Скол на чашке

- Рванёт! – в голосе Джинкс искрится настоящее предвкушение. - Не должно, - Виктор предельно сосредоточен, аккуратным движением - не задеть, не потревожить, - снимает очередную пластину из кусачей гранаты, кладёт её на тряпицу, что лежит рядом; не должно быть ни малейших колебаний на столе, все смеси, изготавливаемые Джинкс - нестабильны. Джинкс тоже нестабильна, но Виктору не привыкать работать в опасных условиях. - Рванёт, - она закусывает нижнюю губу, напряжённо сжимает и разжимает кулак, взгляда от механизма Виктор не отрывает, но он уже выучил все её реакции наизусть. Шилом Виктор аккуратно отжимает деталь, раздаётся тихий свист выпускаемого воздуха, граната, напоследок, пару раз щёлкает челюстями и затихает. - Победа, - он торжествующе стягивает защитные очки, в которых работал. – Видимо два-один в мою пользу. Джинкс делает шаг назад. Виктор понимает, что просчитался. Он слышит клацанье кусаки, но не успевает ни отшатнуться, ни надеть очки, ни отшвырнуть от себя гранату – ничего он не успевает и прямо в лицо ему бьёт облако розового пигмента. По комнате раздаётся торжествующий злодейский смех, отплевавшись, Виктор видит, как хулиганка кружится по его разгромленному кабинету широко раскинув руки. - Да, да, да! – восторженно вопит она с такой дикой радостью, что Виктору даже не обидно проиграть в их соревновании. - Рвануло! Два-один в мою пользу, тихоня! Съел? Она бросается к нему, залазит на колени – тоже пачкается в краске, а нога Виктора болезненно спазмирует, сплошные неудобства – но он даже не думает её сгонять, только мычит что-то неразборчивое, говорить он не особо хочет, все губы тоже в цвете, он мерзостный на вкус, но Джинкс это не смущает совершенно. Она обожает целоваться. Вообще, Виктор не мог назвать себя совсем уж неопытным в плане отношений с девушками. Да, он калека, но он умён – невероятно умён, если отбросить ложную скромность – а женщины, даже в Зауне, готовы простить многие недостатки за это. Виктор был уверен, что у него даже есть типаж – эрудированная, с высшим образованием, рассудительная, не навязчивая, даже несколько отстранённая. Чтож. Джинкс определённо эрудирована, но вот спектр её знаний вызывает сомнения. Всё остальное настолько непривычно, что Виктор даже попытался систематизировать её плюсы и минусы – расчертил лист бумаги на две половины, собираясь составить список, даже начал писать. Например, она всё время прикасается к Виктору – в постели и вне её, ластится, жмётся, тискается; ему это даётся нелегко, он не привык к такому количество прикосновений, это приятно, невыносимо приятно, но он привык, что под подобное взаимодействие выделяется специальное место и время, словно ещё один пункт в списке дел – пересобрать генератор, проверить семинарские задания, быть ласковым с партнёром, разобрать почту. Джинкс плевать на это хотела: она обнимает его, когда он варит кофе; сидит на ручке кресла – сидела бы и на коленях, но всегда помнит, что Виктор не может позволить держать её долго из-за боли – когда он проверяет задания студентов; тесно прижимается, когда он пишет в ежедневнике перед сном; касается его хотя бы кончиками пальцев, хотя бы локтём, ступнёй, чем угодно, когда они спят в одной кровати. Сначала Виктор думает, что это неудобно, но в один из вечеров, когда она не пришла, ловит себя на мысли, что ему не хватает её присутствия, столь заполнившего всё пространство, пусть бы просто сидела рядом, закинув на него свои бесконечные ноги. Ещё она изменила его дом. Это первая женщина Виктора, которая почему-то сразу уверена, что может здесь всё переиначить, взять любую вещь без спроса, конечно, это невоспитанность помноженная на умение организовывать себе дом, где бы ты не оказался, но ему нравится и это. Они вдвоём перестраивают кабинет – уносят все книги в гостиную, от чего комната сразу приобретает немного неряшливый, но обжитой вид, а в кабинете теперь спонтанная мастерская на двоих – повсюду детали, инструменты, краски, заметки Виктора, рисунки Джинкс, незаконченные проекты и грязные кружки. Иногда, совсем засыпавшись в окружающем хаосе, он заставляет Джинкс убираться, они наводят порядок, которого хватает примерно на день, а потом всё начинает сначала. Виктор запретил экономке заходить в кабинет, сказав, что она может повредить эксперименту, но на самом деле, он просто опасается, что бедная женщина не вынесет того, что творится там. Зато теперь в кабинете есть самое удобное кресло на свете – Джинкс притащила его с какой-то мусорки Зауна – с помощью таинственной Севики, уж кто бы она ни была – и используя сложную систему сшитых вручную подушек разной плотности и размеров идеально настраивает его под Виктора. Теперь восседая на этом цветастом монстре, он чувствует себя то ли королём дурдома, то ли химбароном Зауна, хотя первое не исключает второго. Ещё он почти ничего не знает о ней. Не так. Он знает о ней столь много! Любит сладкий чай и кофе без сахара, вроде любит Виктора тоже, но он не уверен, обожает спать, но страдает бессонницей, пишет быстро, второпях пропуская целые куски слов, не ест баклажаны, взахлёб читает любовные романы, а потом пересказывает их содержимое – весьма убогое – Виктору, любит уличный театр, ненавидит чистить зубы, а её голова полна идей и разрозненных знаний, мир в её глазах непрекращающаяся химическая реакция. Он знает столь многое, но при этом – почти ничего. Джинкс, теперь уже очевидно, не просто безобидная хулиганка, как он сперва подумал, о нет. Она настоящая заунитка с Нижних Линий – на её теле есть шрамы от пуль, иногда её дыхание пахнет шиммером, а вскользь обронённые слова пугают привычностью насилия. Она состоит в банде, не говорит какой, но Виктор подозревает, что это не просто очередной жадный местный царёк, потому что иногда она говорит словно повторяя за кем-то и этот кто-то пугает – речь решительного человека, что рассудочно жестоко собирается добиться становления «нации Зауна» через кровь и жертвы. Она изобретатель и невероятно талантливый конструктор, чей блестящий разум служит лишь одной цели – создать больше оружия, чтобы оно было точнее, опаснее, эффективнее. Виктору больно смотреть за тем, как её восхитительный талант тонет в этой чужой злобной воле и он осторожно, исподволь, пытается донести ей, что её способности могут служить и созиданию тоже. А ещё он надеется, что Джинкс не солгала ему и, что она слишком ценна, чтобы посылать её лично на боевые операции, но надеясь на это, не может перестать дрожать от страха за неё в те дни, когда она не приходит. Она не говорит о своей семье – лишь иногда вскользь упоминает приёмного отца; в её голосе звучит искренняя любовь и Виктор даже попытался уговорить, чтобы она представила их друг другу. - Это будет правильно, любой родитель хочет знать с кем проводит время его ребёнок. Джинкс лишь упрямо мотает головой, они несколько раз поднимали эту тему, но каждый раз она говорит уверенное нет. - Ты стыдишься меня? – Виктор перебирает варианты, внимательно вглядываясь в реакцию её подвижного лица – Боишься, что я ему не понравлюсь? - Ты ему понравишься, - Джинкс звучит необычайно уверенно. – Вы с ним очень похожи. И ты, и он – мечтатели. Но знакомить я вас не буду, даже не проси. В общем, Виктор знал, что у этих отношений есть минусы, но понял он, что влип, когда битый час просидел над пустым вторым «положительным» столбиком пытаясь придумать что-то кроме: «Я счастлив рядом с ней». Кажется, это называется смотреть сквозь розовые очки, а с учётом того, что теперь его защитные очки периодически в красящем пигменте – это выходит буквально. Но вся проблема в том, что Виктор не собирался стирать эту краску, ему нравился цветной мир, который Джинкс притащила на своих подошвах.