Семья

      

Мы — толпа,

И мы выходим тебе навстречу.

Вспышка у меня наготове. Мне, правда,

Нужна твоя фотография.

      

Превосходно,

      

Мы будем фантастически смотреться вместе!

Lady Gaga, Paparazzi©

      Всё больше появлялось фотографий Оскара с Терри, люди всё больше их обсуждали, строя теории, что же за ребёнок рядом с ним. Шулейман решил, что пришло время сделать официальное заявление. Дал своим людям задание созвать пресс-конференцию из журналистов избранных изданий. Терри он собирался представить лично, в связи с чем выдвинул ряд строгих правил, которым журналисты должны следовать неукоснительно.       - За раз должен говорить один человек, - говорил Шулейман, сидя перед журналистами. – Разведёте гомон – я прекращу пресс-конференцию. Никаких вспышек – вообще. Увижу вспышку – тот, кто меня не послушался, пойдёт вон отсюда.       Всё это уже было освещено заранее, журналисты подписали согласие с правилами, но Оскар на всякий случай их повторял перед всеми. С Терри он тоже заранее поговорил, подготовил его к этому мероприятию, но не расслаблялся, переживал, что писаки могут ему навредить. Множество голосов наперебой может привести к сенсорной перегрузке. Мелькание вспышек и здоровую, нормотипичную психику может вывести из равновесия.       Пресс-конференция началась. Шулейман отвечал на вопросы и, когда посчитал нужным, вывел Терри к журналистам. Зал притих, журналисты смотрели на Терри, Терри смотрел на них, переводя взгляд с одного человека на другого – так много новых лиц, очень много. Терри посмотрел на папу. Оскар ответил на его взгляд, чуть сжал его ладошку, показывая, что всё хорошо, он рядом.       К Терри обращались лишь с позволения Оскара. Спрашивать его о чём бы то ни было и не имело особого смысла, так как главное Шулейман уже рассказал, но журналисты хотели урвать больше информации, больше материала, раз уж выдалась такая эксклюзивная возможность. Всем известно, что Оскар Шулейман не даёт интервью, он сам рассказывает на своих страницах в социальных сетях о своей жизни, что хочет, а с журналистами не знается. Это ещё и эксклюзивная возможность пообщаться с его наследником до того, как он подрастёт и откажется говорить. Терри без преувеличения наследный принц. Одна статья и вышла с таким громким заголовком – «Французский принц». Обложки трёх изданий украсили совместные фотографии Оскара и Терри. Одну – фотография всей семьи в лице Оскара, Терри и Пальтиэля. Оскар не планировал, что папа выйдет к журналистам, позвал его с собой, чтобы он был с Терри за сценой, но Пальтиэль не захотел оставаться в тени и присоединился к ним, демонстрируя выдержанную гордость за внука. Запоздало Оскар подумал, что надо было и Тома пригласить. Из-за папы нехорошо вышло, что вся семья в сборе, а он остался в стороне, дома сидит.       Ещё одну обложку занял один Терри – очаровательный белокурый мальчик, у которого большое, большое будущее. Теперь он знаменитость, один из самых именитых детей в мире. Шутка ли – Оскар Шулейман обзавёлся потомством – сыном, наследником. Шутка ли – Оскар Шулейман, в котором многие оправданно сомневались, что он когда-либо остепенится, ныне родитель, любящий и ответственный, и похоже, что он чувствует себя органично в этой роли. Представление Терри миру – грандиозное событие. Для мира. Не каждый день рождаются такие дети. Такие, которые вырастут новыми сильными мира сего.       Уже поздно исправлять, что не позвал Тома на эту пресс-конференцию. Шулейман пригласил его на другую.       - Терри не твоя семья. Но ты – моя семья, - Оскар прижался лбом ко лбу Тома, смотрел в глаза. – Это будет интервью для нас двоих.       Том согласился. Усердно готовился: одежду новую по этому случаю купил, долго стоял у зеркала, укладывая волосы без укладочных средств, просто расчёской и пальцами.       - Я похож на студента, - Том отвернулся от зеркала, улыбнулся Оскару чуть неловко. – Студента-переростка.       Такие ассоциации вызывала одежда в официальном стиле, которую почему-то выбрал: рубашка, жилетка, зауженные брюки.       - Ммм, - Шулейман подошёл к нему. – У меня сегодня будет со студентом? Здорово. О-о-о, - протянул, загоревшись глазами. – Давай поиграем – потом или вместо – в католического священника и его прихожанина.       - Но ты не католик.       - И что? Если я наряжусь раввином, меня потом в синагогу не пустят, а вдруг я захочу, - Оскар посмеялся, шутил. – Падре и кто-то – это классика сексуальных игр, которая не обязывает к соответствующему вероисповеданию. Меня никогда не цепляла данная игра, но сейчас я представил её с тобой – это другое дело, я с удовольствием попробую.       - Кто такой падре? – спросил Том, он знал, но вылетело из головы.       - Католический священник, такой человек в чёрном одеянии с белым квадратом на воротничке, - Шулейман приложил два пальца к центру горла. – А ты будешь моим учеником, - привлёк Тома к себе, ухмыляясь. – Хотя нет, ученик – это что-то о педофилии. Будешь учеником вечерней школы, взрослым парнем, который запутался в жизни и пришёл ко мне за спасением, не ведая, что спасения тебе со мной не найти, лишь большее падение, но тебе это понравится.       - Хорошо, давай попробуем, - Том кивнул, улыбнулся.       Ролевые игры его всегда смущали, но есть в них нечто интригующее, завлекательное, из-за чего никогда не отказывался. Том неуверенно, но с удовольствием открывал для себя новое, новое и новое. Вместе с Оскаром. Новые грани чувственности, новые грани удовольствия, новые грани совместного, слитого воедино опыта.       Совместное интервью прошло удачно, Том очень старался не ударить в грязь лицом. А перед тем волновался, крутился у зеркала, нашёл в своём внешнем виде сотню изъянов и тщетно пытался усмирить непослушные кудри.       - Зря я выбрал этот наряд, - Том вздохнул и опустил руки вдоль тела. – Нелепо выглядит.       - Переоденься, - Оскар пожал плечами.       - У меня больше нет подходящей одежды, - Том обернулся к нему. – Вся или спортивно-домашняя, или… свободного стиля.       - Эй, забей, - Шулейман подошёл ближе. – Будь собой, - поймал руки Тома и поцеловал костяшки пальцев. – Меня ты устраиваешь в обычном своём виде, а на остальных плевать.       Том дёрнул бровями, изломил их домиком в эмоции удивления. Это правда? Том патологически не мог привыкнуть к таким словам от Оскара, к таким нежным, наполненных глубоким смыслом жестам, каждый раз обескураживал, обезоруживал и трогал до основания сердца.       - Правда? – озвучил Том.       - Я не склонен к лести, - ответил Шулейман, спокойно глядя ему в глаза. – Так что посмотри на себя, - он развернул Тома к зеркалу, - покажи миру средний палец и расслабься. Раз я тебя выбрал, ты лучший.       - А без тебя я кто? – Том взглянул на него.       - Без меня ты патологически тревожный, вечно сомневающийся идиот, - Оскар весело усмехнулся, обняв его за плечи. – Со мной тоже, но я тебя уравновешиваю.       Том вернул внимание к зеркалу, оглядел себя и через паузу произнёс:       - Наверное, я останусь в этой одежде. Для чего-то же я её купил.       Увереннее Том себя не почувствовал, но спокойнее – пожалуй. Интервью прошло без неудобных моментов, а фотосессия после Тому понравилась. Это новый опыт, ещё одно совместное – что увидит мир. Их фотографии – красивые, холёные, эффектные – производили впечатление. Будто он тоже часть этого недосягаемого мира белых орлов с вершины горы. Он и есть часть, просто склад и мироощущение у него другие. Постфактум Том задумался и прочувствовал, что это – совместное интервью – что-то большее, большее, чем когда Оскар сам выборочно делился им, тем, что делит жизнь с ним, в своих социальных сетях. Интервью – это очень открытое заявление миру – я с ним. О чём это говорит? О том, что отношение Оскара к нему очень серьёзно и однозначно. А сам Том, каково его отношение? Такое же – он хочет сохранить навсегда то, что у них есть, и это тёплое, уравновешенное осознание вызывало улыбку на лице. Спасибо доктору Фрей за то, что научился выходить из своего внутреннего хаоса.       У Тома расширились глаза – и зрачки, а челюсть отвисла, когда он увидел Оскара в чёрном одеянии католического священника, с зачёсанными и уложенными назад лощёнными волосами. Ему это чертовски шло. Они не договаривались, что будут играть сегодня, сейчас, толком не обсуждали ещё сценарий и детали игры, сам Том был одет в свою обычную домашнюю одежду, но забыл об этом, не мог оторвать глаз от Оскара. Шулейман решил сымпровизировать и устроить игру сейчас, без подготовки, без полного антуража.       Оскар поправил воротничок с той самой белой деталью, о которой говорил, и Том сглотнул. Сердце стучало сильнее и быстрее, переползая к горлу. Ощущал это, как и то, что не может не смотреть, забывает моргать. Оскару чертовски шёл этот наряд, этот образ. Если бы все священники были такими, Том бы ходил в собор. Если бы был один такой. На ум раз за разом лезло слово «чертовски». Наверное, неправильно так определять божьего человека, Том испытал совестливый укол, но не мог изменить своё видение. Свою реакцию на него – мощную, падкую.       - Сын мой, по какому поводу ты пришёл ко мне? – Шулейман нарушил тишину.       Сейчас он и говорил иначе, в ином стиле, с иными интонациями. Это тоже чертовски сексуально. Том принял, что гореть ему в аду за свои ассоциации.       - Я… - Том открыл рот, замялся, не отводя взгляда. – Я грешен, падре. Я запутался в жизни и пришёл к вам за спасением.       Что подразумевал под «я грешен», Том понятия не имел. Значит ли это, что он… падший, очень? Неважно. Том использовал предложенную Оскаром версию и не думал, лишь мелькнула мысль, стоит ли ему переодеться во что-то более подходящее «для храма». Не нужно, они уже начали, он втянулся.       - Садись, сын мой, - сказал Оскар. – Выслушай проповедь.       Тома даже не коробило это обращение «сын мой», которое могло вызвать ассоциации с детско-родительскими отношениями, что антагонист секса. Том вновь сглотнул, проталкивая слюну по пересохшему горлу. Сел на стул, как примерный мальчик положил руки на колени и склонил голову.       Шулейман открыл маленькую книжку и начал читать на латыни. Чёрт побери, он вправду читал настоящую проповедь – Том этого оценить не мог никак, но верил, погружался в атмосферу, что подобно капле смолы захватывала и пленяла. Оскар латынь учил, потому проблем с произношением у него не возникало. И это тоже чертовски сексуально – то, как он произносил непонятные слова, то, как при этом выглядел. Его голос – глубокий, негромкий, но звучный, отражался от стен.       Том вновь и вновь ловил себя на том, что сидит с приоткрытым ртом, челюсть отяжелела и отвисала. Он сражён наповал – и вправду верилось, что вокруг не привычная обстановка, а стены собора; с пары икон, которыми Оскар дополнил обстановку, смотрели Иисус Христос и Богородица. Шулейман перевернул страницу. Том чувствовал, что в штанах напряжено и тесно. Без единого прикосновения, без намёков. Автономно и горячо. От Оскара исходила такая аура, что Том ощущал, что тело становится мягким, податливым – уже поддавшимся ему. Даже проскакивали опасения, что может кончить просто так, не дождавшись ничего большего. Просто от того, насколько захватило поле Оскара, его образ, его голос. У Тома дыхание глубокое, желающее. Зрачки огромные абсолютно, глаза – чистый чёрный космос.       Том чувствовал между ног тянущую ломоту, часто сглатывал, непроизвольно заёрзал и чуть развёл ноги. Чтобы легче было переносить взбухающее желание. На плечо легла рука, обожгла прикосновением через ткань, пустила по нервам ток, подчинив себе тело ещё больше.       - Чтобы избавиться от искушения, ему нужно поддаться, - голос сверху.       Как приговор. Как благословление. Том не понял, как разобрал посыл следующего прикосновения, как подчинился ему, поднялся на ноги. Оскар развернул его спиной к себе, уперев руками в стену левее иконы, одним движением стянул с него штаны с трусами и опустился на колени, припал к Тому губами, растягивая в стороны его ягодицы. Том задохнулся, открывал рот и не мог протолкнуть воздух через горло. От этого ни капли паники, самосохраняющие рефлексы организма отключились. Всё внимание там, где влажные прикосновения губ и языка распаляют пожар до агонии.       Том прогибался и запрокидывал голову. А Оскар крепко держал его за бёдра, вдавливая пальцы в плоть, и вылизывал так, что у Тома последние мысли снесло тёмным цунами. Так, словно это он – искушение, которому Оскар с удовольствием, со вкусом, с пылом самого дьявола поддаётся. Делит на двоих грехопадение. Долго, сильно, делая его мокрым с обеих сторон. Том хрипел на выдохах, захлёбывался стонами.       Язык сменили пальцы – проминали, массировали. Том пытался вспомнить, как дышать. Как не дрожать нетерпеливо от сильных, уверенных касаний там. Плавящее, плавкое возбуждение тянулось вязкими нитями и текло. Тело, такое ненасытное в своей похоти, извивалось и обмякало, раскрывалось, отдавалось спасителю, который не спасёт душу от преисподней. Он не пожалеет.       Том сорвался на громкий, протяжный стон, когда Оскар медленно, но одним слитым движением ввёл в него палец. Там, внутри, трепетали стенки, горели, просили. Том кусал губы. Повторял про себя: «Молю… возьми». Вслух не мог, нет воздуха. Том исходил на жалобные стоны, руки, которыми упирался в стену, немели. С икон смотрели Святые.       Считанные минуты выворачивающей внутренности, греховной прелюдии – вечность. Шулейман поднялся, расстегнул брюки, оставшись в своём чёрном одеянии, и, взяв Тома за бедро, упёрся в него головкой члена. Толчок – и небо стремительно полетело к земле. Том хватал ртом воздух, ему настолько хорошо, что даже плохо. Глаза закатывались, голова начала кружиться. Том откинул голову Оскару на плечо. Движения внутри – неумолимые, в пульсирующей, жаждущей плоти. Толстый, умопомрачительно приятный, идеальный для него член вбивался в воспалённое желанием нутро. У Тома колени подгибались.       Оскар оттолкнул его, развернул и усадил на подоконник, так, что Том откинулся спиной на стекло, задрал его колени к подмышкам и снова вошёл. Том цеплялся взглядом за белый квадрат на застёгнутом чёрном воротничке, и всё остальное вокруг расплывалось. Лишь эта деталь, намертво въедающаяся в память, и лицо Оскара – падре – любящего его до отлёта сознания. Том кончал с криками, с судорогой, прижимая к себе Оскара. Забрызгал себе всю футболку.       - У меня в какой-то момент ноги отнялись, - Том улыбнулся, сидя на полу.       Не мог устоять на ногах, а до кровати не смог бы дойти.       - Я заметил, - отозвался Шулейман и щёлкнул зажигалкой, прикуривая. Прищурился, взглянув на Тома. – Как тебе падре?       Том вновь – шире, немного пьяно от впечатлений – улыбнулся:       - Мне очень понравилось. Мне всегда с тобой невероятно хорошо, но это… даже не знаю, как описать. – Смутился, но продолжил говорить. – Меня сразу от тебя повело, мне казалось, что я закончу, не успев начать.       Оскар одобрительно кивнул. Том взглянул на икону и спросил:       - Оскар, что ты будешь делать с иконами?       Шулейман пожал плечами, достал изо рта сигарету:       - Заброшу в подсобку. Но лучше продам.       - Может, оставим? – Том заправил прядь волос за ухо. – И одежду тоже… оставишь? – глаза блестели, горели по-детски бесхитростной хитринкой, Том потупил взгляд. - Вдруг мы захотим ещё раз?.. – все его ненамеренные ужимки выдавали, что, похоже, он захочет повторить, ему очень приглянулся падре. – Можем поиграть, будто я пришёл на исповедь каяться в грехах, и ты меня за них накажешь…       Оскар приложил ладонь к груди:       - Падре обязан помогать страждущим.       Том улыбнулся, посмеялся с этого момента – какой стыд об этом думать, это предвкушать. Но как не думать и не делать, когда это так прекрасно? Том с удовольствием испытывал новое. С Оскаром можно всё. В любви не может быть ничего постыдного, да? Том приходил к мысли, что да, даже если в частных случаях любовь обретает оттенок богохульства.       

***

      Тот лондонский журналист, который пытался шантажировать Тома, что знает правду о его прошлом, чтобы выудить информацию о недавно на тот момент случившемся разводе, так этого тогда и не сделал. Но он ничего не забыл, хранил неопровержимые доказательства того, где и по какой причине Том проходил принудительное лечение. И решил, что сейчас, когда вокруг Оскара Шулеймана поднялась шумиха в связи с его официальным заявлением о ребёнке, подходящий момент для разоблачения. Подходящий момент, чтобы влить в уже горящее пламя керосина.       Шулейман удивился, увидев с утра, сколько новостей пестрят именем Тома – и его именем, конечно. Ушлый журналист-разоблачитель не умолчал и о том, что именно Оскар Шулейман был лечащим врачом Тома в Парижском Центре принудительного лечения для особо опасных преступников и он увёл Тома с собой после выписки. Скандальная правда. Писаки один за другим подхватывали эту тему, обсасывали подробности и задавали в своих статьях новые, новые, новые вопросы.       Оскар без труда выяснил, кто автор сего вброса. Тот журналист и не скрывался, не попросил никакой защиты, он бесстрашно наслаждался своим часом славы, произведённым на общественность эффектном, хотя глупцом он не был и прекрасно сознавал, с каким опасным человеком играет, но пошёл ва-банк. Оставалось загадкой, как же он раздобыл сведения из столь закрытого заведения, куда в своё время даже матёрая, оснащённая по последнему слову технических возможностей служба безопасности Шулеймана с трудом могла пробиться. Журналист оставлял это в тайне, лишь отвечал уклончиво: «Есть пути». Шулейман бы посмеялся над его потугами, если бы каждое слово журналиста не было правдой. От и до – про то, что Том Каулиц, бывший супруг и нынешний партнёр его, Оскара Шулеймана, болен диссоциативным расстройством идентичности; про Джерри; про убийства трёх мужчин с точечными подробностями. Одна мадам, вдохновившись его взрывным успехом, позволила себе высказать дерзкую мысль. Оперативно настрочила статью под заголовком: «Развлечения богатых», посыл – кто-то заводит себе экзотических животных, а Оскар Шулейман завёл себе психически больного мальчика, которому на тот момент едва исполнилось восемнадцать!.. Это цитата.       Шулейман мог бы относительно легко разрешить эту скандальную ситуацию и заставить самонадеянного журналиста, с которого пошла волна, заткнуться. Но – зачем? Подумал он и решил использовать обстоятельства себе на руку. Оскар давненько задумывался о том, что нужно рассказать общественности правду о Томе и об их знакомстве, поскольку чем больше ты утаиваешь, тем тяжелее тебе. Лишь тебе. Убедился в этом в браке, когда пытался лицо сохранить, изворачивался и вообще силился быть слишком правильным. Тому пойдёт на пользу схлопывание его тайны – многолетнего груза, даже если Том посчитает иначе и спасибо не скажет. Ещё в первый год знакомства Оскар ему сказал – замалчивание ведёт к повторной травматизации, и сейчас, через годы, через изменения, перемоловшие его личность, и восстановление от них, придерживался того же мнения.       Когда будет лучший момент для раскрытия правды, чем сейчас, когда мир о ней уже гудит?       Тому журналисту Оскар ничего не сделал, великодушно простив ему его дерзость. Но той наглой журналистке с её скабрезной статьёй лично позвонил, насмешливо выспрашивал по теме, изводя. Этого хватило, чтобы та мадам испугалась и начала настороженно оглядываться в ожидании отмщения.       Лондонскому журналисту Оскар тоже сам позвонил и сказал:       - Раз ты такой ушлый и дерзкий, приезжай, я дам тебе интервью. Не тебе одному, но ты в числе избранных.       Журналист согласился, но осторожно, тактично. После этого звонка и он напрягся. Всем известно, что те, кто пытается разнюхать больше положенного о сильных мира сего, зачастую просто исчезают. Он же не знал, что Шулейману плевать, что он играет как кошка с мышкой. Шулеймана надо задеть так, как этому парню не по зубам, чтобы он перешёл к уничтожению обидчика. На всякий случай журналист позвонил маме, попросил их с отчимом уехать, отнёс любимую кошку и клетку со стареньким волнистым попугаем соседу, с которым почти дружил. Обернулся на пороге квартиры, которую снимал уже семь лет, прежде чем закрыть дверь и отправиться в аэропорт, чтобы улететь во Францию. Вернётся ли он?.. Тяжкие мысли обуревали. Оскара – нет.       Оскар спокоен, собран и готов к интервью, которое поручил подготовить своим людям. Поручил созвать журналистов из самых уважаемых и кровожадных изданий. Велел пригласить и представителя журнала Форбс – в журнале о самых богатых и влиятельных должны написать об этом интервью.       Интервью, которое имело вид пресс-конференции, проходило больше в формате монолога. Шулейман без утайки рассказал всё. О непростом, необычном детстве Тома и его трагедии, которые привели к болезни. О том, кто такой Джерри и на что он горазд – последовательно изложил каждое преступление, каждую особенность характера. О том, что вправду был лечащим доктором Тома и впоследствии забрал его к себе домой, устроил у себя домработником. О том, что насильники Тома мертвы – Том сам их убил, объединившись в моменте с Джерри, а он, Оскар, ему помог – какое кайфовое облегчение раскрыть эту тайну, наплевав на то, сколько усилий приложил, чтобы её сохранить, что подключил к делу людей при чинах. Что ему сделают? Ничего. Пусть пробуют, если хотят, он примет бой. Рассказал и о том, что мир-то с Джерри, не ведая того, уже знаком – что именно Джерри, а не Том под другим именем, был знаменитой моделью, что он работал с легендарными модными домами и прославленными фотографами. Даже для наглядности нашёл в сети фото и показал журналистам в зале:       - Это Джерри, альтер-личность Тома. Многие теперь смогут сказать, что его знают.       На вопросы Шулейман тоже отвечал и, закончив, подпёр голову рукой, устремил на того самого журналиста в первом ряду лениво-пристальный взгляд, вопросительно приподнял брови:       - Спросишь о чём-нибудь?       Журналист все силы приложил, чтобы скрыть, что стушевался, храбро поднял голову и спросил:       - Оскар, вы вступали с Томом в сексуальную связь до его совершеннолетия?       - Это очень «жёлтый» вопрос, - усмехнулся Шулейман. – Задай другой.       - Вы не хотите отвечать? Это означает – да? – цепко подхватил журналист.       Шулейман откинулся на спинку стула и положил руки на стол:       - Это означает – нет. Первый секс у меня с Томом случился в его восемнадцать лет. Второй – в двадцать три. Ещё вопросы?       Выдержал паузу, обведя взглядом зал, и произнёс:       - Если вас так интересует наша сексуальная жизнь, я расскажу. Мы регулярно занимаемся сексом дважды в день, иногда больше, любим ролевые игры, Том любит жёсткий секс – я тоже не прочь, и каждый раз мы сходим друг от друга с ума, словно в первый раз. Том – лучшее, что было в моей сексуальной жизни, а мне есть, с чем сравнивать. Дело в том, что я его люблю – когда любишь, чувствуешь в сто раз острее.       Откровения Шулеймана произвели эффект разорвавшейся бомбы. Ему звонил тот хороший знакомый, который помогал обставить убийство насильников Тома так, будто это произошло в рамках закона, сетовал, что Оскар раскрыл правду, подставил его. Правоохранительные органы пытались возобновить дело, придав ему новый вид. Но у них ни тел, ни улик, ни свидетелей. Дело загнулось очень быстро.       Том не интересовался новостями, редко, только по необходимости проводил время в интернете и не знал о том скандальном признании знакомого ему журналиста. Но он узнал о публичном признании Оскара, со всех сторон на него посыпались жалящие новости с его именем, с его правдой. У Тома опустились руки, он так много лет молчал, скрывал, а теперь… Сокрушившей волной накатило состояние разбитости, отчаяния, истерики. Теперь все знают, что с ним и что он сделал! Теперь все о нём говорят! Теперь на нём клеймо, которое уже не отмыть!..       - Оскар, зачем ты это сделал? – Том смотрел на него в отчаянной растерянности, взгляд метался.       - Давно пора было раскрыть твои секреты. Проще сделать это один раз и забыть, чем всю жизнь дёргаться.       - Это моя правда! – Том повысил голос, не понимал, как Оскар мог, как он мог с ним так поступить. – Ты не имел права рассказывать!       - Почему? – с возражением вопросил Шулейман. – Меня это тоже касается. Да, я раскрыл врачебную, тайну, но я никогда не был образцовым доктором, - и усмехнулся.       Ему смешно, ему легко. А у Тома внутри всё сыплется, в груди колотится и тянет.       - Оскар! Оскар, ты понимаешь, что теперь будет? Понимаешь, каково мне теперь будет? – клокотание из груди распространилось на руки, их начало трясти. – Теперь все знают, что я больной, что я убийца… то есть Джерри убийца, но никто ведь не будет разделять? Теперь в меня будут тыкать пальцем как в прокажённого, и я… я... я… - начал заикаться, что смешивалось с сухими пока всхлипами.       Шулейман взял его за вздрагивающие плечи, заглянул в глаза:       - Никто не будет в тебя тыкать пальцем, не выдумывай. Максимум пошепчутся за спиной. Но и это быстро сойдёт на нет. В современном мире избыток информационных поводов, ни один не завладевает вниманием публики надолго. Зато теперь тебе больше не нужно будет бояться, что тебя раскроют, разве это не здорово?       Том помотал головой. Нет, он так не думал. Он вновь чувствовал себя совершенно беспомощным перед своей болезнью, своим опытом, как когда-то в начале. Вновь боялся осуждения, сочувствующего понимания в чужих глазах… Это слишком. Том не хотел проходить через это ещё раз. Не хотел быть стигматизированным. А как иначе, если теперь все знают о тёмной стороне его жизни?       - Оскар, я… я не хочу, чтобы меня называли убийцей, - шептал Том. – Не хочу, чтобы вставали и уходили, когда я подойду, потому что я… такой.       - Эй, - Оскар встряхнул его за плечи. – Ничего подобного не будет. А если вдруг – на этот случай у тебя есть я.       - Ты не сможешь справиться со всеми… - Том покачал головой.       - Не веришь в меня? – Шулейман выгнул бровь, хмыкнул. – Зря. Но я уверен, что до моего вмешательства не дойдёт. Никто тебе слова не скажет. А ты теперь в случае чего можешь говорить: «Я псих, у меня и справка есть», - улыбнулся-ухмыльнулся широко. – Отличное, между прочим, оправдание в острых ситуациях, очень удобное.       Том вновь покачал головой, сказал:       - Я не хочу выходить из дома… Не хочу, чтобы на меня смотрели… Оскар, мне многие пишут. Мне на электронную почту приходит куча писем, я не открывал. Я не хочу читать, там едва ли будет что-то хорошее.       Протяжно выдохнул, прикрыв глаза, дался Оскару себя обнять и прижался щекой к его плечу.       - Ты меня успокаиваешь, значит, не всё хорошо, - без выраженной интонации сказал Том.       Шулейман фыркнул над его ухом, отбил чётко:       - Я тебя успокаиваю, поскольку у тебя намечается истерика. Кстати, она миновала?       Том, отстранившись от него, распустившего объятия, пожал плечами, приподнял уголок рта то ли в попытке улыбнуться, то ли ещё в чём-то, сам не знал.       - Не делай так больше, - попросил ультимативно, хоть и негромко, слабо.       - У тебя больше нет тайн, которые я мог бы раскрыть. Если же окажется, что я ошибаюсь, у нас с тобой будет очень серьёзный разговор, - Оскар скрестил руки на груди, выразительно глядя на него.       Теперь Том улыбнулся по-настоящему – и стёр со щеки запоздавшую слезу. Шмыгнул носом. Кажется, он сейчас расплачется, отсроченная реакция.       Том посетил внеочередной сеанс психотерапии, чтобы себе помочь. Оскар был с ним, по большей части молчал, держал за руку и вставлял отдельные реплики. Полегчало, по крайней мере, Том выговорился. Доктор Фрей помогла собрать его осколки в кучу, с которой уже можно что-то делать.       Бесполезно бежать от того, что тебя преследует, верно рассудил Том и открыл электронную почту. И с удивлением обнаружил, что нет ни одного письма со злым посылом вроде «такие как ты должны самоизолироваться на необитаемом острове». Все письма восторженные, взывающие к нему. Письма – предложения работы. Одномоментно он стал сверхновой от мира моды, ярчайшим феноменом. Электронная почта пестрила приглашениями к участию в рекламных кампаниях, фотоссесиях и показах. Заинтересованность выказывали все от фотографов-одиночек до мастодонтов мира моды вроде Chanel.       Больше половины приглашающих хотели Джерри. Одни открыто просили его, спрашивая о возможности хотя бы кратковременного сотрудничества. Другие, понимая, видимо, в устройстве психических заболеваний больше, лишь выказывали своё желание с ним поработать и сожаление, что это, наверное, невозможно. Том читал всё это и долго не мог поверить своим глазам. Неужели его не осуждают, не клеймят? Его… желают из-за его изъяна?       Никому не пришло бы в голову назвать Джерри изъяном. Разве что его бывшим коллегам-моделям, которые всегда его недолюбливали, но кто их станет слушать?       Том частично ответил на письма и откинулся на спинку стула, в замешательстве глядя в монитор. Реакция общественности на его правду ошеломляла. И что ему с этим делать? Со всеми этими предложениями?       Из тех, с кем когда-либо работал Джерри, не написал разве что Миранда Чили. Потому что ему Джерри совсем не интересен, ему Том нравится, а его мог по-родственному заполучить, если долго, очень долго упрашивал. Точно, Миранда! Том вспомнил, что обещал сделать фотосессию с его новой весенней коллекцией, сам напросился, потому что хотелось поработать. Надо будет где-нибудь записать. Неловко получится, если забудет и не приедет. Миранда такой человек, что едва ли заблаговременно напомнит, уточнит время. Том чиркнул себе записку-напоминалку и вернул внимание к экрану ноутбука.       Том сутки думал, поговорил с Оскаром, посоветовался с ним и написал некоторым, что они могут поработать с Джерри. Решил – с согласия Оскара – его выпустить. Потому что это его хотят, это он был моделью, и у него это действительно получалось. Пусть поработает, может быть, в последний раз. Даже если это займёт несколько недель – Том договорился с Оскаром, что Джерри может задержаться, в этом случае едва ли можно управиться за семь дней. Шулейман не скрывал, что не рад, но не противодействовал.       Проверив всё, что должен был сделать, Том лёг спать со странным чувством, что завтра он будет блистать на работе. Но его там не будет. Том сжал руку Оскара на своей груди, шепнул:       - Я тебя люблю. Прости, что я часто отдаю место Джерри…       - Что мне тебе на это ответить? – лениво-расслабленный голос в затылок. – Я тебя тоже люблю. Может, в этот раз Джерри не сбежит в неизвестном направлении, раз он будет работать. Хотя бы не придётся думать, где он шляется.       - Ты об этом думаешь?       - Бывает любопытно.       Проснувшись утром, Джерри открыл глаза и повёл бровью. Неожиданно. Неожиданно, что Том послал его работать. Джерри не собирался отказываться. Откинул одеяло, встал босыми ногами на пол и потянулся. Первая встреча у него уже сегодня после обеда. Нужно успеть.       - Сейчас я позавтракаю и поеду в салон, нужно сделать укладку и прочее, - сказал Джерри у зеркала, собрав парик, который уже надел, в хвост.       Иногда он мог выглядеть просто. До очередного выхода в свет, которые – почти вся его жизнь.       - Укладку на парике? – скептически переспросил Шулейман.       - С париком из натуральных волос можно делать всё то же самое, что с родными волосами, - Джерри обернулся к нему. – Отвезёшь меня? – спросил будничным тоном, словно в их отношениях подобное совершенно нормально.       - Да ладно? – усмехнулся Оскар. – Ты не сбежишь? Не будешь щетиниться на меня «не ходи за мной»?       - Не в этот раз, - ровно ответил Джерри, полностью развернувшись к нему, и скрестил руки на груди. – Я не хочу, чтобы ты все дни моей жизни следовал за мной по пятам, но, если сейчас из тебя можно извлечь пользу, почему бы этого не сделать? – риторический вопрос вместе с лёгким пожиманием плечами.       - А если я откажусь? – Шулейман изучал его внимательным взглядом.       Джерри снова пожал плечами:       - В таком случае я прибегну к услугам кого-нибудь из твоей охраны. Я бы предпочёл того, с хвостиком, он был отличным «пёсиком», - и улыбнулся елейно.       - Вайлдлес у меня больше не работает.       - Ты от него избавился? – Джерри выгнул бровь.       - Он уволился после моего развода.       Джерри кивнул сам себе:       - Значит, я был прав.       - В чём же?       - Сам не догадываешься?       - Просвети меня, или мне это будет очень дорого стоить?       Джерри вздохнул, сказал:       - Шулейман, не разочаровывай меня ещё больше, ты же умный человек, но – иногда такой тупица. Вайлдлес испытывал ко мне отнюдь не рабочие чувства, а скорее – к Тому. У него тип спасателя, так что я почти готов поспорить, что он хотел Тома, даже если не признавался себе в том. Скажи, что ты этого не замечал.       Оскар помрачнел, ответил:       - Если бы я что-то подобное заметил, я бы избавился от Вайлдеса намного раньше, чем он сам пожелал уйти.       Джерри усмехнулся, не размыкая губ, пристально глядя на Шулеймана, и, будто отмахнувшись от этой темы, сказал:       - Это уже не имеет значения. Я на кухню, проверь, где Терри.       Шулейман закатил глаза, но с кровати поднялся.       - Почему я должен тебя обслуживать?       - Потому что это в твоих интересах, - ответил ему Джерри.       Оскар снова закатил глаза, но прошёл вперёд открывшего дверь Джерри, чтобы разведать обстановку. На кухне Грегори заканчивал готовить завтрак, когда они пришли. Для себя он понял и взял за правило, что от них обоих, Тома и его пугающей альтер, лучше держаться подальше, но, когда видишь блондина – беги. Так Грегори и хотел поступить, подал на стол и собирался уйти, но его остановил внимательный, слегка вопросительный взгляд Джерри.       - Что-нибудь ещё нужно? – выдавил из себя Грегори.       - Ты не подал воду.       Грегори вопросительно выгнул брови.       - Перед приёмом пищи полезно выпить стакан воды, - Джерри откровенно издевался.       Не отказал себе в маленьком развлечении. Этот мальчишка – мальчишка, который раздражает Тома – соблазнял возможностью запустить в его нежную плоть когти и клыки. Неглубоко, чтобы он просто испугался, затрепыхался.       Грегори хотел было вскинуться, напомнить, что не обязан исполнять прихоти Тома и тем более Джерри – предпочитал считать, что не обязан. Но наткнулся взглядом на Шулеймана и, проглотив своё основанное на неспокойствии недовольство, разлил воду по стаканам и поставил их на стол, на всякий случай поставил и бутылку из холодильника. Больше Джерри ничего не попросил, молчанием отпустил мальчика.       В салон Шулейман его отвёз. Там навели красоту – массаж лица, чистка и маска, коррекция бровей, ресницы, укладка, макияж. Джерри выбрал классический образ голливудской дивы – беспроигрышный образ, который ему очень шёл. Разбавленный в данном случае кэжуал стилем одежды с тонкой ноткой гранжа. Как бы Шулейман к нему ни относился, надо отдать Джерри должное – он умел выглядеть потрясающе. Появился в поле зрения как дива, прекрасно знающая свою цену и производимый эффект, оттого взгляд надменный, чуть скучающий.       - Можешь подбросить меня к месту встречи, - сказал Джерри, забрав свою сумку. – Но не до самого здания. Не хочу, чтобы тебя видели.       - Как ты умудряешься говорить так, будто делаешь мне одолжение? – Шулейман прищурился, скрестил руки на груди.       - Разве это не так? – невозмутимо, с легчайшей ноткой поддёвки вопросил в ответ Джерри.       - Я могу отказаться.       Джерри пожал плечами:       - Твоё право, я тебя не упрашиваю, а лишь предлагаю. Я большой мальчик и без проблем возьму себе такси, - повесил сумку на плечо и устремил на Шулеймана выжидательный взгляд.       Его очередь отвечать, за ним решение.       - Ладно, отвезу тебя, - Оскар встал из кресла, в котором коротал время, пока Джерри наводили марафет. – Это не ты манипуляцией добился от меня своего, - заметил, важно подняв палец. – Я сам согласился.       - Разумеется, - ответил Джерри и вперёд него вышел на улицу, он не привык никого ждать.       Шулейман вышел вслед за ним, снял сигнализацию и занял водительское кресло. Джерри на соседнем пассажирском месте, пристегнувшись уже ремнём безопасности, обхватил губами фильтр сигареты и изящно прикурил.       - Открой окно, - не глядя на него сказал Оскар.       - Ты сам куришь в машине, - ответил Джерри, не делая ни единого движения в сторону послушания.       - Мне не нравится запах твоих сигарет. Не люблю ментоловые.       Джерри затянулся, наклонился к Шулейману и струйкой выдохнул дым ему в лицо. Тот поморщился и отвернул его от себя, наложив ладонь на пол-лица. Клацнули зубы – и впились в уязвимое место между большим и указательным пальцем.       - Это, чёрт побери, что такое было?! – Оскар отдёрнул руку и посмотрел на Джерри в смешении изумления и яростного раздражения.       - Я кусаюсь, ты забыл? – Джерри хлопнул ресницами.       Зачем укусил? Да просто так, чтобы руки не распускал и не забывал, что ни единое силовое воздействие не останется без ответа. А ещё это весело.       - Надеюсь, мне не придётся лечиться от бешенства, - хмыкнул Шулейман, встряхнув рукой, и завёл двигатель.       - Если бы я был бешеным, тебя бы уже давно не было в живых.       Джерри откинулся на спинку кресла и, докурив, выбросил окурок в окно. Прикрыл наполовину глаза. Что у него сегодня по расписанию? О… сегодня у него очень насыщенный день.       Ехать недалеко. Через пятнадцать минут были на месте. Шулейман поинтересовался:       - Куда ты дальше?       Джерри, выйдя из машины, обернулся:       - Дальше – буду работать на Тома. Жаль, что он и в мыслях не имеет использовать меня, чтобы я работал, а он получал деньги. Я бы им гордился.       - Ты бы радовался, что Том тебя использует?       - Да. Я до сих пор жду, что Том поумнеет, и верю, что это может произойти. Местами я тоже наивный идиот, - Джерри легко усмехнулся, поправил сумку на плече. – До встречи. Я буду звонить, может, мне ещё пригодятся твои услуги извозчика. Одолжишь самолёт? – и ухмыльнулся, сверкнул сузившимися в прищуре глазами.       - Иди уже, дива дивная.       Джерри опоздал на сорок минут. Мог бы на пятнадцать, но, поняв, что уже опаздывает, решил не торопиться. Он может себе это позволить? Может. Не он нуждается в работе – это его хотят. Правильный расчёт, сыгравший на сто процентов. Его терпеливо ждали и слова ему не сказали. Джерри извинился за опоздание, но лишь для проформы. Как человек умный он никогда не позволял себе скатываться до поведения зазвездившейся селебрити, он предпочитал ходить по тонкой грани, отделяющей «хорошего мальчика» от того, кого никто не будет долго терпеть, умело играя полутонами.       Без преувеличения, мир моды захватила лихорадка имени Джерри. Ныне он феномен. Живая легенда. Исключительный эксклюзив. Потому что фэшн-индустрия пресытилась, загнав саму себя в тупик. Всё уже было. Были модели с ограниченными возможностями всех мастей, были инвалиды-колясочники от рождения и после трагической случайности, были модели с протезами, с ДЦП, со шрамами от ранений, ожогов, операций, с витилиго, с аллопецией, слепые, глухие, немые, с синдромом Дауна, с синдромом Аспергера, с анорексией, депрессией, биполярным аффективным расстройством, синдромом дефицита внимания и гиперактивности. Слишком много всего было. Уже и Джерри со своим былым образом «изуродованного ангела» не был бы особенным, много таких развелось. Но – в мире ещё не было модели с диссоциативном расстройством личности. Топ-модели – которая и есть альтер-личность. Альтер-личность, построившая звёздную карьеру, уже работавшая в прошлом блистательно – и никто не догадывался, кто он есть. Альтер-личность убийца. Ненастоящая личность, которую знает весь мир. Это больше чем эксклюзив. Это – то, чего мир ещё не видел, хотя архивы и всепомнящая всемирная сеть хранили сотни фотографий и видео с участием Джерри, что добавляло остроты.       - Как мы поймём, что ты на самом деле Джерри?       Джерри ухмыльнулся, наклонил голову набок, прямо глядя на недоверчивого мужчину перед собой:       - Можете пригласить психиатра, пусть проведёт экспертизу. Должен отметить, я умею их обманывать, Том – нет.       Психиатра никто не позвал. Подобные вопросы поступали несколько раз – те, кто лихорадочно желал заполучить самую эксклюзивную модель и платил за это хорошие деньги, хотели быть уверенными, что им не подсунули обманку – и быстро сошли на нет. Кто-то опасался близко подходить к Джерри, глазея на него с расстояния в пару метров. Другие проявляли бо́льшую смелость. Но всех объединяло одно – смесь ошеломления, восторга и страха в глазах. Не каждый день имеешь возможность поработать с тем, на чьём счету столько отнятых жизней. Не каждый день имеешь возможность поработать с тем, кто – не человек. Далёкие от психиатрии деятели мира моды не понимали Джерри – и это ничуть не уменьшало их желания с ним работать. Наоборот. Все от девушек и парней «принеси-падай» до самых именитых дизайнеров смотрели на Джерри с той сложной смесью эмоций. Как на диво дивное.       Некоторые совсем забывали о совести и правилах приличия и буквально тыкали в Джерри пальцем, словно хотели убедиться, что он настоящий, материальный, а не дивное видение, большой обман. С Джерри хотели разговаривать и трогать. Джерри хотели раздеть и одеть – накрасить, установить в позу, прикоснуться к тому, что взорвало их умы. Завладело ими, пленило, не переставая страшить непонятностью. Эта гамма чувств – это почти возбуждение.       Такой славы Джерри ещё не знал. Такой славой за всю историю могли похвастаться считанные на пальцах модели. Даже модели 90-хх годов, «эры моделей», чьи имена на слуху и по сей день, проигрывали ему. Потому что о них никогда не говорили столько. Их никогда не хотели так во всех уголках мира, где есть развитая индустрия моды. Джерри из ранга не укрепившегося топа перепрыгнул в ранг легенд. Потому что он-то уйдёт, вероятно, он больше ничего не отработает за пределами текущих недель, но – мир никогда не забудет имя первой модели-альтер-личности. Джерри Каулиц. Джерри Муссон. Оба варианта на глазах очевидцев вписывались в историю.       Теперь он стал супермоделью в свои двадцать девять лет. Теперь он тот, кого лично подрагивающими от волнения руками одевал ведущий дизайнер Oscar de la Renta. И смотрел со свободным от похоти вожделением, как на идола. Как на что-то невероятное, прилетевшее с кометой. Сейчас проходят показы, Джерри решил тряхнуть стариной и по старой памяти поучаствовать в дефиле. Он был лучшим? Он был одним из них. А сейчас все конкурентки и конкуренты разбиты. Невозможно соперничать с тем, кому нет равных. Единственным в своём роде. Конечно, в будущем появятся и другие модели с ДРИ – те, кто благодаря Тому и Джерри обретут смелость выйти на свет, и те, кто будет притворяться, чтобы попасть в струю, пока популярность модели-альтер-личности бьёт все разумные пределы. Но Джерри навсегда останется первым.       Бывшие – и нынешние – коллеги Джерри больше не исходили в его сторону ядом. Смотрели неодобрительно, с любопытством, непониманием, опаской, но ни слова не говорили. Боялись как его самого, умытого кровью, так и недовольства тех, кто считал его номером один.       Джерри примет участие в Неделе моды в Нью-Йорке – с удовольствием согласился покорить эту вершину. Неделя Моды в Копенгагене, выделяющаяся тем, что модели ходят по улицам города и демонстрируют одежду в стритстайле, тоже пройдёт с его участием. С Неделей в Токио пролетает, не успеет, она пройдёт в середине марта. На парижскую, возможно, успеет, если сможет задержаться на три недели, его уже пригласили. Джерри подписывал кратковременные контракты, давал автографы, рассказывал о себе – им очень, очень интересовались. Сейчас он самая блистательная дива.       Разденусь я сам, а чтобы меня одеть, придётся заплатить. Эта цитата, брошенная Джерри, ушла в народ.        Джерри поправил лямку розового-белого воздушного платья от Oscar de la Rente, взглянул на дизайнера:       - Красивое платье.       Вообще вся коллекция очень стоящая. Прежде ему не доводилось работать с Oscar, поскольку данный бренд – это про одежду первых леди. Один из самых дорогих брендов мира. В прошлом не дорос до него. Ныне – он украшение показа, к которому, никто не сомневался, будут прикованы все взгляды. Выйдя на подиум, Джерри смотрел только вперёд. Чётко вышагивал с высоко поднятой головой. Да, он скучал по софитам, по блеску мира моды, по обожанию в глазах.       - Подарите мне эти штаны? – с обольстительной улыбкой спросил Джерри за сценой после показа.       Штаны широкие, с посадкой на бёдрах, белые с голубыми облаками, что выглядели настолько натурально, будто носишь на себе кусочек неба. Дизайнер, немного растерявшись, кивнул:       - Да… Конечно, забирай.       Той же расцветки есть ещё зимняя куртка. Джерри подумал и решил прихватить её для Тома. Том с осторожностью относится к яркой одежде, но его завораживает красота неба, ему должно понравиться.       Небесные штаны Джерри сразу и надел, позировал ослепляющим вспышками фотографам. Упс – в одних только штанах, даже без белья – под штаны с низкой посадкой на бёдрах не наденешь стандартного кроя трусы, в которых пришёл. И неважно, что на дворе зима, студит голую кожу холодным ветром. Маленький перформанс удался. Спрос на эту модель штанов взлетел до небес, ателье атаковали желающие сшить себе такую вещь.       «Ах, какие тазовые косточки! – вздыхали-восклицали люди, глядя на его полуобнажённые фотографии. – Какой живот!».       В прошлом Джерри и полностью обнажённым снимался, искусно прикрывая самые интимные места. Но другое дело – когда он показал себя на ковровой дорожке, когда его об этом никто не просил и никто к тому не был готов.       С совсем другого показа Джерри унёс вечернее платье коньячно-оранжевого цвета, украшенное крупными камнями. Платье, которое преподнёс бы Кристине и потом с неё снял. Пусть висит в шкафу и истлевает от времени вместе с ней.       Джерри вышел в центр просторного помещения, распустил пояс длинного шёлкового халата и позволил ему упасть на пол. Остался в одном белье, с лежащими на острых плечах платиновыми локонами и преисполненным ровного достоинства взглядом победителя, будто это они, все те люди, что обратили к нему взгляды, обнажены. На него налетели птичьей стаей визажисты, стилисты, помощники фотографа. Мазали, красили, касались везде. Джерри сидел идеальной статуей, дивой, для которой вся эта суматоха вокруг него обычна и ничего не значит.       На Неделе моды в Нью-Йорке Джерри сорвал все овации. Ему пожимали руку самые-самые супермодели, которые не выступали, но сидели на лучших местах. С ним фотографировались, его целовали в щёку, обнимали за талию. Джерри нашёл взглядом ту, которая когда-то ему, на тот момент двадцатилетнему, заносчиво бросила фразу: «До моего статуса ты не доживёшь». Джерри выразительно приподнял брови, не отводя прямого взгляда.       И кто до кого теперь не доживёт?       Та модель с кислой миной на лице, которую не скрыть профессиональным макияжем, опрокинула в себя бокал шампанского и отвернулась. Джерри победил. Как приятно быть самой обсуждаемой персоной и самой желанной. Позже в этот же вечер охрана оттащила от Джерри перебравшего гостя, который хотел получить незабываемый интимный опыт.       - Могли бы не помогать, - посмеялся Джерри. – Столовый нож тоже холодное оружие.       Ныне такие опасные заявления для него не табу. Ныне они – пряные специи в полыхающий огонь его популярности.       - Жаль, что ты по мужчинам, - выдохнула Джерри на ухо сорокачетырёхлетняя модель из касты «супер».       - С чего ты взяла? – Джерри повернул голову, задев губами её щёку.       Женщина чуть отстранилась, посмотрела на него не совсем трезвым взглядом.       - Я ошибаюсь?       - Я не ограничиваю свою сексуальную жизнь полом партнёра, - сказал Джерри. – Но с некоторых пор я не сплю с женщинами из соображений безопасности. – Выдержал короткую паузу, не отводя взгляда, и добавил возмутительно откровенное: - Но ты можешь сделать мне минет.       Минетом дело не ограничилось. Та модель, Кандида, была сверху не снимая платья, и, надо сказать, она восхитительна в позе наездницы. Джерри запрокидывал голову на жёсткую спинку дивана и стискивал зубы, чувствуя нарастающее наслаждение от жара плоти, в которую раз за разом вбивался не своими усилиями. Они сделали это в какой-то комнатушке, не уходя с мероприятия. Отдышались, поправили одежду и вернулись в главный зал, перед тем обговорив, что, если их случайная связь принесёт неожиданные плоды – плод не должен родиться. Джерри был с ней откровенен. Кандида удивилась и сказала, что у неё уже есть трое детей, третьему ещё и трёх лет нет, четвёртый ей ни к чему.       - Хотя, - она улыбнулась хитро, кокетливо, - это был бы особенный человек.       - Это может быть человек как Том, - сказал ей в ответ Джерри. – Ты не захочешь себе такого сына, поверь мне.       - Том? – Кандида непонятливо нахмурилась. – Ах, Том, - вспомнила. – Тот парень, который… кто… Я не знаю, как это правильно назвать, - призналась честно.       - Мой сожитель по телу и главный его владелец, - подсказал Джерри. – Такой вариант подойдёт.       Джерри и интервью давал, всякие шоу посещал. Много работал, мало спал, добирая недостаток ночного сна дневным урывками, к чему приспособился годы назад, сейчас-то ему нечего бояться. И это спокойствие поразительным образом нивелировало возможность внепланового переключения. Чувствовал – ничего не случится.       Джерри подписал несколько долговременных контрактов – некоторые не знали, как быть с тем, что он, лицо материалов для коммерческого использования, скоро исчезнет, и предпочли обезопасить себя юридически. Подписали соглашение на бессрочное (так долго, как им потребуется) использование визуальных материалов с его участием. А деньги – Тому. Джерри и в этом случае о нём позаботился. Конечно, это и близко не капитал Шулеймана, но деньги хорошие. Пассивный доход, который будет капать Тому за то, что Джерри поработал. Каждый отдельный контракт Джерри прочёл, изучил и все подписал. Его никто не собирался обманывать.       В Копенгагене Джерри ещё раз пересёкся с Кандидой. Зажал её у стены, поддавшись её инициативе. Они снова не раздевались, снова грязно трахались как подростки в тёмном углу. Кажется, пора начинать носить с собой презервативы. Второй раз уже дама выручила.       - В такого как ты можно влюбиться, - произнесла Кандида, выдохнув сигаретный дым, и убрала прядь волос с лица Джерри.       - Не нужно этого делать, - Джерри отвёл от себя её руку. – Есть лишь одна женщина, с которой я бы связал себя обязательствами.       - Честно, - Кандида кивнула. – Это подкупает: ты не притворяешься хорошим.       Джерри пожал плечами, облокотился на перила моста, на котором они стояли.       - Джерри, я не глупая девочка, - сказала Кандида через паузу. – Про влюблённость – это была шутка с долей констатации факта. В тебя можно влюбиться, в тебе есть что-то очень комфортное, влекущее, но это не значит, что я влюблюсь. Я понимаю, что наши случайные встречи для тебя лишь развлечение, которое ничего не значит, для меня тоже.       Джерри мог бы сказать то же самое – ему с Кандидой тоже легло и в определённой плоскости очень приятно. Его определённо привлекают партнёры и партнёрши постарше. Над этим стоит задуматься? Нет. Объяснение тому известно – Джерри выбирал тех, кто не доставит проблем, а люди постарше в большей степени спокойнее молодых, свободны от романтической ерунды в голове и не строят иллюзий, которые перетекают в претензии и скандалы.       Не сразу, но связался с Джерри и Карлос Монти. Не позвонил, как делал всегда, а написал на электронную почту. Его письмо не содержало его обычных экзальтированных эмоций, типичных оборотов речи, даже упрашиваний поработать. Джерри не ответил, он приехал на студию Карлоса в Барселоне, где в последний год тот больше всего пропадал. Сцена встречи вышла немой со стороны Карлоса, запоздало он поприветствовал Джерри, пригласил его пройти на макияж и причёску.       Карлос не знал, как себя с ним вести – он любил Джерри, без преувеличения обожал, но сейчас… всё изменилось. Правда о Джерри стала чертой, за которой Карлос не понимал, как быть. Смотрел, смотрел, смотрел на него, откровенно пялился, разглядывая с уже знакомой Джерри смесью любопытства, растерянности и опаски. То, кто есть Джерри, совершенно деморализовало. Обычно не в меру болтливый, громкий Карлос сегодня вёл себя тихо. Даже любимая работа не отвлекала, за камерой Карлос продолжал смотреть на Джерри новым взглядом и думать о его необычности, если это можно так назвать.       - Я больше не радость твоя? – с улыбкой поинтересовался Джерри.       - Нет, - Карлос качнул головой. – Джерри, ты…       Не нашёл, что сказать, как сказать. Карлос провёл ладонью по лицу, потёр лоб и устремил на Джерри серьёзный, изучающий взгляд.       - Джерри, это правда? То, что о тебе говорят? – спросил он, перестав делать вид, что ничего не произошло, что у него совершенно не получалось.       - Правда, - Джерри не отводил взгляд. – Я - альтер-личность. Это что-то меняет?       Карлос покачал головой, этот жест не означал отрицательный ответ.       - Карлос, я всегда был таким, ничего не изменилось с тех пор, как я с тобой работал, - сказал Джерри.       - Раньше я не знал. Чёрт…       Карлос перешёл на родной итальянский, витиевато выругался, взмахнув рукой, и посмотрел на Джерри.       - Джерри, что ты такое?..       - Кто, - поправил его Джерри. – От обычного человека меня отличает лишь то, что у меня есть сосед по телу. В остальном я ничем не отличаюсь от тебя или кого-либо другого.       - И – как это вообще? – Карлос развёл рукой в воздухе, в недоумении хмурил брови. – Я не понимаю, что означает «быть альтер-личностью», и, честно говоря, меня это, то, что ты такой, сбивает с толку и пугает. Ты можешь рассказать, что это такое?       Джерри наклонил голову набок:       - Если вкратце, то диссоциативное расстройство идентичности – это когда внутри одного тела сосуществуют две и более личности, одна личность основная, остальные альтернативные, вспомогательные. Получается ДРИ, когда человек, чаще всего в детском возрасте, переживает серьёзную психическую травму, с которой не может справиться. В таком случае психика изолирует травмирующий опыт и, грубо говоря, отщепляет от личности часть, в которую этот опыт помещается, так «рождаются» альтер-личности. Но что-то мне подсказывает, что ты не понимаешь не это, верно? Что касается меня – мне несколько сложно объяснить, что такое быть альтер-личностью, поскольку, во-первых, я не жил иначе, во-вторых, как я уже говорил, я мало чем отличаюсь от обычных людей. Я Защитник – это ещё одно моё отличие помимо того, что у меня нет собственного тела, которое принадлежит лишь мне. Я защищаю Тома, спасаю, налаживаю его жизнь, когда он сам с ней не справляется. Это моя миссия, это то, против чего я не могу пойти. В остальном я полноценная личность со своими чувствами, предпочтениями, мечтами.       - Мне стало понятнее, но… я всё равно не понимаю, - Карлос снова покачал головой и всплеснул руками. – Эта информация взрывает мне мозг! Ты же был моим любимцем… - и нотка горечи в голосе, и растерянности.       - Карлос, я повторю – правда обо мне что-то меняет? – произнёс Джерри. – Мы с тобой отработали десятки проектов, ты замечал что-то не то?       Карлос отрицательно покачал головой.       - Может быть, ты боишься, что я тебя убью? – Джерри сделал шаг ближе.       - А ты можешь? – Карлос расширил глаза.       - Могу, - Джерри приглушённо посмеялся. – Я многое могу. Но не буду. Ты мой хороший друг, ты во многом мне помог, у меня нет ни единой причины желать тебе зла.       Карлос облегчённо выдохнул, а Джерри, подступаясь к нему, продолжил:       - Раз тебя никогда ничего не смущало, может, ты перестанешь изображать сдерживающуюся истеричку и начнёшь наконец работать? Эй, где мой Карлос, фонтанирующий энергией и энтузиазмом? Я же могу разочароваться, обидеться и уйти, - шутил, подначивал, разряжал обстановку.       Карлос улыбнулся:       - Пойдём, радость моя. Всё-таки ты самый лучший, даже если псих, - и обнял Джерри.       - Психически болен Том, - объяснил Джерри. – Я – здоров, я его болезнь, - и улыбнулся обворожительно.       Съёмку всё-таки отработали. Джерри, как и всегда в прошлом, не ограничивался выполнением команд фотографа, сражал талантливой импровизацией. Потом, когда они закончили, подошёл к Карлосу очень близко, что того никогда не смущало, он сам не умел держать дистанцию. Но поцелуй в губы заставил изумиться, почувствовать, что точка опоры пошатнулась.       - Джерри, что ты делаешь? – отчего-то полушёпотом спросил Карлос.       Джерри заглянул ему в глаза, скользнул по лицу взглядом.       - Карлос, не делай вид, что ты никогда меня не хотел, - Джерри тоже понизил голос, что создавало интимную атмосферу. – Теперь, когда все маски сброшены, мы можем разрешить это многолетнее напряжение.       Карлос слышал, как у него бьётся сердце. Казалось, что и Джерри может слышать этот встревоженный набат.       - Но Дино…       - Мы ему ничего не скажем, - в улыбке Джерри скрывался оскал жестокого искусителя.       Карлос всегда говорил, что относится к Джерри как к ребёнку – не своему, но в целом. Джерри в свои двадцать, когда они познакомились, и был для него, взрослого мужчины около сорока, ребёнком. Как иначе Карлос мог его воспринимать? Хотел ли он Джерри? Карлос смотрел на него в ступоре и не мог ответить. Возможно, где-то в самом отдалённом и тёмном уголке себя…       Джерри надоело ждать. Приподнявшись на носочки, он коснулся губами уголка рта Карлоса, губ и прижался в красноречивом поцелуе. Решайся. Джерри ещё никто не отказывал. Не смог и Карлос. Беспомощно сдался демону. Джерри из невероятного, шикарного, но совсем юного, вчерашнего ребёнка превратился в ещё более невероятного, шикарного, напористого взрослого мужчину, которому теперь интересны другие игры.       Они переспали в отеле. Одурманенная пелена спала с глаз, и Карлос почувствовал себя разбитым, почти возненавидел себя. Он разрушил свои отношения с Джерри, после произошедшего они не будут прежними, и он предал человека, с которым прожил в любви и гармонии столько лет.       - Что я наделал… - сказал Карлос, глядя перед собой.       Джерри сел, положил руку на его плечо:       - Карлос, если ты ничего не расскажешь Дино, он ничего не узнает. Информация не может причинить вред человеку, если он ей не владеет. Подумай над этим и сделай правильный выбор. Я не собираюсь разрушать ваши отношения, это был всего лишь один ничего не значащий раз, и тебе тоже следует поступить как умный человек.       Карлос посмотрел на него с болью, с горечью, с сожалением и качнул головой:       - Я не могу его обманывать. Я не смогу жить спокойно, жить с Дино как прежде, зная, что сделал.       - Карлос, - Джерри вздохнул. – Решать, конечно, тебе. Но если ты расскажешь, то сделаешь несчастными двух человек. Стоит ли оно того?       Карлос не знал. Он не хотел каяться супругу, поскольку знал – Дино не простит. Но молчать… как он сможет с этим жить? Как одна маленькая вольность может перечеркнуть годы счастливой жизни и поставить под угрозу будущее? Сам виноват, не сдержался. Значит, всё-таки хотел, не признаваясь себе в том. Да кто угодно может кого угодно хотеть! Пока дело не сделано, это ничего не значит. Но он своё дело сделал. Опорочил свой брак. Кольцо на безымянном пальце блеснуло, жгло. Карлос сцепил руки в замок, сжал.       - Дино ещё много лет назад приревновал тебя ко мне и разбил мне нос, - Джерри с задоринкой улыбнулся. – Теперь это хотя бы за дело.       - Ты сделал это специально? – Карлос уставился на него в шокированном изумлении.       - Да, я переспал с тобой не случайно, а целенаправленно. Но без задней мысли. Я не настолько мелочный. Это была шутка.       Не настолько ли? Как знать.       - Карлос, - сказал Джерри. – Или наберись смелости, езжай домой и расскажи. Или забудь об этом навсегда. Третьего не надо. Извини, но мне пора, - он встал с кровати и надел трусы. – У меня ночью вылет. Позвони мне, когда сделаешь выбор.       В свой отель Джерри вернулся после десяти. Положил сумку, принял душ и встал у большого окна в тёмной комнате, глядя на пульсирующую огнями машин, фонарей, витрин улицу.       - Я грешен, падре, безмерно грешен. За это можно и драть, и вешать…*       Эти слова подходили не Тому, Джерри. Джерри на самом деле грешен – и он не страшится, не стыдится своих грехов, но и не наслаждается ими. Он просто такой. Такова его суть – греховная. Падший ангел, обязанный спасать.       - Я вырос, падре, давненько вырос. Иконы сгнили, расчищен клирос, в твоей крови, как смертельный вирус, сумею долго ещё прожить…       Да, он очень давно вырос, и он ещё поживёт. Если Том не передумает.       Джерри отступил от окна и пошёл в спальню. Надо успеть поспать пару часов, остальное доспит в самолёте и на новом месте.                     *Джерри цитирует стихотворение поэтессы Ёсими, которое он никак не может знать, поскольку оно на русском и едва ли переведено на другие языки. Представим, что в мире истории данное произведение написал кто-то другой, чтобы оно было доступно для Джерри, поскольку оно идеально ему подходит.