Семья

- Оскар, - Том сел рядом с ним. – Помнишь, что я провернул одну аферу? Говорил, что собираю деньги для женщин Афганистана, а присвоил их себе. Я должен вернуть этот долг. Прошло уже три года, я вспоминаю об этом, а потом вновь забываю, больше нельзя тянуть. - Окей, возвращай, - отозвался Шулейман, которого данная тема заботила примерно никак. - Мне нужна твоя помощь, ты тоже должен вложиться. - В смысле? – Оскар посмотрел на Тома. – Я тут каким боком? - У тебя несравнимо больше денег и намного больше возможностей, ты можешь сделать так, чтобы эти люди на самом деле получили помощь, - объяснил Том, повернулся к Оскару всем телом. – Оскар, я обещал. - Кому ты обещал? - Себе. - Здорово, - усмехнулся Шулейман. – Значит, ты занимался мошенничеством, а я должен за это платить? Нет уж, я благотворительностью не занимаюсь. - Но ты же помог мне, помог Терри, помогаешь всем тем людям в Африке, - возразил Том. - Окей, ремарка – я занимаюсь благотворительностью, но лишь тогда, когда я помогаю конкретным людям по своему желанию и контролирую процесс, со всякими фондами я принципиально не имею дел. - Оскар, им вправду нужна помощь. Мне это нужно, я хочу очистить свою совесть и действительно хочу помочь. - Повторяю – очищай, в чём проблема? Но меня в это не впутывай, - Оскар поднял ладони. – Могу дать своим людям задание найти информацию по проверенным фондам, куда ты сможешь перевести деньги, на большее не рассчитывай. - Оскар, - с нажимом произнёс Том. - Нет. - Оскар, я хочу вернуть долг, и мне нужна твоя помощь в этом деле. Я сам никогда не смогу сделать столько, сколько можешь ты. - Нет. Том возвращался к этому вопросу день за днём и в конце концов продавил, Оскар согласился вложиться в помощь афганским женщинам – чтобы Том от него отстал и успокоился. Не тут-то было. - Оскар, мы должны поехать туда. - Зачем? – резонно спросил в ответ Шулейман. – Афганистан – так себе локация для путешествия. - Если мы будем там, мы сможем проконтролировать, чтобы помощь точно оказывали тем, кто в ней нуждается, мы увидим этих людей и сможем лучше им помочь, - убеждённо говорил Том. – Ты ведь сам говоришь, что занимаешься благотворительностью только в отношении конкретных людей. Деньги – это мало, им нужна реальная помощь. Шулейман закатил глаза: - Как ты меня достал… В Афганистан я не поеду, категорически нет. Даже не упрашивай. - Оскар, мы должны туда поехать. Пожалуйста. - Нет. - Оскар, прошу, - по голосу Тома стало слышно, что он расстроился. – Это всего лишь один раз. - Ты понимаешь, что такое Афганистан? – в лоб поинтересовался Шулейман, цепко глядя на Тома. - Это страна, где женщинам очень тяжело, - ответил Том без большой уверенности. - Это страна, которой правят буквально террористы, исламские религиозные фанатики. У меня нет ни малейшего желания туда сунуться. - Оскар, пожалуйста… Том втемяшил себе в голову, что должен помочь несчастным афганкам, которыми когда-то недобросовестно прикрылся, помочь именно так, как хотел, намного большим, чем присвоил себе, и Оскар должен ему помочь, это шло по умолчанию, и Том ни на секунду не задумывался, что не может от него этого требовать. Ни на секунду не сомневался, что всё делает правильно. Обычно, если на него повысить голос, Том понимал слово «нет» и затыкался, но бывали редчайшие случаи, когда отказ он не понимал в упор. Этот случай как раз такой. Том маниакально вцепился в идею сделать благое дело и упорно донимал Оскара, день за днём без устали заводил этот разговор. Через две недели Шулейман плюнул и согласился принять участие в масштабной благотворительной акции. Том его взял измором – и радостно-радостно благодарил, обнимал, получив согласие, обещал, что Оскар не пожалеет. - Пожалею, - сказал Шулейман. – Я уже жалею и иду на это лишь ради тебя и того, чтобы ты от меня отстал. Ты мне должен, я с тебя спрошу, имей в виду. Том отпустил его и озадаченно изменился в лице: - Вряд ли я когда-нибудь заработаю столько, чтобы вернуть тебе долг. - Во-первых, не прибедняйся, у тебя на счету немало денег, - сказал Оскар. – Во-вторых, деньги мне не нужны, они последнее, что меня интересуют. – Выдержал паузу, не отводя взгляда от Тома, и усмехнулся. – Когда-то я тебе уже говорил точь-в-точь эти же слова. Том истолковал его отказ от денег по-своему, улыбнулся и пробежался пальцами по ключицам: - Мне что-нибудь надеть? Или что-то сделать?.. - Почему ты сразу думаешь о сексе? – попрекнул его Шулейман. – Тебе больше нечего мне предложить? Том пожал плечами: а вправду – что ещё он может предложить в качестве благодарности? От своей мысли, как и от упрёка Оскара, он совсем не обиделся. - Что я должен сделать? – спросил Том. - Месяц будешь делать с Терри уроки, заодно школьную программу подтянешь, я тоже буду присутствовать. Том непроизвольно округлил глаза. Отказаться он не мог, но – от такого условия он в шоке. - Ладно, не буду над тобой издеваться и заставлять тебя делать то, что может негативно сказаться на твоей больной головушке, - сказал Шулейман. – Потом что-нибудь придумаю. – Помолчал чуть и снова усмехнулся. – Это действительно сложная задача. Вероятно, благодарность я всё-таки приму сексом. - Я согласен, - улыбнулся Том, просветлев. - Ещё бы ты был несогласен, - фыркнул Оскар и приблизился к нему, взял за ворот футболки. Хотел ещё что-то сказать, Том видел, губы шевельнулись, но ни одного звука больше не прозвучало. - Ты хотел назвать меня каким-то плохим словом? – предположил Том, уверенный, что не ошибся. - Хотел, - честно ответил Шулейман, глядя ему в глаза. – Но не буду, поскольку для меня это незначительная подколка в моменте, а тебя может сильно задеть. Я не считаю тебя тем словом, которым хотел назвать. - Шлюхой? Оскар кивнул. Том также кивнул и сказал: - Спасибо. Спасибо за то, что остановился и не оскорбил. Сейчас такое слово не обидело бы смертельно, но каждый подобный момент откладывается на подкорке, подспудно убеждая, что ты вправду такой. На подготовку благотворительного мероприятия потребовался почти месяц. В связи с обстановкой в стране назначения возникал ряд сложностей, которые не позволяли организовать помощь быстро. Над проектом работала команда специалистов. За несколько дней до отъезда Том посмотрел видео о женском обрезании, которое по указу правительства Афганистана должно быть проведено каждой жительнице страны в возрасте до сорока пяти лет, и его от эмоций, от ужаса и отвращения вырвало, чего не случалось с прошлого лета, когда знакомился с реальными случаями трагедий подобных той, что пережил сам. Остаток дня Том ходил и под впечатлением рефлекторно прикрывал пах, потому что в видео прозвучала фраза: «Это, как если бы мужчине отрезали головку члена, только в несколько раз больнее, поскольку в головке пениса четыре тысячи нервных окончаний, а в клиторе более десяти тысяч». Она кислотой выжгла след на психике. Зачастую эта безобразно жестокая, калечащая процедура проводится без какой-либо анестезии, в условиях антисанитарии обычным ножом или лезвием. Тома бросало то в слёзы, то в дрожь, то в клокочущую злость такой же жертвы, он не представлял, как быть женщиной в принципе, в частности женщиной из такой страны, но он очень хорошо знал, что такое боль и то, когда твоё тело калечат против твоей воли. Также из видео Том узнал, что обрезанная женщина утрачивает способность испытывать сексуальное удовольствие и получать удовлетворение, и каждый акт для неё превращается в болезненное испытание. Зачастую боль они испытывают и вне постели всю свою жизнь, те, кто не погибли вскоре после обрезания из-за занесённых инфекций, кровотечения. Это зверство – уродливый обычай, возведённый ныне в ранг закона – не укладывалось у Тома в голове. Как можно калечить целую половину населения ради… ради чего? Не укладывалось в голове и то, как можно детей – буквально детей, восьмилетних девочек – отдавать замуж за взрослых мужчин, за стариков, которые не ждут их созревания и совершеннолетия, и никто их не наказывает, и сколько девочек умирают в муках от внутренних разрывов после первой брачной ночи. Том в три раза сильнее уверился в том, что должен помочь. Хотя бы чем-то, хотя бы кому-то. Хотя бы немного облегчить их ад. - Не верится, что я на это подписался, - хмыкнул Шулейман в самолёте до Кабула. Повторил то же самое в машине по пути к месту проведения благотворительной акции. Ворчал от недовольства. Благотворительность включала денежное вливание в фонд, помогающий афганкам в опасности уезжать в безопасные благополучные страны, и помощь на месте. В отдалении от города, практически в пустыне развернули огромный шатёр, где от палящего солнца прятались медики, стояло оборудование и холодильные ящики с разномастными лекарственными препаратами. Остальную материальную помощь частично разместили также в шатре, частично на улице. Проводить рекламу благотворительной акции не рискнули из разумных опасений, что она может стать целью для атаки местных радикалов. Запустили «тихую рекламу» - сарафанное радио; местные жительницы шёпотом, тайком передавали информацию друг дружке из уст в уста. К шатру потянулись женщины, укрытые чёрными покрывалами, что едва глаза видно. Как чёрные призраки, но они не пугали, они сами напуганы и глубоко печальны. Их возраст можно было угадать лишь по голосу. Совсем молоденькие девушки и зрелые матроны – они все шли за помощью. Наибольший спрос был на лекарства – женщине здесь запрещено лечиться у мужчины, но женщинам с определённых пор запрещено учиться, что исключает возможность стать врачом. Замкнутый круг, в котором погибают те, кому бы могли помочь. Больше всего женщин интересовали контрацептивы – без подбора, без рецепта, только дайте, дайте шанс. Они готовы рискнуть здоровьем и даже жизнью, если муж или кто-то из семьи узнает, только бы не рожать бесконечно, на что их обрекли. Любые способы, применение которых зависит от женщины. Местные жительницы рисковали жизнью и тем, что пришли сюда, вышли из дома без сопровождения. Медики сбивались с ног, стараясь всем помочь, провести хоть какую-то диагностику, чтобы не выдавать препарат вслепую. Следующий пункт высочайшего спроса – книги – учебники, научная литература, художественная. Женщины здесь хотели учиться, хотели, как и все люди, быть большим, чем домашняя утварь с функцией секса и деторождения; хотели читать интересное, развиваться, а не быть ограниченными чтением религиозных писаний. Они хотели жить, а не существовать. Такого ажиотажа не ожидали. Работники, обслуживающие акцию, не только медики, опасались, что предметов помощи попросту не хватит на всех желающих. Шулейман стоял близ входа в шатёр, скрестив руки на груди, и не пытался изобразить радость помогать. Здесь он не чувствовал себя в безопасности и был напряжён. Терри он оставил дома, чтобы ещё и его не подвергать опасности, и папе ничего не сказал об этой поездке, чтобы не услышать в ответ ожидаемое, что он неразумен и не должен ехать в такое место. Хоть Оскар взял с собой весь штат охраны, этого мало для спокойствия, слишком мало. Слишком недружелюбная здесь среда. Том наоборот излучал дружелюбие, бегал туда-сюда, тоже пытаясь чем-то помочь, улыбался подходящим женщинам и пробовал заговорить. Некоторые владели иностранными языками. В едва начавшемся диалоге Том увлёкся, дотронулся до плеча собеседницы и получил в ответ её визг. Распахнув глаза, Том отдёрнул руки, поджал их груди. Оскар оттащил его за локоть. - Не трогай местных женщин. - Почему? Я ничего плохого не сделал, - Том совершенно не понимал, почему та женщина так на него отреагировала. - Потому что за это её могут жестоко наказать вплоть до казни, - ответил Шулейман. – Нельзя здесь женщину трогать, если ты не её муж. - Что? Почему? – Том в изумлении округлил глаза. - Потому что бородатый псих так сказал. По крайней мере, они в это верят.* Том нахмурился, хлопал ресницами, он всё равно не понимал – не понимал реакцию диким криком в ответ на безобидное действие и смысл озвученного Оскаром порядка, что это запрещено. Почему запрещено? Потом разберётся, сейчас у него другая миссия. - Просто никого не трогай, - добавил Шулейман. – И никуда не отходи, это небезопасно. - Оскар, почему ты ведёшь себя так, будто тебе неприятно здесь находиться? – Том скрестил руки на груди, глядя на него с некоторым укором и желанием понять. - Потому что мне неприятно. Ты верно считал мои эмоции. - Почему? - У местных фанатиков есть как минимум две причины желать моей смерти, что мне справедливо не нравится, и у меня есть большое желание поскорее отсюда убраться, - чётко ответил Оскар. Том обернулся к не кончающемуся потоку женщин и повернулся обратно: - Оскар, это всего лишь женщины, которым нужна помощь. Что они могут тебе сделать? С нами куча вооружённой охраны, они проверяют всех, кто сюда подходит. - Охраны у меня меньше, чем их, - Оскар кивнул в неопределённом направлении, снова скрестил руки на груди и на секунду сжал губы. – Охрана не раздевает каждую, а техника может и подвести, не всё заметить. Под этими балахонами ничего не видно, под любым может оказаться не несчастная женщина, а смертник. Вижу, ты ни черта не понимаешь, поверь мне сейчас на слово, что мы каждую минуту в опасности, потом я тебе объясню. Пришла девушка просить о гименопластике – её изнасиловали, а через три недели свадьба, которая обернётся для неё убийством чести, поскольку лишь кровью можно смыть с семьи страшнейший позор потери девственности незамужней девушкой. Пришла только-только родившая женщина, у которой несколько дней не останавливалось кровотечение – белая, слабая, её подруги под руки держали, чтобы не упала. Пришла беременная. - Ещё до всего этого доктора говорили, что мне нельзя рожать, я умру. Два года я не беременела, везло, а тут случилось. Муж меня не слушает, говорит: «Родишь – или умрёшь, как распорядится Аллах». Достаньте его, прошу! Достаньте и перережьте мне трубы, чтобы я больше никогда не забеременела! Я не хочу умирать! – молила она. Доктор – тоже женщина – попыталась отказать, объяснить, что в таких условиях они не могут проводить полостную операцию и вызвать роды тоже не могут, у них слишком мало времени. Беременная упала на колени, уткнулась в халат врачини: - Умоляю! Хоть прямо здесь на земле всё сделайте! Лучше я умру в руках врачей… Врач колебалась в тяжелейшей дилемме. У этой женщины на взгляд пятый месяц, в случае преждевременных родов плод на таком сроке уже может выжить при должной профессиональной помощи. Но каждый медик знает, что спасать в первую очередь нужно мать, если беременность угрожает здоровью и жизни женщины, плод абортируют на любом сроке. - Хорошо, - приняла сложное решение доктор. – Я вам помогу. Она подала руку беременной, помогла встать и повела в шатёр, в дальний угол, где предстояло оборудовать полноценную полевую операционную. Все необходимые инструменты и препараты имелись в наличии. Привела мать свою семилетнюю дочь с последствиями того самого обрезания, от которого она надеялась уберечь дочку, сказать, что сделали, мужчины из семьи ведь не будут проверять, а до замужества, которое тоже планировала оттягивать всеми способами, ситуация в стране может измениться в лучшую сторону. Но в её отсутствие сестра мужа сотворила с девочкой непоправимое. Теперь та не могла нормально ходить из-за боли, не могла ходить в туалет как здоровый человек. Все эти случаи требовали полноценного операционного вмешательства. Медики зашивались, пытаясь всем помочь и продумывая, как сделать это, чтобы не навредить, поскольку они не смогут обеспечить пациенткам безопасный послеоперационный период, их уже здесь не будет. Диагностика беременной показала, что плод уже мёртв, несовместимые с жизнью пороки развития. Эта беременность действительно её бы убила. - Я сделаю тебе кратковременный наркоз, есть риск, что ты проснёшься во время операции, но, если поставить полный, ты сегодня не сможешь вернуться домой, - сказала доктор, держа пациентку за руку. - Я готова, - кивнула та. - Я удалю плод и иссеку твои трубы. Разрез будет небольшим, ты должна будешь соблюдать мои рекомендации по периоду после операции и ни перед кем не раздеваться, чтобы в твоей семье не узнали, что ты была на операции, а не потеряла ребёнка. Уже через две недели шов будет едва заметен, если не будет расхождения и воспаления. Беременная вновь кивнула: - Я поняла, я всё сделаю. Спасибо вам, - она сжала длинные пальцы врачини, посмотрела пронзительно. – Я никогда вас не забуду. Как вас зовут? - Лола. - Лола, - повторила за доктором беременная. – Я буду за вас молиться. Вы спасаете мне жизнь. - Я ещё этого не сделала, - сдержанно ответила врач. – Поговорим потом. Другая врач занималась обрезанной девочкой, посмотрев её, она сказала: - К сожалению, мы не сможем восстановить её гениталии, это многоэтапная операция, которую не провести в таких условиях. Но я исправлю, что смогу, чтобы девочка смогла нормально ходить в туалет и испытывать меньше дискомфорта, дам вам мазь, которая будет обезболивать, снимать воспаление и способствовать заживлению, и препараты, чтобы справиться с инфекцией. - Спасибо вам, - искренне сказала мать девочки. Для неё большое счастье и то, что её дочь не умрёт и хотя бы будет меньше страдать. Может быть, потом им повезёт больше. Она знала, что в западных странах есть специалисты, которые возвращают покалеченным женщинам утраченное. Том зашёл в шатёр, чтобы выпить прохладной воды, немного посмотрел за сосредоточенной суетой занятых работой медиков – все осмотры проводились за ширмами, а операции в изолированных боксах, потому он не увидел ничего лишнего. Но здесь, в окружении других женщин, женщины снимали верхние одежды, поэтому его попросили уйти. «Почему мне нельзя видеть их волосы?» - сам себя спросил Том. Ответить было некому, поскольку Оскар отошёл поговорить с охраной. Том вернулся на улицу, не отходил далеко от входа в шатёр. К нему подошла местная девушка, отличающаяся от остальных одеждой: на ней не скрывающее всё покрывало, а обычная длинная юбка и кофта невнятных цветов, тёмно-каштановые волосы не полностью скрывал ветхий чёрный платок. Она держала в руках свёрток и протянула его Тому. - Что это? – спросил Том. Девушка молчала, лишь протягивала свёрток и смотрела в глаза. По фигуре она ещё подросток – худенькая, невысокая, неоформленная до конца, а по лицу – умудрённая тяжёлым опытом взрослая женщина. Особенно глаза – большие-большие, очень ясного серого цвета, их одновременно пронзительный и застывший взгляд она не отводила. Будто без слов просила о чём-то. - Это мне? – Том указал на себя. Девушка ближе к нему протянула свёрток, почти коснувшись его живота. Том взял непонятное что-то, не очень лёгкое, завёрнутое в тряпьё. Не ошибся, эта девушка хотела ему это отдать, потому что она опустила освобождённые руки и отступила на шаг. - Что это? – повторил Том. - Поддержать, пока ты сходишь в шатёр? Девушка кивнула и развернулась прочь от него. Помочь Тому не сложно, он без всякой задней мысли держал в руках отданный ему предмет. Интересно, что там? Нехорошо копаться в чужих вещах, но любопытно, не думая, что совершает нечто предосудительное, Том отогнул верхний край тряпки – и застыл в изумлении, увидев детское личико. Свёрток оказался завёрнутым в тряпьё младенцем. Том мало смыслил в детях и их различиях по возрастам, но этот ребёнок совсем маленький, наверное, новорожденный. Том кончиком пальца аккуратно коснулся детской щеки, проверяя, жив ли малыш вообще. Тёплая. Младенец открыл глаза – такие же большие-большие и пронзительно серые, как у той девушки, в обрамлении длинных ресниц-лучиков. - Зачем твоя мама дала тебя мне? – пробормотал Том. – Это ведь твоя мама? Будто младенец мог ответить. Том отогнул больше тряпья, не помышляя, что под кусками ткани ничего нет. Это девочка. Случайно увидел и тут же завернул тряпки обратно, начал озираться по сторонам. Где её мама? Зачем она отдала ребёнка ему? Здесь жарко и пыльно, ей будет лучше в шатре под наблюдением медиков. Осторожно прибрав ребёнка к груди, Том пошёл в шатёр, огляделся там, но не нашёл взглядом нужную девушку и спросил у доктора: - Вы не видели одну девушку? Молоденькая, худенькая, с серыми глазами и чёрным платком на голове. Доктор развела руками и пожала плечами, спросила у коллег, но и те эту девушку не видели, она не заходила в шатёр. - Странно… Том вышел на улицу, растерянно вновь огляделся вокруг и опустил глаза к детскому личику: - Где твоя мама? Что мне с тобой делать?.. Том обошёл всё вокруг шатра, заручился помощью охранника выходца из Афганистана, чтобы он переводил, и подходил ко всем женщинам, спрашивал, видели ли они маму малышки – или кем она ей приходится. Никто её не видел – или видели её у шатра, когда она подошла к Тому. Ничего, как сквозь землю она провалилась. За всё время на руках малышка не издала ни звука, только смотрела своими ясными-ясными глазами. Том побежал к Оскару. - Где ты… - Шулейман не договорил вопрос и ткнул пальцем в свёрток. – Что это? - Не «что». Это ребёнок, - сказал Том. – Какая-то девушка отдала её мне, мама, наверное, я не могу её найти, никто не видел, куда она ушла… - Ты взял какой-то свёрток непонятно у кого? Ты дебил? – наехал на него Оскар. – Это могла быть бомба, ты понимаешь? Отдай охране, пусть проверят, мало ли что у там под тряпками. - Оскар, ты в своём уме? Это ребёнок. - Отдай, - настоял Шулейман и жестом показал охране, чтобы подошли. - Это ребёнок! – повысил голос Том, прижав к себе малышку, руками прикрыл, чтобы не позволить отнять. - А это наша безопасность, - с холодной жёсткостью в голосе сказал Оскар. - Оскар, я развернул тряпки, там ничего нет. Охрана подошла, но пока ничего не предпринимала. - Ладно, - произнёс Шулейман, поверив слову Тома. – Девушка какая-то дала её, говоришь? Опиши её, пусть охрана ищет. Надо вернуть ребёнка маме. Охрана выслушала Тома, несколько мужчин разошлись на поиски. Том проводил их взглядом. - Какая-то она слишком спокойная, вдруг больная, - заметил Шулейман, мазнув взглядом по детскому лицу. – Заразишься ещё чем-нибудь и меня с Терри заразишь, отдай её медикам, тебя тоже нужно будет проверить, когда вернёмся домой. - Оскар, что с тобой не так? – непонимающе спросил в ответ Том. – Почему ты относишься к ней с таким предубеждением? Это всего лишь младенец, она не может без помощи взрослых. - Вот пусть и ищут её маму, нечего детьми разбрасываться, - отсёк Оскар. – Положи её куда-нибудь. Чего ты её на руках таскаешь? Том опустил взгляд к маленькому личику с большими глазами, никуда её не положил. Лишь через часа два малышка подала голос, заплакала. - Наверное, она хочет есть… Или сходила в туалет? – растерянно произнёс Том и посмотрел на Оскара. – Как проверить? Потрогал малышку поверх тряпок – сухо, размотал тряпьё, удерживая ребёнка на предплечье – чисто. Завернул всё обратно и утвердил: - Она хочет есть. Что делать? Что делать? Куда бежать? Том впал в растерянность и панику, поспешил в шатёр под аккомпанемент жалобного детского плача. В числе прочей помощи афганкам привезли и детское питание. - Мне нужно покормить ребёнка. Чем? Молоком, какой-то смесью?.. – Том ничего об этом не знал, не разбирался совершенно. Доктор вызвалась ему помочь, смешала в бутылочке смесь, подогрела до оптимальной температуры. Том внимательно наблюдал за её действиями, запоминал. - Эта смесь подходит большинству детей без специфических заболеваний, - сказала врач и подала Тому бутылочку. – Вам помочь? Медсестра может её покормить. Том мотнул головой: не надо, поднёс бутылочку к беззубому ротику. Едва мягкий кончик коснулся губ, малышка смолкла, распахнула глаза и захватила его губами, активно высасывая питательное тёплое питьё. - Посмотри, - Том расплылся в улыбке. – Она ест, сама сразу взяла бутылочку. Она такая умная! - Младенец умеет сосать из предмета, напоминающего по форме сосок. Какое достижение, - хмыкнул подошедший Шулейман. - Разве это все умеют? - Сосательный рефлекс врождённый, так что да, все. Поиски не давали результатов, уже сумерки опускались, пора складываться и уезжать, но пропавшую неизвестную девушку так и не нашли. Том растерянно держал малышку на руках, немного качал. Где же её мать? - Отдадим ребёнка кому-нибудь из местных пока, - сказал Оскар. – Потом, когда найдут мать, вернут в родную семью. Пойдём, поговорим с теми женщинами, пока ещё не все разошлись, пусть кто-нибудь за ней присмотрит. - Что? – Том расширил глаза, с места не сдвинулся. – Оскар, ты видел, как здесь живут? Здесь у людей на себя нет ресурсов, детям в родных семьях тяжело, я не отдам её посторонним. - И что ты предлагаешь? – резонно вопросил Шулейман. – Здесь её оставить? Так к утру точно будет труп. - Она побудет у нас, пока ищут её маму. Мы ведь только послезавтра улетим. - Я не собираюсь ухаживать за чужим младенцем, тем более что неизвестно, что у неё со здоровьем, - категорично ответил Оскар. - Я буду ухаживать, попросим кого-нибудь из медсестёр остаться с нами, чтобы помогли. Впереди ночь, она будет спать. - Ладно, пусть переночует с нами, - согласился Шулейман. – С каких пор в тебе проснулась любовь к детям? Мне это не нравится. - Во мне нет какой-то особенной любви к детям, - возразил Том, удобнее устроив дремлющую малышку у своей груди. – Но мы не можем просто её бросить. - Пойдём, - Оскар коснулся его поясницы. – Удивительно, что ты не тащишь в дом всяких бездомных животных, сердобольный ты мой. Сразу предупреждаю – только попробуй, я не потерплю в доме никакой блохастости. - Ты так говоришь, будто ты сам не такой. Ты тоже приютил чужого ребёнка. - Я взял опеку над твоим ребёнком, а этот не пойми чей, не сравнивай. - Её мама доверила её мне. Наверное, что-то случилось, раз она так поступила. - Её мама воспользовалась возможностью избавиться от лишнего рта, - спокойно и непреклонно парировал Шулейман. – Живут здесь бедно, семьи большие, девочек не жалуют. Найдём эту кукушку и вернём ей дочку. - Оскар, ты жестокий, - Том не мог с ним согласиться. – Я не думаю, что какая-нибудь мать может так бросить своего ребёнка. Шулейман остановился и, выгнув бровь, смерил его взглядом: - Да ладно? Том его намёк понял, сказал: - Хорошо, так бывает. Но твоя мама бросила тебя не в младенчестве и не на произвол судьбы. - Она и в младенчестве регулярно меня бросала, другой вопрос, что она не могла уйти из дома. Я орал голодный и обоссанный, пока не приходил Эдвин. - Мне жаль, - Том коснулся его руки. Хоть слышал это не в первый раз, всё равно страшно и горько за Оскара. – Но это не повод подозревать всех, что они такие. - Это повод подозревать, что она такая не одна. - Подгузники! – спохватился Том и обернулся назад. – Нужно взять подгузники из наших запасов, вдруг у них тут в аптеках их нет или нет круглосуточных аптек? Таким маленьким надевают подгузники? Подгузниками малышку обеспечили, как и смесью, свежими пелёнками. На ночное дежурство остались две медсестры, чтобы подменять и страховать друг друга, поскольку сложно сохранить концентрацию, работая в ночь после напряжённого рабочего дня. - Как понять, где у подгузника перёд, а где зад? – Том стоял у импровизированного пеленального столика, вытянув шею, будто без этого не всё увидит, и сыпал вопросами. – А, на них помечено… А как понять, что он сидит правильно, не свободно и не туго? Как подобрать размер? Медсёстры искупали девочку, накормили и уложили спать. Малышка, которая до попадания в надёжные руки была голодной и обезвоженной, не доставляла никаких хлопот, только ела и спала. Утром нашли пропавшую мать. Выловили из грязной пересыхающей речки. Утопилась. Её неизвестная история печальна и горька. Ей было семнадцать, как и многих, очень многих, кого от чужой агрессивной похоти никак не уберегли полностью закрытые одежды, её изнасиловали, но ей повезло – её семья, узнав о произошедшем, её, опозоренную грешницу, не убила, а ограничилась изгнанием, что для юной девушки в такой стране тоже примерно равно смерти, только долгой. Она жила на улице, подвергаясь нападкам соседей, знакомых, случайных людей, которые её обвиняли – слухи быстро расползаются. Понимая, что здесь, в родных местах, ей не дадут жизни, она пешком ушла в другой, большой город, где проще затеряться. На постоянную работу её не брали, она перебивалась мытьём полов и уборкой самых грязных мест за гроши, плела фенечки и продавала, просила милостыню и ещё до рассвета приходила к пекарням, которые по утрам бесплатно раздавали лепёшки нуждающимся. Она держалась лишь ради вынашиваемого ребёнка, который ни в чём не виноват. Трижды за беременность у неё начиналось кровотечение, в такие страшные моменты, что приходили по ночам, она, плача, клала ладони на живот и шептала: «Если Аллаху будет угодно, он родится несмотря ни на что и будет счастливее меня…». Она недоедала, не единожды ела раз в два или три дня, но вопреки всем невзгодам в срок родила здоровую девочку без какой-либо помощи, на улице под навесом. С ребёнком на руках стало ещё сложнее, она должна была хорошо питаться, чтобы кормить грудью, чего никак не могла себе позволить; должна была оберегать дочку, которую любила, пусть родила её от одного из трёх насильников. Услышав случайно, как женщины между собой шепчутся о грядущем приезде каких-то людей из Европы с благотворительной помощью, она решила во что бы то ни стало туда пойти и попытаться дать своей дочке шанс на другую, лучшую жизнь. Здесь её бы ждало то же унижение, ужас, боль, пусть лучше она живёт где-то там и никогда не вспомнит, что видела в младенчестве. Она уже не думала, что ничего может не получиться, это была её последняя и единственная надежда. Выпад обречённого животного. Отдав дочь, которой не дала имени, она ушла далеко и убила себя. Её звали Ферешта. Том держал малышку на руках, когда услышал, что её матери больше нет в живых. Что теперь делать? Этот же вопрос Том потерянно и напряжённо озвучил вслух: что теперь будет с этой девочкой? - Сдадим в детский дом, - пожал плечами Шулейман. – Думаю, что-то подобное им и здесь должно быть. Отца её не разыскать, семья матери не возьмёт. Может, кто-нибудь удочерит, в любом случае это не наша забота, пусть о ней печётся её государство. - Что? – встрепенулся Том и крепче прижал малышку к груди. – Нет, - твёрдо, чуть повышенным тоном. – Ты видел, как здесь живут девочки, женщины даже в родных семьях? Я не отдам её непонятно кому. - Альтернатив нет. Так что давай, - Оскар протянул руки, чтобы забрать ребёнка. - Передадим её более компетентным в данном вопросе людям, пусть занимаются своей работой. - Нет, - Том и не думал отдавать ему девочку. – Она осталась совсем одна, здесь у неё не будет никакой нормальной жизни, если она вообще успеет вырасти. Мы заберём её с собой. - Что? – Шулейман даже удивился такому заявлению. – Исключено. Я не собираюсь пристраивать чужих детей. - Оскар, я тебя не спрашиваю. Мы её заберём, - Том был как никогда твёрд в своей позиции. – Мы не можем поступить иначе. - Говори за себя и не говори бред, - хладнокровно отбил Оскар. – Мы забрать её не можем. Даже если исключить моё категорическое несогласие, как ты себя это представляешь? Это ребёнок, на которого нет никаких документов. Я не собираюсь заниматься контрабандой детей. - Частные рейсы никто не проверяет, - возражал Том, - никто не узнает, а она получит шанс на счастливую жизнь. - Нет, - покачал головой Шулейман. – Это исключено. - Оскар, посмотри на неё, - Том приподнял малышку выше, ближе к своему лицу. – Как ты можешь обречь её на верные страдания? У неё никого больше нет. Её мать доверила её мне, я за неё отвечаю. Её мать убила себя, чтобы не было пути обратно, чтобы спасти эту малышку, и я её не брошу. - Я сказал – нет. Она останется здесь, а нам пора собираться, улетим раньше, чтоб ты не сходил здесь с ума. - Нет. Я полечу домой только с ней. - Ты полетишь домой со мной и с охраной, с теми, с кем и прилетел, - сказал Шулейман, и ничего не дрогнуло ни разу, и указал на малышку. – Её дом здесь, она здесь родилась. - А я родился в Германии и что? Я должен был навсегда остаться там? Мне только на немецком языке разговаривать, который ты так не любишь? - Это бессмысленный спор, не распаляйся. Мы не возьмём её с собой. - Значит, я останусь здесь с ней, - сказал Том. Нет, не ляпнул, не подумав, он так и собирался поступить. Оскар его благородство расценил иначе: - Сдурел? Ты понимаешь, что такое жизнь здесь? - Понимаю, я видел, - Том говорил спокойно, для себя он уже всё решил. – Я мужчина, мне ничего не угрожает. Останется здесь на несколько месяцев, а когда малышка немного подрастёт, когда Оскар изменит своё мнение, вернётся. Ничего страшного. - Ничего ты не понимаешь и не видел, - жёстко отбил Шулейман. – Тебя тут по кругу толпой пустят, потом ещё добьют за то, что ты их совратил. У них здесь порядки, что симпатичный мужчина без бороды сойдёт за женщину. Том медленно округлил глаза: - Оскар, зачем ты меня пугаешь? Нельзя говорить такие вещи тому, кто пережил подобное. - Я тебя не пугаю, я тебе освещаю твои перспективы. Здесь люди дикие, фанатики-террористы у власти, я тебе это сразу сказал, но ты, видимо, не слушал. Так что сними розовые очки и не неси дурь, останется он. Том молчал. Не совсем поверил – просто не мог до конца поверить, что в этой стране его может ждать такой кошмар, но всё равно страшно и заставило задуматься. Малышка тихо лежала на его руках, лишь смотрела своими ясными серыми глазами будто бы с грустью. Не мешала и будто всё понимала, понимала, что сейчас решается её судьба. Спасут ли её или оставят. Что её ждёт: цивилизация и свобода Европы или мрак бесправия. - Оскар, не вынуждай меня рисковать собой, - наконец сказал Том. - Это шантаж? – тот выгнул бровь и скрестил руки на груди. - Нет. Я тебя прошу. Я не смогу вывезти её из страны сам, на обычным самолёте. Но я её не брошу. Если не будет другого выбора, я останусь. Поэтому я прошу – позволь мне её забрать. Шулейман сам себе выругался и ответил: - Ты здесь не останешься, ишь что придумал. Забудь. - Если ты нас разлучишь и силой меня увезёшь, я всё равно не сдамся, я из самолёта выпрыгну. Я отчаянный, ты знаешь, - Том говорил и смотрел Оскару в глаза. – Домой увезёшь – я вернусь, на попутках доберусь, если придётся, расплачиваться натурой буду, чтобы ты меня не выследил по денежным операциям и не остановил, и, чтобы тебе стыдно было. Оскар покрутил пальцем у виска. Том добавил: - Оскар, их здесь замуж в восемь лет выдают, отдают и раньше. Она умрёт от изнасилования каким-нибудь старым ублюдком, а если выживет, это не будет жизнью. Терри сейчас почти семь, представь его на этом месте, приятно тебе? Ты его защищаешь, бережёшь, это правильно, но почему при этом тебе плевать на неё? Оскар, нельзя заботиться об одних и безразлично отворачиваться от других. - Всех не спасёшь, я и не собираюсь, - Шулеймана его пылкая речь не тронула, хотя, когда Том упомянул Терри, сердце всё же ёкнуло. – С чего бы мне жалеть ребёнка тех, кто ненавидит таких, как я? - Оскар, что ты такое говоришь? Кто тебя ненавидит? Она недавно родилась и не сделала ничего плохого ни тебе, ни кому-либо. - Пока нет, но она вырастет и, если не отрастит мозги, что у них тут редкость, будет тоже желать смерти таким, как я, таким, как ты, кстати, тоже. Позже я покажу тебе видео, что они делают с евреями. Думаю, что радикальные исламисты делают с любыми людьми, ты и так в курсе, было много громких терактов. - Следуя твоей логике, я сейчас пойду выпью водки, как мама, а потом подерусь с быком, чтобы реализовать свои испанские гены. Так ты это видишь? - Не передёргивай. - Так звучат твои слова. Ты первый сказал, что она какая-то недостойная из-за того, где родилась. Оскар, ты прав, я не знаю, как мусульмане относятся к евреям, я вообще ничего про эту религию не знаю, я даже не понимаю, о каких терактах ты говоришь, я только об одном слышал. Но я знаю, что она – младенец, который не заслуживает предубеждённого отношения и того, что ей здесь уготовано. Она всего лишь ребёнок, у которого никого в этом мире нет. Ты подобрал меня, ты взял опеку над Терри, почему ты ей отказываешь в шансе? Это несправедливо. - Я уже и забыл о твоих утопичных идеях всеобщего равенства, - хмыкнул Оскар. - С твоих восемнадцати лет подобного не слышал. - Я больше не верю во всеобщее равенство, понимаю, что оно невозможно. Но я верю, что каждый человек заслуживает безопасности и счастья. Иначе быть не должно. Она не хуже Терри, и я её не брошу. По оценкам специалистов, девочке полтора месяца, то есть родилась она в конце апреля. Здоровая, не считая недовеса и оттого недостатка полезных веществ, что довольно легко исправить. И ей повезло, она будет жить. Том уговорил Оскара забрать малышку во Францию и найти ей достойную семью, где её будут любить и уважать, где она будет сыта, всем обеспечена, иметь доступ к любому образованию и только сама решит, когда и за кого выходить замуж и выходить ли. Том практически не спускал малышку с рук – потому что такому маленькому ребёнку нужно чувствовать взрослого. Она не тяжёлая и такая милая, как игрушечная. Только живая. - Останови машину, - вдруг попросил Том по дороге в аэропорт, вперившись взглядом в закрытое окно. - Что? Зачем? – не понял Шулейман и скорость не сбавил. - Оскар, останови, - повторил Том с нажимом, начиная требовать, обернулся назад. – Оскар, останови машину! Немедленно останови! Мало ли что с ним случилось. Шулейман нажал на педаль тормоза. Том выскочил из машины едва не на ходу, раньше, чем Оскар успел его остановить, и побежал в обратном направлении. Вчера вечером он на просторах интернета нашёл возмутительную вещь, в которую просто невозможно поверить. Объявления о продаже детей – здесь, в Афганистане, отцы открыто продавали своих малолетних дочерей как какие-нибудь вещи. Стандартная цена вопроса – 500 долларов, большие деньги для этих бедствующих мест, где людям нечем топить печь и зачастую нечего есть. Простая логика – лучше продать одну, чем заморить голодом всех. Том не знал о причинах, они его не интересовали, ему разорвал сердце сам факт того, что детей продают – продают извращенцам, продают в рабство, продают на органы. Непонятно как узнал неприметный в целом дом, помог набитый взгляд профессионального фотографа, очень цепкий к малейшим визуальным деталям. Во дворе дома уже стоял покупатель, которого Том охарактеризовал бы как «отвратительный» - высокий мужчина лет сорока, не меньше, с голодным, животным взглядом и садистской улыбкой мелкими жёлтыми зубами. Второй мужчина отец семейства. Том притормозил у низкого деревянного забора и, едва покупатель – один – вышел со двора, заскочил в не успевшую закрыться калитку. - Вы продаёте девочку?! – с порога выпалил Том, сбито дыша. – Дочку, продаёте? Только сейчас заметил, что девочка тоже здесь, на крыльце стоит у стенки, сливаясь с цветом дома. Следом за Томом во двор зашёл охранник, тот самый афганец, который помогал ему разговаривать с местными. Оружие он не доставал, враждебности внешне не проявлял, но напряжённые мышцы были готовы к рывку в любую секунду. Подоспели и другие охранники, с ними пришёл и Оскар, сразу он побоялся бежать за Томом. - Продайте её мне, - сказал Том, кивнув на девочку. – Я больше дам. В два раза больше, в три. Хозяин дома смотрел на него недоверчиво, но не прогонял. Произнёс на таком плохом английском, что Том его еле понял: - Больше дашь? - Дам, - глубоко кивнул Том. – Деньги у меня есть, - он вынул из бумажника купюры, показал, протянул мужчине. – Возьмите. Продайте её мне. Том не думал ни о том, чем его сумасбродство может обернуться для всех, ни о том, что будет делать с купленной девочкой. Одна цель – не допустить, чтобы её продали старому извращенцу. - Продай, - вперёд выступил охранник-афганец, на своём языке всегда проще договориться. – Это выгодная сделка. Они богаты, сейчас находятся в процессе перехода в нашу религию и хотят себе праведную жену, а всем известно, что жену, чтобы правильной и послушной была, нужно брать с детства, - убедительно приврал на тот случай, если отцу семейства важно соблюдение правила, что мусульманка не может уйти в семью неверных. Он слишком хорошо знал местные порядки. Хозяин дома обвёл его взглядом, посмотрел на Тома, прищурившись, раздумывал, прикидывал. - Тысяча, - сказал он. Охранник перевёл, Том спешно кивнул и протянул хозяину дома нужную сумму. Какая удача, что накануне поездки снял и положил в бумажник две тысячи, обычно наличности при себе Том имел незначительные суммы. Мужчина забрал деньги, посмотрел на свет и, спрятав оплату в карман, на своём грубом языке велел дочке подойти. Девочка лет девяти подошла, не смея ослушаться. - С ними пойдёшь, они тебя купили. Вот и весь разговор. Девочка заранее знала, что её продадут, и слёзы, мольбы не отдавать бесполезны. Она смиренно приняла судьбу, даже толком не посмотрев на своего нового хозяина. Ей престало в пол смотреть, чтобы не нарываться на побои. - У вас есть ещё дочери? – Тома осенило, что в доме могут быть ещё девочки, что он может спасти больше, чем одну. Отец семейства крикнул в сторону дома на своём, и через минуту на крыльцо вышли две девочки пяти и двенадцати лет – худые, грязные, напуганные. Старшая – красавица даже в таких условиях. А младшая просто маленький ребёнок, который не заслуживает этого страха в глазах. - Больше нет? - Нет. - Я заберу всех, - сказал Том. Денег не хватало. Том быстро запустил руку Оскару в карман и, не дав тому возможности возмутиться, не собирался его сейчас слушать, забрал деньги и вернулся к хозяину дома. - Я заплачу по две тысячи за каждую, за первую тоже, - говорил Том. – Чтобы вы точно были спокойны, что они будут в порядке. Охранник перевёл. Отец семейства принял плату и даже им улыбнулся. Теперь у него есть шесть тысяч, его семья богата. Он велел дочерям идти с «этими людьми», их продали. Старшая девочка и слова не сказала, а младшая расплакалась, к маме хотела, но вышедшая во двор мать, к которой бросилась девочка, её отогнала. Она тоже понимала правила игры. - Это пиздец, - ёмко высказался Шулейман. – Предупреждаю – я не возьму опеку над всеми этими детьми и жить у нас они не будут. - Оскар, я тебя об этом и не прошу, мы найдём им хорошие семьи. Сейчас главное – увезти их отсюда. - Я с тебя в шоке. Сколько лет я тебя знаю, а удивляешь ты меня всё сильнее, - выговаривал Тому Оскар. – Это ж надо было до такого додуматься. - Оскар, я не мог поступить иначе. - Ты мог не подвергать нас всех опасности и не покупать живых людей. - Нет, не мог, - спокойно сказал Том. – Я не мог просто отвернуться, когда увидел дом из объявления о продаже детей. Шулейман закатил глаза, но пока не стал продолжать этот разговор, бросил: - Пойдём скорее в машину. Девочек усадили в одну из машин охраны. Том не знал, понимают ли они его, но всё равно ободрительно улыбнулся и сказал: - Не бойтесь, вы едете домой. Где тот дом – сейчас неизвестно, но он обязательно будет. Будет дом, в котором они будут в безопасности. Том вернулся на переднее пассажирское кресло рядом с Оскаром и поставил на колени переносную люльку с младенцем. Не планировал, совсем не планировал выкупать детей, но теперь уезжал из этого места с чувством душевного удовлетворения. - Ты меня ни во что не ставишь? – поинтересовался Шулейман, глядя на дорогу. - Ставлю. - Непохоже. Ты повёл себя как дебил-камикадзе. Ты рискнул собой, подверг опасности меня, набрал каких-то детей, которых мне вывозить из страны и пристраивать, даже не спросив меня. Включай голову хотя бы иногда. - Оскар, не оскорбляй меня, - попросил Том. – Я не прошу тебя заниматься всем этим. - Но мы оба понимаем, что именно на мои плечи это ляжет. Что ты сам можешь сделать? Том длинно, тихо выдохнул и сказал: - Оскар, я буду тебе очень благодарен, если ты поможешь этим девочкам. Обещаю, что, если подобное повторится, я тебя спрошу. Но в этот раз у меня не было времени подумать, разговаривать. Ты не обязан заниматься этими девочками, если ты откажешься, я пойму и как-нибудь сам их пристрою. В крайнем случае отвезу к моим родителям, они хорошие, детей любят и умеют с ними обращаться. Шулейман искренне рассмеялся: - Представляю себе картину! «Мама, папа, вы ждали, когда все ваши дети вырастут, чтобы спокойно пожить для себя? Забудьте, вот вам три неграмотные девочки с кучей психологических проблем, наслаждайтесь». Нет, - он усмехнулся, покачал головой, - мне слишком нравится Кристиан, чтобы подкидывать ему такую свинью. Ладно, я тебе помогу. Но – это в первый и последний раз, больше никаких несогласованных спасённых детей. - Оскар, ты чудо. Ты самый замечательный человек на свете. Том расплылся в улыбке, вытянулся к нему и поцеловал в щёку. - В самолёте понежничаем, - Шулейман блеснул на него взглядом. – Здесь даже мне лучше не отвлекаться от дороги. И да, в свете стресса последних дней и рассчитываю на секс ещё до возвращения домой. Том вновь улыбнулся, он не против. Главное, чтобы за малышкой кто-нибудь присмотрел, пока они уединятся в спальне. Выкупленных девочек в самолёте посадили сзади, чтобы создать им подобие уединения. Но даже улететь не вышло без сюрпризов. В салоне Оскар увидел на одного человека больше, чем должно быть. Лишний человек – девушка лет двадцати, вся в чёрном, но с непокрытой головой, она сидела, положив руки на подлокотники, и выглядела достаточно спокойной и уверенной в своём положении. - Что за… Это кто? – на Шулеймана сходу накатило непримиримое раздражение. - Это моя кузина Лейла, - ровно ответил охранник-афганец. – Я уже вывез всех родных, кому грозила опасность, но её не смог. Она летит с нами. - Меня ты спросить не забыл? – Оскар упёр руки в бока. Это уже сверхнаглость. Хватит с него тех, кого Том притащил, ещё одну он не потерпит. - Я знаю, каков был бы твой ответ, ты бы отказал, потому я не спрашивал. Шулейман набрал в лёгкие воздуха, намереваясь разразиться гневной тирадой, напомнить, кто тут главный, и вышвырнуть эту барышню, но охранник перебил его желание следующими словами: - Оскар, ты её не выгонишь. Команда предупреждена и будет за меня. Мне нужен от тебя только трансфер, по прибытии во Францию ты Лейлу больше не увидишь. Поэтому давай не будем устраивать скандал, садись и не нервничай. Оскар проглотил всё, что хотел сказать, едва не подавившись. Какого чёрта? Его собственная охрана пойдёт против него, в его собственном самолёте он ничего не решает? Пиздец. Конечно, ему нравилась определённая своевольность его нынешней охраны, но это уже перебор. Но, как бы ему это ни претило, он действительно не может себе позволить возникать против вооружённых вояк с богатым опытом наёмных убийц, тем более на враждебной территории, где очень нуждается в защите. Зло выдохнув, Шулейман развернулся и ушёл к Тому: - Это пиздец, - сходу начал изливать своё недовольство. – Из меня сделали какой-то благотворительный фонд: «Поможем афганкам бежать в Европу», причём без моего ведома и против моей воли. Раздражение под руку с уязвлённым самолюбием требовали никотина. Оскар закурил, резко выдохнул дым. В своём самолёте можно. - Оскар, - Том осторожно коснулся его бедра, легко погладил, на сгибе локтя второй руки держа малышку. – Не злись. Им вправду очень нужна помощь. - Я-то тут причём? – Шулейман повернул к нему голову. – Я не желаю в этом участвовать, но меня почему-то никто не спрашивает, неприятно, знаешь ли, очень неприятно. Том наклонил голову, коснулся лбом его плеча, ласково, ненавязчиво потёрся виском и опустил голову на его плечо. - Оскар, ты хороший, не противься этому. - Я не хочу помогать этим людям, так понятнее? – чётко произнёс тот, скосив к Тому глаза. – Можешь считать меня за это плохим человеком, но я не испытываю к ним ни капли жалости, лишь неприязнь. - Я всё равно тебя люблю, - Том едва ощутимо, кончиками пальцев погладил тыльную сторону его ладони. – Пусть ты не хочешь, ты помогаешь, а это главное. - Как сопливо, - нарочито фыркнул Оскар. – Я так могу расчувствоваться. Том поднял голову и взглядом указал назад, в сторону спальни: - Пойдём? - Сейчас я могу сорвать на тебе своё раздражение, что убого с моей стороны и в целом неправильно. Давай подождём. Том тихо вздохнул: подождём так подождём. Малышка на руках подала голос – проголодалась. Том позвал стюардессу и попросил подготовить бутылочку для кормления. После обеда сытая девочка вновь заснула, она даже ещё ни разу не отрыгивала, что хорошо, поскольку Том об этой особенности младенцев не знал и не знал, что с ней делать. - Оскар, - Том повернулся к нему. – То, что мы смогли купить этих девочек, натолкнуло меня на мысль, что это выход. Их можно выкупать и увозить, так можно спасти хотя бы тех, кого продают. У тебя столько денег, что ты можешь всех спасти. - Нет, - без лишних эмоций, но категорично ответил Шулейман. – Я не буду вкладываться в это нерентабельное дело. - Нерентабельное? – удивился Том. – Оскар, речь идёт о чужих жизнях. - Я в курсе. Хочешь помогать – помогай, только головой думай, прошу, а меня в это не впутывай. Этот отказ Том принял, хоть и расстроился немного, что Оскар может, но не хочет помочь. Больше он этой темы не касался. Терри прибежал встречать их к двери и, увидев младенца, изумлённо вскинул брови: - Это моя сестра? А чья она? – посмотрел на одного, на второго взрослого. - Терри, эта девочка не моя, не Тома и не твоя сестра. Она осталась сиротой, и мы поможем ей найти новую семью, с нами она не останется, - мягко, но доходчиво объяснил Шулейман. Терри не показал вида, что расстроился. Думал, что не показал, но у детей ведь всё на лице написано. За считанные секунды он успел взволнованно обрадоваться сестрёнке. Том это заметил, выразительно посмотрел на Оскара, мол, смотри, Терри хотел бы быть не единственным ребёнком, но Оскар сделал вид, что не видит. Слушать детей в вопросе заведения новых детей – последнее дело. Малышку Том не выпускал из рук, Оскар не стал препятствовать тому, чтобы она пока осталась с ними, но чётко обозначил: «Она – только твоя ответственность. Разбирайся с ней, как хочешь». Чтобы Том не повесил ещё и это на него, а то привык, что Оскар всё сделает, всему есть предел. Впрочем, почти сразу Шулейман пошёл против собственного слова и добавил, что наймёт няню для ухода за ребёнком. Не в его интересах испытывать Тома на прочность. Трёх сестёр устроили на ночёвку в квартире охраны, где жил афганец, единственный, кто мог с ними разговаривать. Завтра начнут искать варианты пристроя. Также в его квартире пока осталась кузина, как раз поможет с девочками. Афганец – Мансур по имени, как его никто не звал, по прозвищу Рей – застал младшую девочку снова плачущей, старшая сестра обнимала её, успокаивала. Увидев его, старшая девочка сильнее сжала сестрёнку, зашипела: «Успокойся, замолчи, не шуми». Нельзя злить мужчину нытьём, всех накажут. Рей подошёл к софе, на которой сидели девочки, сохраняя дистанцию. - Девочки, вы, наверное, голодные, вы ничего не ели в самолёте, - заговорил Рей. – Чего бы вы хотели? Девочки молчали, даже младшая смолкла, перестала плакать. Рей спросил иначе, так, чтобы они могли ответить «да» или «нет»: - Вы голодные? Старшая девочка слабо кивнула, за ней повторила младшая. - Чего бы вы хотели? – повторил Рей, говорил мягко, показывая, что его не нужно бояться. - Еды, - тихо, они не привыкли выбирать. - Это понятно. Но что именно вы бы хотели съесть? Молчание в ответ. Рей сменил подход, сказал: - Пойдёмте на кухню. Старшая незамедлительно спустила на пол босые грязные ноги и за руку повела сестру вслед за мужчиной. Прежде всего стоило отправить их мыться, отметил мысленно Рей, но решил сначала закончить уже начатое дело и покормить девочек. - Посмотрите, что есть в холодильнике, что вам приготовить на ужин, - Рей открыл дверцу высокого холодильника. – Если хотите чего-то другого, я закажу. Девочки долгие секунды смотрели в холодильник с неясным выражением лица, они такого изобилия никогда не видели и не верили, что вправду могут выбрать, что угодно. Старшая совсем не верила, а младшая, меньше забитая в силу возраста, подняла голову и сказала: - Хочу мяса. Мясо она ела столь редко в своей короткой жизни, что почти не помнила вкус. Рей кивнул и достал щедрый кусок охлаждённого красного мяса. - Я приготовлю ужин, - отреагировала старшая девочка, Тахера, кротко опустив голову, и подошла к плите. - Я сам приготовлю, - ответил ей Рей. - Вы? Но вы мужчина… - Здесь живут иначе, девочки, - Рей вскрыл вакуумную упаковку и выложил мясо на разделочную доску. – Здесь мужчины тоже готовят, занимаются уборкой… - И даже воспитывают детей? – полюбопытствовала младшая девочка – Телая, повиснув на руке сестры. - И детей воспитывают, - кивнул Рей. - А что тогда делают женщины? - То же самое. Когда мужчина или женщина живут в одиночестве, они самостоятельно занимаются домашним хозяйством, а если создают семью, то делят обязанности так, как им удобно. - Какие странные здесь порядки… Рей оставил детское недоумение без комментария, после спросил: - Где ваша сестра? - Она в комнате. - Почему? Она плохо себя чувствует? - Она… грязная сейчас. Рей понял без объяснений, отложил нож и направился к двери. Тахера от испуга решилась на дерзость, выскочила перед ним: - Прошу, не наказывайте Айшу! Она ничего не трогает, что нельзя трогать, и ничего не испачкает, она на полу лежит и подстелила себе… Рей остановился перед ней, пояснил: - Я не собираюсь делать Айше ничего плохого. Я только хочу узнать, как она себя чувствует, может быть, ей нужно обезболивающее, и дам ей средства женской гигиены. Тахера застыла, глядя на него в шокированном неверии. Неужели мужчина говорит об этих женских делах, будет связываться с ними? - Тахера, пожалуйста, закончи нарезать картофель и овощи, пока я схожу к Айше, - добавил Рей. Его отвлёк звонок в дверь. Оставив девочек на кухне, Рей открыл дверь, за которой увидел Тома, и, не дав тому и слова произнести, сказал: - Подожди. Рей зашёл в одну из спален, где отдыхала Лейла, погрузившись в сёрфинг по просторам интернета, чего так долго была лишена. Попросил: - Лейла, сходи к Айше, у неё месячные, ей нужна помощь. Прокладки в шкафчике в ванной, надеюсь, подойдут, других нет, - средства женской гигиены он на всякий случай приобрёл к приезду кузины, не прогадал. Рей вернулся к порогу квартиры, где его ждал Том, вопросительно кивнул: - Том, чего ты хотел? Том с серьёзным, немного взволнованным лицом ответил: - Я бы хотел спасти больше афганских девочек, вывезти их. Хотя бы тех, кого можно выкупить. Я понял, что это возможно. Ты там свой, ты разговариваешь с ними на одном языке, и ты вызываешь у местных больше доверия. Ты можешь ездить туда и вывозить девочек? У меня есть… - затруднился назвать сумму своего капитала, - не знаю, миллионов двадцать, на эти деньги можно спасти много жизней. Я отдам их тебе, переведу, мне эти деньги не нужны, у меня есть Оскар. Ты можешь это сделать? Том смотрел на него с надеждой. Не задумывался, что дальше будет со всеми этими потенциальными вывезенными девочками, которые окажутся сиротами при живых родителях, но намерение его очень благое – спасти. Спасти тех, с кем неосознанно себя ассоциировал, потому что они тоже жертвы обстоятельств и тех, кто причиняет им зло просто потому, что может. Они тоже дети – более маленькие и такие же, каким он был когда-то, жертвы человеческой жестокости. - Могу, - кивнул Рей. - Завтра съездим в банк… Крупные операции в банке нужно проводить, да? – Том сомневался, он этого попросту не знал. - Да. Хорошо, съездим. Рей выдержал паузу, обвёл Тома взглядом и сказал: - Том, спасибо тебе. У тебя очень доброе сердце. Когда в следующий раз кто-то в команде что-то о тебе скажет, я встану на твою сторону. - Обо мне плохо говорят? Не то чтобы Том не замечал, что охрана Оскара во главе с Крицем не питает к нему уважения, но одно дело догадываться, другое – когда тебе прямо об этом говорят. - Они не со злом, - Рей покачал головой. – Ты даёшь немало поводов для шуток. Том убрал руки в карманы и покивал. Поспорить он не мог: наверное, в глазах этих мужчин он действительно нелепый и смешной. Том даже не обиделся. - Мне пора, - сказал Рей. – Дела ждут. Завтра поговорим. - Хорошо, спасибо, пока. Лишь вернувшись домой, Том огляделся и понял, что в этой квартире совершенно ничего не приспособлено для младенца. Банально даже кроватки нет. Оскар о мебели и прочем необходимом не озаботился заранее, а Том не додумался об этом подумать. Том обошёл всю квартиру в поисках подходящей комнаты, в которой сделают вторую детскую, и, положив малышку на кровать, устроился рядом с ноутбуком. Захваченный энтузиазмом, он набросал в корзину кроватку, пеленальный столик, одежду на первое время, подгузники, всё-всё-всё, даже стульчик для кормления, который пока малышке ни к чему, и оплатил онлайн-заказ. Оформил экспресс-доставку. - Теперь у тебя есть мебель, - Том лёг рядом с малышкой, перекатившись на живот, улыбался. – Завтра я куплю тебе ещё смеси, её лучше брать в аптеке, куплю больше одежды, основную я хочу покупать сам, чтобы посмотреть, потрогать. Потом ремонт здесь сделаем, стены перекрасим… Сейчас здесь совсем не детская обстановка, невесёлая… В начале двенадцатого на пороге этой комнаты появился Шулейман, облокотился о дверной косяк: - Няни уже приехали, на всякий случай я вызвал двух. Пойдём спать. Том сел, посмотрел на Оскара, на малышку. - Оставить её няням? – Том поднял взгляд обратно к Оскару, звучал неуверенно. – А они знают, как ухаживать за младенцами? - Они профессиональные няни, конечно, знают. Знакомься – Софи и Патрисия, - Шулейман отошёл в сторону, пропуская в комнату двух молодых женщин, и обратился к ним: - Приступайте. Том встал, отошёл в сторону, наблюдая, как одна из женщин берёт на руки малышку, вторая уточнила у него, когда девочка в последний раз ела, и, получив ответ, что почти три часа назад, отправилась на кухню, чтобы подготовить смесь для кормления. Умом понимал, что ночью он здесь ни к чему, он и не собирался оставаться с малышкой на ночь. Вроде бы. Но как-то подспудно, неоформленно неприятно от неё уходить. Эти женщины ведь даже не медицинские работницы. Оскар увёл Тома в спальню, опрокинул на кровать и, нависнув над ним, обвёл пальцем линию его подбородка, заглядывая в глаза. Том устало улыбнулся: - Уже можно? - Можно. По итогу продолжительной прелюдии Том оказался верхом, Оскар усадил его сверху, чтобы был вынужден сам контролировать процесс и не отвлекался на посторонние мысли. Закусив губу, Том двигался вверх и вниз, откинулся назад, упёршись руками в колени Оскара. Мысли об оставленной в другой комнате малышке ушли, их полностью вытеснило ощущение жара, распространяющегося в животе, и более и более яркие вспышки удовольствия от каждого движения.