Семья

Любил ли ты когда-нибудь, кого-то больше жизни?

Да нет, не на словах, нет, в буквальном смысле.

А твой любимый знал бы - для тебя он все на свете;

А ты ведь знаешь, кто ты, ты за него в ответе.

Krys Mc, Когда умру©

- Я нашёл Солей семью, - довольно сообщил Оскар, придя к Тому. - Ты нашёл?.. – переспросил Том, словно для него это стало сильнейшим шоком. - Ага. Хорошая семья, с достатком, мусульмане, так что Солей будет воспитываться в родной культурной среде, - отвечал Шулейман. – Своих детей у них нет, не могут иметь и очень ждут дочку. Я договорился, что они приедут сегодня после пяти – сначала познакомятся, но и заберут её, полагаю, сразу. Они очень настроены её удочерить. Я подумывал пристроить Солей Адаму, ему, конечно, лучше бы сына, но в его ситуации уже и дочка сойдёт, - махнул рукой. – Но у него же папа деспотичный, всё контролирующий, могли бы возникнуть проблемы с тем, что девочка ему не родная. Так что будет семья со стороны и не миллиардеров. Том смотрел на него – и не верил, и застыл в оцепенении. Солей месяц была с ними, неужели… это всё? Теперь её нужно отдать людям, которые станут ей семьёй. Том помнил, что малышка с ними лишь временно, понимал, Оскар не единожды об этом говорил, и Том ему отвечал, но – будто не слышал, не понимал. Так привык, что она с ними. Его малышка. - Если хочешь передать с ней какие-то её вещи, начинай собирать приданное, - добавил Шулейман и вытянул из упаковки в кармане сигарету. Да, конечно, нужно отдать вещи вместе с Солей, хотя бы некоторые. Они хорошие, Солей к ним привыкла. Да и зачем они здесь, если её не будет? Не будет… Уже сегодня вечером Том будет просто заниматься своими делами и просто пойдёт спать, когда придёт время. Без времени с Солей, без всех этих дел, которые стали привычными: поменять подгузник, протереть, подмыть, переодеть, поиграть с ней, сделать гимнастику для развития ручек и ножек, покормить, спеть колыбельную на ночь. Сегодня – и впредь – ничего этого не будет. Только коробки, которые останутся напоминанием, едва ли те люди захотят забрать всё, там очень много. Вещи от ведущих модных домов станут бесполезным хламом, который будет колоть занозой в сердце. Нужно будет скорее от них избавиться, чтобы не лежали бестолку, покрываясь пылью; чтобы не напоминали. Может быть, её и не Солей вовсе будут звать, новые родители захотят сами дать ей имя, которое для них будет что-то значить. А данное им, Томом, имя забудется. Солей не вспомнит, она слишком мала. Отдать малышку в семью, где её будут любить, избавиться от вещей. Просто вычеркнуть, будто её никогда не было. Так ведь правильно, да? - Оскар, я не хочу её отдавать, - сказал Том, обнимая малышку, которую держал на руках, когда Оскар пришёл. Собирался уложить Солей на дневной сон. Она сытая, чистая, наигравшаяся и уже сонная. Пора. - Что? – Шулейман выдохнул дым в сторону и посмотрел на Тома. – Что за новости? Мы не можем её оставить. - Почему? – Том смотрел на него с наивностью и тихим исступлением на дне зрачков, покрытых поволокой растерянности. – Мы можем себе позволить двух детей. Мы можем себе позволить сто. Оскар, она уже наша. Она моя. Я не хочу отдавать её кому-то другому. - Не придумывай, - отбил Оскар. – Мы изначально договаривались, что у нас она, так сказать, на передержке на время поиска подходящей семьи. Не забыл? Том качнул головой – нет, он не забыл, он помнит. - Так о чём разговор? – продолжил Шулейман. – Давай не будем его продолжать. Я понимаю, что ты к ней привык – кстати, поэтому тоже я был против того, чтобы ты сам за ней ухаживал, - но ничего, отвыкнешь. Она была с нами всего месяц. - Не «всего», а целый месяц, - сказал Том, его голос приобрёл твёрдость. Он прижал Солей ближе к сердцу. – Я знаю, о чём мы договаривались, но обстоятельства изменились, я не могу её отдать. Я её не отдам никому. - Ты понимаешь, о чём говоришь? – Оскару взбрык Тома очень не нравился. – Окей, сейчас ты к ней привязался, ты нянькаешься с ней, как с куклой, но она будет расти. Она научится ходить, говорить, она будет новой, отдельной от тебя личностью и она будет отличаться от тебя, от нас – как минимум внешне у тебя с ней нет и не будет никаких пересечений, что будет лишь заметнее со временем, и она вполне может отличаться и внутренне – да, среда важнее наследственности, но и гены исключить полностью никак не получится, они могут ох как выстрелить, получишь ты восточную девочку со всеми вытекающими – и что ты будешь делать? Потеряешь к ней интерес, привязанность, и или мне придётся взять её под опеку, чего я не хочу, или придётся пристраивать её в другую семью. А она уже не будет младенцем, она будет знать тебя как свою семью, будет помнить. Передача в другую семью в более старшем возрасте – это травма для ребёнка, - он говорил грубо – из-за бескомпромиссной жёсткости тона, из-за безжалостного смысла слов. – Это не кот, не собака – это ребёнок, человек. Это охуеть какая ответственность, с которой ты не факт, что справишься, а я её вешать на свою шею не намерен. Или другой вариант – тебе опять что-то будет невыносимо не так, и ты сбежишь, а я останусь один с двумя детьми. Я тебя ни в чём не подозреваю и не жду подвоха, но так уже было, это факт. А Джерри? Что будет с Солей, если он включится? Я тебе скажу что – мне придётся исполнять с ней твои родительские обязанности, поскольку у меня не хватит совести бросить ребёнка, который тебе дорог. Я ничего из этого не хочу. Ты можешь посчитать меня жестоким, но я прагматично смотрю на вещи: очень малы шансы, что данное мероприятие увенчается успехом, разумнее не рисковать. Лучше отдать её сейчас, пока она ничего не понимает. И ведь Оскар прав, такое может произойти, всё, о чём он сказал. Том не тот, кто умеет нести ответственность, даже когда очень старается. Уже столько раз он не выдерживал и надламывался, когда очень хотел справиться. Правильное отдать Солей тем, кто уже её ждёт, взрослым людям без психических расстройств и его груза личностных проблем. Её полюбят, у неё будет хорошая семья, Оскар прекрасно разбирается в людях, не приходилось сомневаться в его выборе. Том опустил взгляд к малышке. Правильнее её отдать, изначально ведь знал, что так будет. Правильнее – поступать правильно, разумно, думая о будущем, а не о своих чувствах сейчас. Девочке нужна полноценная семья, а не он один, ненадёжный. Сегодня они расстанутся навсегда. Это было известно изначально. Но… Том смотрел на Солей, представляя, что сегодня её заберут какие-то другие люди, увезут отсюда и он больше её не увидит, и в груди становилось больно, горько, тяжело, и горло сжималось, и против воли стискивал зубы, и в глазах начинало печь, но это неважно. Всё неважно, кроме одного. Того, что сегодня он её потеряет. Отдаст. Солей будет носить какое-то другое имя и никогда не вспомнит его, который заботился за ней всего месяц. Какие-то другие люди будут для неё мамой и папой, другие люди будут учить её всему, услышат её первое слово и увидят первые шаги, будут счастливо радоваться её детским успехам. А он не услышит и не увидит. На глазах других людей она будет расти. Солей его не вспомнит, не будет его знать. А он её никогда не забудет. Просто осознание с каким-то новым, непознанным прежде оттенком горькой боли в груди – она моя малышка. Моя. Ни разу за этот месяц Том не задумывался, что чувствует к Солей, почему так с ней носится. Он просто делал и был в этом счастлив. Просто влип в неё незаметно и очень глубоко. Том и за себя не всегда мог отвечать, он сам отчасти ребёнок, о котором кто-то должен заботиться, но он взял ответственность за эту девочку. Взял на всех уровнях, включая душевный. Она – его, и это не изменится. - Отдай её мне, - сказал Шулейман, сделав два шага к Тому. Намеревался закончить этот бессмысленный разговор и забрать ребёнка, чтобы Том не возился с ней до последнего. Так будет лучше. Они оба понимают, что так нужно. По крайней мере, даже если Том не понимает этого сейчас, он поймёт потом, вскоре. Выстрел в сердце. Отдай – и ведь он должен отдать. Но не может. Не может смириться с тем, что не увидит, как она растёт. - Я её не отдам, - негромко ответил Том. - Не выдумывай, отдай, - Шулейман протянул руки забрать младенца. – Это не твой ребёнок. - Я её не отдам, - повторил Том и поднял к нему глаза, наполнившиеся исступлённой, на грани надрыва непреклонностью. – Оскар, ты считаешь своим ребёнком Терри, который тебе не родной. А она – моя. Она мой ребёнок. Моя дочь. Я её никому не отдам. Она моя, понимаешь? Неважно, насколько мы разные внешне, что в нас течёт разная кровь, ты ведь сам это знаешь. Прошу, не заставляй меня её отдать. Не отнимай её у меня. Я её не отдам. Пальцы дрогнули, впившись в ткань мягкого детского костюмчика, и глаза наполнялись слезами. Только голос не дрогнул. - Оскар, если ты не можешь её принять, не хочешь видеть её в одном с тобой доме, я уйду вместе с ней, - продолжал Том, неотрывно глядя на Оскара и прижимая к груди Солей. – Ты имеешь право не хотеть её в своей жизни, я тебя понимаю, но я её не предам и не брошу, я выберу её. Мы с тобой не расстанемся, просто будем жить раздельно. Том не хотел разъезжаться, но впервые в жизни эта мысль проходила настолько легко, с осознанным принятием. Это не катастрофа, что они будут жить раздельно, даже не драма, просто так сложились жизненные обстоятельства. Любить друг друга можно и без совместной крыши над головой. Это по-взрослому – когда не нужно преодолевать, разбивая головы в кровь, а можно подстроиться. Переберётся в другую квартиру в этом же доме, если Оскара устроит, что они с Солей всё равно фактически будут на его территории, или переедет в свою квартиру у моря. Да, она в конце города и небольшая, но им двоим с Солей хватит места, это не беда. Только Том не подумал о том: а на что он с малышкой будет жить? Денег-то собственных не осталось, а вырученный за рекламу гонорар быстро разойдётся, это только кажется, что детям мало нужно. Том подумал об этом сейчас – и не разуверился в жизнеспособности варианта жить с Солей самостоятельно. Выкрутится как-нибудь. Заработает, он ведь умеет, когда нужно, не единожды уже себе это доказывал. А если совсем трудно будет – вызовет Джерри на помощь, он точно умеет зарабатывать. В крайнем случае продаст подаренные Оскаром драгоценности, случайно про них вспомнил. Один тот синий бриллиант размером с ладонь наверняка стоит баснословных денег, их с лихвой хватит на жизнь не на один год. Главное – у него есть жилплощадь, с остальным разберётся. Это всё тоже не беда. - Помнишь, год назад ты сказал, что между мной и Терри выберешь его? Не потому, что его ты любишь больше, чем меня, а потому, что он ребёнок, он не сможет быть один, а я взрослый, я не пропаду. Тогда я тебя не понимал, а теперь понимаю. Теперь я чувствую то же, что чувствуешь ты, Солей – мой ребёнок, и это важнее всего, у неё никого нет, кроме меня, и я её не брошу, даже если мне придётся принимать решения, которые мне не нравятся. Потому что это больше, чем что-либо другое. Тогда, год назад, я вёл себя как истеричка, эгоист, отвратительный человек. Мне очень жаль, Оскар. Я не представляю, что ты тогда чувствовал, когда я говорил все эти ужасные вещи про Терри, закатывал тебе скандалы, и я не представляю, как бы я справился, если бы ты вёл себя так же. Мне очень жаль, правда. Теперь я знаю, что ты чувствуешь, и я сделаю тот же выбор, который сделал ты. Оскар, я тебя люблю, я не представляю свою жизнь без тебя, но я выберу Солей, потому что теперь я знаю, что это – нести ответственность за ребёнка. Если хочешь, я с ней уйду. Только, прошу, не отнимай её у меня… По щекам побежали горячие дорожки. Слеза сорвалась с подбородка, упала малышке на лицо, разбудив. И громом туда же, в сердце, мысль, которую несколько лет назад очень глубоко, до холода по телу осознал и прочувствовал. Для Оскара нет ничего невозможного. Его возможности практически безграничны в силу его статуса, и Том в случае чего ничего не сможет ему противопоставить. Оскар может забрать Солей сейчас силой, и Том не сможет её отстоять; однажды Том может проснуться, а Солей нет, и он никогда не сможет её найти. Потому что против возможностей Оскара он совершенно бессилен. Это для него Оскар – просто Оскар, дорогой сердцу человек, с которым его связывают годы особенной истории, а для всего мира Оскар – один из сильных мира сего, могущественный и опасный человек, который может вершить судьбы. Если Оскар захочет, Том никогда больше не увидит Солей. - Оскар, умоляю, не отнимай у меня Солей… - Том уже обливался горячими слезами, но не замолкал, не срывался. – Если ты это сделаешь, ты вырвешь мне сердце. Я её не забуду, я буду до конца жизни жить с тем, что она могла быть моей, буду представлять, как она растёт, а я этого не вижу, меня не будет рядом, когда она сделает первые шаги, пойдёт в школу, начнёт интересоваться мальчиками… Умоляю, не разлучай нас. Если ты боишься, что из-за Джерри будешь оставаться один с двумя детьми, его больше не будет, - Том выпрямил спину и поднял голову, уверенный и несгибаемый. – Я не мог быть достаточно сильным ради себя, но ради Солей смогу. Я справлюсь. Джерри мне больше не нужен, потому что мне есть, ради кого держаться. Я люблю тебя не меньше, я очень сильно тебя люблю, но ты меня простишь, если я тебя подведу, ты всегда прощал, а если я не справлюсь и подведу Солей, я испорчу ей жизнь. Поэтому я справлюсь. Прошу, пойми меня. Умоляю, Оскар, она моя, не отнимай её у меня. Умоляю… Никуда он не сможет сбежать, нигде не спрячется, если Оскар его не послушает. Поэтому Том вцепился в Солей и просто выворачивал перед ним душу завуалированным криком отчаяния, просто смотрел на него пронзительно в ожидании приговора, прижимая малышку к груди. А та лежала в его руках тихонько, чувствуя, что вновь решается её судьба. Не сбежать… Шулейман вздохнул и, выругавшись себе под нос, сказал: - Что ж ты меня без ножа режешь. Если я тебе сейчас откажу, я получусь бессердечным злодеем. Ладно, пусть остаётся. Но – ты уверен, что не пожалеешь? - Не пожалею, - Том помотал головой. - Значит – поздравляю, папаша – не коробит от этого слова? – у тебя дочка. - Правда? – выдохнул Том, не веря своим ушам. – Ты не против? - Я против, - без прикрас ответил Оскар. – Но ты привёл достаточно весомые аргументы. Я не хочу быть тем, кто сделает тебя несчастным, и я не злодей, чтобы отнимать у тебя ребёнка, которого ты любишь. Но знай, что она – твоя ответственность, я не хочу однажды услышать: «Оскар, я устал, дальше ты её воспитывай», - важно подчеркнул он, прямо глядя на Тома. И чертыхнулся, махнул рукой. – Да кому я лгу? Между тем, что воспитание ребёнка станет для тебя слишком сложным и ты снова развалишься, и тем, что этот ребёнок ляжет на мои плечи, я выберу второе. Всегда так было, так и останется – я всегда прощаю тебе твои слабости и беру на себя то, с чем ты не можешь справиться. Так что, если вдруг что, не молчи, я не отвернусь от тебя в тяжёлой ситуации. - Оскар… - вновь выдохнул Том, улыбнувшись дрожащей улыбкой. Подошёл к нему, обнял одной рукой, ткнувшись носом в щёку. На щеке Оскара остались его невысохшие слёзы. - Оскар, спасибо тебе. Ты самый лучший. У меня не хватает слов, чтобы выразить, насколько я тебе благодарен, как сильно я тебя люблю… Это правда? – Том отстранился, заглянул ему в глаза. – Солей остаётся, ты её принимаешь? - Мой ответ не изменился. – Шулейман переключил внимание на малышку в руках Тома, усмехнулся. – Чёрт с тобой, оставайся. Том вновь его обнял, улыбаясь от облегчения, счастья, нежности и любви. Отодвинулся, улыбнулся малышке: - Солей, ты остаёшься с нами. Ты моя малышка, я официально тебя удочерю. - Надо предупредить ту пару, что ситуация изменилась, - сказал Оскар. – С тебя другая девочка им на удочерение, я не люблю давать ложные обещания, а я с ними договорился о передаче ребёнка. Скажи Рею, чтобы привёз какую-нибудь младеницу посимпатичнее. - Оскар, ты серьёзно? – Том удивлённо расширил глаза. – Ты… хочешь дать семью ещё одной девочке? - Я так и сказал. Том опять обнял Оскара. Это какая-то сказка с очень счастливым концом. Сказка, которая становилась явью рядом с Оскаром. - Оскар, ты больше, чем самый лучший… - и поцеловал его в щёку, в уголок рта. И в губы поцеловал, задержался в этом касании и углубил поцелуй. - Оскар, у меня тоже есть условия, - посерьёзнев, сказал Том. – Ты должен хорошо относиться к Солей. Я не могу заставить тебя её любить, я и не буду, но ты не должен разделять, что Терри хороший, твой, а она какая-то не такая, чужая тебе. Помнишь, ты сказал, что я имею право не любить Терри, но я должен достойно себя с ним вести, как взрослый с ребёнком? Ты тоже должен. И Солей тоже должна быть твоей наследницей. - Фигасе заявление, - удивлённо отреагировал Шулейман. – С чего бы? Солей твоя, а не моя. - Солей – мой ребёнок, я твой супруг, мы все одна семья, значит, она тоже наследница, - ответил Том, вовсе не считая своё пожелание неуместной наглостью. – Она у нас появилась, когда мы уже были в браке, а дети в браке считаются общими. Оскар пару секунд смотрел на него и сказал: - В подобные моменты складывается впечатление, что ты лишь прикидываешься глупым и наивным, - он не осуждал Тома, даже скорее отдавал ему должное, что тот смог его поразить. – Ты умеешь быть тем ещё изворотливым хитрецом, в основном против меня. - Оскар, я не против тебя. Я просто защищаю Солей, я не хочу, чтобы она чувствовала себя ущемлённой, потому что Терри будет наследником всего, а она никем. - Сейчас самое время вспомнить, что в этот раз мы обошлись без брачного договора, юридически козыри у тебя в руках, - отметил Шулейман. – Солей в свои наследники я вписывать не буду… Тихо! – подняв ладонь, он остановил собиравшегося возразить Тома. – Я не договорил. Я не буду записывать Солей наследницей, чтобы защитить Терри как главного моего наследника, в будущем всякое может случиться. Я создам на её имя трастовый фонд, я её не обижу. Тебя это устраивает? - Что такое трастовый фонд? – уточнил Том. - Некоммерческая организация, которой в доверительное управление передаются имущество и денежные активы. Фонд их сохраняет и приумножает, а бенефициант – тот, на чьё имя создан траст, получает выгоду. - Хорошо, меня это устраивает, - кивнул Том. - Потом договоримся, в каком возрасте Солей получит доступ к трасту: в шестнадцать или восемнадцать. - А раньше? – Том нахмурился. - Раньше, во-первых, она будет неразумным ребёнком, которому лучше не позволять распоряжаться большими деньгами, во-вторых, до совершеннолетия она по закону будет на твоём обеспечении, а значит, и на моём. - То есть ты не будешь делать различий между Солей и Терри? – улыбнулся Том. - Можно подумать, у меня есть шанс от неё откреститься, - посмеялся Шулейман. – Ты же от меня не отстанешь. Да ладно, мне не жалко. Так что, если что понадобится, обращайся. Том потянулся к нему, и Оскар его обнял, поцеловал в висок и усмехнулся: - Чудная у нас семья получается, мультинациональная и мультикультурная. Кстати, насчёт другой девочки я не пошутил, той паре нужна замена. Узнав, что Солей остаётся с ними, Терри очень обрадовался. Взял малышку на руки, обнимая и улыбаясь – его сестрёнка. Не смел просить, чтобы её оставили, но нежданное счастье, что это случилось. - Я теперь взрослый, да? – Терри посмотрел на папу. – Раз у меня есть маленькая сестричка, я теперь взрослый? - Нет, Терри, ты ребёнок, - Оскар улыбнулся и погладил его по волосам. – До взрослости тебе ещё далеко. Вы оба дети, просто Солей младше. - Я должен помогать ухаживать за Солей? – Терри выгнул брови домиком, продолжая задавать важные вопросы. – Я ведь старше. Откуда Терри набрался этой ерунды, которую некоторые безответственные взрослые практикуют, спихивая свои заботы на старших детей, Шулейман не знал, он никогда ничего подобного не говорил и считал это категорически неправильным. Дети не могут быть ответственностью других детей. - Нет, Терри, ухаживать за ребёнком обязаны лишь его родители, ты можешь посильно помогать Тому, если захочешь, но ты не должен это делать, - мягко, но доходчиво ответил Оскар. С несостоявшимися родителями Солей Шулейман договорился, что они получат ребёнка позже. Том поговорил с Реем, попросил привезти девочку-младенца. Уже на следующий день Тому пришло уведомление, что на его счёт поступили 50 миллионов. Шулейман хотел сделать для Тома отдельную карту, привязанную к своему счёту, но, учтя прошлый неудачный опыт, решил поступить иначе. Положить Тому на счёт сумму, примерно близкую к тому, которая там была. Всё-таки есть это в Томе – «мне нужно своё». Не хочет Том пользоваться его счётом – пусть пользуется своим. Том удивился и, получив объяснение, откуда эти деньги, не смог остаться недовольным – заулыбался, обнял Оскара, поблагодарил. Конечно, это не его деньги, Том понимал, Оскар всё-таки пополнил его счёт поперёк его отказа от этого, но приятно, когда о тебе заботятся, даже принудительно. При Оскаре невозможно остаться в бедственном положении. - Оскар, это всё равно не мои деньги, - Том слабо улыбнулся. - Счёт на твоё имя, значит, деньги твои, - с безукоризненной уверенностью ответил Шулейман. – Если хочешь, после совершеннолетия Солей вернёшь, что останется, чтобы эти деньги тебя не напрягали. Пусть будет, что я тебе вроде как в долг дал. - Хорошо. А фонд, о котором ты говорил, это те деньги для Солей? - Нет, это деньги для тебя на её содержание. Траст будет отдельно, я займусь им чуть позже, это уже будут исключительно деньги и имущество Солей. Оскар прищурился в долгом взгляде на Тома и сказал с усмешкой: - Занимательно, что ты даже не попытался сказать, что отдашь мне долг. - Я не хочу обременять себя долгом. - Я только за, мне эти пятьдесят миллионов погоды не делают, но сама ситуация прикольная. В тебе удивительным образом неискушённость сочетается с тем, что ты себя не обидишь, - Шулейман снова усмехнулся и обнял Тома, чмокнул в щёку. – Вот как можно такого уникального тебя не любить? Вечером Оскар наедине поговорил с Терри, эта мысль: «Я взрослый, раз в семье есть ещё один, младший ребёнок» могла не полностью покинуть его разум и в будущем обернуться вредом. Ребёнок должен оставаться ребёнком и наслаждаться детством до тех пор, пока оно естественным образом не закончится. Они разговаривали час, сидя рядом, не только об этом. Похоже, что Терри его понял. - Папа, а когда я стану взрослым? – любопытно спросил Терри. - Официально – в восемнадцать лет. Психологическая зрелость индивидуальна, чёткого срока нет, к которому она приходит. - А это правда, что в восемнадцать лет человек психологически ещё ребёнок? – Терри выгнул брови. – Я читал. - Правда, человек после совершеннолетия не отличается от того, каким он был за день до своего дня рождения. - Странно… - озадаченно протянул Терри. – Восемнадцать лет – это ведь взрослый-взрослый. - Это тебе сейчас так кажется, - улыбнулся ему Оскар. – В детстве даже подростки кажутся взрослыми, а на самом деле они тоже дети. Мне сейчас тридцать пять, и для меня восемнадцать лет – это ребёнок. Терри подсел вплотную к его боку, прислонился к плечу и задрал голову. Как ласковый котёнок. - Папа, а взрослеть – это хорошо? - Каждый возраст по-своему хорош. Но в детстве есть свои прелести, которые зачастую человек утрачивает по мере взросления. - Какие? – с интересом спросил Терри, пригревшись, принежившись под папиным боком. - В детстве всё кажется новым, удивительным, друзья заводятся легко и для счастья мало нужно, - ответил Шулейман и только губами нежно улыбнулся сыну. – Сохрани эти способности, и ты будешь счастливым. - А ты сохранил эти способности? – полюбопытствовал Терри, обвив ручками его руку. Оскар отвёл взгляд, задумавшись. - Я потерял эти способности ещё в детстве, - сказал он. – Но Том мне их возвращает. Том – большой ребёнок, с ним рядом сложно быть хмурым, серьёзным и несчастным. - А я тоже встречу такого человека, как у тебя Том? – у Терри не иссякали вопросы, он маленький и ему всё-всё интересно. – А если это Мира? Можно я на ней женюсь, когда вырасту? Последнее Терри спросил с таким серьёзным лицом, будто это уже решённый вопрос, а не детские размышления. - Можно, - Оскар усмехнулся, улыбнулся ему, подумав: «Только не это». – Но тебе не обязательно жениться на Мирославе, в твоей жизни будет ещё очень много людей, возможно, ты полюбишь кого-то, кого пока не знаешь. Терри завозился, лёг ему на колени, подогнув ноги. Помолчал немножко и, найдя новый вопрос, спросил: - Папа, а когда я вырасту, я должен буду жить один? – в тонком голосе тонка грусти. Конечно, ребёнку страшно думать, что однажды ему придётся уйти. - Нет, - сказал Шулейман, начав гладить его по волосам, легко перебирал пальцами завитки светлых-светлых кудрей. – Ты можешь продолжать жить с нами, когда вырастешь. Ты можешь жить с нами столько, сколько захочешь, нет никаких правил, что выросшие дети не должны жить со своими родителями. Я буду рад, если ты останешься с нами, ты знаешь, я тебя очень сильно люблю, но и оставаться ради меня не нужно, это будет только твой выбор. - Папа, я хочу всегда жить с тобой, - пронзительно-искренне. -Можно? - Конечно, - улыбнулся Оскар. «Конечно, ты передумаешь, когда вырастешь. У тебя будет своя жизнь, в которой я уже не буду самым главным». Том занялся оформлением документов на малышку. Оскар ему сразу сказал – сам, всё сам. С бюрократической машиной Том столкнулся впервые, ничего не знал, не понимал, с надеждой смотрел на Оскара, но тот, присутствующий с ним лишь в качестве сопровождения, повторял: «Сам». Женщина в окне регистрации, увидев Шуле ймана, хотела быстро оформить и выдать все документы, но тот дал ей понять, что делать этого не нужно, всё должно быть по протоколу. Впрочем, он всё-таки помог Тому, избавил его от необходимости общения с социальной службой, которая решает, достоен ли ты ребёнка. Что избавило его также от прохождения медицинских комиссий. Ничего нового ему там сказать не могли: физически он здоров, ДРИ с ним, как и не единичный опыт психиатрического лечения. Тому оставалось только оформить документы во всех необходимых инстанциях. Том не один день потратил на беготню по муниципальным учреждениям, собирал бумаги, заполнял бланки, заверял. В конце концов его старания – и страдания – окупились, он получил на руки новенькое свидетельство о рождении Солей и документ, подтверждающий свершившийся факт удочерения. - Смотри, - улыбаясь во весь рот, Том протянул Оскару документы. – Теперь Солей официально моя дочь. - Поздравляю. Может, я звучу не очень искренне, но надо будет это дело отпраздновать. Шулейман опустил взгляд в документ и зацепился за первую же графу. - Солей Каулиц-Шулейман? – произнёс он, подняв глаза к Тому. – Ты оставил свою фамилию, зачем ты ей дал мою? - Твоя фамилия даёт больше привилегий, - очень разумно для себя ответил Том. – И «Солей Каулиц» - не звучит. Имя очевидно французское, фамилия немецкая, не сочетается. Я не хочу, чтобы у Солей было некрасивое сочетание имени и фамилии. - Ага, зато так звучит и сочетается, - усмехнулся Шулейман. – Имя французское, первая фамилия немецкая, вторая еврейская, а их носительница и вовсе афганка. Ладно, я не возражаю. - Спасибо, - Том его обнял, поцеловал в щёку и не отстранился. Только взглядом скользнул к лежащей в люльке малышке, улыбаясь уголками губ. Теперь у неё официально есть имя. Теперь у неё официально есть семья и дом. Теперь у него официально есть ребёнок. В графе «родители» - Том Каулиц. Том не ощущал себя отцом, не ощущал того магического, воспетого в литературе и тысячи раз показанного в кино – я отец. Но он ясно чувствовал, что любит эту малышку, несёт за неё ответственность и будет о ней заботиться, он хочет дать ей лучшую жизнь из возможных и всё для того сделает. А Джерри ему вправду больше не нужен. Том больше не мог представить, что могло бы его разбить, чтобы он не справился. *** Зерно легко прорастает в благодатной почве. Том весь – благодатная почва. Его зерном стала мысль, что Оскар может отнять у него Солей, что она может исчезнуть, пока он будет спать, и он свою малышку уже никогда не найдёт. Она зацепилась в подсознании и пробила трещину. Первым звоночком стал ночной кошмар, Тому приснилось, что он проснулся среди ночи, а Солей нет, кроватка пуста и за окном атмосферная гроза. Том подхватился среди ночи в холодном поту, сиганул из кровати, зацепившись ногой за одеяло, больно отбил колено об пол. Шулейман проснулся от шума, но не успел его остановить, Том убежал в детскую. Там его Оскар и нашёл, Том в темноте стоял у кроватки. - Что случилось? – Оскар тронул его за плечо. - Мне приснилось… - Том выдохнул и прикрыл глаза, закрыл их ладонью и потёр лоб. – Мне приснилось, что Солей пропала, будто я проснулся ночью, а её нет. Ужаленное ужасом сердцебиение медленно унималось, хоть проясняющийся разум осознавал, что это только дурной сон. - Это всего лишь сон, бывает, - Шулейман обнял его за плечи. – Пойдём. - Нет, - Том коротко качнул головой, держась за стенку кроватки. – Я ещё побуду здесь. - Она спит, всё в порядке, пойдём. Оскару удалось увести оборачивающегося Тома и убедить его лечь спать. Том смог нормально вернуться ко сну. Это был всего лишь плохой сон. Следующей ночью сон Шулеймана ничего не нарушало, он сам проснулся около трёх и обнаружил, что постель рядом пуста. Сонно щурясь, он провёл ладонью по простыням, будто Том мог от него спрятаться в ворохе постельного белья, и перевёл взгляд к двери. Подождал, но Том не вернулся из туалета, куда предположительно мог уйти. Проверив ванную комнату, что оказалась пуста и темна, Оскар пошёл к второй детской. Не ошибся, как и прошлой ночью, Том был здесь, стоял у кроватки. В темноте его белая кожа, прикрытая лишь лоскутом тёмной ткани белья, казалась совсем белой, почти светящейся. - Ты чего здесь? – тихо спросил Шулейман, подойдя к Тому со спины. - Я встал проверить Солей. - Не беспокойся, она в порядке, пойдём спать. - Нет, я останусь, - Том шептал. – Мне здесь спокойнее. - Солей спит, ты тоже должен спать. Пойдём, - настоял Оскар. - Я здесь посплю. - Где, на полу? Не выдумывай, пойдём. - Я не хочу спать. Я побуду с Солей, потом приду. Ситуация повторялась всё чаще. Оскар просыпался ночью один и находил Тома в детской. Том повторял, что хотел проверить Солей, хочет побыть с ней, вдруг ей что-то понадобится, а его нет. - У неё есть няни, - сказал Шулейман; ночью няни продолжали дежурить. – Если она заплачет, они прибегут и всё сделают. - Нет, Оскар, нужен я. Они ведь чужие… Вдруг Солей заплачет из-за того, что меня нет рядом, как ей няни помогут? Я здесь буду спать. Переломным моментом стала одна страшная безлунная ночь. Том пришёл к Солей, а та не издаёт ни звука, лежит белая, неподвижная, холодная, губы отливают синевой. Не дышит. Том схватил в руки и тряс маленькое тельце, пытаясь разбудить, заставить дышать и открыть глаза. Ничего, в ней ни одного признака жизни. «Нет, нет, нет, нет! Не может быть! Это кошмарный сон!» - билось в голове болезненным пульсом. Но он не просыпался. Это не кошмар, пусть реальность посыпалась от ужаса. Том в отчаянии, в слезах и с криками побежал к Оскару. Шулейман подорвался быстро, вызвал скорую, второй рукой не прерывая непрямой массаж сердца, делал искусственное дыхание до приезда медиков. Том рядом давился рыданиями и бессвязными словами, заламывал руки, выкручивал пальцы. Оказывать первую помощь младенцу трёх с половиной месяцев от роду сложно, особенно когда ты не опытный реаниматолог, а психиатр, который выучился давно. Но Оскар справился, сработали хранящиеся в памяти знания. Бригада медиков успела, малышку забрали в больницу. Том побежал следом, Шулейман за ним, одеваясь на ходу. Том даже не оделся, в одних трусах выскочил из дома и запрыгнул в машину скорой помощи, не чувствуя ночной прохлады и не замечая своего неприличного вида. - Доктор, доктор! – Том почти кричал. - Она жива, она дышит, она поправится? - Месье, успокойтесь, вы нам мешаете, - ответил эскулап, не взглянув в сторону обезумевшего от страха и волнения Тома, у него своя задача – спасти маленькую жизнь, довезти до больницы, чтобы не потерять выбитый у смерти шанс. Шулейман сжал руку Тома. В больнице их не пустили дальше дверей реанимации. Двери закрылись, и непосильным грузом обрушилась тишина, неведение ожидания, бесстрастный белый свет потолочных ламп. Том босыми ногами стоял на голом полу, не садился. Оскар накинул ему на плечи белый халат, который взял у врачей, обнял за плечи. - Так бывает, что младенцы во сне перестают дышать. Главное – ей успели оказать помощь. Она будет жить. - Это я виноват, я… - Том, всхлипывая, покачал головой. – А если бы я не пришёл?.. Солей бы… - не закончил, не смог, рыдания съели самые страшные на свете слова. - Наоборот – ты её спас, - убедительно сказал Оскар. - Я… Я даже ничего не смог сделать… - Ничего страшного, ты догадался прибежать ко мне, а я знаю, что предпринимать в экстренной ситуации, я тебя потом научу, - Шулейман Тома успокаивал – смыслом слов, мягким, чуть приглушённым тоном. – Пойдём, тебе нужно одеться, - потеснил его к пустому дивану для посетителей. Охрана привезла одежду, они поднялись на этаж и ждали рядом с вещами в руках. - Оскар, какая одежда? – Том вывернулся из его рук, вскинул больные, измученные глаза. – Там Солей, она может… я не знаю, что с ней. Я не могу думать о какой-то ерунде. - Тебе нужно одеться, - твёрже повторил Оскар. – В отделении реанимации не бывает жарко. - Нет, какая одежда… - Хочешь заболеть? Замёрзнешь и заболеешь, заразишь Солей, а младенцам болеть опасно, у них слабый иммунитет. Этот довод сработал. Том со слезами на глазах позволил себя одеть. Его трясло, вовсе не от холода. Глядя на него, Шулейман опасался, что вслед за Солей Том отъедет в больницу, но по другому поводу. Ему нельзя так сильно нервничать. Вердикт врачей – остановка дыхания во сне. Малышку спасли, она задышала нормально, будто и не переставала, сердце восстановило свой ритм и кожные покровы налились здоровым цветом. Ни одной патологии, которая могла бы спровоцировать остановку дыхания, доскональные обследования не выявили. Она совершенно здорова. Обычная картина для загадочного и жуткого, необъяснимого и поныне синдрома внезапной детской смерти. Младенец во сне перестаёт дышать, и, если родитель не успеет заметить это и помочь вовремя, ребёнок тихо умрёт. Том успел. Безусловно, Солей родилась под счастливой звездой. Она уже столько раз за свою малюсенькую жизнь могла погибнуть, но она жива. Шулейман попросил выписать Тому успокоительное, понимал, что без препаратов после столь мощного стресса никак, Том умом двинется. В больнице, там, под дверями реанимации, Том отказался что-либо принимать, твердил, что должен оставаться в трезвом уме. Пришлось колоть. Оскар должен был подумать, что Тому мало той натуральной ерунды, которую ему прописали, его шаткой психике нужны серьёзные препараты. Должен был, но не подумал. Понадеялся на компетентность врачей, тем более что уже дома Том выглядел вполне адекватно. Другой ночью Оскар обнаружил Тома сидящим на полу около кроватки. Оскар с ним разговаривал, объяснял, Том его слушал, вроде бы соглашался с ним, и они ложились спать вместе, а среди ночи он убегал. Шулейман не контролировал его ночь напролёт, не мог контролировать, поскольку, полагая, что они будут спать – засыпал, как нормальный, здоровый человек. Том совсем перестал спать, а днём не выпускал Солей из рук. Днём отключался на двадцать минут, полчаса, но это не спасало. Его бледность стала поистине мертвенной, под глазами залегла глубокая чернота и вес пошёл вниз, потому что о еде он забывал и его организм всегда реагировал на стресс похудением. На глазах Том из счастливого молодого отца превратился в истощённое приведение. Очередной ночью Оскар увидел, что у Тома зрачки разного размера. Что может быть признаком инсульта. Депривация сна и нервное перенапряжение запросто его дают. - Пойдём, - Шулейман осторожно взял Тома за запястья. – Тебе нужно к врачу. - К какому врачу? Нет, мне не нужно к врачу, - Том упрямо и заторможенно покачал головой. – Мне нужно к Солей. - Ты не спишь, не ешь и помешался на ней. Тебе нужно к врачу. - Нет, я в порядке. Я не хочу спать, я должен быть рядом со своим ребёнком. Вдруг что-то случится?.. - Уже случилось. - Что? – Том испуганно обернулся к кроватке. - С Солей ничего, а тебе нужна помощь, - терпеливо говорил Оскар, ловя его взгляд, одновременно маниакальный и уплывающий. - Пойдём. - Нет, я не пойду, я не хочу спать… - Какое сегодня число? – спросил Шулейман. - Сегодня… - Том подвис, глядя на него. – Пятое сентября. Плохо, очень плохо. - Сейчас лето, - сказал Оскар. Том хлопал ресницами, то ли думал, то ли отключился с открытыми глазами. - Лето? А… точно, сейчас лето, - речь его затормаживалась и вновь возвращалась к обычному ритму. – Июнь месяц. Без сна люди неизменно сходят с ума. А психическое здоровье Тома изначально не цельное. Шулейман проверил, что хотел, и получил результат, который и предполагал. У Тома пошла спутанность сознания. С нарушениями сознания можно доиграться до распада самосознания. - Пойдём, - Оскар обнял Тома за плечи, уводя в сторону двери. - Нет, - Том упёрся, оглядывался к кроватке. – Мне нужно быть здесь. - Тебе нужно к врачу. - Нет. Нет! Попытки увести его вызывали в Томе всё более активное сопротивление. Том не слышал Оскара, что бы тот ни говорил, Том твердил своё: «Нет, мне нужно остаться, мне не нужна никакая помощь». Убедившись в том, что переговоры ведут в тупик, Шулейман взял Тома в охапку и потащил прочь из комнаты. Для его блага, ему необходима помощь, пока не стало ещё хуже. Том закричал, дёргаясь в его руках. Оскар зажал ему рот, чтобы не разбудил Терри, не хватало ещё ребёнка втягивать в это сумасшествие. Том бился в его захвате, вырывался, лягался. Сдурел совсем в своём воспалённом стремлении быть рядом с Солей. Шулейман мысленно обругал себя за то, что не забил тревогу раньше, на третий день, а позволил этому продолжаться почти две недели, и отбросил данную мысль. Сокрушаться бессмысленно, надо действовать. Наконец-то пригодилась кнопка экстренного вызова охраны. - В ванной аптечка, там ампулы успокоительного и шприц, принесите! – велел Оскар прибежавшим мужчинам. Данный препарат когда-то давно уже помогал успокаивать Тома. Шулейман понимал, что везти Тома в клинику силой, поперёк его сопротивления, не лучший вариант. Это сложно и может быть опасно, если говорить о дороге, в которой Том может что угодно выкинуть. - Держите его, - Оскар передал Тома в руки охранника, а сам заправил шприц. – Крепче держи, чтобы он не дёргался. Сокрушительные руки зажали, как тиски. Игла легко проткнула кожу, и Том быстро обмяк, мышцы лица расслабились, разрушительный блеск в глазах угас. Оскар одел его, как тряпичную куклу, сам оделся и на руках понёс Тома к машине. Отвёз в ту же клинику, из которой Том год назад выписался после нескольких месяцев лечения, это место заслужило его доверие. Тома разместили в палате. Шулейман описал докторам ситуацию, подписал все бумаги на лечение в стационаре и в начале пятого утра поехал домой. Утром действие препарата иссякло, и Том начал буянить, пытался убежать, кричал, чтобы его отпустили к Солей или привезли её сюда. Его гасили мощными препаратами. Сначала необходимо преодолеть острое состояние, потом уже лечить причины. На Оскара, когда тот приходил, Том реагировал так же – кричал, то умолял, то требовал немедленно принести ему Солей, заламывал себе руки, плакал, метался по палате. Ему снова кололи успокоительное. Шулейман смотрел, как его скручивают, не подходя близко, он видел подобное не в первый раз, это просто ещё одно, что они преодолеют. Препараты гасили быстро. Том не переставал чувствовать, но чувства оставались лишь в образе мыслей и не давали никакой реакции; препараты запирали его в собственной черепной коробке и блокировали эмоции. Оскар садился на край кровати рядом с ним и прекрасно видел в его тусклом, отстранённом взгляде чуть влажных глаз всё то, что Том, замедленный медикаментозно, не мог сказать. По щеке скатилась слеза. Том не чувствовал, что плачет, просто пробилась одинокая физиологическая реакция на сердечную боль. Шулейман стёр каплю и влажную дорожку с его лица и, глядя в глаза, сказал: - Всё будет хорошо. - Я хочу домой… - тихо, на грани шёпота произнёс Том. - Нет. Тебе нужна помощь, пока тебе нужно оставаться здесь. - Я хочу домой… Я хочу к Солей… Постепенно Том понял, смирился, что он не выйдет из клиники ни сегодня, ни завтра. - Оскар, привези мне Солей, просто повидаться, - попросил Том. – Я очень хочу её увидеть, она скучает по мне. - Нет, - отказал Шулейман. – Пока рано. - Оскар, я только хочу её увидеть. - Нет. Шулейману приходилось быть жёстким, поскольку из жизни человека на лечении необходимо исключить то, что стало причиной нездоровья. У Тома выявили гормональный дисбаланс, что стало новостью. Более всего выделялся пролактин, показатели которого у него в разы превышали норму. Гормоны ли стали причиной его состояния или психика запустила гормональную разбалансировку – оставалось загадкой. Помимо стабилизирующих психиатрических препаратов Тому назначили гормональную терапию. Прошли шесть дней, прежде чем Том прошёл острое состояние и его перестали гасить, поэтапно переходя к лечению. Том перестал буянить, начал адекватно взаимодействовать с окружающими, только взгляд у него потухший, грустный, который он постоянно опускал. На восьмой день Шулейман удовлетворил просьбы Тома и принёс в клинику Солей, в слинге принёс, повесив на себя. В других обстоятельствах, без коктейля из препаратов в крови, Том бы до замирания сердца восхитился тем, как невероятно, великолепно, обворожительно Оскар выглядит с младенцем на руках. Он – пробирающее до мурашек воплощение архетипа отца, ни прибавить, ни убавить. Том лишь едва заметно приподнял уголки губ в грустной улыбке, глядя на своего главного посетителя и на свою малышку. Не зная, сможет ли взять её на руки. - Я к тебе не один, - сказал Шулейман, закрывая за собой дверь, и подошёл к кровати, где сидел Том, повернул к нему Солей. – Смотри, твой папа. У Тома мышцы в горле натянулись – и там, ниже, в груди, тоже натянулось. - Как ты? – внимательно поинтересовался Оскар, сев на край кровати. Том прикусил губу, опустил глаза. И поднял взгляд – пронзительный и глубоко печальный – обратно к Оскару. - Оскар, мне плохо, - ответил негромко и полно чувств. Шулейман вопросительно кивнул, а Том покачал головой. Как объяснить? И так всё понятно, известно. Это ещё один его провал. Том перебрался ближе к Оскару, сев на пятки, и обнял его, уткнулся ему между плечом и шеей. - Оскар, прости меня… - За что? - За всё, - Том поднял влажные глаза, заглядывая Оскару в лицо, и вновь уронил голову, прячась на его плече. - Эй, - Шулейман повёл плечом, на котором Том лежал, приобнял его одной рукой и встряхнул, заставляя на него посмотреть. – Просят прощения за всё лишь в одном случае – перед смертью. Я тебе это ещё двенадцать лет назад запретил, с тех пор правила не изменились. Том вновь улыбнулся, не размыкая губ, в глазах теплом блеснула благодарность – за то, что Оскар шутит, бодрит его; за то, что он здесь, за то, что он в принципе есть. За кого держаться, если не за него? Том его вновь обнял, уткнувшись лицом в рубашку на плече, тихо всхлипнул. - Оскар, почему я такой бестолковый?.. Я говорил, что со всем справлюсь, потому что теперь мне есть, ради чего держаться, говорил, что Джерри мне больше не нужен, а всего через несколько дней опять начал ломаться. Я не справился. Я уже подвёл Солей. - Ты думаешь, что все новоиспечённые родители – это мощь, сила и адекватность с первого дня жизни ребёнка? – осведомился Шулейман, но ответа на вопрос не ждал, не для того его задал. – Вовсе нет. Люди умом трогаются на фоне родительства только так, а у тебя психика изначально пробитая, так что это довольно-таки закономерно, что тебя перемкнуло, тем более на фоне такого стресса как угроза смерти ребёнка. - Ты тоже мог потерять Терри, но ты не сошёл с ума, - заметил Том. - Ты нас не сравнивай, у меня нервы железобетонные и психика тяжёлой психиатрией не отягощена, - привёл Оскар контраргумент. – Не вини себя, что так вышло, данная ситуация не показатель. Тут скорее я виноват, что позволил тебе сорваться, а не сразу принял меры. Ты нездоров – и это необходимо учитывать. Том вновь потупил взгляд. - Заслуживаю ли я её? – хотел дотронуться до Солей, но не решился прикоснуться. – Психически больной, нестабильный родитель – так себе вариант. - Ты хочешь от неё отказаться? – прямо спросил Оскар. Том покачал головой, закрыв глаза, и по щеке сбежала слеза. - Значит, будем работать с тем, что есть, - утвердил Шулейман. – Пик кризиса ты уже прошёл, сейчас тебя стабилизируют, дома будем поддерживать твою медикаментозную терапию, если потребуется, и психотерапия – обязательно. Видимо, того, что раз в неделю мы вместе посещаем мадам Фрей, недостаточно, там мы лишь вскользь касались твоего нового статуса. Тебе нужна психотерапия отдельно по данной теме. Том хотел возразить, он не хотел дополнительно посещать доктора Фрей, ещё на несколько часов уезжать от Солей. Шулейман пресёк его несогласие веским доводом: - Хочешь стать вторым Феликсом и задушить Солей параноидальной заботой? Думаешь, это пойдёт ей на благо, и она скажет тебе потом «спасибо»? На данном этапе у тебя есть все задатки, чтобы мутировать в подобное неадекватное существо. Том опустил глаза. Оскар победил – с его аргументом не поспорить. Том не хотел сделать с Солей то, что с ним сделал Феликс, который боялся за него, оберегал от всего, а по факту его переломал. Хорошо, он будет посещать дополнительные сессии психотерапии, чтобы не стать таким. - Можно я буду брать Солей с собой? – только спросил Том. - Не знаю, это надо будет обсудить с мадам Фрей. Том покивал и не поднял голову, помолчал немного. - Оскар, ты думаешь, что я здесь ненадолго? - Думаю, что нет, - ответил Шулейман. – Если ты будешь содействовать докторам и стараться, то скоро вернёшься домой. - Я буду стараться, - пообещал Том, вновь чувствуя в себе крупицы потерянной силы. – Я всё сделаю, чтобы поправиться, чтобы это больше не повторилось. - Отлично. Примерно через час Солей захныкала. Том моментально встревожился, завозился: - Она проголодалась. Я её покормлю. - Тебе нужно восстанавливаться, сиди пока, я сам покормлю, - остановил его Оскар. Том сник, смотрел, как Оскар кормит его малышку, ловко управляясь с бутылочкой. То, чего он сейчас лишён – по собственной вине, из-за собственной слабости. Вновь глаза намокли, слёзы побежали по лицу. Из-за гормонального дисбаланса, который не выправить в норму быстро, Том стал очень слезливым. В любой момент начинал плакать. Шулейман поцеловал его в щёку, поймав губами слезу. Том лишь сильнее расплакался от переданной ему интимной нежности. Всхлипывать начал, вздрагивая плечами. - Я всё испортил… - тонким голосом проскулил Том. - Тихо, тш-ш-ш, - Оскар обнял его и прижался губами к виску, второй рукой держа пообедавшую Солей. – Тш-ш-ш… Это всё гормоны. Том понемногу успокаивался в его объятиях, всхлипывал тише, опустив голову Оскару на плечо, вытер слёзы воротничком его рубашки. - Прости… - Том вспомнил, что нельзя использовать одежду Оскара таким образом. - На этот раз прощаю, но будь добр использовать салфетки. Шулейман дотянулся до коробки на тумбочке, вытянул охапку салфеток, сам вытер Тому мокрые щёки и поднёс две сложенные вместе салфетки к его носу: - Сморкайся. - Оскар… - Давай, нечего сопливым сидеть. Том забрал у Оскара салфетки, высморкался и, спрятав смятые в комок салфетки в кулаке, выбросил в урну, что стояла недалеко от кровати. - Так-то лучше, - сказал Шулейман и улыбнулся задорно, с оттенком ухмылки. – Кстати, ты в курсе, какой у тебя диагноз? - Нервный срыв? – предположил Том, полагая, что едва ли у него что-то новое. - Постродовой психоз. Для мужчины это редчайший диагноз, но ты отличился, - объяснив, усмехнулся Оскар. – Плюс один факт в пользу того, что ты уникальный человек. Теперь Том замечал – Оскар приходит к нему каждый день, примерно к полудню, в первые дни в клинике дни смешивались, восприятие времени скакало как попало. Оскар задерживался с ним до вечера, но всё равно уезжал засветло. Летом поздно темнеет. - Как она? – Том поднял взгляд от Солей к лицу Оскара. - Нормально: ест хорошо, ходит в туалет ещё лучше, досуг, развивашки и так далее по расписанию, - отчитался Шулейман. – Основное делают няни, но я тоже с ней время провожу. Может, это бред, но она же привыкла к мужским руками, пока тебя нет, я их ей замещаю. Я даже пару раз подгузник менял, - он усмехнулся. – Мне не понравилось. Том так расчувствовался от заботы Оскара о Солей, которой не ожидал, он ведь не обязан участвовать в уходе за ней, няни бы всё сделали. Так расчувствовался, что забыл вдохнуть, и обнял Оскара, крепко сжав руками, и поцеловал в губы. И снова глаза на мокром месте. Шулейман провёл большими пальцами под его нижними веками, стирая и прогоняя слёзы: - Я тебя люблю. Кстати, - добавил он через небольшую паузу, - я твоих родителей пригласил, чтобы помогали с Солей, всё-таки ж семья, пусть проводят время с внучкой, чтобы она без тебя не затосковала. Если хочешь, привезу их сюда. Кристиан в первый же день хотел к тебе бежать, но я сказал, что пока тебя нельзя посещать. - Я буду рад видеть папу, - кивнул Том. – И маму тоже. О том, что родители здесь, в Ницце, Том до этого разговора не знал. Телефона при себе у него не было, его контакты с внешним миром ограничивались Оскаром. - Оскар, а как… ты? – спросил Том, исподволь на него поглядывая. - Не жалуюсь, - Шулейман пожал плечами, - жду твоего возвращения. Тяжело чахнуть от тоски, когда на тебе два ребёнка плюс хотя бы иногда нужно заниматься рабочими вопросами, но с тобой дома, конечно, лучше. - Я опять всё испортил… - Том виновато опустил глаза, сокрушался, но тихо, без надрыва, со всей искренностью осознания сложившейся ситуации. – Опять я здесь. - Нормально всё, - Оскар приобнял его за талию, и Том склонил голову на его плечо. – Кризис твой купировали быстро, трагедия не случилась. Сейчас подлечат тебя, и вернёшься домой. Мы справимся. Мы – это так важно. Вшитое в пару букв обещание не оставлять, не бросать. То, что Оскар никогда не бросает его в сложных ситуациях. - А Терри, как он? – Том поднял голову, посмотрел на Оскара. – Из-за меня ты опять проводишь много времени не дома, он вновь один. - О, Терри в порядке и отнюдь не один, - усмехнулся Оскар. – У него есть Грегори, Мирослава, Кристиан, Хенриикка, бонусом я ещё и своего папу позвал в гости, чтобы Терри точно не скучал. Я уже подумываю попросить убежища и поселиться в соседней палате. Терпеть не могу скопление людей на моей территории. Как и в прошлый раз, Тому предлагался широкий спектр методов вспомогательной терапии. Том посещал арт-терапевтические сессии и бассейн, один раз попробовал сходить на анималотерапию и драматерапию, но не понравилось. На массаж в этот раз он не пошёл, не хотелось, чтобы его кто-то трогал. Также медики настоятельно рекомендовали ему силовые нагрузки, они благотворно влияют на гормональный фон и способствуют здоровому расходу и распределению энергии, в том числе психической, что снижает вероятность возникновения тревоги, дисфории и ряда прочих негативных эмоциональных состояний. В оснащённый по последнему слову тренажёрный зал, что тоже здесь имелся, с Томом ходил Оскар. Сам Том сдулся в первое же посещение, у него не хватало силы воли, чтобы изнурять себя занятиями на тренажёрах, он ведь совсем не спортсмен. Плавать ему нравилось, а это всё – нет. Но надо, Оскар следил за тем, чтобы Том не отлынивал от тренировок, и за компанию тоже занимался. Дома, конечно, лучше, там всё под него сделано, но и здесь можно потренироваться, раз уж такое дело. Том обнял сидевшего рядом на кровати Оскара, который сегодня пришёл один. Два дедушки и бабушка забрали на прогулку всех детей, включая Мирославу, которая, как и прошлым летом, пропадала в доме Шулеймана на радость своего папы. Оскара отпустили на все четыре стороны, они и без него прекрасно справятся и с младенцем, и с более старшими детьми. С собой они взяли Грегори, охрану со стороны Оскара и двух прибывших с Пальтиэлем телохранителей, та ещё компания собралась, на всю улицу. Пальтиэль тоже проникся Солей, с удовольствием с ней возился, но Терри, конечно, оставался номером один в его сердце. Кристиан тоже всё же больше симпатизировал родному внуку, маленькой копии своего сына, с которым хоть частично мог прожить то, что жизненные злоключения отняли у них с Томом. А Хенриикка выбирала Солей, ничуть не задумываясь о том, что она по крови им не родная, она радовалась, что в их семье появилась внучка – девочка. В её ситуации глубокой травмы, нанесённой трагической семейной историей, это настоящий подарок судьбы. Пока Кристиан и Пальтиэль на детской площадке развлекались с Терри и Мирославой, Хенриикка осталась сидеть на скамейке, куда поставили вещи, вынула Солей из коляски и игралась с ней. - Кто тут такая большая? – Хенриикка улыбалась, поднося малышку к своему лицу и отодвигая на вытянутых руках. – А кто такая маленькая? Солей издавала мяукающие звуки, смеялась и дёргала ручками и ножками. Уложив её на сгиб локтя, Хенриикка приняла видео-звонок от старшей дочери. После обмена новостями она наклонила телефон, показывая малышку. - Оили, смотри. Может быть, ты приедешь, чтобы познакомиться с Солей? Она твоя племянница. - В нашей семье становится слишком много детей… - Оили прикрыла глаза и сгибом большого пальца потёрла между бровей. - Дети – это хорошо, если взрослые хотят их завести, - без осуждения сказала Хенриикка. - Мне сложно свыкнуться с тем, что мы – ваши с папой дети – уже активно размножаемся, - Оили вздохнула и затем откинула волосы назад, будто отряхиваясь от предыдущей мысли, выпрямила спину. – Папа с тобой? - Он играет с Терри и его подружкой Мирославой, с ними Пальтиэль, - Хенриикка переключила камеру с фронтальной на обычную. – Вряд ли ты его отсюда увидишь, - и переключилась обратно. – Как там Марсиал? - Ничего нового. Мам, расскажи лучше, что там с Томом? Он ещё в клинике? Я ему звонила, но Том не ответил. - Телефон Тома дома. Послезавтра мы снова пойдём к нему, если хочешь, я тебя наберу. - Да, набери. От объятий Том перешёл к поцелую, прижался к губам Оскара и через некоторое количество секунд углубил поцелуй, получая ответ. Оскар сидел к нему боком, обнимать его так было вполне удобно, а целовать – нет. Том потянул его за плечо, чтобы повернулся. Чтобы прижаться нормально, как хотелось. Сердце стучало часто – от эмоций, вызванных беседой, после которой полез обниматься; от желания, о котором не думал несколько минут назад, но оно посетило, родилось в чарующем тепле близости. - Оскар, ты ведь не уедешь через полчаса? – спросил Том в паре сантиметров от его губ, от которых только что оторвался. - Нет, я недавно приехал. Судя по тому, как меня провожали, дома меня не ждут, - ответил Шулейман, усмехнувшись. – Так что до вечера я твой, может, до ночи задержусь. Том вновь его поцеловал, прижимаясь к его торсу, обвил руками за шею. Чувственно, как-то не так, как целуют просто так. - Мне же не кажется, что ты меня соблазняешь? – поинтересовался Шулейман, прервав поцелуй, и коснулся губами виска Тома. Том отрицательно покачал головой и вновь уцепился за Оскара: - Оскар, мы ведь можем?.. Нам ничего не мешает? – Том заглянул ему в глаза неспокойным взглядом. - Интересно, - произнёс Оскар, положив ладони на его талию. – У тебя сейчас либидо должно быть убито в ноль, а что-то непохоже. Том снова покачал головой – не знает он, что у него должно быть, но точно знает, что чувствует. Прежде всего – желание продолжать целоваться с Оскаром и не только. Том ничего не слушал, откинулся на спину, утягивая Оскара на себя. Шулейман его не отталкивал, поласкаться с Томом всегда приятно, но он продолжал думать головой. - Ты уверен? – Оскар опирался на предплечья, держась над Томом. – Я не думаю, что это удачная идея. - Почему? – Том изломил брови. - По уже озвученной мной причине. У тебя гормональный дисбаланс не в сторону гормонов, которые должны быть у здорового мужчины, и ты на антидепрессантах и нейролептиках. Скорее всего, у тебя не встанет. Том хлопнул глазами и опустил взгляд, пытаясь оценить свою ситуацию ниже пояса. Секс для него не ассоциировался со своей эрекцией, поэтому по одним лишь ощущениям не был уверен, есть она или нет, зачастую он вообще в другом месте желание испытывал. А картина совпадала со словами Оскара – штаны ничего не натягивало. Странно, Том чувствовал желание, ясно чувствовал, а у тела штиль. - Это неважно, - Том упрямо качнул головой, коленями сжимая бёдра Оскара. – Я ведь… ну… моё возбуждение в этом плане нам и не нужно. - В принципе, ты прав, кончить можно и без эрекции, - рассудил Шулейман, Том почувствовал кожей лица его дыхание. – Уверен, что не загонишься, если что-то пойдёт не так? – поинтересовался пытливо, цепко. Прекрасно же знал Тома и понимал, что его реакция на эректильную дисфункцию может быть очень и очень негативной и породить лишнюю волну самокопания и комплексов. Том помотал головой – то, что его тело может сработать не так, как обычно, не повод отказываться. Только Оскар медлил в здравом подходе и взывании к его разуму. - Оскар, я хочу, - Том одной рукой обнял его за шею, силясь наклонить к себе, говорил жарко и выгнулся навстречу. – Я по тебе соскучился… Шулейман пожалел его и сам поцеловал, сдался, полагая, что секс ничем Тому не навредит. Может, до секса и не дойдёт, путь к удовольствию существует не один. - Есть прекрасный способ снять напряжение – мастурбацией называется, - Оскар лукаво ухмыльнулся и поцеловал Тома в шею. – Могу помочь, - и целенаправленно повёл ладонью вниз по его животу. - Оскар, я хочу не оргазма, а секса, - выразил протест Том, остановив руку Оскара, добравшуюся до его паха. – Ты не хочешь? – обеспокоенно заглянул в его глаза. - Когда это я не хотел? – резонно отозвался Шулейман. – Но ты слышал мои предостережения. Том кивнул и впился в его рот поцелуем, вытянул рубашку из-под его ремня и нетерпеливо запустил руки под ткань. Хотел, очень хотел близости с Оскаром, но этот разговор породил лишние мысли, и настрой сбился, и вообще… Как-то не так всё, неловко вдруг стало. Ещё и вспомнил, что никак не готовился, а гигиена важна, особенно если Оскар будет его всячески изысканно ласкать, чтобы возбудить и настроить. Устав от самого себя, для которого прелюдия превратилась в несуразный процесс, Том остановился, откинул голову на подушку, глядя на Оскара из-под полуопущенных век. Чёртовы лекарства и всё его состояние, может быть, из-за этого он остыл, а не из-за мыслей? Опять плакать захотелось. В уголке глаза блеснула влага, Шулейман осторожно стёр её, не дав пролиться. - Пойдём в душ? – предложил он. Том кивнул. Оскар поднялся с кровати и подал ему руку, отвёл в ванную комнату, закрыв за ними дверь. Том стянул футболку и штаны и, взявшись за резинку трусов, взглянул на Оскара. Шулейман подошёл ближе и помог ему снять последнюю деталь одежды, после чего разоблачился сам, пропустил Тома вперёд в просторную душевую кабину. Тёплая, почти горячая вода полилась на плечи. Оскар ничего не говорил, но не сводил с Тома взгляда, того особенного взгляда, которым смотрел лишь на него. Ни на кого другого он никогда не смотрел с такой глубиной в кошачьей зелени в лёгком прищуре. - Хочешь меня помыть? – спросил Том, когда ладони Оскара скользнули по его телу. - Возражаешь? – осведомился тот. - Нет. Ты мне не доверяешь, что я сам могу качественно помыться – это неудивительно, - Том усмехнулся, но в этом не было ни капли веселья. - Мне просто нравится тебя мыть, - коснувшись подбородка Тома, чтобы не спрятал взгляд, в противовес ему совершенно серьёзно ответил Шулейман. - Я не об этом… Я… - Том запутался в словах, зажмурил глаза и долго вдохнул ртом, дав себе паузу. Ещё одно – неловко. - Расслабься, - сказал Оскар немного пониженным голосом, держа Тома за подбородок, и поцеловал у уголка правого глаза. – Мы знаем друг друга хренову тучу лет, не надо ни о чём беспокоиться. Том мимолётно улыбнулся, бросил взгляд на полочку с гелем для душа и прочими средствами. - Оскар, а ты это делаешь? – спросил он, не предпринимая ни единой попытки помыться самостоятельно. - Судя по тому, как ты спрашиваешь, тебя интересует моя обедневшая без тебя сексуальная жизнь и конкретно мастурбация. Верно? – Шулейман вопросительно взглянул на Тома, тот кивнул. – Пока обхожусь без самоудовлетворения, - с усмешкой ответил он на вопрос. - Почему? Оскар пожал плечами: - Я уже перерос тот возраст, в котором тупо постоянно хочется трахаться. Мне, конечно, хочется, - развивал он мысль, сняв с держателя лейку душа, - но не бессмысленно и беспощадно, я могу подождать. А что, хочешь мне помочь? – усмехнулся, глянул на Тома через прищур. - Я могу, если надо, - смущённо ответил Том, и взгляд машинально пополз вниз по торсу Оскара. В отличие от него, Оскар не имел никаких проблем с возбуждением. Его эрекция несколько ослабла в ходе отвлечённых разговоров, которыми сменилась неудавшаяся прелюдия, но всё ещё оставалась внушительной. - Запомним данную мысль, - бодро и с лукавинкой сказал Шулейман. – А пока давай я тебе помогу. Оскар мыл Тома голыми руками, без геля, только водой, водя ладонями по телу долго, медитативно. Этот процесс больше походил не на мытьё, а на массаж. Том в принципе любил массаж, а от Оскара он ещё приятнее, его сильные руки проминали мышцы и задевали нужные места. Том приязненно вздохнул и, прикрыв глаза, запрокинул голову, подставляя Оскару шею. Тот намёк понял. Шулейману пришлось постараться над настроем Тома, как никогда прежде. По прилагаемым усилиям этот раз был сравним разве что с их первым, но тогда все силы и выдержку Оскар направлял на то, чтобы Тома не спугнуть, а сейчас – на его возбуждение. Пришлось очень хорошо поработать рукой, чтобы плоть Тома проснулась. Это было неловко, но совсем недолго, Том жарко выдыхал, чувствуя ритмичные движения руки Оскара у себя между ног, шире поставил ноги, повинуясь жару приливающей крови. Воспрявший член Оскара тёрся о его бедро, раз за разом отвлекая на себя. Том скосил глаза вниз и вбок. Чувствовал, как быстро колотится взведённое сердце, и, решившись, дотронулся, сомкнул пальцы на его члене. Том уже относительно давно без каких-либо проблем и лишних размышлений брал в рот, а дотронуться, стимулировать рукой – почему-то сложнее. Но смог, повинуясь желанию прикоснуться к нему, обжигающему голую кожу, без размаха задвигал кистью, скользя кольцом пальцев по стволу. Оскар обмыл его всего, в том числе в стратегически важных местах, против чего Том ничего не имел, уже привык. Обняв его за талию, пальцы второй руки Шулейман опустил Тому между ягодиц, коснулся сфинктера, обводил по кругу, дразня чувствительный ободок. Том рвано вздыхал, прогибаясь в пояснице под его ласками, и застонал, когда палец Оскара надавил и проник внутрь, всего на одну фалангу, чего так мало. Ещё, он хотел больше. Том вильнул бёдрами, показывая своё желание. - Вставить глубже? – с тихой усмешкой поинтересовался Шулейман, касаясь лица Тома губами. - Вставить… - на выдохе ответил Том, забыв про стыд. И громко, протяжно простонал, круто запрокинул голову, потому что Оскар исполнил его желание, его палец неторопливо и неумолимо вторгся в Тома до упора, и двинулся обратно, и снова вглубь. Том уже не чувствовал ни бегущей по телу воды, ни наполнившего комнату пара, все его ощущения сконцентрировались на этой имитации фрикций. Они пробыли в ванной час, и Том, вывалившись вместе с Оскаром обратно в основную комнату, полыхал и не мог ни о чём другом думать. Упав на кровать, Том утянул Оскара за собой, на себя, сдирая с его бёдер мешающее полотенце. - Смазки нет, - вспомнил Шулейман. - Есть крем. Том дотянулся до тюбика крема для рук, который Оскар среди прочего положил в его вещи, надеясь, что, может быть, здесь тот начнёт ухаживать за руками, но Том ни разу его не использовал. Но был более чем согласен использовать крем не по назначению. - Мы что, школьники? – усмехнулся Оскар, бракуя идею использовать крем в качестве смазки. - Можно и так. Мне будет нормально… - Том под ним раздвинул согнутые ноги, сгорая от нетерпения. Там, где сейчас касался лишь воздух, уже очень, очень хотелось. До жадных, ждущих спазмов внутри. Крему Шулейман предпочёл слюну, ещё немного подготовил Тома двумя пальцами и заменил их на свой член. Том скрестил лодыжки на его крестце, хватая ртом воздух. Поднимал голову и ронял её, вжимаясь затылком в подушку. Хватался за Оскара, сбито бормотал: «Ещё, ещё…». Оскар трахал его, и Том именно так хотел. Том упёрся руками в плечи Оскара, будто желая оттолкнуть, но на самом деле хотел совсем не остановить его. Уложив Оскара на спину, Том его оседлал. Хотел так – сам руководить, чувствовать каждое движение, доводя себя до полного изнеможения, и Оскару это ведь нравится. Том беспрерывно двигался, поднимая и опуская бёдра, несколько раз подходил к оргазму, но всё никак, распирающее возбуждение не переливалось за край и начинало разъедать нервы. Ну же, ну… Опустив глаза, Том увидел, что его возбуждение спало. Полная разбалансировка: Том ярко чувствовал желание, а тело ему отказало, выставив плотину на пути к разрядке. От этого внутри поднималось бешеное раздражение, сознанием Том не злился, но перевозбуждённые нервы клокотали. Шулейман уложил его под себя, так удобнее ему помогать. Он снова взялся за член Тома, энергично его стимулировал, но вопреки всем стараниям оргазм не наступал, эрекция полностью покинула Тома. Непорядок. Отложив своё удовольствие на потом, Оскар вышел из Тома и сполз ниже, устроившись между его ног. Направленная стимуляция простаты гарантированно ведёт к оргазму, пусть при настоящем раскладе он будет механическим. Нельзя Тома оставлять совсем без разрядки. Том прикусил костяшки пальцев, удовольствие от массирующих его изнутри пальцев сильное, но он уже потерялся в себе и не был уверен, что сможет кончить. Оскар склонился над его пахом и вобрал в рот мягкий член. - Нет, нет, нет! – Том упёрся руками в его плечи, оттягивая от себя. – Не надо… это неприятно. - Тебе неприятно? – поинтересовался Шулейман, мало ли. - Тебе. - Мне? – Оскар вопросительно выгнул бровь. – Я далеко не в первый раз делаю тебе минет, ощущения меня вполне устраивают. - Не в этом смысле. Это… - Том смущённо запинался, отведя взгляд. – В возбуждённом состоянии он ещё нормально выглядит, а так – некрасиво и неприятно, - он и вовсе прикрыл пах руками и попытался свести бёдра. - Ты дурак? – Шулейман посмотрел на него со снисхождением. – Я тоже мужчина и прекрасно знаю, каков на вид и на ощупь член в спокойном состоянии. - У тебя не так, - со всей верой в свои слова возразил Том. - Единственное отличие между нами в том, что я обрезанный. Всё. Не выдумывай проблемы на пустом месте. Том бессильно откинул голову, когда Оскар возобновил своё занятие, и закрыл глаза, чтобы не видеть эту стыдящую картину. Свой оргазм он всё-таки получил – скоротечный и острый, как порез бритвой, излившийся Оскару в рот. Отдышавшись, Том сел, посмотрел на Оскара, который будто и не испытывал никакого дискомфорта от своего нереализованного возбуждения, ухмылялся уголком рта и глядел на него. Недолго думая, Том сел на пятки и, согнувшись пополам, взял его член в рот. *** Накануне выписки Том серьёзно заговорил с Оскаром: - Оскар, ты прав. Нам нужно составить какое-то расписание, чтобы я не обделял тебя вниманием, я этого не хочу, и мне нужно примириться с нянями. Ты и в этом прав – нужно делегировать обязанности. Ребёнок – это сложно, у многих нет возможности нанять помощников, отдыхать, а я этим разбрасываюсь. Я не знаю, как справился бы с Солей сам, совсем сам, без денег, без тебя, без помощи. Мне нужно ценить то, что я имею, и пользоваться этим, нужно оценивать свои силы. Я бы очень хотел ухаживать за Солей полностью самостоятельно, но я не хочу бросать тебя, и в итоге того, что я каждую минуту проводил с ней, я оказался здесь. Какой с меня толк, когда я поломанный? Мне грустно отдавать Солей няням, но лучше часть будут делать они, зато я буду здоровый и в себе в остальное время с ней и у нас с тобой всё будет хорошо. - Здравое решение, - кивнул Шулейман и обнял его за плечи. – Предлагаю следующее расписание: пять часов ты с Солей, хочешь – вместе со мной, хочешь – нет, три часа ты в обязательном порядке со мной, остальное время будем согласовывать по желанию и обстоятельствам. Ночью, а именно после одиннадцати и до десяти утра – ты к Солей не ходишь, в это время она с нянями. Согласен? - Да, - Том также, мелко кивнул. – А можно ночное время будет более гибким? Может быть, мы будем ложиться спать после полуночи, и я захочу увидеть Солей перед сном, можно я буду это делать? Я только один раз зайду к ней и больше не буду вставать. - Ладно, заходи, - согласился Оскар. – И зови меня, когда идёшь к Солей и утром, и днём, если ты не против моего общества, и вообще – это не окончательный план, а примерный, я всегда открыт к переговорам. Не хочу через год услышать от тебя, что я снова тебя задавил, зажал и ты страдаешь в таких условиях. Том улыбнулся ему, поцеловал в щёку и обнял. Как-то устало опустил голову Оскару на плечо, прикрыв глаза. - Что бы я без тебя делал?.. - Известно что, - усмехнулся Шулейман, тоже обняв Тома. – Хотя нет, неизвестно, поскольку при всей своей простоте ты крайне непредсказуемый человек. - Оскар? – негромко позвал Том, не поднимая головы. – Можно ты будешь каждый день гулять со мной с Солей? Терри тоже будем брать с собой, если он захочет, я не возражаю, как я понял, ему нравится гулять, детям нужно бывать на улице. - Несколько выходов за день я тебе не обещаю, - ответил тот, поглаживая Тома по спине. – Но одну прогулку в день я точно осилю. Я в деле. - Оскар, мы можем сменить Солей нянь? – спросил Том немного погодя, оставаясь в его объятиях. – Я привык к этим, но они мне не очень нравятся, я бы хотел сам выбрать нянь. - Окей. Но я оставляю за собой право вето, и я им воспользуюсь, если ты выберешь какую-нибудь сочную грудастую мадам. Том отстранился, недоумевающе глядя на Оскара. Потом понял. - А… - Том мельком смущённо улыбнулся, заправив за ухо прядь волос. – Можно нанять парня. - Вето! – Шулейман поднял ладонь. – Никаких мужчин, только женщины. - Оскар, между прочим, из нас двоих только у тебя богатый опыт близкого общения с женщинами, ты ими много лет интересовался, - Том упёр руки в бока. - Может быть, это мне стоит ревновать? - Между прочим, из нас двоих лишь я никогда не смотрел в сторону, - в тон ему заметил Оскар. Том оскорблённо поджал губы и стукнул его в плечо. - Не надо мне напоминать, - тем не менее улыбался, не обиделся – пока – и вновь дался Оскару в объятия, прильнув к его груди. – На мужчину-няню ты не согласен, на красивую женщину тоже. Как же ты нанял этих нянь? - Этим я могу доверять, они с Терри работали, когда я ещё думал, что ему нужны няни. - Посмотрим сейчас нянь? – Том устроил подбородок на плече Оскара, снизу заглядывая ему в глаза. - Хватит с тебя на сегодня задач, не забывай – ты на лечении. Давай завтра. Тома выписали на пятнадцатый день. Доктора посчитали, что далее ему не обязательно находиться в стационаре, он может продолжить реабилитацию дома. Прописали щадящий режим без стрессов и чрезмерных физических и психических нагрузок, а также придерживаться предписанной медикаментозной терапии до окончания первичного курса. После Том должен будет посетить клинику для коррекции терапии. Перед выпиской у Тома состоялся разговор с его неизменной психотерапевткой. - Доктор Фрей, можно я буду приходить к вам с Солей? Мадам Фрей положила руки на стол, ответила: - Вам обоим известна моя профессиональная позиция по поводу детей, с ними я не работаю, - имела в виду безуспешные попытки Шулеймана, который тоже здесь присутствовал, пропихнуть к ней Терри. – Но в целом я не против детей, Том, можешь приходить с дочкой, если ручаешься за то, что она не будет нам мешать. - Что вы имеете в виду? – непонятливо уточнил Том. - Младенцы имеют свойство плакать, кричать и отключать мозг у своих родителей, - невозмутимо сказала доктор Фрей. – Я этого не потерплю. - Я буду на подхвате, - подал голос Оскар. – Если что, возьму Солей на себя. Мадам Фрей ему кивнула: - Хорошо, Оскар, пока остановимся на том. Итак, - она перевела взгляд к Тому, - мы будем встречаться дважды в неделю: один раз парная психотерапия, второй будем работать только с тобой. - Можно пока отдать оба раза под проблему Тома, ему нужнее, - сказал Шулейман. – Если у нас что-то произойдёт, что потребует вашего вмешательства, мы поднимем на сессии данную тему. Возвращался домой Том счастливый и взволнованный, будто что-то в его отсутствие могло измениться. Понимал, что ничего, но так всегда бывает, когда покидаешь дом хотя бы на сутки. Их встретили всей шумной компанией, налетели с порога, что вызвало растерянность с примесью лёгкой досады. Нет, конечно, Том был рад родителям, особенно своему весёлому и открытому папе, но он думал, что они с Оскаром побудут наедине. Сейчас этого хотелось, потому что в клинике приходилось отпускать его от себя, у них не было целых суток вместе. Без какого-либо подтекста, просто – побыть вдвоём. Но Том достаточно быстро втянулся в то, как живо их встречали, и начал искренне улыбаться. Под шумок Терри незамеченным сбежал на кухню за праздничным тортом, приготовление которого на пару с Грегори к возвращению Тома из клиники становилось доброй традицией, которая Терри очень нравилась, он и был инициатором. Но вернулся с пустыми руками, как в воду опущенный. - Том, мы с Грегори приготовили для тебя торт, - у Терри губы дрожали от горькой досадой, а руки испачканы в креме. – Но я его уронил… Снимал с тумбы, чтобы вынести, всем показать, и уронил. Мира повертела головой между взрослыми и другом, встала к нему и потянула за рукав лёгкой летней кофточки: - Терри, не плачь… Хочешь, давай вместе новый торт приготовим? Только я не умею. Столь умилительная картина всех взрослых пробила на улыбки, даже Оскара, которого не прельщала идея породниться с русским семейством Шепень. Кристиан предложил всем вместе приготовить праздничный обед. В испанском стиле – громко, много и большой компанией. Этого не требовалось, весь обед был готов, пострадал лишь торт, но предложение нашло поддержку. Через два дня Том с Оскаром поехали в клинику на психотерапию; Солей важно лежала в детской автолюльке, закреплённой на заднем сиденье. Во время сессии произошло то, о чём доктор Фрей предупреждала – Солей заплакала. Шулейман взял её на руки и вышел в коридор, где зацепил няню и потащил в туалет, чтобы сменить малышке подгузник. Не одному же ему всё делать. Том обернулся им вслед. - Том, что ты чувствуешь? - А? – Том повернулся обратно к психотерапевтке. – Вы что-то сказали? - Да, Том, я задала вопрос: что ты сейчас чувствуешь? Том задумался на секунду и ответил: - Ничего. Ничего особенного. - Том, ты в этом уверен? – мадам Фрей перебирала пальцами по ручке. Том уже достаточно хорошо знал, как эта женщина работает, чтобы понять, что она что-то заметила, что-то, чего не видит он, и начать искать причину в себе. - Том, я повторю свой вопрос: что ты почувствовал, когда Оскар с Солей вышел из комнаты? - Тревогу? – предположил Том - Том, ты не уверен? Том тихо вздохнул и опустил глаза, ответил: - Уверен. Я испытал тревогу. Доктор Фрей склонила голову в кивке, она и так прекрасно читала его чувства, но ей было нужно, чтобы Том сам это сказал. - Том, зачем ты солгал? - Доктор Фрей, я не лгал. Я… - Том пожал плечами, качнул головой. – Не подумал, что это важно. - Том, твои чувства – это важно, - сказала психотерапевтка. – Мы здесь для работы с твоим внутренним миром, куда входят и чувства. Том кивнул. Да, он понимает, он не хотел ничего скрывать, просто так получилось – отвлёкся на Солей и выпал из терапевтического процесса. Ему стыдно. Доктор Фрей попросила Тома в следующий раз прийти без Солей – и без Оскара. Им нужно хотя бы один раз поработать наедине, без каких-либо отвлекающих факторов. Тома расстраивала перспектива психотерапии в одиночестве, но он согласился. Это в его интересах – сотрудничать с доктором Фрей, чтобы не пришлось снова попасть в клинику. Никогда. Солей нужна здоровая семья. И Оскар заслуживает здорового партнёра. И сам Том заслуживает быть в порядке, что, пожалуй, самое главное. В кабинет вернулся Оскар с переодетой и снова спокойной Солей, занял своё прежнее место рядом с Томом. - Оскар, раньше на сессиях, до госпитализации Тома, у меня складывалось впечатление, что вы не рады Солей, вы были отстранены, - произнесла мадам Фрей. – Но сейчас вы принимаете значительно большее участие в её жизни. Я не ошибаюсь? - Нет, не ошибаетесь, в наших отношениях потепление, - ответил Шулейман. - Том попал в клинику, и я взял часть заботы о Солей на себя, в процессе попривык к ней. Конечно, я не разжился к ней «святой отцовской любовью», но у меня больше нет к ней отторжения, я её принимаю и готов помогать с ней Тому. Типа, - он развёл руками, - окей, это ещё один ребёнок в нашей семье, ребёнок, которого любит Том. Том улыбнулся и сжал его ладонь, без слов благодаря за то, что не остался в стороне, за смену отношения, за такую трогательную заботу. - Получается, мои госпитализации идут нам на пользу, - сказал Том, светясь глазами. – Прошлый раз очень помог нашим отношениям, этот тоже. - В этом есть смысл, - согласился с ним Оскар. - Надо запомнить, - Том вновь улыбнулся. Шулейман хлопнул его ладонью по лбу. - Ай! – Том удивлённо округлил глаза и потянулся к ушибленному месту. - Я не хочу, чтобы эта мысль зацепилась в твоей голове и стала планом действий на любой случай. С тебя станется, что в другой раз ты суициднуться попытаешься, чтобы исправить все проблемы. - Я не… Том хотел сказать, что он не дурак, но споткнулся о взгляд Оскара. Принимая во внимание всё, что он когда-либо творил, Оскар прав, уповать на его адекватность не стоит. - Я не буду пытаться убить себя, - смиренно опустив взгляд, сказал Том. – И, если что-то случится, я буду стараться вовремя попросить помощи. - Очень на то надеюсь. Совсем скоро до Тома дошла благая весть. Не один он обзавёлся ребёнком, тем самым изменив её горестную судьбу. По прошествии более месяца с того первого возвращения из Афганистана Рей понял, что не может забыть Тахеру, старшую из трёх сестёр, которых купил Том. Рей влюбился в эту девочку в самом непорочном смысле этого слова и хотел ей дать лучшую жизнь, хотел дать ей хоть какой-то дом и подобие семьи под своим началом. Как самой старшей ей будет сложнее всего привыкнуть к другой жизни, без сотен запретов и бесконечного страха, ей рядом нужен тот, кто будет её понимать. Но нельзя разлучать сестёр, пусть они были к тому готовы, они никому не смели сказать слова против. Как сказала Тахера: «Я знаю, что мы однажды расстанемся, мы выйдем замуж и будем принадлежать к разным семьям». Смиренность во всём, иначе – боль и смерть. Рей несколько раз ездил в приют, куда пристроили девочек – им там хорошо, разговаривал с Тахерой. И принял решение забрать всех троих. Квартира большая, финансы позволяют содержать троих детей, работа не та, что допускает наличие семьи… Но Рей впервые подумал, что есть что-то большее. Его кузина Лейла, которой Рей снял большую квартиру в другом районе Ниццы, по его просьбе вернулась к нему на неопределённый срок, возможно, на ПМЖ, чтобы помогать, всё-таки с девочками сложно без женской руки. Лейлу это более чем устраивало, главное – никто не собирался вешать на неё детей и все обязанности по дому, она здесь лишь на подхвате. Так в одночасье Рей стал опекуном трёх девочек. В день, когда их забрали, ближе к ночи Тахера пришла в спальню Рея, который разговаривал по телефону. Встала перед ним, опустив взгляд в пол и склонив голову. - Я перезвоню, - сказал Рей и, сбросив вызов, обратился к девочке: - Тахера, ты чего-то хотела? - Я готова, - тихо произнесла та, не поднимая покорно склонённой головы. - К чему? – не понял Рей. - Быть вашей, - Тахера сцепила руки в замок, хоть она принимала свою участь, она волновалась, на самом деле дико волновалась и не хотела этого, но разве же это имеет значение? – Я понимаю, что теперь принадлежу вам. Принадлежит – значит жена. В бедных афганских семьях не шло никакой речи о сексуальном просвещении, но что-то Тахера знала. Знала – она принадлежит мужчине, её тело должно быть ему отдано. Она ведь более года как созрела и готова быть женой. Тахера обошла кровать и легла на спину, замерев в напряжённом и испуганном оцепенении, которое не даст никакого сопротивления. Она не знала, что делать, но ей ничего делать и не нужно, всё делает мужчина, а ей должно не мешать и не противиться предписанному Богом порядку. В мыслях она начала молиться, прося о меньшей боли. Это она хороша знала – будет больно. И должна быть кровь. Поняв, о чём говорит девочка, Рей подскочил с кровати, на краю которой сидел. - Тахера, я не твой муж, я – твой опекун, ваш общий. Ты – ребёнок, и останешься им ещё шесть лет. Я никогда не притронусь к тебе как мужчина. Тахера открыла невольно зажмуренные глаза. - Встань, пожалуйста, - попросил Рей, ближе не подходил, чтобы случайно не подать девочке сигнал, который она неправильно истолкует. Тахера поднялась на ноги с растерянным выражением лица. - Айша и Телая тоже думают, что я себе маленький гарем собрал? – спросил Рей. - Нет, я же старшая. Я должна… - ответила девочка, снова опустив взгляд, привыкла, что на мужчину нельзя прямо смотреть. Рей вздохнул и сказал: - Тахера, запомни, пожалуйста, я – ваш опекун, с сегодняшнего дня я выполняю обязанности ваших родителей. Вы мне за это ничего не должны. Ничего. Вы дети. Ни я, ни кто-либо другой не вправе прикоснуться к тебе против твоей воли, к твоим сёстрам тоже. Если когда-нибудь что-то подобное произойдёт, скажи мне, я вас защищу. Ты вырастешь, встретишь человека, которого полюбишь, и выйдешь замуж, если захочешь. А пока – вам нужно учиться и найти своё место в жизни. Ни о чём другом не думай. Сложно. Как Рей и предполагал – старшая девочка оказалась самой изуродованной воспитанием по радикальному шариату. Но того, что случилось, даже он не ожидал. Его передёргивало от одной мысли, что эта двенадцатилетняя девочка пришла, чтобы разделить с ним постель просто потому, что – он мужчина, который принял их в свой дом. Рей сложил с себя роль того, кто ездит в Афганистан за спасением девочек. Его место занял боевой товарищ, выходец из Пакистана, который тоже очень хорошо знал, что такое радикальный ислам в толковании жестоких фанатиков. В их рядах было достаточно урождённых мусульман, ни один из которых не верил в Аллаха. Также Рей завязал с нелегальными делами, которыми они занимались задолго до Шулеймана и продолжили при нём. Это взаимовыгодный обмен – Шулейман, пользуясь своими возможностями, давал им каналы, а они гарантировали ему защиту от всех недоброжелателей, чёрта и бога. Рей больше не мог рисковать жизнью, теперь на нём лежит ответственность за трёх детей. Товарищи отнеслись к его решениям с пониманием и договорились, что он не будет сопровождать Шулеймана на потенциально опасных выездах, его перевели на внутреннюю безопасность. Быстрее всех адаптировалась к новой жизни Телая, младшая из девочек. Живенькая, болтливая – она босая бегала по квартире и с удовольствием открывала для себя новое. Рей спросил её, чем бы она хотела заниматься: каким-нибудь спортом, музыкой, рисованием…? Детям нужно быть при деле, тем более что раньше она и мечтать не могла о каком-нибудь занятии, не связанном с ведением домашнего хозяйства и изучением Корана. - Я хочу научиться борьбе! – радостно заявила Телая. – Я всегда хотела научиться драться, как мальчик! Но мне нельзя, - она сникла. - Можно, Телая, - Рей улыбнулся ей уголками губ. – Девочки тоже могут заниматься разными видами боевых искусств и быть чемпионками в соответствующих видах спорта. Какой борьбе ты хочешь научиться? - Такой, чтобы я могла побить мальчика! – девочка вновь воодушевилась. - Хорошо, - кивнул Рей. – Если ты хочешь, я научу тебя боевым искусствам. Рей не рассматривал вариант найти Телае тренера, в этом городе не сыскать человека, который бы владел боевой подготовкой лучше, чем они. Но сказать проще, чем сделать. Как он, большой взрослый мужчина, будет учить маленькую девочку? Тренировки предполагают контакт, спарринги. Рей быстро придумал решение этой задачи. Поднявшись в квартиру Оскара, он нашёл Терри и присел перед ним на корточки: - Терри, поможешь мне? Мне нужен спарринг-партнёр для Телаи, я научу вас борьбе. Терри никогда не интересовался боевыми искусствами, он даже не думал об этом, но помочь он рад всегда, да и любопытно же попробовать что-то новое. Рей умело его зазвал. - Я согласен, - Терри улыбнулся и поднялся с пола, на котором сидел. – А что мне надеть? - То, что надето на тебе сейчас, подойдёт, - одобрил Рей. - Но это ведь не спортивная одежда, - Терри озадаченно нахмурился. В его понимании всё должно быть по правилам: дома одна одежда, на улицу надевается другая, в школе школьная форма, а спортом занимаются в спортивной форме. Как иначе? - Только дилетанты тренируются в специальной форме, настоящие бойцы борются в обычной одежде, - сказал Рей. Терри это убедило, и он пошёл с ним в его квартиру. За прошедшее время Телая немного освоила французский язык, но разговаривать могла лишь отдельными словами, которые криво собирала в предложения. Рей сказал ей, что привёл Терри в качестве спарринг-партнёра для неё, и представил их друг другу. Терри старше Телаи на полтора года, но он мелкий, более подходящего ребёнка Рей не имел в доступе. - Она ведь девочка, - Терри поднял обеспокоенный взгляд к Рею. – Девочек бить нельзя. - Никто никого и не будет бить. Вы будете учиться бою. К взрослым Терри привык прислушиваться. Боевые искусства – это что-то совершенно чужое для него, незнакомое, Терри не знал, как себя вести, поэтому воспользовался тем, что увидел в каком-то фильме, и перед началом тренировки поклонился боевой партнёрше. Та посмеялась и, собравшись, ответила тем же. Конечно, Рей не собирался в первый же раз сводить неумелых детей в бою. Он провёл разминку и показывал для начала самые простые приёмы, контролировал, как дети выполняют их в воздухе, и направлял. Но в конце тренировки, разгорячённая счастьем от сбывающейся мечты, Телая ворвалась в контактный бой и ударила Терри кулаком по лицу. - Я победить! – выкрикнула она на ломанном французском, вскинув руки вверх, аж подпрыгивала на месте от эмоций. Терри лишь ойкнул. Это первый в его жизни удар, но он мужественно не заплакал и не обиделся на Телаю, как и полагается, поблагодарил её по окончании тренировки. Оскара никто ни о чём не предупредил, и он категорически не обрадовался, увидев на лице сына разливающийся синяк почти во всю щёку. Вызверился мгновенно. - Что произошло? – процедил Шулейман, прожигая взглядом охранника, который за руку привёл его побитого мальчика. - Ничего страшного, я делаю из Терри мужчину, - спокойно ответил Рей. – На тренировке Телая немного перестаралась. - Без мордобоя никак? – Оскар зло прищурился. – Что за дебильные понятия? Терри это не нужно. - Оскар, ты не всегда будешь рядом с Терри, охрана тоже, есть места, где он может оказаться один на один с тем, кто захочет причинить ему вред, - Рей оставался невозмутим. – Прекрасно, если Терри никогда не пригодятся боевые знания и навыки, но если кто-нибудь когда-нибудь ему выкрутит руки, то лучше бы ему знать, как за себя постоять, чем поздно сожалеть об обратном. Каждому человеку нужно уметь себя защитить. Джерри – яркий пример того, что владеть навыками самообороны действительно надо. Шулейман невольно вспомнил все те разы, когда Джерри умело и эффектно отражал его, который намного больше и вдвое тяжелее, поползновения быть ближе, чем тому бы хотелось, ставил его на колени и один раз буквально нагнул. Оскар не мог представить Терри в таких же обстоятельствах, что кто-то на его же территории за закрытыми дверями будет посягать на его неприкосновенность, это немыслимо, но его желание рвать и метать от негодования поостыло. Рей по-прежнему не собирался оправдываться, передав Терри его законному опекуну, он покинул квартиру Шулеймана. Оскар взял сына за руку: - Нужно приложить к ушибу холодное и намазать мазью. - Папа, мне не больно, - Терри поднял лицо. – Тогда, когда меня толкнули на хоккейной тренировке и я упал, мне было больнее и неприятно, а Телая не специально меня ударила. - Храбришься? – Оскар мягко улыбнулся ему. - Нет, правда, - убедительно возразил Терри, изломив брови домиком. Специальную мазь Шулейман всё равно применил. Терри не протестовал, сидел смирно, пока папа осторожно наносил мазь на его побитую щёку. - Папа, ты не хочешь, чтобы я тренировался с Реем? – грустно спросил Терри. Оскар помедлил с ответом, пока не положил тюбик мази обратно в аптечку. - Терри, если хочешь учиться боевым искусствам, я не против, - сказал он. – Но, может быть, я найду тебе более подходящего тренера? - А Рей плохой? – Терри вновь изломил брови. - Нет, но он не детский тренер, а военный со специфической выправкой, - усмехнулся Шулейман. Терри подумал и сказал: - Я бы хотел пока тренироваться с Реем. На самом деле, Терри не очень увлёкся тем, чему обучал Рей, но он же не мог подвести. Нужно попробовать хотя бы дважды, чтобы понять, хочет он продолжать или нет. - Хорошо, - согласился Оскар, - я не возражаю. Но в следующий раз я буду присутствовать во время тренировки, ладно? - Хорошо, папа, приходи. Терри сходил на кухню за стаканом воды, вернулся в свою комнату и сел рядом с папой, попил. - Папа? – Терри повернул к нему голову. – А ты мой папа? - Конечно, - Оскар улыбнулся и обнял его одной рукой. – Какие вопросы? - А по документам? - По документам я твой опекун, - ответил Шулейман. - Почему? – опять брови домиком над большими внимательными глазами. – Почему не папа? Что ответить? Потому что не хочет торопиться. Потому что не считает себя имеющим право решать за Терри, кем будет ему приходиться и чью фамилию он будет носить. - Два года назад я не был уверен, что ты меня примешь и захочешь считать своим родителем. С тех пор я не менял документы, - ответил Оскар, в основном это было честно. - Но ты ведь мой папа, - Терри не отводил от него этого чистого пронзительного детского взгляда. – Так должно быть написано. Я хочу, чтобы ты был моим папой. Сколько раз – практически всякий раз – рядом с Терри у Оскара сердце заливалось теплом, затапливая грудь нежным светом. Терри – его персональный маленький ангел, рядом с которым становился другим. - Терри, ты хочешь, чтобы я тебя усыновил? - Хочу, - без сомнений кивнул мальчик. - Ладно, - Шулейман улыбнулся ему губами, не мог это сдержать. – Я займусь сменой документов. Терри улыбнулся солнышком и потянулся к папе с объятиями, обнял за шею. Большую часть жизни Оскар был отнюдь не образцом морали, но в итоге он всё сделал правильно. Разве можно в том сомневаться, когда ты настолько упоённо счастлив? Любимый человек, ребёнок – отрада сердца твоего, семья – это и есть настоящее счастье. Теперь он официально будет отцом Терри. Останется обсудить вопрос фамилии, Оскар не хотел собой стереть оставшуюся Терри от матери фамилию. Терри может принять решение на эмоциях, всё же он маленький ребёнок, а потом однажды ему станет очень грустно от того, что от мамы у него ничего не осталось. Оскар с удовольствием бы дал Терри свою фамилию хоть сегодня, но в первую очередь думал о нём. Мира тоже увидела синяк на лице любимого друга. Когда Терри снова ушёл на тренировку, она подождала и, преисполнившись решимости, потопала в квартиру снизу. Ни Рей, ни остальные охранники не запирали входную дверь – им-то чего бояться? – Мира беспрепятственно вошла в чужую квартиру и, ориентируясь на голоса, прошла в большую комнату, где проходила тренировка. Сегодня посмотреть пришли и Оскар с Пальтиэлем, присутствовали и некоторые охранники, они никогда прежде не видели, как кто-то из них тренирует детей, любопытно же. Мира понаблюдала некоторое время – маленькая, особенно на фоне больших мужчин, в платьице с белыми рюшами, каштановыми локонами по плечам и взглядом из-под грозно нахмуренных бровей, что совершенно не сочеталось с её общим внешним видом милой девочки из высшего общества. - Не трогай его! – выкрикнула Мира, когда Терри и Телая сошлись в контакте. Терри обернулся к ней, удивлённый присутствием подружки, и все взгляды к ней устремились. - Не трогай Терри! – воинственно повторила Мирослава, целясь глазами в маленькую соперницу, и сцапала Терри к себе, прижала его щекой к своему плечу, укрыла объятиями, защищая своё сокровище. – Он – мой друг, не твой! - Мира, мы только учимся бороться, - сказал тот, успокаивая подругу. - Почему ты со мной не учишься? Я ведь твоя лучшая подруга, да? - Да. Терри даже удивился, что Мира об этом спрашивает. Что она подумала, почему так реагирует? Удовлетворившись его ответом, Мира вновь вцепилась в Терри. - Ещё раз подойдёшь к Терри, и я тебя побью, - заявила она сопернице. – Я тоже девочка, я могу девочек бить! Шулейман-старший расплылся в умилённой улыбке, да даже бравые вояки заулыбались, с интересом наблюдая за развитием ситуации. Лишь Оскар не улыбался, эта картина его не радовала. Не радовало проявленное собственничество Мирославы – да, она ещё ребёнок, но характер-то видно с детства – и очевидная неспособность Терри сказать подружке «нет». Терри просто позволил подружке себя присвоить. Такие исходные данные сулят в будущем проблемы, поскольку, если Мирослава не изменится с возрастом, однажды она с той же требовательностью скинет трусы, Терри не сможет ей отказать – и привет, слияние семей Шулейман-Шепень. Бррр, какой ужас. - Если Мирослава не ослабит хватку, то судьба Терри предопределена, - сказал Пальтиэль, оставшись наедине с сыном после оборвавшейся детской тренировки. - Я тоже об этом думаю, - хмыкнул Оскар. - Думаю, это будет неплохо, - продолжил рассуждать Пальтиэль. – Из русских получаются хорошие жёны. - Ага, ты это уже говорил, - отозвался младший Шулейман. – Не знаю, какие там они жёны, и знать не хочу. Я мирюсь с дружбой Терри с Мирославой и своим вынужденным общением с её семьёй, но, чтобы Терри с ней связал жизнь, я хочу примерно так же, как заразиться сифилисом, который ты мне с подростковых лет пророчил. - Оскар, чем тебе так не угодила Мирослава и её семья? Она хорошая девочка. Это будет прекрасно, если Терри не придётся искать свою вторую половинку, а он будет рядом с ней взрослеть. Может быть, в семнадцать лет они влюбятся, в восемнадцать сыграем свадьбу… - Пальтиэль мечтательно улыбнулся. - Папа, какая свадьба в восемнадцать? – Оскар пристально, непримиримо посмотрел на отца. – Опомнись. Они всего лишь дети, которые дружат. Не нужно записывать Терри в избранницы первую же девочку, с которой он познакомился поближе. Он сам должен сделать этот выбор, когда-нибудь потом. - Оскар, Терри не обязательно идти по твоему пути и пробовать население целого города, прежде чем остепениться. - Ты переоцениваешь масштабы моих похождений, - усмехнулся Оскар. - Я не уверен, что я их не преуменьшаю, - сказал в ответ Пальтиэль, глядя на сына с полуулыбкой. – Мне известно далеко не всё. - Ой, кто бы говорил, - Оскар снова усмехнулся. – Не надо на меня смотреть, словно я воплощение порока, а ты святой. Я знаю, как ты гулял до знакомства с моей мамой, только ты делал это тише, чем я. - Неважно, - Пальтиэль покачал головой. – Это всё в прошлом, и я тебя не осуждаю за былое, главное, что ты нашёл своего человека. Я просто не хочу, чтобы ты не допускал мысль, что у Терри будет своя дорога, которая может кардинально отличаться от твоей жизни, твоего опыта, идеалов. Терри может жениться в восемнадцать, может и раньше, если ты ему разрешишь; он может за жизнь знать лишь одну женщину, возможно, это будет Мирослава, возможно, какая-то другая девочка, девушка, которую он ещё не знает. - Папа, я это знаю, я ничего от Терри не требую и не собираюсь. Это его жизнь. Но мне не нравится, сколь мечтательный вид ты приобретаешь, когда речь заходит о гипотетической паре Терри-Мирослава. Остынь, дедуля, - Оскар посмеялся и похлопал папу по плечу. – У тебя есть внуки, ты дождался, рано ещё мечтать о правнуках, имей совесть. - Почему бы мне не мечтать о них? – Пальтиэль упёр руки в бока, а лицо преобразилось озорством. – Я не молод, не очень здоров и я очень хочу успеть увидеть внуков. - Увидишь, - сказал Оскар, понимая, что скорее всего нет. Это чудо, что сейчас папа жив и бодр, едва ли у него есть в запасе ещё десять, пятнадцать лет. Пальтиэль покачал головой – он тоже это понимал, но продолжал отчаянно мечтать о том, как отгуляет на школьном выпускном Терри, как познакомится с его избранницей – она, несомненно, будет самой лучшей, как будет присутствовать на его свадьбе, вытирая слёзы радости. - Оскар, - произнёс Пальтиэль. – Помни – ты можешь стать дедушкой уже через восемь лет, - и снова на лице расцвела лёгкая озорная улыбка, не удержался от подколки в сторону сына, в которой была большая доля правды. Рядом с Терри, со своим любимым мальчиком-солнышком, даже в разговорах о нём Пальтиэль преображался и становился очень живым. - Ну уж нет, - Оскар помахал рукой в воздухе. – Становиться молодым дедушкой я точно не планирую. - Это не от тебя зависит, - справедливо заметил Пальтиэль. - От меня зависят познания Терри о контрацепции и его отношение к сексу. Я сделаю всё, чтобы он подходил к интимной жизни с умом, я уже работаю в данном направлении, потому раннее отцовство ему не грозит, никто осознанно не заводит детей в семнадцать лет. «Если не брать в расчёт фактор прямого родства Терри с Томом и их родовую плодовитость», - вдогонку своим словам подумал Оскар и добавил для папы: - Смотри, не скажи этого при Томе, его удар хватит от страшных слов «внуки» и «я стану дедушкой».