В ритме чужих правил

Я стою перед зеркалом, пытаясь застегнуть браслет на запястье, но, кажется, эта задача не из лёгких. Застёжка предательски выскальзывает из пальцев, и я тихо выдыхаю сквозь зубы. В отражении мелькает фигура Миланы, которая сидит на моей кровати, лениво пролистывая что-то в телефоне. — Помочь? — спрашивает она, не поднимая головы, но уже зная ответ. — Да, пожалуйста, — я протягиваю руку, и она тут же отбрасывает телефон в сторону, подходя ближе. Милана ловко застёгивает браслет и поднимает глаза на меня, слегка прищурившись. — Ты уверена, что этот наряд достаточно… ну, впечатляющий? — говорит она, окинув меня взглядом с головы до ног. На мне идеально сидящее бежевое платье-футляр, которое мать, конечно, выбрала для сегодняшнего мероприятия. Оно аккуратно подчёркивает фигуру, безупречно сидит, но при этом кажется слишком строгим, слишком правильным. Такое, как и всё, что она одобряет. Платье будто бы подчиняет меня себе, превращая в безликую часть идеально выверенного интерьера, где всё по инструкции. Я бросаю взгляд в зеркало и замечаю, как этот оттенок бежевого делает меня почти невидимой. Сливаясь с тканью, моя кожа кажется ещё бледнее, волосы теряют свою яркость, а в глазах отражается не блеск, а какое-то усталое спокойствие. Вместо собранного и уверенного образа, который это платье должно было создать, я выгляжу просто… блекло. — Это не мой выбор, — мрачно отвечаю я, поправляя плечики. — Но мама считает, что это "элегантно". — Ага, её "элегантно" всегда как дресс-код на дипломатический приём, — подмечает Милана, скрещивая руки на груди. — Тебе бы добавить чего-то своего. Я молча кидаю на неё взгляд, полный безнадёжности. — Ну, хотя бы серёжки другие надень, — продолжает она, уже порывшись в моей шкатулке. — Вот, попробуй эти. Она протягивает мне пару длинных серёжек с тонкими серебряными цепочками, на концах которых поблескивают маленькие кристаллы. — Это слишком, — начинаю я, но она перебивает: — Это идеально. Никакого буйства красок, строго, но со вкусом. И гораздо лучше этих унылых гвоздиков. Она протягивает мне серьги, и, вздохнув, я надеваю их. Милана довольно кивает. — Ну, другое дело! — Спасибо, — говорю я, снимая свои скучные гвоздики. — Всегда пожалуйста. А теперь дай посмотреть на туфли. — Милана обходит меня кругом, будто я манекен. — Ладно, туфли норм, но, если что, я считаю, что тут были бы уместнее шпильки. — Я на каблуках больше трёх сантиметров уже хожу как на ходулях, — отмахиваюсь я. Милана хмыкает и садится обратно на кровать, поджав ноги под себя. — Знаешь, я бы пошла с тобой, но... — Она на мгновение замолкает. — Это мероприятие точно не для меня, ты же знаешь. — Ты вообще везунчик, — фыркаю я, застёгивая клатч. — А мне придётся целый вечер выслушивать разговоры о пожертвованиях, оборудовании и других "важных" вещах. — Ну, по крайней мере, ты будешь выглядеть шикарно, — ухмыляется Милана. — Надеюсь, твоя мать это оценит. — Это вряд ли, — тихо отвечаю я, поднимая взгляд на своё отражение. Вроде всё идеально, но что-то всё равно не так. — Эй, всё будет нормально, — вдруг серьёзно говорит Милана, вставая рядом и кладя руку мне на плечо. — Ты справишься, как всегда. — Ты точно не пойдёшь? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ, но почему-то продолжаю надеяться. — Ну, Лиз, что мне там делать среди толпы важных людей, которые пришли посмотреть на открытие какой-то больницы? — закатывает она глаза. — Тем более, меня пригласили на тусовку Дани... или как там его. Ну, мы говорили об этом на прошлых выходных вместе с Артуром, помнишь? — Ты даже имени его не помнишь, — подмечаю я с усмешкой. — А так бы пошла со мной, поддержала бы. Да и Артур там будет. — Разве? — удивляется Милана, искренне нахмурившись. — Он никогда не ходит на такие мероприятия. Да и, между прочим, он тоже идёт на вечеринку. — Разве он идёт? — переспрашиваю, чуть растерянно. — Ну да, — говорит она, пожав плечами. — Он сам мне сказал. — Странно, — тихо произношу я, стараясь не показать своего разочарования. — Мне он тоже говорил, что пойдёт на открытие больницы. — Ну значит передумал, — весело отзывается Милана, снова переключаясь на телефон. — Если бы ты отвечала ему, то он бы не передумал. — Да, конечно, — парирую я, но ощущение лёгкого укола всё же остаётся. — Ты бы действительно ему ответила, — говорит Милана, склонив голову набок и внимательно глядя на меня. — Он ведь хороший парень. — Мил, не начинай, — вздыхаю я, чувствуя, как разговор уходит в опасную для меня зону. — Ты же знаешь, что мама думает насчёт моего общения с парнями. Лучше даже не начинать. — В курсе, — откликается она, закатывая глаза, но её тон остаётся мягким. — Но блин... он ведь из вашего круга. Может, можно было бы и попробовать? Думаю, твоя мама даже одобрила бы. Тем более, если ты общаешься с парнем, это ведь не значит, что вы должны встречаться. Можно ведь и просто дружить. — Ты знаешь, как в прошлый раз всё закончилось, — напоминаю я, сдерживая горькую улыбку. — А ведь он тоже был "из моего круга". Милана умолкает, словно вспоминая, а потом её лицо становится серьёзнее. — Лиз, это был один случай. И, честно говоря, там Дима действительно напортачил, — Милана смотрит на меня, её лицо становится более серьёзным. — Я бы на месте твоей мамы тоже разозлилась. Какому идиоту в голову взбредёт садиться пьяному за руль и тебя ещё тащить. Но и твоя мама переборщила, запретив тебе общаться с парнями. Но сколько времени прошло? Ты же даже Егора пригласила нелавно. И мама ничего не сказала. Значит, она тоже понимает, что нужно отпускать немного, чтобы ты не сидела под стеклянным колпаком. Перестань вечно думать, а что скажет мама. Я молчу, чувствуя, как внутри что-то напрягается. Её слова звучат правильно, но мне сложно избавиться от этого чувства, что если я сделаю хоть шаг в сторону, нарушу какой-то невидимый баланс, то всё снова рухнет. Я не могу позволить себе ошибаться, не могу позволить себе снова быть тем человеком, которого мама будет считать слабым, неправильным. — Ты не понимаешь, — говорю я наконец, стараясь не выдать в голосе слишком много эмоций. — Всё не так просто. Мне нужно всё держать под контролем, иначе... я не могу. Милана смотрит на меня, её взгляд мягче, чем обычно, но она не отступает. — Ты не обязана всё контролировать, Лиз, — говорит она тихо. — Ты заслуживаешь того, чтобы хотя бы иногда дать себе право ошибаться. Ты не робот, ты человек. И если тебе действительно нравится этот парень, почему бы не попробовать? Я качаю головой, не в силах поверить в её слова. Не могу понять, как она может так легко об этом говорить. — Проблема не в том, нравится ли мне кто-то, — отвечаю я, стараясь не дать голосу дрожать. — Проблема в том, что я не могу позволить себе ошибаться. Я не могу допустить, чтобы всё снова пошло не так. Чтобы мама снова считала, что я подведу её или что всё пойдёт не по плану. Милана вздыхает, её взгляд становиться мягче, но в нём есть и лёгкая настороженность. — Лиз, ты понимаешь, что так ты никогда не сможешь жить? Ты всегда будешь ждать, когда всё станет идеальным, когда не будет никаких рисков. Но так ты никогда не почувствуешь, что живёшь по-настоящему. Даже если всё пойдет не по плану, это не конец света. Мы все ошибаемся. Это нормально. Я смотрю на неё, ощущая, как её слова пронзают меня, но я не могу просто взять и отпустить свои страхи. — И что, мне просто взять и пойти на встречу своим страхам, забыть обо всех последствиях? Что если я не справлюсь? — Лиз, ты уже на пути к этому. И ты знаешь, что не должна всё контролировать. Ты справишься. Просто поверь в себя. Тебе не нужно быть идеальной. Ты уже достаточно сильная, чтобы сделать этот шаг. Её слова звучат, как тихая поддержка, но я всё ещё не уверена. Тот страх, который я прячу внутри, не исчезает. Я понимаю, что нужно сделать, но готова ли я рискнуть? Смотрю вновь в зеркало, осторожно поправляя локон, выбившийся из аккуратной прически, и снова останавливаюсь, разглядывая своё отражение. Это бежевое платье сидит как влитое, а строгий макияж, который я сделала для мероприятия, лишь подчёркивает усталость в глазах. Я выгляжу так, как будто всё контролирую, но на самом деле внутри — пустота, в которой я не знаю, что делать дальше. Внутри ничего не сходится, словно я сама себе чужая. Сделав несколько шагов назад, я оглядываю комнату, взгляд зацепляется за проект, который я так и не завершила. Компьютер стоит на столе, но экран тёмный и немой, словно напоминая мне о том, что я и не начала работать над ним по-настоящему. Проект, который должен был быть сделан с Егором, но ссора между нами после того последнего разговора оставила всё в подвешенном состоянии. Мы не договорились, не встретились, и всё это зависло где-то между недосказанным и неразрешённым. Его слова до сих пор вертятся у меня в голове, и, возможно, именно из-за них я не могу нормально работать. Я присаживаюсь за стол, но не касаюсь клавиш. Смотрю на экран, пытаясь понять, как дальше двигаться. Этот проект, эта обязательность… Вроде бы всё должно быть чётко, как всегда, но сейчас кажется, что что-то в этом мире слишком сбилось с курса, как и я сама. — Только не говори, что ты сейчас собираешься делать домашку, — насмешливо перебивает мои мысли Милана, облокачиваясь на изголовье кровати. — Да, буду, — бросаю я, не оборачиваясь. — Я ведь так и не закончила проект с Егором. Зря вообще начала с ним. Сделала бы всё сама — уже давно бы всё сдала. — Ты как всегда, всё сама да сама, — протягивает она с легким упрёком, покачивая головой. — А может, он бы действительно тебе помог? Я резко разворачиваюсь к ней, чувствуя, как внутри что-то раздражённо шевелится. — Помог? — я почти фыркаю, глядя на неё. — Помог обвинять меня в том, что я делаю ошибки? Нет уж, спасибо. Милана лишь поднимает бровь. Её спокойствие действует на нервы. Она наклоняет голову чуть в сторону, её взгляд слишком пристальный, слишком уверенный, как будто она видит меня насквозь, знает что-то, чего я не хочу признавать. — Ну, может, ответ действительно был неверным? Ты хоть проверила? — спрашивает она, на удивление мягко, но её настойчивость раздражает ещё больше. Я выпрямляюсь, скрещивая руки на груди, и смотрю на неё, стараясь сохранить самообладание. — Мил, я все ответы проверяю по сто раз, — говорю, вложив в слова весь свой накопившийся раздражённый тон. — Там ну никак не могло быть ошибки. Я всё делаю правильно. Всегда. — Ты уверена? — она упрямо продолжает, её голос звучит почти спокойно, но её слова отдаются у меня в голове, как маленький укол. — Да, уверена, — отвечаю резко, чувствуя, как где-то глубоко внутри медленно разгорается гнев. — Знаешь, если ты так хочешь, я могу ещё раз проверить тот пример. Тогда ты убедишься, что я была права. Милана хмыкает, слегка улыбаясь. Она опускает взгляд, но её уверенность никуда не уходит. Её спокойствие кажется мне одновременно раздражающим и невыносимо знакомым. Я открываю нужный файл на ноутбуке, пальцы быстро пробегают по клавишам. Экран светится ровным голубоватым светом, но цифры перед глазами начинают сливаться. Всё верно, я помню, что всё сделала правильно. Но теперь, благодаря Милане, это «всё верно» звучит как слабая защита. — Лиз, — протягивает задумчиво милана, перекатывая своё кольцо на пальце. — Ты ведь понимаешь, что быть всегда правой — это не обязанность, да? — Мил, не сейчас, — отрезаю я, даже не поворачиваясь к ней. — Серьёзно, — настаивает она, приподнимаясь на локте. — Ты так держишься за это "всегда права", как будто от этого зависит твоя жизнь. А ведь ошибаться — это нормально. Все ошибаются. — Все, но не я, — выдыхаю я, больше для себя, чем для неё. — Вот из-за этого, Лиз, у тебя постоянно проблемы с людьми, — Милана делает паузу, словно оценивает мои шансы её услышать. — Ну правда, тебе не нужно быть идеальной. Ты человек, а не формула, чтобы всё сходилось без остатка. Я напрягаюсь, игнорируя её слова, и продолжаю вглядываться в расчёты. Один шаг, второй, третий... Я уже уверена, что найду ошибку у Егора, но внезапно что-то не сходится. — Стоп... — шепчу я, прищуриваясь на экран. — Что там? — подаётся вперёд Милана, явно уловив моё замешательство. — Не может быть, — тихо говорю я, чувствуя, как что-то холодное прокатывается внутри. — Что? — повторяет она, а её голос звучит чуть мягче. — Ошибка? Я сжимаю губы, ещё раз проверяю вычисления и замечаю свой промах. Простой, глупый, но такой очевидный, что я даже не могу придумать оправдания. — Лиз... — осторожно говорит Милана, перекладывая ноги и наклоняясь ближе. — Ты ведь видишь? Это не конец света. Я молча закрываю файл, чувствуя, как стыд обжигает меня, хотя виду я не подаю. — Я же говорила, — добавляет она, но её голос теперь тёплый, почти обнимающий. — Ошибаться — это нормально. Ты всё равно самая умная из всех, кого я знаю. Просто… иногда дай себе право быть обычной. Милана смотрит на меня с лёгкой настороженностью, но я всё ещё не готова признать свою ошибку. Как только мои пальцы касаются клавиш, снова перебираю все шаги в голове, пытаясь найти хоть малейшее оправдание, хоть какую-то зацепку. Невозможность принять тот факт, что я ошиблась, сжимает грудь. Я не могу этого допустить. Не могу быть такой, как все. — Ну, что скажешь? — спрашивает она, почти с усмешкой, но я чувствую, как под её словами скрывается нечто большее. Она ждёт, когда я скажу: «Да, ты была права». Но этого не будет. Это слишком сильно бьёт по моей гордости. Я на секунду замираю, переводя взгляд с экрана на Милану, но в голосе держится твёрдость, которую я сама себе внушаю. — Это не ошибка, — говорю я, чуть слишком резко. — Это... это просто не тот пример. Наверное, я что-то не так поняла. Сейчас всё перепроверю, и ты увидишь, что я была права. Я всегда права. Милана вздыхает, но не спорит. Её глаза остаются спокойными, хотя я чувствую, что она уже поняла, что я не могу позволить себе быть в чем-то неидеальной. — Лиз, ты ведь понимаешь, что быть неидеальной — это нормально, правда? Ты не обязана быть вечно правой. А если ошиблась — это не конец света, поверь мне. Ты должна научиться иногда позволять себе быть человеком, а не машиной, которая всегда всё делает правильно. Я чувствую, как в животе начинается холод, но это не потому, что она говорит что-то неправильное. Я боюсь признать, что она права. Я боюсь, что если хотя бы раз поддамся этому чувству неуверенности, меня больше не будут воспринимать так, как раньше. — Нет, — отвечаю я, глухо, с чувством, будто мне нужно найти хоть одно оправдание. — Это не ошибка. Я не могу позволить себе ошибаться. В моей жизни нет места для таких слабостей. Милана не отвечает сразу. Она просто смотрит на меня с тем выражением лица, которое я не могу понять — смесь сочувствия и лёгкой грусти. Её взгляд будто пробивает все барьеры, и в какой-то момент я осознаю, что, может, я и не совсем права. Но от этого внутри становится только хуже. Как только я снова начинаю прокручивать свои оправдания, в дверь внезапно стучат, а затем она открывается с характерным скрежетом, который всегда мне напоминает о чём-то важном, чего не хочется замечать. Входит мама, её лицо напряжено, как всегда, будто каждый момент — это проверка на стойкость. Она смотрит на нас, и я чувствую, как в груди появляется тяжесть. — Элизовета, что ты сидишь? — её голос излучает недовольство, как всегда, когда что-то не по её плану. — Уже время ехать, ты что, совсем забыла? Пора бы уже быть готовой, а у тебя ещё гости в комнате. Мама стоит в дверях, не двигаясь, её взгляд холоден и строг. Я ощущаю её присутствие, как груз, который не просто не исчезает — он нарастает, заставляя меня торопиться. И вот, несмотря на всё, что было до этого, я понимаю, что не могу позволить себе больше промедлений. Её слова — как всегда, простое напоминание о том, что не существует «ошибок» в её мире. Все должны быть на месте и действовать по плану. Милана молча встала, отодвигаясь от кровати. Её взгляд встретился с моим, и на мгновение я видела, как её сочувствие уступило место пониманию, словно она уже знала, что разговор с мамой будет ещё сложнее. Но сейчас мне не до этого. — Я уже собралась, — говорю я, вставая с места и подбирая кофту. Мама с недовольным вздохом кивает и поворачивается к двери. — Лучше бы ты уже спустилась, Элизовета, — её голос отголоском остаётся в воздухе. — Время не ждёт. Я стою в комнате, пытаясь на мгновение уединиться, словно мне это поможет найти хотя бы немного душевного равновесия. Милана молчит, её взгляд прикован ко мне, и заставляет чувствовать себя жалкой. Она не должна была выдеть как мама меня отчитывает. — Может кто-то и может ошибаться, но точно не я. Никогда, — произношу я, чувствуя, как слова скользят через зубы, словно я пытаюсь убедить не её, а себя. Милана вздыхает и делает шаг ко мне. Она тихо и сдержанно говорит: — Лиз... Я быстро отворачиваюсь, не желая, чтобы она видела, как внутри у меня что-то дрогнуло. — Тебе, наверное, пора собираться на вечеринку, — отвечаю я, избегая её взгляда. Я не могу больше стоять здесь и продолжать это. Лучше уйду. Милана не успевает ничего сказать, и я, не дав ей слова, выхожу первой из комнаты. Она снова молчит, но её шаги следуют за мной. Внизу, как обычно, начинается небольшая суета. Мама уже стоит у дверей, проверяет свою сумочку, папа нервно посматривает на часы, как всегда, обеспокоенный тем, чтобы все успели. Я чувствую, как давление на меня усиливается. Мы должны быть на открытии, должны выглядеть идеально, как всегда. Милана проходит мимо меня, уже обутая, и направляется к двери. Я едва успеваю сказать: — Потом спишемся, да? Она кивает, но не говорит ничего. Её взгляд всё тот же — немой, понимающий. Она знает, что я не хочу идти на встречу с этим миром, с этим мероприятием, но она ничего не добавляет. Милана всегда была рядом, но она тоже знает, когда нужно отступить. Мама, замечая, что мы не можем больше тянуть время, бросает взгляд на часы и говорит: — Элизовета, пора. Мы садимся в машину, и как всегда, папа устраивается спереди, в своей привычной позе — с телефоном в руке. Он говорит что-то важное, что касается работы, или, скорее, пытается казаться важным, обсуждая дела с партнёрами. Его голос звучит через тонкие нервные паузы, будто он держит всё под строгим контролем. Мама, устроившись рядом со мной, сразу начинает свою лекцию — этот неизменный ритуал перед любым публичным мероприятием. — Ты знаешь, Элизовета, как важно производить впечатление. Улыбайся, не разговаривай слишком громко, всегда улыбайся, — начинает она с тем самым выражением, как будто я не в первый раз на таких мероприятиях. Я киваю, пытаясь скрыть недовольство. Уже на автомате. Уже не слушаю. Мама говорит всё то же самое перед каждым выходом в свет. Права. Всегда права. — Поступай уверенно, держись прямо, не забывай, что ты — лицо семьи. — Она делает паузу, и я чувствую её взгляд. Не одобрительный, а тот, что ожидает моего согласия. Я просто молчу. Даже если это и неправда, мне никогда не удастся доказать ей, что я могу быть другой. Натали продолжает тихо двигаться по улицам города, легко лавируя в потоке машин. Всё проходит почти как в тумане — знакомые здания, знакомые лица, но в этом нет ничего настоящего. Я теряюсь в своих мыслях, одновременно слушая маму и пытаясь заглушить этот постоянный шум в голове. И вот, наконец, машина притормаживает. Мы подъезжаем к месту. Открытие больницы. Свет софитов и куча людей, все нарядные, улыбающиеся. Снаружи всё выглядит так, как мне не хочется, а внутри — я пытаюсь не думать о том, что меня снова заставляют играть эту роль. Папа заканчивает разговор по телефону, и, не прерываясь, выходит из машины первым. Мама следом, а я за ней, чувствуя, как всё вокруг начинает становиться ещё более напряжённым, с каждым шагом приближаясь к этим людям, к этим ожиданиям. В воздухе чувствуется лёгкая тревога, как всегда перед важными моментами. Но мы уже здесь. Открытие больницы — как и следовало ожидать, всё так же переполнено суетой и блеском. Мы выходим из машины, и сразу же камеры начинают щелкать, журналисты цепляются с вопросами. Весь этот хаос – как всегда, знакомо до боли, но не перестаёт быть утомительным. Каждый шаг, каждое движение кажется слишком громким в тишине, которая обычно окружает мои мысли. Мама шагает рядом, как всегда, с высочайшей осанкой, её строгий взгляд — как знак того, что я должна вести себя идеально, не отвлекаться, не подвести. Рядом со мной стоит ещё несколько людей, все они улыбаются в камеру, как машины, запрограммированные на одну реакцию. Журналисты задают вопросы: что для меня значит участие в таком важном событии, как я себя чувствую среди таких людей? Они даже спрашивают о проекте, который я когда-то начала с Егором, и я понимаю, что это уже часть образа, роль, которую мне приходится играть. — Это большая честь для меня быть здесь, — говорю я, стараясь не выглядеть слишком зажатой, несмотря на нервное напряжение, которое нарастает с каждым моментом. — Я горжусь, что могу присутствовать на этом важном событии. Больница — это место, которое меняет жизни, и я верю, что она принесёт огромную пользу нашему городу. Я знаю эти слова наизусть. Я говорю их, потому что мама учила меня, что так нужно. Это то, что ожидают от меня. — Благодарю всех, кто вложил силы в этот проект, — добавляю я, надевая на лицо пустую, но обязательную улыбку. Флешки камер продолжают слепить, и я почти не замечаю, как вокруг меня появляется всё больше людей, знакомых и незнакомых лиц. Постепенно внимание начинает отходить от меня. Вопросы становятся менее личными, и я, наконец, выдыхаю с облегчением, ощущая, как могу позволить себе отступить. Мама, замечая моё небольшое облегчение, одобрительно кивает, но уже смотрит в другую сторону, готовясь к следующему моменту для фотографии. Она хочет, чтобы я оставалась на виду, чтобы всем было понятно, кто я. Но мне не хочется больше быть здесь, на этом пьедестале, как в клетке. Я краем глаза замечаю, как внимание журналистов уходит в другую сторону — кто-то из гостей начинает рассказывать что-то в микрофон. Их интерес переключается, и я ощущаю, как пространство для меня становится больше, как я перестаю быть центром внимания. Я тихо, почти незаметно, отступаю от толпы и направляюсь в сторону группы людей, которые просто обсуждают события, смеются, не замечая, как я подхожу и вливаюсь в их разговоры. Здесь нет глаз, которые пристально следят за каждым моим движением. Просто лица, просто разговоры. Это кажется мне таким желанным. И вот, я снова среди них, среди обычных людей, которые не ждут от меня идеальных реплик, не пытаются видеть меня в образе. Просто люди, среди которых я могу быть собой, хотя бы на мгновение. Я стояла немного в стороне, наблюдая за происходящим, но мысленно была далеко отсюда, поглощённая своими внутренними заботами. Вдруг кто-то подошёл сзади, и я, не успев подготовиться, вздрогнула. Сердце пропустило пару ударов, когда я встретилась взглядом с Артуром. — Тебя не учили, что нельзя подкрадываться? — не удержалась я, чувствуя, как внутри что-то сжалось. Артур улыбнулся, как всегда уверенный в себе, его лёгкость в моменте выделялась даже среди всей этой торжественной атмосферы. — Разве ты не рада меня видеть? — его тёплая улыбка была как будто слишком непринуждённой, и я почувствовала, как напряжение, которое я тщетно пыталась скрыть, немного ослабло. Я фыркнула, пытаясь вернуть себе твёрдость и дистанцию. — Милана сказала, что ты идёшь на вечеринку… — неохотно произнесла я, в попытке скрыть интерес, который так не хотелось показывать. — Я думала, я тебя тут вообще не увижу. Он пожал плечами, взгляд его оставался спокойным и сосредоточенным, как будто он уже знал, что будет дальше. Я почувствовала лёгкое беспокойство, но быстро попыталась вернуть себе уверенность. — Я пообещал тебе, что приду на открытие, — ответил он, слегка наклоняя голову, будто оценивая мою реакцию. — Вечеринка подождёт, не так ли? Его слова, полные уверенности, задели меня сильнее, чем я ожидала. Я попыталась скрыть это, сделав шаг назад в своей защитной оболочке. — Ну, поздравляю с выполнением обещания, — сказала я, немного с сарказмом, хотя внутри меня снова зашевелилось нечто, что было трудно игнорировать. — Красивое платье, — произнёс Артур, его голос был спокойным, даже слегка отстранённым, пока он разглядывал что-то впереди. — Спасибо, — ответила я, гордо подняв голову. Но, несмотря на попытку казаться уверенной, я машинально скрестила руки на груди, словно защищая себя от его слов. Почему-то простая фраза выбила меня из равновесия, и я не могла понять, комплимент ли это или тонкая игра. Мы замолчали, но его присутствие ощущалось слишком явственно. Он продолжал стоять рядом, не пытаясь заполнить паузу лишними словами, и это как-то напрягало больше, чем если бы он говорил без умолку. Моё гордо поднятое лицо вдруг показалось мне маской, а скрещённые руки предательски выдавали скрытое напряжение. — Не ожидал увидеть тебя здесь в таком настроении, — наконец добавил он, и в его голосе мелькнула едва заметная нотка заинтересованности. — Обычно ты более… хм… уверенная, что ли. — В смысле? — я повернулась к нему, чуть прищурившись, пытаясь понять, куда он клонит. — По-твоему, я не уверенная? — Не сказал бы, что неуверенная, — он усмехнулся, наклоняя голову чуть вбок. — Скорее, напряжённая. Я почувствовала, как внутри меня закипает смесь непонятных чувств. Напряжённая? Да, конечно, здесь каждый второй был напряжён, но почему именно во мне он это подметил? И зачем говорить об этом вслух? — Просто пытаюсь соответствовать обстановке, — ответила я, постаравшись, чтобы голос звучал ровно. — Всё-таки открытие больницы, много людей, журналисты… — Много глаз, которые следят за каждым твоим шагом, — продолжил он за меня, легко поднимая бровь. — Тяжело, наверное, всё время быть идеальной? Я резко повернулась к нему, его слова задели меня. В них не было злого умысла, но сам факт, что он смог так просто сформулировать то, что я старалась скрывать, зацепил. — Никто не требует от меня быть идеальной, — холодно ответила я, стараясь не показывать, как его слова меня задели. — Правда? — усомнился он, чуть усмехнувшись, а затем отвёл взгляд в сторону, будто давая мне возможность обдумать его вопрос. — Ну, если так, то тебе повезло. Эти слова прозвучали неожиданно мягко, даже немного грустно. Я не знала, что ответить, и просто осталась стоять, не сводя с него взгляда. — Слушай, ты всегда такой самоуверенный? Или это только со мной ты так стараешься? — вдруг спросила я с лёгкой усмешкой. Хотелось перевести разговор в менее напряжённое русло, и сарказм оказался привычным спасательным кругом. — Конечно, только для тебя, — ответил Артур с совершенно серьёзным видом, отчего я на мгновение даже растерялась. Но в его глазах блеснула искра, и уголки губ чуть дрогнули. Я фыркнула, пряча улыбку, и отвернулась, чтобы Артур вдруг её не увидел. — Ну да, как же, — бросила я с притворным пренебрежением. — Ты, кстати, так и не сказал, зачем пришёл. Это ведь явно не твоё место — открытие больницы. А про то, что ты здесь ради меня, можешь даже не пытаться сочинять. — Ты права, не моя тема, — признал он, засунув руки в карманы. Его — Просто я подумал, что здесь кому-то может понадобиться поддержка. И, как видишь, я не ошибся. Я резко повернулась, прищурив глаза. Он смотрел на меня с невозмутимой уверенностью, и это отчего-то немного сбивало с толку. — Поддержка? Ты? — переспросила я, на этот раз с откровенным скепсисом. — Серьёзно? — А что? — он изобразил обиженное выражение, заложив руки за спину и слегка наклонив голову, будто ждал извинений. — Я что, плохо справляюсь? Я усмехнулась, чувствуя, как напряжение наконец-то начинает исчезать. Его лёгкость заразительна, и я, сама того не замечая, начала расслабляться. — Ты больше похож на отвлечение, чем на поддержку, — парировала я, покачав головой. Но в голосе не было ни раздражения, ни злости — только лёгкая насмешка. — Хотя, знаешь… возможно, это даже лучше. Он остановился и посмотрел на меня так, словно я только что признала, что он герой дня. — Вот видишь, я полезный, — заметил он с довольной ухмылкой. Его голос стал чуть тише, будто он говорил что-то исключительно для меня. — Может, даже спас твоё настроение. Хотя ты, конечно, никогда в этом не признаешься. Я вскинула бровь, изображая удивление, хотя на самом деле мне хотелось улыбнуться. — Не жди, — ответила я с притворным холодком. — И вообще, тебе не кажется, что ты слишком много о себе думаешь? — Это не я, это ты не хочешь признать очевидное, — заявил он, пожимая плечами. В его глазах снова блеснул этот мальчишеский азарт. — Что тебе со мной весело. — Весело? — я ухмыльнулась, подавляя смешок. — Не будь таким самонадеянным, Артур. Это всё мероприятие. Оно такое… — я закусила губу, подбирая подходящее слово. — захватывающее. Он засмеялся, и этот звук как-то неожиданно разрядил атмосферу. Впервые за всё время я поймала себя на мысли, что нахожусь не в тисках очередного обязательного светского мероприятия, а в обычном разговоре. Лёгком, человеческом. — Поэтому и было ощущение, что ты идёшь на смертную казнь, — заметил Артур, с лёгкой насмешкой наклоняя голову. — Не правда, — я тут же отрезала, выпрямляя спину. — Здесь действительно довольно весело, и я точно не выглядела так, будто иду на смертную казнь. — Как скажешь, — протянул он с выражением, которое совершенно не внушало уверенности, что он мне поверил. — Правда! — я чуть повысила голос, глядя на него с вызовом. — Хорошо, хорошо, я тебе верю, — он поднял руки в примирительном жесте, но уголки его губ всё равно тронула едва заметная ухмылка. — А говоришь так, будто нет, — пробормотала я, сужая глаза. — Да ты что, — ответил он, изображая крайнее удивление. — Я же сказал: верю. — Сомнительно, — бросила я, прищурившись, но голос мой уже потерял серьёзность. В конце концов, он снова меня подколол, а я даже не успела как следует рассердиться. — Сомнительно? Ты мне что, не веришь? — Артур усмехнулся, поднимая брови. — Неа, — ответила я с лёгким вздохом. — Да я самый честный человек, — наигранно возгордился Артур. Я хотела ответить, но в какой-то момент взгляд случайно зацепил знакомое лицо среди толпы. Лебедев. Он стоял в самом центре группы людей, собравшихся посмотреть на открытие больницы. Казалось, что даже в этом море лиц я сразу узнала его. Он разговаривал с каким-то мужчиной, которого я не узнала, но это мало волновало, потому что, как только я его заметила, что-то внутри меня сразу изменилось. Лебедев, видимо, почувствовал мой взгляд. Он резко повернулся, его глаза на мгновение встретились с моими, и я почувствовала, как сердце чуть ускоряет свой ритм. Он застыл, а я поняла, что он что-то улавливает — что-то в этом взгляде, что-то, что заставило его быстро отвернуться, словно пытаясь скрыться от меня. Он продолжил разговор с мужчиной, но на этот раз я видела, как его слова стали поспешными, как будто он торопился уйти. Я не могла понять, почему, но он быстро сказал что-то напоследок и, не оглядываясь, почти на бегу направился в сторону ближайшего выхода. Я резко сделала шаг вперёд, как будто кто-то невидимый с силой потянул меня за собой. Моё тело само поняло, что мне нужно уйти, и я даже не заметила, как пересекла улицу, ориентируясь на его силуэт в толпе. — Я сейчас, — бросила я Артуру, не давая ему времени что-либо сказать. Я поспешно шагнула прочь, игнорируя его удивлённый взгляд, не обращая внимания на вопросы, которые наверняка уже крутятся у него в голове. Мои шаги становились всё быстрее, а воздух будто сжался вокруг, когда я приближалась к той части улицы, где он только что был. Лебедев всё ещё был впереди, но я чувствовала, как он уходит всё дальше и дальше, его силуэт исчезал в толпе. — Егор, подожди! — крикнула я ему в спину, но он не замедлил шаг, а наоборот, ускорил его, будто старался избавиться от меня. — Егор, ну не будь как маленький, — продолжала я, чувствуя, как раздражение растёт с каждым его шагом. — Почему я вечно тебя должна догонять? Ноль реакции. Он продолжал двигаться вперёд, и я заметила, как его плечи слегка напряглись, как будто он целенаправленно избегал моих слов. Это начинало действовать мне на нервы. — Лебедев, чёрт побери, остановись, я тебя говорю! — не выдержала я, повышая голос, не заботясь больше о том, кто нас слушает. Я устала бегать за ним, а он продолжал держать дистанцию, словно специально. Только теперь, видимо, он наконец услышал меня. Его шаги замедлились, и он остановился. Я не ожидала, что он решит всё-таки встать, и врезалась в него, сбив с ног несколько пыльных листьев, которые лежали на асфальте. Почти сразу отскочила назад, пытаясь восстановить дистанцию, но не могла не заметить, как его тело напряглось при столкновении. Он стоял передо мной, не двигаясь, сунув руки в карманы своей неформальной, но всё равно стильной одежды — простая футболка, джинсы, старые кеды, волосы немного растрёпаны. Его взгляд был нейтральным, но в нём было что-то настороженное. Словно он оценивал, стоит ли вообще обращать на меня внимание. Молча повернулся ко мне, его глаза холодные, почти безэмоциональные. Он медленно и спокойно выдохнул, как будто мои попытки остановить его не стоили вообще никаких усилий с его стороны. — Чего тебе? — спросил он, голос его был ровным, но с лёгкой саркастической ноткой. — Я жду. — Ну, во-первых, — я старалась сдерживать свой тон, не позволяя раздражению переполнить меня, — не говори со мной в таком небрежном тоне. Он поднял бровь, но в глазах не было удивления. Лебедев так и стоял, не двигаясь, а я почувствовала, как вся ситуация накалилась. Он как будто бы не замечал, что я тоже могла быть раздражена, что его поведение не оставляло мне выбора, кроме как действовать. — Мы не в школе, Лиза, — сказал он, взгляд его стал более внимательным, почти оценивающим. — Так что давай, прекращай, и быстро говори, что хочешь. Я стояла перед ним, растерянная. Лебедев мог быть грубым — это я знала, и мне уже не раз приходилось сталкиваться с его не самой дружелюбной стороной. Но такой холодный… сдержанный, без всякого намёка на знакомое подшучивание или сарказм — этого я не ожидала. На секунду мне даже показалось, что я потеряла дар речи. Мысли сбивались, и в голове царила полная неразбериха. Я не могла понять, что именно так сильно изменилось. Но потом я быстро взяла себя в руки, заставив разум вернуться в реальность. — Не ожидала тебя увидеть на открытии больницы, — проговорила я, пытаясь вернуть разговор в обычное русло. — Я и не собирался приходить, — ответил он с лёгким жестом раздражения, словно его присутствие здесь было чем-то вынужденным. — Просто отец телефон забыл, пришлось принести. — Так тот мужчина — это твой отец? — поинтересовалась я, немного расслабившись, но всё ещё чувствуя, как напряжение в воздухе не исчезает. — Да, — ответил он коротко, не меняя выражения лица. — Ясно, — кивнула я, хотя в голове всё ещё продолжала вертеться эта странная тишина между нами. Казалось, что я не могла найти того слова или фразы, которые бы разрядили эту атмосферу. — Что-то ещё? — спросил он, его тон становился всё более нетерпеливым. Видимо, ему не хотелось задерживаться на этом разговоре. Я замолчала, но внутри меня что-то продолжало крутиться, не давая покоя. В голове как будто всплыли слова, которые мне недавно сказала Милана: «Даже если всё пойдёт не по плану, это не конец света. Мы все ошибаемся. Это нормально.» Я помнила эти слова и понимала, что ошибаться — это нормально. Но вот с каждым мгновением, стоя перед Лебедевым, мне становилось всё труднее принять это. Ведь было чувство, что ошибаться нельзя — как будто за любой ошибкой последует нечто неизбежное и страшное. В этот момент в голове возникли громкие крики моей мамы: «Элизовета! Ты не можешь позволить себе ошибаться!» Это стало настоящим грузом. И вот здесь, перед Лебедевым, я почувствовала, как сильно это влияет на меня. Егор, видимо, замечал, как я замешкалась, и его выражение лица становилось всё более каменным. Я знала, что не могла просто так уйти, не сказав что-то важное, что-то, что освободит меня от этого тяжёлого чувства. — Воронова, у меня нет ни времени, ни настроения вести с тобой беседы, — сказал он, снова отводя взгляд, как будто я была не более чем помехой. — Ты там, смотрю, друга нашла, так и иди к нему. Его слова меня задевали, но в какой-то момент я поняла, что он был чем-то расстроен, и я не могла понять, из-за чего. Было ли это из-за меня, или он переживал что-то другое? Я глубоко вдохнула, посмотрела ему в глаза и внезапно почувствовала, как изнутри выходит нечто, что мне давно хотелось сказать. — Прости, — произнесла я, не ожидая, что мои слова прозвучат так искренне. — Ты был прав, в примере была ошибка, но я не хотела слушать. Прости, что тогда накричала на тебя. Мне действительно жаль. Лебедев несколько секунд молчал, изучая меня взглядом, как будто пытался разобраться, что я на самом деле имею в виду. Он не сказал ни слова, только его глаза оставались напряжёнными и холодными, а уголки губ слегка подёргивались в выражении, которое я не могла точно расшифровать. Когда он наконец заговорил, его голос был немного более ровным, но всё ещё жестким. — Ты действительно думаешь, что этим что-то изменишь? — произнёс он, и в его тоне не было ни малейшего признака того, что мои слова что-то изменили. — Ты не первая, кто решает, что может просто так взять и извиниться. Но это не так работает. Я почувствовала, как мои плечи опустились, и что-то внутри меня сжалось. Эти слова больно ударили. Это было так не похоже на того Егора, с которым я когда-то работала. Я растерялась, не зная, что сказать. Его холодность и недовольство продолжали давить на меня, но я не могла просто так отступить. — Я понимаю, что ты злой, и я не оправдываю себя, — начала я, но голос мой дрожал. — Я… я правда не хотела так поступить. Ты прав — я сделала ошибку. Я признаю это. И я хочу попробовать исправить это. Может, мы можем попробовать работать вместе ещё раз? Я не хочу, чтобы мы так заканчивали. Он снова посмотрел на меня, но в его взгляде не было ни тени того понимания, которое я ожидала. Он был непоколебим, и это меня всё больше пугало. — Я не знаю, чего ты пытаешься добиться, — ответил он, голос холодный и отстранённый. — Мы с тобой уже пытались работать вместе. И я не думаю, что стоит продолжать. Его слова звучали как приговор. Я замолчала, чувствуя, как этот разговор окончательно уходит в никуда. Я пыталась найти в себе силы, чтобы сказать что-то ещё, но что можно было бы добавить? Он был непреклонен. Моё извинение не было для него чем-то значимым, и я вдруг поняла, что не смогу вернуть всё обратно, каким бы искренним оно ни было. — Ты сейчас серьезно? Ты же помнишь, что это парный проект? Ты подставляешь не только меня, но и себя в первую очередь, — попыталась я вновь хоть как-то исправить ситуацию, но голос мой звучал уже не так уверенно. Егор хмыкнул, не проявив ни малейшего интереса к моим словам. — Да лучше уж два получить, чем с тобой работать, — ответил он, его голос звучал с таким отстранённым равнодушием, что стало ясно — он не желает продолжать этот разговор. Я почувствовала, как моё сердце сжалось. Мои попытки, мои извинения, всё это казалось для него пустыми словами. Я не могла поверить, что так всё закончилось. Мои руки невольно зажались в кулаки, а в голове метались мысли, как бы ещё попытаться что-то исправить. — Я настолько ужасна, что ли? — спросила я, не в силах скрыть обиду. Вопрос вырвался сам собой, и я тут же пожалела, что его задала. Он выглядел таким отстранённым, что не было смысла ждать от него сочувствия. Он слегка повернул голову, но не смотрел мне в глаза, как будто не стоило объяснять что-то большее. — О тебе много слухов ходит, и я пытался им не верить, — сказал он, его голос оставался таким же холодным и безразличным. — Дал тебе шанс. Но ты ещё хуже, чем говорят. Каждое его слово пробивалось как нож в грудь. Я почувствовала, как моё лицо стало красным от стыда, как меня снова обрушил поток воспоминаний о том, что всё пошло не так, и это было только моей виной. Мне хотелось сказать что-то, что бы доказать ему обратное, но слова не шли. Я замолчала, пытаясь удержать свои эмоции. — Но я… я извинилась. Мне правда жаль, — проговорила я, голос дрожал от разочарования и отчаяния. — Я была уверена, что в примере нет ошибки, ведь я его много раз проверила. Ты же знаешь, насколько этот проект важен для меня. Я не хотела, чтобы так вышло. — Но так вышло, — ответил он с той же холодной интонацией, что и раньше, и, кажется, его слова в последний раз окончательно отрезали все мосты между нами. Я стояла в полном замешательстве, не зная, что делать дальше. Всё, что мне осталось, — это смотреть, как он уходит, и пытаться удержать слёзы, которые подступили к глазам. — Я ведь правда сожалею… — прошептала я, почти не слышно, но слова не давали покоя, звенели в голове, всё ещё пытаясь пробиться через блоки разочарования и обиды. — Элизовета! — раздался суровый голос матери издалека, и я моментально почувствовала, как сжались плечи. — Ты куда убежала, скажи мне? Ты в своём уме? Почему я должна краснеть, слушая, как мне рассказывают, что моя дочь взяла и не с того не всего растолкала толпу и убежала куда-то? Слова матери звучали громко, но я едва их слушала. В голове стояла только одна фраза, которая не покидала меня с тех пор, как Егор сказал её. «Ты ещё хуже, чем говорят.» Мне хотелось выкричать все свои эмоции, вырваться, но вместо этого я просто вытерла подступившие слёзы и поспешила шагать в сторону матери. Я знала, что она будет меня отчитывать, что будет меня контролировать, но сейчас это казалось мне почти неважным. Мать продолжала говорить что-то о том, как мне нужно следить за своим поведением, как нельзя так вести себя на общественных мероприятиях. Я уже не слушала, не могла понять, о чём она говорит. В моей голове эхом звучали слова Егора, и я не могла избавиться от ощущения, что это был не просто случайный случай. Всё в моей жизни, кажется, всегда шло не так, как хотелось. Я почувствовала, как сердце бьётся с каждым шагом. Мать пыталась мне что-то объяснить, но я её не слышала. Всё, что было важно, — это понимание того, что я снова ошиблась.