Надорванные нити

Крышесносные часы стремительно сплетаются в головокружительные дни, а те неутомительно сцепляются в счастливые недели. Безраздельная, непрерывно будоражащая эйфория замещает прочие чувства, воздушно покачивая сердце в райской, небесной колыбели сбывшихся грез. Скрипя зубами, Раф сдерживает обещание, предпринимая зависящие от него шаги для вынужденного сближения. Он хоть считает твою просьбу находчивым наглежом, слово держит, ведь ничего сверхъестесственного для реализации не видит. Ты чувствуешь, что за сей глобальной переменой к себе таится нечто еще, помимо, возможно, чуток беспокоящей мутанта совести, которой тот не лишен напрочь. Вскоре на каком-то из волнительных этапов познания друг друга тебе кажется, что он не притворяется в благосклонности, переступая через себя, душа подозрительность и бдительность, а добровольно притягивается магнитом. Мелкими шагами вы приходите к подобию взаимопонимания и сеете росток доверия. Теперь не просто сдержанно общаетесь по-товарищески, но и переходите местами незримую грань между обычной дружбой и чем-то большим. Практически все вдруг делаете вместе, зачастую уже даже ночуете в одной постели, не смущаясь прежнего. Рафаэль твой любимый изверг-изувер. Вы тратите свободное время, чтобы оставаться по возможности неприлично теснее. Однако, назвать такие отношения обоюдной любовью или хотя бы взаимной влюбленностью ты не можешь. С твоей стороны, сверкающие обожанием ясные очи благоговеющей перед богоподобным кумиром поклонницы однозначно отражают чистые душевные помыслы, имеющие неприглядную изнанку оскверняющего их вожделения. Что же касается Рафаэля, тебе не постичь его истинных мотивов, несмотря на то что бунтарь предельно внимателен и в меру характера деликатен. Красный непробиваем. Ты страшишься спросить напрямую, что он чувствует и переживает ли вовсе, или мастерски играет, переплевывая в притворстве младшего, чтобы заглаживать вину за столь теплый незабываемый прием. Здоровяк так натурально дарит тебе все свое внимание, что ты готова обманываться до конца дней, лишь бы продолжать упиваться ожившими мечтами для эгоистичного, единоличного пользования. Подкравшиеся незаметно небезосновательные сомнения, подтачивающие тупыми сколами гладкий покой, косвенно подтверждаются не одиножды срывающейся физической близостью, которая возможна только между двумя одинаково желающих друг друга. Довольно интимные контакты между вами при этом не исключены. Но за все время, что по-щенячьи тепло обнимаетесь во сне, ища дополнительный уют и защиту, или, к примеру, нещадно пытаете друг друга щекоткой, мурыжа до исступления, не совершается ни одного случайного поцелуя, не происходит ни единой несмелой попытки коснуться запретного, не выходит ничем повернуть обстоятельства к очевидному финалу. Каждый раз в подобном невинном баловстве ты всем нутром улавливаешь, подгадывая то самое вспышкоподобное мгновение, когда судьба обязана подтолкнуть к сокровенную действу, останавливая не поддающееся счету из-за отсутствия биения замершего сердца время. После взрыва плотного биохимического коктейля между густо осыпанными флером магии притяжения вами меняется буквально ничего. Вот прямо как сейчас, когда из вредности Раф кусает тебя за щиколотку, неосознанно приступая к массажированию ног за просмотром утренней телепередачи для мотолюбителей. Ему нравится вызывать будоражащий визг, доставляет удовольствие слушать возмущенные нотки в игривом голосе, в охотку видеть мерцающие огни флирта в глазах напротив. Изредка переводя фокус с телевизора на колени, где водружены обе твои ноги, громила массирует кожу мелкими щипкам, мнет закрепощенные мышцы от ступни спереди до задней поверхности бедра у самой округлой линии пятой точки. Сперва одной конечности, затем второй, плавно, с большими перерывами, будто издеваясь. Несмотря на довольно плотную одежду, ты ощущаешь каждое касание, словно голой кожей прислоняешься к раскаленному докрасна металлу, клеймясь ожоговой меткой. Кажется еще чуть-чуть, и вот-вот руки задиры примутся блуждать под тряпьем, без спросу проникая под кромку высоких джинсов, чтобы подхватить за поясницу, сгрести к себе. И как только у тебя перехватывает дыхание от накатывающей волны предвосхищения дальнейшего волнительного шага, как ни в чем не бывало, Рафаэль прекращает манипуляции, буднично грубо сбрасывая с себя, чтобы подняться. Гасит экран, роняет пульт на диван, чудом не врезая им в лицо. Секунду вы смотрите в отражения друг друга на хрусталиках. Твои щеки пылают пожарищем, а его так же бледны, как и всегда. Пока ты рвано из-за бешеного ритма биения сердца, отдающегося эхом в пульсирующих висках, разгоряченно дышишь на захлестнувших эмоциях, грудь темперамента вздымается и опускается ровно, холодно, как подобает ниндзя, умеющему держать себя в руках. Твой против воли приоткрытый рот с набухшими до покалывания из-за плохо скрываемого желания губами и его никогда не отдирающаяся с самодовольной физиономии мутанта дерзкая ухмылка. Кто ты для него? Подобные обломы чаще начинают вызывать дикую, тянущую безграничную боль и пожирающий душевную гармонию испепеляющий гнев, иррациональную, отравляющую ауру ненависть. К себе. Тебе недостает смелости не только спросить, но и первой сделать шаг. Боишься разрушить идиллию напористостью, откладывая настойчивость подальше как качество, способное уничтожить мечту. Просто ждешь погоды у моря, словно страшась развеять реалистичный мираж во время невыносимой жажды в пустыне. А бушующие волны мечтаний неизбежно разбиваются о скалы собственноручно взрощенных предрассудков. — Че ты вдруг не такая какая-то, а? – задиристо интересуется Раф, когда семья Хамато в сборе присаживается за кухонный стол. — Тебе кажется, – как можно мягче произносишь, выдавливая лживую улыбку. Соблазнительно пахнет яичницей со свежей зеленью и хрустящими тостами со сливочным маслом. Из кружек клубится тройной ароматный пар кофе и единственный тонкий запах белого чая. Но тебе нет дела ни до еды, ни до питья. Слюну гоняет совершенно по иному поводу — внутри горько и едко от упущенной в который раз телесной удовлетворенности. Раззадоренный голод женского начала не утолить никакой пищей и напитками. — Приятного! – как-то ворчливо, почти бесцветно голосит Майки, присаживаясь последним после сервировки. Себе он всегда кладет порцию тоже крайним, тебе достается привилегия быть первой в списке, похоже, занимая место Донни. — Того же, – коротко бросает ученый с той же учтивой холодностью, не отрываясь от планшета. Похоже, еда его тоже не волнует. Вяло зачерпывая дозу, в че-фон утыкается и Майки. Ты, тяжко вздыхая, аккуратно дуешь на обнятую ладонями обжигающую чашку, вглядываясь в желтизну с зеленцой чая, бледного подобия яркого цвета глаз Рафа. Молочник, из которого изливается в черноту кофе белый поток сливок, в громадных ручищах старшего смотрится приклеенной из вселенной лилипутов для мира великанов сущей нелепицей. Никто не торопится. Лениво стучит столовый металл и скромно звенит фарфор. Кто-то едва слышно присербывает, вроде бы, с другого бока причмокивают. Заткнутые едой рты нельзя посчитать в клане Хамато оправданием обрушившейся неловкой гнетущей тишины. Микроклимат в семье так себе. Младших ребят можно понять: ты не уделяешь им должного внимания, они бойкотируют по-своему. Оранжевый явно обижен за то, что ты переметнулась к Рафу настолько, что забиваешь на остальных. Особенно на него, отказываясь практически от всего, чем предлагает заняться. То ты боишься даже просто попробовать встать на скейтборд, чтобы не переломиться пополам. То отказываешься от освоения сложных правил какой-то популярной компьютерной игры, чтобы не подводить команду. Тебе не нравится пачкаться краской и вообще нет художественных наклонностей, чтобы заполнить цветами картину по номерам. Словом, находишь тысячу предлогов, дабы дистанцироваться от озорника и лишь один, чтобы приблизиться — исключительно, когда Раф занят, скажем, в качалке. Хотя и в таком случае зачастую предпочтешь проводишь время с хулиганом, присоединяясь к занятиям под его на удивление очень строгим и требовательным руководством. Правда, гению, собственно, фиолетово, кто с кем проводит время. Все, что его заботит с одержимостью касательно тебя, — исключительно научная сторона вопроса. Он почти каждый день берет кровь на анализ и пичкает за это ненавистным горьким шоколадом, буквально заставляя при нем съедать лакомство до крошки. Кажется, забывая, что у людей так быстро красная жижа жизни не восстанавливается даже с учетом употребления специальных продуктов, содержащих повышенное количество железа. К тому же умник не делится результатами, а если спросить о них, то даже Джейн плохо удается перевести лекцию на обычную речь. К слову, с ней вы общаетесь, как правило, во время гигиенических и прочих ежедневных уходовых процедур, бывает, сама нейросеть вклинивается в чьи-нибудь беседы. Изредка Донни по-светски заводит пустую беседу, охотно отпуская восвояси. — Да какого хера?! – от удара кулаком о стол кухонные принадлежности вздрагивают, а гурманы остаются непоколебимы. Даже у тебя уже выработался иммунитет на резкие скачки настроения Рафаэля. Ты лишь чуть дольше обычного задерживаешь веки прикрытыми при моргании в момент стука. – А ну-ка сюда все гаджеты! – бунтарь тычет указательным пальцем на середину утренней поляны. Весельчак, закатывая глаза, блокирует смартфон и подткалкивает, дабы тот проскользил до точки сбора. Гений с сожалением кладет планшет экраном вниз, и тот гаснет. – Донни, я сказал все! – сквозь зубы шипит нетерпеливый Раф. По-старчески вздыхая, умник снимает трекер и вынимает из кармана на ремне че-фон. – До-о-о-о-онни-и-и-и?! Не вынуждай меня вытрясти из тебя остатки электроники! – рычит бунтарь, заставляя брата вернуть на базу ретро-тамагочи. – Так-то! Допивая с горя кофе, Донни отстукивает пальцем некий ритм. Затем манерно ставит опустошенную литровую бульонницу, исполняющую роль кружищи, на стол без единого скрипа. К своему напитку ты еще не притрагивалась, но умудряешься задеть чай, вызывая разовый, но острый для слуха скрежет. Хрустя петрушкой, Майки испускает тихую отрыжку. — Может, я уже пойду? Я что-то совсем не голоден, – с усталым придыханием желает ретироваться Донателло. — Только рыпнись! – предупреждает хулиган. В качестве устрашения надавливает клыками физалис, отчего родственник помидора звучно лопается, и сок смачно взбрызгивается фейерверком, как стремления уйти из-за стола. Майки любит заморачиваться даже для простого приема пищи, чтобы не только разнообразить рацион, но и дабы было приятнее кушать с эстетической точки зрения. Впрочем, экзотикой данный плод не назвать, ибо он постоянно лежит в холодильнике где-то между дайконом и питахайей. Необычные для кухни родины овощи и фрукты для тебя более не диковинки. — Да. Я что, опять зря старался? Доедай! – с горячестью поддакивает Микеланджело, кивая. — Ладненько. Поковыряюсь немного, – поднимая начищенную до блеска вилку, сдается ученый и все же возражает: — Но у меня сроки горят. Честно. — Похеру! Мы сегодня пожрем, как нормальная семья из рекламы зожных йогуртов. С тупыми улыбками и под глупые разговорчики. Всем сидеть и изображать любезность друг к другу. Ясно!? – взрывается темперамент от перенапряжения. Действительно по началу твоего появления за столом было весьма оживленно, когда ты рассказывала о себе, кое-что припоминая яркими обрывками из прошлой жизни. Мальчики шутили, подкалывали, делились мнениями, собственными историями, производя впечатление дружной четы. Но чем дольше ты погружалась в отношения с Рафом, тем тише становилось совместное времяпрепровождение. Даже тренировки из «коже-лезной» гонки за отклик в сердце леди сквозь дюжие старания впечатлить снова превратились в необходимую пресную обыденность. Находясь вместе, компания разнозненно разбредается по своим углам и думам. Вот что бывает, когда со смутой врываешься без спроса в чужой относительно слаженный коллектив, являя собой светоч надежды, призванный вдохнуть новую жизнь, но отчего-то перестает озаряет всех. За это ты чувствуешь колкие угрызения совести. Но и пойти против себя не можешь, как бы это не выглядело эгоистично и неблагодарно. Несмотря на то, что к тому же один с закрытыми глазами препарирует по мелким «запчастям», а другой не глядя спалит твою вуду-куклу. Находиться под протекцией старшего в группе — иметь в некотором роде привилегии. Что в сущности никак не спасет от гнева самого замещающего лидера: ты прекрасно знаешь, на что способен Красный. — Есть, сэр, – рапортует по-армейски Майки с присущим драматизмом в мимике и жестах. — Я те щас попаясничаю. Я ваще-то серьезно, – с искренней междустрочной мольбой хмурится Рафаэль. Он не делится с тобой переживаниями, но ты чувствуешь тяжкий груз на плечах могучего мутанта. — Как скажешь, большой братик, – улыбается Майки и пронзительно врезается взглядом на тебя. Вдруг сходит озарение. Может, балагур вовсе не столько обижается на отсутствие твоего внимания, а раздосадован, что ты к тому же окончательно забрала и без того отдалившегося, закрытого Рафа у братьев? – Тогда начинай. Почетным гостям слово. Оранжевый так заметно выделяет елейной интонацией твой статус, которого до сих пор сторонился, что становится тоскливо. К сожалению, не оправдываешь его ожиданий, и поэтому тот тайно желает, чтобы ты узнала свое истинное место в его сердце. Обычный приходяще-уходящий человек, с кем иногда можно поболтать, когда разве что совсем уж худо. Снова ты будто в общежитии. Без подготовки на обум ты не находишь, что вбросить для беседы, кроме банальщины, так и просящейся к ритуальному утреннему обсуждению: — Ну, эм-м-м. Что кому снилось? — Лично я так устаю, что не вижу снов, – первым отстреливается Донни. – Но это и к лучшему. Если бы продолжал размышлять еще и во сне, я бы, думаю, совсем истощился. Сомневаюсь, что мне снилось бы что-то кроме опытов и расчетов, поскольку мозг перерабатывает полученную в бодрствовании информацию в сновидения. А мою голову мало что значительно занимает, помимо исследований. — Думаю, ты их видишь, просто не помнишь, – добродушно улыбаешься. Для тебя тематика сновидений наоборот важна по причине того, что зачастую в царстве Морфея показывают целые фильмы с твоим участием в ролях неоднотипного плана, погружают в шкуры разных персонажей. В неосознанных грезах ты по-настоящему отдыхаешь, ведь там личный уголок счастья осуществления невозможного, куда с удовольствием отправляешься, закрывая глаза лежа в мягкой теплой постели. Впрочем, происходящее ныне наяву тебя устраивает гораздо сильнее снов. Но интерес от этого к ним не улетучивается, ведь это словно путешествовать по другим мирам. Сны помогают не свихнуться от проблем в реальности, оттого так желанны. В общем, поскорее и подольше поспать — твоя форма прокрастинации и эскапизма. И ты грустишь, когда узнаешь, что кто-то не видит или не помнит снов, ибо это равносильно пустой трате времени и неполучению захватывающего опыта. Считаешь, что способность управлять у Морфея сюжетом, — одна из главных задач в жизни, поэтому развивать умение хотя бы просто запоминать сны в целом обязан каждый. Никому нельзя себя лишать такого волшебства! — Возможно, – легко соглашается Донателло. – Это расхожая теория. Но мне этот бредовый вздор, сгенерированный перегруженным мозгом, все равно не интересен. Допускаю, что некоторые обладают настоящим даром провидения, и их память сновидений может принести реальную пользу. Но мой дар провидения заключается в правильных выводах, сделанных в настоящем, – заключая реплику, гений конец-то накалывает вилкой кусок омлета с неким аж остервенением, ставя жирно таким образом точку в спиче. — Ай, зря ты так, Донни, – осуждающе машет рукой Майки. – Я тут недавно смотрел одно видео, – интригующе начинает он. – Там практикующий таролог рассказывал теорию о том, что во снах мы тренируемся умирать. Якобы на том свете душа типа попадает как бы в матрицу, где можно делать все, что хочешь. И если научиться владению осознанных сновидений, тебя ожидает таким образом вечный рай. А если нет, то… — Давай вот не надо о смертях, да? – упавшим ниже некуда басом встревает старший. – Мне и так постоянно снится кровь на руках всех, кто погиб из-за меня, и их осуждающие крики, – болезненно хриплый голос бунтаря пробирает до дрожи. Твоя незадачливость в выборе темы погружает кухню в гнетущую тишину заупокоя, а тебя — уныние. Впрочем, понимая, в чем своя лепта в настрое, поджимает губу опечаленный Оранжевый. Фиолетовый опускает потускневшие глаза в расковырянную порцию. Красный скрещивает руки на груди, прикрывая веки, технично дыша несколько секунд по методике медитативного успокоения, чтобы не взорваться. Первым прерывает скорбное молчание Раф, обращая к тебе дрожащие янтарные огни: — Ну а те че самой снилось-то, принцесса? — Во сне я… Ты ступоришься, стоит ли поведать правду или пересказать сон из какого-то другого дня. Дело в том, что с тех пор, как поселили в абсолютно пустую, с одними лишь голыми стенами, выкрашенными в тепло-молочный с едва заметным нанесением бледно-розовых узоров с силуэтами сакуры, бывшую комнату самого лидера, тебе часто снится бывший хозяин покоев. Исключением не стала и сегодняшняя ночь, когда вы почивали в этот раз с Рафом порознь. Черепашки задержались на поверхности и, целые, но потрепанные, долго что-то обсуждали, спровадив тебя отдыхать к себе. На патруль свою новую подругу, конечно, они не берут, и не посвящают в дела ниндзя. Тебе вовсе запрещают вылазить наверх, мутновато объясняя требование банальными причинами вроде безопасности себя и защиты гостьи. Вероятно, все так и есть, без контекста, но иногда чутье колется мыслями о том, что ребята что-то утаивают. Если рассуждать о, не приведи господь, самоволке, то не представляешь, как провернуть побег на улицу даже в отсутствие парней: входная дверь и запасной выход открываются по отпечатку ладони рептилий, а Джейн несомненно уведомит, вдруг ты каким-то чудом покинешь логово без спросу, да и остановит без проблем. Пока и не напрашиваешься на выгул, хотя уже иногда очень подмывает наныть немного свободы. Как бы не хотелось признавать, жутко недостает настоящих ласкового солнечного света, воздушных объятий ветра и недосягаемой голубой вышины. И что еще хуже — тянет слиться с потоком общества при прогулке и посещениях магазинов, чтобы дать замыленному глазу новые картинки. Возможно, даже посидеть в каком-нибудь заведении за бодрящей чашечкой горячего и блюдцем тающего во рту. Не столько чтобы отведать чего-нибудь, а сколько чтобы послушать разголосье наполненного разнокалиберными живыми людьми популярного локального общепита. По долгу службы тебе приходилось много коммуницировать, и как бы не осточертели многочисленные рабочие связи, отчего в выходные дома молчала часами будто воды в рот набрав, разнообразить повседневность случайными взаимодействиями просит потаенное нутро. Но ты знаешь, что если уйдешь, назад уже не воротишься. Удивительно поразительная все-таки эта вещь, психология: вместо того, чтобы периодически активнее смещать фокус внимания с Рафаэля на Донателло и Микеланджело, до кого рукой подать, естество стремится вовсе к эфемерной толпе где-то за горизонтом. Почему ты не до конца ценишь подарок судьбы и портишь мечту чем-то столь низким и унизительным, как нехватка толпы чужаков?! При том, что несмотря на умение строить и держать речь по необходимости, ты довольно закрытый человек. Как это назвать?! — Ты что? Летала? – подсказывает Майки. – Я тоже летал сегодня! Кстати, с тобой! Ну, как летал? Мы были типа привязаны к потолку веревкой и качались туда-сюда, как маятники. Там было прямо как в театре. Сцена. Куча зрителей. Я боялся, что мы столкнемся, когда начало раскачивать активнее. Но тебя наоборот как бы постепенно отодвигали от меня, – реплика Оранжевого звучит еле заметно обвинительно, даже условные брови укорительно сдвинуты. – А потом резко копченая свиная голова у нас на столе выплюнула яблоко и сказала, чтобы я приготовил хо-ло-дец. Что бы это ни значило, – с хохотом завершает повеселевший парень. — Да, летала, – врешь ты натасканным уверенным тоном. – Одна. Все мутно в этот раз помню. Темно там было. На самом деле во сне призрак Леонардо срезал под корень целую миниатюрную оранжерею великолепных бонсаев, измельчал, безбожно кромсая в труху. Перемолотыми побегами густо покрывал клинок и засыпал с меча себе в рот, запрокинув голову. Наглотавшись, хватался за горло, безмолвно кашлял, не в силах выхаркать застрявшее. Затем прямо из шеи принялись прорываться к свету бамбуковые стволы, изрешетив бескровную плоть иссушенного в пожухлый чайный лист лидера. — Наверное, ты оказалась за кулисами, куда тебя от меня увели, – с тем же интоционным подтекстом деловито вбрасывает младший Хамато. Отхлебывая чай, дабы тактично промолчать, ты глядишь на душу команды исподлобья. Он наблюдает за тем, как распсихованный, порыкивающе бормочущий проклятья под нос Раф выуживает ложкой из кружки отвалившийся кусок обмакнутой в кофе вафли. — Чья очередь убрать со стола, тот не я! – неожиданно по-озорному вскрикивая, Донни, заранее отодвинутый от стола и незаметно подтянувший к себе гаджеты, подрывается вверх, и, совершая кувырок назад, выпархивает прочь из кухни с аппаратами. – Спасибо за завтрак! – доносится издали. Пребывающая в ступоре троица оторопело переглядывается. На столе ты не досчитываешься в трехъярусной корзине сладостей по две вафли, печенья и горсти вишен в шоколаде с коньяком. Донни любит прибухнуть и сгедонизировать по-своему. Если запасы пополняются на несколько килограммов вкусняшек, можно быть уверенным в том, что большую часть незаметно для себя перетаскает именно он, а не кто-то другой. Даже младший к сладкому довольно прохладен по сравнению с гением. Оттаивая первым, Микеланджело присвистывает с восхваляющим уважением: — Как же красиво убежал! Моя школа! — А, черт с тобой! – гремит в пустоту Раф. – Ну и вали, забитый задрот! — Джейн, ты это видела? – сквозь смешок от не столько внезапного поведения умника, столько реакции братьев, спрашиваешь ты, поднимая глаза на ближайший глазок камеры в углу. Поскольку они неподдельно поражены, это говорит о том, что Донни так чудит редко, если буквально никогда. Авось совсем крыша набекрень? Чересчур заработался, бедняга, аж спонтанно заребячился. Впрочем, каждый имеет право на то, чтобы несколько раз в жизни исполнить несвойственный пируэт от перенапряжения. Немного здоровой шизофрении — на пользу трудоголикам. — Да. Конечно, я все видела и запечатлела, – с нежностью отвечает по вайфаю ИИ голосом из микроволновой печи с озвучиванием выбранных режимов. Она ни на грамм не стесняется и не скрывает, что сталкерит своего выдающегося создателя, снимая во всем оливковом великолепии. – Эти чудесные кадры непременно войдут в лучшие анналы черепашьей истории. — Их уже много? – узнаешь, переводя очи с потолка на микроволновку в стеновой нише, чтобы было удобнее сидеть при разговоре. — Достаточно, чтобы провести недельный марафон ностальгических моментов из жизни, – на сей раз нейросеть вещает из кофемашины чуть ниже, аккурат на уровне твоих глаз. — Погоди-ка–погоди-ка, – тормозит Микеланджело, горячо разгоняясь. – Ты нас не просто палишь все время, а еще и собираешь изысканные кадры в архив эпических неудач и побед?! И ничего об этом не говоришь?! — А никто не спрашивал, – шутливо усмехается ИИ из электрочайника за младшим. — Я хочу это все увидеть срочно! – словно обезумевший, выкатывая большущие глаза, Майки хватает водонагревательный прибор и потрясывает, будто это выбьет из нейросети желаемое. – Давайте посмотрим этот архив!? Ну, пожалуйста!!! Это же как будто мы попали в избранное на черепашьем ютуб-канале! Покажи нам это быстрее! Джейн, скинь на хард!? — А смысл? Там же один Донни, – полуоскалом фыркает Раф, ехидно склоняя голову, оборачиваясь к кофемашине. — Вовсе нет. Я всю нашу семейку нахожу забавной, – отзывается ИИ, снова меняя бытовое тело. — Как же, все веселят. Я тя и слышу-то раз в месяц от силы, – ощеривается забияка. — А ты не обращаешься, – достойно отбивается Джейн. — О, а там есть грязный компромат? – пресекая пустой недоконфликт, вкрадчиво вопрошает Оранжевый, оставляя многострадальный чайник в покое. Хорошо, что не тостер. — Для компрометирующих видеоматериалов у меня заведена отдельная папка, доступ к которой, разумеется, открыт не будет, – по-деловому передает Джейн. — Ха! Я так и знал! Моя ты умничка! – на радостях из-за хитрой, пакостливой личности озорник трет костяшками корпус кофемашины, приобнимая. – Это же самое интересное! Покажи! Они не хотят — сбрось только мне! Пли-и-из! – складывает руки по-тибетски в мольбе Майки. Тебе вообще-то очень даже любопытно, но помалкиваешь, дабы лишний раз не смутить самого здесь стеснительного относительно рандомных неловкостей. — Я не стану никому предоставлять доступ к материалам, смысл которых исчезнет, как только сделаю обратное, – строгий тон Джейн подчеркивает бескомпромиссную позицию. – Ничего личного, извини. — Мы все равно не будем это смотреть, Майки. Джейн, если скинешь ему, не пересчитаешь проводов потом, – бунтарь еле переносит, когда у него что-то не получается. И тем более ненавидит показаться смешным. Дважды переживать стыдобу не приемлет подавно, особенно ради чьей-то потехи. А припоминать и так ведь будут вечность. Жаль, что срывается от просмотра такая зашибенная видеоподборка. Таких черепах ты пока еще, поди, не видела. Не удавалось поймать ни на чем эдаком. Они идеальны. Не то, что ты. То споткнешься на пустом месте, то уронишь что-нибудь, что по всем законам опрокинуть невозможно, то ляпнешь такое, отчего горишь аж по уши и так далее. – Усекла? — Несмотря на бессмысленность угрозы, базару зеро, – заключает по-гопнически гениальный голосовой помощник. – В сущности, согласна с тем, что подобный видеоконтент стоит смотреть только всей семьей, поэтому сейчас этого делать не стоит, чтобы было честно. Майки, обещаю, что мы посмотрим, как только соберемся все вместе. — Эх! Да когда мы так вообще еще соберемся?! – бросает в сердцах тускнеющий шутник, складывая посуду в стопку. Покачивая головой, отслеживая взглядом автоматические движения провалившегося в себя брата, Раф скрещивает на груди руки. Ты подрываешься помочь, берешь тряпку, чтобы протереть заляпанный стол, усыпанный крошками. Приподнимая локти, Красный обращается к совершенному детищу Донателло: – Вот если ты такая разносторонняя, может, подскажешь нам, чем заняться троим незакадычным друзьям, кроме того, чтобы колупаться в стыдных любительских видосиках? — Если говорить о «незакадычных друзьях», то тогда вопрос следует переформулировать с увеличением на одного участника, – улыбается интонацией ИИ на фоне журчащей воды. Посуды слишком мало, чтобы загружать ее в специальный автомат, Майки обмывает кружки и тарелки вручную. — Те че, наскучил твой ботан?! – обалдевает от заявочек хулиган. — Раф, не говори ерунду. Прямо сейчас мы с Донни решаем сложную задачу, – парирует виртуальный друг. – Что никак не помешает мне присоединиться к общему увеселению. Я хочу получить новый социальный опыт. — И че ты удумала? – уточняет старший. — Предлагаю сыграть в настолки, – предлагает Джейн с воодушевлением. — Ну уж нет, – воротит нос Раф. – Один хитрозадый лис, другая на сиксилион ходов просчитывает, третья… А вот как ты играешь, я не в курсах еще, – едва занимаешь место, как в тебя пронзительно вперивается фаворит. При каждом таком взгляде тебя прошибает насквозь. Чувствует ли он, когда с тем же уколом смотришь на него, правда, воровато? – Удивишь? — Я не особо азартный игрок. Меня даже в дурачка натягивают. Хожу с генеральскими погонами до посинения, – сипло похихикиваешь ты, похлопывая ладонью по своему плечу. — Да Раф сам играет, как тот еще шулер! Прибедняется, – оживляясь, раскрывает старшего Майки. — Но только в блек-джек. К всяким там монополиям, бродилкам это не относится, – смиренно выдыхает хулиган. — А я и не предлагала высокоинтеллектуальные игры, – явно язвит ИИ. – Как насчет «Кринжа»? Услышав знакомое название, ты с улыбкой голосишь: — О, я знаю эту игру! Играла на корпоративе. Правда, угашенная в хламину. Не знаю, насколько пойдет на трезвую голову. — А я, кажись, видел ее как-то в рекомендациях в спаме покупок, но пролистал, – припоминает Майки, умудренно прищуриваясь, вытягивая вперед губы бантиком. – Что там нужно делать? — Ведущий, – начинаешь ты, раскладывая в голове правила, боясь запутаться, – берет столько карт с утверждениями, чтобы хватило каждому прочесть уникальное. На картах по две разные фразы. В нашем случае пришлось бы брать две, чтобы не повториться перед тремя участниками. А игроки берут по карте с ответами. Их там по четыре на карту. Ведущий зачитывает первому одно из утверждений. Например, «я бык». Тот, к кому обратились, должен из четырех вариантов выбрать один, например «гладкие нынче пошли персики», – оба парня невольно прыскают на данном рандомно стрельнувшем предложении. Скрывая смущение из-за своего озабоченного подсознания, ты разово лающе кашляешь. – В общем, каждый на новое утверждение должен выбрать свой новый ответ. Когда круг замыкается, ведущий говорит тому, чью фразу посчитал самой трешовой, «ну и кринж» или что-то в этом духе. И этот игрок отнимает у себя жизнь. Для такого каждый имеет по карте с шестью жизнями, которые как бы вычеркиваются или прикрываются и тому подобное. Далее ведущим становится тот, к кому обращались первым. Он берет новые карты с утверждениями, а остальные выбирают оставшиеся неиспользованные ответы. Когда все четыре фразы с карты были зачитаны, берут новые. Играть нужно до тех пор, пока не закончится у кого-то все жизни, а победителем считается тот, у кого их больше всего осталось. Или же проигравший просто выбьется, а остальные продолжат. Или поступать так только в случае ничьей. Кому как нравится. Как-то так. — Я бы попробовал, – сияющие голубые глаза заполняются азартным энтузиазмом. – Ты как, бука? – по-доброму толкает плечом старшего младший. — Ну че? Можно зарубиться разок-другой, – отвечая, неосознанно в отместку Раф легонько толкает мелкого. – Выиграть можно чисто на шару. Все как я люблю. Довольная, что долгожданно почти весь легендарный клан окажется в сборе, ты вопрошаешь у заводатора идеи весьма щепетильный момент: — Джейн, а ты как будешь играть? — Не я, а вы, – беззлобно исправляет нейросеть. – Сейчас я допилю приложение для ваших че-фонов, и мы сможем в тесном семейном кругу предаться веселью в гостиной. Карты будут наверняка выпадать случайным образом, и максимально будут лишены повторений вариантов ответов и утверждений. Также для удобства будут подсвечиваться уже использованные фразы и прочие плюшки. Никаких подтасовок. — Ой, сомневаюсь я, что получится с твоей стороны честно, – суживает неодобрительно глаза забияка, кому было бы не так уж и сподручно перебирать мелкие ламинированные картонки. Ему бы гораздо удобнее, да всем мутантам, было бы использовать карты размером с таро минимум. А лучше формата «а четыре». – Всем известный факт. Чьи карты, на того и работают. — Глупое суеверие! – возмущается ИИ. – Намеренно я бы ни за что не стала обманывать. Иначе лишается смысла вся затея, – обижается в итоге Джейн. — Рассказывай! – неверяще фыркает Раф. — Проехали, – с придыханием произносит нейросеть. – Можно собираться у телевизора, – и пригласительно оповещает. — Хорошо. Жди нас, о, мечта программиста, – посылая воздушный поцелуй кофемашине, ненадолго прощается Майки.

***

Третий круг плавно перетекает к обеду. Поглощенные переименованной игрой в «Сударь, что за непростительная нелепица?», в которой благодаря Джейн в принципе не повторяются фразы на картах, отчего не потухает огонь продолжать в том же духе, заказываете китайскую еду на дом. Почти не прерываясь, откушиваете и подводите в конце очередной колоды текущие итоги. Предсказуемо статистику ведет Джейн, поэтому оглашает: Раф на первом месте, она на втором, ты на третьем и на четвертом Майки. Младший, похоже, вовсе не огорчен проигрышем и, явно не заботясь о соревновательном духе, специально подбирал такие фразы, чтобы связка с утверждениями получалась не как можно более адекватной, а, наоборот, страннее и смешнее, лишь бы всем было веселее. Старший же даже в шутку уступать первенство ни в чем никогда не собирается и будто видел всех насквозь, словно наперед зная, какой ответ кому покажется как раз наиболее нейтральным. ИИ малоошибочно определяла сочетания точно на основе сбора известных ей данных, сопоставлениях и выводах о каждом, но сухого научного подхода оказалось маловато, чтобы обойти чуйку. Судя по всему, только ты лишний раз не включала ни сердце, ни интуицию, ни голову, просто наслаждаясь прекрасным днем, преимущественно тыкая варианты наугад, заполучив таким нехитрым образом свой уверенный середнячок, не гоняясь, как и юморист, за место. — Ну что, еще по одной? – подустало уточняет из телевизора Джейн, пока ты складываешь опустевшие картонные коробки из-под еды матрешкой, с силой запихивая невпихуемое, Раф самозабвенно колупается в зубах зубочисткой, а Майки внезапно разворачивает на журнальном столике пальчиковые рыцарские бои с палочками вместо копьев. — А сама-то как хошь? – пожевывая заостренную щепу дерева, осведомляется Рафаэль. — Если честно, опыта социальных контактов мне уже достаточно на ближайшее время, – улыбчиво признается нейросеть. — Ну, тогда, по-моему, вопрос закрыт, – пожимает плечами Красный и сплевывает изжеванную зубочистку прямиком в раскрытую верхушку пирамиды из одноразовых контейнеров. Из них два твоих — среднего и маленького объема — и по десятку большого и двойного размера коробок прожорливых ниндзя. — Согласен. У меня тут не выходит из головы… – после победы левой над правой Оранжевый с глубокомысленной миной исследователя уже что-то скроллит в Инете, говоря обрывчато. – И пока еще есть время, займусь… Точно. Я созрел для этого. Надо бы попробовать. А то не усну. В общем, до вечера, котики, – поднимаясь, машет свободной рукой балагур, не отрываясь от чтения с приподнятой надбровной дугой. — И я отключаюсь отсюда. Не скучайте, – с шаловливой ноткой в тоне виртуально покидает сейшн Джейн, конечно, фоново оставаясь в качестве бдящей сторожевой собаки по периметру каждой общей комнаты. Безупречный профиль бунтаря меняется на неотразимый анфас. Звериная, острозубая полуулыбка на одну сторону и хищный блеск горящих прищуренных янтарей обращены к тебе с жаром. Взбудораженный мутант многообещающе басит: — А нам и не придется. Наоборот повеселимся. На сей раз я выжму из тебя все, – опасно тянется ближе крадущийся. — Раф, может, не нужно? – сомневаешься ты в удачности идеи. – Мы же только поели. — Так поэтому самое время растрясти калории. Давай, переодевайся в шорты и топ и пойдем в тренажерку, – распоряжается парень, подтаскивая за шею к себе, и костяшками потирает затылок. Так бы и сидела в крепких, мощных руках, полупридушенная скалоподобными, рельефными мышцами в бугристые вены до буквального посинения. Счастливая смерть в недообъятиях идола. – Покажешь класс, боец! – настрой хулигана все еще приподнят благодаря потешанному игрой эго. – Или кто это жаловался на складки, а?! — Ай, у меня так лысина скоро появится! – смеешься ты с шутливым возмущением. — Зато не так жарко будет заниматься, – отпуская, гогочет темно-зеленый. – Делов-то. Мне, вот, лысина ваще не мешает ничем. Перхоти никогда нет. Экономия на шампуне. Волосы вместе со скальпом не оторвет вентилятор. Одни плюсы. — Ну, тогда там появится мозоль, – находишь ты, чем препираться, показательно поглаживая натертость. — Наклеим бактерицидный пластырь. Беды не вижу, – шутит здоровяк. – А лучше намажем зеленкой. Окончательно вольешься полностью в местный колорит. Раф ржет, а тебя его слова ненароком задевают. Вдруг с лысиной и выкрашенной в зеленый кожей ты стала бы ему гораздо приятнее для того, чтобы раскрыться в новом ключе? Розовые щеки на бледной коже вряд ли так уж привлекательны черепахе. Мутанты могут даже не осознавать истинного влияния генов, поверхностно полагаясь на навязанные медиа пристрастия и предпочтения. Рептилиям не обязаны нравиться люди только потому, что рок не подготовил никаких альтернатив. Иначе это не то психическое отклонение, не то высшее развитие интеллекта и души. Впрочем, если ксенофилия — болезнь, то и не желаешь искать от нее лекарство ни для себя, ни для кого-то еще, наслаждаясь настоящей любовью к тем, кто так похож и сильно отличается одновременно. Ты за мир и дружбу между всеми видами, лишь бы их скрепляла искренность и взаимность. А френдзоне нет разницы, кому подпортить жизнь своим наглым вмешательством. Страдания у всех одинаковы без разбору. Сдирая с лица улыбчивость, Рафаэль супится, прищуривается до иглообразных щелочек, замечая: — Снова эту рожу кривишь. Че сегодня такое с тобой, м? — Да, думаю, топ в стирке. Придется майку подвязывать, – выдумываешь на ходу тупейшую отмазку. – Будет не очень удобно. — Ну-ну, – забияка, очевидно, не верит, чуя ложь за версту, но пока не донимает расспросами. – Жду в додзе, – поднимаясь, грозно командует он. – Будем выбивать из тебя дурь, – произнося заключительную реплику, Раф схлопывает, прессуя, гору упаковок до блина и уносит с собой на выброс. Вы расходитесь, чувствуя гадливую горечь недосказанности. Громила грузно торопится, топая не по-воински, а ты едва плетешься, грустно шаркая, до спальни. Покручиваясь в своей комнате перед зеркалом в подпоясанной под грудь майке, отмечаешь, что взаправду уже объем живота уменьшился, даже несмотря на недавний довольно обильный по массе обед. Тебе придает это уверенности, сил и мотивации, накладывая на губы тень горделивой улыбки. К тому же на личике почти не осталось следов побоев и ран, шрамы едва заметны, — снадобья и мази Донателло творят чудеса регенерации, а обновленная свежая кожа высыпающегося человека красит любого трудоголика до неузнаваемости. Портит картину лишь неопределяемая печаль в очах, не позволяющая блеснуть, как должно, отчего неизбежно меркнешь. В тренировочной Раф подводит к уже подготовленным снарядам. Но, прежде чем приступать к основной части, помнит о важности проведения разминки. Забавно смотреть за тем, как великан по сути выполняет среднестатистическую программу школьной физической культуры. Он мог бы показать что-нибудь посложнее для тебя и эффективнее для себя, но ради справедливости делает то, что подходит обоим наверняка, разогревая, что и как нужно, простыми сетами. От движений могучего Красного, махов здоровенными руками и накачанными ногами, аж рождается ветерок, как от включенного на минимум вентилятора. От твоих мелких трясок культяпками исходит ничего, кроме стойкого запаха пота. А ты еще даже не брала в руки гантели. Когда доходит черед до силовых упражнений, Рафаэль предельно внимателен и осторожен перед тобой. Он не просто раз показывает на примере, но и делает все то же самое, только в своем весе и темпе. И прежде чем приступает сам, убеждается по сто раз, что ты не косячишь в технике, пресекая выучку зафиксировать до автоматизма неверное положение. Придерживает, если нужно, железо, подъем коего можешь сравнить разве что с тасканием двух рыночных торб до земли, умноженных на три, а Раф — парой пушинок. Обычно вы молча занимаетесь под грохочущую на всю додзе музыку — медитативным спокойствием стены тогда не отличаются. Тебе так сложно не сбиться, что не до общения, когда, помимо того, чтобы не помереть от тяжести, нужно контролировать тело, правильно дышать и отсчитывать подходы, запоминать их количество и прикидывать, сколько остается выполнить. Такая легкая арифметика дается непросто, если отвлекаться. А ты сбиваешься часто, несмотря на все старания, потому что не можешь не пялиться украдкой на личного тренера рядом. Разве реально не обернуться лишний раз на точеного гиганта, воплощающего собой настоящее средоточие мужской мощи, щекочущей плавящееся перед ним женское нутро? Сидя ли, стоя или лежа — ты всегда найдешь способ увидеть или на худой конец услышать любимого дикого зверя. Тренировки с Рафом длинные, по полтора-два часа с перерывами, иногда и дольше, если ты не растрачиваешь энергию. Каждый день при этом он тебя не мучает, но в свободные занимаешься растяжкой по личной инициативе, чтобы ненавязчиво липнуть к нему дальше. Тогда ваша программа очень разнится, но нахождение в одном помещении уже тебя радует. Ты практически не замечаешь, если зал посещают другие, ведь взгляд всегда стремится в одном направлении. Разумеется, Раф поначалу тщательно всегда наблюдает за тобой, но, когда успокаивается тем, что ты верно поняла и придерживаешься инструкций, лишь посматривает, гавкая на мельчайшие ошибки. Он прерывает свой сет и показывает, рассказывает с нуля для особо одаренных снова и снова, повышая от нетерпения голос, приукрашенный узорчатой лексикой улиц, но не бросая начатое на полпути. Ты не всегда слышишь, что тот говорит, так как просто слушаешь, как всегда, обожаемый до перехвата дыхания низкий вибрирующий, хрипловатый тембр. Бывает, побаиваешься, что тебя уличат в том, что ты специально нарушаешь предписания, что в корне не так. Бесконечная череда подходов завершается, и занятия заканчиваются заминкой. Изнеможенное, мокрое, разгоряченное тело благодарно реагирует на благодатный, расслабляющий заключительный этап. Вы кланяетесь другу другу, отключаете музыку и спешите поскорее в душ. По отдельности. И Рафаэль всегда уступает тебе, пропуская вперед. Ты не желаешь заставлять его ждать, поэтому не тратишь лишнюю минуту впустую, хотя временами хотелось бы остаться под уютно обволакивающими остужающими струями подольше. И даже моешься, касаясь себя без лишнего нажима, чтобы вдруг не забыться из-за вскруженной головы, увлекаясь глубже во влажные грезы. Посещаешь ванную позже еще раз перед сном после братьев, чтобы никто не отвлек разрушающим лучшие фантазии несвоевременным стуком. Дождаться такого часу уединения сложновато: время отхода к отдыху, как и посещения душа, бывают весьма непредсказуемыми у всех. Не раз приходилось срывать бурлящее кипение до следующего раза. Ты выходишь из санузла в махровом халате, передавая эстафету «раздетому» бунтарю: черепашки-ниндзя без амуниции и масок всегда кажутся жутко нагими. Подгадывая твой выход, Раф неизменно уже ожидает опершись о стену, держа в руках снятые тканевые части обмундирования — повязку, напульсники, бинты, — а ты уводишь взгляд резко вверх или вниз, лишь бы не залипнуть на области паха, который, хотя и так всегда открыт, перед мытьем кажется особенно бесстыже голым. Чешешь в спальню просушиваться во всех смыслах. Спорт каким-то необъяснимым образом дразнит твои гормоны. Сегодня ты действительно отпахала как проклятая и валяешься ничком, чересчур перестаравшись, дабы произвести впечатление способной ученицы, дающей быстрые результаты. Кажется, что-то где-то потянула: двигаться больно сразу везде, даже непонятно, где именно локализована микротравма. Чувствуешь себя так, как будто занималась впервые после длительного перерыва, отчего млеют, кажется, даже кончики волос. Раф доверяет твоим словам о самочувствии, он прислушивается к ответам на свои наводящие вопросы. Ты умолчала, стерпела несколько раз там, где знать истину критически важно. Иначе сейчас не пришлось бы стонать, кряхтеть, вздыхая, после спада спортивной эйфории, просто переворачиваясь на бок, чтобы подняться. Передумывая из-за боли вставать, тянешься к прикроватной тумбе, отворяешь выдвижной ящик, достаешь пластинку обезболивающих. Глотаешь прямо так, насухую, сразу две пилюли для лучшего воздействия. Если Раф просечет, что ты переусердствовала, расстроится и обидится. Но со стороны будет выглядеть так, словно он принял озверин и пытается разорвать твою шаткую психику неудачника в клочья. Накатившая усталость притягивает ноющую спину к постели и прикрывает на минутку отяжелевшие веки. Неожиданно ты так и придремываешь, лежа на кровати перпендикулярно ее положению.

***

Из забытия со смутными образами небесных жителей, осуждающих земные, вырывает в реальность возглас Микеланджело в приоткрытую дверцу, которую ты, переодевшись, по обыкновению отщелкнула: — Бегом на кухню! Тебе должно понравиться! Ошпаренно подрываясь, снова чуть не складываешься пополам — тебя скручивает от сокращения перенапряженных мышц. Терпимо больно, и такое неудобство можно замаскировать, если включать голову при буднично автоматических движениях. Благо тренировки отлично учат самоконтролю. Пожалуй, это первостепенная их польза, а уже после иммунитет, выносливость, сила и далее по списку личностного роста. — Секундочку! – отзываешься ты, чтобы меньше следовало вопросов, и бросаешь в рот еще две таблетки. Держа лицо и придавая через немоготу плавности жестам, двигаешь к точке сбора. Еще с гостиной пахнет знакомо, из детства, как у бабушки в деревне летом. На кухне и правда ожидает сюрприз. — Че это? – с подозрительностью задается вопросом бунтарь, в смятении аккуратно тыкая вилкой и с отчаянностью обнюхивая блюдо. – На вид желе, а пахнет мясом. — Так и задумано, – хвалится Майки, глядя на тебя с волнением. – Хорошо получилось? — Конечно! У меня на родине это традиционное блюдо, – улыбаешься ты, присаживаясь, не шаркая стулом. – Называется холодец, студень, заливное, холодное. Это действительно застывшее на холоде долго вываренное мясо на костях, которое желируется само по себе, но зачастую для большей густоты дополнительно добавляют желатин. Подают обычно с картошкой, нередко с хреном или горчицей, а чеснока, как правило, хватает внутри. Правда, обычно картошку все же сначала чистят, – подача корнеплода в шкурке тебя немного озадачивает. – Зато в мундирах она вкуснее, тем более из духовки. К тому же в кожуре содержатся полезные вещества, если не ошибаюсь. — Не ошибаешься, – кивает Донни, задумчиво осматривая трясущуюся едва заметной рябью порцию вдоль и поперек, активируя на визоре режим увеличения. — Вот и я о чем! Тем более провозился с самим этим бульоном столько и так, – устало выдыхает Оранжевый. — Да ну на. Картошка ж горячая! Как ее чистить? Что за варварство?! Я с кожурой буду, – выступает Раф. – А ты мог бы ваще-то позвать помочь почистить, – отчитывает за халатность брата он. — Моя кулинария удается только без лишних рук, – поднимая вверх указательный палец, назидательно изрекает младший. — А как же ниндзя-штуки? – вмешиваешься ты, обращаясь к Рафаэлю. – Подбросить, взмахнуть пару раз клинком и получить на тарелке очищенный корнеплод? – по твоим представлениям все обязано произойти именно так в подобной нужде кормежки. — Ты мультиков пересмотрела. В реале это провернуть так же нормально невозможно, – фыркает вечно недовольный мутант. — Лео смог бы, – тихо прогундошивает гений себе под нос. Хамато бегло прицельно переглядываются между собой, скашивая озадаченные взоры на тебя. Донни искажает гримасой сожаления о том, что вылетело вопреки здравому смыслу. У всех бывает рано или поздно подобное, когда послушный язык вдруг предает хозяина даже на трезвую голову, будь ты хоть четырежды академиком ядерной физики. — Но за столом его нет. Поэтому я буду жрать долбанное пюре, – с нажимом сообщает Красный, как-то уж довольно спокойно реагируя на упоминание всуе старшего, о ком до сих пор никто не обмолвился больше перед тобой, не считая самых первых диалогов при встрече с каждым клановцем. Здоровяк продавливает вилкой картофель, кромсает зубьями в кашицу. Донни, сосредоточенно похлопывая по студню, делает вывод: — Похоже, тут очень много желатина. Ну, что ж, по крайней мере он полезен для суставов. Для кого-то сладкое желе такая же ересь, как соленое. Да и что нам только не довелось опробовать? Отрезав ножом краешек, жмурится, набирая побольше воздуха, прежде чем отправить кусок в рот. Раф с разгону насаживает вилкой полусферу целиком и переворачивает, задерживает у рта. Ты заранее разделяешь холодец на квадраты, выбираешь самый вкусный, центральный, где больше всего мяса. Дегустаторы переглядываются, ожидая, кто вкусит первый. — Да ешьте, – чавкает повар. – Это правда съедобно. Не то что тот омлет из опарышей, присыпанный высушенными аскаридами. — Фу, бля, – противиться Раф, брезгливо роняя с высоты блюдо. Из-за упругости оно отскакивает от тарелки и тормозит на столе. – Зачем ты вспомнил это, гондон херов?! Терь точняк ниче в горло не полезет! Ну, спасибо! — Я подавно отказываюсь от ужина, – Донателло отодвигает от себя тарелку подальше со звуком керамики о дерево. – Может, завтра. — Нет-нет-нет, сейчас! – паникует неоцененный кулинар. — Да чего вы? Смотрите! – заступаешься за Оранжевого ты, накалывая срединный кусок покрепче. – Это точно не отрава! Ты спокойно кладешь фрагмент заливного на язык и, прищурившись, разжевываешь, мыча от откровенного удовольствия. Микеланджело настоящий бог готовки. Ему удалось невозможное: повторить местный деревенский рецепт дальней, заокеанской страны. Озорник заслуживает все пять звезд из пяти за талант: — У меня лучше не вышло бы. Да и вообще, если честно, ни разу не пробовала приготовить холодец сама. Это долго, муторно. Хотя очень люблю его. Ты мастер, Майки! — Благодарю, – сияющий повар кланяется, не вставая, и прикладывается лбом о собственный шедевр. Хохоча, вытирает полотенцем. Под шумок пробуют непривычное кушанье и Раф с Донни: хулиган со стервозностью отгрызает едва ли не треть за раз с краю, а ботан по-педантски смакует свой микрокусь. — Как консерва, – жуя, оценивает Красный. – Норм, только я б разогрел. Холодный жир такое себе. — Ну, нет. Не мое это, – выдает честно Фиолетовый. – Но ради пополнения энергии и из уважения я съем четверть порции. В качестве сытной пищи это недурственное блюдо. — А еще это закуска номер один под водочку, – добавляешь ты, половиня вилкой мягкую картофелину размером с кулак мутанта. — Ха, — усмехается здоровяк. – Я так и понял, что мелкий упустил в рецепте че-то важное. Сгоняй? — Окей, – довольный своеобразной похвале от братьев, Микеланджело бодро вскакивает с места попрыгунчиком. — Вторая полка слева на третьем ярусе? — Ага, – подтверждает Раф. – Пулей метнулся! Картоха стынет, холодец нагревается! – шутливо подгоняет брата. Ожидание длится от силы пару минут. Чтобы заполнить пустоту, ты рассказываешь, как в детстве тебя жутко воротило от ненавистного студня, а после того, как переступила некую черту, когда отчего-то вдруг вкусы кардинально меняются, души не чаешь в нем. Майки возвращается с пол-литровой бутылкой беленькой. И хотя ты прохладно относишься к водке, березки на этикетке щемят ностальгирующую сердечную мышцу. Один из самых дешманских экземпляров, которые только существуют на планете, от коих улетаешь за тридевять земель в один глоток, а по пробуждению в обнимку с тазиком клянешься закодироваться. Как только этот ужаснейший напиток добрался до США? И как он попал именно в бар к бунтарю? Впрочем, в этой ветке реальности многих непростительно непоправимых мировых событий не произошло, чтобы препятствовать какому бы то ни было импорту между соперничающими государствами, натянуто улыбающимся друг другу с топорами за спинами. Вероятно, здешняя история с происшествиями совсем иного уровня и масштаба вынуждают правительства сохранять настоящий нейтралитет. Это еще один плюс жить в этой вселенной. Она идеальная даже не по черепашьим параметрам. Барменом без всяких на то просьб и возражений заделывается Донателло. Как только на столе выставляются в ряд рюмки, гений разливает абсолютно поровну каждому — на донышко. Кулинар поднимается, держа стекло, чтобы выпить за себя любимейшего: — Тост! Майки приготовил вкусный холодец. Ах, какой он красавчик и молодец! — Майки студень приготовил, – подхватываешь нескладные рифмы ты, скрепя мозгами поскорее выдать хоть что-нибудь для финальной строки. – Свин во сне сие… условил. — Майки заливное мне не зашло, – продолжает ученый. – Зато какое же питательное оно. — Майки дурачок, заморозил суп. Но это лучше, чем из ста залуп! – завершает строфу забияка с бочковым хохотом. Присутствующие взрываются дружным смехом следом. Тупо и стыдно, но весело. – И это мы еще не жахнули! — А, кстати, мы так еще не сидели, – замечаешь ты, окидывая застольщиков круговым взглядом. — Да. За то, что хорошо сидим! – двигает рюмкой младший. — Вздрогнем! – добавляет Донни. Звонко звенит стекло. Компания вразнобой морщится, сопровождая реакцию на жгучую горечь звуками. — Уф! — Ох! — Ух! — Кхм! Дело движется бойче, студень тает на глазах, но содержимое бутылки почти не уменьшается. Вопреки ожиданиям, Раф строго ограничивает выпитое, обходясь тремя рюмками. Ужин пролетает незаметно за байками из твоей жизни, связанными с подобными душевными посиделками. Вспоминается почему-то гораздо больше, чем казалось, что отложено в подкорке. Но все из совсем давнего, произошедшего с тобой, в основном приходящееся на подростковый и студенческий периоды. Последняя же попойка не всплывает из памяти. Тебя слушают благодарные собеседники, разбавляющие речь своим отборным троллингом. Всегда смешно узнавать о том, как кто-то знакомый творил чернягу по пьяне, абсолютно ничего не помня на следующий день, помирая. Хотя по сути пробелы в памяти — очень страшная вещь, что может произойти с каждым, даже самым опытным пропойцем. В завершении беседы Дону братья прописывают штрафной за утреннюю выходку — всучивая целую рюмку, оставляют прибраться одного. Если не считать вездесущую Джейн. Впрочем, мыть особо и нечего. Так, протереть стол, пол, загрузить посуду в машину, почистить раковину. Майки так замаялся на кухне, что из-за выпитого вдруг кружится голова, и он откалывается к себе в комнату ловить вертолеты лежа. Ты прекрасно знаешь, что это такое — быть заводной игрушкой вечеринки и неожиданно разрядиться в ноль. Алкоголь добра не приносит даже самым стойким и безбашенным по природе. Ноги сами приводят вашу парочку в спальню к Рафу. Ты не замечаешь, как уже вдвоем оказываетесь в кровати. — Давненько не закидывался. Че-то и у меня башка дурноватая, – жалуется хулиган, прижимая тебя к себе, как спальную игрушку, прикрывая захмелевшие глаза. Твоя макушка щекочет подбородок темперамента, волосы проскальзывают по коже шеи, когда запрокидываешь голову, чтобы посмотреть милому сердцу мутанту в расслабленное лицо. Как же прекрасен, до слезного всхлипа! Но не твой. — Раф? – зовешь хулигана, проверяя, не спит ли он, посапывая. — Че? – лениво приоткрывая веки, потягивается тот, прижимая тебя сильнее. Перегара ты не ощущаешь, потому что сама источаешь такое же омбре. — Я пойду к себе. Можно? – просишься ты на выход, не в силах просто лежать, бездействуя. Как бы ни хотелось оставаться в оплоте безопасного тепла. Тело горит рядом с громилой такой агонией желания, что боль в мышцах после занятий кажется шутливым щипком. Но ты боишься брать инициативу в руки, руша ветряными порывами то хрупкое, что чудом удалось построить. Ты не вынесешь, если после стойкого шага вперед придется откатываться на три шатких назад. — Конечно, нельзя, – запрещает уходить деспот, агрессивно поглаживая тебя по волосам. – Те есть, куда спешить или че? — Нет. Просто… – начиная, тут же замолкаешь, теряясь. Словами все испортить еще проще, чем неуместными движениями. Но язык в который раз оказывается быстрее мозга и тела, придется выкручиваться. — Да говори ты уже, блядь, че не так?! – Рафаэль резко садится на постели, отпуская твою тушку. – Мне заколебало гадать, че у тя в черепушке там переклинило, – тычет он пальцем тебе в лоб. – Все ж было нормально еще вчера. Что за ночь стряслось-то? — Я подумала, что мы… – с трудом формулируешь фразу, тяжко вздыхая, тоже меняя положение на сидячее, – не должны больше спать вместе. — С хера ли? – искренне поражается Рафаэль и огорошивает аргументами против заявления: — Ты же мягкая и теплая, как подушка с электроподогревом. И предназначена, чтоб тя тискать во сне, как долбанного плюшевого медвежонка. Я ж никогда так хорошо не высыпался, как с тобой! – звучит лестно, но явно это не то, на что надеешься. – Или че, герой детства оказался не таким клевым в реале? – Раф предстает в настоящем гораздо восхитительнее, чем ты когда-либо представляла. – Может, я те вовсе стал омерзителен, и ты передумала дружить, когда поняла, какой я невыносимый? – напротив, втрескалась по уши окончательно, как малолетка, именно как раз-таки узрев истинное лицо в реальности, затмевающее наивный образ из храбрых мечтаний. – Но от своего желания не открещиваешься из принципа и поэтому мучаешься и мучаешь из-за обмана? – а ты не знаешь, что по-честному чувствует по отношению к тебе сам хулиган. Неизвестно, кто кому лжет. — Все совсем наоборот, – только и можешь вымолвить, едва держа голос ровно. В горле застревает ком печали, мешающий продохнуть и высказаться. — Тогда я не догоняю. Если твоя мечта во плоти здесь, то в чем проблема? – рычит крадущийся, вцепляясь в твои плечи. — Мне нужно… – опуская голову, шепчешь ты, тяжело сглатывая. — Че? – склоняется ближе темперамент. На секунду ты зажмуриваешься и тут же смело поднимаешь мечущийся без поддержки взгляд на черепаху, как отчаянно ныряешь в черноту бездны со скалы наобум: — Иногда я уже хочу большего, чем дружба. — Вот оно как, – разочарованно щерится хулиган, не шибко удивляясь. – Так и знал, что фанатка рано или поздно скажет что-то подобное. Но я не оживший принц на белом коне. Это ты тут сошедшая из другой реальности героиня. И что-то мне подсказывает, что любая сказала бы то же самое. Никто из поклонниц никогда не увидел бы меня настоящего. Это неправильно, – сквозь зубы ядовито выплевывает крадущийся. Мудрость Майки далеко опередила события: то, что так страшился перенести озорник, свершается ныне для брата. Видимо, никто из братьев не расценивает тебя как непредвзятого человека, чье доверие имеет истинную ценность, потому что оно незаслуженно с обеих сторон. Это не то, что включено по умолчанию при знакомстве, а оно как раз из тебя и выпирает. — А что правильно?! Люди и в обычных мирах ошибаются друг о друге! – парируешь ты справедливо. – Для этого не нужно быть звездой и простолюдинкой! — Звезда. Вот это да, – фыркает протяжно Красный опасно спокойно, медленно, вкрадчиво и тут по нарастающей дерет глотку: — А мне тогда, что, как зазнавшейся знаменитости, ноги о тебя вытирать, как тогда, когда я посчитал, что ты пришла сюда нас убивать? Простолюдинка! Пф! Дерьмо! Никогда, слышишь, не говори такую хуйню о себе! Ты клевая чувиха, – трясет тебя за плечи парень. – Но ты запуталась в своих мечтах. Забудь о них. Я в любом случае не могу тебе дать сверх того, на что способен. Никогда. — По-по-почему? – нижняя челюсть предательски дрожит, в носу щиплется. — Потому что… – понуро опускает голову Рафаэль, делая тяжелую паузу, – я не такой, какой ты думаешь. Ваще, – руки бунтаря грузно спадают с твоих плеч, обжигая правдой. – Урод. Настоящий. Не по роже. Ясно? В поднятых на тебя очах скалящегося на себя громилы мерцает боль дурного опыта.

***

После свадьбы Эйприл Донателло не находил себе места. Скоропостижно увядал, стремительно истощался как духовно, так и физически. Незаметно день ото дня он бледнел и терял связь с реальностью. Пропадал без вести, оставаясь при этом дома, прикованным к лабораторному креслу. Рафаэль прекрасно понимал боль брата, поскольку сам тоже так и не признался, воздыхая издали. И если гений испытывал правильные чувства по своей направленности, пусть и разрушающие по сути, то хулиган сох вдвойне аморально. Темперамент чем сильнее влюблялся, тем больше ненавидел себя. Одно дело, когда ты парень, растворяться во френдзоне девушки из совсем другого круга. И совершенно иное — вдруг возжелать свою родную кровь, еще и ничем не отличную по гендерному признаку. Тем более когда это тот, на кого всем им стоило бы равняться, приковывая послушные взгляды подчиненных. Раф не смел опорочить старшего брата своим обожанием за пределами адекватности. Мутант не понимал, как такое вообще могло взбрести в больную голову, но предложение однажды вырвалось само собой: — Давай поможем друг другу? Что нам терять? Хотя бы попробуем, что это такое? Тайный мнимый роман длился долго. Рвано, эпизодически, комковато. Пошло, грязно. Очень стыдно. Он продолжался скорее не благодаря, а из-за инстинктов внутренних животных, периодами захватывающих власть над разумами. Оба средних брата измазались в грехе по макушку. А после случилось то, что случилось. Вынужденные по роковым обстоятельствам горе-любовники не могли вернуться к прежнему, потому что само настоящее в корне изменилось. Их сердца выжгла боль совершенно иного разряда, развела по разные углы и завещала никогда не возвращаться к прошлому. Они наконец-то пережили юношеские страдания, не дающие покоя одинокими ночами. Стало в каком-то смысле легче.

***

Ты очень хочешь понять, ни о чем не допытывая и отпуская ситуацию, но не можешь: обратно ведь уже все равно ничего не воротишь, а попытаться закрыть вопрос нужно. Так будет легче. Чем раньше ошпарят, тем быстрее заживут раны. Но рубцы останутся по-любому. Так какая уже разница? — Нет, не ясно, – с надрывом горланишь ты. – А какой тогда? Что ты имеешь в виду? В моих глазах ты идеален, черт возьми! Какая разница, как я к этому пришла, если сейчас я живу здесь, в настоящем, и я вижу тебя не в своих фантазиях, призрачного, а реального!? Да, в чем-то мои догадки и додумки попали в яблочко. Но ты меня ничем до сих пор не разочаровал, даже если в чем-то оказался расхож с моим видением! Это я для тебя недостаточно хороша! Дверь за твоей спиной, поскрипывая, отъезжает. Рафаэль вытягивается в поражающем шоке и неожиданно счастливо восклицает: — Надо же! Смотри, кто к нам пожаловал!? Ты оборачиваешься и обомлеваешь.