Провода

Я чувствую, как это отзывается жжением в носу.

Чувствую, как накатывают слёзы,

словно капельки дождя в уголках моих глаз,

пока они не станут слишком большими,

угрожая скатиться по моему лицу.

Мои пальцы касаются твоего плеча,

и я чувствую крошечные электрические разряды,

обволакивающие мои запястья,

словно винтовая лестница,

словно неподвижный наручник,

удерживающий мою руку в заложниках у твоей кожи.

Я чувствую, как сердце подбирается к горлу

и сворачивается калачиком на ковре,

положив голову промеж своих коленей,

чтобы спрятаться от

биения,

биения,

собственного громкого биения,

похожего

на грозу за окном.

      Теплый свет вился по дому неуловимой дымкой. Пахло корицей. Рейни готовила шоколадное печенье.       Ее жена готовит шоколадное печенье — картина, которую Джой мечтала видеть в своей жизни с юности. Картина, которая едва не лишила ее мозгов, стоило ей это временно потерять. Вообще-то, семья — самое лучшее, что можно было загадать в Новый год: озорная улыбка, омуты с проблесками зелёного чая и влюбленных кристалликов, непременно кольцо на её безымянном. У Рейны гравировка на обручальном была выбита почерком Джой, а у Джой — почерком Рейны. Всё было правильно.       Их старшей дочери скоро шестнадцать, а младшей — два.       Рене и Вайолет, Вай и Рене; Джет любила свои два невероятных продолжения больше жизни. Что может быть приятнее, чем видеть в детях собственные черты?              Обнимать их и целовать, подмечая: Рене морщит нос, как я, а у Вай глаза из моего отражения.       Обе характерные, гордые и моментами совершенно несносные. Обе всегда требовали, чтобы было по их, и Джой каждый день думала, что ее дочери — сложные, но ощущение эйфории от их похожести перевешивало любые сложности. До того, как она взяла на руки Рене, Джой не догадывалась, что кого-то в мире в самом деле можно любить так сильно, не думала, что любовь бывает такой всеобъемлющей. Джет в принципе слишком долго о родительстве не заикалась — ей казалось, что это как-то далеко от нее… Вот у нее был бизнес, разрушенные отношения, пустота вместо сердца. А потом Джо встретила Рей.       Если бы Рей у Джо не было, у Джой не было бы ни Рене, ни Вайолет. Она знала это почти наверняка. Ее жена подарила ей то, чего не купить, в том числе и моменты: ласковый шепот в живот и толчки в ответ, семейные завтраки, совместные отпуска, когда две руки сжимают пальцы друг друга, а внимание то и дело с разговоров о ерунде переключается на посапывающую в автокресле принцессу.       Периодами у Джой щемило в груди, когда она смотрела на Рей. Сейчас на Рей был атласный костюм, длинные волосы были аккуратно заколоты в трогательно-домашний пучок, и рядом пахло корицей. Корицей и шоколадом.       Джет сидела на диване в гостиной, прямо около высокой сияющей ёлки. Она сидела там, улыбалась жене и слушала смех Вай и Элли где-то сзади, но, кроме девочек, Джой слышала ещё смех Эмили с Лиамом — и это мигающей красной лентой перечеркивало всё удовольствие. Джой ненавидела себя за это. Она незаметно щипала ногу сквозь белый лён, про себя считая, что безобидный селфхарм лучше, чем две пачки «Джи Сэма» за вечер. Тогда смысла покидать террасу не было бы совсем, а Джой ведь, черт, прилетела отмечать Новый год. Отличный праздник. Они всей семьёй, кроме Эмили и Лиама, так же хорошо провели Рождество. По-семейному. Без лишних людей и светских формальностей, которые Джет терпеть не могла всю жизнь, а с возрастом научилась не посещать такой цирк, даже чтобы поддерживать имидж.       В Рождество было хорошо: Рейна, дети, Эр с Али, Рикки и Лети, из Копенгагена прилетела Софи со своим мужем, из Лондона вырвался Оливер с женой, была Анни… Они отмечали в горах, в Аспене — из года в год придерживались традиций.       Эмили с Лиамом, забив на традицию, отмечали вдвоем. Где-то в Коннектикуте. Как часть медового месяца.       Они поженились, мать их.       У Джой должно было быть всё хорошо, правильно, счастливо — улыбка жены, печенье с корицей, их брак и дети в порядке, — но почему тогда Джо чувствовала себя так, словно кто-то ей поддых двинул?       Она стиснула край велюрового дивана под собой. Совесть закопошилась под ребрами сильнее, когда Джет прислушалась к голосам за спиной.       — Я папе ногти крашу, а ты Эмили крась, — деловито постановила Элли. Элли была чуть старше Вай и спокойней, чем Вай; хотя Джой не переставала этому удивляться, учитывая, что родители Элли — что Лиам, что Джессика, — неугомонные диджейские души, яркие, как разляпанные на холсте краски.       — Не буду я к-асить, — предсказуемо фыркнула Вайолет.       — Ну и не крась, — заключила Элли.       — Хочу ка-а-асить!       Вай кричала, точно пожарная сигнализация. Джой обернулась, оперевшись локтем о спинку дивана, и обнаружила дочь на полу. Она сидела спиной ко всем, смешняво насупившись, сложив на груди руки. Джой даже издалека заметила размазанный черный лак на светлых кудряшках; благо, что детский. Джет многозначительно взглянула Вайолет прямо в глаза, и Вай с фырком отвернулась и от нее тоже. Кризис двух лет — штука невыразимо потрясная.       Взгляд Джет невольно упал на остальную компанию. Лиам что-то шепнул Эмили на ухо, и она засмеялась. Улегшись вдоль коленей Лиама, Эмс потянула Вайолет за футболку.       — Хэ-э-эй, кто обижается, тот жопа! — громогласно заявила она.       — Сама ты жопа, — буркнула Вайолет. Джой тихо хохотнула.       — Аккуратно, у меня ногти накрашены, сейчас сотрутся, — важно заявил Лиам, держа пальцы веером у Эмили над лицом. — Вай, хочешь, нарисуем Эмили какашку на лбу?       — Да-а-а! — с энтузиазмом просияла Вайолет.       Ну конечно же. И почему кризис двух лет не распространялся на воплощение идиотских идей?..       — Не-не-не-не… Нет! — заверещала Эмили, когда Вайолет подошла к ней с фломастером. — Нет, малыха! — Лиам заржал, и Элли охотно подхватила. Эмили закрыла лицо руками. — Этому дурачку рисуй, его предложение, его лоб…       — У Лиама мо-стр, — серьезно сказала Вай. Она с поразительно серьезным видом указала Эмили на лицо Лиама: у него была татуировка черепа на всю физиономию, и какой-то там росчерк фломастером не был бы особо заметен. — Я хочу тебе… Так, не де-гайся, я гово-ю! — Для убедительности Вайолет топнула ножкой.       — Ты как мамка твоя. — Томпсон закатила глаза. — Тоже начальницей большой будешь, когда вырастешь? Осторожно, глаз не проткни мне! Мини-Джо. О, Джо! — воскликнула она, заметив, что Джой наблюдает за их сомнительного качества салоном красоты. — Давай к нам! Нарисуем тебе тоже!       Джой выгнула бровь.       — Нет, спасибо.       — Очень красиво, Ва-ай! — с гипертрофированным восторгом протянул Лиам, глядя на откровенные каляки на лице Эмили. Вайолет широко улыбнулась. — Ты отметила места, где надо ее целовать?       — Це-уй в губы, — наставительно сказала Вай.       Джой удивлённо моргнула.       — Вайолет! — лёгкий укор вырвался изо рта раньше, чем Джет успела подумать. Не хватало ещё, чтоб они действительно начали целоваться. Джой постоянно замечала это и без Вайолет, а теперь, черт, ее точно вынесет с этой комнаты прямиком на террасу — уничтожать сигареты, одну за одной. — Где ты это услышала?       — Йене сказала, — простодушно объявила Вай. Последовавший за этим картинный вздох заставил всех рассыпаться в легкомысленном хохоте.       Одна Джой с ужасом выговорила:       — Кому это Рене такое говорила?       — Жону. — Она хитренько улыбнулась.       Джону.       Прекрасно.       Джой поднялась с дивана и поспешно покинула гостиную. Получилось почти с чистой совестью и с весомым поводом уйти, наконец. Вайолет, сама того не зная, спасла свою мать от зудящей вечности — вечности, которая бы тянулась с каждым невинным прикосновением Лиама к Эмили, всё медленнее. Может, через несколько секунд к ним прибавились бы ещё поцелуи. Мучительно тошнотворные для Джой.       Мучительно невозможные.       Она ненадолго задержалась у двери в спальню Рене. Джет в самом деле размышляла над тем, стоило ли ей поговорить со своей кошмар-какой-взрослой шестнадцатилеткой о Джоне, но решила, что в этом нет необходимости. В конце концов, они разговаривали с Рене об отношениях, сексе и, главное, о предохранении и культуре согласия. Если она сама захочет поделиться чем-то из своей личной жизни, Джой выслушает. Читать дочери лекции по третьему кругу ей, может, и хотелось бы, однако это явно не то, чему Рене в своей пылкости станет радоваться накануне Нового года.       Джой тяжело вздохнула. Улыбнулась, мимоходом вспомнив, что точно так же пару минут назад вздыхала и Вайолет.       Она честно хотела забрести в их с Рейни комнату, а может, в бильярдную; честно думала найти сестру, чтобы пригласить ее пропустить по роксу «Гленфиддича» перед праздничным ужином — чуть расслабиться; всерьёз собиралась либо провести часок на мирной волне, либо заткнуть уши наушниками с классической музыкой и просто отключиться от окружающего.       Но все дороги вели на террасу.       Так получалось, вольно или невольно, а может, неосознанно — Джой всегда уединялась на террасе и курила, как чемпионка, когда ей надо было успокоить нервишки. Даже если смысла их успокаивать не было. Всё-таки через час начнется празднование нового начала, новой страницы, очередного года их жизней; и на этом праздновании всё семейство будет сидеть за огромным столом, делиться теплом и шутками, слушать планы друг друга на будущий год… Джой обожала праздники за эту атмосферу — атмосферу, которая окутывает тебя, как мягкий плед, сотканный из чистой любви. Обожала, черт возьми.       Но в этот раз всё будет не так.       Джой никак не могла выкинуть из головы Эмили, пока чувствовала ее в одном с собой помещении. Выкинуть их обоих. Да что там. Она не могла сделать этого, даже когда их не было рядом, а что уж говорить о сегодня. Это походило на какую-то одержимость: у Джет не получалось взять себя в руки с того самого момента, с той первой секунды, когда Лиам — не сама Томпсон даже, — радостно вручил Джой приглашение на торжество. На свадьбу. Он светился тогда, как столовое серебро. Светился на свадьбе. Светился и сейчас.       Прошел месяц с тех пор, как он совершенно непостижимо для всех окольцевал Эмили, а у Джой все ещё не получалось в это поверить. По какой-то жуткой причине, о которой совсем не хотелось думать, Джой ушла с торжества самой первой. Она избегала говорить с Эмили наедине, задевать эту тему снова; последний раз Джет спросила у нее, что за хрень, после врученного ей Лиамом приглашения, на что Эмили просто пожала плечами: почему бы не порадовать мальчика, это же ничего не меняет.       Но это меняло всё. Джой бы не сформулировала конкретнее; всё означало всё.       Джет неожиданно для себя рыдала после этого разговора десять жутчайших минут. Закрылась в кабинете, всунула лицо в ладони и просто плакала. В груди жгло так сильно и так гадко, что перенести такое стойко не вышло. Она ревновала Эмили. Ревновала до спазмов в желудке, до желания свернуться в клубок и закрыть собой Томпсон, чтобы никто, кроме Джой, не видел ее. И не касался ее.       Да, Джой ревновала её.       Джой не знала, что в их ситуации можно было назвать худшим из худшего: то, что ревность эта была лучом нефтяной ненависти направлена на собственного племянника — доброго, искреннего, влюбленного по уши парня, — или то, что Джой в принципе не должна была реагировать так на Эмили, потому что у Джет у самой кольцо на пальце и Рейна рядом. Рейна, которая родила ей двоих детей.             А может, хуже всего было то, что кипящие в груди эмоции было попросту некуда деть.       Семья у Джой была потрясающей. Только вот сестра, которая всегда всё понимала и принимала, не заслуживала услышать что-то вроде: Эр, знаешь, я, кажется, безумно люблю жену твоего сына.       Была ещё Рикки. Подруга семьи, ее подруга, такая же прекрасная женщина, с мужественной мудростью принимающая жизнь, но… что Рикки скажет Джой? Когда-то давно Джет переспала с ней по пьяни, а спустя несколько месяцев узнала, что, оказывается, Рикки она нравилась больше, чем нужно было для совместной ничего не значащей ночи. Всё это уже давно в прошлом, однако, насколько правильно было делиться чем-то подобным с женщиной, которая когда-то из-за Джо пережила то же, что Джо переживала теперь?.. Из-за Эмили.       Черт бы побрал эту Эмили.       Джой бегло распечатала бело-красную пачку «Джи Сэма». Когда привычная форма крепости оказалась уложена меж ее пальцев, она чиркнула зажигалкой и с секундно промелькнувшим блаженством втянула в себя горький дым. Чуть покалывающая гвоздика, лёгкий ментол; внутри будто бы вспыхнул пожар, а потом… потом… Она нахмурилась. С пожаром у Джой всегда ассоциировалась Эмили.       Красное солнце пылало в небе Майами, пока Джет маниакально перекатывала в голове непозволительный образ Томпсон.       Они знали друг друга с двадцати двух лет Джой и восемнадцати Эмили. Считай, всю жизнь.       Джет так казалось: всю жизнь, и она не помнила себя без неё.       Эмили всегда вертелась рядом, как самая надоедливая и самая родная прилипала в одном флаконе. Время от времени им с Эмс было чертовски хорошо вместе; в зависимости от обстоятельств.       Начиналось всё со слабой влюбленности и сильного притяжения. Джой была первой для Эмили — той бесячей, нахальной, гениальной синеволосой девчонки, которой она была в восемнадцать. Эмили позволила ей почувствовать себя первой в полной мере, дополняющей картину наполненной обязанностями жизни. Эмили всегда носилась где-то рядом, была где-то рядом. Дышала Джой в затылок, провоцировала на работе, дразнила как ей хотелось. Всё это продолжалось даже после того, как Эмили категорично отрезала: я не хочу серьёзных отношений, никаких браков, конфета, никаких дурацких детей.       Джо пришлось принять ее взгляд — тут ведь без вариантов, — и они оставили их секс как привилегию крепкой дружбы. Потом у Джой начались отношения с первой невестой. Потом три года скорби по первой невесте, и в ее действительность вошла Рейна. Джет была верной всегда, вне зависимости ни от чего; считала, что изменять своей женщине — это то же самое, что облизывать пол в общественном туалете.       Но что-то пошло не так теперь, щелкнуло, переключилось, взорвалось, как бомба замедленного действия: когда Джо с Рейной развелись из-за временных сложностей, так получилось, что Джет с Томпсон снова стали ближе, чем просто подруги. С тех пор, как они были в одной постели, на тот момент прошло аж двадцать два года, но Джо задыхалась под ней так, словно прошло двадцать два дня.       Чувствовать ее рядом, обнимать, целовать с какой-то (с логичной?) стороны казалось объяснимой заменой жене, которая захотела развод. За двадцать два года у Эмили так и не было серьёзных отношений, как она и сказала когда-то, и поэтому для Джет эта тема тоже была исчерпывающей: если они занимаются сексом, то это всегда просто секс.       Просто секс и крепкая дружба. Ок'ей, их близость; Джой годы напролет оставалась единственной, к кому Эмили обращалась с любыми проблемами, и единственной, к кому психопатичная Эмили была привязана по-настоящему. Это все знали. Всегда. Каждый, черт возьми, человек.       Они хранили такие тайны друг друга, что никто, никто не понял бы, никому нельзя было признаваться. Выгоревшая правильность, нарушения закона, что-то дьвольски личное — такое личное, что аж искрящее. Неважно, что происходило вокруг: у Джой ежесекундно была Эмили, а у Эмили была Джой, и это никогда не менялось.       Многочисленные похождения Томпсон, мужчины, женщины, беспорядочный, безморальный секс с кем попало Джой никогда не трогал, потому что Эмили просто развлекалась, а черту — ту самую, которую не позволила перейти даже Джой, — ни разу не нарушала.       Но теперь она ее нарушила. Месяц назад.       Она нарушила ее, и весь привычный мир перестал быть привычным. Посыпался, как песочная пирамида.       Это ощущалось вот как: словно белесый росчерк, которым Эмили однажды от Джой оградилась — оголенный провод, провод, она оставила оголенный провод после себя, — стёрся и не оставил следа. То, что Эмили отрицала брак, формальности, что угодно; вся эта железобетонная уверенность, защищающая Джой от опрометчивости и безмозглости, покатилась в ад.       Джет тысячу раз прокручивала случившееся.       Она презирала эту мысль, но ничего не могла с ней поделать: не будь Лиам ее племянником, Джой бы просто убила его. Всерьёз, в самом деле.       Это было невыносимо — жить весь этот последний месяц, убеждать себя в том, что раньше было тектонической догмой. Чувствовать себя конченой сукой, лицемерной дрянью в семье, где всегда всё было хорошо и правильно, ни капельки не токсично. По крайней мере между Джой, ее сестрой и подругами, с детьми и с племянниками; всё было лучше некуда, не придумаешь.       Но — Эмили.       Джет медленно выпустила почти черный дым в золотистые облака. Она представила, что вместе с дымом в небо уходит и ее напряжение. Если бы только можно было выпустить это, Джой бы выпустила.       Или нет?       Это означало бы, что вместе с напряжением ей пришлось бы выпустить Эмили?       Она настороженно посмотрела на переливающийся на безымянном пальце бриллиант. Камень красиво бликовал под закатным солнцем. Джой впервые смотрела на это кольцо без гордости за собственное решение — за то, что у неё есть семья. Маленькая золотая деталь казалась сегодня слишком тяжёлой.       — Конфета?       Джой замерла. Голос Эмили, прозвучавший за ее спиной так внезапно, расколол пейзаж надвое. Она вздрогнула, спешно обхватив себя свободной рукой, и на этот раз недостаточно глубоко затянулась. Едкий дым заблудился в лёгких.       — Я хочу побыть одна, — напряжённо сказала Джет. Ее голос прозвучал так неестественно, что Джой захотелось себя ударить. Остальное вышло получше: — Уйди, Эмили.       — Вруша ты, Джо. Что, если я хочу побыть с тобой? — мурлыкнула она и, коснувшись талии Джет (нарочно, мать ее), возникла перед глазами. Джой твердо смотрела в лицо напротив, притворившись, что прямо сейчас у неё под костюмом не разбегается миллион диких мурашек.       — Абсолютно ничего, — выдержанно вытолкнула Джет и стряхнула пепел с кончика сигареты. — Это не меняет того, что я не хочу, чтобы ты была здесь.       Эмили три недели назад исполнилось сорок пять, и Джой пропустила это. Она не поздравила ее потому, что не смогла пересилить себя и нажать Эмили на экране, хотя гипнотизировала набор букв ее имени не меньше, чем пять минут.       Закатное солнце делало Эмс практически героиней драмы: она была потрясающе красивой, со своим этим черным каре и скулами, блестящими от хайлайтера; с безупречными стрелками и кошачьей ухмылкой, с ямочкой на подбородке.       У Джой нещадно заныло внизу живота, когда Эмили протянула ладонь и снова, снова коснулась ее — на этот раз, мягко уложила руку Джой на плечо.       — Ты обижаешься на меня.       — Нет. — Джет грустно дёрнула уголком губ. Рядом с Эмили обычно было легко и просто, и в этот раз, несмотря на бурлящую смолу и оголенные провода, откровенность вырвалась тоже: — Я тебя ненавижу, Эмилия.       Это не прозвучало злостно, не прозвучало так, как должно звучать ненавижу. Скорее, это было сказано обыденно, зато очень честно. Джой продолжала гипнотизировать нечитаемую Эмили, пока курила, одну затяжку за другой. Она точно знала, что, когда кончится эта сигарета, в ход тут же пойдет следующая.       — Мне не нравится, когда ты так говоришь.       — Мне тоже много чего не нравится, — едко ответила Джой. — Знаешь это?       — Это? — понятливо уточнила Эмили, стащив с безымянного оригинальный золотой брюллик — широкий, с сердцем, вырезанным посередине, и надписью Хидден-Холл. Именно там, в чертовом Хидден-Холле, куда Лиам заманил Эмили безрассудно сброситься с высоты, Томпсон нарушила второе свое лживое обещание. — Ты думаешь, мое замужество что-то меняет в нас?       — Да, черт подери, Эмили! — Джой почувствовала себя взведенным курком, когда Эмили так же просто, как сняла, надела кольцо обратно. Она с остервенением впечатала окурок в дно пепельницы. — Я не понимаю, зачем ты это сделала. Не понимаю. Ты говорила, что никогда и ни за что, никаких браков, никаких отношений… А теперь ты живешь с Лиамом, трахаешься с ним и у тебя ебаное кольцо на пальце. С каких пор тебе нужен брак, чтобы с кем-то трахаться?       — О, конфета, ты так ревнуешь меня, — с дурацкой улыбочкой протянула Эмили. Она потянулась, чтобы погладить Джет по щеке, но она показательно отстранилась и, оперевшись о мраморное перило, достала из пачки новую сигарету. Томпсон бесцеремонно, как всегда, тоже вытащила одну. Джой раздражённо выдохнула, когда тепло от бедра Эмили коснулось ее бедра. Дьявол. — Мне не нужен брак, чтобы трахаться. Лиам согласился принять это и ещё много чего. У нас свободные отношения, по-прежнему никакой срани, типа любви от меня и верности, но и никакого ссанья в уши. — Эмили вставила сигарету между накрашенных малиновым губ. Она обхватила запястье Джой, и Джой вынужденно подожгла мгновенно затлевший от огня кончик. — Мне нравится, когда мне говорят, что я охренительная, без всяких ваших стереотипных штучек, конфета.       Джет натужно сглотнула, изо всех сил стараясь держать свое раздражение ближе, чем возбуждение. Эмили была непоколебимо самоуверена, и оттого вертелась на грани безморальных характеристик: сумасшествия, адекватности, сексуальности. Она просто выдыхала дым, а Джой чувствовала, как затянутые раньше ремни лопают один за другим.       — Это не причина, — процедила Джет.       Нервный смех врезался в воздух маленькими перочинными ножиками, стоило Эмили — как назло, как специально, — сползти на колени по ногам Джет. Ее сигарета медленно тлела в пальцах, одна рука обхватывала бедро Джой, а глаза — эти, мать их, глаза — отражали медовые отблески. В них плясало солнце и ни одной эмоции; Джет знала, что Эмили не может испытывать их, как все, но сейчас ей иррационально хотелось увидеть слезы.       Эмили прочитала ее, точно. Потому что через секунду глаза у нее наполнились водянистой солью. Джой только заметила, что они уже были слегка красноватые.       Она перестала дышать, когда Эмили прижалась щекой к её ногам, обхватив их под внутренней стороной коленей.       — Если я скажу тебе, что Лиам причина, а не следствие, ты поверишь? — меланхолично спросила она. — Я хотела быть к тебе ближе. Хочу быть ближе. Всегда. Понимаешь, — она усмехнулась, судя по голосу, — так я не лишняя на твоих глупых семейных сборищах. Он всегда делает, что я прошу… и он говорит мне, что я хочу, когда ты не можешь.       — Я не могу что? — скрипнула Джой. Пепел на кончике «Джи Сэма» оранжевыми точками венчал белоснежный мрамор.       Сердце колотилось как заведенное.       — Я хочу сидеть у тебя на коленях и держать тебя за руку, я хочу спать с тобой в одной кровати, я хочу быть рядом больше, чем когда-либо, — говорила Эмили, и каждое её слово казалось Джет таким сюрреалистичным, что все ответы проваливались обратно в горло. Обескураженность колола лёгкие изнутри. — Но ты снова женилась на этой дурочке, Джо, и снова отталкиваешь меня. Брак с Лиамом — всего лишь уступка.       — Ты не соглашалась на такие уступки со мной, — ответила Джет и судорожно втянула в себя гвоздику. Она сжимала руку в кулаке у своих ребер, чтобы не поддаться желанию гладить ею волосы Эмили. Она старалась даже не смотреть на неё. — Уступка. У нас было столько возможностей… Мы могли бы…       — Но тогда мне было восемнадцать, девятнадцать, двадцать. — Томпсон подняла голову и улыбнулась. — Мне нужно было время и опыт. Ты, но не как жена. Ты думаешь не о том. Если бы мы поженились в самом начале, может, в конечном итоге ты бы развелась со мной и никогда больше не стала бы разговаривать, и сейчас мы бы тоже не разговаривали. Это логично, знаешь, почему? Я же ненормальная, ну же, Джо… — Темные брови почти сошлись на переносице, и лицо ее приобрело оттенок прошу — только о чем?       — Я не буду больше переубеждать тебя в этом, Эмили, — обессиленно подняла руки Джо. Будь у нее белый флаг, она бы подняла и его. Слёзы размытой пеленой укрыли глаза. — Ты выиграла.       — Конфета…       — Перестань, — горько хмыкнула Джой. Она потушила последний «Джи Сэм» и импульсивно выбросила окурок вниз. Пальцы крепко сомкнулись на ребре мраморных балюстрад, и Джет почувствовала, что по лицу у неё, черт, текут гадкие слёзы. Она смотрела вверх, потому что смотреть на Эмили было больно. — Перестань это все, — повторила она. — Не могу думать, что ты сейчас мне тут конфетаешь, а потом скачешь в постели с моим племянником. Просто не могу.       Эмили медленно поднялась. Она делала это, как положено бесцеремонной Томпсон: оперевшись Джет на ноги, отняв львиную долю ее пространства… Когда-то Эмили ворвалась в ее личное так, словно ее туда приглашали, а сейчас, спустя четверть века, часть Эмили будто бы всегда была рядом с Джой. Перманентно, фоново. Вертелась поблизости, как заевший маятник; и этот маятник впаяли Джет прямо в голову.       Эмили обхватила ладонями мокрые щеки Джой. Она не отпиралась; просто смотрела на нее — открыто, устало, болезненно, — и притворяться не было никакого смысла.       — Но у тебя есть Рейна и тоже очаровательное колечко на пальчике, — Эмили всадила эти слова Джой в грудь, как горячие гвозди. — Тебе можно спать с ней и хотеть при этом меня? Ты представляешь меня, Джо? Представляешь? Давай, скажи мне. Дай мне чуть-чуть откровенности.       — Я хочу тебя, Томпсон, — твёрже, чем ожидала, сказала Джой. Волна злости на Эмили всколыхнула и слезы, и усталость от всего этого. Джет обхватила ее лицо точно так же, и решила все-таки дать Эмили чуть-чуть откровенности: — Боже, я так хочу тебя, ты даже представить себе не можешь. Я хочу взять тебя за волосы и отыметь так, чтобы ты стоять не могла, чтобы у тебя ноги подкашивались. Я хочу, чтобы ты кричала мое имя, и я просто каждую чёртову секунду мечтаю о том, как буду целовать тебя, пока губы не заболят. Трахать тебя, пока пальцы не заболят. Хочу облизать тебя всю, — сипло шептала Джой. — Нравится тебе такая откровенность?       Томная поволока в глазах напротив отдалась вибрацией между ног.       — Нравится. — Эмили подалась вперёд и, когда ее губы уже почти накрыли рот Джет, Джой накрыла их пальцами.       — Этого не будет, — сказала она.       И вышла.

***

      — Съешь чуть-чуть, — уговаривала малышку Джой. Она всё пыталась впихнуть дочке немного нормальной еды вместо бесконечных печенек, конфет и пастилы, но Вайолет привередливо вертела носом. — Вай, пожалуйста. Хоть в раз в жизни, пощади мои нервы.       Но просьбы мамы, конечно же, Вайолет волновали мало. Она коварно захихикала, когда кусочек индейки из пальцев Джет шмякнулся об пол. Джой тяжело вздохнула. Бесполезно.             — Не буду я есть. — Вай зажмурилась. — Ко-фету Вай хочет.       Вайолет сидела у Джо на коленях и явно питала страсть к пуговицам на ее рубашке. Джой только успевала застёгивать их за ней, чтобы в один прекрасный момент Вайолет не засветила ее грудь на всеобщее обозрение.       За столом было шумно и под носом пахло шампанским — каким-то действительно неплохим, несмотря на то, что Джой предпочитала виски. Ее предпочтения, по мнению семьи, должны были измениться на более щадящие, однако, как оказалось, это не так работает; после перенесенной три года назад комы Джет терпела месяцев шесть, а потом всё просто вернулось, как было.       Сегодня, впрочем, это не имело значения. На семейных праздниках все равно никто не пил ничего крепче шампанского. Или вина — розового «Трюже», фаворита Али, безвкусного и водянистого, как после виски считала Джой. Обычно. В атмосфере, где тебя ничего не гложет, пить желания не возникало, но этот Новый год… Черт. Отвратительный Новый год. От вида сладкой парочки с правой стороны стола ее мутило, как от пудинга на голодный желудок. Кольцо на её безымянном закручивало внутренности в тугой жгут одним только видом — наверное, чтобы пропустить через себя, как через мясорубку.       Джой прилагала охренеть какие усилия, чтобы на него не смотреть.       Она с кислой улыбкой столкнула свой бокал с бокалом Рей, а потом поднялась, прижав к животу обхватившую ее Вай, и звонкий звук сталкивающихся бокалов наполнил гостиную; смешался со смехом, голосами и шутками, детским визгом — Элли всегда сопровождала события своим фирменным. В отличие от Вайолет, Эллен держалась бодро — сном около нее, судя по всему, и не веяло. Мультяшные глаза малышки с восторгом разглядывали украшенный хвойными ветками стол с красной скатертью, маленькая ручка деловито указывала Лиаму на еду, которую она хочет попробовать. Он приготовил ей странное ассорти: совершенно не совместимый с индейкой шоколад, где-то сбоку икра, батат и овощи в медовом маринаде… Из ее племянника получился забавный родитель. Элли сияла от вседозволенности.       Лиам с Джессикой разделили опеку так, как и планировали — пятьдесят на пятьдесят, а праздники Эллен отмечала попеременно то с мамой, то с папой. Джой было дико наблюдать за тем, с каким счастьем Элли бежала к Лиаму и в каких рыданиях заходилась, когда Джессика забирала ее в Сакраменто. После таких адских прощаний Лиам сам утирал слезы и ходил, как в воду опущенный, еще какое-то время; как-то раз он даже спросил у Джой совета по этому поводу, и Джой сказала племяннику, что на его месте она бы требовала единоличной физической опеки над дочерью — просто потому, что самой Элли так будет лучше.       Но теперь, когда Лиам женился на Эмили, Джой сомневалась, что это произойдет. Но если все же произойдет, то, может, Эмили с ним разведется? Она неплохо ладила с детьми. С Элли и Вайолет в частности, девочки любили ее — потому что она чокнутая и всегда играла с ними так, словно ей тоже три года, — но между понятием терпеть ребенка две недели в месяц и жить с ней постоянно, зияла огромная пропасть.       Резкая боль в груди заставила Джой дернуться; зашипеть от неожиданности и силы, с которой Вайолет ущипнула ее. Жизнь до сих пор Джой не научила, что когда рядом дочь, во избежание травм стоит надевать под рубашку бюстгальтер.       — Сисю, — хныкнула Вайолет. Совсем сонные глаза дочери смотрели на Джой в упор, и она поняла, что, если сейчас Вай не уложить, то она будет орать громче пожарной сирены. Часы показывали половину десятого.       Ну и как, черт, прикажете ее отучать?       — Вайолет, — Джой все равно сделала деликтную попытку; она взяла личико Вай в ладони и, намеком кивнув взглянувшей на них Рей, тихо проговорила: — Ты уже большая, помнишь? Я почитаю тебе сказку, м? Давай попробуем уснуть сегодня без мол…       — Не-е-е-ет! — заверещала она. Вайолет вывернулась в ее руках так, что почти нырнула затылком в тарелку. Джой ее едва удержала. — Сисю! Мо-око! Мо-око!       Всё внимание, конечно, тут же переключилось на нее, и Джой только поджала губы, когда поймала на себе сочувствующий взгляд сестры с другого конца стола.       — Ты старалась, — улыбнулась ей Рейна и, взяв из рук Джет рыдающую Вайолет, поднялась. — Тихо, милая, сейчас будет молоко, не плачь. — Рей с извиняющейся улыбкой обратилась сразу ко всем: — Я скоро вернусь.        — Не усни там с этой кудрявой булкой! — предостерегающе хмыкнула Роуз. — Ты нужна нам в полночь, будем загадывать желания!       Рей помахала им рукой уже по пути к лестнице. По мраморным перилам вились крошечные синие бугенвиллеи. Их с Рейной спальня располагалась последней на этаже, сразу около окна; там, как в подвале, ничего не было слышно.       Когда ор, наконец, затих, шум за столом возобновился. Али рассказывала историю о том, как к ней в фитнес-клуб пришел датчанин и как Али радовалась, что он ни слова не понимает по-английски — соскучилась по своему Копенгагену. Роуз поцеловала ее в висок и пообещала, что они обязательно слетают туда, как только Эр разгребется со студией. От них фонило любовью еще ощутимее, чем раньше. Роуз была жената на А вот уже тридцать четыре года, и Джой искренне восхищалась тем, какие они… неразлучные, что ли. Строгая Али и бесшабашная Эр. Ей уже пятьдесят шесть, а она по-прежнему сорвиголова. Джой до крови прикусила нижнюю. Лиам так сильно был похож на ее сестру. Копия в мужском теле.       Джой просто не могла его ненавидеть.       Не могла, ну.       — Я, кстати, буду на шоу в О́денсе через пару недель! — Лиам вскинул вверх палец, словно вспомнил о чем-то важном. В этот момент Элли смешно обхватила его лицо, глядя Лиаму точно в подбородок, и он со смехом чмокнул ее в лоб. Он обнял Эмили за плечо; она сидела рядом и тянула коктейль из трубочки. — Точнее, мы все вместе там будем. Как раз в двадцатых числах. Хочешь с нами, мам?       — А, ты поедешь? — Элли радостно захлопала в ладоши, будто бы Али уже согласилась. Несмотря на то, что А запретила называть себя бабушкой, в этом статусе она таяла.       — О, конечно же, моя девочка, — ответила она, пригладив Элли темную, слегка растрепавшуюся прическу. Затем подняла взгляд обратно на сына; теплый, как солнце. — Это было бы отлично. А Эр потом присоединится, м?       — Ну охренеть теперь, — буркнула Эмили. — Очень весело. Миссис Зануда в соседнем кресле гундит об упражнениях для жопы. На датском.       Элли засмеялась. Видимо, над излюбленным детским словом. Джой подлила себе еще шампанского, наблюдая за тем, как Лиам молча, примирительно погладил Эмили по плечу.       — Боги, Томпсон, какая ты грубиянка, — картинно закатила глаза Роуз.       — Я ее усыплю на время полета, — спокойно прокомментировала Али.       Джой прикрыла глаза, откинувшись на велюровой спинке стула. Она была бы совсем не против, если бы ее тоже кто-нибудь усыпил.

***

      — Воу, — выдохнул Лиам, застыв на пороге ванной комнаты, как древнее ископаемое. Эмили удовлетворенно хихикнула, продолжив разглядывать свое новое бельё в отражении; именно так она и планировала. — Хьюстон, как слышно, Хьюстон, — с улыбкой паясничал он, не отрывая взгляда от Эмили, — у меня в ванной самая сексуальная женщина во вселенной — это законно, или я должен что-нибудь сделать?..       — Хм-м… — Она театрально нахмурилась. — Сделай что-нибудь.       Скоро Лиам уже стоял за ее спиной, и светло-голубые глаза — особенность Джетов, особенность Джо, — скользили по белому кружеву через зеркало. Это ленивое объятие пока не было похоже на то, что она имела в виду под что-нибудь сделать. Его большая ладонь улеглась Эмили на бедро, и Лиам, как тот-самый-влюбленный-мальчишка, оставил тепло поцелуя у нее на макушке; втянул в себя запах духов, которые Эмс стабильно распыляла на пять важных мест: макушка, затылок, запястья и ямочка меж ключицей.       — Нет, — капризно хмыкнула Эмили, — сделай что-нибудь ниже.       Обхватив его запястье, она направила руку Лиама себе между ног.       Эмили расслабленно откинула голову на его грудь. Твёрдые мышцы, как и во всем теле Лиама, ей нравились; она, наверное, не согласилась бы на уступку, если бы Лиам не был так хорош. Дело было не только в Джо. Как она и заявила сегодня — так прямо и обидно, и это ковыряло в груди у Эмили битый час. Джо не верила Эмили. Что-то между ними изменилось, но… не до такой степени, чтобы Джой правда ее возненавидела, верно?.. Конфета пообижается ещё немного, а потом, как и всегда, поймет, что Эмили любит её.       Эмили смотрела на руку Лиама, пересекающую ее полуголое тело, и думала, что Лиам немножко (всего капельку) напоминает ей Джой. Джо никогда не обожала ее так открыто, как Лиам, но она первая и единственная не требовала от Эмили ничего. Не пыталась переломить ее, словно она ветка какая-нибудь, и не вытаскивала ей мозг признаниями в любви — даже когда ей было восемнадцать, а Джо — двадцать два, и она втюхалась в Эмили до вибраций в голосе.       Да, люди обычно влюбляются, и что она могла с этим сделать?       Может, иногда Эмс тоже хотела, чтобы ее принимали такой, какая она есть. Какая разница, кто это будет? Если Джой не могла… не хотела… как еще назвать ее глупое решение снова жениться на этой-дурочке? И второго ребенка сделать — хм-м, феерическое фиаско. Джо говорила о возможностях, на которые сама наплевала.       А Лиам постоянно вертелся рядом.       Маленький, хорошенький мальчик, которому нипочем было всё. Эмили ведь не притворялась никогда: она делала, что хотела, трахалась, с кем хотела, и срывалась в любое место на планете, если у нее возникало такое желание. В Париже, Брисбене или Токио, она всегда находила себе компанию. Всё свободное время — свободное от «БМВ» и халтурок от ЦРУ с ФБР, — Эмили развлекала себя, пуская адреналин в сердце и удовольствие по венам и в капилляры. Ей нравилось на лезвиях — чтобы альвеолы с сосудами угрожали взорваться к чертовой матери, если она сейчас же не прекратит.       В этом ритме три последних года за ней всюду таскался Лиам — с тех самых пор, как прикатил в Лос-Анджелес из своего Сакраменто. Никто больше не делал так. Он уходил, когда Эмили хотела других, и возвращался, появлялся, будто из ниоткуда, когда она теряла интерес к очередному объекту. Он предлагал развлекаться вместе. Не только секс, но и дебильные идеи вроде полетать на воздушном шаре, рассечь волны вейкбордингом, или однажды, например, притащился к ней в номер с попкорном. Посмотрим ужастик, заявил. В тот вечер Эмс сильно злилась, но потом они начали смотреть фильм и вся злость постепенно ушла.       Дома, в Лос-Анджелесе, пока Джо занималась Вайолет и своей Рейной, Эмили безбожно скучала. Она иногда звала Лиама к себе, и он всегда соглашался, если не диджеил; в самом деле, как и обещал, отливал для нее подобие «Черри битс» из розовых формочек, а утром вручал доппио с клубничными пончиками из «Кэнди-Скай».       В конце концов, они отлично провели время в Хидден-Холле. После всех сумасшедших парижских аттракционов Эмили было жизненно необходимо выплеснуться — и она сделала это с Лиамом, впервые в жизни нарушив обещание, которое дала конфете. Эмс опрометчиво пообещала, что больше никогда не будет спать с ним.       Интересно, Джо уже тогда чувствовала, что с Лиамом все затянется, или она просто волновалась за сердце своего хорошенького племянника?       Такой же он милый мальчик.       Эмили и не заметила, в какой момент переключилась настолько, что начала спать только с ним. Уже месяц или чуть меньше. Ей не хотелось искать кого-то еще, пока он… смотрел на нее вот так, например — как на ожившую Мадонну с полотен Санти. Или пока он каждый раз возникал за ее спиной, когда требовалось. Пожалуй, обожания в этих джетовских глазах ей хватало, если не думать о Джо.       Джой сама так решила. Сама захотела. Она, как Венера — недосягаема.