Семья

      

Думаешь, дом – это стены и крыша?

      

Фикус и мягкий диван…

      

Дом – это место, где любят и слышат.

      

Слышат в тебе океан.

      

Анна Маншина©

             - Оскар, - Том подсел к нему. – Мне написал Себастьян из Эстелы С., предлагает снять рекламу. Я бы хотел согласиться, мне понравилось с ним работать, но я не уверен, что это не будет неуместно и неудобно, потому что я ведь пытался с ним, чтобы забыть тебя, а теперь я с тобой.       - Что ты хочешь работать – это похвально. Что ты заранее подумал, что сотрудничество с бывшим неудавшимся любовником может быть некорректно – тоже. От меня ты чего хочешь? – поинтересовался в ответ Шулейман.       - Как ты думаешь, мне соглашаться? Я сейчас в смятении. Ты не возражаешь против того, что я буду с ним работать?       Тома останавливало не только то, что Оскару может не понравиться его сотрудничество с Себастьяном, но и собственные сомнения-чувства на этот счёт. Он не хотел неловкости и проблем, потому решил сразу поговорить, посоветоваться с Оскаром, как получил электронное письмо.       - Перебивать твоё желание работать я не хочу, я сам ратую за его у тебя наличие, - сказал Оскар. – Но, поскольку это не какой-то левый чувак, а тот, с кем тебя связывает и кое-что личное, я поеду с тобой и буду присутствовать на каждой съёмке, буду контролировать, а то мало ли – тогда ты не довёл дело до конца, поскольку горел желанием вернуться ко мне, а теперь ты со мной, вдруг повернёт тебя налево.       - Оскар, - Том оскорбился. – Я не ветренный, это в прошлом. Я не собираюсь спать с Себастьяном, я сам чувствую себя неловко из-за того, что было, поэтому сомневаюсь, нужно ли нам снова встречаться по работе. Даже если он чего-то такого захочет, я откажу, скажу, что я с тобой и никто другой мне неинтересен, и больше точно не буду с ним работать, не нужно мне этих неудобных ситуаций.       - От неловкости до страсти у тебя разбег небольшой, - заметил Шулейман. – Сегодня не хочешь, а завтра перемкнёт.       - Оскар, прекрати, - Том пока не был задет по-настоящему глубоко, но показывал, что ему неприятно, и терпеть он не будет.       - Ладно, достаточно тыкать тебя в больную тему, думаю, ты меня и так понял, - сказал Оскар и, поставив локоть на спинку дивана и подперев кулаком висок, хитро прищурился. – Расскажи-ка, насколько далеко у вас зашло. Я не знаю подробностей.       Том удивлённо расширил глаза и ответил:       - Нет.       - Рассказывай.       - Нет. Оскар, я не буду, - Том занервничал и ёрзал из-за накала неловкости.       - Хотя бы минет был? – не прислушиваясь к его отказам, спокойно предположил Шулейман. – Он тебе делал?       - Оскар! – Том даже подскочил.       - Что, было? – Оскар пытливо смотрел на него. – Говори, не стесняйся. Если ты ему, тоже говори, я не перестану тебя целовать в губы.       - Секса между нами не было, - Том дёрнул плечом, отвёл взгляд. – Больше ничего я не буду рассказывать. Это неловко. Ты же мне не рассказываешь в подробностях, с кем и как спал, - и вновь посмотрел на Оскара.       - Могу рассказать, - пожал плечами Шулейман. – Рассказывать? Но ты первый.       - Не надо. Я не хочу знать, - Том скрестил руки на груди и снова дёрнул плечом.       Если он выслушает подробности личной жизни Оскара без него, то вскипит и взорвётся, а потом – загонится и уйдёт в депрессию.       - А я хочу, - сказал Оскар. – Выкладывай.       - Оскар, я же уже сказал, что не буду. Зачем тебе подробности? Тебе недостаточно того, что ничего не было, я ему отказал?       - Недостаточно, - Шулейман не ревновал, он сверкал взглядом и желал добиться своего.       Том хотел уйти, но Оскар его изловил, не дав и шага сделать, и усадил обратно на диван.       - Рассказывай, я же не отстану.       - Нет.       - Рассказывай, или мне придётся выпытывать у тебя информацию. Ты же знаешь, как я могу, - ухмыльнулся Оскар и скользнул ладонью по животу Тома, сминая футболку.       Том смутился, против воли улыбнувшись уголками губ, прижал подбородок к груди, бросая взгляды исподлобья:       - Оскар, не надо.       - Надо-надо. Рассказывай, - Шулейман, одной рукой обнимая Тома за спину, пальцами второй гулял по его животу. – Давай по порядку: он приехал к тебе – и?       - Оскар, пожалуйста…       Как Том ни упирался, Оскар сломил его сопротивление. Том рассказывал с начала, со встречи на своей съёмной квартире и того, как прямо предложил интим, а Себастьян согласился, наверное, он тоже был ему симпатичен. А рука Оскара гуляла по его животу, забираясь под футболку, по бёдрам, и его прикосновения обретали оттенок всё более откровенных ласк, что сбивало Тому ориентиры. Том стопорился и ломался от противоречия. Как можно слушать, как твой партнёр был с другим, и одновременно ласкать его? Но Шулейман заставлял его говорить дальше, усиливая нажим и накал ласк. Отнюдь, пытать можно не одной лишь болью, причинением любого вида вреда, Оскар прекрасно знал, что настойчивой ласка наперекор смущению Тома эффективно развязывает ему язык, она размягчает его волю.       Том пылал от смущения, зажмуривал глаза, едва не всхлипывал, а Оскар уже трогал его между ног, сначала вскользь, затем основательно, поглаживал, мял. От него не могло скрыться, что Том реагирует на его прикосновения вопреки своему состоянию. Шулейман чувствовал под своей рукой крепкую эрекцию, отчего Тому ещё более стыдно.       - Оскар, не надо… - выдохнул Том, невольно выгибаясь, когда Оскар запустил руку ему в трусы и обхватил член, провёл ладонью от основания к головке.       - Не отвлекайся, продолжай. Вы целовались в постели, и?       - И… и он хотел спуститься вниз, но я не позволил… - речь срывалась и путалась, потому что Оскар продолжал его стимулировать. – Я сказал, что не могу…       Вместе с окончанием рассказа Тома Шулейман потянул с него штаны, намереваясь разложить прямо здесь, поскольку тоже не на шутку завёлся в процессе изощрённого допроса. Том уже почти не сопротивлялся, приоткрыл глаза – и распахнул их, потянул штаны обратно, Оскар оглянулся. Оба увидели появившегося в дверях Терри.       - Терри, ты не вовремя, - сказал Шулейман, предпочтя честность. – Мы с Томом хотим заняться взрослым делом.       - Сексом? – непосредственно спросил Терри.       - Да, мы хотим заняться сексом.       Том, держа штаны, будто они могли самовольно уползти, перевёл к Оскару ошеломлённый взгляд. В его картину мира не укладывалась такая откровенность с ребёнком.       Терри понятливо кивнул и ушёл, собираясь гулять подальше от этой комнаты, чтобы не мешать взрослым.       - Оскар, зачем ты сказал, что мы собираемся заняться сексом? – предъявил Том.       - Считаешь, было бы лучше, чтобы Терри снова посмотрел?       - Конечно нет. Но и говорить не надо, Терри слишком маленький для такой откровенности, ты вроде как его папа, детям не нужно знать, что их родители занимаются сексом.       - С чего ты взял такую ерунду? Все дети однажды понимают, что их родители занимаются сексом, Терри узнал это довольно рано. Я считаю, лучше не уловками спроваживать ребёнка, а говорить честно.       - Я с тобой несогласен.       - Конечно, в твоём мире люди узнают о сексе после восемнадцати, а дети у своих родителей появляются методом непорочного зачатия, - усмехнулся Шулейман, придвигаясь к Тому. – Расслабься, Терри смышлёный и понятливый ребёнок, ему не повредит знание, чем мы тут занимаемся. Пойдём, - он встал и потянул Тома за руку.       - Куда?       - В спальню. Терри не вернётся, но всё-таки лучше продолжим в спальне.       В спальне Шулейман повалил Тома на кровать, провёл ладонями по его бокам, сдвигая футболку к подмышкам. Том выгнулся под его руками, навстречу им. Хотел бы позлиться за всё, что ему не понравилось, но не получалось, тело откликалось и льнуло, а голова забывала. Оскар стянул с него штаны вместе с трусами, следом футболку, поцеловал, кружа голову. Спустился ниже и широко лизнул острую тазовую косточку, поглаживая низ живота и лобок Тома. У него уже член начал подёргиваться от силы возбуждения.       - Я хочу кое-что попробовать, - сказал Шулейман, устроившись между разведённых ног Тома.       Том взглянул на него, приподняв голову, и чуть кивнул. Оскар поцеловал внутреннюю сторону его бедра, обласкал лобок по краю, вызвав внутреннюю судорогу, и, взяв смазку, ввёл в Тома указательный палец. Том шумно вдохнул и простонал. Это так ярко и оказалось так необходимо, сам не заметил, как распалился до синевы. А сейчас хочется продолжения, продолжения. Внутренности охватил огнём слабый пока, но мучительно-сладкий спазм.       Шулейман двигал в нём пальцем, мерно, небыстро и неглубоко, раздражая чувствительный вход. Том дышал в совершенно рваном ритме и скрипел зубами, острее и острее желая большего. Оскар ввёл в него палец до упора, обвёл вокруг простаты и скользнул по бугорку, выслушав несдержанный стон. Всего лишь одно слабое касание, а какая реакция. С головки к животу тянулись вязкие нити. Шулейман вынул из Тома палец и ладонью растёр капли смазки по его животу. Том коротко вскрикнул и от невыносимого сейчас опустошения, и от того, насколько чувствительно это прикосновение сильной, горячей ладони.       Оскар ухмыльнулся, более чем довольный производимым на Тома эффектом. Погрузил в него два пальца, целуя низ живота левее тазовой косточки. У Тома мышцы внутри сокращались помимо его воли, рефлекторно, плотно сжимая пальцы Оскара.       - О, как ты хочешь, - сказал Шулейман, немного задыхаясь от собственного вожделения.       Потравил Тома, снова вынув пальцы и обведя по кругу сфинктер.       - А если так?       Загнал пальцы обратно, согнул, давя костяшками, чем спровоцировал проникновенный стон и спазматическую дрожь по телу. Том, теряя над собой контроль, сводил ноги и разводил шире, шире. Оскар снова провёл по его простате, массировал обе доли набухшей железы подушечками пальцев, что у него получалось весьма профессионально, будто имел квалификацию доктора не только по психике. У Тома горели лёгкие, горела голова, горела кровь, он хватал воздух широко раскрытым, округлённым ртом, и рот не закрывался до конца. Это настолько сильно, что мутилось сознание. Оскар всегда во время секса так или иначе стимулировал его простату, но стимуляция членом иная, скользящая, а пальцы давили целенаправленно, более твёрдо.       Шулейман не касался гениталий Тома, рассудив, что и без классической стимуляции он получает незабываемый кайф. Не заблуждался. Но это не всё, что он задумал сотворить с Томом.       - Попробуем? – Оскар продемонстрировал Тому секс-игрушку, ради которой, собственной, и повёл его в спальню.       - Это… как та?       Любые сексуальные игрушки всегда выбивали Тома из колеи. Но в этот раз не столь ощутимо, как обычно, поскольку уже был очень хорошо разогрет.       - Да, это тоже вибромассажёр, - ответил Шулейман.       Том прикусил губу и кивнул, давая согласие на пикантный эксперимент.       - Ноги шире. Не нервничай, тебе гарантировано понравится.       Том и не нервничал, он хотел, но показать того не мог, не та степень раскрепощения. Оскар поцеловал его в самый верх бедра, где оно переходит в лобок, и плавно ввёл игрушку. Том прочувствовал каждый сантиметр её продвижения внутрь, она заполняла более плотно и более глубоко, чем пальцы. Оскар включил вибрацию, и Том сильно-сильно прикусил губу. Шулейман гладил его, держа игрушку на второй, раскачивающей скорости, надавливал на прижатое к промежности основание. Тому казалось, что его начинает колотить.       Со второй скорости Оскар сразу переключил на среднюю пятую, и Том пронзительно закричал, не сумев даже подумать о том, чтобы сдержаться.       - Хорошо тебе?       Шулейман гладил живот Тома, бёдра и лобок, избегая прикасаться к члену. Том посмотрел на него расплывающимся взглядом, простучал в ответ зубами, не сумев и один слог озвучить. Теперь уже не казалось – его начинало колотить, потряхивало и крутило от возбуждения и бьющего током удовольствия.       Спустя всего несколько секунд стимуляции на седьмой скорости Том кончил, залив живот спермой. Скулил и сучил пятками по покрывалу. Шулейман снизил скорость до третьей, давая ему немного роздыху, и без предупреждения перескочил на предпоследнюю, девятую скорость. Том кричал и извивался, широко-широко разводя бёдра. Начал судорожно дёргать бёдрами, тёрся ягодицами об постель, словно хотел втолкнуть игрушку глубже. Он и хотел, не понимая того. Хотел глубже, глубже. Ещё, ещё… Кажется, даже шептал что-то подобное в полубреду. Сознание сгорало в огне, дыхательная функция сбоила.       Шулейман расстегнулся, высвободив из тесноты джинсов пульсирующую эрекцию. Почти не моргая смотрел на бьющегося в долгом экстазе Тома. Угадав, когда Том был близок ко второму оргазму, Оскар перевернул его, поставив раком, и добавил ядовитого перца. Начал его шлёпать, хлёстко и ощутимо, поочерёдно по обеим ягодицам. Том заскулил на одной высокой ноте, прогнулся, подставляя задницу, в которой продолжала мощно вибрировать игрушка. Хочет, значит. Нравится ему. Этот неискушённый парень умеет быть такой сучкой. Только с ним. Что наводило на глаза Оскара пелену удушливой, восторженной похоти.       Но мало. Тому, улетевшему в запредел, и этого оказалось недостаточно.       - Ещё… - прохрипел Том. – Ещё… Жёстче… Ремнём…       Никакие собственные запреты в эти мгновения не работали.       Оскар удивился, но всего на секунду и, вытянув ремень из петель, нанёс удар. Бил сильно и часто, и чем сильнее он наносил удары по розовеющим ягодицам, тем громче Том стонал. Ему это заходит – слияние удовольствия и боли, это раскрепощает его и возносит за новые пределы, как ничто другое. Том промочил под собой простыню обильной разрядкой. Третий оргазм, настигший вскоре, в той же позе с задранной вверх задницей, по ощущениям вспорол и взорвал внутренности.       Шулейман выключил и вытянул вибратор, и Том, и так дрожавший мелкой дрожью, вздрогнул от движения там, слишком чувствительного сейчас.       - Оскар, я уже не смогу… - Том сел и пытался сфокусировать на Оскаре мутный взгляд. - Давай в рот.       Казалось, если переживёт ещё хоть одно прикосновение там, то его попросту разорвёт. Шулейман предложение Тома принял, положил руку на его затылок и коснулся влажной головкой губ.       - Когда у тебя съёмки? – после поинтересовался Оскар.       - Что?       - Съёмки, о которых говорил. Или ты уже решил отказаться?       - Нет… - Том после такой восхитительной встряски тормозил, но теперь ухватил, о чём Оскар его спрашивает. – Я бы согласился, если ты не возражаешь.       - Не возражаю, работай. Но моё условие остаётся в силе – я буду присутствовать.       - Хорошо, - Том кивнул. – Мне самому будет комфортнее, если ты будешь там. Но у меня тоже есть условие – не смотри на моделей, там бывают очень красивые девушки. Я не могу одновременно работать и нервничать из-за того, куда направлен твой взгляд и о чём ты думаешь.       - Мне сидеть с закрытыми глазами? – усмехнулся Шулейман. – Как же я буду следить за тобой?       - Не надо закрывать глаза, просто не смотри.       - Окей, буду смотреть только на тебя – и на этого Себастьяна, чтобы вы не оказывались слишком близко.       Том кивнул, слова Оскара он находил справедливыми.       - И, пожалуйста, не комментируй постоянно, что происходит на съёмочной площадке, - попросил Том. – Я понимаю, что для тебя моя работа ерунда, но для меня это важно.       - Обещаю вести себя прилично и скромно, - Шулейман, несколько паясничая, поднял правую ладонь. – Насколько умею.       - Этого я и боюсь.       - Расслабься, - Оскар снова усмехнулся, обнял Тома за плечи и, притянув к себе, поцеловал в щёку. – Всё круто будет.       До съёмки оставалось ещё почти два месяца. Она запланирована на конец ноября-начало декабря. В январе нового года стартует промо рекламной кампании, которую и должен отснять Том, а в феврале должна выйти продвигаемая новая линия косметических продуктов. Том подождал до вечера, ещё раз всё обдумал, ещё раз спросил Оскара – и написал Себастьяну, что согласен.       

***

      Вечером Том стоял в дверях и наблюдал, как Оскар играет и болтает с Терри, сидя на полу в детской. И присоединился к ним, захотел попробовать. Сначала не участвовал, просто сидел рядом, смотрел и слушал, но благодаря подсказкам Оскара, его обращениям, не оставляющим за бортом, вник в их взаимодействие и как-то начал принимать участие, по крайней мере вопросы задавал. На протяжении всего этого времени Том поглядывал на Оскара и, когда доиграли и Терри начал собирать игровые принадлежности в коробку, предложил:       - Может быть, ещё во что-нибудь поиграем? – выглядел непринуждённо, хотя внутри нервничал из-за этого предложения, на которое решился.       - Во что? – первым отозвался Терри.       - Может быть, в Монополию? – Том обернулся в сторону коробки с приметной надписью, что лежала на полке.       - Мы в неё ещё никогда не играли, - Терри с долей растерянности взглянул на папу.       - Я тоже никогда не играл в Монополию, - тоже высказался Том.       - Давайте сыграем, - сказал своё слово Шулейман.       Том взял коробку с полки, покрутил в руках – в его детстве такой игры не было, только в фильмах её видел, в неё всегда играли в компании друзей, и это выглядело интересно. Оскар разложил игровое поле, раздал игровые деньги и объяснил правила взявшим по фигурке Тому и Терри. Он же первым бросил игральные кости, Терри вторым, Том третьим. По баллам Терри вышел вперёд, чему удивился, очаровательно вскинув брови; Тому же пришлось ещё раз объяснить, потому что он не понял, куда ему ходить.       По ощущениям Оскар в последний раз играл в Монополию в прошлой жизни – года в двадцать два в компании друзей и неизменного крепкого алкоголя. Чем дальше продвигалась игра, тем громче и активнее становились возгласы, тем живее шло общение. Выиграл в итоге Шулейман.       - Нечестно, - Том, дуясь, скрестил руки на груди. – Нечестно играть с тем, кто по жизни выиграл в Монополию.       Оскар посмеялся с него и ответил:       - У тебя есть шанс подучиться и сделать меня. Ещё круг?       - Да, давайте сыграем ещё раз, - Терри игра понравилась.       Шулейман расчистил игровое поле и, ухмыльнувшись, протянул кубики Тому:       - Бросишь первым?       - Брошу, - Том забрал игровые кости. – Может быть, в этой игре первому везёт.       - Можно я второй? – Терри протянул ручку.       Том кивнул, потряс, потряс кубики и бросил. Три балла, негусто. У Терри выпало пять, у Оскара семь.       - Я не должен снова проиграть, - прокомментировал Том в ходе игры.       Для Шулеймана победа ничего не значила, он поддался, совершил несколько провальных ходов, что откинуло его назад. Но и это не помогло Тому выиграть, его обыграл Терри. Всухую, так сказать. Но Том не расстроился из-за проигрыша шестилетке. В конце концов, он это затеял не ради игры и победы, а для того, чтобы попробовать себя в их взаимодействии – и ради Оскара. На протяжении всех игр Том смотрел на Оскара и видел то, чего прежде не замечал – из-за зацикленности ли на себе, или из-за чего-то другого. Видел Оскара таким, каким не знал, и этот Оскар тоже был прекрасен, по-особенному прекрасен. И, поймав его благодарный взгляд в конце игры, Том по-настоящему понял, насколько для него это важно. Это простое слово «семья». Простое понятие, что за ним стоит. Это изменило внутри одно, но оно огромно.       Том не ощутил большей близости с Терри, в нём ничего не шевельнулось в его сторону, ни намёка на отеческие чувства или что-то схожее с ними, тёплое и ответственное. Но разве он не готов ради Оскара быть вместе с ним в его родительстве? Готов. Для Тома это не стоит титанических усилий, а в ответ он видит в глазах Оскара то самое важное, чего ему, Оскару, не хватало. Целый океан любви, заботы, нежности; океан раненого сердца, в котором не убита способность и потребность любить, быть частью чего-то замечательного, что люди зачастую не ценят, не умеют выстраивать и ломают. Потребность быть отцом, быть в семье. Такая простая мечта и потребность непростого, совершенно выдающегося человека.       Это – то, что увидел во время игры, тронуло до глубины сердца. Терри ему не соперник – Терри тоже тот, кого Оскар очень сильно любит. Том хотел давать Оскару это счастье, не из благодарности даже, а искренне и бескорыстно. Потому что хотел видеть эту его неподдельную красоту тихого, душе необходимого счастья. По чуть-чуть у него получится быть частью целого под названием «семья».       - Это было неожиданно, - сказал Шулейман за дверью детской.       - Мне понравилось играть. Теперь у меня есть цель – обыграть Терри. Я не могу быть глупее шестилетки, это слишком тяжело для моей самооценки, - улыбаясь, пошутил Том.       Оскар выслушал его, выдержал короткую паузу и произнёс:       - Спасибо.       Том покачал головой – не за что – и сказал:       - Оскар, я был к тебе несправедлив. Сейчас я увидел, как ты относишься к Терри, как ты проявляешься с ним, и… это чудесно. Не могу сказать, что я понимаю твои чувства и рад им, но я хочу тебя поддержать.       Шулейман приблизился, заправил прядь волос ему за ухо:       - В Терри твоя кровь, у него твоё лицо, твои глаза. Как я могу его не любить?       Том удивлённо вздёрнул брови. Дёрнул уголками рта, потому что в носу вдруг засвербело.       - Правда? – тихо спросил он в ответ.       - Да. Разве я тебе раньше не говорил?       Кажется, говорил… Только Том раньше не слышал. Том смотрел на Оскара и не мог поверить, что можно так сильно, так всеобъемлюще любить, чтобы так сильно, больше, чем любил бы родного, любить твоего ребёнка. Но вспомнил, как говорил, что хочет ребёнка от Оскара и будет любить его как родного, сильнее, чем смог бы любить родного, потому что он был бы – мальчик с его глазами, и так бы и было. Потому не подумал, что Оскар опять любит его сильнее. Оскар любит его так, как надо. Как правильно. Как идеально в этом несовершенном мире. И пальцы на скулах, под глазами, разглаживающие лёгкий налёт слез от многих чувств. Сильные - и только с ним нежные. Не только с ним. Но они оба для Оскара - одно. Одна любовь в разных её проявлениях.       - Оскар, можно, когда ты будешь укладывать Терри, я побуду рядом? – спросил Том. – Мне интересно, что ты такое ему рассказываешь.       - Конечно можно. Можешь даже сам ему что-нибудь рассказать. Мало ли какие редкие немецкие сказки ты знаешь, о которых я не слышал.       Том улыбнулся и качнул головой:       - Нет, для меня это слишком. Я просто побуду рядом.       На эту ночь Шулейман как раз рассказывал Терри очередную серию истории, которую он чаще всего заказывал – его любимой «Принц и мальчик-холоп». Тому было очень интересно послушать, на некоторых моментах он с трудом сдерживал смех – Оскар гениальный рассказчик.       - Папа? – Терри сонно потёр кулачком глаз. – А у этой истории есть конец?       Оскар взглянул на Тома и ответил:       - У этой истории было много концов, но все они в действительности оказались лишь концами пройденных глав.       - Эта история никогда не закончится? – Терри перевернулся на бок, борясь с утягивающим сном, который стремился прямо сейчас смежить его глаза.       - У любой истории есть конец, даже сказочные герои не живут вечно, - сказал Шулейман. – Но конец будет ещё очень и очень нескоро, ты десять раз успеешь вырасти.       Терри улыбнулся, довольный до ушей тем, что любимая история будет продолжаться, и позволил себе заснуть. Притворив дверь детской, Оскар обнял Тома за талию:       - Теперь наше время.       - Да. Давай поужинаем?       - Мы же уже ужинали.       - Второй раз поужинаем. Я бы подкрепился. Пойдёшь со мной? – Том спрашивал, но по факту просил, заглядывая в глаза с полуулыбкой на губах.       - Пойду, но от второго ужина воздержусь, я не голоден.       - Я приготовлю, - воодушевлённо сказал Том по пути на кухню.       - Почему бы не напрягаться и позвать Грегори?       - Не надо звать Грегори, - отрезал Том. – Я сам могу и хочу приготовить, не отнимай у меня то единственное полезное, что я могу делать в этом доме.       - Ладно, - усмехнулся Шулейман.       На кухне он сел за стол и наблюдал за Томом, который принялся шуршать-греметь ящиками, дверцами, ища вдохновение на поздний перекус. Вытянул из духового шкафа противень и положил на тумбу, рядом выложил овощи – побольше томатов, а к ним морковь и один цукини.       - Приготовлю овощные чипсы, - Том обернулся к Оскару.       - Любовью к готовке Терри определённо пошёл в тебя, - тот подпёр кулаком висок, облокотившись на стол. – Я не понимаю прикола тратить время на кулинарию, если этим может заняться кто-то другой, тот, кому за этот платят.       - Терри не в меня, Джерри тоже готовит, - Том вновь оглянулся. – Хотя он готовит не из-за любви к процессу, а для того, чтобы поесть… Если у него есть возможность, он идёт и ест вне дома. Я думаю иначе, я хорошо отношусь к ресторанам, но мне нравится чаще есть дома: приготовить, накрыть на стол, в этом процессе для меня есть что-то особенное.       - Ты домашний-домашний мальчик, - улыбнулся Шулейман. – Хоть и немного гулящий.       - Я в тебя сейчас помидором брошу, - Том развернулся к нему, продемонстрировав «снаряд».       - Я ж отвечу.       Том положил помидор обратно на доску, вернулся к нарезке продуктов. Оскар добавил:       - Интересно, когда Терри вырастет, чью модель поведения он будет демонстрировать в большей степени: твою со склонностью к самостоятельному быту или мою с делегированием обязанностей?       - Оскар, ты сказал, что сейчас наше время.       - Ладно, молчу, - Шулейман показал «рот на замок».       Подумав, Том решил, что одними овощами не наешься, и настрогал мяса, нарезал тонкими слайсами и выложил к овощам на выстланный пергаментной бумагой противень. Туда же добавил картошки.       - Ты решил сделать ужин, который плавно перетечёт в завтрак? – усмехнулся Оскар, подшучивая над тем, что на противне появляется всё больше продуктов, всё более сытных.       - Нет, но я хочу не просто перекусить, похрустеть, а лечь спать сытым.       Сбрызнув заготовку маслом, Том посолил будущие чипсы, сдобрил розмарином, шалфеем и – в качестве эксперимента – добавил немножко мяты. Отправил противень обратно в духовой шкаф и выставил режим сушки. Осталось подождать 20-25 минут и не захлебнуться за это время слюной.       Духовка звякнула. Едва Том приоткрыл дверцу, полился восхитительный, сложный аромат. Выложив чипсы на широкое чёрное блюдо, он предложил их Оскару, хотел поделиться с ним, но тот отказался.       - Хотя бы попробуй, - попросил Том. – Это очень вкусно, - и сам отправил в рот хрустящий кусочек.       - Ладно, - Оскар взял мясной ломтик, попробовал. – Действительно вкусно. Жаль, что я уже не смотрю никакой спорт, так бы ты готовил мне такие снеки к матчу.       Том радостно улыбнулся ему и продолжил позднюю трапезу. Шулейман же взял из холодильника йогурт.       - А когда-то я один по вечерам сидел на этой кухне, пока ты был с очередной женщиной, и не знал, как жить дальше. Чего-то вспомнилось, - с улыбкой сказал Том.       - Ага, а как я пытался натравить на тебя проститутку, когда в один из таких вечеров обнаружил тебя на кухне.       - Круче – когда ты нанял проститутку, чтобы она научила меня целоваться. И как потом мне с тобой пришлось целоваться… Если бы я только знал тогда, к чему это приведёт…       - Если бы я знал, к чему это приведёт, - со значением подхватил Шулейман, и оба посмеялись.       Это такие милые воспоминания. Милая ностальгия, зовущаяся не «то время прошло, я скучаю», а «у нас такая длинная и извилистая история, что бесконечно можно вспоминать и поражаться».       - Давай в темноте? – в спальне тихо сказал Том, чувствуя, что дыхание уже сбивается, пусть они друг друга ещё не коснулись.       - Давай.       Королевская постель под спиной, руки по телу, губами в губы. Это жизнь двух взрослых людей с ребёнком – любить друг друга в темноте. И при свете дня. В спальне, в гостиной и где угодно. Потому что плотская любовь вовсе не порочна, она неизменная часть желания быть вместе. И даже ребёнок не помеха счастью.       Ничего не предвещало, но через три дня грянул гром.       Том подскочил среди ночи от кошмара. Страшнейшего кошмара любого человека, который он пережил наяву. Его давно, очень давно, даже во время психотерапии не преследовал кошмар прошлого, не оживало во сне ничего из собственного трагического опыта. В этот раз и не то приснилось, что перемололо его когда-то. Новое. В его сне огромное помещение наподобие заброшенного склада. Насилие. Больше двадцати мужчин. Направленные на него, рвущие плоть, ломающие психику и кости ярость и жестокость, которых не заслужил. Жертва, которая не понимает – за что?       Это было словно наяву, слишком ярко и живо… Боль, удары, непонимание, мольбы, кровь во рту, кровь на пыльном полу, извращённое надругательство одного, двух, трёх… десятерых… двадцати… хруст тонких костей. Ужас в моменте, непрекращающийся и всеобъемлющий. Ужас от мысли, что будет после. Он может выжить. Но не пережить. Пережить ещё раз – не сможет. Слишком больно, слишком много грязи. Слишком невозможно. Ещё раз он не соберётся из осколков.       Сердце частило на высших оборотах, перед глазами вспышками мелькали обрывки кошмарного видения. Пусть оно осталось за гранью яви, колотить продолжало в реальности. На висках холодный пот липкой паутиной ужаса.       Он не сможет пережить ещё раз…       Что это, пророчество?..       Он не сможет пережить…       Том метался взглядом в темноте. Понимал, что нужно успокоиться, это всего лишь дурной сон, но не мог. Голову клинило, нервы шли пиками.       Это снова случится с ним?..       Шулейман проснулся, тоже сел, тронул Тома за плечо:       - Эй, ты чего не спишь?       У Тома зубы мелко стучали, сердце не желало успокаиваться, на коже холодная испарина. Весь он – живая паника.       - Эй, что случилось? – Оскар придвинулся, взял Тома за руку. – Тебе кошмар приснился?       - Д-да… - сдавленно кивнул Том.       - Расскажи мне.       - Мне… Мне приснилось, что это опять произошло со мной… Хуже, чем было…       Том говорил с трудом, сам не заметил, как начал всхлипывать, хоть и не плакал. Или плакал? На щеках горячо. Значит, плачет. Это те слёзы, которые сами собой льются.       - Мне приснилось, что со мной… что меня… Так много… Человек двадцать… Это кошмарно… Это повторится вновь? Оскар, я не переживу….       Не сможет пережить даже рядом с Оскаром. Даже ради него.       - Тшшш… Это всего лишь сон, - Шулейман обнял Тома за плечи, коснулся носом его виска. – Пойдём.       Оскар за руку отвёл Тома на кухню, налил воды и дал ему стакан. Как делал не единожды пять лет назад, когда Том в ходе объединения вспоминал подробности своей травмы и в определённый период его частенько мучили кошмары. Шулейман стоял рядом, прислонившись к кухонной тумбе, и внимательно смотрел на Тома, который сжимал стакан в руке и пил маленькими глотками.       - Сумасшествие какое-то… - Том опустил почти пустой стакан, второй рукой держась за ребро тумбы, как за необходимую ему сейчас опору. – Мне же давно ничего подобного не снилось, очень давно, а тут… что-то новое, это ужасно… Я понимаю, что это только сон, но мне… но я не могу выбросить его из головы. Вдруг это вещий сон? – поднял к Оскару больной, пронзительный, растерянный и разбитый взгляд. – Всё же не может быть хорошо всегда. Сейчас хорошо, а потом – вдруг это опять произойдёт? – его вновь начинало колотить.       - Не произойдёт, - сказал Оскар и шагнул к нему, перехватывая взгляд. – Всё может быть хорошо всегда, не идеально, конечно, со взлётами и падениями, но твой сон не сбудется. Вещие сны – выдумка. Сны – это работа подсознательного, переработка мозгом жизненного опыта человека, у тебя опыт насилия есть, вот тебе и приснился кошмар.       - Откуда ты знаешь? – Том изломил брови. – Ты ведь не можешь уберечь меня от всего.       - Могу, - уверенно и спокойно ответил Шулейман.       Том открыл рот, но передумал говорить, вздохнул, закрыл глаза, чтобы не накручивать себя. Пытался успокоиться. Сам понимал, что ему это нужно. Оскар обнял его, погладил по спине. Том на его прикосновения отреагировал спокойно, даже расслабился, а в действительно обмяк от измотанности психики.       - Тошнит, - тихо сказал Том.       Шулейман проводил его в ванную комнату. Том пять минут стоял над унитазом, но неприятная, тревожащая желудок тошнота не переросла в рвоту. Вновь вздохнув, он отошёл к раковине, намочил ладонь и обтёр лицо холодной водой. Внешне его больше не трясло, но внутри осталась дрожь. Они вернулись на кухню, где Том медленно, маленькими-маленькими глотками выпил ещё один стакан воды, ожидая изменений в своём состоянии. Или его вырвет, или тошнота успокоится. По прошествии двадцати минут тошнота отпустила, мысли стали куда более ясными. Всё это время Шулейман стоял рядом, щуря воспалённые ночным пробуждением и светом глаза, зевал в кулак.       - Прости, - выдохнул Том и прикрыл глаза. – Ты спать хочешь, а я тут…       - Не парься, - покачал головой Оскар. – Я не могу оставить тебя одного.       Том долго посмотрел на дверь и перевёл взгляд обратно к Оскару:       - А что, если придёт Терри? – вновь нервы подскочили.       - Я отправлю его обратно спать. Сейчас я тебе больше нужен, и я тебя не оставлю.       Том открыл рот, закрыл, нервно встряхнул руками и закрыл ладонями лицо, с нажимом провёл вверх по коже.       - Что же это такое… Я до сих пор ненормальный? – Том отнял руки от лица, посмотрел на Оскара.       - Ты до сегодняшней ночи считал себя нормальным? – усмехнулся тот. – Я на твой счёт таких иллюзий не питаю.       Том пихнул его в плечо, что добрый знак, а после сильно схватился за его плечо, теперь в Оскаре ища опору. И нашёл. Но ещё штормило, хоть чувство, что трагедия неизбежна, а жизнь его фатальна, отпускало.       - Оскар, меня точно охраняют? – тревожно спросил Том.       - Точно.       - Пусть охраняют, - Том торопливо кивнул. – Я хочу, чтобы меня охраняли.       - Могу отдать отдельный приказ, чтобы тебя усиленно охраняли, - предложил Шулейман. – Или могу приставить к тебе личную охрану, чтобы, когда ты куда-то выходишь без меня, они всегда следовали за тобой.       Том подумал, переспросил:       - Меня точно охраняют? – для него сейчас это очень важно, это безопасность и гарантия, что кошмар не сбудется, не случится.       - Совершенно точно, - терпеливо повторил Оскар.       - Меня не могут похитить?       - Нет, даже если кто-то тебя схватит, тебя найдут и перехватят раньше, чем тебя успеют довезти до места, моя нынешняя охрана суперспецы. Да и нет у меня сейчас врагов, которые могли бы захотеть таким образом навредить мне.       - А если я буду гулять, и на меня нападут?       - Тогда из кустов выскочит охрана, и нападающие пожалеют.       Том кивнул. На самом деле, ему ничего не угрожает, он под надёжной охраной, и даже если на него кто-то покусится, его спасут… хотя от последнего становилось грустно и тревожно из-за неизвестности, невозможности быть единственным, кто контролирует собственную жизнь. Любой может попытаться причинить ему вред, и это выпивает душевные силы. Том глубоко вдохнул, начал мысленный счёт, как учила доктор Фрей.       - Что это? – Шулейман подхватил его самотерапию и указал на холодильник, видоизменив известный метод заземления.       - Холодильник… - Том не сразу понял, зачем он спрашивает.       - А это? – Оскар ткнул в окно.       - Окно.       Почти все предметы на кухне перечислили, и Том благодарно за заботу улыбнулся. Он на самом деле заземлился, отвлёкся.       На кухне они провели более часа. Когда вернулись в спальню, Шулейман включил свет, подождал, пока Том ляжет.       - Можешь выключить свет, - негромко сказал Том, его сейчас не страшила темнота.       Комната погрузилась во мрак, Шулейман лёг позади Тома и обнял. Том накрыл рукой его руку на своём животе, думая, что с Оскаром не страшно, даже когда страшно, за что очень благодарен судьбе. И надеялся, что никакой кошмар больше не приснится, хотелось спокойно доспать до утра.       На следующий день Том много молчал и думал. Ближе к вечеру подошёл к Оскару с разговором:       - Оскар, я хочу вернуться в терапию. Я думаю, что мне это нужно.       - Из-за сегодняшнего кошмара?       Том отрицательно покачал головой:       - Нет, из-за другого.       Шулейман вопросительно кивнул. Том и не собирался таить, только не до конца знал, как объяснить. Но прежде решил, хотел сказать другое:       - Оскар, я хочу посещать психотерапию, потому что я не уверен, что справлюсь сам, что меня вдруг не переломает, или постепенно будет накапливаться, а потом произойдёт взрыв. Я этого очень не хочу, я этого боюсь. Пока у меня нет серьёзных поводов подозревать, что это случится, но я никогда не могу быть уверен до конца, в этом плане я не могу быть уверен в своих силах. Но я не хочу ходить на психотерапию, с другим человеком обсуждать свои проблемы, страхи, а потом пересказывать тебе. Я не хочу этого разделения. Я хочу с тобой. Оскар, будь моим психотерапевтом, - наконец попросил Том.       Шулейман удивлённо и вопросительно приподнял брови, сказал:       - Я психиатр, а не психотерапевт, в психотерапии я смыслю примерно ничего и скорее наврежу, чем помогу.       - Между психиатрией и психотерапией не настолько большая разница, - Том качнул головой.       - Разница колоссальная, - поправил его Оскар. – Психиатр работает с диагнозом, болезнью и медикаментозно, а психотерапевт работает с психикой в смысле личности человека.       - Я знаю. Но ты был моим доктором, ты справишься. Пожалуйста, будь моим доктором вновь. У тебя же есть медицинское психиатрическое образование, тебе будет несложно выучиться на психотерапевта, получи это образование и будь моим доктором.       - Ты отправляешь меня учиться на психотерапевта, серьёзно?       - Да, я думаю, это идеальный вариант – ты мой лучший доктор.       Шулейман потёр подбородок и сказал:       - Давай лучше я вместе с тобой буду ходить на психотерапию к мадам Фрей, буду всё слышать, так сказать, в прямом эфире и участвовать, если понадобится. Во-первых, образование – процесс небыстрый, я не хочу браться тебя врачевать после трёхмесячных курсов. Во-вторых, мы уже договорились, что я твой партнёр, а не доктор, эти полномочия я с себя сложил, поскольку пусть лучше тобой занимается профессионал в области. В-третьих, у меня и без учёбы хватает дел, с учёбой я покончил много лет назад и возвращаться к ней не горю желанием. Договорились? – он пытливо посмотрел на Тома.       - Хорошо, - Том не совсем уверенно кивнул, - давай так поступим.       - Пожалуй, я зарезервирую палату в той клинике, чтобы ты в любой момент мог обратиться за помощью в качестве пациента.       Том вновь кивнул. Хорошо с Оскаром – для него нет ничего невозможного. Шулейман на месте написал в клинику – ему достаточно просто написать.       - Теперь рассказывай, что тебя тревожит, - сказал он.       - У меня чувство, что моё время прошло.       Шулейман вопросительно выгнул бровь:       - В смысле?       Том неопределённо развёл кистями рук:       - Я понимаю, что у меня впереди ещё много лет, но все знаковые события в моей жизни уже произошли, всё выдающееся уже случилось. Может быть, это из-за того, какой слишком богатый у меня жизненный опыт, или… Не знаю. Моя история уже рассказана, а история Терри только начинается, я смотрю на него, и он мой триггер в этом плане, рядом с ним я острее ощущаю, что я уже не юный мальчик, у которого абсолютно вся жизнь впереди.       - Мы не герои книги, нет никакой истории, - сказал ему Оскар, несколько впечатлённый тем, как на этот раз Том загнался.       - А вдруг? Представь, вдруг мы живём внутри придуманной кем-то вселенной, есть какая-то писательница, которая нас пишет, - Том улыбнулся, скорее вымучил улыбку, чувствуя себя растерянно в своих чувствах. – Я был главным героем, а теперь моя история рассказана, и фокус смещается на Терри. И в конечном итоге всё это не имеет значения, потому что мы ненастоящие.       Шулейман шагнул ближе, оттянул вверх его верхнее веко, заглядывая в глаза:       - Ты что-то употреблял?       - Да ну тебя, - Том слабо отмахнулся. – Просто представь, я же не говорю, что так и есть. Просто это хорошо иллюстрирует ситуацию и мои чувства. Моя история рассказана, я теряю место главного героя. Терри – это следующее поколение, он ещё только растёт, в его жизни ещё только будет всё то, что в моей жизни уже произошло в прошлом или чего не было по разным причинам, а мне остаётся лишь просто жить. Меня ждут годы отличной, счастливой жизни рядом с тобой, но я не могу не думать, что все главные события моей жизни уже в прошлом. Иногда меня посещают такие мысли, и я беспокоюсь, что они будут приходить чаще и чаще, что они станут назойливыми и начнут отравлять мою жизнь, нашу с тобой жизнь тоже. Поэтому я хочу на психотерапию, я не уверен, что справлюсь с этим сам, я не хочу испытывать свои силы.       - Я, конечно, предполагал, что в ближайшие годы у тебя случится кризис, но я ожидал возрастного кризиса, а не экзистенциального – существую ли я? Ладно-ладно, шутки в сторону, - Оскар поднял ладони. – Разберёмся с твоей проблемой, пока она не стала по-настоящему таковой. Сегодня поедем? Или завтра?       Том подумал и сказал:       - Давай завтра или послезавтра. Лучше послезавтра.       Шулейман кивнул и послал главврачу клиники второе электронное письмо, в котором написал, что послезавтра во второй половине дня им должны выделить время у доктора Фрей.       Доктор Фрей их приняла, но во время сессии её несколько раз посещала мысль, что она уже жалеет, что когда-то вызвалась вести Тома. Потому что они от неё не отставали. Как будто им делать нечего, и они таким образом, походами к ней, развлекаются. Конечно, это несправедливо как минимум в адрес Тома, в его случае требуются годы терапии или же вовсе вся последующая жизнь в терапии, но Лиза не думала, что этим будет заниматься она, что они будут возвращаться к ней снова и снова, без оглядки на что-либо задвигая других её пациентов.       - Том, что именно в данной ситуации заставляет тебя переживать? – сцепив руки, спросила мадам Фрей.       - То… - Том растянул первое слово, чтобы додумать продолжение, не расплыться в объяснениях. – То, что самое яркое и важное в моей жизни уже случилось, в моей жизни больше не произойдёт ничего грандиозного. Я не хочу никаких потрясений, мне дорога моя нормальная жизнь, насколько она может быть нормальной, спокойной, мне хватило потрясений на три жизни вперёд, но мне грустно от мысли, что это всё, моё время прошло.       Том замолчал, но доктор Фрей его подтолкнула:       - Том, продолжай, пожалуйста.       Том растерянно взглянул на Оскара. Что ещё ему сказать? Вроде бы уже ответил на заданный вопрос.       - Мне грустно от того, что жизнь Терри только начинается, у него впереди столько нового, океан событий, свершений, а у меня всё это уже позади, этот путь, какой он был у меня, я уже прошёл, - через паузу сказал Том. - Я рад за Терри, - не очень искренне, но и злости, зависти не испытывал. – Я понимаю, что это естественно – он ребёнок и он растёт, развивается, ему многое предстоит, а я уже взрослый, но мне грустно. Мне грустно быть тем, чья история уже рассказана.       - Том, поясни, пожалуйста, последнее, что ты сказал.       Том объяснил, сказал то же, что говорил Оскару два дня назад – рассказал аналогию с книгой, уходящим за край повествования которой себя ощущает. Главный герой, чья история была ошеломляющей, но она подходит к концу. Под конец своего высказывания Том едва не прослезился, тоже сцепил руки в нервный замок. Ему сложно, непонятно и печально в этом чувстве – и так не хочется страдать.       Доктор Фрей выслушала его и произнесла:       - Том, полагаю, что у тебя кризис тридцати лет.       - Не рановато ли? – поинтересовался Шулейман, тоже внимательно вникающий в беседу Тома с психотерапевткой. – Ему меньше месяца назад исполнилось только двадцать девять.       - Оскар, возраст в обозначении кризиса условен, он может настигнуть как ровно в тридцать лет, так и в двадцать восемь или же тридцать пять, так как все люди индивидуальны и имеют различные темпы психического взросления.       - Знаю, но мне казалось, что кризис тридцати может наступать позже, а никак не раньше.       Мадам Фрей отрицательно покачала головой и обратилась к Тому:       - Том, твои переживания нормальны и закономерны. Сейчас ты находишься в возрасте переходного этапа от молодости к взрослости, на котором происходит переоценка ценностей, самоопределение…       - У меня в двадцать восемь-тридцать лет ничего подобного не было, - перебив, вставил Оскар комментарий, от которого веяло обесцениванием и пренебрежением.        - Оскар, если вы пропустили соответствующий опыт, это не значит, что у всех людей так происходит. Не нужно обесценивать переживания других людей, - осадила его доктор Фрей.       Шулейман дёрнул бровью, отвернулся, мол, ладно, молчу. Мадам Фрей добавила сверху:       - Оскар, если я не ошибаюсь, именно в указанном возрасте в вашей жизни произошла любовь и переоценка ценностей в сторону ухода от свободно-разгульной жизни к моногамии и семье?       Не ранила, а убила. Шулейману нечего было ответить, кроме как подтвердить:       - Да, ваши наблюдения верны.       Мадам Фрей слегка кивнула и вернулась к Тому:       - Том, как я уже сказала ранее, ты находишься на этапе перехода, переоценки ценностей и, что важнее всего в твоей случае, переосмысления своего жизненного опыта, что у тебя и происходит и вызывает описанные тобой переживания.       - То есть… это норма?       Том с трудом мог поверить. Но чувствовал, какой лёгкой начала казаться проблема после слов психотерапевтки.       - Да, Том, это норма, - сказала доктор Фрей. – И то, что в одном с тобой жизненном пространстве постоянно находится ребёнок, усугубляет твой кризис. Как показывает статистика, наличие в семье ребёнка раннего школьного возраста выступает провокатором личностного кризиса у взрослых, близких по возрастной шкале к тридцати годам.       - Я так понимаю, следующего кризиса у Тома стоит ожидать, когда Терри вступит в подростковый возраст? – поинтересовался Оскар.       - Вероятно, - кивнула мадам Фрей. – Данный период совпадёт с кризисом зрелости у Тома.       - Ещё один кризис? – Том изломил брови. – Сколько их всего?       - Одиннадцать, - раньше психотерапевтки ответил Шулейман.       - Какой ужас… Я не хочу так много раз впадать в кризис.       - Не беспокойся, ты не заметишь особой разницы, ты кризис трёх лет не прожил и, соответственно, ещё из него не вышел, - усмехнулся Оскар и потрепал Тома по голове, взлохматив волосы.       Том отпихнул его руку, встряхнул волосами:       - Нет у меня кризиса трёх лет.       - Том, я вынуждена согласиться с Оскаром, - сказала мадам Фрей. – Не пройденный успешно кризис трёх лет имеет влияние на твою жизнь.       Том скрестил руки на груди и закинул ногу на ногу, дёрнул плечом, выражая своё отношение. Но спросил:       - Этот кризис можно пройти, если вовремя не получилось?       - Том, ты движешься в этом направлении. Кризис трёх лет – это кризис взаимоотношений личности ребёнка и окружающий людей, ребёнок начинает осознавать наличие воли, активности, способности делать выбор и действовать самостоятельно. При успешном прохождении кризиса вышеуказанные качества гармонично входят в структуру личности.       Теперь Том понял, что имела в виду доктор Фрей. Он действительно в процессе прохождения этого кризиса – половину жизни так точно, а с тех пор, как пришёл в терапию, начал делать успехи без откатов назад.       - Мне интересна мысль, что мы герои книги, наверное, не книги, а романа на много частей, потому что история очень долгая, - Том чуточку неловко улыбался, но уже держался намного живее и легче. – У меня нет экзистенциального кризиса, я не сомневаюсь, что существую. Просто удачное сравнение, мне так кажется.       - Том, что ты хочешь этим сказать? – задала вопрос мадам Фрей.       Том пожал плечами и ответил:       - Что следующей будет история Терри, а я… - посмотрел на Оскара, - мы в ней будем второстепенными, фоновыми персонажами?       - Меня всё-таки не покидает мысль, что ты нашёл какую-то завалящую таблетку и употребил в себя, - высказался Шулейман.       - Оскар, в вашем доме есть наркотики? – доктор Фрей без труда поняла, о чём он говорит.       - Я давно не балуюсь, но мало ли что-то осталось.       - Я ничего не употреблял, - сказал Том.       - Оскар, в вашем доме есть ребёнок, поэтому вам не следует держать в квартире такие вещества, которые он в теории может случайно найти.       - Действительно, надо будет снарядить Грегори, чтобы проинспектировал все ящики на предмет чего-нибудь затерявшегося и навёл порядок, - согласился Оскар. – Хотя Терри и в более раннем возрасте ничего не тянул в рот. Даже если бы наркотик лежал на видном месте, не думаю, что у меня были бы причины для беспокойства.       - Оскар, я понимаю вашу позицию, но всё же вам не следует полагаться на самостоятельную детскую разумность и осторожность, так как он ребёнок и может из любопытства попробовать то, что ему навредит.       - Я не переоцениваю Терри, он очень развитый, умный, самостоятельный, но я не оставляю его без контроля, - сказал Шулейман, чтобы поставить точку в данной теме. – Мой стиль воспитания отнюдь не попустительство.       Доктор Фрей кивнула ему и обратилась к Тому:       - Том, ты хочешь ещё что-нибудь сказать по поводу своих переживаний?       Том поёрзал и, взглянув в сторону кушетки, спросил:       - Можно мне лечь?       - Разумеется.       Том лёг на кушетку, свернулся в клубок на боку спиной к стене, и долго-долго вёл монолог на тему близящегося окончания своей истории. Уже не тревожило так сильно, душа и нервы успокоились, просто хотел всё проговорить. Потом отведя душу вернулся в кресло рядом с Оскаром.       Исчерпав беседу с Томом, мадам Фрей уделила внимание Шулейману:       - Оскар, вы сейчас находитесь в возрасте кризиса зрелости. Вы хотите об этом поговорить? Возможно, у вас есть какие-то переживания?       - Нет. У меня складывается впечатление, что кризис зрелости я прошёл вместе с кризисом тридцати лет, - отвечал Шулейман. – Меня ничего не тревожит. Я знаю, чего хочу, и пока что реальность соответствует моим ожиданиям.       - Пока что? – уточнила доктор Фрей.       - Да, я не отметаю вероятности, что всё снова полетит к херам, но я отпустил ситуацию и больше не испытываю никаких переживаний по данному поводу. Даже если у меня с Томом что-то снова не сладится, и мы расстанемся, мы сойдёмся обратно, он вернётся ко мне, или я к нему приду, а пока мы будем не вместе, у меня останется Терри, его у меня никто не отнимет. Единственное по поводу кризиса зрелости, вероятно, он у меня всё-таки есть, но в очень лайтовой форме – я понимаю, что моя бурная молодость осталась в прошлом, ныне я взрослый, зрелый человек с совершенно иными взглядами и укладом жизни, иногда я мысленно возвращаюсь назад, но меня это не беспокоит. Я не хочу обратно и не грущу по ушедшим годам, меня больше прельщает настоящее и будущее, а последнее у меня будет долгим и светлым, - Оскар ухмыльнулся, и в нём не было ни капли сомнений.       Сомнений и скрытых тревог в нём не увидела и доктор Фрей. Оскару не требуется помощь, он успешно проходит кризис.       - А что, если нет? – вдруг встрепенулся, встревожился Том и повернулся к Оскару.       - Что нет? – спросил тот.       - Что, если не будет долгого и светлого будущего? Что я буду делать, если ты умрёшь раньше меня? А вдруг намного раньше? – и в больших глазах разлился ужас осознания.       Том никогда не думал о том, что Оскар может его покинуть, покинуть навсегда. Для него Оскар – тот, кто всегда рядом, даже если в какой-то момент их разделяют тысячи километров; тот, кто вечен, незыблем. Том не мог представить свою жизнь без Оскара, не мог представить, что его не просто нет рядом, а совсем, нигде нет и больше никогда не будет. Оскар – единственное в его жизни, что стабильно сквозь годы, неизменный монолит, всегда был таким. Но… но все люди смертны, и Оскар не исключение. Том ощущал, будто покрывается льдом от этого осознания-инсайта.       Оскар не вечен. Однажды Том может остаться один, без него на всю оставшуюся жизнь. Том не мог представить, как прожить без него – совсем без него – даже один год, даже если самому на тот момент будет за девяносто. А ведь Оскар старше на целых шесть лет.       - Я так-то умирать не собираюсь ещё лет пятьдесят как минимум, - сказал Шулейман.       - Конечно ты не собираешься, никто этого не планирует, но вдруг? Сколько несчастных случаев бывает. А вдруг ты заболеешь, у тебя ведь наследственность, – Том сейчас – комок нервной тревоги.       - Я свою наследственность регулярно мониторю.       - Как часто ты проходишь обследование?       - Полное обследование стабильно раз в год, иногда в полгода. Последнее было зимой, соответственно, новой зимой снова проверюсь.       - Год – это очень большой срок, - Том тряхнул головой. – Даже полгода – это долго. Вдруг какая-то стремительная болезнь? Ты её пропустишь, и… всё, тебя просто не успеют спасти, - на последних словах сердце сжалось и притихло холодным камнем.       Шулейман усмехнулся, поведя подбородком, и ответил:       - Меня и смертельная болезнь не убьёт. У меня столько денег, что я могу позволить себе заменить все органы.       - А мозг? – Том вздёрнул горестно изломленные брови. – Мозг нельзя заменить. Что, если там у тебя будет проблема?       - Опухоль мозга мне пророчишь? – поинтересовался Оскар, выгнув бровь. – Спасибо, у меня одна уже есть. Что, слишком грубо? – добавил через паузу. – Ладно – моя любимая опухоль.       - Оскар, это несмешно. Я раньше не думал, что ты можешь умереть раньше меня, а теперь… как мне перестать об этом думать? Это мой самый страшный страх, уж лучше пусть меня ещё раз изнасилуют толпой…       - Тш, - Шулейман положил два пальца на губы Тома. – Не надо никаких откупов.       - Оскар, как мне жить без тебя? Я не хочу без тебя.       - Неплохо ты проживёшь без меня, я обратно включу тебя в завещание.       - Да причём тут деньги?! – всплеснул руками Том.       - Лучше жить без меня, но с привычным уровнем жизни, чем без меня и без денег, - резонно ответил Оскар.       - Мне не нужны деньги, мне ты нужен.       - Я у тебя есть. А если меня скоропостижно не станет, завещаю себя кремировать, будешь спать в обнимку с моим прахом.       Шулейман снова усмехнулся, закинул руку Тому на плечи и чмокнул его в щёку.       Том вывернулся из-под его руки, сверкая напряжённым взглядом.       - Оскар, нельзя шутить над смертью.       - Почему? Моя смерть, имею право шутить.       Мадам Фрей тактично молчала, заняв позицию наблюдательницы.       - Оскар, - Том схватил его за щёки, приблизился нос к носу. – Пусть для меня сделают капсулу с ядом, такое ведь есть, да? Если ты умрёшь раньше, я её раскушу. Я не буду жить без тебя! Особенно если это случится в старости, я не хочу прожить всю жизнь с тобой и остаться без тебя.       - Так, тш, тшшш… - Шулейман убрал его руки от своего лица, взял кисти в ладони. – Отставить упадническое настроение и планирование смерти. Я молодым не умру. И не заболею. Если ты так переживаешь, я пройду внеочередное обследование, ты пойдёшь со мной, поприсутствуешь, послушаешь врачей и убедишься, что волноваться не о чем. Заодно и тебя проверим.       - Когда? – спросил Том, немного успокоившись.       - На следующей неделе. Идёт, договорились? И выбрось эти мысли из головы, не хватало ещё тебе снова нервный срыв словить.       Том кивнул, на том и договорились. Успокаивать его Оскар умел, у него годы опыта.       Ближе к концу сессии Шулейман уделил внимание организационному моменту:       - Мадам Фрей, мы будем посещать вас регулярно раз или два в неделю. Думаю, можно начать с одного раза, да? – он посмотрел на Тома.       - Да, - согласился с ним Том. – Одного раза в неделю будет достаточно для поддерживающей терапии.       Доктор Фрей открыла своё расписание и сказала:       - Могу предложить вам на выбор два времени: во вторник в двенадцать или в пятницу в пять. В вашем распоряжении будет три часа.       - Вторник сразу нет, – Оскар покачал головой. – В первой половине дня я с Терри. На четверг нет ничего?       - В четверг у меня есть свободное время во второй половине дня, но всего два часа, как показывает практика, вам этого мало.       Шулейман несколько секунд подумал, постукивая пальцами по колену, и сказал:       - Запишите нас на оба дня, на четверг и пятницу, потом мы выберем, какой день нам подходит больше. Тогда будет ездить сюда, потом сразу в ресторан на ужин и домой, - он повернулся к Тому.       Том кивнул, его такой вариант устраивал. Больше до конца сеанса не произошло ничего важного. Главное – доктору Фрей в очередной разу удалось разобрать и успокоить переживания Тома, открыть ему глаза, что он в норме. Для Тома очень важно быть не единственным на свете со своей проблемой.       Обследование на следующей неделе показало то, о чём Оскар и говорил – он совершенно здоров. Хотя в последний год доктора рекомендовали ему ограничить потребление кофеина до рекомендованной дозы, в качестве профилактики. Том тоже здоров, из физических проблем у него лишь недостаточная масса тела и некритически пониженное давление, что не новость.