться в плотном коконе из темноты — от части потому, что воспоминания, связанные с ней были слишком смущающими. — Поставь руку на его пути, чтобы ладонь смотрела в стену. Хан сделал, как было сказано, увидев на светлом квадрате тень от своей кисти. — Теперь представь, что свет проходит сквозь твою руку, — когда тень на стене стала практически прозрачной, он продолжил: — А теперь представь, что луч начинается не за окном, а от твоей ладони. Направь его туда, куда нужно тебе. С горящим восторгом в глазах Джисон наблюдал, как луч отклонился от своего направления, следуя за его движением. Очередная удача, как и любая предыдущая, подстегивала его идти дальше, узнать границы своих возможностей и, что так же важно, получить одобряющую улыбку Минхо — самую искреннюю из всех, которые он адресовал парню. — Молодец, — это была не первая похвала, произнесенная им вслух, но внутренности в животе Хана все равно сделали оборот, словно в барабане стиральной машины. Он широко улыбнулся, не скрывая своей яркой радости. Минхо раздраженно закатил глаза, спрятав таким образом веселые искры. — Ты действительно похож на солнце, когда так светишься. Не теряя контроля, Джисон заставил луч плавно скользнуть в сторону, направляя его прямо в центр грудной клетки Ли. — Что ты делаешь? — вскинув бровь спросил он. — Я подумал, что там не помешает немного тепла, — улыбаясь с явным вызовом, ответил Джисон. — Вот как, — хмыкнул Минхо, скрестив руки на своей груди. — Не пытайся растопить мое сердце. Не выйдет. Почувствовав легкий укол от его слов, Джисон тем не менее предпочел умолчать о своем растущем желании приложить к этому все силы. В конце концов, он не хотел своим напором разрушить их хрупкую, едва возникшую связь. Легким жестом он отпустил контроль над магией, становясь более уверенным в каждом своем действии. Скамейка слегка прогнулась под весом еще одного человека. Джисон машинально захлопнул блокнот и обернулся, ожидая увидеть Чанбина, но вместо него рядом сидел Минхо. Старший не произнес ни слова и не посмотрел в его сторону, умиротворенно глядя куда-то в даль. Хан задумался, не притянул ли его своими громкими мыслями, разглядывая чужую фигуру, словно она была галлюцинацией. Но для игры воображения желудок подозрительно нервно сжимался, поэтому Джисон поспешно отвел глаза от точеного профиля, чтобы не быть пойманным на разглядывании. — Что ты пишешь? — так же не глядя на него спросил Минхо. — Просто заметки. Интересные упражнения из дневников и все такое, — уклончиво пробормотал Хан. Он замолчал, ожидая, что Ли скажет еще что-то, но тот довольно долго молчал, прежде чем сказать совершенно не впопад: — В последнее время дни стали длиннее. Джисон нахмурился. — Здесь давно не было столько света и тепла, я даже начал забывать каково это. — Я думал, ты в такие дни прячешься в холодильнике. Чтобы не растаять, как мороженое. — Вся моя жизнь — холод. Но покажи мне ненормального, который захочет мороженое зимой. Без тепла холод никому не нужен, в этом вся суть. Так что мне нравится солнце. С ним появляется какой-то смысл, — к концу фразы Минхо все же повернул голову, встречая до мурашек открытым взглядом удивление Хана.