Until the end

      Саша, как в прострации какой-то находиться вторую неделю. Медаль, золотая медаль, от того кажущаяся Трусовой такой непостижимой и нереальной, что каждый раз она боится её трогать, принимая за галлюцинации или мираж, висит на особенном месте среди всех остальных наград с стеклянном буфете. Зеленые глаза, хоть и с опаской, но не могут не взглянуть на неё каждый раз, когда Саша проходила мимо и это стало походить на дозу одержимого. Впрочем, чего ещё могла ожидать девочка, которая вот это золото видела только на юниорском ЧМ, и на одном из этапов Гран-При — Skate America. Весь остальной метал изготовления наград был тошнотворно противен. Грязное золото, испачканное в угле и других породах, и откровенная ржавчина. Что обе эти безделушки делают на полке с наградами Саша не знает, но наверное это одно из мотиваций отца, чтоб напомнить кто она такая. Никто.       Но только человек, что до этой поры бился за четверные, за то чтобы вставить в программу наибольшее их количество, имеет благородное, значимое для развития спорта имя — Александра Трусова. А Саша эта та, кто пришел после неё ради отрабатывания грехов и замаливания всех её ошибок, совершеных в таком юном возрасте. И Саша сидит на коленях судорожно перебирая звенящие медали, доставая серебряную Олимпийскую и сравнивая её с золотой. И Саша, взвалив на себя сумку с вещами тащиться на арену, убиваясь в зале и на льду ради одной лишь цели — победить саму себя.       Скакалка билась об пол, отбивая бешеный, разогнавшийся ритм сердца. Крупные капли пота падали на русые ресницы, нос и останавливаясь на губах, что сжались от напряжения во всем теле. Прошло семь минут, а Трусова и не думала останавливаться, когда то она делала три подхода по десять с перерывами в пять, значит сможет и сейчас, сможет же?       Руки стали работать и крутить активнее, а прыжки подниматься выше, в савокупности образуя двойные. Раньше Саша умела тройные, сейчас после восьми минут такого напрыгивания сможет навряд ли, да и надорваться в первый же день не входило в её планы. Стоит подумать о том, что она будет делать на льду, когда все мышцы забились, а голова раскалывается на пятьдесят четыре куска. Но это же Саша. Неугомонная, где-то самонадеянная и упрямая до нельзя.       Красные цифры на настенных часах показали 8:30, что означало конец всему её насилию и ноги ватные, как после болезни поплелись вокруг зала. В ушах сердце все ещё отбивало прежний пульс, кислород в огромном объеме попадал в её организм, и в глазах характерно темнело. Раньше такого не было. Саша рывком растягивает кофту федерации, откидывая её на один из тренажеров и ухватившись руками об подоконник, облокотилась об него. Нет, пора заканчивать с этим самоубийством. Саша уже не маленькая, у Саши пубертат и вес уже не тот, что мог позволить так легко и просто напрыгивать пять четверных и работать в зале на кардио и выносливость.       — Саша-а, — тянет зашедший, в компании Изабо, Илья, чей довольный вид сулил о прекрасном настроении спортсмена, — во-первых, доброе утро, во-вторых, ты пришла в окно глазеть или уже списалась со счетов?       Трусова фыркает, закатывая глаза, но оборачивается, встречая Левито ответными объятиями. Девочка улыбается, отмахиваясь рукой, мол: «что с него взять, Саш, это же Илья» и пожимает плечами.       — Ну ты как? — улыбается Иза, все ещё придерживая старшую, за открытую кожу спины, но почувствов влагу вновь спрашивает: — Ты уже размялась чтоли?       — Ну да, немного, — на выдохе произносит Саша, без возможности стабилизировать сбивчивое дыхание и Илья мигом бросает на неё оценивающий взгляд, доставая наушники. — А ты как?       — Саша, да это не немного, тебя хоть выжимай, ты что здесь делала?       — Прыгала, — кивает Трусова головой в сторону валявшейся скакалки и жмуриться от ноющей мигрени в голове.       — А что болит? — уже более строго добавляет младшая, сопровождая каждое движение Саши осуждением. — Честно говори, что болит?       — Голова немного, — и рука сама без контроля забирается на затылок, пытаясь надавить на него.       — Ну судя по тебе не немного, может отдохнешь?       — Если только в дневной перерыв, но мне ещё реферат писать в универе, и дофига домашки, которую я не успела сделать, — и Саша обреченно выдыхает, сопровождая воздух глухим стоном отчаяния.       — Опять с младшими сидела? — корчиться Иза.       — Да.       — Саш, это не шутки уже. — качает головой Изабо, и брови у нее сводятся.       — Из, — начинает Саша, головой качая, но тут же её перебивают:       — Вот не надо мне «Из», шестнадцать лет я Иза уже. — хмурится русая, но тут уже говорит Илья, смотря как-то слишком обеспокоенно.       — Ты уже не юниорка. Ты не девочка с полчищем энергии, чтоб на второе-третье-десятое разорваться. Ты такого не выдержишь.       Саша конкретно нацелилась на продолжение карьеры, и пусть она не будет наполнена яркими вспышками её программ, или многочисленными медалями за сезон, но уходить она явно была не готова. Каждый раз, когда вставать с кровати было тяжелее, Саша смотрела на серебро, висящее на стене и буквально вскакивала, боясь, что все повториться. Ну уж хватит. Гораздо лучше иметь карьеру, как у Гленн. Она не переживает, что что-то не сделает, она катается ради себя и своего удовольствия, прыгает любимый триксель и радуется, если её умений достаточно чтобы занять место на пьедестале. Ею Саша восхищается, с удовольствием смотря на прокаты. Разве она так не может?       Голова окончательно разболелась, доводя девочку до ноющего состояния. Настолько, что даже новоиспеченный друг стал опорой, его плечи подушкой, а руки, осторожно хватающее её под лопатками вешалкой, сам он — щит, за который вечно можно спрятаться, и он бы укрыл. И это действительно приносило удовольствие, и если не полностью освобождало от плохого самочувствия, то давало слабую надежду, что эта боль пройдет.       С Ильёй вообще было, как-то по-странному легко. Ему не нужно было рассказывать о том, что нравится, не нужно было просить что-либо не делать или сделать. Илья как будто знал её детально, словно все это время он жил с ней и Саше страшно, что в какой-то момент он скажет, что следил за ней и знает, как сложены вещи в её комнате — хотя она уже даже не удивится.       Саше, просто, страшно.       Она привыкла, что ищет глазами, пытаясь хотя бы зрительно быть рядом с человеком. А Илья вылезает из всяких углов, по большей части неизвестных Трусовой, и сам начинает разнообразные беседы.       А ещё этот шоколад.       Что вообще за намеки такие?       Не было и дня чтобы тот не всунул в руки Трусовой целую плитку, корча настолько молящие глазки, что Саша замирала, не имея возможности отказать и несла сладость домой. На кухне этот шоколад долго не задерживался, зная многочисленность детей в доме Трусовых, но и Малинин не унимался, ве нося, и нося эти несчастные плитки, иногда по две, чтобы самостоятельно съесть половину, а вторую вновь вручить Саше.       Странный ей Богу.       — Из, а Илья всем шоколад носит ежедневно, у него родители на шоколадной фабрике работают, может я не в курсе? — жмется Саша к подруге, наблюдая за тем, как русоволосый зашнуровывает коньки напротив.       — Скорее это ты скоро будешь там работать, — смеется девочка, запрокидывая голову и хватаясь за живот, — ничего удивительного, Илья любит шоколад, любит его есть перед тренировками, и по всей видимости лю…       — Смешно, — дергается Саша, задевая Левито толи нечаянно, толи специально локтем под ребра, но хриплый голос дал понять, что лучше бы ей замолчать, — Да, забавно.       И Саша серьезно стало опасаться, как бы предположение младшей не было правдивым, ведь это ужас. Кошмар на яву, хотя все их взаимодействия, как не крути — полноценный триггер. Сначала вода в лицо, затем эти смелый выходки в номере, а сейчас шоколад.       Спасибо, что не цветы, ведь тогда Трусова закроется дома до ближайшего старта.       Илья все также фыркает, хмыкает и рычит, когда Саша разговаривает по телефону с Марком или шлет ему какие-то заботливые сообщения с вопросами: «как дела?», «как себя чувствуешь?», «что планируешь сегодня сделать?». Это же откровенно ерунда — такие отношения на расстоянии. Что от них можно получить кроме однотипного ответа Марка: «все нормально», «тренируюсь» и ноль вопросов о том, как Саша. Хотя, девочка этого больше и не ждет. Всю ежедневную норму заботу она получает от одного утреннего похода на тренировку, когда Илья будь то нулевая температура, дождь и град стоял у её дома, словно какой-то верный пёс, поджидая, пока она выйдет.       Саша по началу пыталась не обращать внимания, думать о чем-то своем, кивая на все расспросы, а потом вся выдержка рухнула. Каменная стена её личных границ, что та выстраивала десять лет, лишь бы защититься от Ильи, обвалилась, роняя камни в ноги победителю. Малинин стал выжидать её вечером, когда та выгуливала собак в два захода, сокращая количество времени, потраченного на уход за животными. Иногда, когда завал с уроками был настоящей катастрофой, а братья требовали игр, Малинин полностью забирал всю ораву любимцев Саши и как-то без особых проблем справлялся с ними в одиночку.       Да, пару раз были сложности, то один из поводков обмотает ноги, то подвижная Элла разозлит более взрослую Тину, то и вовсе все потянут в разные стороны.       И собаки его как-то подозрительно одобряли, принюхивались, и рядом с ним веселели, когда как Селма на Марка тут же открывала пасть и издавала то ли рычание, то ли шипение.       На вопросы мамы, кто же гуляет со всеми собаками сразу, если Саша сидит в комнате, нависая над учебниками, она пожимала руками и нервно заикаясь отвечала.       — Да, друг один, — а потом, видев странное выражение лица родительницы, говорящее о том, какая она безответственная поясняла, — лучший.       Словно для женщины, воспитывающей её верной и покорной женой было лучше если б она узнала, что это лучший друг срывал с неё кофты, губами касаясь всего того, до чего Кондратюк чуть ли не боялся прикоснуться. Конечно нет, и Саша видела, как кривятся губы Светланы, что начала подозревать дочь в измене, которая тогда, чуть ли не на волосок погодя — произошла бы, но этого не случилось.       И не случится.       Саша ему не изменяла.       Она не виновата.        Но тогда Саша ещё больше подавляя все недовольство мямлила:       — Ты же знаешь, Изабо такая ответственная, она их точно не распустит, — и сжав зубы, хватается за телефон, открывая месенджер с Ильей.       — А, Изабо, так бы и сказала, — улыбается женщина, уходя на кухню.       — Да, да, — и Саша, окаменевшими от волнения пальцами печатает: «домой не звони, напиши за пять минут, как будешь подходить к магазину, я выйду» и выдыхает.       Илья конечно доходит до магазина, встречая Сашу в крайне растрепаном виде, с волосами, летящими во все стороны и зачастую без соответствующей одежды, понимая, насколько сильно затыкали эту девочку каким-то лживым Марком. Но каждый раз смотрит в след, хромающей походке, говорящей о переизбытке тренировок в её жизни и тому, как радостно встречают хозяйку животные и Илья улыбается, тепло чувствует, когда разглядывает картину перед глазами.       Вот где Саша нашла применение своей скромной любви взаимно.       — Фу, блять, как же он меня заебал, — ударяет стол кулаком Илья, от чего посуда зазвенела, а Нейт напротив едва заметно поежился. — Ты представляешь, даже родители Саши его любят. У них там что, у всех помутнение рассудка?       — Прям любят? — поднимает брови старший, откладывая еду на потом. — Ты уверен?       — Ну нет, но обо мне Саша им не рассказывает.       — О тебе, как о спортсмене, или о тебе, как о том, кто чуть ли не в кровать её на Мире затащил? — усмехается Чен, на что получает укоризненный взгляд младшего и вилка в его руках гнется напополам.       — Обо мне, как о друге, — рычит тот, крутя голову до щелчка направо и Нэйт видит, как судорожно врываются ногти парня в плоть ладоней.       — Да брось ты, все, — окинул старший пустую столовую взглядом, — все понимают, что «друг», — изобразил ковычки Нейтон, — это лишь прикрытие, даже ты. Но не Саша, и это правда, что её дома за каждого парня, показавшегося в метре от неё, а особенно не друга Кондратюка, пинают.       — И что же тогда? — вспылил Малинин. — Предлагаешь поднять руки и свалить, пока её отец-дзюдоист не изобьет меня? Херня. Мне так не нравиться.       — Ну раз нет, то хотя бы прекрати с этими шоколадками, — улыбается Нейт, — Саша их не ест, это первое, второе, она мне говорила, что на её отговорки дома уже странно смотрят.       — Ну про собак я знаю, Забо поведала, а что по шоколаду? — пододвигается ближе Илья, складывая руки в полочку.       — Что Эмбер за победу на ЧМ дарит, что Саша её так впечатлила.       — Серьезно? Нет, врать она точно не умеет. — Илья усмехается, трёт руками лицо, вздыхая, щиплет шею, пытаясь заставить голову работать, но в груди сердце бьется по сумасшедшему, не давая нормально мыслить. — Я люблю её, Нэйтан. — тихо говорит он, признаваясь, вколачивая истину меж рёбер, и знание жгло в груди, и кровь заставляло бурлить. — И не успокоюсь, пока она не будет со мной. Эта девушка… — шея хрустит, когда пальцы трут виски, а Нэйтан смотрит на него, улыбаясь, — Рождена для меня.       — Именно из-за этого ты ее уродиной и называл, — фыркает Нэйт, и Илья хмурится.       — Это здесь вообще не при чем!       — Нехорошее у меня предчувтсвие. — вздыхает Чен. — Такое ощущение, будто ее в районе полутора года уже хотят сплавить замуж.       — Херня, пусть только через мой труп. — рыкает Илья.       — Она говорила мне об этом. Я то думал, что все образуется. Но ей мозг этим полоскают с шести лет. — качает головой Нэйт, вздыхая, складывая голову на руки — это все ему очень не нравилось.       — Если она и выйдет замуж, то только за меня. — в кулак говорит он, и Нэйтан треплет его по волосам, качая головой. — Блять ты… — Малинин с силой размахнулся, кидая смятую салфетку в стену, и у него все жгло изнутри от ярости, подкатывающей к горлу тошнотой. — Он ей изменяет, понимаешь? Ты вообще в курсе, что он за человек? Если я бабник, то он кто тогда? — сжимает зубы парень, и костяшки пальцев его хрустят, желая сжаться вокруг шеи русого, — Я видел… я видел, как он смотрит на других девушек, он ни капли не чувствует. Ничего вообще, понимаешь? Я не могу позволить этой ошибке совершиться до конца.       — А что мы можем, Илья? — вздыхает Нэйт, проводя рукой по волосам. — Пойми как ей трудно. Семья требует одного, общество другое, Раф вообще третье, ну и что ей делать в таком случае?       — Если бы мы тогда упели. — качает головой Малинин, тря лоб ладонью, и Нэйт вслух фыркает.       — Тогда было бы ещё хуже. На неё бы ещё легла ответственность за измену, и вряд ли бы сейчас она вообще с тобой бы разговаривала. — туманно отзывается черноволосый.       — Уж лучше так. — резко обрубает Илья, — Но она хотя бы поняла. Хотя бы осознала то, что чувствует.       — А откуда ты знаешь, Илья, — не выдерживает Нэйтан. — Откуда ты знаешь, что она к тебе чувствует?       Илья смотрит.       Илья смотрит на него и молчит.       Ведь сказать что — было, но всё это… настолько личное, настолько… между ними сокрытое, что он не решается сказать.       Он просто знал.

***

      Саша падает на мягкие стулья в раздевалке, разгоряченным виском прислоняясь об холодную, кафельную стену, что неприятно тянет волосы, вылезшие из стального пучка. В глазах темно, и не одна реплика Левито, про то, что Саше нужно к врачу, забить на уроки и улечься спать, хотя бы здесь, отдохнуть и прийти в себя наконец не срабатывают. Сама Саша прекрасно понимает, но не сил, не желания у неё на все это нет, и боль уже начала поднимать тошноту к горлу, только Саше надо. Надо все терпеть и сжав кулаки, кинуть вещи в сумку, пойти домой и приняться за рефераты, конспекты, объяснительные, почему же она не удостоилась прийти даже на запланированный специально для неё урок и проект. Это — отдельный вид мазохизма, и Саша упивается этим — впадает в темень, от скорости полёта вниз разрезая воздух руками, боль эта бьёт по вискам — бьёт, практически долбит до ломоты и судорог по телу.       Подумать только, куда Саша докатилась. Она стонет на все просьбы отдохнуть и слёзы то ли отчаяние, то ли невыносимости и злобы собираются у неё в уголках глаз, ведь она слабачка — не Королева Квадов, не Ракета Фигурки, не Победившая Гравитацию — если сейчас она вот так сидит и льет долбанные, ненавистные ей слёзы.       Это невозможно. Эта реально похоже на насилие, приводящее к самоубийству. Даже, перед Олимпиадой не было так тяжело, все шли на встречу, а сейчас вдруг Трусова стала никому не нужна и задания на неё посыпались, как деньги, что Саша сыпала на новую папину машину, на вещи братьям, на мамины путешествия, — деньги, заработанные на крови и костях, но это ведь семья. Семья никогда не обманет, семья всегда будет рядом.       Вот только в Пекине она была совсем одна.       Без мамы. Без собак. Без веры в лучшее.       — Сань, на, — проносится над её головой, когда та уткнулась в колени, а Левито аккуратно поглаживала ту по спине.       Саша готова убивать, готова прикончить кого угодно, и если это окажется лучший друг — тоже. Но у этого мальчика, с таким же измученным видом, с потом, что капал с волос и с потемневшими от усталости глазами вовсе нет желания поиздеваться над ней. Он протягивал ей кикие-то бумаги, фольгу, вернее так показалась Саше, чья ощутимость была понижена до нуля.       — Что это? — хрипит Трусова, еле поднимая глаза на Илью, что жалостливо и одновременно серьезно стоял с поднятой рукой.       — Это, на, — поясняет Илья, подавая Саше бутылку воды и таблетки от головы, — ты выпьешь от головы. А это, — положил рядом спортсменом стопку тетрадей и листов, — вся домашка.       — Ч…что? Как? Зачем? — раскрыв глаза, пролепетала Саша, боясь встать, ведь сил не было совсем — сразу бы покачнулась, упала, ударилась головой и увезли бы на скорой — знала она это.       Была уже там дважды.       — Все нормально, это всего лишь слегка измененная копия моей, надо же как-то помочь лучшей подруге, — улыбается Илья, видя, как Саша с раскрытыми руками падает на него, обнимая, хватаясь за тренеровочную кофту, притягивая к себе, и слёзы уже правда грозятся закапать из зелёных стёклышек, вот только уже по другому поводу.       — Илюшенька, ты… ты не представляешь, как я тебя люблю.       И Илье вроде ничего больше не надо, кроме искренне приподнятых уголков губ, кроме живых, переливающихся на свету глаз и свежего запаха цветов. Сирень, вроде, хотя какая разница, если это Саша.       — Опять ты плачешь, лисёна. — вздыхает он, тарабаня руками по ее макушке, улыбнувшись.

***

      — Так, — Илья падает рядом, спиной ложась об стену, вытягивая ноги и складывая ручонки на животе, — образовывается проблемка, — выдает тот, строя очередную рожицу. — Шоколад ты не ешь, тогда, что любишь?       Саша, все еще лежащая на стопке чужих курток, толстовок и салфетниц, усмехается, приоткрывая глаза. Илья забавный, очень забавный, особенно когда разговор начинается с «так». Тогда Саша могла гарантировать свою боль в животе, заливистый смех и кучу фотографий на разные телефоны, которых уже была целая куча, вот только хранившаяся в секретной папке под кодом, лишь бы никто не увидел. А ещё, Илья в такие моменты становился тем веселым, задиристым мальчиком, как в детстве.       Только он вырос, черты лица, тела стали более очевидны от того Трусова не могла оторвать от созерцания новых выходок.       — Да ничего, — пожимает плечами старшая, потягиваясь, ногами задевая бедра Малинина. — Не люблю сладкое.       — Серьезно? — Илья удивленно поднимает брови, аккуратно, боясь разорвать умиротворение девочки, таща спортсменку за ноги к себе, игриво наклоняясь головой вперёд, боднув коленом. — Да ну, ты врешь.       — Нет, честно. — подавив в себе смешок, когда пальцы Малинина коснулись колена и провели по нему, попеременно щекоча, сквозь зубы процедила Трусова.       — Если ты не скажешь, я принесу тебе мешок и тогда на Эмбер не скинешься, — подмигивает Илья, пока Саша растерянно привстает на локти, хлопнув глазами.       Стыд. Надо же было подумать, что Александра Трусова будет стыдиться перед Ильей Малининым. И чего? Того, что скрывает их дружбу ото всех?        Саша сходит с ума, прихватывая с собой Илью.       — Эм-м прости, я… я, просто… — Малинин кивает, успокаивая блеяние подруги, что полноценно оказалась в его руках, пока чужие руки обхватывали плечи, обнимая, а длинные пальцы с заботой заправляли прядь за ухо — нос его в катастрофической близости, и у Саши вдруг проскальзывает мысль, что вот сейчас ещё чуть наклониться и губами прижмётся.       — Просто ты любишь Марка, твоя семья любит Марка, и все, что я делаю выглядит не как дружба, — кивает Илья каждому слову, хоть это невероятно его злило, возмущало и огорчало одновременно. — Но это не так, мы дружим, почему я не могу угостить свою лучшую подругу?       — Илья, просто… — Саше нужно все это закончить, поставить жирную точку и вернуться назад, когда они готова убить друг-друга, а уж точно не смотреть так… восхищенно, убийствинно нежно.       Ведь так было легче. Так было легче, чем разобраться в себе, открыть, осознать правду, и вот, вот чему все годы она сопротивлялась, вот чего боялась, только поняла она это слишком, слишком поздно, ступив на запретную территорию.       — Прекратить? — и волна тока по Трусовой идёт моментально, парализуя организм, сжимая что-то в груди. — Ты хочешь чтобы я прекратил с тобой дружить? — глаза младшего, удивительно голубые увеличивают зрачок в несколько раз, нос вот-вот коснется её и губы… почему Саша на них смотрит? дрогнули, слегка сжимаясь. — Хочешь прекратить, потому что я был плохим другом?       — Н-нет, — ломко выдыхает Саша, и тут же прячется в своих руках, ныряя в колени. — Что же ты творишь? — и снова это острие, подставленное к её шее, как в ту ночь. Чувство осознанности, что она кому-то нужна, что о ней беспокоятся и заботятся…       И лучше бы его не было.       Лучше бы всё оставалось как раньше.       Ведь что. Что он с ней делал. Как это называлось?       Да ведь не было этому названия.       — Я понимаю. — говорит он, слишком уж тихим, бархатным голосом, заглядывая в глаза. Они у него — ярко-синие, прямо как… как у Марка. Да вот только у Марка это сливалось, голубизна свой оттенок теряла, а Илья глазами — к себе клеил намертво, до желания обхватить шею наротив руками и целоваться до боли в губах, и это ощущение, ощущение того, будто он знал, что происходит с ней, знал её саму лучше, чем она сама. — Я понимаю, что ты всеми силами пытаешься подавить чувства ко мне. Я сам иногда еле сдерживаюсь. — рука парня зарылась в волосы, когда тот вздохнул, и Саша не знала, не знала что ему ответить.       И это страшило.       Тот молча суёт руку в карман, выуживая из неё плитку со вкусом Орео, открывая синюю упаковку с тихим шелестом, аккуратно отворачивая обертку в сторону, разламывая первый ряд, потянувшись к ее губам, и Саша чуть ли не откинулась назад.       — Рот открываем. — больше играючи говорит он, и Саша подчиняется, приоткрывая губы, и парень тут же юрко проталкивает в неё дольку, тут же растаявшую на её языке, и… вкусно?       Правда вкусно.       — Остальное сама сьешь, или мне с рук кормить? — уточняет Илья, лукаво усмехаясь, и Саша поджимает губы, облизывая уголки рта от сладости. — Ты ела? — спрашивает он, и Трусова пожимает плечами — вроде утром было что-то, но Саша уже даже не помнит. — Пошли. — твёрдо говорит он, подтаскивая вверх, и Саша протестующе мычит, качая головой, когда как Малинин щёлкает по носу рыжеволосой.       — Снова на ручки захотелось? — уточняет он, склоняя голову к плечу, и Саша складывает руки на груди.       Да ну нет.       Кишка у него тонка.       — Хорошо, — пожимает плечами парень, резко наклоняясь вниз, и та тут же вскидывает руки.       — Ладно, ладно! — вскрикивает она, и Илья отходит в сторону, не перегорождая ей путь в столовую, подходя со спины, кладя руки подруге на плечи, чуть подталкивая в сторону.       Ну вот что ты будешь делать?