Провода

      Это ощущение в моём животе похоже на момент, когда роняешь шарик мороженого в рутбир, и оно может

вспениться и пролиться

через край.

Газированное и

хаотичное у меня в груди.

      Эмили вжималась мокрой спиной в кровать. Она чувствовала, как по животу стекают крупные капли пота — в отличие от спины, им оставалось впитываться только в воздух. Влага вклинивалась в него расплавленными молекулами, пока Лиам стискивал ее бедра до расколотых в костях льдин. Он двигался в ней быстро, порывисто, до лёгкого жжения между стенками; в глазах темнело от невыносимого ритма, и стены, исполосованные тенями от жалюзи, плясали вместе с ее сбитыми выдохами и вдохами.       Эмили тянула вверх простыню. В напряжённых мышцах вибрировали ее стоны; фейерверк в клиторе грозился вот-вот взорваться цветными вспышками — пустить в ее кровь несколько сладких вольт.       — Хорошо, — сдавленно вытолкнула Эмили, замерев. — Хорошо, да, так… О боже…       Она вскрикнула, когда бешеная пульсация забилась внизу, вынудив ее выгнуться; стиснуть зубы, зарычать, желая, чтобы пульсация длилась дольше. Эмили считала это необходимостью: замирать на несколько секунд, представляя, как каждую мышцу внутри обволакивает бурлящая окситоциновая волна. Эмили откинула назад голову, сведя вместе подрагивающие колени.       Лиам развел их снова, уложил ее щиколотки себе на плечи; не выскальзывая, двинулся в ней ещё несколько раз, так глубоко и яростно, что почти больно. Он кончил в Эмили с задушенным выдохом, а затем сдержанно рухнул сверху — осторожно, чтобы не раздавить.       Перед глазами плыло. Она не могла сделать нормальный вдох, только автоматически поглаживала мокрый затылок Лиама. Ее все ещё трясло, так, словно остаточный оргазм плясал на каждом кончике ее нижних нервов, скручивался в спираль; Эмили любила утренний секс за обостренные реакции — голова после ночи слегка кружилась, награждая дорожкой дополнительных импульсов.       — Боже, какая ты… — прошептал ей в грудь Лиам, и от его губ на соске по телу снова побежали мурашки.       — Ещё, — просипела она, вцепившись в густой беспорядок на его голове. — Хочу ещё.       И он без лишних слов — почти мгновенно — опустился поцелуями ниже. Колючие касания оставались цвести на коже розоватыми пятнами.       Она громко всхлипнула, когда рот Лиама накрыл ее клитор — слишком чувствительный для его охренительно наглого языка. Долго он на нервах играть не стал; скользнул в мягкие складки, вылизывая всё, что под нервами, без капли чертовой робости. Без той же робости во влагалище скользнуло несколько пальцев, и тогда губы Лиама снова сомкнулись на важной точке. Пространство спальни уменьшалось с каждым его движением, и скоро крохотные проводки в ее крови заискрили; они резко коротнули прямо между бедрами, а затем, словно пущенные по склону, погасли.       Эмили погладила Лиама по затылку, когда он с довольной улыбкой улёгся ей на бедро. Хороший котик.       — Никого не встречал горячее своей жены, — исступлённо пробормотал он. Он уткнулся Эмили в пупок своей дурацкой щетиной, и Эмили, нащупав его подбородок, намекнула ему повернуть башку в сторону.       Лиам просунул ладони под ее поясницу, так, словно собрался валяться в кровати вечность. Эмили глубоко дышала, сосредоточенно пытаясь удержать внутри — внизу живота и в четырехкамерном, — остатки приятной, теплой, как лучик, истомы. Ее грудная клетка медленно опускалась и поднималась, пока настоящее солнце, проникающее сквозь щели в жалюзи, рисовало полоски у нее на груди.       Эмили, не отрываясь, смотрела на растрепанную шевелюру Лиама внизу; он мирно дышал ей в живот, периодически оставляя на нем короткие поцелуи. Томпсон называла их обожательными: маленький хорошенький котик готов был облизывать ее с утра до ночи, и Эмили это забавляло. Уникальный экземпляр в ее жизни. Так выглядела бы чистая, хрустальная влюбленность, если не мешалась бы с остальными эмоциями? У людей их обычно бывало так много. Эмили отливала бы их, как Лиам леденцы для нее, будь такие ресурсы у современной науки. Влюбленность была бы малиновой. Длинной, как змея, и светящейся, как фейская пыльца в «Питере Пэне».       Пальцы Эмили тонули в волосах с проблесками бордовой краски, пока она, чуть нахмурившись, не обнаружила пустоту на том месте, где совсем недавно бурлила вода вперемешку с окситоцином. Это — бурлящее — всегда быстро заканчивалось. Как бы Эмили ни хотела удержать торнадо на месте, оно неизбежно затухало, оставляя после себя привычно пустую воронку. Она зашевелилась.       — М-м, нет, бейби, — промычал Лиам и без усилий потянул ее под себя обратно. Лиам легонько коснулся сосков Эмили, но она уже преисполнилась потребностью сходить в душ. Она двинула бедрами, поднимаясь на локтях, и тут же почувствовала — ярче, чем хотела сейчас, — как сперма из нее начала медленно вытекать на и без того мокрую простыню. — Давай ещё полежим.       — Нет. — Она столкнула его руки с груди. — Слезай с меня, котик. Кстати, тебе надо побриться.       — Я думал, тебе больше нравится со щетиной… — игриво протянул Лиам и, подтянувшись на руках, оставил соленый поцелуй у Эмили на губах. Она сидела, уперевшись ладонями о скомканную постель позади себя, и мысленно прикидывала, чем сегодня займётся. — Или уже нет?       — Что? — моргнула Эмили, вернув Лиаму взгляд. Смеющиеся голубые глаза смотрели на нее пытливо, как сквозь туман; Эмили знала, это выражение значило: я люблю тебя. Она прикрыла ему рот кончиками пальцев, вспомнив, что именно так любила затыкать ее саму Джой. — Сбрей дурацкую щётку, Лиам. Я хочу в душ и завтрак.       — Ладно, — расплылся в улыбке он. — Что тебе заказать?       Тридцатью минутами позже Эмили, обмотанная полотенцем после релаксирующе холодных струй, стояла у холодильника. Она в беззвучном ритме водила пальцами одной ноги по пальцам другой и разглядывала числа в календаре с подмигивающей на обложке Хэллоу Китти. В двух календарях. Прошлый год и текущий; они были на магнитах и висели рядом друг с другом. В календаре прошлого года все числа были, как и полагается, обведены, но в этом цифры пока что раздражающе пустовали. Каждый раз с наступлением нового года пустота в календаре мозолила Эмили глаза, и поэтому она всегда оставляла старые циферки на их прежнем месте минимум на полгода. Максимум он висел до декабря нового: тот год оказался жаднюгой на что-то клевенькое. А в этом Эмили собиралась сделать всё, что могла, чтобы в этом году ей было чуть веселее. Тогда бы она сложила старый календарь в коробку к остальным как можно скорее. На его месте хорошо бы смотрелась парочка ее фотографий.       Эмили потянулась к маркеру, когда Лиам, считая, что сделал это тихо, подошел и обнял ее сзади. На самом же деле он ходил очень громко, пожалуй, громче, чем гусь шлёпал бы по паркету; вибрации от его шагов Эмс ощущала задолго до. Его руки обвили ее талию, и Эмили удовлетворённо кивнула, когда почувствовала мягкий поцелуй у себя на шее. Никаких колючек. Она одобрительно погладила Лиама по щеке. Гладкая, как задница топ-модели.       — Умница, — хмыкнула Эмили. Она столкнула с талии его руки. — Свари кофе.       Взгляд зацепился за ассиметрию; что-то неправильное мелькнуло в циферках января. Лиам отошёл, и она, придвинувшись к календарю, прищурилась.       — Что ты делаешь? — спросил Лиам. Эмили молчала. — Что-то не так?       — Что здесь может быть не так, пупсик? — вздохнула она. Она склонила голову, сравнивая фигуры: угол звёзды на пятнадцатом выступал сильнее, чем на втором. Хреновина. Она досадливо цокнула и сняла с подставки намагниченный корректор. — Да, не так. Некрасиво.       — Прикольная штука, этот твой календарь, — сказал Лиам и плюхнулся на стул. Она услышала, как он начал что-то жевать. Обычно он заказывал или готовил себе нормальную еду утром — яичницу с овощами или кашу какую-нибудь, в то время как Эмили черпала быстренькую энергию в углеводах — в пончиках или в малиновых кексиках из «Скай Лаунж». Сегодня у нее пончик. Эмили, не отрываясь, рисовала прямую линию. — Что в нем означают все эти рисуночки? Те, которые зачеркнуты черным, это, наверное, плохие дни. Или это месячные? Хотя нет, месячные же бывают раз в месяц…       — Черный крестик — плохой денечек, звездочка — хороший, — просто ответила Эмили. Отлично. Теперь углы идеально подходили друг другу. Она со щелчком надела колпачок на корректор, затем — на маркер. — Сердечко означает, что я клёво провела время, круче, чем когда звёздочка.       — А закрашенное сердечко? — поинтересовался Лиам, облизывая чайную ложку.       Закрашенное сердечко. Эмили улыбнулась. Закрашенное сердечко означало то, что Лиаму необязательно было знать; иначе маленький котик расстроится и будет липнуть к ней в два раза усерднее, чем сейчас. В их большом-сложном мире существовали вещи, которые Эмили была не против потерпеть ради чего-то приятного после, но все подобные вещи — его тактильность, если они не занимались сексом, его звонки и вопросы, — имели кое-какой предел.       Эмили обвела закрашенные сердечки кончиком указательного. Всегда ровный ритм в грудной клетке слегка защемило, будто бы туда вставили расколотую надвое зубочистку. Десятое марта, пятое августа, шестнадцатое сентября, двадцать девятое ноября. Малюсенькая надпись под цифрой шестнадцать в столбике первого месяца осени, понедельник: конфете понравились каперсы!!       — Закрашенное сердечко означает идеальный день, — объявила Эмили и, улыбнувшись, плюхнулась Лиаму на колени. Она потянулась за прозрачной коробкой с голубым пончиком внутри. Лиам уложил ладонь на ее бедро, и всё то время, пока Эмили доставала свой завтрак, он неотрывно пялился на неё, с улыбкой, в которой жил не один влюбленный дурак, а целая дюжина. Как будто бы они не женаты, господи. Эмили всегда казалось, что свадьба притупляет влюбленности. Она вгрызлась в цветную глазурь и медленно повернула голову. — Ты будешь есть или нет?       — Я люблю тебя, — блаженно вздохнул он. Его шпинатная яичница под носом воняла просто безбожно. — Ты такая красивая.       — И что теперь, — жуя, спросила она, — надо перестать есть?       Лиам поджал губы. Его ладонь стиснула талию Эмили крепче, из-за чего ей всё сильнее хотелось освободиться и пересесть на стул напротив, но великолепный клубничный джем в начинке оказался приоритетнее. Эмс ловила кисловатые нотки лайма во вкусе, когда Лиам перестал пялиться на нее молча и стал пялиться громче.       — Вообще-то я хотел обсудить с тобой кое-что важное.       Он заговорил так, словно у него иглы в горле магнитились. Тепло утренних лучей из окна бликовало на ногах Эмили, пока она, доедая завтрак, ждала, когда нервничающий котик выродит, наконец-то, суть; долгие «ну», «хм» и «я думаю, так будет лучше» Эмили обычно раздражали, но сейчас у нее во рту перекатывались сладенькие углеводы, и все остальное ее интересовало мало. Или не интересовало совсем. Скоро она уже будет в офисе, а Лиам поедет в аэропорт встречать Эллен. Он был чудным папочкой для малыхи. Эмили тоже хотела себе в детстве такого, наверное, только вот у нее всё было проще — вообще никакого папочки.       — …хочу взять полную опеку.       — Чего? — переспросила Эмили.       Она всё прослушала. Эмили перекинула руку Лиаму за шею и очаровательно ему улыбнулась, на что Лиам тяжело вздохнул. Он откинулся на спинку дивана и как-то уж слишком серьезно на нее посмотрел.       — Я хочу, чтобы Элли жила с нами, — сказал он. — Я имею ввиду, постоянно. Я понимаю, ты можешь быть против, но…       Чтобы Элли жила с ними? Эмили дёрнула уголком губ, прикинув, как эта идея грозилась изменить ритм ее жизни. Эллен и без этого проводила в ЛА, рядом с Лиамом, большую часть времени, а когда надо было возвращаться к Джессике, вопила если не на всю Калифорнию (как двинутая), то точно на всю Пасадену. Малявку нельзя было назвать буйной, так что ее истерики нехило так напрягали. Их с Лиамом дом был завален детскими цацками от пола до потолка, а в детской комнате в плюшевых уродцах можно было сдавать заплыв — начать дистанцию около кровати и проплыть до ближайшей реки в Сан-Бернардино. Девчонка могла раскладывать их часами. Обычно Элли не доставляла проблем, и моментами ее можно было окрестить отличным дополнением вечера: когда они заваливались на диван в гостиной смотреть какую-нибудь смешную срань и есть попкорн, или когда ляпали друг на друга водой из водяных пистолетов. И ещё у малой недавно было выступление в садике, и Эмили участвовала во всех их дебильных конкурсах — было весело.       Что ж, в общем и целом, ничего не должно было поменяться. Единственная гадость Эллен — ее дикий ор на протяжении всего воскресенья, вечером которого Джессика забирала ее домой в Сакраменто. А если Джессика не будет никуда ее забирать, то проблемка быстро решится.       — Я не против, — пожав плечами, прервала его Эмили. Лиам заткнулся в долю секунды: закрыл рот и, вглядываясь Эмс в глаза, пытался понять, пошутила она или нет. Такая проблема, мамочки! — Облегчу тебе задачу, котик. — Она милосердно похлопала его по плечу. — Я не пошутила. Мне плевать, где Элли будет жить, если она перестанет вопить как дурная каждые две недели.       Не успела Эмили договорить, как на лице Лиама расцвела широченная улыбка, такая, что ей подошло бы место в саду, а не на кухне; от его частых поцелуев, долбящих дырку в ее щеке, Эмс зажмурилась.       — Ну всё, хватит-хватит! — закричала она и отодвинула его рот подальше, упёршись ладонью в губы. Они мягко упёрлись в ладонь Эмили, и она картинно закатила глаза: он снова ее целовал. — О боже, какой ты слюнявый, Лиам… Бульдог Хардингов случаем не твой родственник?       Лиам сбросил с лица ее пальцы. Он сжимал Эмили в объятиях так крепко, что она запуталась в стопорящих реакции нитках. От Лиама исходил жар, как от растекшейся лавы, а над головой танцевали бабочки. Маленькие цветные вихри.

***

      Обычное, казалось, утро — среда, конец тягучего января, — давалось Джой тяжело. Она открыла глаза ровно в семь, как всегда, без будильника; и отсутствие будильника неожиданно оказалось единственным привычным ощущением для неё. Джет лежала, сжимая белоснежную постель в пальцах, и старалась не двигаться. Странное желание замереть в пространстве, слиться со стенами спальни и забыть, что рядом спит ее жена, создавало вакуум между ребер. Пустота в солнечном сплетении никуда не уходила, несмотря на принужденные попытки Джой заставить себя встать. Она должна была встать. Откинуть одеяло, позволить ступням утонуть в щекочущем ковролине, потянуться, чтобы размять онемевшие мышцы. Правая сторона ее тела после ночи ощущалась взрывом красок на Цветном фестивале, левая — привычно отсутствовала. Прикосновения к последней шли рябью по белой коже; плясали россыпью мелких игл.       Сегодня Джой не стремилась это исправить. Она меланхолично водила указательным по бедру. Морщилась: неприятно. Затем касалась правой ноги, чуть ниже черного кружева. Щекотливые мурашки побежали по животу и ниже, и Джет с давно укоренившимся смирением заметила, что слева они бегут тоже — только вот она их не чувствует.       В абсолютной тишине спальни Джой слышала мирное дыхание Рей рядом. Это было единственное, что она слышала, но ей хотелось закрыть ладонями уши.       Она крепко стиснула зубы. Едва не впервые в жизни желание укутаться в одеяло и забить хрен на собственные обязанности было таким сильным, что почти выкручивало ей позвоночник. Просторные стены — белый с золотом мрамор, — сдвигался вокруг нее огромной ледяной глыбой. Джой не хотела вставать, а ноги отказывались действовать против искрящей психики. В офисе будет Эмили. Эмилия. Она непременно заявится туда со своей мерзкой улыбкой до ушей, а Джой не могла её выносить. Буквально, не могла: ей каждую долбаную секунду казалось, что виновник этой ее улыбки — Лиам.       Иррациональная чушь. Эмили и раньше ежесекундно лыбилась.       Но как убедить в этом напрочь больную голову? Джой же ведь никогда не приходилось убеждать себя в очевидных вещах. Если она знала, то она знала, и всё это… было правильно. Не так глупо, как сейчас.       Джет раздражённо сцепила зубы. Она прикрыла веки, резко перевернувшись на спину, и открыла их уже вынужденно. Она с каким-то тошнотворным ощущением в глотке обнаружила, что пролежала с закрытыми глазами больше пяти минут. Рука Рей легла ей на ногу, и Джой сдавленно выдохнула.       — М-м, — сонно промычала Рейна, — ты уже встаёшь?       И без того накаленный кислород комнаты наполнился необъяснимой духотой. Джой не могла понять, какого дьявола с ней творилось, но прикосновение собственной жены шевелилось на ней, как кучка гнилых червей.       Она явно сошла с ума.       — Уже встаю, — выдавила Джет. Она вынудила себя накрыть ладонь Рейни своей, как будто бы это правда обычное утро. Оно, вероятно, для всех и считалось обычным утром, и Джой оставалась такой же, как и всегда. То, что с ней происходило, в конце концов, никого не касалось. Она слабо улыбнулась.       На смуглой коже Рей — на ее чуть закругленных плечах, перечеркнутых тонкой бретелькой, на бедре под короткими шортами, — плясали жёлтые обелиски. Панорамное окно пропускало в дом солнце без особых препятствий. Джой погладила Рейну по темным прядям, блестящим, как в рекламе шампуня, и едва сдержала нервозный смешок, когда паническое желание одернуть руку всколыхнуло в ней волну отвращения.       О-т-в-р-а-щ-е-н-и-я?       Джой заскребла ногтями по простыни.       — Ты сегодня не спешишь, правда? —игриво мурлыкнула Рей. Она опустила одеяло вниз и защекотала носом кожу на животе Джой. У Джой под пупком была родинка, и Рейне обычно нравилось ее целовать. Родинка была, как назло, справа. Джет задержала дыхание. — И мы можем немного побыть вдвоем, пока Вай не проснулась…       Рейна покрывала поцелуями ее живот. Неспешные маленькие отпечатки, не так давно они работали как пронизывающие чувствительность искры; последний раз они с Рей были близки недели три назад, и с тех пор Джой ни разу не ловила себя на мысли, что хочет её. Влажные губы Рейны, мягкие и ласковые, поднимались к ребрам. Джет прикрыла глаза, изо всех сил стараясь отключить голову, но когда пальцы Рейны оголили ее соски, распахнув черный шелк, она схватила ее за запястье. Получилось резче, чем Джой собиралась.       Рей подняла голову. Она вопросительно свела свои красивые темные брови, и Джет, как куском стекла, пронзило чувством вины. Стекло начало плавиться прямо в ней, в сердце — оно шипело, вливаясь в кровь; и что Джой могла сделать, если кровь внутри все равно оставалась холодной?       — Прости, — буркнула Джой. Она опустила ее руку и, деликатно отстранив жену, села на край кровати. Джой спешно запахнула халат обратно. Лицо в мгновение загорелось, будто его опустили над паром. — Я не… кхм, не настроена. Сегодня много работы в офисе, и я вспомнила, что собиралась приехать туда пораньше.       — Понятно, — тихо ответила Рейна. Джой медленно поднялась на ноги, наставляя себя не оборачиваться и не смотреть в расстроенное лицо жены. Впрочем, это было легко выполнимо, потому что Джой вовсе не порывало смотреть на нее. — Ладно, ничего…       — Я не буду завтракать, — предупредила она, желая поскорее сменить пластинку. Рей все ещё оставалась в постели, когда Джой уже достала из гардеробной плечики с отпаренным брючным костюмом.       — Что? — с удивлением спросила Рейна. — Почему?       В мыслях Джой наковальней стучала картинка их (скорее всего) молчаливого завтрака, и Джет с ужасом представляла, как задержится в этой тишине дольше, чем могла бы. Лучше уж столкнуться с чертовой Эмили нос к носу, чем всё утро прокручивать в мозгах упущенную возможность. И ее причины. Отвращение, мелькнувшее в ней, как лампочка, вот-вот угрожающая перегореть; это было какой-то дикой глупостью, сбоем в системе — Джой не могла испытывать отвращение к своей женщине. У неё не возникало таких проблем ни разу за все годы их брака. Рейна всегда ее привлекала, в разные периоды жизни: когда была беременна, спустя позволительное время после родов, даже когда они обе уставали на уикендах с неугомонной Вай.       Ничего подобного. Никаких проблем.       Но этим утром было не так абсолютно всё.       — Я спешу, — соврала Джой.       Стиснув в руках плечики слишком сильно, она вынырнула из спальни.

***

      Стакан двойного американо со сливками, структурированный отчёт по Каролине от Амели и холодные тона офиса отвели ее настроение от гадкой ямы с пародией на самобичевание. По правде сказать, Джой сама до конца не разобралась, куда движется, так что думать о худшем хотелось меньше всего. Да и не думалось: в переклинивших мозгах уже второй месяц жила только Эмили. Она занимала там всё место, как обтекаемая молекула, и, хотя Джой строго запрещала себе вольность фантазий, сама мысль о них была приятнее, чем всё происходящее вокруг неё.       В конце концов это же просто фантазии. Может быть, в них нет ничего страшного. Может быть, если дать им немного свободы, потребность в них исчезнет сама собой; как спичка — если ею чиркнуть, она сгорит. Была деревяшка, стал пепел. Пуф, как сказала бы Эмили.       — Господи, — прошептала в пустоту кабинета Джой. — Как ты меня достала.       Если представить, что…       Нет. Нет, не та степь. Идиотская идея. Джой откинулась на спинку мягкого, как облако в черной коже, кресла, и помассировала виски́. Пальцы ее оказались ледяными; их прикосновение напомнило контакт с кубиком льда. Скоро к ней в кабинет заявится Брикли. Он притащит с собой Эмилию, и они обсудят, что еще им следует добавить в функции системной программы в Северной Каролине. Джой знала, что Эмили подключила филиал филигранно, она сделала всё так, как нужно, тютелька в тютельку, по регламенту; но как же Джой порывало найти в ее работе какой-нибудь недостаток. Минус. Косяк. Крошечную деталь, сломанный механизм. Тогда бы Джой отчитала ее по полной программе. Она бы рассказала ей, о чем Эмили следует думать, когда она на работе.       Сердце в груди билось оглушающе громко. Сегодня утром Джет чувствовала, как атмосферные плиты зависли в воздухе, прямо над ней. А сейчас она ощущала, что закипает.       Чем ближе была стрелка к запланированному на разговор с Брикли времени, тем сильнее разгорался пожар внутри. Руки становились всё холоднее, а лицо — горячее, и вот Джой до спазмов в солнечном сплетении стискивала чёртовы подлокотники. Последний раз она видела Эмили в понедельник. Мельком. Эта mad woman демонстративно ее игнорировала. Игнорировала Джой. Она.       Джой нервно засмеялась. И это после всего того, что Эмили сделала. Она испортила их отношения. Она перечеркнула их дружбу. Она виновата во всем том дерьме, в котором утонули их отношения, и разве Эмили имела право просто молча проходить мимо? Не наоборот; это Эмили ее игнорировала. Конечно, Джой злилась. Да любой нормальный человек злился бы. Томпсон ведь даже не пыталась больше разговаривать с ней.       Конечно, она ведь так занята.       Сука, да что за конченый день?       Джой монотонно поднимала и опускала конец трости на мрамор между своими лоферами. Она пыталась найти спокойствие в ритмичном постукивании, но у нее никак не получалось соблюдать идеальный интервал; сбитый такт раздражал слух ещё больше. Скоро, помимо мыслей о Томпсон, Джой начала морщиться от вида собственных лоферов — потому что это хреновы лоферы, а не ее любимые лодочки, в которых Джет после аварии могла только стоять для фото. Ближе к трем пятидесяти восьми ее уже коробило от факта того, что сегодня ей пришлось взять с собой трость. Джет импульсивно отбросила ее в сторону. Черный бриллиант на рукоятке громко стукнулся об окно.       Джой трясло от злости, и она ничего не могла с этим поделать. Видимо, она стремительно превращалась в законченную истеричку, отчего больше всего на свете хотелось избавиться. Сбросить с плеч что-то чудовищно тяжёлое — камень с лицом Томпсон, и вернуть свою реальность на место.       Джет закрыла лицо руками и тихо, сдавленно зарычала. Что-то клокочущее у нее в горле отозвалось вибрацией в лёгких.       И оповещанием о визите голосом Кевина.       Селектор на столе подмигнул зелёным. Джой подумала, что, знай эта бездушная штуковина, как Эмили на нее влияет, то мигала бы красным на весь кабинет. И дымилась бы. Да, точно, дымилась бы.       Джет немного подняла жалюзи на окне за креслом, чтобы дневной свет проникал в эту башню хотя бы чуть. Не то чтобы яркие светильники в потолке не справлялись, но сейчас, когда в ее кабинет притащится Томпсон, Джой нужно было увеличить присутствие какого-никакого мира за пределами ее офиса. Люди там, внизу, были не видны с высоты, но Джет могла предположить, где они: обочина к «Истсайд-Бару», прямое шоссе по Сто Десятой, аллея Либерти и торговый центр «Зе Молл».       Вселенная — необъятная. На одной Томпсон она не сомкнулась.       Что чертова Эмилия скажет Джой сегодня, интересно?       Но все вопросы, предположения и льдины в горле провалились обратно, как колеса в раскалённый песок, когда Эмили вошла в ее кабинет. Она шла первой, Брикли — за ней, но о том, что последний тоже был тут, Джой поняла исключительно по красному пятну, смазанно мелькнувшему в поле зрения: Брикли всегда носил красную клетчатую рубашку.       Красную клетчатую рубашку…       — Миссис Джет, — съерничала Томпсон, присев в саркастическом реверансе, — мы на аудиенцию.       Джой прошлась по ней пристальным взглядом. Она проскользила им от темной макушки до… К Эмили прилипло маленькое чёрное платье — прилипло, господи, как фантик к слюнявой конфете. Под горло и с длинными рукавами, но короткое донельзя; ткань очерчивала каждый дюйм мышц и изогнутые линии костей… Ребра и бедра. Не гитарный силуэт, как у Рейны, а подтарчивающие грани, местами острые и оттого элегантные. Они сплетались с абсолютно женственным очертанием живота и правильной, капельной груди, не скованной, конечно же, лифчиком. Конечно же.       Кожаные портупеи поверх платья      стягивали ее талию. Знакомое серебряное кольцо, соединяющее вульгарные ремешки, висело аккурат поверх треугольника внизу ее живота. Оно кончалось чуть раньше, чем длина бесстыжего платья.       На секунду Джой показалось, что она потеряла сознание. Память любезно подсунула ей картинки прошлого; они клацали перед глазами, как вспышки фотокамер на красной дорожке. Джет помнила, как это идиотское кольцо пристегивалось на голом теле. Эмили надевала эти портупеи для нее в спальне, без платья и без белья. Ничего, кроме кожаных ремней; солнечные блики падали на влажно-розовые соски, кольцо смыкалось прямо между ног. Эмили касалась им разгоряченной кожи Джой, там, внизу, и говорила, что любит только ее одну.       Лгунья.       — Садитесь, — проигнорировав почти болезненную волну возбуждения, бросила Джет. Она продолжала гипнотизировать Томпсон и хмурить светлые брови, ощущая себя огромной грозовой тучей, нависшей над раздражающе умиротворённой Эмили. Никаких белых флагов. Тогда, на террасе, Джой была слишком уязвленной, но не теперь. Она выдерживала синюю гладь воды в глазах Эмили — и мечтала пошатнуть эту стагнацию штормом в своих зрачках.       Эмили неспешно опустилась в кресло напротив, в то время как Брикли скромно устроился справа. Джой огромным усилием воли вернула внимание многозначительно смотрящему на нее Шону. Он тактично прокашлялся и сделал глоток воды из бутылки, а затем заговорил, почти не заикаясь. Джой знала, о чем он будет отчитываться, заранее, но все равно никак не могла сосредоточиться на мелькающих перед ней буквах. Брикли демонстрировал для нее экран рабочего айпада и был крайне серьезен. Шон работал на «БМВ» всего-то четыре года, и он честно пытался блюсти две заповеди Джет: никакой воды в отчётах и исключительная конкретика в ответах на поставленные вопросы. Их диалог наверняка походил на беседу двух запрограммированных роботов, пока Джой не взглянула мельком на Эмили.       Томпсон неотрывно пялилась на Джой; легкомысленно накручивала на палец прядь блестящих волос, вертелась в кресле туда-сюда, точно на батарейках. Вот у кого проблем с ритмом никогда не было.       В какой-то момент Шон задал Эмили вопрос, и тогда она слегка оттолкнулась от стола, отъехала чуть назад. Джой невольно дернулась, когда Томпсон упёрлась пяткой в сидение, тем самым засветив тонкую полоску белоснежного кружева. Она продолжала артистично вещать очевидное и гипнотизировать застывшую Джет с такой ошеломляющей невозмутимостью, что язык перестал подчиняться Джо — она собиралась прервать Эмили сразу, но диафрагму заклинило. Полоской белого кружева.       — …тогда я нажала на волшебную кнопочку «выкл.», и главный компьютер плавненько погасил экранчик. Это было очень сложно, невероятно увлекательно и… — Она картинно свела брови, поигрывая подвеской на шее. — Вообще подключение филиала к идеально работающей системе — это крайне мощное задание для человека, который зависает в программировании тридцать лет. Спасибо, миссис Джет, за возложенную на меня ответственность.       Джой представляла, как надёжно смыкаются ее руки на горле Томпсон. Венка под ее пальцами истерично клокочет, пока Эмили задыхается и затыкается: видите ли, люди не могут много трепаться, когда их душат.       — Ладно, — неловко поджал губы Брикли и снова нырнул в айпад. Джой покосилась на него с подозрением, но потом поняла, что вряд ли ему с его места могло быть заметно белье Томпсон. Это был театр для одной зрительницы.       И от этого мышцы Джет сводило нескончаемой судорогой. Она уже даже не делала вид, что слушает Шона; то, что творила Эмили, не впихивалось ни в одни допустимые рамки. Даже в недопустимые — тоже нет. Томпсон медленно, будто бы невзначай, отвела колено ещё дальше. Кружево опасно уменьшилось.       — Эмилия! — не выдержав, громко вспыхнула Джой. Она хлопнула ежедневником по столу, и тогда ей стало ещё жарче, а в кабинете воцарилась затянутая тишина. Брикли, сидящий рядом, подпрыгнул от резкости. И плевать, он один хрен уже заикается. — Сядь, черт возьми, нормально! — гневно воскликнула Джет. — Ты на работе или в гребаном стриптиз клубе? Может быть, ты в борделе?       — О чем ты? — с картинным вздохом выдала Эмили. Включила дурочку. Впрочем, она не особенно старалась притворяться: только не Томпсон — ей ведь нужен театр. — Джо, милая, ты такая взвинченная сегодня.       — Опусти. Ноги. На пол, — сквозь зубы прорычала Джой.       — Ах это, — цокнула Эмили и, бесстрастно улыбнувшись, послушно закинула ногу на ногу. — Прошу меня простить. Давно не носила платья.       — Продолжаем, — сердито скрипнула Джой. Она подвинула к себе айпад, с трудом отняв пылающую злость от Томпсон. — Мы отвлеклись.       — Ты отвлеклась, — поправила ее Эмили.       У Джой, наверное, из ушей пошел пар. Она рывком поднялась с кресла, и от желания влепить этой наглости в блядском платье ей свело челюсти. Это было невозможно.       Невозможно.       — Я, пожа-алуй, выйду пока… — пробормотал Брикли. Боковым зрением Джет заметила, как он встал.       — Сядь! — гаркнула она. Шон мгновенно опустился назад. Джой врезалась гневом в Эмили. Томпсон невозмутимо пробежалась пальцами по голой ноге. — Ты знаешь, что такое базовый офисный гардероб? — прошипела она, и Эмили меланхолично склонила голову. — По-моему, тебе платят достаточно для того, чтобы ты не выглядела, как… — Джет заткнула себе рот раньше, чем оттуда выскочило и без озвучки всем понятное слово.       Она должна была держать себя в руках. Переходить на личности — низко и мерзко, и Джой не будет этого делать. Она медленно выдохнула.       — Как? — с вызовом усмехнулась Томпсон спустя несколько затянувшихся секунд. — Скажи это. Ну, давай, конфета, скажи, что думаешь, выплесни это. Говори. Что ты там собралась вменять мне? Ты же сейчас взорвешься, и буковки ш-л-ю-х-а будут валяться по всему твоему кабинетику.       — Заткнись, Томпсон, — провибрировала Джой, — закрой рот. Я не хочу тебя слышать. Не хочу тебя видеть. Пошла вон из моего кабинета.       — Мистер Брикли, — с исключительной доброжелательностью обратилась к вспотевшему парню Эмили, — не могли бы вы всё-таки выйти?       Брикли с опаской покосился на Джой, но Джой не обратила на него никакого внимания. Она прожигала Эмили презрением и кипящей ненавистью; что-то чёрное, как смола, бурлило внутри ее грудной клетки с такой силой, что Джет оставалось либо заорать, либо разрыдаться, и она была близка скорее ко второму — потому что первое грозилось выставить ее совершенно неадекватной. Она рухнула в кресло, как только дверь за Брикли закрылась, и отвернулась к окну.       Джой пыталась рассмотреть точки, которые должны были быть людьми. Обочина к «ИстСайд-Бару», шоссе по Сто Десятой, аллея Либерти и торговый центр «Зе Молл». Раз, два, три…       — Конфета?       Джет почувствовала, как по впалым щекам быстро скатилось несколько позорных дорожек. Черт возьми. Она сбито хмыкнула и аккуратно вытерла мокрые полосы, стараясь не слишком тереть. Черт, черт, черт.       Как соплячка какая-нибудь.       Эмили подошла к ней; остановилась с правой стороны ее кресла.       Джой упорно продолжала смотреть в окно. Если она начнет говорить… Нет, не начнет. Не будет она ничего ей говорить. Это всё бесполезно. И не нужно. Никому это уже не нужно.       Но внезапно лицо Эмили возникло прямо перед ее лицом, а затем — чуть выше ее коленей. Томпсон присела перед ней на корточки и, словно Джо просила об этом, сжала ее пальцы в своих. Когда такое происходило, когда Эмили хоть как-нибудь прикасалась к ней, Джет неизбежно хотела сдаться. Она не вкладывала в это понятие что-то конкретное, только вот суть оставалась все той же: поднять белый флаг и сидеть под ним, обхватив руками колени. А если ей еще и смирительную рубашку найдут…       — Я хочу помириться, — сказала Эмили. Спокойно и чётко, и Джой даже немного завидовала: Эмили могла вести себя, как захочет, в любой момент. Ее не трясло от эмоций. Она была спокойна, когда это требовалось, и безбашенной, когда решала, что самое время. У Джой не получалось контролировать себя так.       У неё вообще ничего не получалось.       Она летела с рельс и не понимала, где тормоз; и ужиться с этим после нескольких лет стабильности было сложнее, чем с белым шумом вместо левой половины собственных нервов.       — Джо, — снова обратилась к ней Эмили. Она томно опустила веки, и Джой, глядя на нее сверху, могла посчитать длинные, накрашенные ресницы. — Не поступай так со мной. Это нечестно.       — Нечестная тут только ты, — натужно процедила Джой дрогнувшим от слёз голосом. Она одернула руки из-под ладоней Томпсон. — У нас ничего уже не будет, как раньше, и в этом виновата ты, Томпсон. Ты, ясно? Не трогай меня.       Эмили схватилась за подлокотники кресла и рывком обернула Джой обратно к столу. Сама она, такая же нереально невозмутимая, запрыгнула на его край. Теперь ее колени с татуировкой пластыря на левой были совсем близко к Джет; болезненное желание прикоснуться к ним сдавило ком в горле до гребаного предела.       Боже, в Джой словно паразит какой-то вселился: он хотел того, чего не хотела Джой. У Джой была Рейна. Джой с Рейной, Эмили с Лиамом — правда, что здесь такого странного? Но второе — Эмили с Лиамом, мать их, — пульсировало в Джой как растерзанная, кровоточащая рана. Сам факт их близости причинял ей боль; будто бы в эту рану втыкали десятки перочинных ножей. Снова и снова.       И снова.       Джой, всхлипнув, прикрыла глаза.       — Конфета, — начала Эмили, склонившись к ее лицу, и Джет заставила себя посмотреть на нее — ближе, чем было можно, — может, признаешь уже, что чувствуешь?       — Ты что-то знаешь о чувствах? — оскалилась Джет. — Ты ни черта об этом не знаешь! Ты послала меня к чертовой матери, когда я предлагала тебе быть со мной, выбрасывала букеты, которые я тебе дарила, ты постоянно, постоянно повторяла мне, что отношения это не для тебя, а сейчас прыгнула в них и наплевала на то, что буду чувствовать я, пока ты носишь это дерьмо! — сорвалась Джой. Она схватила Эмили за запястье, демонстрируя ей «это дерьмо» — блестящее обручальное, гребаное сердечко, выгравированное Хидден-Холл. Интонация у нее получалась звеняще-сердитой, как молоток, раскалывающий пространство. — Ты вышла замуж за парня, который слюнями по тебе исходит, и ты точно знаешь, что рано или поздно сделаешь ему охренительно больно. Ты долбаная бессердечная стерв…       Она лихорадочно втянула кислород прямо у Эмили изо рта, когда та резко накрыла ее губы своими. Эмили крепко обхватила ее лицо ладонями и просто застыла у нее на коже — как горячий поток смешанного с песком воздуха.       У Джой задрожали запястья, а в животе с болезненной резкостью взметнули вверх бабочки. Сердце забилось как заведенное. Джет должна была сразу ее оттолкнуть, но не могла шевельнуть ничем, кроме податливо двигающихся челюстей.       — Что ты сделала? — в панике прошептала Джой, когда Эмили осторожно, все ещё держа пальцы на ее скулах, чуть отстранилась. Джой тяжело дышала, и голова у нее (совсем больная) немного кружилась. — Что ты…       — Видишь, Джо? — сверкнула маниакальной улыбкой Эмили. — Я долбаная бессердечная стерва, а у тебя так много эмоций, что хватит на нас двоих, — горячо прошептала она; запах ментоловой жвачки холодил губы Джет, и она, как завороженная, по-прежнему ощущала ступор. — Давай же, ну… Только скажи, и я разведусь с Лиамом, объявлю всем, что ты моя, а я — твоя, и покончим с тупыми метаниями. Я люблю тебя больше всех на этой планете, конфета, и неужели ты правда такая доверчивая, ты правда готова поверить, что какой-то хорошенький мальчик может заменить мне тебя? Никто и никогда не заменит тебя.       Клапан в груди Джой надорвали под самый корень. Она инстинктивно дёрнула плечом, и торнадо внутри костей послушно начало затихать. Натянутые, щемящие провода, всегда соединяющие ее и Эмили, перестали искрить. Это временно?.. Это же временно.       Я люблю тебя больше всех голосом Эмили — и мир вокруг утратил все звуки.       — Зачем, — судорожно всхлипнула Джой, — зачем тогда…       — Я же говорила, — тихо ответила Эмили, стирая слезы с ее щек подушечками больших пальцев. — Он даёт мне целую кучу внимания и покупает пончики, а ещё я теперь отмечаю с тобой все праздники. А, ну и у нас с ним классный секс.       Джой отпихнула ее.       — Последнее было необязательно говорить, — с остаточной настороженностью буркнула Джет, — Эмилия.       — А ты не называй меня Эмилия, — она скривилась. Джой отвернулась, закусив нижнюю изнутри; Эмили рывком повернула ее лицо обратно к себе — обхватила пальцами подбородок неожиданно крепко. — Смотри на меня, Джо. Я хочу, чтобы ты смотрела на меня. Не отталкивай меня. Ты же знаешь?.. — прищурилась Эмили. — Мы с тобой…       — Не «мы», — глухо исправила Джой, — «нас» нет. Есть ты и есть я, и не думай, что ты можешь манипулировать подменой понятий. Как бы там ни было… — медленно вытолкнула она, неотрывно глядя в синие озера напротив. Джой одним мягким движением заставила Эмили отнять от лица руку. — Что бы я ни чувствовала…       — Не-е-ет, — протянула Эмили. Профессионально-кривая усмешка подняла вверх уголок ее губ. — Нет никакой подмены понятий, конфета. Это только твои иллюзии. Семья, херня, всё такое… Я же знаю, чего ты хочешь. Я знаю, что ты чувствуешь. Я знаю тебя от и до, всю тебя, Джо, — с сумасшедшей самоуверенностью заявила она. — В этом мире мы никогда не будем существовать по отдельности. Можешь представить, что меня нет? — будто бы точно знала ответ, хмыкнула Эмили. — Не можешь. Потому что я часть тебя, а ты часть меня. Мы пазлики. Мы две половинки одного целого, и одна рассыпается без другой, — вкрадчиво говорила Эмили, и Джой, не дыша, наблюдала за тем, как выточенно проявляются эмоции у неё на лице. Они всегда — такие. С капелькой фальши, и одновременно — без. — Конфета…       Джой туго сглотнула. Слюна поцарапала горло стеклянной пылью.       — Слишком поздно, — получилось едва ли слышно. Мокрый, скользкий ком снова задвигался в ее горле. — Поздно, Эмили… Пожалуйста, — получилось почти надрывно, и Джой, чтобы сосредоточиться хоть на чем-то, заправила прядь волос Томпсон за ухо — раньше она часто так делала, — если ты правда хочешь, чтобы наша дружба у нас осталась, если мы можем попытаться… Просто… помоги мне сохранить то, что у меня есть. У меня есть семья. У меня есть жена. Я не разведусь с Рейной. Я никогда этого не сделаю, Эмили. Я мечтала, чтобы она вернулась. Родилась Вай…       В груди становилось с каждым словом всё тяжелее. С трудом получалось подчинить себе поверхностный вдох. Почему-то картинка счастливой семьи в мыслях плыла, как в воде, обесцвеченной жижей. Джой прервалась, на сбитом вдохе уложив ладонь на свое солнечное сплетение. Она должна была сказать Эмили так много, и не могла сложить одно слово с другим, чтобы прозвучать стояще.       Но Джой ходила по кругу.       Эмили ведь и не поймет даже. Они упустили свое время и разбили сотни возможностей. Сейчас у них не было ни времени, ни возможностей. Ничего, хоть Эмили и не считала так. Они не сходились во мнениях на то, что случилось, как и во многом другом; и лишь случившееся вкручивало болты в позвоночник Джет. Джой открыто смотрела на улыбающуюся ей Томпсон. Она подперла кулаками подбородок, оперевшись локтями о свои ноги.       — Но ты реагируешь на это, конфета, — Эмили продемонстрировала ей свое обручальное кольцо, — потому что любишь меня. Любишь, я знаю. Ты хочешь, чтобы я была твоей, потому что… — Томпсон сняла кольцо и положила его на стол, — ты воспринимаешь это кольцо как символ того, что я не твоя больше. Ты думаешь, этот брюллик что-то значит для нас с ним.       — Как ты всё хорошо понимаешь, — горько хмыкнула Джой. Разве может один человек так хорошо читать другого человека? Разве… может она откуда-то вытягивать то, в чем Джет даже сама себе не думала признаваться? Она стерла дорожки слез на щеках. И опять, опять чёртовы слезы. Кажется, скоро Джой придется смириться с тем, что с недавних пор рядом с Эмили она либо плачет, либо злится — и третьего не дано.       — Этот брюллик ничего не значит для нас с ним, и я могу избавиться от симпатичного кружочка в любую секунду. Мне это ничего не будет стоить, — вкрадчиво продолжала Эмили. Она так же медленно, как сняла, водрузила кольцо обратно. — Но, знаешь? Это кольцо означает очень много для нас с тобой. Магическая штучка, да? Помогает тебе понять, чего ты хочешь на самом деле. Помогает все ещё, — она выделила эти слова как цель, — постоянно, Джо. Чувствуешь? Каждый день становится всё хуже и хуже. Ты ждёшь, что всё наладится, но ничего не происходит. И не произойдет. Все чудеса, — она согнула и распрямила пальцы обеих рук, сымитировав взрыв, — пуф — развеялись вместе с детскими книжками, а ты до сих пор танцуешь с иллюзиями.       — Я…       — Я могу до-олго ждать, — сказала Эмили и спрыгнула со стола; добавила, картинно нахмурившись: — но не слишком! Боюсь, не удержусь, и начну тебе помогать.       — Помогать? — без выражения уточнила Джой. — Ты не помогаешь мне. Не помогаешь, Эмили. У меня есть…       — Проблема большинства людей, — цокнула она, перебив. — Вы думаете, что ваши чувства уникальные и необъяснимые, но это только так кажется. Ты боишься принять то, что чувствуешь, и поэтому пытаешься найти способ как-то это проигнорировать. Есть ли смысл, Джо? В чем смысл? — улыбнулась Эмили. — Ой, глядите-ка. Да его же нет.       Джой заметила, что не дышит, только когда Эмили покинула кабинет. Пальцы Джет тонули в черной коже подлокотников; ногти на правой руке дали знать о себе проволочной болью внутри, стоило Джой разжать их.       Взгляд, словно кто-то навёл его в конкретную точку, упал на бутылку «Гленфиддича» за стеклом мини-бара. Она должна была выпить. Сегодня она должна была выпить.       И она решительно не собиралась делать это одна. Ей казалось, если она немедленно не выскажет свои долбаные эмоции, ее просто разорвёт — на крошечные кружочки, как разъебанную пиньятту.       Джой вела машину, нервно кусая губы. Ее слегка потряхивало перед разговором с сестрой. Огни вечернего Даунтауна мелькали за окнами, как издевающиеся над ней мотыльки.       Заглушив мотор на парковке «Риксона», Джой просто оцепенело сидела, невидяще уставившись в лобовое стекло. Оживленный поток людей сновал из стороны в сторону, сливая ее с толпой. Джо бы с радостью там потерялась, но не вышло. Она испытала огромное облегчение, когда, наконец, оказалась в лифте. Джой нажала семнадцать на сенсорной панели в закаленном стекле.       В высоком офисном здании у Роуз был выкуплен целый этаж. Ее студия раньше служила ей пристанищем для того, чтобы репетировать перед выступлениями, но Эр уже давно не работала по ночам. Ее диджейская карьера — легендарной Джады, — перешла в руки Лиама, и получилось такое своеобразное наследие. В начале выступлений его только так и представляли после псевдонима, потому что тогда мало кто знал Дэдхэда, но зато все знали Джаду. Сын Джады, писали постеры. Парниша впитал ее музыкальный вкус, добавляли, клянусь, это будущая рок-звезда.       Это уже потом, спустя какое-то время Дэдхэд заслужил честь блистать без упоминания Джады. Его знали все ночные клубы Сакраменто, он сводил с ума Беверли-Хиллз, Лас-Вегас, а затем и всю Калифорнию. Джой поджала губы, обнаружив несколько старых рекламных постеров Дэдхэда у Роуз на этаже. Они висели на обитых деревом стенах, прикрепленные к ней наклейками в виде сердец. Неудивительно… Кажется, Джой была в «Риксоне» целую вечность назад. Она остановилась около готической фотографии племянника на плакате: голубые глаза, подведенные черным карандашом, густые черно-красные волосы в беспорядке торчат в разные стороны, и сам он вызывающе показывает язык. Кровавые буквы внизу объявляли, что CRAZY DEADHEAD будет в «Ванэлсе» с шестого на седьмое ноября. Готовьтесь взорваться, добавляли внизу. Дэдхэд взорвет вас.       Джой дёрнула уголком губ. Интересно, почему такому расчудесному Дэдхэду в двадцать пять хочется взрывать Эмили, а не всех подряд после своих выступлений? Видимо, его слишком хорошо воспитали.       Она, стискивая в руке закрытую бутылку виски, постучала в дверь главной студии. Табличка на деревяшке давала весьма точное представление о деятельности ее сестры: Роуз Норгаард-Джет, музыкантка, продюсерка, когда-то была клевой Джадой.       Джой мысленно добавила, тепло улыбнувшись: дресс-код — байкерская косуха. Джой, увы, таких не носила.       — О-о-о, Джо! — радостно воскликнула Роуз, распахнув перед Джой дверь. — Ну, как тебе моя новая студия, нравится? Немного апгрейднула ее! — Эр сразу же заключила ее в объятия, и Джет впервые за весь этот идиотский день почувствовала себя комфортно. Рядом с сестрой всегда было тепло, пахло вишней и любое пространство, окружавшее их, наполнялось семейным уютом. Она опустила голову к Эр на плечо, соприкоснувшись щекой с тканью ее кожанки.       Объятия продлились дольше, чем требовалось для приветствия. Джой это было так сильно нужно сейчас, а Роуз всегда это чувствовала. Она гладила ее по спине, пока Джет мечтала просто уснуть вот так — закрыть глаза, чтобы проснуться в мире, где всё правильно.       — Крутая студия, Эр, — слабо улыбнулась Джо. — Подходит тебе.       Она с интересом посмотрела на грубые лофтовые стены, как в рок-клубах, обвела взглядом искусственные бивни над маленьким винтажным диванчиком. Ее сестра отражалась в каждой детали: в покоцанных клавишах ее любимого синтезатора, в старых пластинках, развешанных всюду, и даже в недопитом фраппе на небольшой барной стойке.       — Ух ты, я что-то нащупала, — комично нахмурившись, заявила Роуз; она обхватила бутылку «Гленфиддича» вместе с пальцами Джой, и подняла ее выше. — Повод?       — Скорее, причина, — неловко повела плечом Джой. — Мне нужно… поговорить кое о чем. В общих чертах, знаешь. Пожалуйста, скажи, что у тебя есть время.       — Да у меня полно времени, малышка, — беззаботно отмахнулась Роуз. Она достала парочку бокалов из единственного навесного шкафчика. Джет стояла на месте, судорожно раскладывая слова по полкам. — Садись давай. Я уже давно не так занята, как тебе кажется. Это ты у нас трудоголичка, постоянно сидишь в этом своем офисе… Вообще не представляю, тебе это правда так нравится? Я бы уже умерла.       — В офисе некогда умирать, Эр, — вздохнула Джой и осторожно опустилась на край дивана. Она сняла пиджак и оставила его на спинке. Здесь было как-то чересчур жарко. Хотя, наверное, сейчас Джой было бы жарко где угодно. — Вот если бы ты посидела там хоть один день, ты бы поняла.       — Не-е, Джо, если бы я посидела там хоть один день, я бы свихнулась, — покрутила пальцем у виска Роуз. — Я уже древняя для постоянных стрессов. Мне нужна стабильность, моя А под боком и иногда чуть-чуть виски. — Эр по-хозяйски плюхнулась рядом с Джой и протянула ей стакан с виски, переливающийся в свете ламп янтарно-золотым цветом. — Ну, — улыбнулась Эр и столкнула стеклянные стенки, — бумс?       Роуз, очевидно, разбавила свой «Гленфиддич» льдом. Джой никогда не разбавляла алкоголь. Она залпом осушила половину стакана. Знакомое жжение, как когда она курила «Джи Сэм», прокатилось по телу приятной волной, обещающей расслабить Джет хотя бы немножко. Примечательно, что именно после первого глотка она вспомнила о том, что так и не позвонила домой. Ей совсем не хотелось, но нужно было предупредить Рейну, что она… задержится. Или совсем не придет. В конце концов, сегодня, в качестве реабилитации после идиотского дня, можно было переночевать и в гостинице. Или у сестры. Джой не хотела, чтобы дочери видели её пьяной. Вайолет часто оставалась спать в их кровати — потому что до сих пор засыпала с грудью во рту, — и дышать на нее перегаром было хреновой идеей.       — Слушай, я… — в нерешительности покачала головой Джо; она откинула затылок на стену и тяжело посмотрела на Роуз. — В общем, есть одна женщина.       Роуз резко выпрямилась. Она удивлённо вскинула брови и подалась чуть вперёд, так, словно Джой готовилась выдать ей план по захвату Европы.       — Джет, — настороженно сказала Эр, — ты только начала, а звучит уже охренеть как хреново. У тебя что, есть любовница? Признавайся сразу, пока у меня инфаркт не случился.       — Да какой инфаркт? — возмущённо воскликнула Джой и легонько стукнула сестру подушкой. — И какая любовница? Ты серьезно думаешь обо мне так? Я никогда не изменяла Рейне и нет у меня никакой любовницы, ясно?       — Ой-ой-ой, да ты же занервничала, — прищурилась Эр, и в тот же момент легкомысленно махнула рукой. — Ладно, всё нормально, Джо, ты же знаешь, ты всё можешь мне рассказать. Всё это останется между нами. Так что за женщина? Прости, но так реально о любовницах начинают рассказывать.       — Нет, у нас с ней ничего не было, просто… — Джой отвела взгляд. Она плеснула себе ещё виски под испытывающим наблюдением Роуз. — Иногда мне кажется, что я хочу, чтобы было. То есть… мне не кажется, — тихо добавила она и, покачав головой, спрятала лицо в ладонях. Казалось, она держит в руках костер. — И я знаю, Эр, знаю, что так не должно быть, что это неправильно, что у меня есть Рейна, да, но я не могу это прекратить. Я смотрю на нее и… Внутри всё замирает, понимаешь, это происходит само собой. Я пытаюсь что-то с этим сделать, но у меня ни черта не выходит.       — Я ее знаю? — серьезно спросила Эр, и тогда Джой будто бы начала проваливаться вниз. Ей показалось, что Роуз сразу всё поняла; и о том, что это Эмили, и о том, что дело ещё хуже, чем Джой могла выразить — и это означало бы такой сраный стыд, что проще было бы застрелиться.       — Нет, — выпалила Джет. — Нет, не знаешь.       — Блядь, — досадливо цокнула Эр, — это проблема. — Роуз наполнила стаканы до половины, и в этот раз не стала бросать себе лёд. — А что эта твоя женщина, она вообще… лесбиянка? Как она себя ведёт с тобой?       Джой нервно засмеялась. Она заглушила смех очередным глотком виски; в голове все никак не мутнело.       — Плохо, Роуз, — ответила она, уже заранее понимая, как двусмысленно это должно прозвучать. Но плохо; Томпсон всегда вела себя плохо — как ещё можно было охарактеризовать ее поведение? Это ее чертово платье, как у шлюхи, эти портупеи, её намекающая усмешка. Ее грудь с вечно выпирающими сосками. Никакого лифчика в ее случае означало полное отсутствие всяких моральных принципов.       — Очень плохо? — вкрадчиво переспросила Эр.       — Ну, она сегодня сидела передо мной в коротком платье, намеренно светила своим полупрозрачным бельем, оно было белым, — стискивая пальцы на брюках, говорила Джой, — и с кружевом. Чисто теоретически на ней вообще могло не быть никакого белья. Это очень плохо или просто плохо?       Эр неопределенно покрутила рукой.       — Без белья однозначно было бы хуже, — постановила она. — Ну, Джой, что я могу сказать… М-м… Честно говоря, это сложно. Я понимаю, иногда тяжело сдерживаться, особенно, когда у тебя много лет только одна женщина, но сдерживаться есть ради чего, ты же понимаешь. То, что ты чувствуешь сейчас к какой-то левой мисс, рано или поздно отпустит. А если ты поддашься этому порыву сейчас, то потом будешь сильно жалеть. Всё пройдёт, Джо, обязательно пройдет, — мягко сказала Роуз, уложив ладонь Джет на плечо. Джой снова глотнула виски. Пройдет. — Это же не любовь. Чтобы влюбиться, нужно по крайней мере знать человека, а ты… Я так понимаю, она недавно появилась?       — Давно, — одними губами ответила Джой. — Давно, Эр.       Роуз озадаченно сдвинула брови. Да уж, ее замешательство точно было оправданно. Она знала круг общения Джо лучше, чем свой собственный. В многочисленных знакомых Эр можно было запутаться, но у Джой всё было куда у́же и прозаичнее. Она мало кого подпускала к себе, и история с загадочной женщиной, к которой интровертную Джо вдруг стало сильно тянуть, звучала как тупой сюр.       — Она, знаешь, — попыталась конкретизировать Джой, с дрожащим вздохом уставившись в потолок, — то появляется, то исчезает… Она как северное сияние, Эр. И я никогда не думала, что однажды буду нуждаться в том, чтобы видеть это северное сияние каждый день. Я всегда думала, что это невозможно. Всегда в это верила. А потом… потом оказалось, что это совсем не так.       — О-о, Джо, я вижу, тебе уже неплохо вдало? — скептически поинтересовалась Роуз. Она взяла Джой за подбородок и заставила посмотреть на себя. В этот самый момент Эр будто бы подавилась собственными словами. — Джо…       У Джой по лицу автономным ручьём текли слёзы. Она даже не ощущала предшествующего им кома — вода просто лилась, и всё. В сердце болезненно щемило, а лицо сестры расплывалось перед глазами водянисто-серым туманом.       — Да ладно, малышка, иди ко мне, ты чего, — прошептала Эр. Она придвинулась ближе, и тогда Роуз прижала Джой к себе. Джет и не думала сопротивляться. Она плакала так долго, как только могла, а потом, ощутив вибрацию звонящего телефона, просто сбила звонок.

***

      Утром Джой об этом жалела. Она с трудом привела себя в относительный порядок, стоя перед зеркалом в ванной комнате: не то чтобы с возрастом ее перестало устраивать собственное отражение — лёгкая косметологическая пластика творила чудеса, — но придать лицу животворящей свежести в сорок девять было сложнее, чем в тридцать. Особенно после ополовиненной бутылки «Гленфиддича».       Она наложила два слоя пудры поверх тонального крема и больше туши, чем обычно, чтобы отвлечь внимание от слишком запавших щек. Сегодня была суббота, и в офис Джой решила не ехать; будет справедливо, если она проведет этот день с Ре… Черт. Черт. Она едва не разбила зеркало, когда импульсивно бросила в него расчёской сестры. Сегодня второе февраля, а значит, Рене с Рейной вечером уже должны быть в аэропорту — в шесть или семь часов, собранные и подготовленные. Рене выпросила у Джой билеты на концерт «Бёрнса» в Ванкувере, и они планировали этот полет за три месяца. Как Джой могла забыть?       Она, спешно поблагодарив сестру, выбежала из ее дома. Вчера их привез сюда корпоративный водитель «БМВ», так что Джет, чтобы не ждать, взяла машину Роуз. Эр, качая головой, махала ей в окно. Хорошо, что у Джой была такая потрясающая сестра: что бы она делала без этой святой женщины рядом? Она не думала об Эмили этим утром и надеялась, что это так на нее подействовало вчерашнее облегчение. Что, если ей действительно просто нужно было кому-нибудь выговориться? Эр вчера успокаивала ее до одиннадцати, потом врубила музыку прямо у себя в студии и потащила Джой танцевать. Вид такого ошеломительного позорища Джой могла доверить исключительно Роуз и только находясь под нехилым градусом, так что сегодняшняя ночь вышла забавной. И облегчающей. Да, наверное, дебильные танцы под поп-рок, когда тебе сорок девять, а твоей сестре — пятьдесят шесть, это лучший способ справиться с несанкционированными желаниями на стороне.       Вряд ли бы Роуз поняла ее так, признайся Джой, на кого именно были направлены ее чувства. Страшно представить. Мало того, что Томпсон — жена ее сына, так она ещё и сама по себе раздражала Роуз несоизмеримо сильно, даже если сравнивать с силой самой вселенной. Да уж, Томпсон мало кто мог понять… Джой тряхнула головой, отбросив начавшие оживать мысли об идиотской Томпсон. Она выжала педаль газа сильнее.       На улице сегодня было холоднее, чем вчера. Джой припарковала спорткар сестры сразу за воротами особняка и, чертыхаясь от пронизанного льдом воздуха, зашла в дом. Обещали же, что будет тепло! Она поежилась, сбрасывая лоферы в просторной черно-золотистой прихожей. Джой забыла пиджак у Эр в студии. Замечательно.       В прихожую тут же, как всегда, выбежала Вайолет. Утро было ещё совсем раннее — начало девятого, так что Вайолет, как маленькое растрепанное привидение, была сонной и почему-то совершенно раздетой… Видимо, снова описалась ночью.       — Мама-мама-мама-мама! — визжала Вайолет, самолётиком бегая вокруг Джой. — Вай хочет т-усы с мышиком!       Джет присела на корточки и, вертясь на носочках из стороны в сторону, поймала дочь раза с пятого. Вайолет воспринимала это как игру и, изворачиваясь, громко смеялась. И когда эта смешнявая маленькая девчонка стала такой тяжёлой?       — Любимая, не кричи так громко, ладно? У мамы болит голова, — мирно, но не особо продуктивно попросила Джет, поцеловав дочь в курчавый висок. Вайолет крепко обняла ее за шею. — Детка, не так сильно…       — Вай описалась, — заговорщически объявила Вай, — п-ямо в к-овать…       — Вай! Вайолет! — звала Рейна где-то со стороны лестницы. Судя по быстрым приближающимся шагам, она спускалась. — Немедленно подойди сюда, что это такое? Я же сказала, нам нужно одеться, ты не можешь бегать по дому без трус… Джой, — выдохнула Рейна, остановившись на последней ступени мраморной лестницы, — неужели.       — Я предупредила, Рей, — примирительно сказала Джой. Вайолет с интересом уставилась на Джо, и Джой, прижав к себе дочь надёжнее, подошла ближе к Рей.       — Предупредила? — колко уточнила Рейна, опустив руку, стискивающую майку Вайолет. — Отправила смс в одиннадцать часов вечера? После восьми пропущенных?       — Перестань, Рейни, — закатила глаза Джет, — я же была с Роуз. Я что, не могу провести время со своей сестрой?       Рейна молча забрала Вайолет у нее из рук.       Судя по всему, она обиделась. В Джой ее поведение взмыло вверх волну раздражения, и она не нашла в себе ни грамма моральных сил на прости. На очередное прости. За что она, черт возьми, должна была извиняться? У Рейны что, фетиш на чёртовы извинения?       Весь оставшийся день они не разговаривали. Впрочем, на тишину в доме надеяться точно не приходилось: Рене с самого утра и до семи вечера восторженно посвящала Рейну и заодно Джой в тонкости музыки любимой рок-группы; в перерывах между она вызванивала Лети по видеосвязи и, пока носилась по дому, обсуждала с ней биографию всех музыкантов «Бернса». Ближе к запланированному времени, когда машина за ее женой и дочерью уже припарковалась у дома, Джой сидела в гостиной с явно дымящейся головой. Она наблюдала за беготней Рене то вверх по лестнице, то вниз, и в голове непрестанно дублировались рассказы дочери.       Солиста группы зовут Фредди, и он милый кудрявый зайка. Гитаристка Милдред просит дарить ей лимонный чизкейк вместо цветов, у нее красные волосы и черная помада. За барабаны в «Бернсе» отвечает Джесси Джеймс — и у него просто потрясный пресс.       Ее дочь, как и любая шестнадцатилетняя девочка, постоянно находила себе каких-нибудь чудиков, о которых страстно желала знать всё. Чаще всего ее жертвами становились, разумеется, медийные личности, и когда Рене заканчивала изучать всю подноготную, то неизбежно теряла к ним интерес. Ее старшая, взрослея, оставалась пытливой, любопытной и очень активной — не меньше, чем когда в свой восьмой день рождения утомила аниматора игрой в догонялки до его глубокого обморока. Джой была такой же когда-то; за исключением того факта, что простор у Рене был обширнее.       Взять даже этот ее Ванкувер. Не сказать, что у Джет не сгорела тысяча нервных клеток, пока она думала, как лучше поступить: пустить свою шестнадцатилетнюю дочь в другую страну на концерт обдолбанных ребят с черной помадой, или ее безопасность предпочтительнее, чем почти стопроцентная вероятность того, что Рене перестанет разговаривать с ней до конца старшей школы. В итоге Джой удалось отыскать подходящее решение их дилеммы; в крайности вдаваться не пришлось. Рене согласилась на присутствие Рей на концерте. Джой предпочла пропустить мимо ушей заявление дочери о том, что на Рей она, видишь ли, согласна, а на Джой бы не согласилась, потому что она зануда.       Джой попросила своего ассистента забронировать отель поближе к «Мьюзик-холлу», купить билеты в вип-ложе и отправить с девочками пару надёжных охранников. Черт знает, какие ещё идиоты явятся на концерт обдолбанных готов. Частный рейс доставит их в Канаду уже через четыре часа; учитывая разницу во времени, концерт начнется в девять, а закончится глубокой ночью, если не утром. Рейна с Рене задержатся, возможно, на все выходные, а может, прилетят уже завтра. Джой ничего не имела против их задержки. Она не собиралась включать обиженную на весь мир жену, в отличие от по-прежнему ни слова не сказавшей ей Рей.       Но всё это Джой особо не напрягало — Рейна прилетит обратно, и всё будет как обычно. Главной во всем замуте оставалась другая задача, и задача эта была с нехреновой такой звёздочкой: справиться с Вайолет. Младшая принцесса, спокойно потягивая молочный коктейль из трубочки, смотрела мультфильм на плазме. Пока что всё было хорошо. Растрёпанные волосы Вайолет щекотали изгиб локтя Джой; она обняла дочь, коснувшись ладонью маленького плеча. Малышка склонила голову Джет на живот.       — Мам! — закричала Рене со стороны лестницы. Джой обернулась. Длинные волосы Рене доставали до поясницы, тонкая, высокая фигура была обтянута черной кожей — короткая юбка и жутчайший топ на завязках; о дико вызывающем макияже и сапогах вообще говорить было нечего. Джой сдержала страдальческий вздох. Слава богу, она будет с Рейной. Рей оделась прилично. — Можешь ничего не говорить, я знаю, что тебе не нравится, —заявила Рене. Она остановилась у дивана рядом с Джой. Джой заметила, что у дочери какого-то гребаного черта проколот пупок.       — Это ещё что такое? — спросила она, слегка опустив ремень ее юбки. — Тебе кто-то разрешал это делать?       — Ну, мам, — закатила густо накрашенные глаза Рене, — не притворяйся монашкой. Вообще это было незапланированно. Мы с Эми гуляли, проходили мимо салона и вот… Не бойся, всё было стерильно. Эми сказала, что когда-то прокалывала там уши.       — Конечно, — бормотнула Джет, — кто же, если не Томпсон. Не дай бог я увижу на тебе татуировку, или ещё какую-нибудь хрень до твоего совершеннолетия, клянусь, Рене, я прибью вас обеих.       — Вай тоже хочет тату-овку, — выдала Вайолет, с интересом глядя на Джой снизу вверх.       — Перехочет, — отрезала Джет.       Рене резко повернулась и тотчас просияла улыбкой, когда Рейна, уже полностью готовая, остановилась у огромного чемодана. Округлые изгибы фигуры облегало чёрное платье до щиколоток — от самого горла. Талию утягивал кружевной корсет. Рей впервые за долгое время надела каблуки, и невысокие тонкие шпильки идеально подчеркивали ее платье.       Джой улыбнулась жене уголком губ. Красивая.       Рене рассыпа́лась в комплиментах, пока водитель заносил чемодан в машину. Рейна поцеловала Вайолет на прощание и, раз уж рядом была Джой, оставила едва заметный след помады и на ее щеке. От Рей пахло другим парфюмом. Каким-то терпким.       Рейна сказала, что будет ждать Рене в машине, и Рене, подкрашивая губы в зеркале прихожей, вдруг объявила:       — Кстати, ма! Я позвала Эми к тебе на помощь, так что она скоро должна приехать!       Джой словно кипятком окатило. Она замерла, втупившись в одну точку перед собой; в голове мгновенно сложились друг с другом непроизвольные слайды: вот Эмили, всё в том же вчерашнем платье, выходит из своего мятно-зеленого «БМВ» за высокими окнами первого этажа, заходит в дом, улыбается, бесцеремонно вытаскивает из морозилки лёд и смеётся, как ни в чем ни бывало отыгрывая очередную байку. Ночная подсветка под лестницей освещала просторную гостевую чуть ярче, чем тускло-белые фонари, и Джой зачем-то представила, как бы такой свет падал Эмили на лицо.       Эмили будет здесь? Чертова Томпсон, боже.       Джой оцепенело сидела на диване, пока ее заботливая старшая не подошла поближе. Только сейчас Джет заметила, что у Рене по волосам рассыпаны мириады серебряных блёсток — по всей длине, от макушки до самых кончиков.       — Что? — ища что-то на полках (наверное, телефон), спросила Рене. — Ты не рада? Я была не уверена, что ты справишься с Вай одна, а Эми хотя бы с ней поиграет.       — Ну спасибо, — раздражённо ответила Джой. — Но прежде чем сделать что-то для других людей, Рене, нужно спросить, точно ли им это нужно. Мы с Вайолет прекрасно справимся вдвоем, и нечего было приплетать сюда Томпсон.       — Да в чем проблема, я не понимаю? — удивлённо спросила Рене. — И, кстати, ты же не спрашивала меня, хочу ли я ходить к психологине, когда записывала меня в свой дурацкий центр для психов. Мы в расчете.       — Я сделала это, потому что ты вела себя как кретинка.       — О, отлично! — цокнула Рене. — Тогда я позвала Эми, чтобы ты с Вайолет не вела себя как кретинка.       — Выбирай выражения, — сухо отозвалась Джой.       — Хм, знаешь что, — нахмурилась она, поднявшись с корточек; на нижних полках, видимо, ее телефон все же нашелся. Она выпрямилась. — Я не желаю больше с тобой разговаривать. Ты меня обесцениваешь.       — Рене, — предупреждающе произнесла Джой.       — Ты давишь мою индивидуальность.       — Рене.       — Мам!       — Прикрой ротик, — Джой выдавила сардоническую улыбку, — и не зли меня. Ты сейчас договоришься и никуда не полетишь, — чисто дипломатически предупредила Джет; Вайолет, воспользовавшись моментом, в хлам сгрызла угол своей раскраски, — а семь тысяч баксов за твой билет пойдут на благотворительность. Это ясно?       — Поздно, мама! — Рене метнулась мимо со скоростью пули. — Я уже в Ванкувере! Удачи с мартышкой!       — Не называй так сестру! — закричала в ответ Джой, но, кажется, ее слова бесплодно впечатались прямо в захлопнувшуюся дверь.       Джой тяжело вздохнула. Они с Вайолет, словно договаривались, одновременно глянули друг на друга. Джет с ободряющей улыбкой коснулась указательным кончика носа дочери, и Вай, захихикав, спрятала личико у нее на брюках. Что же, начало вечера казалось хорошим… Вайолет поймала мирный настрой. Джой редко оставалась наедине с младшей принцессой, и поэтому слегка волновалась. Нянь у них не было, потому что Вайолет категорически не воспринимала чужих людей. Няни для нее были жутким стрессом: после трёх попыток Джой приостановила поиски на неопределенный срок. Может, даже и хорошо. Рене с самого детства была достаточно социальной, а вот улыбки Вайолет всегда доставались только семье. Она была маминой — расщедривалась на нежности исключительно с ней и Рейной.       В подтверждение Вайолет очаровательно улыбнулась. Большие голубые глаза сияли ангельской невинностью, вплетенной в горный хрусталь. В такие моменты Джой отказывалась помнить, какой ее младшая бывает невыносимой. Она погладила дочку по волосам. Хм. Маленькая кудрявенькая бандитка.       — Ну что, любимая, — ласково сказала Джет, — ты же не хочешь, чтобы Эми портила нам такую идиллию? Давай притворимся, что никого нет дома.       — Эми п-идет, — задумчиво повторила Вай. — Вай хочет Эми.       — Да? — вскинула брови Джой, а затем, получив утвердительный кивок, глубоко вздохнула. — Как я тебя понимаю.