Скол на чашке

Кулинарные книги стоят на застеклённой полке на кухне – ровный ряд красивых обложек, настолько согласованных по цветам, что становится жутко. Виктор с сожалением вспоминает мамину книгу рецептов – плотная, распухшая от вклеенных дополнительных страниц тетрадь. В детстве ему казалось, что если хорошенько надавить, то её вырвет тонкой бумагой газетных рецептов, кропотливо вырезаемых мамой. Газеты были из Пилтовера, и эти рецепты никогда не готовились, просто потому что таких продуктов не бывало у них на столе. На ужин всегда была каша, повезёт если с мясом, но мама продолжала коллекционировать эти непонятные манящие названия – профитроли, крем-брюле, клафути. Виктор мог часами разглядывать эти красивые картинки. А потом ел овсяное печенье и, вот уж привилегия детства, был вполне счастлив. Он оставил эту тетрадь в опустевшей после смерти родителей арендованной квартире – вместе с другими небогатыми пожитками, на радость следующим квартирантам. Забрал лишь фотографии. Все три. Первая – свадебная; родители, такие молодые, широко улыбаются, видны татуировки-шестерёнки, почти клановые отметки техников, обслуживающих воздухопроводы. Вторая – с новорожденным Виктором, его там не видно за обилием одеял, просто кулёк на руках встревоженного отца. Год был плохим для рождения детей: серое небо доползло до второго уровня, и слабые, больные, старики и младенцы умирали один за другим. Но Виктор выжил – и поэтому есть ещё третья фотография. Он стоит в новенькой форме студента Академии, и почти не видно, что опирается на трость, родители радостно улыбаются, отец так сильно гордился, что Виктор станет настоящим инженером с образованием и дипломом. Всё мечтал, что после завершения обучения сын вернётся в Заун, пусть не сможет обслуживать воздушные каналы своими руками, но можно ведь улучшить чертежи, спроектировать новое. Родители погибли через два месяца после его поступления. Серое небо поднялось слишком быстро, волшебница Жанна, прогоняющая ядовитые испарения, осталась лишь в сказках, и они задохнулись в вентканале. Обычная смерть для людей с их улицы на самом деле. Техники редко умирают в своих постелях. Как и кто угодно в Зауне, если честно. Если, конечно, в этой самой постели тебя не прирезали. Желание что-то готовить, и до этого не такое уж сильное, пропало окончательно, но Виктор не любил бросать дела незавершёнными. Достал кухонные весы, несколько чашек, муку, яйца – рецепт из книги не выглядел сложным и был подробным, всё должно получиться. - Что ты делаешь? - Джинкс входит на кухню сонным комком, укутанная в одеяло так, что видна только растрёпанная макушка; босые ноги шлёпают по полу. – Зачем тебе весы? - В рецепте указаны пропорции, пока выглядит не слишком сложно. Она подходит к нему, пожалуй, чуть ближе, чем было бы прилично – он чувствует её сонный тёплый запах, что странно тревожит. - Это просто блины. Сладкое тесто, ничего, что требует точности, тихоня. Смотри. Она оттесняет его от стола и лениво, лишь одной рукой – вторая придерживает одеяло – замешивает продукты. Пара яиц, молока сколько захотела, чуть соли, три полных щепоти сахара – пальцы, конечно, облизала. Она двигается сонно, но неожиданно уверенно, Виктор не думал, что такая, как Джинкс умеет готовить. Чтобы хоть как-то помочь, он запускает кофеварку, уникальный прототип, их с Джейсом вечный эксперимент, больше пятнадцати доработок и три взрыва, которая иногда рычит, всегда фырчит, эпизодически плюётся зёрнами, но варит самый крепкий кофе в Пилтовере. - Иногда я готовлю для своего приёмного отца, - Джинкс широко зевает, видны крепкие белые зубы хищного зверька, отвечая всё же на заданный Виктором вопрос. – Когда сделаю что-то не так, если честно. Не очень люблю это дело, слишком мало взрывов. Ауч! Она отдёргивает ладонь от сковороды – горячее масло брызнуло ей на ладонь, не сильно, но ощутимо, а Виктор заходится в смехе, глядя, как она картинно прыгает по кухне; одеяло, что мантия. Неожиданно, но выходит неплохо. Джинкс заливает готовые блины сиропом, рисует кривые растекающиеся рожицы, Виктор, не без некоторого сопротивления, заставляет работать кофемашину. У него есть небольшая столовая, но ему и в голову не приходит, что есть можно не на кухне, впрочем, как и ей – ставят тарелки на узком кухонном столе, чашкам едва хватает места, нужно всё время следить чтобы не смахнуть неосторожным движением. - Поешь сегодня хорошо, – радостно возвещает Джинкс, варварски хватая еду руками. - А завтра ещё лучше, - автоматически проговаривает ответную формулировку Виктор и улыбается. Так говорят только в Зауне, в Пилтовере другая форма, они желают друг другу аппетита, но в Нижнем ни у кого с этим проблема не было, а вот с наличием еды – частенько. Виктор смотрит на Джинкс и думает, что это лучшее утро за очень долгое время.