Семья

Моя мама говорила, что лучшим в её жизни было моё рождение

И любовь к кому-то, более сильная, чем к кому-либо ещё в этом мире.

Моя мама говорила, что ради меня пожертвует жизнью.

Моя мама говорила, что худшее в жизни — привыкнуть

Любить кого-то сильнее, чем кого-либо ещё в этом мире,

Зная, что когда-нибудь,

Зная, что однажды ты всё потеряешь...

Aqua, My mamma said©

Апрель выдался очень насыщенным – разработка дизайна дома, путешествия, внезапная женитьба, но Том нашёл время, чтобы задаться одним вопросом и высказать его Оскару. - Оскар, ты возил Терри к Кристине? - Нет. - Совсем? – удивился Том. – Ни разу? - Совсем ни разу, - его же словами ответил Шулейман. – Я тебе уже говорил, что психиатрическая клиника – не место для ребёнка. - Но там ведь его мама. - Кристина сейчас не в том состоянии, в котором её можно считать дееспособной и способной исполнять родительские обязанности, - резонно отсёк Оскар. – Сейчас встреча с мамой не даст Терри ничего хорошего. Потом, если Кристине станет лучше, если она хотя бы начнёт реагировать на людей и разговаривать, я обязательно Терри к ней свожу. - Но она его мама, - повторил Том, не понимая, почему Оскар рассуждает столь категорично. - Я в курсе. - Оскар, Терри ни разу не просил тебя отвезти его к маме? – спросил Том, слабо веря в то, что так может быть. Разве маленький ребёнок может не хотеть к маме? Или Терри настолько необычный? - Вначале Терри спрашивал, можно ли ему увидеться с мамой, я говорил, что сейчас нельзя, и Терри перестал просить, - ответил Оскар. - Оскар, ты не должен препятствовать их встречам, - сказал Том убеждённо. – Ты не имеешь права отнимать у него маму, даже из благих намерений. Терри любит маму, она ему нужна, даже такая. Поверь мне как человеку, который всё детство плакал и горевал из-за того, что у меня нет мамы. Терри не будет лучше от того, что ты его ограждаешь от болезни Кристины. Пусть лучше он хотя бы раз увидит её своими глазами. Он уже начал забывать, как мама выглядит, и его это огорчает. Шулейман цокнул языком: - Меня радует, когда ты интересуешься Терри, но конкретно сейчас – нет. Что опять тебе в голову взбрело? Том стойко выдержал его придирку: - Мне взбрело то, что Терри уже три года не видел маму. Я знаю, каково это, поэтому я хочу, чтобы ты не совершал ошибку. Правда всегда лучше лжи и неизвестности, даже такая некрасивая, какую Терри увидит в клинике. Пожалуйста, не делай из него второго меня, не заставляй его жить оторванным от своих родных, когда-нибудь он всё равно увидит, как всё есть на самом деле. Может быть, больше Терри не захочет ездить в клинику, но ты должен позволить ему этот один раз. - Знаешь что? – Оскар смерил его взглядом. – Иногда ты невыносим. Как упрёшься во что-то – ничего не слышишь. - Оскар, ты должен свозить Терри к Кристине, - сказал Том, подтверждая его слова. Шулейман позволил себя уговорить. Терри не поверил своим ушам, что они поедут к маме, переспрашивал и, радостный и взволнованный, ждал субботы, на которую наметили поездку, чтобы никуда не торопиться. Суббота настала быстро, до неё оставались-то всего лишь четверг и пятница. Терри взял с собой мягкую игрушку, ёрзал в детском кресле – то улыбался, то переживал. Он так долго не видел маму. Целых три года, что почти половина его маленькой жизни. - Папа, а можно мы купим маме что-нибудь приятное? – спросил Терри в дороге и вынул из кармана немного помявшиеся карманные деньги, из которых в этом месяце ничего не потратил. – У меня должно хватить. Мама любит торт «Мильфей», иногда она покупала его по пятницам, сначала мне было нельзя есть торт, а в три года уже было можно. В больницу можно принести тортик? - Можно, Терри, - ответил Шулейман, сворачивая на перекрёстке. – Хорошо, мы что-нибудь купим. Кондитерская, которую когда-то очень любила Мэрилин и ненавидела Бесс за то, что та своим вкуснейшим дизайнерским ассортиментом сбивала её с диеты, на беду закрылась, о чём Оскар не знал заранее. Пришлось сделать крюк и заехать в ресторан, где в самые кратчайшие сроки из возможных выпекли свежий миниатюрный «Мильфей», оформили так, как было сказано – розовой и белой глазурью, клубникой, мятой и сахарной пудрой. Так попросил Терри. В машине он бережно держал упакованный тортик в руках. Маме должно понравиться. Тот, кто болеет, всё равно ведь может порадоваться, да? - Здесь мама лечится? – Терри огляделся по сторонам во дворе клиники, задирая голову, и посмотрел на папу. - Да, здесь, - сказал Оскар и взял сына за руку. – Сразу пойдём в палату или ты хочешь посмотреть территорию? Терри снова посмотрел вокруг, здесь любопытно. Но пойти к маме намного важнее. А ещё тортик, он же может подтаять и будет уже не таким красивым и вкусным. - Сразу, - ответил Терри. Втроём они переступили порог клиники, медперсонал приветствовал Шулеймана, за ним и Тома и Терри; косились на Тома, пытаясь понять, кто пришёл к ним сегодня – простой персонал не знал, что Том и Джерри не только лицом одинаковы, но и телом едины. Поднялись на нужный этаж. Оскар переговорил с лечащим доктором Кристины, у которого со вчерашнего дня для него не появилось никаких новостей – состояние Кристины без изменений, и обратился к Терри: - Терри, мне пойти с тобой? - А в палату нельзя заходить нескольким людям? – Терри удивлённо поднял брови. - Можно. Ты можешь зайти к маме один, если хочешь, или мы можем пойти с тобой. Терри задумался, взглянув на закрытую дверь в палату. Не думал, что можно будет побыть с мамой вдвоём. Наверное, он этого хочет. Да, хочет. А потом позовёт в палату папу, когда скажет маме «привет» и подарит ей тортик. - Я зайду один, - ответил Терри. – Можно? Всегда спрашивал, можно ли, даже если ему только что разрешили. - Конечно, - сказал Оскар и мягко улыбнулся сыну, отвёл прядку волос от его лица. – Иди, Терри. Мы подождём тебя здесь. Зови, если что. Терри ответил папе лучистой улыбкой, кивнул в знак того, что готов, и развернулся к двери, потянул за ручку. Оскар ему помог – дверь тяжёлая. Доктор и медсестра вышли от Кристины менее десяти минут назад, она накормлена обедом, приняла лекарства и сейчас отдыхает. Отпустил ребёнка в палату Шулейман без опасений, у Кристины была всего одна вспышка агрессивного поведения, и та вызванная наркотическим стимулятором. Если же Терри испугается маминого состояния, расстроится, он, Оскар, стоит за дверью и в любую секунду вмешается. Кристина сидела на кровати спиной к двери. Терри прошёл в палату и медленно подошёл к маме, которая – исхудавшая, в незнакомой одежде и обстановке – узнавалась разве что по волосам, что за минувшее время стали намного длиннее. - Мама, привет, - заговорил Терри и обошёл маму, чтобы видеть её лицо и она его увидела. Сердечко отчаянно билось от взволнованного счастья. Вот теперь узнавал всей душой – лицо у мамы всё тоже, всё те же голубые глаза. Пусть болезнь наложила свой печальный отпечаток, для Терри мама самая красивая. - Мама, как у тебя дела? – Терри улыбался, заглядывая в отчуждённое мамино лицо. – Я тебе тортик принёс, твой любимый, - показал коробочку с прозрачной крышкой. – В следующий раз я сам его приготовлю, мне Грегори поможет. Грегори – мой друг, он взрослый и очень хорошо готовит. Мама?.. Кристина не отвечала, не смотрела, а Терри продолжал задавать вопросы и говорить. Ему – очень счастливому в этой долгожданной встрече с мамой – достаточно самому щебетать, достаточно её видеть. Пока достаточно. - Мама, у меня теперь есть папа. Это Оскар. Я познакомлю вас, вы подружитесь. Терри смотрел чистыми светлыми глазами, искал какой-нибудь отклик на себя, но в ответ холод пустоты. - Мама, как ты себя чувствуешь? Если бы Кристина могла ответить, она бы сказала: «Никак». Так чувствуют себя мертвецы. - Мама? – Терри тронул её за руку. Не оторвался, положил ладошку на мамину руку, не отрывая взгляда от родного лица, на которое бросали тень распущенные волосы. Терри поставил тортик на тумбочку, освободив вторую руку. - Мама, тебе плохо? Ты обязательно поправишься. Кристина перевела к нему взгляд, скользнула по светлой кофточке и остановилась на лице. - Джерри… - произнесла она тихо, с хрипотцой от долгого-долгого молчания. Поразительно похожее лицо в обрамлении белых локонов. То же лицо. - Да, мама, - Терри заулыбался ярким солнышком и забрался на кровать, обнял маму. Вновь заглянул в её глаза. – Только сейчас меня зовут Терри. Мама, ты не обижаешься, что у меня другое имя? Мне это больше нравится. Мышцы лица Кристины мимолётно дрогнули – и пробившаяся эмоция тут же растаяла без следа. - Джерри… - Кристина дотронулась до лица сына, кончиками пальцев коснулась скулы. - Мама, я Терри. Тебе не нравится это имя? – Терри изломил брови, готовый расстроиться. - Джерри… Они фантастически похожи. Черты лица, бледность кожи, цвет глаз, волосы. Одно лицо. - Джерри… Кристина коснулась лица сына с другой стороны, разглядывая его будто бы ожившим взглядом. - Мама… - Джерри… Холодные пальцы коснулись тонкой шеи. И сомкнулись. Терри распахнул глаза, схватил ртом воздух, который не прошёл через передавленное горло. Шулейман, видевший этот кошмар через окошко, рванул на себя дверь, и та не поддалась. Изнутри дверь не запиралась, лишь снаружи. Заклинила. Это первый подобный случай в клинике. Терри оказался заперт с психически больной матерью, которая вдруг решила его задушить. Оскар оказался по ту сторону не поддающейся двери. Медработники, что на всякий случай, если вдруг понадобится их участие, стояли рядом с важными посетителями, беззвучно ахнули. - Что за…?! Сделайте что-нибудь! – выкрикнул Оскар, снова и снова кидаясь на дверь. Двери здесь крепкие, так положено по технике безопасности. Стучащие в висках мгновения обратились вечностью в мыльном пузыре, в котором звуки отдельно от картинки. Крики, паника, растерянность. Том расширенными глазами смотрел на Оскара и чувствовал, что этот ужас страшнее всех пережитых. Страшнее всего – видеть, как твой любимый, самый дорогой человек остервенелым зверем бросается на преграду и не может ничего сделать с тем, что выдирает ему сердце, и ты тому виной. Том не пытался помочь, даже не подумал об этом, оцепенел в ощущении беспощадно рушащегося мира. - Мама… Мама!.. Терри хрипел в попытках дозваться до мамы, с каждой секундой теряя звук. Смотрел на неё широко раскрытыми глазами, не веря, что родная, любимая мама это делает, не веря, пусть больно от её рук на шее и не дышать тоже больно. Терри пытался пальчиками поддеть мамины пальцы, ослабить захват, но та сжимала лишь сильнее. Кристина обеими руками сжимала горло сына и смотрела на него немигающим взглядом. В её больном разуме смешались образы, она видела перед собой Джерри – не того, которого любила, и не того, которого сама родила. Она убивала того, кто её убил. Оскар бил в область заевшего замка ногой, не щадя суставы, бил плечом, врезаясь всем весом в проклятую дверь. Счёт идёт на секунды. Когда счёт пойдёт на минуты – может быть уже слишком поздно. Терри, там его Терри, его мальчик! Которого убивает родная мать. Из глаз Терри покатились слёзы, тело начинало слабеть. Непонятно, страшно. Больно. Если Терри умрёт… Том закрыл ладонью рот. Дышать сейчас не мог Терри, а Том забывал дышать. Замок с треском вылетел, от удара распахнулась дверь. Шулейман влетел в палату, ринулся к постели. Не рискнул вырывать Терри из рук Кристины, побоялся, что этим они вместе свернут мальчику шею, хотя не думал сейчас, действовал на голых инстинктах, рефлексах. Оскар силой разжимал руки Кристины, не заботясь о том, что может на осколки поломать ей кости в пальцах. Психически больные в острой фазе нечеловечески сильны, но родитель в аффекте защиты своего ребёнка – не слабее. Освободив Терри, Шулейман с силой оттолкнул Кристину. Сейчас не работало профессиональное понимание того, что такое психические болезни и психиатрические больные, что их не судят, как здоровых людей. Любые разумения отходят на задний план, когда твоему ребёнку грозит опасность, когда ему причиняют зло. Оскар бы своими руками убил Кристину за то, что она сделала, ей-богу, свернул бы ей шею, если бы не понимал, что это станет дополнительной страшной травмой для Терри. Оскар подхватил Терри на руки, отвернулся от Кристины, машинально прикрывая ребёнка собой. На Кристину налетели медики, удерживали, уложили, поставили успокоительный укол. Терри жадно дышал, закашливаясь, почти даже не плакал, ещё не успел осознать в полной мере, что произошло, всё вытеснили шок и непонимание, как мама так может. Разве она так может? Случайно сброшенный в пылу борьбы тортик лежал на полу, крышка отлетела. - Оскар, - Том сделал к нему шаг. Хотел сказать, хотел помочь, хотел как-то исправить катастрофическую ситуацию. - Не сейчас. Я занят, - сказал ему Шулейман и, бережно прижимая Терри к груди, быстрым шагом покинул палату. Его взгляд, которым удостоил Тома, тяжёлым камнем прошёл через тело и упал в кишки, сбив по дороге сердце. Не злость, не разочарование – в глазах Оскара Том увидел то, чему не мог подобрать названия. И это страшнее всего, и безнадёжно, и руки опускаются в ощущении наступающего холода, который никак не отогнать. Дело уже сделано. Выбор – последствия. Том никогда ещё не осознавал настолько сильно и мучительно, что каждый твой выбор имеет последствия. Первым делом Шулейман показал Терри врачам, прежде всего тем, которые по физическому здоровью, чтобы исключить травмы от страшного эпизода, и оказать помощь, если они есть. Повезло: Кристина не повредила Терри ничего в шее. Куда сложнее и серьёзнее дело обстояло с его психическим и психологическим состоянием. Терри перестал разговаривать, не отвечал ни на какие вопросы, сам не говорил, не смотрел на того, кто пытался с ним беседовать, лишь беззвучно плакал, просто слёзы текли из больших погасших глаз. Оскару было физически больно видеть своего мальчика таким поломанным, и, главное, он ничем не мог ему помочь сиюминутно. Терри нужно время. Терри нужна помощь. Это худшее, что может пережить маленький ребёнок – попытку матери его убить. Наивной – и отчаянно верующей – надежды на то, что пронесёт, это происшествие не станет фатальным, не осталось. Том всё испортил, очень быстро это осознал. Так и знал, что после вступления в брак не будет «долго и безоблачно счастливо». Вернее – не знал, не думал так, не ждал подвоха, но где-то на дне подсознания жили опасения за руку с травмированной уверенностью, что брак несёт им беду. Негативный опыт оставляет глубокие следы. Так и вышло – месяца не прошло как они женаты, а он уже всё испортил. Зачем, зачем он так настаивал на встрече Терри с мамой? Оскар же этого не хотел. А Том упёрся, как правильно хотел, умного и понимающего из себя строил, некстати поверив в себя. Зачем?.. Если бы Том мог, он бы вернулся в прошлое и закрыл рот до того, как задал первый вопрос о Терри и Кристине. Но прошлое не воротить и не изменить. Ужасно, невыносимо. Том не мог себя простить, сгрызал себя до костей и снова и снова, из страха и непринятия того, что всё испортил, убегая из реальности, строил в голове иллюзии, что всё повернулось иначе. Не поехали они в клинику, не настаивал он на встрече Терри с мамой. И у них с Оскаром всё по-прежнему прекрасно. По их отношениям прошла глубокая трещина, погасившая всё светлое. Если бы можно было всё исправить и не совершать эту ошибку… На протяжении дня Оскар не разговаривал с Томом, ему было не до него. Том смотрел на него, в основном занятого Терри, издали и не знал, что сказать, и не знал, надо ли. Есть ли смысл? Оскар на него даже не смотрел, больше не смотрел. Том кусал губы, всё глубже осознавая, что всё испортил. Это его стиль, его судьба – одна ошибка – и всё крахом. Неудачник? Нет, идиот, который сам всё портит. Том, как годы назад, призраком ходил по квартире. Ушёл бы сам, тихо и без скандалов, пока всё не обрушилось окончательно, но не хватало духа. Это его дом, и ему очень нужен Оскар, очень нужно их счастье на двоих. Том опустился в кресло и, облокотившись на колени, закрыл ладонями лицо. Что он наделал? Почему, почему, почему? Почему их брак не может быть счастливым, а не пойти трещинами сразу же? Том прикусил указательный палец правой руки, взгляд упал на кольцо на левой. Больше всего на свете хотел его сохранить, больше всего на свете хотел сохранить то, что у них есть. Было… Господи, почему, почему, почему? Худшее состояние – подвешенность. Отчуждённое молчание бьёт больнее обвинительных криков, больнее кулаков. Том уже наказан, наказан молчанием Оскара, наказан пониманием, что это не судьба зла к нему, это он виноват. Церковный брак нерушим. Тем больнее будет в вечном союзе после краха. И Терри жалко. За своими душевными муками Том и о нём думал, каково ему теперь, с тем, что мама пыталась его убить? Тут он тоже виноват, позаботился так, что теперь не знает, как собрать разбитое. Но больше мыслей занимал Оскар и собственное несчастье. К вечерней темноте Шулейман оставил Терри в покое и одного. Может быть, ему нужно побыть наедине с собой. Но далеко от детской Оскар не уходил. К вечеру Том не нашёл ни вовне, ни в себе никакой ясности. Зачем-то пришёл к комнате Терри и остановился на пороге. Чего хотел? Том не знал, он искал спасения. Терри сидел на полу, перебирал игрушки, не играя. Маленький мальчик, которому тоже уже успело достаться от жизни, потерянный, грустный, погружённый в себя. Том прошёл в детскую, не постучав, дверь была открыта. Сел рядом с Терри, сложив ноги по-турецки. - Терри, тебе плохо из-за того, что сделала твоя мама? Глупый вопрос. Терри не ответил, не посмотрел на Тома, с которым впервые оказался наедине. - Терри, твоя мама поступила так не потому, что она на самом деле хотела тебе зла, и не потому, что она тебя не любит. Терри поднял к нему взгляд. Есть контакт. Том не порадовался, не думал о том, что добился хоть какой-то реакции от глубоко ушедшего в себя ребёнка, он и не добивался контакта. Не имел никаких заготовленных фраз и плана. Он просто говорил. - Мама тебя любит, - сказал Том. Непохоже, что Терри верил. Как поверить после того, как тебя душила та, которая должна защищать. - Правда, Терри, твоя мама очень тебя любит, - продолжил Том без намёка на нажим. – Но она болеет. Это не твоя мама, а её болезнь совершила этот плохой поступок. У меня тоже так было, я ведь тоже болею, по-другому, но тоже. Джерри совершал очень плохие поступки, и я не знал, как мне с этим жить, потому что брал их на свой счёт. Я думал, что я плохой, что я не заслуживаю жить среди нормальных людей и никогда не смогу жить как обычный человек. Меня там не было, я не помнил, что Джерри делал, но думал, что виноват. Мне понадобились годы, чтобы понять, что это не так. Чтобы отделить себя от Джерри. Когда-то Оскар сказал мне одну фразу, очень правильную: «Если закон тебя не судит, почему ты должен осуждать себя?». Теперь я понимаю, что не несу ответственности за дела Джерри. Твоя мама тоже. Её там сегодня не было, это была не она. - Как это? – тихо-тихо, упадочно, но Терри задал вопрос. Оскар бы возрадовался маленькой победе, а Том не обратил внимания, только задумался над ответом, отвёл взгляд и голову чуть набок наклонил, придумывая, как объяснить. Привёл ту же аналогию, которую как-то Оскар рассказал Терри, не зная того. - Ты смотрел фильмы, в которых в человека вселяется какая-то сущность? У Терри не хватило сил на кивок, но он моргнул. - В этих фильмах человек больше не является собой, он то, что в него вселилось, хотя все продолжают видеть его, - сказал Том. – Человек, если вернётся, даже не вспомнит того, что творил, потому что это был не он, а то, другое в нём. Так и у тех, у кого серьёзные психические болезни. Когда-то психически больных даже считали бесноватыми, - он улыбнулся, приведя этот скудный факт о прошлом, осевший в памяти. – А в реальном мире это не бесы виноваты или какие-то сущности, это болезнь. Что-то случается, и человек заболевает, теряя себя, или может ничего не случиться, а человек всё равно заболеет. - Мама не будет помнить? – Терри немного изломил брови, на его лице начали появляться ещё какие-то эмоции, кроме глубочайшей отрешённой горечи. Том покачал головой: - Не будет. Такие люди, как я и твоя мама, не помнят, что происходило, когда болезнь была особенно сильна. Если ей рассказать потом, когда она поправится, она будет в ужасе и будет горько сожалеть. Но она не виновата. Терри задумчиво опустил взгляд, сцепил ручки. И поднял взгляд обратно к Тому с неуверенной просьбой: - Мы можем не рассказывать маме? – не знал, можно ли так. – Я не хочу, чтобы она расстраивалась. - Я думаю, что можем, - кивнул Том. – Твоей маме не будет лучше от того, что она узнает правду, я по себе знаю. Но это тебе решать, это твоя мама и твоя боль. - Я не хочу рассказывать, - теперь уже Терри отрицательно покачал головой, постепенно обретая уверенность. Помолчал и посмотрел на Тома большими просительными глазами: - Том, ты можешь попросить папу, чтобы он тоже не рассказывал? Я боюсь, что он меня не послушает. - Конечно послушает, - Том придвинулся ближе, улыбнулся широко и светло. – Ты знаешь, как сильно Оскар тебя любит? Ты даже не представляешь насколько. До Луны и обратно, - он вскинул руку вверх. – Оскар очень хочет, чтобы ты был счастлив. Он самый лучший отец. - Я знаю, - Терри слабо, неровно тоже улыбнулся. – Папа очень-очень хороший. А мама… - и снова поник, погрустнел, в глазах расплескалась потерянность. – Мама точно этого не хотела? - Точно, - заверил его Том, нисколько не кривя душой, он в это верил. – Твоя мама очень тебя любит. Я это знаю, потому что это знает Джерри, он видел, как твоя мама тебя любит, и Оскар это тоже знает, он вспоминает твою маму самыми добрыми и уважительными словами, потому что он восхищён тем, какая она для тебя мама, как она тебя воспитала. Том бы очень хотел, чтобы в своё время кто-то объяснил ему, как жить с его тяжелой психиатрией, чтобы помог, поддержал и просто был рядом. Чтобы объяснил, что это не конец. Но у него такого человека не было, ему пришлось одному барахтаться в океане чёрного дёгтя. Но он мог стать таким человеком для этого мальчика, который так же, как и он когда-то, заслуживает всего хорошего. Зачем продолжать круг боли? Можно всё изменить. Можно другому – маленькому, невинному и потерянному в нежданном ужасе жизни, каким сам был – дать то, чего не имел, то, что, знаешь, очень нужно. Тому не повезло в детстве, не повезло, когда был уязвимым, ничего не знающим об этой жизни подростком, и когда едва вступил во взрослость. Но сейчас он сам взрослый рядом с ребёнком, которому точно так же плохо. Терри ковырнул пальцем пушистый ковёр и через паузу печально, будто уже всё зная наперёд, спросил: - Мама никогда не поправится? - Поправится, - в отличие от Оскара, Том не счёл, что дать ребёнку ложную надежду хуже, чем быть честным и осторожным в обещаниях. – Шанс есть. Я ведь поправился. Я очень сильно болел, настолько, что меня четыре года просто не было, но меня смогли разбудить, потом я вновь сильно заболел и пропустил три года, но я здесь. - И мама по-прежнему будет меня любить? - Точно будет, - убедительно, чуть приглушённым тоном, каким говорил с Терри всё время, ответил Том. – Может быть, иногда ей будет тяжело, потому что такие болезни редко проходят бесследно, но твоя мама будет тебя любить, потому что она никогда не прекращала этого делать. Знаешь, однажды моя мама очень плохо со мной поступила… - Она тоже пыталась тебя убить? – Терри удивлённо и любопытно изогнул брови. - Нет. Но она убила меня морально. Она меня предала. Только она не болела. Но ни в тот момент, ни после мама не переставала меня любить. Просто так получилось. Чтобы понять это, мне тоже понадобилось много времени. - Почему так получилось? Том пожал плечами: - Потому что у каждого свои причины и своя правда. Мой брат, который в тот же день очень плохо со мной обошёлся и подставил, на самом деле тоже был жертвой в той ситуации. А моя мама поверила ему и встала на его сторону, потому что его она растила с детства, а меня на тот момент знала всего пару месяцев, и её пугают такие, как я, психически больные. - Меня бабушка тоже боится? – грустно спросил Терри. - Терри, ты не больной, у тебя только есть небольшие особенности. Но – да, - Том заправил волосы за ухо. – Моя мама – твоя бабушка – очень хочет относиться к тебе так, как ты того заслуживаешь, как к любимому внуку, но у неё не получается из-за её опыта. У Терри снова покатились слёзки, стёр их и потёр глаз. Не получалось совсем переключиться, хоть и вышел из чёрного оцепенения. Ему всё равно очень плохо. Том его обнял. Потому что так правильно. Человеку, когда ему плохо, нужен другой человек. Нужно тепло. Раз сейчас рядом нет никого другого, он может сыграть эту поддерживающую взрослую роль. Том уложил Терри себе на колени. Не знал, как надо. Но, может быть, надо именно так? Просто по-человечески. Том не видел, что в дверях стоит Оскар, Терри тоже. Не первую минуту уже стоит, смотрит и слушает. - У меня в детстве не было мамы, - говорил Том над мальчиком. – Из-за этого я горевал и много плакал. Я не хочу, чтобы ты пережил то же самое. Я хочу, чтобы у тебя была мама. Даже если сейчас она лишь образ, потому что её нет рядом, сохрани его светлым. - Я люблю маму, - сказал Терри, иносказательно дав обещание не отворачиваться и не забывать. – Я скучаю… А мама точно меня любит? Очень-очень хотел знать. Ему нужна уверенность в его пошатнувшемся мире. - На тысячу процентов точно, - ответил Том. – Ты сам это увидишь, когда твоя мама поправится. Теперь ты понимаешь, почему Оскар говорил, что тебе нельзя навестить маму? – добавил через паузу. - Почему? – негромко спросил в ответ Терри. - Оскар боялся, что встреча с мамой причинит тебе вред, и хотел тебя уберечь. В этот раз Оскар тоже не хотел, чтобы ты ехал к маме, это я настоял. Оскар образованный – он ведь психиатр, он очень хорошо понимает, как работают психические болезни, и вообще он очень умный. А я нет. Ты, наверное, думаешь, что все взрослые умные, всё знают и всегда поступают правильно, все дети так думают, но это неправда. Я, например, глупый, - откровенничал Том, склонив голову. – Я часто совершаю ошибки, я хочу как лучше и всё порчу. Мне очень стыдно перед Оскаром за то, что я к нему не прислушался, и мне жаль, что так получилось. Терри повернул голову, посмотрел на него снизу: - Ты не виноват. Я хотел увидеть маму. - Оскар наверняка считает иначе, и он прав, я не думаю о последствиях и очень во многом не разбираюсь, из-за этого опять получилось плохо, - сказал в ответ Том, не жалуясь и не напрашиваясь на сострадание. Потому что так просто есть. Он совершил маленькую ошибку с большими последствиями. - Если бы я не настаивал на своём, ты бы сегодня не плакал, - добавил Том. – Терри, мне очень жаль. Я знаю, каково это – когда вот так больно. Если ты хочешь кого-то обвинять в том, что произошло, обвиняй меня. Ни твоя мама, ни Оскар в этом не виноваты. - Я на тебя не обижаюсь. На папу и маму тоже. То, что ты сказал о маме, что она этого не хотела, это ведь правда, да? - Да, правда, - кивнул Том. – Твоей мамы там сегодня не было. - И мама меня любит? – Терри не уставал об этом спрашивать. - Очень любит. Ты самый дорогой человек в её жизни. Терри поднялся, посмотрел на Тома и, помедлив чуть, обнял крепко. Не как настоящего отца, с которым обрёл связь, а как близкого – через папу Оскара – человека, который ему помог. Том немного растерялся, но принял детскую благодарность, обнял в ответ и погладил мальчика по спине. - Всё будет хорошо, Терри, - тихо, на грани шёпота сказал Том над его ухом. – Обязательно. Оскар давно хотел обозначить себя, но не мог, не мог разрушить чудесный, целительный момент, в котором затаивал дыхание, удивлённо и благодарно любуясь Томом, который нежданно раскрылся с самой прекрасной из своих сторон и сумел помочь, и Терри, и ими обоими, нашедшими контакт в этот сложный и трагичный момент. Терри шмыгнул носом, поднял к Тому мокрые, покрасневшие глаза, но взгляд у него уже ясный, не такой разбитый. - Расскажи, как мама и Джерри познакомились, как полюбили друг друга, когда ещё учились в школе, - попросил мальчик. – Всё-всё расскажи. Хотел выслушать во всех-всех мельчайших подробностях. Для него две известные ему истории любви – это что-то невероятное и прекрасное, великое и вселяющее свет. Это якорь и опора, показывающие ему что-то незыблемое, что делает людей счастливыми. Эти истории – и то, когда своими глазами видел, как папа и Том друг друга любят – умиротворяли Терри и дарили чувство счастья. Но вспомнил то, что противопоставлено доброму свету. Сник, потух, плечи опустились. Терри опустил голову и сказал: - Джерри же предатель. Не надо про него рассказывать, это не история любви. Он не любил маму, раз он так с ней поступил. Том смотрел на него и чувствовал эту горечь потери веры в родителей, это одиночество и растерянность маленького человека, потерявшего опору. - Джерри не предавал твою маму, - сказал Том, понимая, что поворачивает на себя заряженный ствол. – Твоя мама заболела не из-за него. Терри поднял к нему удивлённый взгляд. - А из-за кого? Папа сказал, что это Джерри… У Шулеймана сердце громко оборвалось вниз. Сейчас Том расскажет правду – и пиши пропало. Терри отвергнет Тома, как сейчас не принимает Джерри, а он, Оскар, сам окажется предателем, обманувшим ребёнка. Но что он может сделать? Броситься вперёд и заткнуть Тому рот, прежде чем он наделает больше бед? Не успеет, что-то уже сказано. И как это будет выглядеть? Терри не дурак, он поймёт, что нечто не так. - Твоя мама заболела из-за меня, - признался Том. - Как? – Терри изумлённо, непонимающе изломил брови. – Вы же почти незнакомы. - Годы назад, когда ты ещё не родился, я по-другому относился к своему расстройству. Тогда я очень хотел избавиться от Джерри. Тогда он причинял мне огромные страдания, а я ничего не мог сделать, - Том говорил и не смотрел на Терри, не от чувства вины, не от страха перед последствиями, он просто рассказывал правду. – Я жил будто в ловушке из кошмаров. А однажды ко мне пришла твоя мама. Она искала Джерри и не знала, что нас двое, она подумала, что я – это он. Я солгал твоей маме, я сказал, что я и Джерри – братья-близнецы. Я знал, что Джерри очень любит твою маму, а я очень хотел сделать ему больно, хоть как-то отомстить за то, что он делал с моей жизнью. И я сказал твоей маме, что Джерри погиб пару месяцев назад. Для твоей мамы это стало ударом, который её подкосил, потому что она очень любила Джерри. Это был первый раз, когда я видел твою маму. Потом твоя мама пришла ко мне ещё раз, она была в плохом состоянии, плакала. Я не знал, что тогда она была беременна тобой. Я не знал, что мои слова так сильно на ней отразятся. Из-за этих переживаний твоя мама попала в больницу, когда носила тебя в животе. Она считала Джерри мёртвым, поэтому, когда Джерри пришёл к вам той зимой, её психика не выдержала и она заболела. Ребёнку нужна вера в родителей, иначе на что ему опереться в этом мире? Хотя бы в одного. Терри не заслуживает считать Джерри плохим и предателем, особенно сейчас, когда его ситуация с мамой обрела жуткий окрас. Том готов был взять на себя вину, которая принадлежит ему по праву, чтобы вернуть Терри веру. В конце концов, самое худшее, чем может обернуться правда – это то, что ему придётся переехать в соседнюю квартиру. Том это переживёт, его жизнь уже сложилась, а Терри только начинает жить, он слабее и уязвимее, ему нужно помочь, чтобы он не был с детства разбит и подкошен. Том жертвовал собой, чтобы Терри жил лучше, чем он. Наверное, это естественная и правильная цикличность жизни – делать жизнь нового поколения лучше, чем была твоя. Том договорил и замолчал. Терри молчал, смотрел на него, осознавая услышанное. Мама заболела, потому что считала Джерри отдельным человеком; потому что считала его мёртвым. Оскар тоже молчал, смотрел на них, напряжённо ожидая, когда грянет гром. Том дурак, его честность часто проявляется не к месту. - Джерри знал, что мама считала, что он умер? – заговорил Терри. Том особо не рассчитывал на продолжение диалога, но ответил: - Да. Терри молчал около десяти секунд, думал. И сказал: - Если Джерри знал, что маме из-за него будет плохо, зачем он к нам пришёл? Какая это любовь, если ты знаешь, что человеку, которого ты любишь, причинишь зло, и всё равно это делаешь? Это не любовь, - он покачал головой. Удивительно вдумчивые рассуждения для маленького ребёнка. Похоже, он не собирался винить Тома. Определённо не собирался. Для Терри после исповеди Тома ничего не изменилось, его мнение о Джерри осталось прежним. Терри подтвердил это следующими своими словами: - Всё равно Джерри виноват, что мама заболела. Она же не заболела раньше, а заболела после того, как он пришёл. Джерри не знал, что для Кристины его появление станет непосильным ударом. Том этого не сказал. Потому что не подумал об этом. Трагическая череда случайность привела к незавидному финалу, а вовсе не чей-то злой умысел. На его пороге Кристина, носившая под сердцем плод обречённой любви. Его ополоумевший выпад – желание ударить Джерри в ответ и больно. Хоть как-то. Как ему было доступно. И годы спустя уже Джерри на её, Кристины, пороге, не зная ни о ребёнке, ни о её пошатнувшемся психическом здоровье. Джерри не был причиной трагедии, но он стал её катализатором. Вопрос закрыт? Так странно, Том готовился принять участь отверженного, но этого не случилось, Терри смотрел на него без тени ожесточения, и быть тем, кто рассказывает затаённую правду, кто берёт на себя эту ответственность, тоже странно, и ещё страннее – что это хорошо закончилось. - Если хочешь, я могу рассказать о твоей маме и Джерри, - предложил Том. - Нет, - Терри отрицательно покрутил головой, - не хочу. И заметил папу в дверях. Том повернулся вслед за ним, застывшим со взглядом куда-то ему за спину, и тоже увидел. Они такие похожие, проняло волной нежного тепла до костного мозга. Одинаковые в своём разном возрасте, особенно глаза – шоколадные, по-детски большие и круглые, удивлённые его, Оскара, присутствием. Одного Шулейман полюбил, не ведая, что он так – так сильно – может, а второй возвёл эту любовь в квадрат и в абсолют. Его мальчики, один от другого. Оскар улыбнулся и поднял ладони: - Я вас немного подслушал. Не возражаете, если я к вам присоединюсь? – не дожидаясь ответа, он прошёл в детскую. Никто и не возражал. Только у Тома сердце взволновалось – Оскар всё слышал? Это вогнало его в смятение. Шулейман сел к ним на пол, с другой стороны от Терри. - Папа, а расскажи, как вы с Томом познакомились, - попросил Терри. Даже если одна история прекрасной любви для него разбилась, у него оставалась вторая. - Том поможет мне рассказывать? – Оскар вопросительно, пытливо взглянул на него. – Мало ли какие-то эпизоды в моей памяти отпечатались слабее. Том улыбнулся и кивнул. Конечно, он расскажет. Ему самому нравится вспоминать прошлое, пусть те времена были смутные и болезненные. - Когда-то много лет назад, - начал сказ Шулейман, - когда мне исполнилось двадцать четыре года, папа очень разозлился на меня и в наказание отправил работать по специальности… - Дедушка разозлился? – удивился Терри. – Он же добрый и никогда не злится. - Это на тебя он не злится, - мягко усмехнулся Оскар. – Люди меняются, раньше папа был строгим, по крайней мере, пытался. Терри подсел к нему ближе, привалился к боку. Шулейман продолжал: - Как ты знаешь, я окончил медицинский университет по специальности «психиатрия», и я должен был поработать в психиатрическом учреждении и вылечить хотя бы одного пациента. Папа выбрал для меня самое суровое место отработки, чтобы я не смог схитрить. В это же самое время Том находился в Центре принудительного лечения в Париже. Волею случая я попал именно туда и стал его лечащим доктором после череды других, которые не смогли найти к нему подход. Собственно, так мы и познакомились: Том узнал меня как своего врача, а я его как пациента и сначала вообще подумал, что предстоит лечить мне девушку, - усмехнулся. - Ты думал, что Том девочка? – тонким голосом спросил Терри. - Да. У него и сейчас черты лица весьма феминные, тогда, в условиях, где я не сразу увидел подробности его фигуры, и где все пациенты вне зависимости от пола коротко стрижены, это ввело меня в заблуждение. Но, когда Том заговорил, я понял, что передо мной не симпатичная девушка, а парень… Шулейман рассказывал и рассказывал, намного больше, чем подразумевала под собой «история знакомства». Том добавлял от себя немного: первое – не смолчал, когда Оскар лишь вскользь упомянул о том эпизоде со Стеном, когда Оскар его от Тома отогнал. Оскар в той ситуации повёл себя как герой – Том так и сказал и в красках рассказал, как Оскар его спас, хотя не был должен. Ещё комментировал первый этап их совместной жизни, когда был домработником. За те месяцы ведь столько всего было – не счесть. Мелочи, зачастую неприятные, но именно они стали фундаментом их невероятной истории. Том вспоминал со светлой улыбкой, с благодарностью, местами со смехом, потому что глупый такой был, дикий: планшетом пользоваться не умел, в джакузи упал и, испугавшись, побежал за помощью к Оскару, зато не побоялся ударить Оскара половой тряпкой по лицу. Всё это такое далёкое сейчас, будто из другой жизни, - и такое родное. Там Оскар совсем молодой, мажор, которому на него плевать, а Том совершенно не приспособленный к жизни. - То есть ты не сразу полюбил Тома? – в голосе Терри звучало разочарование, он представлял себе прекрасную любовь навсегда иначе. - Нет, - Оскар мягко улыбнулся и погладил его по волосам. – Любовь с первого взгляда – это влюблённость, она может перерасти в любовь, а может остаться всего лишь приятным приключением. Наверное, я сразу почувствовал к Тому что-то особенное, но именно полюбил я его лишь спустя годы. - Мне Оскар сначала не нравился, - тоже высказался Том, - он казался мне неприятным и грубым человеком, который ко мне несправедлив. Но уже в самом начале он стал тем, к кому я бежал за помощью. Оскар был мне очень дорог ещё до того, как я его полюбил, до того, как мы начали быть вместе как пара. Я не знаю, в какой момент его полюбил. Просто… - в паузе посмотрел на Оскара. – Однажды я понял, что он – мой человек. Только он. Во всех смыслах мой. Только с ним я могу быть. - После того, как я забрал Тома из Финляндии, он уже не работал на меня, - продолжил повествование Шулейман, обнимая греющегося под его боком Терри. – Мы жили вместе без каких-либо условий. К концу рассказа, растянувшегося на два часа, Терри совсем устал, глазки стали соловьиными, но он внимательно дослушал до последнего слова. У него сегодня сложный, очень насыщенный переживаниями день, поэтому начало клонить ко сну раньше обычного. Оскар поцеловал своего мальчика в макушку, погладил по голове, перебрав светлые прядки: - Пойдём, Терри. Поднявшись на ноги, Шулейман за руку отвёл Терри в его ванную, побыл с ним, пока он чистил зубы, и вышел в спальню, прикрыв за собой дверь, чтобы Терри мог переодеться в пижаму. Терри вернулся в спальню, вместе с папой расстелил кровать и забрался в постель. Оскар укрыл его и снова погладил по волосам. - Папа, можешь оставить мне на ночь свет? Ночник, - попросил Терри. Засыпать в темноте он никогда не боялся, даже когда был совсем маленьким, но сегодня особенный случай. Сегодня в темноте может стать слишком одиноко, некомфортно и страшно. - Конечно, - ответил Шулейман. Включив ночник, он погасил верхний свет, придвинул кресло к постели Терри и сел, чтобы подождать, пока мальчик заснёт. Терри закрыл глаза, сами уже закрылись. Прижал к себе папину руку, обвив ручками, в полудрёме это сделал, неосознанно. - Терри, остаться с тобой на ночь? – тихо спросил Шулейман. Терри слабо кивнул, не открывая глаз. Оскар изначально был готов к тому, что этой ночью – и не факт, что лишь этой – придётся охранять сон Терри, поскольку после сегодняшних событий одного лишь включённого света для покоя мало. - Мне нужно полчаса, чтобы подготовиться ко сну, - сказал Оскар, Терри его отпустил. – Спи, - встал и, наклонившись к Терри, поцеловал в лоб. – Я вернусь. В действительности ему требовалось время не на вечерние гигиенические процедуры, а для разговора с Томом. Том вышел из детской вслед за Оскаром, бесшумно закрывшим за ними дверь, и опустил глаза, наедине его покинуло то, что держало на плаву, Том по-прежнему чувствовал себя очень виноватым перед Оскаром и понимал, что эта ситуация ещё не разрешена, им предстоит серьёзный разговор. Ему предстоит принять последствия своего навредившего упрямства. - Оскар, прости меня, - негромко сказал Том, решив заговорить первым, так менее страшно и больно. – Я не должен был настаивать, ты ведь говорил, что встреча Терри с мамой не принесёт ему ничего хорошего, а я тебя не послушал. Я вообще не должен был лезть. Мне очень жаль, Оскар. Том неосознанными нервными, защищающимися движениями касался обручального кольца, крутил его на пальце, потому что ведь может его потерять. Может потерять то, что у них есть, даже если статус останется прежним. Потому что очень виноват, очень подвёл. Оскар простил бы нанесённый ему удар, он не злопамятный, но он не отмахнётся от причинённого Терри вреда. Это слишком значимый и глубокий урон. За сегодняшний день Том убедился, что эта его ошибка имеет очень большой вес. - Оскар, я прошу твоего прощения, - продолжал Том, не решаясь поднять взгляд, не имея на то моральных сил. – Я понимаю, что просто ты меня не простишь. Я даже не знаю, обойдётся ли для Терри эта ситуация или я буду виноват в его поломанной психике. Больно. Страшно. За Терри, что он будет таким же, как он, Том, но больше, конечно, за себя. Разве Том виноват, что хочет быть счастливым и больше никогда не терять своё счастье? Разве не заслуживает быть счастливым? Том взял паузу, пришлось, потому что очень эмоционально внутри, аж горло сдавливает. Закусил губы. - Оскар, прости меня, - повторил Том. – Если ты хочешь, чтобы я ушёл, пожалуйста, скажи мне это сейчас. Не давай мне ложную надежду. Но если можешь, то прости. Я больше всего на свете хочу остаться и сохранить то, что у нас есть. Я сделаю что угодно, чтобы заслужить твоё прощение. Оскар выслушал его молча, Том не видел, как тот на него смотрел – так и не поднял глаз. - Спасибо, - сказал Шулейман. Том наконец-то оторвал взгляд от пола, посмотрел на него удивлённо: - Что? - Спасибо, - спокойно повторил Оскар, и не издевался, не был равнодушен, смотрел прямо и мирно. – Не знаю, как ты подобрал слова, но ты помог Терри, благодаря тебе он заговорил и ожил. Я целый день пытался оказать ему помощь, но тщетно, а ты смог. За это я тебе очень благодарен – спасибо за то, что ты не остался в стороне и пошёл к нему, поговорил. - Наверное, только тот, кто знает, какую боль причиняют психические болезни, может понять и помочь тому, кому тоже от этого больно… - не очень уверенно предположил Том и вновь уронил взгляд. Обнял себя одной рукой, погладил ладонью плечо. – Я знаю, каково это, и я был с ним честен. - Спасибо, - ещё раз повторил Шулейман. – Прости меня за то, как я сегодня себя вёл. Я не должен был тебя игнорировать, это жестоко по отношению к любому человеку, тем более к тебе. Я был на сто процентов сконцентрирован на Терри и, честно говоря, не хотел тебя видеть, но я должен был тебе об этом сказать, а не наказывать молчанием. Так что я у тебя тоже прощу прощения. Я повёл себя очень некрасиво – когда всё хорошо, купаю тебя во внимании, а как только что-то случилось, отвернулся от тебя. Том вновь удивлённо вскинул к нему взгляд, вздёрнул брови. - Ты просишь у меня прощения? – переспросил. - Да. Я тоже виноват в этой ситуации. Объективно я виноват больше: ты не украл Терри и тайком отвёз к Кристине, ты не имеешь на меня рычагов давления, которым я не могу противостоять, я сам согласился отвезти Терри в клинику, значит, это уже моя ответственность. В пылу эмоций я переложил её на тебя, но сейчас понимаю, что твоя вина максимум в том, что ты поднял данную тему. Да и это не вина, поскольку ты не знал, что так получится, я тоже не знал. С Терри я всегда стараюсь быть осторожным, а ты хотел как лучше. - Ты на меня не злишься? – Том не верил своей удаче. - Я на тебя очень злился, - честно ответил Шулейман. – Настолько, что, как я уже сказал, не хотел тебя видеть. Сейчас нет. Я не обманываюсь, что разговором ты исцелил Терри, но меня отпустило. Если будут последствия, я буду с ними разбираться, прорвёмся, благо, мне доступны лучшие специалисты со всего света. И мне надо будет дополнительно встретиться с мадам Фрей, проработать своё манипулятивное поведение, - усмехнулся. - Поскольку, если каждый раз, когда что-то будет идти не по-моему, я буду от тебя отворачиваться, однажды ты кинешь меня с концами и будешь прав. - Не надо прорабатывать с доктором Фрей твоё поведение, - Том покачал головой. – Ты не манипулируешь мной постоянно, а то, что так получилось в этот раз – я сам виноват, мне стоило подумать о последствиях. - Справедливости ради, я довольно манипулятивная личность, - заметил Шулейман. – Сейчас я уже в том возрасте и уровне осознанности, чтобы это признавать. Мне бы очень не хотелось снова повести себя так, как сегодня. Мне-то с этого ничего, но я не хочу последствий, я не хочу, чтобы со мной ты чувствовал себя брошенным. Том перехватил руку рукой и дёрнул бровями, изломил их, глядя на Оскара – удивлён, он очень удивлён. Может быть, он заснул там, в детской, или ещё раньше и это всё сон? Или ударился головой и видит фантазийное видение? Разве может быть в реальности так, чтобы себя засыпал пеплом, а всё так легко разрешилось? Так сказочно. Эмоция удивления на лице Тома и Терри – совершенно одинакова. Поразительное зеркальное сходство, очаровательное и умилительное. - Если Терри продолжит расти таким похожим на тебя, мне придётся постоянно быть начеку и отгонять от него толпы поклонниц и поклонников, - усмехнулся Оскар и шагнул ближе к Тому. – Ты чего на меня смотришь, как написавший в ботинки щенок? Том вздрогнул, когда Оскар коснулся его руки – не ожидал прикосновения, не ожидал, что холод разрухи, в котором варился день, сменится теплом и разговором, в котором его даже не обвиняют. - Эй, - Шулейман перехватил его взгляд и накрыл ладонью его запястье. – У меня нет желания спасать ещё и твою психику. Меня на вас обоих может не хватить. Ты в порядке? Том кивнул и сказал: - Я очень удивлён. Я думал, что всё испортил, что наше счастье разрушено, а ты… я не ожидал такого разговора. - М-да, даже если бы я хотел тебя наказать, в том не было бы необходимости, поскольку ты умеешь наказывать себя лучше кого-либо, ты накрутил себя до состояния обречённого на казнь. Расслабься и не ищи подвоха, ладно? – Оскар взял Тома за руки. – Давай остановимся на том, что мы оба хороши, а то, что я ухожу в игнор, а ты думаешь, что я могу отвергнуть тебя за любой проступок, мы проработаем на следующем сеансе психотерапии. Забыл, - он отпустил ладони Тома. – Хоть я считаю иначе, наша любимая психотерапевтка нас учила, что прощение обязательно нужно проговаривать. Том, я тебя прощаю. Том понял – интуитивно почувствовал, что Оскар делает это для него, чтобы в нём не осталось червячков сомнений. Выпрямил ссутуленную спину, посмотрел на Оскара прямо и открыто: - Оскар, я тебя прощаю, - ответил ему тем же. И будто груз с плеч упал, дышать стало спокойнее и свободнее. Всё-таки психотерапия – великая вещь, она работает даже далеко за пределами психотерапевтического кабинета. - Ты точно на меня не злишься? Не сдерживаешь себя? – Том очень не хотел однажды узнать, что Оскар вновь проглотил свои чувства. - Точно, - кивнул тот. Том улыбнулся и обнял его. И поцеловал в губы скоротечно и невинно, ликуя душой и сердцем, что обошлось, прошла чёрная туча. - Оскар, как ты будешь спать в комнате Терри? – спросил Том. – Там ведь нет второй кровати, а его кровать маленькая. Может быть, вы ляжете в нашей спальне? Я могу поспать в другой комнате, если вам нужно быть только вдвоём. Шулейман отрицательно покачал головой: - Терри нужна привычная обстановка. - А как ты будешь спать? Может, вторую кровать в детскую занесём, позовём охрану, они помогут, - предложил Том, желая повысить комфорт Оскара этой ночью. - Если Терри уже заснул, а он скорее всего заснул, мы его разбудим, бесшумно занести целую кровать невозможно, - отказался Оскар. - Не нужно тревожить его покой. Ничего, одну ночь посплю в кресле, не развалюсь. - Тебе ведь будет неудобно, - Том жалостно изогнул брови. - Нормально будет, - усмехнулся Шулейман. – Зато мой сон в неудобстве едва ли будет глубоким, и я буду бдительно охранять сон Терри. А утром пойду в спа, на массаж, чтоб меня выпрямили и расслабили. Том в сомнениях куснул губу, не зная, какой ещё выход можно найти, помолчал. - Оскар, можно я тоже сегодня посплю в детской? Я могу лечь на полу. - Во-первых, Терри ночью может встать в туалет и споткнуться об тебя, во-вторых – просто не надо спать на полу. Если так хочешь, можешь спать в кресле у меня на коленях, ты миниатюрный, устроишься. Том кивнул, его устраивал такой вариант. О неудобстве он сейчас не думал. - И всё-таки – ты совсем не меня не злишься? – Том исподлобья посмотрел на Оскара. – Мне сложно поверить, что ты злился, а потом это просто прошло без следа. Негативные чувства ведь всегда оставляют осадок. Таков он – груз с плеч упал, но Том по своему обыкновению тянул его обратно, хоть и понимал, что не нужно, слову Оскара можно доверить. - Я совсем на тебя не злюсь, - сказал в ответ Шулейман. – Ты можешь спросить меня сотню раз, мой ответ будет неизменен. Хотя, пожалуй, моё терпение иссякнет скорее, чем я успею повторить тебе сто раз, что не злюсь, - усмехнулся. – Даже если утром Терри снова замолчит и будет совсем плох, злиться на тебя я уже не буду. Том мельком улыбнулся, вновь обнял его и чмокнул в губы. Шулейман не позволил ему отступить, схватил, резко развернул и, притиснув к стене, впился в рот настоящим поцелуем. - Так убедительнее? – поинтересовался Оскар, заглядывая Тому в глаза, и пальцем провёл по его щеке. – Веришь? Том улыбнулся и кивнул: - Да. И получил продолжение, второй поцелуй, столь же глубокий, крепкий и развязный, но менее быстротечный. - Оскар, тебе ещё не пора к Терри? – спросил Том с влёт сбившимся дыханием. Вопрос с потайным смыслом. Оскар его так целовал, что Том не мог не подумать, что он хочет большего, сам тоже бы не отказался. Но полчаса наверняка вот-вот истекут. - Сейчас. Шулейман отступил от него, вернулся к детской, от которой они отошли для разговора, и тихонько приоткрыл дверь, заглянул в комнату. Терри лежал на боку лицом к ночнику, льющему на него мягкий свет, уже спал, обнимая мягкую игрушку, которую сегодня взял с собой в кровать, чего не делал уже года полтора. - Думаю, у нас ещё есть время, - тихо сказал Оскар, закрыв дверь детской. – Едва ли Терри скоро проснётся, раз уже заснул. Я могу позволить себе немного задержаться, прежде чем вернусь к нему. Снова Тома к стене спиной развернул, прижал, целуя. Тому кровь ударила в голову и мощным горячим водопадом обрушилась вниз. Оторвавшись от истерзанных губ, Шулейман взял его за руку и потянул в спальню, опрокинул на кровать. Избавленный от футболки Том улыбнулся, лёжа на спине. Забив на правило постепенного продвижения по телу и поднятия градуса, Оскар припал к заманчиво беззащитному соску, мокро втянул в рот, крепко сжимая губами. Пока играл ртом с левым соском, правый тоже не оставил без внимания, обвёл пальцами нежный ареол, чередуя нажим и лёгкие дразнящие касания. Ущипнул за вмиг затвердевшую верхушку. Том запрокинул голову, выгнулся. Оскар лизнул его грудь от солнечного сплетения вверх и, блеснув взглядом в глаза и улыбкой-ухмылкой, сдвинулся ниже. Поцелуями, влажно-искушающими и поверхностными, прокладывал витиеватую дорожку вниз по животу Тома, попутно стягивая с него домашние спортивные штаны с трусами. Том рассеяно улыбался и елозил на покрывале, которое они не сняли с постели, подавался под ласкающие губы и руки. Штаны с бельём улетели на пол. Шулейман коснулся губами лобка Тома, оставил засос на гладкой коже, где его никто больше не увидит, кроме него. Кончиками пальцев коснулся члена Тома, взял и парой движений распалил ещё больше, до полной мучительной твёрдости и выступившего на головке влажного блеска. Том сжал в кулаках покрывало, комкал его, через раз вспоминая, что нужно дышать, что кружило голову, засасывая в самую приятную темноту непроизвольно закрывающихся глаз. Шулейман согнул ногу Тома и отвёл в сторону, склонился между его ног, и Том успел подумать – и испугаться, и возрадоваться, что Оскар будет ласкать его ртом так, как невыносимо приятно. Не определился, с какой стороны, не успел подумать. Но нет. Шулейман целовал кожу на внутренней стороне его бедра в самом верху, и прихватывал губами, и прикусывал, закинув его ногу себе на плечо. Том хватался то за покрывало, то за голову Оскара, зарываясь пальцами в его волосы. Немножко хотелось осмелеть до безобразия и надавить, уткнуть Оскара лицом в более конкретную цель. Совсем немножко. Но не успевал осознать это желание за сладостной лихорадкой реальных ощущений. Другое бедро, самую нежную его и чувствительную часть, постигла та же участь. Том крутился, метался, а бёдра оставались неподвижными в сильных руках. Прикусил сгиб указательного пальца и пальцы второй руки запустил Оскару в волосы. Непроизвольно на секунду представил, как выглядит со стороны – с согнутыми раздвинутыми ногами и головой Оскара между бёдер. От этого похабного образа по телу протянуло длинными волнами электрических мурашек. Оскар лизнул мошонку Тома, поддел кончиком языка, кольцом скользких пальцев водя по его члену – когда только успел сплюнуть в ладонь, Том пропустил. Оскар уткнулся лицом ему в промежность, казалось, будто дышал им, дышал им там, и Тома повело, он выгнул позвоночник до хруста, хватая ртом воздух. Напоследок поцеловав натянутые жилы между бедром и пахом, Шулейман поднялся к лицу Тома, поцеловал и стянул рубашку через голову, чтобы не тратить время на расстёгивание пуговиц. Ремень тоже сразу расстегнул. - Оскар, может быть, накажешь меня? – предложил Том. – Если злость была, она не могла раствориться бесследно, от неё осталась энергия. Лучше реализовать её сразу, приемлемым для нас обоих способом. - Скажи честно, ты хочешь, чтобы я тебя выпорол, и ищешь пристойный повод? – Шулейман усмехнулся и пытливо прищурился на Тома. Том смутился и помотал головой, но собрался для ответа: - Нет, не в этот раз. Я боюсь, что у тебя остался осадок и он будет тебя тяготить. - Ладно, возможно, я накажу тебя завтра, если тебе это необходимо для спокойствия, - согласился Оскар. – Но не сегодня, сейчас у меня иные намерения. Том улыбнулся и кивнул, протянул руки, приглашая его к себе, и охнул, закинул голову, когда Оскар опустился на него и вжался уже тоже обнажёнными бёдрами. Шулейман тут же воспользовался предоставленным простором и припал губами к его шее, впивался, пил, не оставляя на тонком, пульсирующем, беззащитном горле ни одного не тронутого места. Всосал и прикусил нежную кожу под нижней челюстью, обвёл языком выступ кадыка, более заметный и острый в таком положении. Поцеловал туда же и следом – в губы, в уголок налившегося яркостью рта. - Оскар… Том ждал, когда же они перейдут к основному действу, уже очень, очень хотелось, но Шулейман неожиданно перевернул его, поставил на колени и надавил между лопаток. - Опять? Оскар, почему ты в последнее время постоянно ставишь меня в эту позу? Ещё немного, и Том мог бы начать расстраиваться и обижаться, что Оскар его регулярно раком ставит, как какого-то нелюбимого, лицо которого не хочет видеть. - Если бы ты видел себя в этой позе, ты бы меня понял и не задавал вопросов. Какой ты… - ответил Шулейман с придыханием и лишённым смущения восхищением в бархатно понизившемся голосе. Всего словарного запаса не хватало, чтобы достойно, верно описать, каков же Том, поскольку больше всего подходило одно слово – шикарный, но и оно слишком бедное для отражения полноты того, что видел и чувствовал, глядя на него. Оскар провёл руками по бокам Тома, протягивая ладони по коже, и прижался щекой к его крестцу, куснул за верх ягодицы. Том подобрел, но от желания разобраться не избавился. - А в остальных нет? – он обернулся через плечо. - Ты во всех позах восхитительный и самый желанный для меня, - сказал Шулейман. – Но сейчас я хочу взять тебя сзади. Во-первых, эта поза даёт определённый простор для действий, что очень удобно, во-вторых – мне нравится, меня кроет от того, как ты выглядишь в коленно-локтевой, мне всякий раз сложно удержаться от искушения помедлить и полюбоваться тобой во всей отданной мне красе, - он огладил ягодицы Тома и взял за бедро. Том упёрся лбом в перекрещенные руки, что означало согласие быть в такой позе. Шулеймана немой ответ не удовлетворил, он, ущипнув Тома за бедро, уточнил: - Не обижаешься? - Я похож на обижающегося? - Не-е-ет, - протянул Оскар с хитрой широкой ухмылкой. И, просунув руку Тому между ног, тиснул его член, собрав в кулак и яички. Том издал непонятный звук, переходящий то ли в мычание, то ли в стон, поднялся на руках и попытался свести ноги, уходя от настойчивых сильных прикосновений там, где сейчас слишком чувствительно. Рука Оскара между бёдер не позволила их сжать, он с умеренным размахом водил кольцом пальцем по члену Тома, перебирал поджатые яички, обвёл большим пальцем горячую и мокрую, скользкую головку и прижал подушечкой отверстие уретры, будто бы случайно задел ногтем. Том с шипением и ощущением судороги внутри вскинулся, схватился обеими руками за спинку кровати, неподконтрольно разуму круто прогибая поясницу. - Оскар, прекрати… Если мы хотим заняться сексом, прекрати… - Том с трудом собирал слова в предложения, задыхался. – Потому что я не могу… Если Оскар продолжит так тискать ему между ног, он кончит, не успев начать. Оставив мучить выдержку Тома, Шулейман мягко шлёпнул его по раскрытой промежности. Пара секунду – дотянуться до флакончика смазки, отщёлкнуть крышку и вылить гель – и внутрь сразу два пальца. Том протяжно простонал, прогнулся сильно, весь натянулся, сжимая пальцами изголовье кровати, потому что Оскар точными движениями массировал самую чувствительную его точку. Это противозаконно – так сразу, без перехода и наращивания силы воздействия, направленно мучить острым наслаждением на грани боли. Нельзя так! Нельзя… А с губ срывались лишь долгие, переливчатые стоны, между которыми Том хватал ртом воздух, и не произнёс ни звука в сторону того, чтобы Оскара остановить, и сам начал подаваться на его пальцы. О, Оскар умел делать это так, что Том своё имя бы не назвал, если бы спросили. Полностью растворился в физических ощущениях, нарастающем жгущем удовольствии. - Оскар! – выкрикнул Том, совершенно не зная, к чему его призывает: пощадить или наоборот ни в коем случае не останавливаться и довести до полного беспамятства. Шулейман выбрал первый вариант и теперь растягивал мышцы Тома, не проникая глубоко, лишь у входа. Том начал дышать чуть спокойнее, отдыхая от той беспощадной атаки, но быстро начало не хватать глубины и той стимуляции, от которой сходил с ума. Том вильнул бёдрами. Оскар усмехнулся и придержал его за бедро: - Хочешь, чтобы я ещё тебя помассировал? - Хочу… - протяжно и тонко ответил Том и опустился обратно, лёг грудью на постель, показывая: «Я передумал, что мне это не нравится, я на всё готов». - Подожди, скоро всё будет. Вытянув из Тома пальцы, Шулейман смазал себя и толкнулся в него. Том раскрыл рот в длинном-длинном вдохе, немом звуке и закусил подушку, сжал пальцы в кулаки, так приятны ритмичные движения внутри. А когда Оскар сменил угол, с каждым ударом протягивая по его простате, Том закричал, вновь укусил подушку, но уже не хватало выдержки ею затыкать рот. Шулейман провёл ладонями по спине Тома, прокатился рукой вперёд, к его шее, и наклонился, прижимаясь грудью к его лопаткам, укусил за загривок, по-животному сжал зубами и не отпускал. От этого места, где зубы сжимали плоть, электричество разрядами потекло по телу. Том непослушными руками схватился за руки Оскара, держащие его поперёк живота, потом за его таранящие бёдра. Как и обычно, Том кончил первым, но Оскар не сильно отстал и вышел из него, сел рядом, переводя дыхание. - Мне пора к Терри, - сказал Шулейман, одеваясь. – Надеюсь, Терри не проснулся, а если проснулся, не заметил, что времени прошло в два раза больше, чем я обещал, неловко получится. - Ты оставишь меня здесь одного? – Том изломил брови. - Если Терри моё присутствие понадобится больше, чем на одну ночь, я обязательно что-нибудь придумаю, чтобы и тебя не бросать, - отвечал Оскар, застёгивая ремень, подобрал свою рубашку. – Сегодня оставайся здесь, ладно? – посмотрел пытливо, выжидательно. – Справишься? - Хорошо, - кивнул Том. Откинулся на подушку и пробормотал: - Тебе надо было не останавливаться на одном разе, чтобы я просто отключился и не заметил, что ты ушёл… - Я учту твоё пожелание, но сейчас у меня уже нет времени на его исполнение. Спокойной ночи, - Шулейман чмокнул Тома в щёку и направился к двери. В комнате Терри ничего не изменилось: горел ночник, смягчая ночную темноту, и в обволакивающей тишине в той же позе на боку в обнимку с игрушкой спал Терри. Оскар сел в кресло у его постели и приготовился к долгой ночи. Это маленькая жертва родителя для ребёнка. Понизив яркость экрана айфона, чтобы не потревожить ярким светом Терри, Шулейман коротал время за листанием интернет-страниц и социальных сетей, поглядывая на спящего мальчика. Том собирался провести эту ночь в одиночестве, но минут сорок лежал в темноте с открытыми глазами. Утянул сон незаметно, но через считанные часы выбросил обратно. Том открыл глаза после полуночи, удивительно не чувствуя желания немедленно закрыть их вновь и продолжить спать, как бывает обычно, когда просыпаешься среди ночи. Полежав с полчаса, Том понял, что едва ли заснёт обратно, что-то встало поперёк естественной потребности. Откинув одеяло, он оделся и, не включая нигде света, пошёл к детской. Том колебался, стоя перед закрытой дверью – Оскар там, и он должен его оставить, но тянущее сердце перевесило. Тихонько приоткрыв дверь, Том заглянул внутрь. Оскар дремал в кресле, судя по телефону в его опущенной на колено руке, он старался не спать, но сморило. Голова повисла вперёд, не имея опоры, закрытые веки и расслабленное лицо в жёлто-белом свете ночника. Несколько минут Том простоял, глядя на Оскара, на эту щемяще-нежную картину отца и сына, и подошёл к нему, мягко ступая босыми ногами по пушистому ковру. Том сел на пятки слева от Оскара и сложил руки на его бедре, положив на них голову. Он должен быть рядом, так по душе правильно. Теперь можно спать. Шулейман проснулся, потёр глаза и тихим-тихим шёпотом обратился к Тому: - Ты чего здесь? - К тебе пришёл, - ответил Том таким же шелестом. Оскар вздохнул и сказал: - Ладно, не буду тебя переубеждать. Залазь ко мне в кресло, нечего на полу спать. - Не надо, - Том качнул головой. – Мне удобно, правда. Если я с тобой, когда всё хорошо, значит, я с тобой и тогда, когда плохо. Позволь мне остаться, пожалуйста. И этим всё сказано. В здравии и болезни, в радости и горе. Том не намеренно следовал данному в стенах церкви обещанию, чтобы поступать правильно, а чувствовал. Чувствовал так. Наконец-то совпадало внутреннее с внешним, и то, как правильно – это и то, как правильно для него. - Ты здесь, - добавил Том, глядя на Оскара. – Ты и Терри здесь, а значит, моё место тоже здесь. Мы же семья. Физическое неудобство – это мелочь, когда хочется остаться. Оскар положил ладонь Тому на голову, погладил по волосам: - Ты утром не встанешь, если всю ночь проведёшь в такой позе. Хотя бы сядь на попу. Том улыбнулся: - Пойду завтра на массаж вместе с тобой. На этом закончили перешёптываться, чтобы не потревожить детский сон, да и всё главное уже сказано. Том заснул быстро, не ощущая никакого неудобства, зато купаясь в умиротворении. Шулейман боролся со сном, но снова проиграл, сложно не заснуть, когда ничем не занят ночью в полумраке. Близ рассвета Терри проснулся. Не в туалет захотел, просто проснулся без какой-либо причины. Посмотрел на папу, спящего в кресле, на Тома у его ног, и такое тепло взяло. Выбравшись из постели, Терри залез папе на колени, обнял за шею и, прикрыв глаза, замер так на долгие минуты. Если они здесь, то и он здесь, в этом кресле, с папой, который ради него остался. С ними обоими, которые его семья, где каждый любит каждого. - Папа, - тихо позвал Терри, заметив, что он проснулся, и заглянул в родное сонное лицо. – Тебе тут неудобно, ложись в мою кровать, а я в кресле посплю, я маленький, мне будет удобно. Оскар улыбнулся ему только губами и ответил: - Не надо. Если хочешь, чтобы мы все доспали эту ночь в комфорте, пойдём в нашу с Томом спальню. Согласен? Терри незамедлительно кивнул. Шулейман поднялся с ним на руках, осторожно поддерживая, чтобы не соскользнул. Потеряв опору, Том упал на пол, проснулся от этого, непонятливо нахмурился. Оскар помог ему подняться, одной рукой держал Терри, на другом плече его вис сонный-сонный Том, и второй рукой обнимал его за талию и придерживал. Посмотрел на одного, на другого – и таким счастливым себя почувствовал в этом моменте, где его самые любимые его облепили – и ни капли не тяжело держать и вести обоих, за обоих отвечать. Оскар чмокнул Терри в щёку и Тома поцеловал в висок. Возможно ли быть более счастливым? Возможно, если так будет всегда. Чёрт. Лишь по пути в спальню Шулейман вспомнил, что Терри туда лучше не вести. Не следует класть ребёнка в постель в свежих пятнах смазки и спермы, непременно остающихся после каждого секса. - Терри, я забыл, что в нашу с Томом спальню сейчас нельзя, там бельё грязное. - Вы ели в постели? – это первое, что Терри пришло на ум. - Пили, - сказал Оскар. – Том пролил свой напиток на кровать, я не стал будить Грегори, чтобы он убрал, поскольку мы не собирались сегодня спать в той комнате. Решил в этот раз солгать, сочтя настоящий момент неподходящим для объяснения нюансов родительской интимной жизни, сейчас все хотят спать. Том спал стоя, держась за плечо Оскара, и не собирался возмущаться, что его сделали крайним. - Мы пойдём в другую спальню, ты не возражаешь? – спросил Шулейман. - Хорошо, пойдём в другую, - согласно кивнул Терри. – Только не в ту с трюмо, можно? Оно выглядит как в том фильме и пугает меня. - Почему ты раньше не сказал, что боишься? – удивился Оскар. – Утром я прикажу, чтобы это трюмо вынесли. - Не надо, - Терри покачал головой, - оно красивое и нравится твоим подругам. Днём оно меня не пугает, я только ночью не хочу спать с ним в одной комнате. Том поднял голову, полуспящим, несфокусированным взглядом посмотрел на Оскара, пытаясь понять, почему они остановились и о чём говорят. - Мы будем спать в другой спальне, в нашей бельё грязное, - пояснил тот. - Папа, - Терри вновь обнял его за шею, заглянул в глаза. – А можно мы ещё раз съездим к маме? - Ты хочешь снова её навестить? – Шулейман сдержал удивление, он полагал, что после сегодняшнего, уже вчерашнего, Терри едва ли захочет снова повидаться с мамой. - Да. Может быть, в этот раз ей будет лучше, и ты будешь со мной. Можно? - Можно, - согласился Оскар. – Мы выберем день и поедем. Шулейман выбрал спальню вообще без зеркал, уложил Терри, помог Тому и, раздевшись до белья, лёг между ними. Остаток ночи они провели спокойно. Утром Терри не откатился назад, он разговаривал и выглядел довольно-таки спокойным и жизнерадостным, как обычный ребёнок, в жизни которого не произошло никакой трагедии. Детская психика очень пластична и быстро восстанавливается. Но к психиатру Шулейман Терри всё равно отвёз, потом к психотерапевту, поскольку пускать на самотёк ситуацию нельзя, последствия могут быть отсроченными, даже если они и сразу тоже проявились, травма может затаиться на годы и лишь потом выстрелить кровавым цветом психического нездоровья. У него уже есть больной Том, одного ему хватит, с ним Оскар допустил множество ошибок, упустил время из-за своей молодости, безалаберности, самоуверенности, но за психическое благополучие Терри он будет бороться и будет делать это не в одиночку. - Терри, если тебе неспокойно ночью, ты можешь спать с Малышом, - предложил Том после совместного обеда. - Он большой и сильный, он тебя от всего защитит. - Малыш спит не с вами? – удивлённо спросил в ответ Терри. - Нет, Оскар против животных в спальне. Терри подумал, посмотрел на папу, на Тома и сказал: - Да, пусть Малыш спит со мной, если можно, он как большая-большая мягкая игрушка, ещё и тёплая. Папа, - посмотрел на родителя, перехватил руку рукой, - а можно Жерль тоже будет спать в моей комнате, без клетки? Я утром всё уберу, что он напачкает. - Конечно можно, - мягко разрешил Шулейман. – Убирать не нужно, этим займётся Грегори. Вечером, когда Терри уже лёг в постель, Том позвал Малыша и указал ему: - Малыш, в кровать! Командам его никто не учил, но простые команды Малыш понимал, подорвался с места, запрыгнул на кровать, едва не растоптав Терри, и лёг позади него. Терри посмеялся, тронул его шкуру. Теперь у него есть большая-большая пушистая нянька. Вольно восседающий на подоконнике попугай, которого пока что обделили вниманием, нахохлился, раздражённый присутствием собаки. Оскар рассказал Терри историю на ночь и поцеловал в лоб. Жерль перелетел на кровать и улёгся на одеяле, не мог допустить, чтобы его маленький человек спал с какой-то другой зверюгой без него. Ревнивый. Закрыв за собой дверь детской, Шулейман сказал Тому: - Я удивлён твоим поступком, не ожидал, что ты отдашь Терри Малыша, ты же не любишь делиться. Том пожал плечами: - Ты всё равно не разрешаешь мне брать Малыша к нам в постель. Пусть спит с Терри, если ему это поможет. Животные хорошо спасают от одиночества и плохих мыслей. - После такого благородства с твоей стороны мне сложно не отменить запрет, - Оскар обнял Тома, коснулся губами его ушной раковины. – Хотя нет, мы регулярно занимаемся сексом перед сном, в это время собака будет мешать. Пусть продолжает спать отдельно от нас. – Отстранился, посмотрел с лукавым прищуром. – Или это твой хитрый план, чтобы забрать меня? - Зачем ты так быстро меня раскусил? – шутливо ответил Том. – Я не успел насладиться чувством, что я умный. Да, я должен был предложить Терри что-то взамен, чтобы он отпустил тебя. - Хитрый… - протянул Шулейман и поцеловал Тома у уха, ведя пальцами по его позвонкам. Во время второго визита Кристина вела себя спокойно, она никак не реагировала ни на сына, ни на двух других гостей. В этот раз Шулейман не отходил от Терри. - Папа, а можно мы будем регулярно навещать маму? – потом попросил Терри. – Раз в месяц или два. - Я не возражаю, - сказал Оскар, хотя, конечно, предпочёл бы держать Терри подальше от психиатрической клиники. – Если твоей маме не станет хуже, мы можем её навещать. Например, в последнюю субботу каждого месяца. Терри кивнул, улыбнулся. Пусть мама будто бы спит с открытыми глазами, пусть в прошлый раз она сделала больно, ему очень важно её видеть. Терри не одиноко, у него есть самый лучший папа и дедушка приезжает, но она же мама. И больных ведь нужно навещать, чтобы они не грустили так сильно. Терри быстро перестал бояться засыпать в одиночестве, но Малыша при себе продолжил оставлять, засыпать с этим тёплым и меховым гигантом под боком очень уютно, а Малыш, как положено порядочному псу, всю ночь прилежно охранял детский сон и не думал куда-то отлучаться, ему в радость, что его пустили на кровать. Жерля Терри тоже не обижал, попугая он тоже оставлял на ночь в комнате, только переселил со временем в клетку, дверцу которой оставлял открытой.