Скол на чашке

Больше всего Виктор не любил чувство неопределённости. Наверное, это осталось ещё с детства – вести о том, что в вентканалах случилась очередная авария, и кто-то погиб, приходили быстро. Виктор помнил, как одиноко сидел в казавшейся огромной пустой комнате, сжавшийся в комок, трясущийся от ужаса, спрятавшийся под ничтожной бронёй из одеяла и только способный ждать - вот сейчас раздастся виноватый стук в дверь, войдут люди с грустными глазами и скажут ему, что его родители погибли в душной и безразличной тьме; оставили его совсем одного. Прошли годы, Виктор теперь живёт в другом месте, где действуют другие правила – ожидание в Пилтовере чаще приятно, Джейс так и вовсе утверждает, что предчувствие подарка лучше самого подарка, но Виктор всё равно всей душой ненавидит неопределённость, самые тягостные минуты – между усилием и конечным результатом, лучше провал, чем тягостная пауза. Оттого он так раздражён теперь, когда оказался в этой липкой неопределённости рядом с Джинкс. - Смотри, - она ласково трётся лбом о его плечо, впрочем, не отводя взгляда от механизма в своих руках. – Вы всё пытаетесь запустить через этот свой хекстек, но химические реакции могут дать больше, если подойти с умом. Вот здесь, видишь, при смешивании идёт тепловая реакция на поглощение, понял? Виктор смотрит на Джинкс – на щеке след от принесённого им пирожного, как только умудряется испачкаться вся; искрится восторгом, даже слегка подпрыгивает на стуле – она ведь придумала такую славную вещицу, а никто не осознаёт, насколько это удачная идея, никто кроме Виктора, конечно – и понимает, что ему сейчас дела нет до её блестящей, стоит отметить, задумки, потому что всё, о чём он может действительно думать, это как нестерпимо хочется её поцеловать. Интересно, можно ли назвать террористическим актом то, что один из главных изобретателей Пилтовера безнадёжно поглупел из-за действий одной зауновской революционерки? Во всяком случае, теперь Виктор знает, что Джинкс не просто зловредная граффитистка с манией к опасным операциям в Верхнем городе, но настоящий механик из Зауна – её изобретательность на грани безумия, а уж о безопасности экспериментов или точных расчётах до начала сборки она даже не слышала. - Кто тебя учил? – Виктор наблюдает за тем, как ловко она перебирает модифицированный пистолет, движения отточены и аккуратны, никакой безалаберности, что странно, зная её повадки. - Ло Пол Уха, - Джинкс грустно улыбается. – Его так звали, потому что у него осталось всего половина уха, вместо изначальных двух. Он был сапёром, прошёл половину мира, а потом как-то раз ошибся и лишился не только ушей, но и изрядной доли разума. Говорить он больше не мог, только мычал, зато мог разобрать и собрать любой детонатор с закрытыми глазами. Он был моим другом. - Что с ним стало? – Виктор не уверен, что стоит ворошить прошлое Джинкс, вряд ли там хорошие воспоминания, но ему отчаянно интересно всё, что с ней связано. - Подорвался на гранате, - ответ сухой и короткий, и Виктор не собирается расспрашивать дальше, но она всё равно продолжает. – Но он не мог сделать это случайно, понимаешь, тихоня? Просто в один из дней он решил, что хватит, и выдернул кольцо. Бум - и всё. Виктор утешающе гладит её по спине, и она ластится к нему, залазит на колени, обнимает, жмётся, а он всё ещё не знает, можно ли ему её целовать, или эта невероятная тактильность ничего не значит в романтическом плане, и она просто не умеет выражать свою привязанность иначе. Эта неопределённость их отношений просто убивает его. Ещё он чувствует, что красуется перед ней каждый раз, ловя себя на хвастовстве, он только и может надеяться, что это не выглядит слишком жалко. - Мы сейчас в процессе стабилизации хекстека, подходим к завершающему этапу, расчёты показывают, что всё сработает, но необходим эксперимент, - Джинкс с интересом рассматривает чертёж, который лежит на его столе. Раньше Виктор всё время засиживался в лаборатории, иногда даже ночевал там – продавленный диван был не лучшим другом для его спины, но всё лучше, чем заснуть прямо за столом, но теперь он всё время спешит домой, потому что здесь может ждать его Джинкс. Влюблённость, очевидно, невероятно пагубно влияет на его продуктивность. - Я не пойму, - она ведёт своим тонким пальчиком по линиям чертежа, обводит каждую руну, словно стараясь их запомнить. – Вы занимаетесь наукой или магией? - Всё смешано, - Виктор гордо улыбается; невероятно приятно видеть, как она увлечена его проектом, не просто вежливо слушает, но действительно пытается разобраться, такой интерес к его научной деятельности подкупает. – Магия тоже подчиняется законам физики, а руны служат проводниками для изменений. Ему легко говорить с ней – не надо мучительно стараться подбирать слова, не надо пояснять каждый озвученный термин; он понимает, что разглагольствует о хекстеке несколько часов, для наглядности даже рисуя на бумаге схему потоков энергии, а Джинкс смотрит на него с искренним восхищением, и от этого Виктор чувствует себя самым счастливым человеком во всём Пилтовере. - Ты такой умник, - благоговейно выдыхает она и почему-то грустно добавляет. – И такой дурак. А потом целует его, и Виктор готов признать себя полным дураком, дураком в квадрате, если она захочет, потому что ну он же должен был всё понять раньше, мог бы проявить инициативу, а не бесконечно бояться всё испортить, мог бы… Впрочем, всё это становится неважно.