Моя судьба зависит...

      Небытие похоже на море. Ши Уду медленно погружался в тёмную пучину. Звуки замолчали, свет померк, исчезло ощущение собственного тела, а вместе с ним исчезла и боль. Бесконечное море поглощало его, забирая чувства, желания, мысли, но взамен даря покой. Ши Уду перестал сопротивляться. Лучше позволить себе падать, а потом лечь на дно, чтобы водоросли оплели его тело. Там, в глубине, нет боли, гнева, забот и страданий.       Ши Уду закрыл глаза, наслаждаясь долгожданным покоем. С ранних лет на его плечах лежал тяжёлый груз ответственности. Он никому не показывал этого, но Повелитель Вод очень устал. Теперь же он падал куда-то за пределы жизни и, наконец, получил возможность ни о чём не думать и ничего не чувствовать. Ни страха, ни досады от проигрыша, ни вины…       Бесконечное море небытия шептало ему: «На дне тихо и тепло. Спокойно. Никто не потревожит тебя. Боли больше не будет». И Ши Уду не сопротивлялся. Наверное, что-то такое чувствуют утопленники, когда, истратив последние крохи сил, перестают бороться. Это ведь так легко, сдаться…       Падение вдруг замедлилось. Мысли, которые почти растворились в морской воде, снова обрели ясность. Ши Уду уже начал терять свою личность, забывать свою жизнь, но одно стремление всё ещё горело в нём. Он ни за что не хотел сдаваться. Ши Уду ведь не проиграл. Он ушёл непобеждённым, не дал убийце удовлетворения, на которое тот надеялся. Разве может он сдаться, продолжить падение? Разве может оставить Цинсюаня одного в жестоком мире?!       Цинсюань!       Это имя разорвало тишину, пронзило вечную тьму ярким лучом света. Ши Уду не может умереть, не имеет права согласиться на покой!       Повелитель Вод барахтался, но воды небытия, что казались ласковыми, вдруг превратились в оковы. Бесконечное море не желало его отпускать, но даже сама смерть не способна посоревноваться с Ши Уду в упрямстве. Он рвался к поверхности, туда, где ещё теплился свет.       «Я должен всё исправить», эта мысль билась в голове, заставляя сопротивляться падению. Как всё исправить, Ши Уду не знал. Но он должен попытаться.       Свет стал заметно ярче, а ещё вернулась боль. Она расходилась волнами от предплечий, хлынула вниз от шеи. В груди две волны столкнулись, сжимая лёгкие, не позволяя сделать вдох. И если прежде Ши Уду не чувствовал своего тела, и казалось, что дышать ему не нужно, то сейчас воздух стал необходим. Он рвался к поверхности, но когда, наконец, вынырнул, вдохнуть не смог.       Лёгкие горели, но протолкнуть в них воздух не получалось, горло сжало спазмом. Ши Уду инстинктивно потянулся к шее. Именно здесь концентрировалась боль. Когда его голова отделилась от тела с отвратительным звуком, когда кровь хлынула из рваной раны, боль была такой же невыносимой…       Ши Уду почувствовал, как горячая капля потекла вниз по шее. Он расцарапал себе кожу в кровь… Если он способен истекать кровью, значит, он всё ещё жив. Если способен ранить себя, значит, руки на месте… Воздух со свистом прорвался сквозь сжатые зубы и, наконец, хлынул в лёгкие.       Ши Уду резко распахнул глаза. В первое мгновение ему показалось, что он и правда находится в море. Но постепенно зрение прояснилось, и Ши Уду понял, что над ним колышется от сквозняка светло-синий полог кровати. Повелитель Вод пошевелился, возвращая контроль над телом. Он и правда лежал в мягкой постели, подушка отчего-то была влажной, но сейчас его это мало заботило.       Ши Уду сел и отодвинул полог. Комнату, в которой он находился, нельзя было назвать ни роскошной, ни бедной. Похоже на зажиточный городской дом. Вот только, что это за дом, и как Ши Уду сюда попал? И где Цинсюань?!       Повелитель Вод вскочил, намереваясь бежать искать брата, но сделал лишь пару шагов и пошатнулся. Голова кружилась, в ушах стоял звон. Ши Уду прислонился к столбику кровати. Комната, которая отчего-то казалась смутно знакомой, кружилась перед глазами. У него всё ещё болели предплечья и шея. Ши Уду не удержался и посмотрел на свои руки, чтобы убедиться, что они и правда не оторваны.       Но хоть руки были на месте, с ними определённо что-то было не так. Ши Уду не мог понять, что именно кажется ему таким странным. Он уже почти ухватил ускользающую мысль… Но тут взгляд зацепился за рукава. Синее ханьфу с узором более тёмного оттенка… Эти аккуратные стежки Ши Уду узнал бы и через тысячу лет. Потому что это ханьфу — последняя вещь, сшитая его матерью!       Их семья до определённого момента не испытывала недостатка в деньгах, но матушка часто шила одежду сама, ей это нравилось. И муж, и сыновья ценили каждый её подарок. Цинсюань как-то проплакал целый день, обнаружив, что вырос из любимых сапожек с яркой вышивкой, сделанной руками матери. Синее ханьфу она шила, когда уже была больна. Ши Уду носил его очень долго, но в конце концов, пришлось перешить любимое ханьфу на Цинсюаня. Тогда они уже остались сиротами, и им едва хватало денег даже на еду. Когда Цинсюань вырос, Ши Уду не выбросил ханьфу, а бережно хранил, как память о матушке. И как это ханьфу вдруг оказалось на нём?       Недоумённо разглядывая узор на рукавах, Ши Уду осознал вдруг, что не так с его руками. Они слишком маленькие и худые. Догадка, пронзившая разум, была слишком невероятной. Ши Уду метнулся к столу, на котором заметил блюдо с фруктами, одним движением смахнул на пол персики и виноград. В металлическом блюде отразилось его лицо. То есть лицо юноши не старше шестнадцати лет, которым Повелитель Вод перестал быть давным-давно.       Ши Уду поднял взгляд от блюда и уже внимательнее осмотрел комнату, в которой находился. Она сразу показалась ему знакомой, и не зря. Это ведь его спальня в родительском доме! Неужели… он действительно получил шанс всё исправить?       Не обращая внимания на головокружение, Ши Уду распахнул дверь и, прыгая через ступеньки, побежал вниз по лестнице. Он узнавал этот дом, воспоминания, поблёкшие за сотни лет, вмиг стали отчётливыми и яркими. Ши Уду помнил этот коридор, дверь комнаты Цинсюаня, помнил лестницу, третья ступенька которой скрипит, помнил уютную гостиную…       Ши Уду остановился на пороге, как вкопанный. В его воспоминаниях эта комната выглядела совсем не так. Сейчас всё вокруг было убрано белой тканью, что могло означать лишь одно: в доме траур. У Ши Уду подкосились колени, и он едва удержался на ногах, пришлось схватиться за стену.       Только что сердце Повелителя Вод переполнял восторг. Он позволил себе надеяться, и теперь осознал, насколько это опасное чувство. Когда надежда разбивается, её осколки больно ранят. Траурное убранство означает, что он вернулся слишком поздно.       — Молодой господин.       Ши Уду медленно обернулся. Перед ним стояла женщина. Совсем недавно Ши Уду и не узнал бы её, но сейчас воспоминания юности одно за другим покидали дальний уголок памяти, из полузабытого прошлого становясь реальностью. Перед ним стояла служанка, что когда-то работала в доме семьи Ши.       — Барышня* опять отказалась от еды. С тех пор, как похоронили госпожу, она не выходит из своей комнаты и почти не ест. Я опасаюсь за её здоровье.       Глаза женщины блестели от слёз, она действительно беспокоилась о Цинсюане и скорбела о госпоже Ши… Именно за слова о матери зацепился разум Ши Уду. Служанка упомянула похороны госпожи. Только госпожи.       — Сколько дней прошло с похорон? — спросил Ши Уду.       Он понимал, насколько странно звучит этот вопрос, но разве убитый горем сын не имеет права на небольшие странности?       — Сегодня четвёртый день, — ответила женщина.       Ей казалось, что в молодом господине что-то неуловимо изменилось, но додумать эту мысль она не успела, потому что Ши Уду вдруг сорвался с места и побежал к отцовскому кабинету так быстро, будто за ним демоны гнались.       — Молодой господин? — нерешительно позвала служанка.       Ши Уду даже не обернулся. В этот момент его заботило лишь то, что слабое, лишённое духовной силы юное тело не способно бежать быстрее. Сегодня четвёртый день после похорон матушки, судя по освещению, позднее утро. Он ещё может успеть.       Ши Уду не стал стучаться, просто с разбега выбил дверь плечом. В прошлой жизни он долго сомневался прежде, чем сделать это, сидел под дверью до ночи прежде, чем зайти и увидеть… На этот раз ноги всё-таки подвели Ши Уду, и он упал на колени. Тело его отца висело на белой шёлковой ленте, привязанной к потолочной балке.       Ши Уду не успел его спасти. Не успел. Не смог. Если бы он меньше времени потратил на то, чтобы прийти в себя… если бы сразу бросился в кабинет… Поток его мыслей прервал пронзительный женский крик.       — Господин! На кого же вы оставили детей?       Голос служанки привёл Ши Уду в чувство. В прошлой жизни он тоже кричал от ужаса, и хоть сейчас крик рвался из горла, Ши Уду не издал ни звука. Молча, он забрался на стол, отвязал ленту и подхватил мёртвое тело. Отчего-то руки ослабели, и Ши Уду сам осел на пол, держа отца в объятиях.       — На кого же вы оставили детей? — продолжала надрываться служанка.       В душе Ши Уду медленно поднимался гнев, но не слабая женщина его вызвала. Многие годы Повелитель Вод старался быть почтительным сыном и даже в мыслях не позволял себе сказать что-то плохое об отце. Но из всех чувств, что Ши Уду испытывал к нему, самым сильным всё равно оставалась обида.       Отец выбрал лёгкий путь. Мужчина должен защищать свою женщину, быть для неё опорой, но в семье Ши матушка всегда была опорой отца. Он не смог жить без неё в этом мире. Существовала и другая причина, которую Ши Уду в прошлой жизни понял, когда разбирал бумаги в кабинете. У отца были долги, он понимал, что скоро потеряет всё… И просто ушёл. Он оставил Ши Уду, юношу шестнадцати лет, один-на-один с проблемами, которые и взрослым решить не по силам. Он бросил сыновей в том жестоком мире, из которого сам сбежал.       По щекам Ши Уду беззвучно струились слёзы. Несмотря на гнев, его скорбь была глубока, словно море. Сотни лет назад он пережил смерть родителей, и ему казалось, что время стёрло всю боль. Но разве такая рана способна затянуться? Плечи Ши Уду тряслись от сухих рыданий. Ещё немного, и внутренний барьер сломается, ещё немного, и Повелитель Вод заплачет в голос…       — Папа?       Ши Уду поднял голову. За плечом стоящей на коленях служанки он увидел ребёнка. Его лицо было бледным, как у маленького демона, только опухшие от слёз веки выделялись неестественной краснотой.       — Цинсюань…       В той жизни, что оборвалась, Ши Уду в последний раз видел Цинсюаня прикованным к стене цепями, отчаявшимся и сломленным. Сейчас Цинсюань тоже сломлен. Ши Уду снова не смог его защитить.       — Папа!       Понимание происходящего настигло Цинсюаня, его черты исказились ужасом, который вообще не должен отражаться на лице девятилетнего ребёнка.       — Уведи её! — приказал Ши Уду служанке.       Женщина поняла не с первого раза, пришлось повысить голос.       — Уведи её, сейчас же!       Словно очнувшись, служанка вскочила и потащила Цинсюаня прочь.       — Не смотрите, не смотрите, юная барышня!       Цинсюань пошёл с ней, казалось, он оцепенел от горя, но скоро до ушей Ши Уду донёсся крик. Он совсем не был похож на голос человеческого дитя, скорее на вой маленького зверька над растерзанной псами стаей.       — Мама! Папа!       Ши Уду зажмурился, стиснул зубы так сильно, что челюсть свело. Может быть, это ад? Наказание за его преступления?       — Я ничего не могу изменить…       «Моя судьба зависит от меня, а не от воли Небес!», кричал он в лицо демону на пороге смерти. Неужели, он бессилен перед судьбой?       Где-то наверху заходился криком Цинсюань. Слёзы Ши Уду тихо капали на застывшее в посмертном спокойствии лицо его отца.

***

      — Цинсюань! Я знаю, что ты там, выходи!       Ши Уду снова постучал и снова не дождался ответа.       — Сегодня похороны, ты не можешь не проститься с отцом!       Ши Уду понимал, почему Цинсюань не хочет покидать свою спальню. За порогом реальность настигнет его, а пока он прячется в собственном мирке, можно не верить в смерть родителей. Ши Уду больше всего на свете хотел бы навсегда оставить Цинсюаня в счастливой иллюзии, оградить от всего мира… Но теперь он, как никогда ясно, понимал, что это невозможно.       — Я вхожу, — предупредил Ши Уду прежде, чем толкнуть дверь.       Окна были плотно закрыты, в комнате царил полумрак. Когда глаза привыкли к неясному освещению, Ши Уду увидел на кровати под одеялом дрожащий комочек. Сердце сжалось от невыносимой боли.       Ши Уду помнил, как в прошлой жизни силой вытащил Цинсюаня из постели, ещё и оплеух надавал.       — Ты опозоришь семью, если не пойдёшь! — кричал он на брата.       Ши Уду требовал, чтобы Цинсюань взял себя в руки… Вот только правда в том, что он сам был на пределе. Готовый сломаться, он вымещал гнев на беззащитном существе. Ши Уду потом было стыдно, но он так и не извинился, боясь потерять лицо. Но больше он не поступит подобным образом. Даже если жизнь и смерть изменить нельзя, есть вещи, которые ему подвластны.       Ши Уду снял обувь, откинул край одеяла и лёг рядом с Цинсюанем. Сначала младший брат испуганно замер, опасаясь, не без оснований, что его будут бранить или тягать за уши, но постепенно расслабился. Он прижался к Ши Уду, свернулся клубочком у него под боком, словно маленький котёнок. Одежда на груди Ши Уду тут же пропиталась влагой.       Некоторое время Цинсюань плакал беззвучно, но в объятиях родного человека сложно сохранять хотя бы крупицы самообладания, и вскоре он разрыдался. В последние дни Цинсюань так много плакал, что охрип, и его голос звучал как стенания неупокоенной души.       — Почему?.. — лишь это слово Ши Уду смог разобрать среди беспорядочного лепета.       Почему судьба распорядилась именно так? Цинсюань сетовал на судьбу, а не на людей. Ши Уду не позволил и никогда не позволит ему узнать, как умер их отец. Все уверены, что у господина Ши случился сердечный приступ, а той служанке, что видела его повешенным, Ши Уду щедро заплатил за молчание.       — Я хочу к маме и папе! — кричал Цинсюань. — Хочу к маме и папе!       Что мог сказать ему Ши Уду? Как обнадёжить? Цинсюань уже достаточно взрослый, чтобы понимать, что такое смерть, но слишком маленький, чтобы принять смерть родителей. Ши Уду обнял его крепче, прижался губами к холодному лбу. Это всё, что он способен сделать для Цинсюаня.       — Прости… — против его собственной воли произнесли губы.       Цинсюань на секунду перестал плакать и разомкнул припухшие веки.       — Дагэ ни в чём не виноват.       — Я не смог тебя защитить, — сказал Ши Уду.       Пусть Цинсюань не понимает, но Ши Уду виноват перед ним. Он сделал недостаточно и в этой жизни, и в предыдущей. Он сделал недостаточно. Он плохо старался. Он позволил всем тем ужасам произойти в Цинсюанем. Он не смог изменить судьбу.       — Дагэ…       Цинсюань явно был ошарашен, но удивление не могло надолго отвлечь его от боли, разрывающей нежное сердце.       — Я хочу к маме и папе!       Ши Уду прикусил губу до крови. Если он заплачет сейчас, Цинсюаня уже точно не получится успокоить. Ши Уду позволил себе несколько минут скорби над телом отца, этого хватит, он должен держать себя в руках ради младшего брата. Но ведь в душе он плакал так же горько, как и Цинсюань, испытывал ту же боль и страх. Его страх был даже сильнее, потому что Ши Уду знал, что ждёт их впереди.       — Цинсюань, посмотри на меня.       Младший брат поднял голову, заплаканные глаза блестели в темноте, губы жалобно искривились. Образ маленького Цинсюаня в сознании Ши Уду наложился на свежие воспоминания о Цинсюане взрослом, что бился в цепях и умолял о пощаде… не для себя, для старшего брата.       — Если ты не хочешь идти, можешь остаться.       Ши Уду сам с трудом верил, что говорит это. Для него всегда не было ничего важнее сохранения лица. Если дочь семьи Ши не придёт на похороны отца, что подумают люди? Ши Уду ещё не бессмертный небожитель, чтобы пренебрегать мнением окружающих. Но в этот момент он вдруг понял, что ему плевать. Если для Цинсюаня пережить вторые похороны за несколько дней слишком сложно, он не станет его заставлять. Цинсюань шмыгнул носом и неожиданно произнёс:       — Не хочу, чтобы ты был там один.       Сердце вдруг словно пронзило иглой, а потом затопило волной тепла. Ши Уду погладил брата по голове, в этот простой жест вложив всю нежность, которую годами не позволял себе проявлять.       — Тогда вставай.       Он помог Цинсюаню выбраться из постели, открыл окна, впуская в комнату солнце и свежий воздух.       — Сморкайся, — Ши Уду поднёс к лицу Цинсюаня свой носовой платок. — Молодец. Теперь я причешу тебя и одену.       Прошли сотни лет с тех пор, как он расчёсывал волосы младшего брата, но оказалось, что руки всё помнят.       Дети семьи Ши появились на похоронах отца вместе. Ши Уду всё время держал брата за руку, и лишь благодаря тёплой ладошке Цинсюаня мог сохранять самообладание. Цинсюань не дал ему уйти в небытие, вытянул обратно в жизнь, и ради Цинсюаня Ши Уду будет жить дальше. Он обязан жить дальше.       Преклонив колени перед могилами своих родителей, Ши Уду оставался безмолвным, но внутри себя дал клятву: «Я смогу его защитить. У меня хватит сил. Даже если мне снова придётся… Я сделаю это! Хоть тысячу раз!»       Цинсюань, конечно, не выдержал и заплакал. Вокруг столпились скорбящие родственники, друзья и соседи. Ши Уду окинул толпу холодным взглядом. Вот эти лица он бы предпочёл ещё триста лет не видеть. Двоюродная тётка, старая, жадная курица. У Ши Уду не было доказательств, но он был уверен, что в прошлой жизни она стащила драгоценности матушки. Ничего, на этот раз он всё спрятал, пусть гадина кровью плюётся от досады над пустой шкатулкой. Деловой партнёр отца, лживая сволочь. В прошлой жизни уговорил шестнадцатилетнего Ши Уду продать отцовскую долю за бесценок. С каким удовольствием Ши Уду взял бы лопату у могильщика и избил до полусмерти тех, кто наигранно плачет без слёз, про себя подсчитывая наследство! Обойдутся, стервятники!       По возращении домой, Ши Уду не бросился сразу заниматься делами. Сейчас он нужен Цинсюаню. Младший брат плакал у него на плече, пока не заснул. Хотя сном это сложно назвать, скорее, измученный разум взял передышку. Ши Уду заботливо укрыл Цинсюаня одеялом и пошёл в отцовский кабинет. В прошлой жизни, оказавшись здесь и заперев дверь, Ши Уду воспользовался одиночеством, чтобы выплакаться, а теперь просто посидел несколько минут в тишине, глядя на потолочную балку. Но бумаги сами себя не разберут.       Ши Уду было не в пример легче, чем в прошлый раз, он уже знал, где что лежит и куда отец запрятал те документы, на которые не хотел смотреть. Разложив перед собой бумаги, Ши Уду принялся считать. Это всегда хорошо ему удавалось, привычное занятие помогло очистить мысли и успокоиться. Он прикинул, сколько в действительности стоит доля отца в торговом деле, сколько можно выручить за дом и землю. В прошлой жизни Ши Уду до последнего стремился сохранить поместье Ши, но в конечном итоге ему всё равно это не удалось. Ши Уду, проживший три сотни лет, прошедший через смерть, не понимал прежнего себя. Воспоминания о счастье хранятся в сердце, а дом — это просто дом. Здесь повесился отец, здесь умерла от болезни мать. Здесь девять лет назад божок-пустослов предсказал Цинсюаню ужасный конец. Ши Уду хотел бы поскорее избавиться от этого дома.       Закончив с самыми неотложными делами, Ши Уду откинулся на спинку стула и устало потёр виски. Надо сходить проверить, как там Цинсюань, потом вызвать управляющего, обсудить продажу поместья, рассчитаться со слугами… Голова заболела сильнее.       Осторожно заглянув в комнату младшего брата, Ши Уду убедился, что он ещё спит. А потом ноги будто сами понесли Ши Уду в пустующие покои родителей. Здесь всё было по-прежнему, даже недошитая детская рубашка лежала в корзинке со швейными принадлежностями. Госпожа Ши до последних дней не бросала любимое дело.       Когда Ши Уду в последний раз видел мать живой, она полулежала на кровати и читала Цинсюаню вслух. Правда, закончить сказку не удалось, матушку замучил кашель. Ши Уду тогда взял у неё книгу и продолжил читать. Слушая его голос, Цинсюань заснул в объятиях матери, она поцеловала его, а потом Ши Уду взял младшего брата на руки, чтобы отнести в спальню.       — Ложитесь пораньше, — шёпотом сказал он матушке. — Вам нужно беречь себя, чтобы поскорее выздороветь.       — Я буду очень стараться.       Её бледные губы изогнулись в улыбке. Ши Уду тогда не знал, что видит улыбку матери в последний раз. Он всегда спал чутко и даже из своей комнаты сквозь сон слышал, как она кашляет, и как отец ходит из угла в угол в кабинете. А потом матушка перестала кашлять. Утром все проснулись от крика служанки, что принесла ей лекарство. Госпожа Ши умерла во сне. «Ей больше не больно», подумал Ши Уду, когда увидел её спокойное лицо. Жаль в новой жизни ему не удалось увидеть матушку, даже в гробу, не удалось попрощаться.       Не позволяя себе надолго предаться скорби, Ши Уду вернулся к делам. В прошлой жизни многие, пользуясь неопытностью Ши Уду, отхватили по жирному куску наследства, но теперь алчные родственнички, надеясь сорвать мягкую хурму, обломали зубы об камень. Двоюродная тётка ходила вся зелёная от злости, Ши Уду даже стало интересно, не треснет ли её заплывшее жиром лицо. Когда она, вытирая краешком рукава сухие глаза, попросила какую-нибудь вещь на память о «любимой кузине» Ши Уду дал ей носовой платочек и с интересом наблюдал за реакцией. Тётка позеленела ещё на пару оттенков.       Деловой партнёр господина Ши тоже приобрёл необычный цвет лица, когда на переговорах вместо растерянного подростка столкнулся с богом торговли.       — Мы с твоим несчастным отцом были друзьями с юности, — так он начал беседу, пригласив Ши Уду к себе.       Ши Уду едва удалось сохранить на лице подобающее выражение.       — Я сам чуть не умер от горя…       «А когда деньги его присваивал, почему не помер?»       — Я слышал, ты продаёшь поместье, значит, и долю отца в торговом деле, наверное, захочешь продать?       «А ты быстро перешёл к главному, неймётся, да?»       — Как насчёт вот такой суммы…       Ши Уду позволил себе улыбнуться. И это была не вежливая улыбка наивного юноши, а жестокая и пугающая улыбка Водяного Самодура. «Ты разговариваешь с богом торговли, идиот!»       Ши Уду вытряс из него всё до гроша, что причиталось им с Цинсюанем. В этой жизни младшему брату не придётся донашивать одежду за старшим.

***

      В последнюю ночь дома Ши Уду долго не спалось. Все слуги уже покинули поместье, часть вещей была распродана, и вокруг царила непривычная пустота. Пустоту в собственном сердце он собирался заполнить проверенным за сотни лет способом. Жаль только, друзей рядом нет…       Ши Уду взял кувшин выдержанного вина из отцовских запасов и расположился в гостиной, собираясь распить его в одиночестве. Первую чарку он вылил на пол, отдавая дань памяти умершим. Следующую выпил залпом и слишком поздно осознал, что его тело сейчас слишком юное, непривычное к крепкому алкоголю. Вино обожгло горло, и Повелитель Вод закашлялся. Ни духовной силы, ни выносливости… И почему он переродился именно сейчас?       — Может, всё это сон? — пробормотал Ши Уду. — Или, наоборот, прошлая жизнь была сном?       Сон, в конце обернувшийся кошмаром… Ши Уду помнил, как горели демоническим огнём золотые глаза Черновода, как кровь хлестала из ран, и боль волнами заливала всё тело. Он невольно бросил взгляд вниз, на свои руки, а потом потянулся к шее. Ногти впились кожу, но этого оказалось мало. Почему-то вдруг стало трудно дышать, Ши Уду царапал себе горло.       — Дагэ?       Голос Цинсюаня пробудил его от кошмара наяву. Ши Уду через силу сделал вдох.       — Почему ты не спишь?       Цинсюань пожал плечами. Ши Уду не стал прогонять его, позволил тихо сидеть рядом. В последнее время Цинсюань стал чаще выходить из своей комнаты, и хоть каждое утро его глаза были красными от слёз, Ши Уду чувствовал, что постепенно он собирает своё сердце по кусочкам.       Цинсюань понюхал вино и скривился.       — Не понимаю, как взрослые это пьют.       Ши Уду хохотнул. Вино достаточно затуманило разум, чтобы он впервые с момента перерождения засмеялся. Цинсюань, не понимая причины внезапного веселья, сердито нахмурился. Неужели, через пару сотен лет он будет лучше всех в Небесной Столице разбираться в сортах вина?       Ши Уду обнял младшего брата, возможно даже слишком крепко, причиняя лёгкую боль, но Цинсюань не жаловался. Старший брат вдруг сделался таким ласковым и добрым, Цинсюань боялся упустить хотя бы мгновение. А Ши Уду, которому вино ударило в голову, отстранённо думал о том, что в прошлой жизни упустил слишком многое. Цинсюань скоро вырастет, и просто так прижать его к себе будет уже неловко.       — Дагэ, — позвал Цинсюань.       Его голос, спокойный минуту назад, вдруг задрожал, а глаза снова наполнились слезами.       — Ты ведь не оставишь меня?       Мама и папа ушли, в этом мире у Цинсюаня остался лишь старший брат. Если и он уйдёт…       — Не бросай меня! Не бросай, не бросай!       Цинсюань надрывался от плача, сжимая Ши Уду слабыми ручками. А Ши Уду на этот раз не плакал. Больше он не может себе этого позволить.       — Никогда.       «Я никогда не оставлю тебя… И не позволю нашим жизням закончиться так, как предначертано судьбой».       Цинсюань намертво вцепился в одежду старшего брата. Он не может остаться один, он умрёт, если останется один! Так Цинсюань и заснул, выплакав все слёзы в объятиях дагэ.       На следующее утро братья Ши покинули родной дом. В этой жизни они уходили, хоть и налегке, но с большой суммой денег. Страх, что Ши Уду испытывал прежде, превратился в спокойную уверенность. Он знал, что нужно делать. Если бы ещё голова не болела после вина… Опьянение как будто ещё не прошло окончательно, иначе Ши Уду не мог объяснить свой порыв, когда при виде храма остановился и сказал:       — Помолимся о хорошей дороге.       — Разве богам войны молятся о хорошей дороге? — с сомнением произнёс Цинсюань.       — Мы должны быть сильными в пути, разве нет? К кому нам обращаться, если не к генералу Мингуану?       На самом деле Ши Уду просто захотелось позабавиться, ведь в прошлой жизни он так любил подшучивать над лучшим другом. Он даже на благовония согласен раскошелиться.       — Почему ты купил только одну палочку благовоний? — Цинсюань всё не унимался.       — Потому что нам нужно экономить деньги.       «Хватит с него и одной», добавил Ши Уду про себя, бросив взгляд на статую Пэй Мина, имеющую мало сходства с оригиналом. Единственную палочку благовоний Ши Уду передал брату, и Цинсюань со всем почтением сделал подношение богу, а потом преклонил колени и сложил руки в молитвенном жесте. Ши Уду, мысленно усмехнувшись, последовал его примеру. Конечно, у него не было иллюзий насчёт того, что Пэй-сюн услышит его голос среди множества голосов своих последователей. Но всё же Ши Уду произнёс короткую «молитву».       «Твоя бывшая любовница натворит бед. Лучше найти её сейчас, пока она не осквернила по-всякому твою божественную статую. У твоего подручного есть большая проблема, требующая решения, займись этим лично, а то у вас обоих будут неприятности. И через несколько лет приготовься встречать меня лучшим вином».       — О чём ты попросил? — поинтересовался Цинсюань, когда братья покинули храм.       — Я попросил, чтобы ты рос большим и сильным, как бог войны, — ответил Ши Уду.       — Я обязательно вырасту сильным, чтобы помогать тебе и защищать тебя!       Ши Уду не удержался от улыбки.       — Это моя задача — защищать тебя. И я её выполню. …Что бы не пришлось для этого сделать, чьей бы жизнью не пришлось пожертвовать. В глазах молодого господина Ши разлился холодный океан. Таким в прошлой жизни был взгляд Водяного Самодура.