Семья

      Настал первый учебный день. Никакого праздника, дети всех возрастов просто возвращались в свои классы после каникул, а первогодки прибывали к зданию школы, чтобы пойти на свой первый в жизни урок. Терри ни на шаг не отходил от папы, пока приветливая учительница общалась в основном с родителями, приведшими своих чад. Жался к Оскару, стараясь держаться смелым, но не выходило; вовсе уткнулся лицом папе в бедро, прячась, он так делал совсем малышом два года назад – и до сих пор, когда совсем терялся от происходящего вокруг, когда его окружало слишком много прежде незнакомых людей. Ничего не изменилось, когда все выдвинулись в сторону класса, Терри отлип от папы, но не отпускал его руку, за которую тот его взял, храбрился, шёл вперёд, но бросал на папу растерянно-взволнованные взгляды широко раскрытых глаз, будто боялся, что папа сейчас уйдёт, как он и должен был поступить, и оставит его одного в этом непонятном новом месте. Оскар это видел – и не мог уйти. Терри нужна опора хотя бы сегодня, чтобы он обрёл равновесие и влился в новый для него жизненный этап.       Доведя Терри до класса, Шулейман подошёл к преподавательнице:       - Мадам, я поприсутствую на уроке?       - Да, конечно, - с чуть растерянной улыбкой – из-за того, кто перед ней – ответила учительница.       Сопровождение детей родителями или иными представителями здесь не практиковалось, но и запрет на то нигде не был прописан. Забрав учительский стул, чтобы сидеть с комфортом, а не крючиться на маленьком стульчике за маленькой партой, Оскар устроился в конце класса, чтобы поддерживать Терри своим присутствием, но не висеть над душой. Но прежде подошёл, наклонился к сыну:       - Терри, я сегодня побуду с тобой.       Терри заулыбался, радуясь тому, что не останется один среди всего-всего нового и всех-всех новых. Начался урок, прежде всего – знакомство, дети называли свои имена и фамилии. Когда очередь дошла до сидящего на последней парте в ряду у окна Терри, он ничего не сказал. Повисла глухая пауза, ставшая неожиданностью для преподавательницы.       - У меня записано, что тебя зовут Терри. Это правильно? – подтолкнула его учительница, не утверждая, а уточняя, вдруг мальчик хочет, чтобы его называли как-то иначе, это его право.       - Да… - немного растянуто ответил Терри. – Я Терриал Шулейман. Здравствуйте, - добавил через короткую паузу, посмотрев на одноклассников.       Шулейман изумлённо посмотрел на мальчика. Терри назвал себя его фамилией? Лапочка, мальчик мой… Словами не передать эмоции. Преподавательница тоже удивилась, заглянула в журнал.       - Терри, у меня записано, что твой фамилия Вилларе Ле-Бретон.       - Это по маме. По папе – Шулейман, - объяснил Терри.       - Терри, какую фамилию ты предпочитаешь своей основной? – спросила учительница.       - А какая написана?       - Вилларе Ле-Бретон.       - Значит, Вилларе Ле-Бретон.       Всё-таки мамину фамилию выбрал, что поубавило эмоции Оскара. Ничего, для Шулеймана вовсе не являлось решающим, чтобы Терри носил его фамилию, наоборот – не хотел, чтобы Терри стал Шулейманом, если сам того не захочет. Но когда Терри так себя назвал, было очень, очень приятно.       С началом перемены Терри не сдвинулся с места, сидел за партой в той же позе, в которой провёл урок. К нему подошёл одноклассник, Терри не отверг его, но и желания общаться не проявил, не был готов здесь дружить, и мальчик, не расстроившись, ушёл ни с чем. Прогулке по классу или коридору, общению с новыми одноклассниками Терри предпочёл рисование в тетради, только короткого перерыва не хватило, чтобы закончить рисунок.       К середине второго урока Оскар приметил, что Терри двигается. Раз посмотрел, два, три – сидит, сгорбившись над партой, хотя проблем с осанкой у него нет никаких, и не шелохнётся. По прошествии семи минут он сгорбился сильнее, и с расстояния Шулейман видел, что Терри весь напряжён, зажат, что беспокоило. Оскар подошёл к нему, присел на корточки и коснулся плеча:       - Терри?       И увидел, что Терри плачет – без единого звука, незаметно, сидит, наклонившись к парте, и прячет затопившие глаза, подтекающие слёзки. Перегруз от слишком многого нового, от слишком большого количества других детей в одном с ним помещении.       Плюнув на все правила, Шулейман поднял Терри на руки и, прижав к себе, вышел с ним из класса. Терри вжался лицом в его грудь и тихонько всхлипывал, он ведь страдал от этих своих состояний. Хотел перестать хныкать, хотел отмахнуться от надвигающейся на него тяжёлой тучи, но не мог. Оскар сел в коридоре подальше от класса, усадив Терри на колени, ничего не говорил, давая ему успокоиться, по спине гладил и качал. Плакать Терри перестал быстро, поднял понурое лицо с большими растерянными, печальными глазами.       - Терри, тебе там не понравилось? – спросил Оскар.       Терри отрицательно покачал головой.       - Терри, давай уйдём отсюда? В первый день всегда учатся мало, - приврал Шулейман. – Пойдём погуляем, подкрепимся.       К ним вышла участливая учительница, спросила обеспокоенно:       - Почему вы ушли? Что-то случилось?       - На сегодня с Терри достаточно образования, - ответил Оскар.       - Вы не вернётесь в класс?       Терри открыл и закрыл рот, не сумев выдавить слова так сразу, посмотрел на папу в поисках помощи и ответа. По глазам Шулейман понял, что он может, может себя превозмогать и возвратиться на парту. Но не надо.       - Нет. Увидимся завтра.       Пожелав всего хорошего, выказав надежду увидеть Терри завтра и попрощавшись, преподавательница удалилась.       - Идём? – осведомился Шулейман.       Терри кивнул. Игнорируя то, что Терри может идти сам, Оскар на руках понёс его к выходу. Терри не просился отпустить его, опустил голову папе на плечо и молчал, через полуприкрытые веки наблюдая обратную дорогу до парадной двери.       За обедом Терри оставался молчалив и понур. Когда-то он мечтал, как пойдёт в школу, как заведёт там друзей. Уже нет, поскольку у него есть Мира и жизнь полна и без школы, но Терри рассматривал школу как неизбежный этап в жизни каждого человека. Ждал её, потому что в школе дают знания, а учиться Терри любил, и это интересно и обязательно. Но он не справился и поэтому страдал. Страдал от разочарования, чувства вины, растерянности.       - Терри, в школе далеко не всегда сразу бывает хорошо, нередко для того нужно время, нужно время привыкнуть, - сказал Оскар.       Терри, изломив брови, вопросительно взглянул на него, выговорил:       - Я думал, что всё будет хорошо… - и снова потупил печальный взгляд. – Я старался, но не получилось… Я виноват, что не смог?       - Терри, ты не виноват, так просто сложилось, - не кривя душой заверил его Шулейман. – То, что ты не сумел сразу влиться в школьную жизнь, не показатель и не повод опускать руки. Даже у меня, а я…       - Крутой? – предположил Терри, уверенный, что так и есть.       - Да, - кивнул Оскар. – Я крутой, но даже у меня не сразу сложилось в школе, ситуация наладилась лишь в третьей школе.       - Ты учился в разных школах? – удивился Терри.       - В разных школах в разных странах, - усмехнулся Шулейман. – Да, я сменил немало школ. В школах в Швейцарии, где я учился в младших классах, меня не любили, что осложняло мне жизнь. Потом я переехал в Англию и в лондонской школе познакомился с большинством своих друзей. Я не говорю, что тебя не полюбят одноклассники и что тебе придётся поменять школу, но я хочу, чтобы ты не расстраивался и знал, что никакой трагедии не произошло. Не расстраивайся, завтра будет новый день, и ты со всем справишься, а если нет – впереди ещё много дней, - ободряюще, задорно улыбнулся.       Терри слабо, но улыбнулся в ответ. Подпёр голову руками и наклонил набок:       - Папа, а почему у тебя не было друзей в первых двух школах?       - Там все были чванливые дураки, - пожав плечами, бесстыдно ответил Оскар.       Терри улыбнулся шире, наклонил голову на другой бок. Груз сегодняшней неудачи отпускал.       - Терри, ты готов завтра снова пойти в школу? – серьёзно спросил Шулейман.       Терри задумался.       - Я хочу завтра вернуться в школу, я хочу учиться, - также серьёзно ответил он. – Я смогу.       Оскар отпил кофе и задал другой важный вопрос:       - Терри, мне пойти с тобой завтра?       - Если можно… Можно? Ты можешь?       - Конечно. Я с радостью тебя сопровожу, и никто мне это не запретит.       Дома их встретил Том, подошёл к Оскару с участливым вопросом:       - Как всё прошло? Уроки в начальной школе так мало длятся? – удивился тому, что они вернулись рано.       - Всё прошло хуже, чем хотелось бы, Терри выдержал полтора урока и перегрузился, собственно, поэтому мы и вернулись рано.       Том понимающе склонил голову, не совсем понимая, какими словами ему реагировать.       - Завтра я снова буду с Терри на уроках, - сказал Шулейман. – Думаю, на всякий случай буду сопровождать его всю неделю, чтобы он легче адаптировался.       - Ты будешь рано вставать и уходить?       - Придётся. Я не рад столь ранним подъёмам, но что поделать. В жизни каждого взрослого, который решает обзавестись ребёнком, однажды наступает момент, когда приходит время ему вернуться в школу, - Оскар усмехнулся.       Том шагнул ближе, обнял нежно и прикрыл глаза, пользуясь тем, что сейчас Оскар рядом и никуда не убегает. Его не радовало, что Оскар будет рано уходить, оставляя его одного в постели, и много часов отсутствовать, но Том крепился и не показывал того. Понимал, что сейчас так надо. Шулейман тоже обнял его, провёл носом по волосам на виске и сказал:       - Я постараюсь тебя не будить.       - Буди, - Том едва слышно вздохнул, не открывая глаз. – Тебе же… надо утром.       - Мне придётся просыпаться на час раньше, чтобы оставить время на утренний секс, - посмеялся Оскар над его ухом. – Перенесём его на послеобеденное время.       Том вновь тихо вздохнул, немного отстранился:       - Я скучаю, когда тебя нет дома. Взрослая жизнь с ребёнком – это так сложно…       - Это временно, - Шулейман привлёк его обратно, ведя ладонью по пояснице. – Скоро Терри привыкнет, и я буду только отвозить его в школу и забирать. А пока предлагаю компенсацию твоего утреннего одиночества – вечером я твой. Устроим свидание, - предложил задорно, с обаятельной лукавой ухмылкой.       - Без Терри? – чуть улыбнулся Том.       - Детям на свиданиях на место, - без сомнений ответил Шулейман. – Неделю будем выбираться куда-нибудь вечерами и проводить время вдвоём. Согласен? – и, отпустив Тома, протянул ему раскрытую ладонь.       Том улыбнулся и пожал его руку:       - Договорились.       Через годы этот жест. Через годы «договорились» с самого первого скреплённого рукопожатием договора, изменившего жизни их обоих.       

***

      Оскар прижал Тома к стене в коридоре и впился в губы пылким поцелуем. Том, среагировав вмиг, ответил, не мог не ответить, всё естество тянулось и поддавалось его губам, но через считанные секунды чуть отвернул лицо, ускользая от волнующей ласки, заставшей невовремя.       - Оскар, я иду в ванную. Мне надо…       - Я знаю. У меня есть идея, - выдохнул Шулейман на ухо Тому, не убирая от стены рук, держащих его в заложниках, и прикусил мочку уха, послав по телу вниз мурашки и слабость к сопротивлению.       Том непроизвольно немного выгнулся, на мгновение зажмурив глаза. Слишком приятно, слишком хочется после отсутствия близости сразу после сна… Но сначала надо кое-что сделать.       - Я пойду с тобой.       Окончание фразы Оскара заставило Тома открыть глаза и вопросительно на него посмотреть:       - Зачем?       - Помогу тебе, - Шулейман смотрел в глаза и гладил бока Тома, не давая полностью переключиться и остыть.       - В каком смысле? Зачем? – Том непонимающе нахмурился. – Мне сейчас нужно не только помыться.       - Я и без твоих уточнений понимал, что тебе надо сделать в ванной. О том я и говорю. Приму участие в подготовке.       У Тома полезли на лоб неестественно расширившиеся глаза.       - Что?! Нет!       - Почему нет? Это обычная практика, - Шулейман снова попытался приблизиться, прижаться.       - Нет, - Том шарахнулся от него, вжавшись в стену. – Даже не думай об этом. Я же там… Это же…       У Тома от возмущения и стыда от одной мысли о том закончились слова.       - Я знаю, что ты там, - невозмутимо ответил Оскар. – Я хочу посмотреть и помочь.       - Оскар, что за извращение?! Я никогда на это не соглашусь.       Том уворачивался от настойчивых приставаний, пытался отодвинуть Оскара от себя, чтобы сбежать, улизнуть в ванную, что в паре метров от них, и закрыться там. Оскар ни на сантиметр не сдвигался с места, сдвинуть его без его на то желания примерно то же самое, что подвинуть стену – невыполнимая задача, пустая трата сил.       - Вовсе не извращение, - сказал Шулейман. – Тебе будет полезно расслабиться и довериться мне, и я этого хочу, по-моему, это весьма пикантно.       - Нет!       - Да. Ты согласишься, я всегда добиваюсь своего.       Если Оскар задался целью – для него не существует препятствий, он идёт напролом и подминает под себя. Том всхлипнул под его поцелуями и вероломной лаской ухватистых рук, мешающими быть собранным и решительным, убежать.       - Оскар, не надо… - выдохнул беспомощную мольбу Том.       - Расслабься, это всего лишь чистка, которую ты регулярно проводишь.       - Оскар, нет.       Горячая даже через футболку рука уверенно соскользнула вниз по торсу и ощупала между ног. Том зажмурился.       - Оскар, нет, - повторял Том, теряя твёрдость в голосе.       - Пойдём, - Шулейман взял его за руку и отлепил от стены.       - Оскар, нет. Я против. Я не пойду с тобой!       Шулейман сумел сломить сопротивление Тома так, что тот сам не заметил, как это произошло. Подтолкнул Тома в ванную комнату и закрыл за ними дверь, защёлкнув замок. Том отошёл на середину просторной комнаты и обнял себя за плечи.       - Раздевайся, - сказал Оскар, подойдя к Тому. – Ты только снизу раздеваешься или всё снимаешь? – поинтересовался, будто это обычное дело.       - Оскар, я не буду, - совсем слабо уже выразил протест Том. – Пожалуйста, выйди.       - Мы всё равно это сделаем. Раздевайся.       - Оскар, ты меня принуждаешь, - Том посмотрел прямо и с обидой, стиснул челюсти, двинув желваками.       - Не слышу стоп-слова, - резонно заметил Шулейман.       И Тома словно холодной водой окатило, сверху звонко стукнув ведром. Мог сказать стоп-слово. Но не мог. Потому что не хотел. Потому что сейчас его ярое нежелание не то, попрание которого причинит вред. Это смущение, стыд, то, что для него невозможно, немыслимо. Может сказать кодовое слово «акула», которое остановит Оскара, но солжёт и злоупотребит данной ему властью, если его использует. В глазах Тома отразилось беспомощное осознание своего положения. Или ложь, или… Солгать Том не мог, просто не мог сейчас, потому что их уговор основан на честности и доверии, что Оскар не трогает его, прекращает любые свои действия, когда звучит стоп-слово, а Том в свою очередь не должен злоупотреблять его применением и говорить без подлинной необходимости.       Хотелось заплакать от этой беспомощности, в которой поднималась паника. От того, что чёртова совесть взыграла невовремя, перекрыв возможность схитрить и избежать прохождения через этот ад. Может быть, ещё получится уговорить, может быть, Оскар его пощадит?.. Том истово верил, не зная, на что надеется, потому что уже сломался, дал слабину, загнавшую его в тупик.       Шулейман дал Тому достаточно времени, чтобы он мог воспользоваться своей форой, чего он не сделал. Что и следовало доказать. Зачем это Оскару? Пришла такая идея и виделась интересным опытом.       - Раздевайся, - повторил Оскар. – Так и быть, я выйду, когда тебе понадобится на унитаз, не буду тебя в край смущать, но остальное я разделю с тобой.       Это немного успокоило, хотя бы предобморочное состояние немного ослабило хватку на горле. Но Том всё равно оставался нечеловечески напряжён. Отвернулся, отошёл от Оскара. Пробормотал:       - Я полностью раздеваюсь…       - Вперёд.       Том начал раздеваться, но только приподнял майку и завис. Руки немели, он весь цепенел от непреодолимого внутреннего сопротивления, смотрел в пол, прижимая подбородок к груди. В конце концов Оскар сам стянул с него футболку. Том тряхнул растрепавшимися волосами, прикрылся руками, обняв себя. Но сам снял штаны. И казалось, что ещё чуть-чуть, и не сможет дышать от морального паралича, держащего на грани фонтана слёз.       Том снял последнюю деталь одежды, положил трусы в корзину с грязным бельём. Шулейман направлял, что жгло прикосновениями ладоней к голой коже, поставил Тома в поддон душевой кабины.       - Ты в какой позе чистишься? – поинтересовался Оскар.       Неужели это случится? Нет, нет, нет, не может быть…       - Стоя…       Том не мог себя заставить говорить внятно и с нормальной громкостью. Как и не мог заставить себя смотреть на Оскара.       - Повернись спиной, - сказал Шулейман. – Давай, ты же прекрасно знаешь, как это делается.       Сволочь. Садист. Том вздрогнул от его слов, предпринял последнюю бестолковую попытку сбежать, но куда там. Желание разреветься жгло всё ближе, когда словно деревянный развернулся лицом к стене. Оскар провёл ладонями по бокам не поднимающего головы, напряжённого точно струна Тома и, закатав выше рукава и штанины джинсов, тоже переступил бортик душевой кабины. Коснулся поцелуем плеча Тома, провёл губами вверх по шее.       - Оскар, пожалуйста, не надо…       - Расслабься.       Отступив, Шулейман снял с держателя анальный душ, спросил:       - Где смазка?       - Я без неё.       - В тебя, конечно, и побольше предметы входят, но всё же не пренебрегай правилами безопасности, - наставил его Оскар.       Том хотел бы двинуть его за эти стыдные слова, но не позволило зажавшее тело оцепенение. Оскар мучил его поцелуями и прикосновениями, отчего возбуждение частично сохранялось. Том видел свою слабую, бесполезную, неуместную эрекцию, стоял, опираясь руками об стенку, и каждую секунду желал провалиться куда-нибудь, хоть куда-то, чтобы не переживать этот концентрированный кошмар, невозможный ад.       - Не напрягайся так, - Шулейман погладил его по пояснице. – Больно же будет.       - Оскар, пожалуйста, давай на этом остановимся… - попросил Том.       - Мы ещё не начинали, - легко отбил Оскар. – Расслабься.       Когда сильная рука легла на ягодицу и оттянула её в сторону, Том перестал дышать. Сгорал изнутри в пламени собственных комплексов – нормальных суждений нормального человека, что это ненормально! Не нужно. Извращённо.       Шулейман оценил поле работы и цокнул языком:       - Нагнись или хотя бы прогнись вперёд.       Том ударил его по руке, реализуя своё агонизирующее бессилие. Но после наклонился к стене. Слёзы всё-таки прорвались, потекли по опущенному носу каплями отрицания, непримиримости, унижения.       - Я тебя ненавижу… - выцедил Том, терпя сначала массирующие движения пальцев на сфинктере, а после введение наконечника.       - Я тебя тоже люблю, - сказал над его ухом Шулейман.       Погладил по спине и, придерживая шланг, включил тёплую воду. Том больно прикусил нижнюю губу, впился зубами, чтобы и это перетерпеть. Это невозможное, взрывающее его разум. То, как слабым напором вода неумолимо течёт внутрь. Оскар поцеловал его в изгиб шеи, в уме просчитывая, сколько воды вытекает за определённый отрезок времени и когда остановиться. Том всхлипнул, дёрнулся.       - Я тебя ненавижу, - повторил сдавленно, роняя капли слёз с кончика носа.       - Ты меня любишь, - нисколько не беря его слова на веру, ответил Шулейман и погладил Тома между лопаток.       Слишком ласково. Слишком лишнее.       - Сейчас – ненавижу, - процедил Том.       Не мог не думать о том, через что проходит. Не мог не чувствовать, как вода наполняет. Много, обычно он ограничивался меньшим количеством за раз. А сейчас усиливалось чувство переполненности, давило изнутри на стенки. Том стиснул зубы и зажмурил глаза, не имея сил абстрагироваться, пальцы судорожно поджались, соскальзывали с гладкой стенки, не находя, за что зацепиться.       - Всё, - Оскар перекрыл воду и вынул наконечник.       Том изо всех сил сжал мышцы и ягодицы, дышал часто – и через раз, упёршись лбом в стенку. Шулейман обнял его со спины, провёл руками вверх по животу и груди, положил ладонь на вздувшийся низ живота. Не из-за критического количества воды внутри, а из-за худобы, на нём всё видно. У Тома мышцы лица дёргались от его прикосновений, вступающих в невыносимое противоречие с остальными деталями ситуации. Оскар выпрямил его, потянув за плечо, и развернул лицом к себе. И, взяв за подбородок, запечатлел на губах поцелуй, не получив никакого ответа, что его не расстроило.       Вслед за Оскаром, опираясь на его руку, Том осторожно, замедленно, неуклюже переступил через бортик. Если поскользнётся, не сможет удержать воду внутри, и от этого навязчивого страха казалось, что непременно поскользнётся, запнётся, оттого и движения скованные, деревянные. Не поскользнулся, не оступился, встал напряжённый, несчастный, голый. А Шулейман не сводил с него пытливого взгляда.       - Оскар, выйди… - севшим голосом попросил Том, вновь чувствуя слёзы на глазах от своего беспомощного, ужасного положения. – Мне надо…       Понятно, что ему надо, нет нужды объяснять. Изнутри ощутимо давило.       - А может, мне остаться? – произнёс Шулейман. – Не стесняйся, получится отличная терапия твоей больной темы. Я отвернусь.       - Оскар, выйди! – Том сорвался на отчаянный крик.       Согнулся, держась за живот, перестав дышать. Казалось, что не сумеет сдержаться. Секунды промедления и… Он не сделает этого при Оскаре, но если не сделает, то… невозможно долго удерживать естественные позывы исторгнуть воду, уже становилось больно от натуги. И слёзы снова брызнули, не от физических ощущений, от моральных страданий.       - Ладно, ухожу, - согласился Шулейман. – Позовёшь меня, когда закончишь.       Том швырнул бы что-то в закрывшуюся за ним дверь, если бы что-нибудь было под рукой. Доковылял до унитаза и, сидя на нём, закрывал лицо руками. Какое унижение, какое издевательство… Его личный кошмар. Странно, что Оскар не подумал, что от такого стресса его может переключить. Том, может быть, и рад бы был, чтобы вместо него Джерри выбросило в этот момент. Но он может сам это пережить, как бы ни казалось из-за морального ужаса, что нет.       Оскара Том, конечно же, не позвал обратно. Тот заглянул в ванную через пять минут:       - Долго ещё? Ты закончил?       Самую грязную часть закончил, иначе бы упал без чувств от его вторжения. Том ничего не сказал, только зло сверкал глазами исподлобья. После всей процедуры Том помылся тоже под присмотром, почистил зубы и, одевшись в свежее, вышел из ванной как контуженный, оглушённый, чувствуя себя изнасилованным инвалидом, у которого не гнутся ноги.       - В другой раз используем насадку из секс-шопа, чтобы процесс был не только необходимым, но и приятным тебе, - с усмешкой сказал Шулейман.       Том посмотрел на него изумлённо и отрезал:       - Никакого другого раза не будет. Я вытерпел сейчас, но больше ты ко мне с этим не подойдёшь.       - Сейчас ты в шоке, но ты остынешь и согласишься, - утвердил Оскар, ни капли не сомневаясь в своей правоте и своём праве на расширяющие границы эксперименты. – Тебе понравится.       - Оскар, нет. Этого не будет. Не смей.       - Ладно, не будем об этом сейчас.       Шулейман привлёк Тома к себе, поцеловал под ухом. Том дёрнулся:       - Что ты делаешь?       - Собираюсь вернуть тебя в спальню и к обоюдному удовольствию использовать, - Оскар попытался поцеловать в губы.       Том увернулся, вывернулся из его рук, оттолкнул:       - Ты думаешь, после этого я буду с тобой спать?!       Отмер, вспыхнул, брызжа негодованием.       - Именно так я и думаю, - сказал Оскар.       - Иди к чёрту! После того, что ты со мной сделал, я месяц о сексе думать не смогу. Да я видеть тебя не могу!       Том и сам понимал, что его ярость ядерная и пустая. Просто сейчас он слишком возмущен и смущен, чтобы реагировать иначе.       - Ладно, будешь ко мне спиной, чтоб не видеть, - ухмыльнулся Шулейман, ему с реакции Тома смешно.       Снова предпринял попытку притянуть Тома к себе, но тот не дался, вновь оттолкнул, несколько раз ударил кулаками по рукам и груди:       - Не трогай меня!       - Не задирайся.       Том шумно выдохнул, отступил на шаг и заявил:       - Я бы сейчас ушёл от тебя, если бы мне было куда идти.       - У тебя есть квартира, - напомнил Оскар, пусть это и не в его интересах.       - Я не хочу туда уходить, - Том скрестил руки на груди и чуть нахмурился.       - Есть квартира на девятнадцатом этаже.       - Она не моя.       - Перевести её в твою собственность?       - Нет, - Том дёрнул плечом. – Мне не нужна другая квартира. Я бы ушёл от тебя, чтобы не видеть, но я не хочу уходить.       Понял, что сказал что-то не то, нахмурился, приоткрыв в замешательстве рот. Шулейман посмеялся с него. Том тряхнул головой:       - Неважно. Я никуда с тобой не пойду, и, если не хочешь снова получить разбитый нос, не трогай меня, - заявил, прямо глядя в лицо.       Шулейман тоже понимал, что Тому просто надо перебеситься, потому ничуть не обижался и не воспринимал его поведение и слова сейчас всерьёз. Он такой – вспыльчивый, но отходчивый.       - Но за один стол со мной ты сядешь? – поинтересовался Оскар, хотя по сути это был не вопрос, поскольку он знал ответ.       - Сяду, потому что я голодный.       Том вновь дёрнул плечом, развернулся и пошёл в сторону кухни. За завтраком Шулейман осведомился:       - План на вечер тот же? Ужин вне дома, посещение какого-нибудь интересного места, потом…       - Никакого потом. Я не буду с тобой спать, - отрезал Том и, вздёрнув нос, отвернулся.       - Спорим, вечером я смогу тебя переубедить? – Оскар с ухмылкой прищурился и протянул ему руку.       Том покосился на него:       - Спорить с тобой я тоже не буду.       Том не сдался, в этот день между ними не было ничего. Но назавтра он уже остыл, и их интимная жизнь с утра вошла в привычное русло. Оскар усадил его себе на лицо, немного издеваясь, проверяя на прочность такими ласками после вчерашнего и одновременно доказывая, что в нём нет ничего неприятного, грязного, неприличного. Том изгибался, хватал ртом воздух, горел и сходил с ума от ощущений и их разрывающего противоречия с накатывающими, ударяющими в голову воспоминаниями. Что не помешало получить колоссальное удовольствие и впоследствии ярко кончить под Оскаром. И больше не вспоминать и не злиться.       

***

      Неделей дело не ограничилось. Терри больше не плакал, не приходилось его забирать раньше, но за пять учебных дней кардинальных изменений не случилось: Терри по-прежнему не взаимодействовал с одноклассниками и даже не смотрел на них, будто их для него не существовало, по-прежнему никуда не уходил из-за парты, кроме редких моментов, когда ему требовалось в туалет, куда Оскар его провожал, общался Терри только с учительницей и с места, и подходил к ней. Одна неделя сопровождения плавно перетекла во вторую, что не радовало Шулеймана. То ли он плохо разобрался в процессах адаптации детей к школе и ожидал от Терри невозможного, то ли дело в индивидуальном случае Терри. Радовало лишь то, что со стороны Тома проблем не поступало: он относился к ситуации с пониманием, не тосковал слишком сильно, не обижался, не проявлял никаких признаков медленно зреющей истерики. А Оскар в свою очередь исправно делил своё время между ними, по утрам посвящая себя Терри, а вечерами отдавал себя Тому и вместе с ним уезжал из дома до времени отхода Терри ко сну, поскольку не побыть с ним перед сном, не почитать, рассказать историю на ночь – это нонсенс, если находится в городе. Терри тоже устраивало, что вечерами папа с Томом в среднем четыре часа отсутствуют, повезло, что он не тот ребёнок, от которого не отойти. Эти вечерние часы Терри посвящал учению, или пропадал с Грегори на кухне, увлечённо постигая очередные нюансы кулинарного искусства, или Мире звонил по видео. Ещё с дедушками общался, но те звонили в разное время.       Конечно, Терри и сам бы справился и не жаловался, Оскар это знал, он сильный и ныть не склонен, даже когда совсем невмоготу. Но дети должны развиваться в здоровых условиях, совершать победы по возрасту и по силам, а не превозмогать себя, рискуя себя и сломать. Потому Шулейман терпел ранние подъёмы и часы в школе, которые мог провести куда интереснее и приятнее. Ради Терри – это не подвиг. Ради Терри – это даже не обсуждается. Это его сын, мысли не возникало отказаться быть его поддержкой.