Семья

      

Величайшая ошибка — думать, что страсть и чистая любовь несовместимы. Единение влюбленных не является грехом, а без любви грехом становится всё.

      

Брайанна Рид©

             Приближался день рождения Тома. Шулейман хотел уехать с ним на неделю, что не совсем ко времени, но вопрос с Терри можно решить, папа подхватит и подежурит в школе. С Терри он поговорил, Терри не был против его отлучки – кто бы сомневался, он никогда не скажет, но Оскар его выспросил и пришёл к выводу, что Терри действительно не возражает, наоборот – он был рад за них с Томом. В этом весь Терри – он умеет искренне радоваться за других, даже тогда, когда, казалось бы, ситуация должна ущемлять его интересы, даже четырёхлетним малышом, когда Оскар завис с Томом в Париже, а потом пропадал с ним в Ницце, Терри относился к его отсутствию с пониманием, ждал и ни слова капризного не сказал.       Шулейман подошёл к Тому и прямо, заглядывая в глаза, спросил:       - Чего бы ты хотел?       Мало ли у него совершенно иное видение своего дня рождения. Это ему, Оскару, хотелось устроить что-то особенное, как минимум – провести время только вдвоём.       Том, недолго думая, пожал плечами:       - Я бы хотел куда-нибудь поехать… - отвёл потупленный взгляд. – Но я понимаю, что сейчас не время.       - Сюрприз – я уже договорился, у нас есть неделя, захватывающая твой день рождения, в любой точке мира, - с довольной улыбкой сообщил Шулейман.       Том, вздёрнув брови, вскинул к нему изумлённый взгляд:       - Правда? А Терри?       - Терри остаётся дома, если, конечно, ты не хочешь взять его с собой. Хочешь?       Том смущённо отрицательно покачал головой. Добавил словами:       - Нет, я не против, если его нужно взять с собой…       - Я так и думал, так что, как я уже сказал, Терри остаётся дома, я не единственный его родственник, его есть на кого оставить, - утвердительно сказал Оскар и взял Тома за руки, снова перехватывая взгляд. – Это время для нас двоих. Нам нужно быть не только родителями, вернее – мне нужно быть не только родителем, но и о другой стороне своей личной жизни не забывать.       Том совершенно тронуто, радостно заулыбался.       - Куда ты хочешь? – поинтересовался Шулейман.       Том задумчиво прикусил губу, произнёс:       - Может быть, на Гавайи?       - Окей, давай на Гавайи.       - Это там занимаются сёрфингом? – полюбопытствовал Том.       - Там тоже, - кивнул Оскар. – Но я на доску не полезу и тебя не пущу, ты мне нужен живой, целый и здоровый, а не поломанный волнами и погрызенный акулами.       - Со здоровым и целым ты опоздал, я перестал быть таким много лет назад, - улыбнулся Том.       Шулейман тоже улыбнулся, провёл рукой по его плечу:       - Как мне нравится, когда ты над собой шутишь. Но я предпочту, чтобы к твоим травмам не прибавился укус акулы за задницу, за неё кусать тебя могу только я.       - Ты не отпустишь меня плавать в океане? Или там море? – Том нахмурился. – Океан же, да?       - Океан. Отпущу, но недалеко и не на доске.       Том состроил обиженное лицо, но именно что состроил, ничуть не обижаясь на самом деле.       - Чего ещё ты хочешь? – спросил Оскар. – Я хочу тебе что-нибудь подарить, но, когда я импровизирую, получаются всякие побрякушки.       - На твои «побрякушки» можно безбедно жить до конца жизни, - улыбнулся Том. – Оскар, честно, я не знаю.       - Подумай.       Том подумал, но ответ был тот же:       - Я не знаю, - Том пожал плечами. – Мне ничего не надо. Мне нет нужды мечтать ни о чём материальном, потому что ты гарант исполнения любого моего желания.       - Ладно, значит, сам придумаю. Или ты надумай и скажи мне.       Оставалось переговорить с папой и договориться о подмене, что задача для галочки, папа не откажется побыть с Терри. Если же вдруг у него найдутся некие несовместимые с внуком дела, тоже не беда – у Терри и второй дедушка есть, который не терял с ним связь после знакомства, или можно подключить кого-нибудь из своих подруг.       Запасные планы не пригодились. Разумеется, Пальтиэль с радостью откликнулся на просьбу приехать и присмотреть за Терри, хотя и немного поворчал на тему того, что Оскар срывается и уезжает с Томом без Терри на целую неделю.       Рассчитав, что лучшим вариантом будет, чтобы отдых вдвоём захватил дни и до дня рождения Тома, и после, Шулейман выбрал остров из Гавайского архипелага – как обычно максимально элитный и закрытый, исключающий контакты с другими отдыхающими, и двадцать пятого сентября они выдвинулись в путь. В начале пятнадцатичасового перелёта, во время взлёта, Том смотрел в иллюминатор и кусал губы в предвкушении и восторге от красоты за толстым стеклом. Потом сидел верхом на Оскаре в его кресле, обнимая его за шею. Они долго целовались, ласкались, но больше целомудренно, не перейдя к более серьёзным действиям. Потом отправились в спальню и легли спать, поскольку вылетели вечером, по привычному часовому поясу уже наступила ночь. А самолёт продолжал свой путь по небу на другую сторону планеты.       Проснулся Том незадолго до завершения длинного маршрута, а пока полностью раскачался со сна, зубы почистил да умыл лицо, самолёт уже приближался к посадочной полосе. Гавайи встретили ослепительным солнцем, океаническими просторами и захватывающими видами даже на земле, а уж каких красот с воздуха насмотрелся, восторженно восклицая и дёргая Оскара.       Земля здесь прогретая, а в воздухе витает какая-то иная, незнакомая воля, наверное, потому, что жизнь на острове отлична от любой другой жизни. Оставалось добраться непосредственно до места отдыха, куда самолётом не долететь, ему там негде приземлиться. В этот раз Шулейман изменил привычке пользоваться водным транспортом в подобных случаях и выбрал вертолёт.       - Настоящий вертолёт? – удивился Том.       - Думаешь, надо было заказывать игрушечный? – иронично выгнул бровь Оскар.       Не успел Том ничего сообразить в ответ, как он добавил:       - Настоящий, - и указал рукой в сторону ожидающей на взлётной площадке машины.       - Можно я его сфотографирую?       - Валяй.       Том расчехлил свою камеру, которую в этот раз не забыл прихватить с собой в потенциально – и гарантированно – полную впечатлений поездку. Окинул тёмный вертолёт профессиональным взглядом – чего-то не хватало.       - Оскар, можешь встать рядом с ним? – попросил Том.       Шулейман пожал плечами, мол, без проблем, и отошёл к вертолёту, встав лицом к Тому.       - С тобой любая фотография становится лучше, - улыбнувшись, прокомментировал Том.       Заглянув в визир, он поймал идею, как сделать фотографию ещё лучше, близкой к идеалу, и поспешил подойти к Оскару, вытянул полы его рубашки из-под ремня, расстегнул и продуманно-небрежно распахнул, после чего отошёл на прежнее место. Шулейман без просьб со стороны Тома скрестил руки на груди и ухмыльнулся набок, что дало шикарную картинку. В это время пилот терпеливо ожидал в стороне.       - Класс, - Том вернулся к Оскару, поднял взгляд от сделанной фотографии на маленьком экране. – Я её опубликую?       - Публикуй.       Пришло время взойти на борт вертолёта, что волнительно. Во время перелёта у Тома сложилось мнение, что летать на вертолёте страшновато, он маленький, менее устойчивый, нежели самолёт, и обзор из него такой, словно ты без защиты в небе смотришь на землю с высоты птичьего полёта. В отличие от него Оскар никаких эмоций от полёта не испытывал, он ещё в детстве налетался, собственный вертолёт в его семье, конечно же, был, и собственный он с некоторых пор имел, который простаивал без дела, поскольку везде доезжал на любимой машине, а куда ехать слишком долго или невозможно по земле, туда летал на самолёте. Шулейман посмеивался над впечатлительностью притихшего во время перелёта Тома и успокаивал его, что напрягаться и бояться нет причин.       - Я не боюсь, - сказал Том в наушники со связью, которые выдали им обоим. – Но в сравнении с самолётом такой полёт меня немного напрягает. Может быть, я просто не привык.       - Если что, обратно поплывём.        Наконец они увидели подготовленную для них виллу, игриво подмигивающую бликующей на солнце кристальной водой большого бассейна. Том обошёл все комнаты, все открытые балконы и веранды, восторгаясь красотой. То ли это самое красивое место, куда Оскар его привозил, то ли просто отвык, потому незамыленный глаз всё выхватывал в ярком, восхитительном свете.       Том принял душ, не закрываясь от Оскара, и переоделся в летний-летний наряд, главная деталь которого – шлёпанцы, которые не носил в городе, но на пляжном отдыхе они обязательный и любимый предмет. Даже новую одежду купил для этого путешествия, в том числе шлёпанцы, а старых уже и не имел. В тонко-хлопчатой одежде и открытой обуви, кричащих о том, что они в отпуске в прекрасном южном месте, дышать стало втройне свободнее.       После завтрака, овеянного бризом океана, перешли к бассейну, Оскар предпочёл поваляться там, а не идти на пляж. Том его желание не разделял, он хотел к океану и совершенно не понимал прелести бассейна, когда есть большая живая вода, но не хотел идти купаться без Оскара, потому занял второй шезлонг и не давал ему лениво подремать своей взбудораженной активностью.       - С ребёнком отдыхать куда спокойнее, чем с тобой, - Шулейман вальяжно взглянул на Тома поверх солнцезащитных очков.       - Я тебя достал? – Том сел и положил ладони на колени.       - Нет, мне нравится, продолжай, я чисто поделился наблюдениями.       Том забрал бокал, когда Оскар хотел выпить коньяка.       - Эй, - возмутился Шулейман. – Я на отдыхе, имею право.       - Не надо, - Том крутанул головой.       И сам выпил, но проглотил всего один маленький глоток, а остальное выплюнул обратно в бокал, скривился:       - Нет, всё-таки я не могу пить коньяк, он мне не подходит.       Оскар дёрнул бровью и отставил в сторону бокал с испорченным напитком, который Том ему вернул.       - Давай лучше шампанского выпьем? – предложил Том. – Вечером.       - Если хочешь, пей шампанское, но я предпочту коньяк.       Ближе к вечеру пошли на пляж. Том вдоволь наплескался, волной с головой окатило и сбило с ног, что ничуть не напугало, а насмешило. Потом на пляже лежали до заката, разлившего розовый цвет на всё видимое. В итоге вечером никто ничего спиртного не выпил, после позднего расслабленного ужина они предались более интересному и приятному делу, очень желаемому после долгого томления в пути и целого дня. Неспешно – а поначалу с неутолимой жадностью – наслаждались друг другом в спальне.       На следующий день Шулейман увидел Тома в одной из этих нелепых пёстрых гавайских рубашек, большой, прикрывающей бёдра на одну треть, ещё и сверху цветочная гирлянда на шее. И без штанов.       - Так вот, что ты купал вчера, - произнёс Оскар, выдав своё присутствие.       Том, что рассматривал себя в зеркале, обернулся к нему, улыбнулся неловко и очаровательно.       - Да, а гирлянду мне сегодня местные дали.       Оскар подошёл ближе; после первой оценки вида Тома более всего внимание привлекала не цветастая гирлянда, не такая же рубашка, а голые ноги. Увидеть Тома, добровольно снявшего низ вне сексуального контекста и ванной комнаты, огромная, исключительная редкость, обычно его ноги всегда спрятаны за штанами разных фасонов, чаще всего за свободными спортивными, поскольку большую часть времени он проводит дома. А Оскар любил видеть его без одежды полностью – и особенно любил его ноги. Длинные, стройные, идеально гладкие, обычно спрятанные от глаз. Взгляд зацепился, за грудиной разливался жаркий интерес.       Шулейман кончиками пальцев провёл по бедру Тома, фоном гадая, есть ли на нём под прикрытием полов нелепой рубашки бельё. Ух, как пленял и зажигал это вид белой кожи. Оскар опустился на одно колено, пальцами повёл вверх от щиколотки Тома, повторяя лёгкие изгибы икры, подколенной впадинки, бедра. Из-за худобы у него всегда заметны и ощутимы тактильно жилы в подколенных впадинах. Такая маленькая трепетная деталь, как и хрупкость ключиц, тонкость кистей. Том перестал улыбаться и смотрел на Оскара, не совсем понимая, что он делает.       - У тебя потрясающие ноги, - сказал Шулейман и поднял взгляд.       - Правда? – неловко усмехнулся Том.       - Да, - Оскар смотрел прямо, навылет и поглаживал Тома по самому низу задней части бедра. – Я уже не пытаюсь отрицать, что у меня, похоже, кинк на твои ноги.       Сам не знал, когда это произошло. На первых порах вмиг взводился до пресловутого пара из ушей, и замыкало на одном желании от Тома в целом, хоть одетого, хоть раздетого, потом как-то незаметно – по-прежнему от Тома в целом, но в отдельную категорию под названием «тащусь» выделились его голые ноги. Вероятно, по той причине, с голыми ногами вне постели не увидеть. Хотя он ничего не оголяет вне сексуальных утех, кроме рук, которые не прикрывают любимые им футболки.       - Я не могу оставаться равнодушным, когда ты с голыми ногами, - добавил Шулейман, смущая откровенностью. – Меня без преувеличения тащит.       И коснулся бедра Тома губами, легко потёрся щекой, царапнув щетиной, отчего у Тома на миг пошатнулось равновесие и запнулось дыхание. Но эта дрожь под кожей отступила, вытесненная чувством странности, неловкости от того, в каком они положении. Странно, неловко, неправильно смотреть на Оскара сверху. Видеть его стоящим перед тобой на колене и ничуть не борющимся с тем, что смотрит на тебя снизу. Смотрит прямо, признаваясь словами и действиями в любви и обожании. Странно видеть такого человека, как Оскар, на коленях. Том не думал, что не достоин, не думал, что Оскар любит его больше – это уже не так, Том больше не сомневался и не боялся, но сам факт… Когда такие люди, как Оскар, добровольно и не теряя достоинство встают на колени… это больше, чем можно объяснить, описать. Это смущает, удивляет противоречием тем, что ты о себе думаешь – ты обычный, и поражает на глубинном уровне чувств, обволакивая и заполняя теплом ценности. Странно и мурашит до основания, когда на тебя снизу с честным обожанием смотрит такой человек; когда на тебя так смотрит тот, кого ты сам обожаешь, кем восхищаешься, от кого сквозь годы перехватывает годы.       - Сфотографируешь?       - Тебя? – удивился Том.       - Нас.       Том смущённо закусил губы. Принёс штатив и установил на него камеру. Вернулся к Оскару и, пока камера ещё не начала снимать, в смятении кусал губы, словно впервые оказался перед объективом, в который даже не смотрел.       - Не кусай губы, - чуть приглушённым голосом сказал Шулейман и большим пальцем вытянул нижнюю губы Тома из-под зубов, обвёл контур рта.       Камера так и засняла их: Оскара, опустившегося на пол уже двумя коленями, со взглядом снизу, с прикосновением сильной, загорелой, расписанной руки к обнажённой белой ноге. Шулейман взял правую ногу Тома, оторвал от пола и закинул себе на плечо. Том пошатнулся, схватился за плечо Оскара, пахом ему едва в лицо не уткнулся. Слишком близко. Слишком провокационно.       - Оскар, не надо, - смущённо прошипел Том.       - Расслабься, я от тебя в восторге, а остальные пусть нам завидуют, - ухмыльнувшись, сверкнул глазами Шулейман, не отпуская его от себя.       Позже первую фотографию, ту, где он коленопреклонённый перед Томом, Оскар опубликует с подписью: «В моей жизни есть два человека, перед кем мне не зазорно встать на колени. Мне повезло», что деморализует Тома в прекрасном смысле, потому что он один из, и Оскар не стыдится показать это всему миру. А пока Шулейман забрался рукой Тому под рубашку и обнаружил лишь голую кожу:       - Да ладно, ты без белья. Что на тебя нашло, что ты не только без штанов, но и без трусов перед зеркалом вертишься? Я одобряю.       - Они там, - Том указал на кровать, где лежали его трусы, которые снял, когда примерял рубашку.       Хотел отойти и надеть трусы, смутил Оскар вниманием к тому, что он без них.       - Тшшш, не надо, - шикнул на него Шулейман и снова запустил руку под полы рубашки, по-хозяйски огладил ягодицы, мазнул касанием по краю лобка и даже в промежность забрался.       Том стоял оцепеневший, смущённый донельзя, потому что до сих пор не привык к настолько откровенным прикосновениям не в пылу страсти, когда уже ничего не смыслишь, особенно вкупе с обожанием в глазах. Оскар поднялся, за руку подвёл Тома к зеркалу и, встав позади него, расстегнул пуговицы на его рубашке, помог ей упасть на пол. Том неосознанно попытался прикрыть неловкую наготу, но Оскар снова шикнул на него, разведя его руки, провёл по запястьям и ладоням, расслабляя сжатые кисти.       Шулейман убрал волосы Тома на одну сторону:       - Посмотри, какой ты красивый, - сказал, глядя на него в отражении.       - Правда? – выдохнул Том.       - Да. Я не отказываюсь от своих слов: я не вижу в тебе особенной красоты, - глубоким голосом говорил Оскар, кончиками пальцев выводя линии на его плече. - Но вместе с тем я вижу, что никого красивее нет. Для меня. Иной раз у меня дыхание перехватывает, когда я на тебя смотрю, особенно без одежды.       - На фоне тебя мне сложно думать, что я красивый, - Том улыбнулся, оглянулся к нему. – Нет, - вздохнул, - у меня уже нет с этим проблем, я красивый, но по-другому. Совсем по-другому.       - И здорово. Таких, как я, много, а у тебя уникальная внешность.       - Я бы так не сказал, - Том вновь улыбнулся. – Ты точно выиграл лотерею в плане внешности. Во всём остальном тоже.       - Спорить не буду, я по жизни везучий, - широко ухмыльнулся Шулейман и поцеловал Тома в изгиб шеи.       Том вздрогнул, передёрнул плечами от слишком сильной приязни и не совсем осмысленно повернул лицо, подставил губы под поцелуй.       - Оскар, нет! – воспротестовал Том, когда Оскар намерился взять его у того же зеркала, поставив руками в упор по бокам от него.       - Мы уже занимались сексом у зеркала.       - Не так.       - Теперь попробуем так.       Глуша возмущения, Шулейман вовлёк Тома в глубокий поцелуй, перехватив рукой поперёк живота, и вошёл в него. Том вынужденно опёрся руками о стену по бокам от зеркала, как хотел Оскар, чтобы устоять под его толчками, добивающими слишком глубоко и слишком приятно, чтобы сохранить рассудок.       

***

      - Я придумал, что хочу на день рождения! – воодушевлённо сообщил Том накануне своего праздника. – Хочу нырнуть с акулами.       Шулейман вопросительно посмотрел на него, Том пояснил:       - В клетке. Я узнал, что здесь есть такое.       - Ладно, сам же спрашивал, чего ты хочешь, устрою, - сказал Оскар, не скрывая того, что не рад его выбору.       - Почему в клетке можно, а просто плавать с акулами ты не разрешаешь? – Том нахмурился, зажав ладони между бёдрами.       - Потому что так между тобой и акулами будет хотя бы клетка.       Для исполнения желания Тома отправились далеко от берега на яхте с инструктором и его командой. Том переоделся для погружения, надел маску, в которую поступал кислород, что позволяло дышать как обычно.       - Может быть, ты со мной? – спросил Том, сдвинув на лоб маску.       - Нет, крайне неосмотрительно подвергать риску нас обоих одновременно.       Шулейман облокотился на бортик, наблюдая за погружающейся в воду клеткой, и ровным голосом обратился к инструктору:       - Если с ним что-то случится, тебя пустят на корм акулам.       - Мистер Шулейман, я занимаюсь этим уже пятнадцать лет, и в моей практике не было ни одного несчастного случая, - торопливо оправдался инструктор. – Акулы здесь спокойные, ласковые.       - Ага, прям лапочки.       На разных поверхностях яхты восседали охранники Шулеймана и расслабленно – лишь на вид – курили, на деле готовые в любой момент броситься на защиту и спасение; один из них имел победный опыт сражения с акулой, что делало его особенно ценным в данной ситуации. Меньше нервничать Оскару помогала связь в прямом эфире: на небольшом экране он видел то же, что и Том, и слышал его смазанный голос. Том, притихший сначала, затем начал тыкать пальцем в проплывающих мимо акул и восторженно тараторил.       - Дебил, руки не высовывай, - заботливо ругнулся Шулейман.       Инструктор сказал то же самое, и осаждённый Том опустил руку, хотя он её и не высовывал далеко, лишь чуть-чуть между прутьями.       - Твою мать, - высказал Оскар, когда практически в прутья клетки ткнулась морда зубастой махины.       Том тоже смолк, всё-таки страшновато, пусть и интересно до жути. Ненадолго он затих, любопытный, бьющий ключом интерес перевешивал всё прочее. Погружение длилось сорок минут, и к концу Том жалел лишь об одном – о том, что не взял с собой камеру, она бы не пережила продолжительное нахождение на глубине. Ему, как и всем ныряльщикам, оплачивающим соответствующую услугу, выдали специальный одноразовый фотоаппарат, но качество съёмки у него совсем не то.       Непосредственно в день рождения Шулейман преподнёс Тому ещё один подарок, который приготовил до отъезда.       - Это же она? – вынув из красивой коробки свой подарок, удивлённо произнёс Том. – Та камера? – переводил взгляд с предмета на Оскара и обратно. – Phase ONE XF IQ4?       - Она самая.       Самая дорогая в мире камера. Первая в мире 151-мегапиксельная камера – для сравнения в прошлой камере, тоже подаренной Оскаром и профессиональной высокого уровня, всего 60 мегапикселей, а камера последнего айфона, которая «ничем не уступает в качестве съёмки полноценной профессиональной камере», располагает 49 мегапикселями. Phase данной модели благодаря внедрённым в неё инновационным разработкам – это новое слово в мире профессиональной фотографии, подобного которому нет. Максимальная детализация, в два раза больше объёма в каждой фотографии в сравнении с любым конкурентом. А как она выглядит – объектив огромный, стильный корпус чёрный, матовый, идеально гладкий. Держать такую в руках одно наслаждение. Обладание такой техникой – маленький оргазм. Том в тихом, восторженном изумлении вертел в руках камеру и гладил её бока.       - Она делает «тяжёлые» фотографии, мне сказали, я прикупил флешек, переходников, всё в коробке, - сказал Шулейман. – Тебе нравится? – добавил через паузу.       - Да! – воскликнул Том и бросился ему на шею обнимать. – Спасибо.       Том включил камеру и нацелил на Оскара, чтобы сделать пробный снимок. Качество фотографии превосходило все возможные ожидания, это круче, чем самое лучшее качество.       - Она снимает лучше, чем я вижу, - широко улыбнулся Том. – Я не хотел менять камеру, я всегда привыкаю к той, которой пользуюсь, и мне грустно с ней прощаться. Но после такого качества… я не смогу это забыть и отложить её в сторону. Спасибо, - и вновь благодарно обнял Оскара.       - Я рад, что тебе понравилось. Благо, всегда есть беспроигрышный вариант подарка тебе – какая-нибудь техника для фотографирования.       - Да, я сам себе ничего такого вычурного не куплю, только необходимое.       Том принялся ревизировать коробку, перебирая сопутствующие камере предметы:       - Флешка, вторая флешка. Куда её вставлять? Сюда…       Что-то блеснуло с краю коробки, пальцы коснулись металла. Том вынул из коробки кольцо. В этот раз ничего вычурного. Классическое кольцо с тонким, минималистичным ободком и нескромным 14-каратным бриллиантом.       - Это...? – положив камеру, негромко произнёс Том, подняв к Оскару шокированный, серьёзный, растерянный взгляд.       Забыл все восторги от подарка. Не мог поверить, что да. Неужели снова наступил этот момент? Может быть, это просто кольцо, просто ювелирное украшение в подарок, и сердце зря пропускает удар за ударом. Внимательно пронаблюдав его реакцию, Шулейман ответил:       - Да.       И у Тома сердце сорвалось в ритмы тарантеллы, и нервы туда же – завязывались в бантики, взрывались фейерверками.       - Есть для тебя кольцо? – Том забывал дышать.       - Нет. Это кольцо - не предложение пожениться, а символ того, что рано или поздно свадьба произойдёт, и моего желания прожить с тобой всю жизнь, - сказал Оскар. – Помолвочное кольцо, типа того.       Даже в ушах зашумело от переизбытка эмоций. Том зажал рот рукой не в силах справиться с чувствами, не мог ничего сказать, не мог думать, в голове лишь одно стучало в биении пульса: «Это произошло, это произошло…». Оскар сделал ему предложение, которого Том так долго ждал – уже смирился, привык, не надеялся, не горевал от того, что Оскар больше не хочет быть с ним официальной семьёй, нормально можно прожить всю жизнь вместе и без колец и штампа. Но в этот момент сложный опыт прошедших двух с половиной лет выгорел ослепительной вспышкой достигнутой цели.       Том с визгом бросился Оскару на шею, да с такой прытью, что повалил его на диван. Обнимал – и поцеловал крепко, пылко, со всеми бьющими через край чувствами.       - Я согласен, - сказал Том, оторвавшись от губ Оскара.       - Я тебя и не спрашивал, - усмехнулся тот под ним. – Я хотел тебе сказать, что ты можешь отказаться переходить на следующий этап и не носить кольцо, если не хочешь, мне уже не принципиально ни иметь тебя в качестве мужа, ни кольцо на твоём пальце, но, судя по твоей реакции, уточнения излишни.       - Смеёшься? – Том сел на бёдрах Оскара. – Я так долго этого ждал. Мне и так уже было нормально, - потупился чуть, - но это не значит, что я перехотел. Я ни за что не откажусь от этого кольца.       - Давай не будем торопиться со свадьбой, ладно? Побудем в статусе жениха и жениха.       Шулейман больше не хотел спешки прошлого раза, он и свадьбы-то не хотел, но это закономерный шаг, который однажды произойдёт и который, если заглядывать далеко вперёд, нужен для удобства, и он решил, что пришло время перестать мариновать Тома и обозначить перед ним свои намерения, раз уж им обоим уже понятно, что у них навсегда. Даже если с перерывами. Даже если как попало.       - Давай, - согласно кивнул Том.       Том тоже не испытывал потребности скорее ввязаться в свадебную суматоху, возможно, это тоже сыграло негативную роль в прошлый раз – слишком быстро, не успел привыкнуть к помолвочному кольцу на пальце и мысли, что они входят в новый статус, как его через считанные месяцы перед алтарём окольцевали обручальным кольцом. Главное, что это случится когда-нибудь, что они оба этого хотят, и уже сейчас они больше, чем любовники, живущие под одной крышей. Том знал, что должен сделать, когда они вернутся домой.       - Надо надеть кольцо, - Том, до этого наклонившийся к Оскару с новым поцелуем, скрепляющим их договор, вновь сел на нём верхом. – Нет, - передумал и протянул ему кольцо. – Наденешь его на меня?       Отдав Оскару кольцо, Том в ожидании подал правую руку.       - Не та рука, - сказал Шулейман.       - Почему? – Том нахмурился, посмотрел на свою руку.       - У нас кольцо носят на левой руке, ты же не православный.       - Какая разница? Я больше правша, и я хочу всё время видеть кольцо, когда что-то делаю, поэтому пусть будет на правой.       - Ладно, - с легкой усмешкой ответил Оскар.       Не став переубеждать Тома, он надел кольцо ему на палец. Том отвёл руку перед собой, любуясь, и чуть позже сделал фотографию с широченной счастливой улыбкой и поднятой к лицу рукой, демонстрирующей кольцо. Опубликовал без какой-либо подписи. Подписчики в комментариях завалили вопросами: «От кого кольцо?» и – «От того ли, о ком мы думаем?». Том никому не отвечал.       Новое кольцо на безымянном пальце отнюдь не тяготило. Ещё два года тому назад Том понял, что ему не хватает этой тяжести, он очень её хочет. Скрепляющие вас узы, ответственность, обязательства – это больше не страшно. Не страшно, когда никак иначе, ни с кем другим жить не хочется.       Нырянием с акулами активные развлечения не ограничились. Том и Оскар катались на гидроциклах, что привело к опасной и комичной ситуации. Шулейман рулил, почувствовал, что нечто изменилось, обернулся, а Тома сзади нет. Не удержался и свалился. Но не испугался, а наоборот смеялся, и уже на берегу, заряженный эмоциями от нового дела и адреналином, прыгал на месте и хлопал в ладоши.       Сдуру Оскар не запретил Тому садиться за руль гидроцикла. Водил он как кошка на спидах, гоняя по кругу и хаотичным траекториям. В итоге оба вернулись на сушу промокшие насквозь, а Том снова – радостный и счастливый, экзальтированный до беспредела.       - Нельзя тебе за руль, у тебя антиталант к вождению, - сказал Шулейман, вытряхивая солёную воду из ушей.       - Я ведь первый раз рулил, с опытом у меня получится, и на земле ездить должно быть проще, чем на воде.       - Вообще-то наоборот.       Том как не слышал Оскара, продолжал восторженно тараторить:       - Мне так понравилось, это так классно, что мне захотелось водить мотоцикл.       - Только через мой труп, - отрезал Шулейман. – А мой труп будет, поскольку одного я тебя ездить не отпущу, ты-то бессмертный, а я нет.       Том несколько секунд смотрел на него, решая, обижаться на запрет или нет, спорить или нет.       - Это я на эмоциях сказал, я не хочу водить, это слишком большая ответственность. Мне нравится ездить с тобой, - с улыбкой произнёс Том.       И, конечно, выходили на белоснежной яхте в океан – и занимались сексом на палубе под просторами открытого неба. Там же обедали свежайшими морскими продуктами и фруктами, загорали. Оскар убедил Тома позагорать нагишом, как убедил – отобрал правки. Но Том по этому поводу сильно не страдал, на животе загорать и без ничего нормально, другой вопрос – когда задняя сторона перегрелась и пришло время перевернуться. В его поддержку Шулейман тоже снял плавки, зашвырнул их на пол и раскинулся на соседнем шезлонге без капли стеснения во всей первозданной красе.       К радости Тома, неделя на райском острове не промелькнула прекрасной вспышкой, а тянулась долго – каждый счастливый, полный впечатлений и удовольствий день проходил как маленькая жизнь и остался в памяти каждым мгновением. Потому не загрустилось, когда пришло время возвращаться домой. В самолёте закрепили успех сексом прямо в кресле, что очень смущало Тома, но его смущение – залог его особенно сильных ощущений. Том не мог отказать, когда Оскар так, как лишь он умеет, брал его в оборот, искусно соблазняя и утягивая в пучину желания сказать «да».       По приезде домой их ждала картина Терри в компании не одного, а двоих дедушек, что не стало для Оскара сюрпризом, поскольку три дня назад Терри звонил и спрашивал разрешения пригласить и дедушку Кристиана тоже. Удивило то, как дедушки общались между собой, пока Терри не было рядом. Они практически орали друг на друга, и Пальтиэль в пылкости и громкости ничем не уступал своему оппоненту с его жгучим южным темпераментом, и Кристиану в свою очередь, очевидно, было совершенно плевать, кто перед ним, для него Пальтиэль вовсе не Шулейман со всеми прилагающимися регалиями, а соперник, и ему ничуть не мешало, что приходилось ругаться на неродном французском языке. Причина спора – Терри, каждый считал, что именно он главный дедушка и должен проводить с внуком больше времени. Пока что они всё делали втроём, как только Пальтиэль хотел увести Терри, появлялся Кристиан и активно вливался в компанию, перетягивая на себя внимание внука, и наоборот.       - Брейк! – встрял Оскар. – Что вы здесь устроили?       Кристиан и Пальтиэль принялись объяснять, перебивая и перекрикивая друг друга. Базар базаром. Том стоял в дверях, не подавал голоса и с тихим изумлением наблюдал за разворачивающейся сценой.       - Понятно, - сказал Оскар. – Вы хоть при Терри нормально себя ведёте, не собачитесь?       - Конечно!       Как только в комнату вошёл Терри, дедушки сбросили воинственность, заулыбались, сюсюкали с ним, чуть ли не отпихивая друг друга. Терри от такого двойного внимания ещё терялся, но ему нравилось.       - Терри, я побуду ещё с тобой? – Кристиан приобнял внука. – Я же только три дня назад приехал.       Терри посмотрел на папу в поисках ответа.       - Да, Кристиан, оставайся, - сказал Оскар.       - Тогда и я останусь, - категорично изъявил Пальтиэль.       - В понедельник я пойду с тобой в школу, - с улыбкой сказал Кристиан, подняв Терри на руки.       - В школу с Терри хожу я, - заметил Пальтиэль.       - Вообще-то я вернулся, - напомнил о себе Оскар.       - Оскар, отдохни пока, проводи время с Томом, - завуалированно отмахнулся от него папа, встав рядом с Кристианом и любимым внуком. – Я и Кристиан возьмём Терри на себя.       - Да, Оскар, можешь не беспокоиться, мы с удовольствием возьмём на себя все обязательства, - поддакнул Кристиан.       - Если бы я хотел спихнуть родительские хлопоты на кого-то, я бы нанял няню.       - Няня – это чужой человек, я тоже не хотел оставлять тебя на нянь, - парировал Пальтиэль. – А мы родные. Оскар, радуйся, что мы тебя разгрузим.       Тому это казалось таким странным… Вот бы за него родные так соревновались, спорили, мерились, кто его любит больше. Но у него был только папа, потом и папы не стало. А когда появилась целая большая семья, он уже был взрослым и всё воспринималось не так, как в детстве. Том почти не завидовал, только на грустно-светлую толику. Скорее эта ситуация, как и всё с участием Терри, показывала, что он взрослый, они с Оскаром взрослые, уже очень взрослые, а ребёнок здесь другой.       - Вот бы за меня так спорили, - улыбнувшись, озвучил Том свои мысли Оскару, когда они остались вдвоём.       - Согласен. У меня такого тоже не было. Грустишь? – Шулейман приобнял Тома, погладил между лопаток.       Том улыбнулся губами и отрицательно покачал головой. Поздним вечером, когда Терри уже уложили спать, он забрал из закромов фамильное кольцо и подошёл к Оскару. Вдохнув, Том опустился на одно колено:       - Оскар Шулейман, согласен ли ты быть моим женихом? – сердце колотилось, но Том ничуть не сомневался, не тревожился, это особенное волнение. – Согласен ли ты принять это кольцо как символ того, что я тоже хочу прожить с тобой всю жизнь?       Шулейман офигел, ему претило быть в роли того, кому делают предложение. Но доминантная вредность личности отступила перед пониманием, что, во-первых, Тому иногда, в мелочах нужно проявляться как ведущий, чтобы во всём остальном спокойно жить в мягкой и ведомой роли (от паршивца-Джерри всё-таки в чём-то есть толк, этому он научил), во-вторых, это ответное предложение, которое уже принято фактом того, что сам сделал предложение. А Том стоял перед ним на одном колене с протянутым кольцом и ждал. И смотрел так – и уверенно, и пронзительно-преданно, и с нуждой в том, чтобы он не пнул его за этот вольный порыв.       - Мне непривычно быть в роли «принцессы», перед которой на колено встают, - сказал Оскар. – Но чёрт с этим, я согласен, - и махнул рукой, улыбнулся.       Том тоже улыбнулся и надел кольцо на безымянный палец его поданной левой руки. Подошло, что довольно удивительно, Оскар ведь весьма крупный мужчина и руки у него крупные, о чём Том заранее не подумал. Видимо, его прапрадедушка, которому прапрабабушка сделала предложение, не подчинившись царящему в обществе того времени правилу, что женщине престало быть безынициативной и смирно ждать, когда её позовут замуж, тоже был мужчиной немаленьким.       - Я не знаю, как вести себя в роли принимающей предложение стороны, я в ней всего три минуты. Громко радоваться надо? – произнёс Шулейман и демонстративно воскликнул, в ладоши похлопал, посмеявшись со своей клоунады вместе с Томом.       Том поднялся, не переставая улыбаться – это такой счастливый момент, такой правильный для него. Оскар правильно размыслил – Тому важно иногда проявляться как активная сторона их пары, он думал, что когда-нибудь сам сделает Оскару предложение – и пусть они после этого не поженятся, важен сам факт, но Оскар его опередил.       - Где ты взял это кольцо? – поинтересовался Шулейман, разглядывая украшение на пальце, какое в жизни бы не купил.       - Это фамильное кольцо моей семьи. Моя прапра… в общем, далёкая бабушка заработала на него, заказала у ювелира и сделала им предложение своему возлюбленному. Моя бабушка сказала, что с ним никто не разводился, его можно и не носить, главное, иметь при себе или в доме.       - Даже так? – удивился Оскар и снова посмотрел на кольцо, которое теперь видел иначе. Усмехнулся. – Раз ты сделал мне предложение с таким кольцом, полагаю, это значит, что ты настроен серьёзно и не передумаешь.       - Да, - с улыбкой кивнул Том и коснулся руки Оскара. – Если не хочешь, можешь его не носить.       - Нет, я буду носить, - Шулейман обнял Тома за талию, улыбнулся с лукавым проблеском. – Ну что, с помолвкой нас?       Скрепили то поцелуем. Оскар сфотографировал свою руку с кольцом и бросил снимок в инстаграм с подписью: «Я помолвлен, кольцо аляповатое, но зато эксклюзивное – фамильное кольцо моего партнёра. Отвечаю на вопрос, который наверняка у многих возникнет – да-да, я снова помолвлен с тем самым Томом Каулицем, с которым в пух и прах развёлся и расстался два с половиной года назад и говорил «больше никогда». Больше никогда не получилось, не умеем мы расставаться навсегда, чему я рад». Вдвоём с кольцами напоказ тоже сфотографировались, второе фото – красочный поцелуй, оба опубликовали у себя эти фотографии.       До понедельника дедушки между собой так и не договорились и сопроводили Терри в школу вместе. Когда пришло время детям рассесться на пол, чтобы учиться в игровой и разговорной форме, Кристиан не только присоединился к ним, но и активно участвовал, тянул на себя детское внимание, постепенно возглавляя занятие. Что расстраивало и злило Пальтиэля, особенно портило настроение собственное бессилие в этой ситуации. Такая живая активность и общительность, какой покорял Кристиан, или дана от природы, или нет. Пальтиэль так не умел, как ни старался.       Но вопреки стараниям Кристиана Терри всё равно не участвовал в общем занятии, хотя и сидел в круге, по левую руку от дедушки, улыбался, выглядел заинтересованным. Но недолго. Сначала Терри перестал улыбаться, а после и вовсе ушёл к дедушке Пальтиэлю на колени и спрятал лицо у него на груди. Устал, для него слишком много шума и голосов. Не критически, но он больше не хотел в этом участвовать.       Пальтиэлю бы ликовать, но, поймав вопросительный взгляд Кристиана, он вытянул из кармана телефон и набрал ему сообщение: «У Терри высокофункциональный аутизм, у него перегрузка, кажется, так, мне Оскар говорил. Ему нужно побыть в тишине и покое». Потому что соревновательная вражда в конечном итоге не имеет значения, у них одна цель – благополучие Терри.       В отличие от Пальтиэля, для которого психиатрия – тёмный лес, Кристиан в психиатрии не профессионально, но разбирался, научился, чтобы лучше понимать Тома и в случае необходимости суметь ему помочь. Сориентировался он быстро – и, решив не уводить Терри, а создать ему правильные условия на месте, встал и с захватывающей улыбкой обратился к детям:       - А теперь новое задание – нужно закрыть глаза и молчать. Кто дольше всех продержится, получит приз.       Это уже слишком. Преподавательница тоже встала и попросила Кристиана выйти с ней.       - Месье…       - Роттронрейверрик, - подсказал Кристиан и, увидев растерянность в глазах учительницы, добавил: - Зовите меня по имени.       - Кристиан, я не возражаю против участия родственников учеников в занятиях, но вы переходите грань, вы срываете занятие. Что за задание вы дали детям? – вежливо, но гневно выложила преподавательница.       - У Терри высокофункциональный аутизм, - негромко, но без намёка на стеснение сказал Кристиан. – Ему нужно побыть в покое, другим детям тоже будет полезно побыть в тишине и настроиться на себя после активных занятий.       - Простите… - растерянно и сострадательно произнесла учительница. – Вам следовало предупредить меня о диагнозе Терри, особенным детям требуется особенный подход.       К ним вышел Пальтиэль с Терри на руках, перевёл взгляд с Кристиана на учительницу, вникая в их разговор.       - Не нужно, - покачал головой Кристиан. – Терри такой же, как и другие дети, но ему сложнее адаптироваться к школе.       Когда они вернулись в класс, дети по-прежнему сидели с закрытыми глазами и молчали. Потом все уже открыли глаза и начали разговаривать, а один мальчик упорно продолжал следовать заданию – ему очень хотелось получить загадочный приз, который впоследствии обеспечил Пальтиэль. Этого времени Терри хватило, чтобы восстановиться и снова улыбаться, а дедушки, объединённые общим делом, вышли в мир, хотя и не прекратили соревноваться за внимание внука.       Шулеймана не слишком радовал такой расклад, что его фактически не подпускают к сыну. Но, поразмыслив, он смирился и решил получать удовольствие от сложившейся ситуации. Зато с Томом они проводили времени не меньше, чем на отдыхе наедине, а особенные моменты с Терри – как история на ночь – у него всё равно никто не мог отнять. Почти. Укладывали спать Терри втроём, Оскар делал то, что и обычно, а Кристиан и Пальтиэль сидели рядом, спасибо, что балаган на ночь глядя не устраивали.