Позади крутой поворот

      Пани Мюллерова неторопливо разливала чай по чашкам, тихо напевая себе под нос неразборчивую песенку. В глубине души она сильно переживала за племянника, ведь с утра его так и не обнаружила. Пани Мюллерова предполагала, что он пошёл на работу в трактир, а она просто крепко спала и поэтому не пересеклась с ним. За столом внезапно обнаружился мужчина в военной форме, очевидно, майор. Игриво взглянув на пани Мюллерову, он аккуратно приглаживал пальцами кончики своих седых, пышных усов. Это был явно не чех, так как форма на нём была немецкая. — О, милая фрау! Я рад встретить вас снова! Спустя столько лет... — восторженно молвил немец, явно радуясь этой встрече. Только пани Мюллерова этому визиту совершенно не обрадовалась. — Вы кто? Вам что надо? — спросила она сурово, подвязав ленты чепца. Приличия обязывали покрывать голову перед незнакомыми мужчинами, хотя в образ благочестивой вдовы бойкая пани Францишка Мюллерова давно не вписывалась. — Если хотите снять у меня комнату, то я не возражаю. На первом этаже есть целых три комнаты... Тут она осеклась, поглядев на роскошную форму немца. Коль уж он носил чин майора, то наверняка был очень богат. Военная элита обыкновенно не стучится к одинокой вдове. Да и таких седых пышных усов в своём окружении она не помнила. Они знакомы? Она не помнила. Да будет проклята эта седина в её скромно прикрытых кудрях! А ведь ей и пятидесяти ещё не было. «Наверное, я до срока стала старой, да только в этом нет моей вины...» — Нет, сударь, вам нужна не комнатка в пансионе на Старофонарской. Вам нужна квартира, да чтобы с комнатой для прислуги, — молвила пани Мюллерова, продолжая разливать чай. — Милая, разве ты не помнишь свою первую любовь?! — ошарашенно вопросил немецкий майор, аж подпрыгнув на стуле. — Это же я, Хегвик! Пауль-Роберт-Хегвик фон Фишер, разве ты уже позабыла меня? Ох, ох, ох… Как тебе не стыдно! — притворно игриво молвил он и подошёл к ней. — Простите, но вы, должно быть, меня с кем-то перепутали, — начала возражать пани Мюллерова. Гостя она начала побаиваться. — В моём окружении никогда не было военных, а уж тем более немцев. Значит, это не проблемы с памятью. С её рассудком всё в порядке. Эти пышные усы она бы непременно запомнила, а пышное имя — вряд ли. Чехи всегда носили имена простые, имя собственное и отцовское. а в случае замужества — имя мужа. Немцы же обожали длинные имена, непременно с огрызком «фон» и перечнем всех родов. Даже неё милый покойный муж, пан Мюллер, не был так напыщен, как эти немецкие павлины. — Уходите, сударь. Если вам не нужно жилище, то попрошу вас удалиться. Удалитесь, ради всего святого, — пани Мюллерова пыталась говорить ровно, но чувство уверенности понемногу покидало её. Немец, как будто проигнорировав её просьбу, нежно обхватил талию пани Мюллеровой, словно бы желал поскорее овладеть её телом. Его мерзкие морщинистые руки стали медленно блуждать по её телу, и майор, ничего не стесняясь, запустил их под её домашнее платье. Пани Мюллерова вскрикнула и хотела было огреть негодяя смачной пощёчиной, но тот, словно предвидев это, перехватил её руку в свою. — Ну чего ты такая недотрога? Фридхен, любимая, разве ты уже забыла, как я тебе дарил цветы? — возмущённо выдохнул он. — Вспомни же! Нам было по семнадцать лет! На счастье, под рукой пани Мюллеровой оказался кухонный нож, которым она нарезала хлеб. Если уж действовать, то действовать наверняка. Пани Мюллерова перехватила нож и чиркнула им немца по груди, но только потом поняла, что его это не остановило. Но момент она сумела уличить, вынырнула из-под его руки и бросилась в коридор. Едва успела она выбежать из дома, попутно прихватив с собою пистолет покойного мужа, как врезалась в Штирлица, который уже готов был войти в дом. ***       Штирлиц сначала не понял, почему пани Мюллерова выбежала в одном домашнем платье и с пистолетом в руке. Но когда из дома выбежал грузный седой немец в форме, размышлять стало некогда. Штирлиц выхватил из рук пани Мюллеровой пистолет, взвёл курок и направил дуло на немца. — Проваливай, — процедил он холодно. — Натягивай свои галифе и проваливай. Немец, совершенно ошарашенный, даже не шевельнулся. — Проваливай, ублюдок... — Штирлиц уже держал палец на спуске, а голос его превратился в зловещий шёпот. — Убирайся.. — А ты ещё кто такой?! — возмущённо вскрикнул немец, но всё же невольно вскинул руки в жесте «капитулирую». — Это не слишком важно, сударь. А вот кто вы такой, уже вызывает некоторые вопросы, — переиначил его вопрос Штирлиц, не убирая пальца со спуска. — А впрочем… Мне кажется, это тоже неважно. Но не успел он собраться с мыслями, как почувствовал, что палец со спуска соскользнул. На миг его оглушило, в руку словно ударил ток. Отдача от пистолета. Рука соскользнула… О, проклятье… Штирлиц почувствовал на щеке и лбу что-то горячее, прикоснулся свободной рукой, отнял её и увидел, что пальцы окрасились в красный. Кровь. Оглушение прошло, и он снова услышал тишину улицы, встревоженный вздох пани Мюллеровой. Он увидел лежащий на камнях мостовой труп. Голова была прострелена контрольным выстрелом, камни уже окрасились в бурый, лужа собралась под виском. — Племяш, что ты натворил? — право же, самым громким здесь был звук выстрела. Пани Мюллерова говорила почти беззвучно, но её Штирлиц услышал. Обернуться он не мог, его как приколотило. Он теперь чувствовал брызги крови на лице и одежде. Их видно, он весь запятнан. Кто же думал, что выстрел будет таким неаккуратным? Обычно Штирлиц стрелял филигранно, чтобы маленькое отверстие осталось. Или, быть может, дело в патронах? Возможно, нужно будет потом посмотреть. Он увидел, как пани Мюллерова подбежала к нему, и невольно отшатнулся. — Эй, ты что, полегче… — попыталась она привести его в чувство, но вместо ответа Штирлиц бросился в дом и заперся у себя в комнате.       Взгляд его забегал по сторонам, дыхание стремительно участилось, а сердцебиение усиливалось с каждой новой секундой. Он не хотел убивать этого незнакомца, а лишь пригрозить ему пистолетом, но получилось совсем не то, что он задумал в принципе. «Неужели я становлюсь похожим на Швейка... — панически пронеслось в мыслях у Штирлица, и он ощутил, как теряет сознание. — Я превращаюсь в тень Йозефа Швейка. Выходит, что даже в своё отсутствие он способен свести с ума любого, в том числе и меня» Упав на ковёр, Штирлиц стал осознавать тот факт, что Швейк, вероятно, начал им овладевать. Зря, зря, зря пани Мюллерова поселила его в этой проклятой комнате. Зря он носил вещи пропавшего безумца. Неужели его ждёт та же участь, что и патера Каца? Если так, то... Будь что будет. — Племяш, выходи! — негромко закричала пани Мюллерова, настойчиво тарабаня в дверь его комнаты. Нет, лучше не выходить. Положение совершенно безвыходное. Им овладел дух Швейка. Он совершил убийство, а ведь это вышло случайно. Совершенно случайно. — Я знаю, как вытащить тебя из глубокого колодца, — спокойно молвила она, чем вынудила Штирлица отворить дверь. — Из какого ещё колодца? — непонимающе спросил он. — Вернее, твоего безвыходного положения, если выразиться прямым текстом. Недоверительно поглядывая на пани Мюллерову, Штирлиц вышел из комнаты, после чего грозно уставился на пожилую даму. Он боялся, что она может вызвать полицию, хотя учитывая все те ситуации, когда он спасал её от полиции и даже стремительно доказывал её невиновность, когда её подозревали в соучастии со Швейком, предательство со стороны пани Мюллеровой было маловероятно. — Вот что, племяш, дабы не носить тебе передачки в тюрьму, когда к нам заявится полиция, предлагаю сообщить им о том, что данное убийство совершил непосредственно сам Йозеф Швейк, — с неприкрытым восторгом заявила о своём плане пани Мюллерова, наверно гордясь своим умом и сообразительностью. — Но на моём пистолете были отпечатки пальцев, — парировал Штирлиц, осознавая весь абсурд этого плана. — Меня в два счёта обнаружат. — Не беспокойся, племяш! — по-генеральски воскликнула пани Мюллерова. — Мы добудем отпечатки пальцев пана Швейка с какого-нибудь предмета и оставим их на пистолете. — Гениально, тётушка… — прошептал Штирлиц едва слышно. — Никуда не уходи, я сейчас… И он снова запер дверь. Нужно было срочно избавиться от одежды, забрызганной кровью. Сжечь можно, на крайний случай. Так, успокоиться, прийти в себя. Сосредоточиться. Всё, всё, всё будет отлично, план будет надежнее швейцарских часов. Штирлиц чувствовал, что из этой ситуации можно выбраться. Одно дело — интуиция, а другое дело — въевшаяся в кожу кровь. Переодевшись, он открыл дверь: — Было только это. Даже не знаю, как к этому привыкнуть. — К чему? — переспросила пани Мюллерова. — К убийствам. Только сейчас я задумался: как можно смыть с себя всё, что натворил? — Никак, — ответила пани Мюллерова. — Ты просто учишься с этим жить. — Но я не хочу становиться похожим на Швейка, — возмутился Штирлиц, хотя прекрасно осознавал, что время назад он отмотать не сможет. Разве что только с помощью машины времени, и то её ещё стоит найти в Германии… А эта миссия очень и очень ответственная. — Вот что, Отто, давай мне сюда свою одежду, я её сожгу! Так мы избавимся от улик, но нам стоит поторопиться… Неизвестно, когда его тело обнаружат, — обеспокоенно добавила она, как бы намекая на то, что труп находится в людном месте, и скоро пражане его обнаружат. — Отпечатки пана Швейка я беру на себя! Тем более этот негодяй и прохвост оставил их везде, где только можно. Помню, что в одном из ящиков он хранил фотоплёнки. Они всегда были заляпаны его отпечатками, но мне стоит надеть перчатки, чтобы не оставить свои. Штирлиц согласился, но от окровавленной одежды предпочёл избавиться сам. Он отнёс вещи на первый этаж, в гостиную, и начал растапливать камин. Дрова хорошие, горели всегда прекрасно, грели весь дом. Ничего-ничего, одним костюмом придётся пожертвовать, не смертельно. Пани Мюллерова тем временем хлопотала наверху, слышно было, как она шуршала юбками и стучала по полу туфлями. Наконец пламя разгорелось, и Штирлиц первым бросил в огонь пальто. Плотная шерсть горела скверно, пришлось её поджигать спичками. Горело долго и коптило, запахло палёным, и Штирлиц отошёл от камина. Чёрт, ещё угореть не хватало… Дрова тихо трещали в камине, а у Штирлица наконец-то отлегло на душе. Вскоре на лестничной площадке показалась пани Мюллерова с пистолетом в руке: — Скорее, надо поторопиться! — тревожно шепнула она, тем самым обратив внимание племянника на себя. — Рассвет вот-вот закончится! Скорее, открой мне входную дверь. Штирлиц, повинуясь приказу пани Мюллеровой, отворил входную дверь её квартиры. Она пулей выбежала на улицу и через полторы минуты вернулась. Штирлиц заметил, что взгляд её был несколько встревоженным, и ясно было, что она опасалась, как бы её план сработал и суровые представители закона не заявились к ней с очередным обыском. Ей уже хватило того раза, когда полиция посчитала её соучастницей господина Швейка. Так, а что можно теперь сделать с телом… Бросить в подвал, отвезти к реке, закопать на кладбище, сжечь в том же камине, распотрошить и сбросить в сточные трубы. Вариантов масса. Пани Мюллерова бросила пистолет рядом с телом немца. — Выглядит так, будто он застрелился, — пробормотал Штирлиц. — В иных обстоятельствах мы бы его в подвал сунули. У меня там столько хлама, что и тело спрятать можно. Так, отпечатки я на пистолете оставила, а теперь марш к себе! Уже из окна второго этажа Штирлиц и пани Мюллерова осторожно наблюдали за происходящим. Через полчаса на тело наткнулся первый прохожий и заорал во всё горло: — Полиция, помогите! Человека убили! Дело было сделано! Тело было обнаружено случайными прохожими, абсолютно не подозревавшими, что произошло на самом деле. С каждым мгновением людей становилось всё больше, тело незадачливого немца буквально окружила толпа зевак. Горожане боязливо перешёптывались между собой, в окне Штирлиц заметил пастора Шлага, который глядел на убитого офицера так, словно соболезновал этому божьему рабу, как будто тот был его близким другом. На такой гомон немедленно прибыла пражская полиция. Представители закона тут же начали осматривать тело на месте преступления: — Граждане! Прошу вас разойтись и не мешать расследованию, — гнусавым тоном приказал один из полицейских, окидывая всех присутствующих зевак омрачающим взглядом. — Здесь не на что смотреть! Расходитесь! — Вроде пронесло… — пробормотала пани Мюллерова, чуть выглядывая из-под оконной рамы. — Пастор пришёл, полиция осматривает тело. Как только толпа разойдётся, иди в трактир. Никаких подозрений. — Непременно, тётушка, — ответил Штирлиц. — Сейчас, только брюки догорят… ***       Поручик Лукаш всласть испытал на себе все прелести пражского дома скорби. Его неоднократно заматывали в холодную простыню, кололи успокоительное, промывали желудок. Он чувствовал, что сходит с ума окончательно и бесповоротно. Это всё нечисть, та самая нечисть на реке, при свете дня принявшая облик обычного человека. Да, иначе и быть не может! Лукаш всё чаще задумался, что можно как-то изгнать эту нечисть, что этим должна непременно заняться церковь. Однако Лукашу не суждено было покинуть дом скорби в ближайшие сроки. Это сломало все его планы, ведь ему нужно было в ближайшее время отправляться на Восточный фронт. Его сослуживец, лейтенант Дуб, ни разу не сунулся на фронт, хотя твердил всем, как необходимо рисковать собственной жизнью во имя государя императора. Трус и лицемер, иначе не скажешь. Лукашу было тяжело собраться с мыслями, он чувствовал, как каждый день давит на него, превращаясь в тягучую рутину. Из соседней палаты, в которой лежал пан фельдкурат, постоянно доносились крики и вопли. Безжалостный убийца-священник, погубивший Йозефа Швейка, вызывал у Лукаша лишь большую к нему ненависть и отвращение. Хотя они пересекались только во время процедур, но Лукаш уже заточил зуб на этого обезумевшего пьяницу. «Пришью мразь эту, честное слово,» — думал поручик Лукаш, содрогаясь от холода простыни, в которую его обернули. Ну а что насчёт нечисти... Быть может, попросить позвать исповедника? Лежачие больные имеют право на исповедь и причастие не так ли? Да, можно после процедур попросить позвать священника. «Нечисть сделала того человека таким красивым, отметила его своей печатью, — думал Лукаш, изо всех сил напрягая свой измученный рассудок. — Красота — признак связи с дьяволом, об этом даже церковь говорит... Решено, после процедур зову священника». Зачастую Лукаш, обёрнутый в ледяную простыню и ощущавший омерзительный холод во всём теле, видел во сне пропавшего Швейка. Вся Прага продолжала судачить о нём, даже не смотря на то, что пошёл третий месяц с момента его пропажи. — Швейк... Швейк... Швейк, где же ты? — исступлённо бормотал Лукаш, глядя в потолок. — Как же я мог загреметь в дом скорби? Ладно Кац, но я?! Продолжая разговаривать сам с собой, Лукаш не заметил того, как в его палату вошла пожилая сестра-хозяйка. — Пан Лукаш, как вы себя чувствуете? — бесстрастно спросила она, сложив руки на груди. — Скверно себя чувствую, пани сестра, очень скверно... — тут он сообразил, что исполнить свой план сможет гораздо быстрее. — Священника позовите! — Вы умираете? — переспросила сестра-хозяйка. — Не симулируйте, иначе это для вас плохо кончится. — Я не умираю, пани сестра, —ответил Лукаш настолько твёрдо, насколько мог. — Просто позовите священника! — Для чего он вам? — грозно спросила сестра-хозяйка. — Без повода я не имею права. — Пани сестра, меня беспокоит нечистая сила, — встревоженно пробормотал Лукаш, чем только разозлил её. — У вас слабоумие преждевременное, так называемая Деменция Прекокс, и для неё весьма характерны бредовые видения. Священник вам тут, увы, ничем не поможет, — ответила она сурово. Теперь пришла очередь Лукаша злиться: — Говорю, позовите священника, только он сможет меня спасти! — воскликнул он горячо. — Или вы не христианка, раз не понимаете всей сути! Сестра-хозяйка гневно передёрнула плечами и вышла, бормоча под нос что-то неразборчивое. Лукаш понадеялся, что она его всё же послушала, и даже замотался в простыню поплотнее. Деменция, деменция... Дрянь это всё. Нечисть — иначе и быть не может. Лукаш поглядел в окно: небо за прутьями решёток напоминало опрокинувшийся стеклянный купол, и от этого вида у Лукаша слегка закружилась голова. Понимая, что больше не может здесь находиться, он даже порою подумывал о побеге. Конечно, это было невозможно, ведь дом скорби хорошо охранялся... Но с другой стороны, сам Лукаш не считал себя безумцем.       В глазах у Лукаша начало темнеть, его настигла лёгкая сонливость, но думать о побеге он не переставал. Ему хотелось на свободу, обратно в свою квартиру, к приёмным детям. Его вновь окутали траурные мысли. Пребывая в совершенном одиночестве, без поддержки и доли понимания, он хотел побыстрее закончить этот день. И пусть следующий день будет ровно таким же, как и все предыдущие, в какой-то момент Лукаш встретится со своим возлюбленным Швейком, даже несмотря на то, что внутренний голос его твердил, что этому не бывать. Он уже почти дремал, когда наконец-то в палату вошёл священник — молодой, с русыми волосами. Лукаш кое-что о нём слышал — то был немец из прихода святой Людмилы, а имени его Лукаш не сумел запомнить. — Вы хотели меня видеть, верно? — спросил священник. — Я пастор Шлаг из прихода святой Людмилы. Вам нездоровится? — Душа моя страдает, святой отец, — простонал Лукаш. — Сильнее тела страдает лишь душа! — Я понимаю, вас мучают навязчивые мысли, — проговорил священник, присаживаясь на стул рядом с койкой Лукаша. — Вас мучает чувство вины или кошмары? — Меня скорее преследуют кошмары, святой отец... — стыдливо сознался Лукаш, осознавая, что скорее всего он сейчас будет нести перед священником полнейший бред. — Точнее быть, я самолично столкнулся с нечистой силой, когда был у реки. Скорее всего, это был утопленник, так как кожа его была бледна, словно молоко. А недавно я повстречал утопленника рядом с трактиром «У чаши» , где он предстал передо мной в воплощении живого человека. — Он был один? — спросил священник, пристально глядя на Лукаша. Взгляд его светлых глаз словно обжигал. — Нет, его сопровождала пани Мюллерова, — бойко заявил Лукаш, вновь приходя в себя. — Она тоже была там. — Вот как... — пробормотал священник. — Пани Мюллерова — хозяйка квартиры на Старофонарской, 17. Очень приятная женщина, она исповедовалась мне в прошлое воскресенье. Вы говорите, что повстречали утопленника. Любопытный случай, иначе не скажешь. Но мы с вами люди здравомыслящие и понимаем, что никакая нечисть по городам не ходит. Прошли давно времена инквизиции, когда хватали людей за родинки и веснушки и истово верили, что демоны ходят среди доброго люда. От себя же советую помолиться для успокоения души и не забивать себе голову разного рода ерундой. — Да поймите же, пан фельдкурат, я правда видел нечисть! Он настоящий, я не лгу вам! — уже встревоженно воскликнул Лукаш, боясь того, что если ему не поверят, то оставят в доме скорби ещё на неопределённый срок. — Моя супруга, кхм... пропавший без вести пан Швейк. Вернее, моя любовница... любовник... жена?.. В общем, вторая половинка... Он фанатично увлекался оккультизмом и изучал демонов всех сортов и мастей. А... Что если пани Мюллерова — ведьма? Кто её знает? — Не говорите ерунды, пан Лукаш. Пани Мюллерова — очень добропорядочная, честная и набожная женщина. Она бы ни за что не стала бы славить дьявола, а уж тем более водиться с покойниками, — возразил пастор Шлаг. Сам пастор недолго померил шагами палату и вдруг круто остановился: — Не знаю, что здесь происходит, но Прага превратилась в настоящий Содом, если верить рассказам местных. Вы — живое свидетельство этой содомии. Не то что бы я лезу в чужие жизни, но знайте: вы сами выбрали погрязнуть в грехе. Я не люблю читать морали, не люблю обсуждать и осуждать. А вашего... кхм... — пастор Шлаг покусал губы, не зная, какое слово подобрать. Ни одно из определений, которые дал Лукаш пану Швейку, этому человеку совершенно не подходило. — Неважно. Я не собираюсь устраивать охоту на ведьм. Если хотите устроить в Праге новые ведьминские костры, господа побойтесь сначала. — Пан фельдкурат, вы не понимаете, какая опасность может подстерегать жителей Праги! — истерично воскликнул Лукаш, пытаясь достучаться до этого хладнокровного священника из Берлина. — Я лично знал Швейка, а о его злоключениях до пропажи догадывалась лишь малая часть Праги. Все считали его наивным дурачком до того момента, когда он без вести пропал... После чего в городе начались мистические происшествия. Все они указывали на Швейка! — Он пропал сразу же после похорон? — настороженно уточнил Шлаг, окидывая Лукаша холодным взглядом. — На третью ночь, когда виновник его гибели отпевал моего возлюбленного, произошла немыслимая чертовщина, — стыдливо сознался Лукаш, осознавая, что ему вряд ли поверят. — Фельдкурат Отто Кац... Это именно он убил Швейка. Эта мразь лежит в соседней палате! Вы даже не представляете, что с ним сделал вернувшийся с того света Швейк. Кац находится в ещё более ужасном состоянии, чем я.. Хотя я говорю вам чистейшую правду! — О боже... — пастор приложил ко лбу руку, словно рассказ Лукаша его утомил. — Но почему вы не обратились к властям? Ведь это было бы в ваших интересах. О церкви я молчу абсолютно. Так, ясно. Вы не хотите, чтобы вас лечили, вы сходите с ума. Вы безумны, вы хотите оговорить женщину. Я могу расспросить её на исповеди, но это не поможет. Вы должны сами понять, что вы говорите неправду... И этот рассказ про утопленника... Готов побиться об заклад, что у вас случился алкогольный делирий. Вы, наверное, и в самом деле выпили лишнего. Но это не повод для того, чтобы говорить такие вещи... Вы понимаете, что это бред? И вы не можете его доказать. Я понимаю ваше состояние и сочувствую вам. Но я не могу вам помочь. Вы должны обратиться к психиатру, и он сделает всё возможное. — Святой отец, как же вы не понимаете, — воскликнул Лукаш, — что я не сумасшедший... Я не сумасшедший! Вы просто меня плохо знаете. Швейк был моим другом, и я люблю его до сих пор... Я не могу его забыть. И я знаю, что он жив! Он вернулся ко мне в виде утопленника, а при свете дня оборотился красивым молодым мужчиной. — Замолчите, — прервал его пастор Шлаг медленным жестом. — Вы говорите о том, чего не было. И вы сами это знаете... Теперь ответьте: что именно вам от меня нужно? Лукаш замолчал. Понимая, что все мысли мгновенно улетучились из его головы, он покорно опустил голову. Теперь он точно сумасшедший, раз несёт такой бред. И эти голоса в голове... А впрочем, ему уже было неважно. Ему уже было плевать. — Мне нужно, что бы нечисть перестала мучать Прагу! — уверенно произнёс он, хотя осознавал, что всё это заговор против него. — И на улицах города воцарился покой. — Что я могу для этого сделать? — спросил пастор Шлаг, уже начавший терять терпение. — Я не демонолог, в отличие от вашего... кхм... Если на этом всё, я изволю удалиться. Вы отняли у меня столько времени, а ничего путного не сказали. Он круто развернулся на каблуках, собираясь же уходить, как Лукаш взмолился: — Нет-нет, постойте, не уходите! — Хорошо, я не ухожу, — отрезал Шлаг и сел на край койки. — Теперь скажите чётко и ясно, что вам нужно. — Найдите... Найдите пани Мюллерову... С ней должен быть мужчина, — забормотал Лукаш. — Высокий, с тёмными волосами... Глаза голубые, пронзительные... — Хорошо, я отыщу её и подробнее разузнаю про утопленника, — уже теряя терпение, процедил пастор. Для своей же безопасности пастор окликнул сестру-хозяйку и двух санитаров, и те сразу же скрутили бедолагу Лукаша, дабы тот не смог навредить уходящему священнику. Лукаш вопил не хуже своего соседа Каца, доказывая абсолютно всем тот факт, что видел утопленника. — Безумец... — тихо пробормотал пастор Шлаг, покидая это зловещее место. Делать добропорядочному священнику здесь было нечего. Да и к тому же находиться в одном помещении с такими людьми было крайне опасно для своей жизни. Швейк наделал не мало дурного, но помимо него в Праге были и другие преступники. Не исключён был и тот факт, что у Швейка могли появиться подражатели. ***       С момента преступления на Старофонарской, 17 прошло два с половиной часа. В полицейском участке царила привычная суматоха, а для представителей пражской полиции тело найденного немца-аристократа, было совершенно обыденным делом. Найденный рядом с убитым пистолет сразу же отдали на экспертизу. — Очередное преступление в Праге, ничего не меняется! — проворчал секретарь Наруцкий, записывая дело об убитом герре Фишере в протокол. — Вероятно всего, его пристрелил кто-то из воров или грабителей. — А свалят всё, как обычно, на без вести пропавшего Швейка! — подхватил недовольный следователь, которого все эти слухи и теории о мистическом воскрешении вояки-идиота начали откровенно бесить. — Согласен. Человека вот уже как третий месяц нигде нету, а они всё только о нём и твердят! — вмешался один из офицеров полиции, ставя печати на бумагу. — Этот Швейк будто бы сквозь землю провалился! Ну как он может сеять хаос, если сам признан пропавшим без вести?! А может быть, кем-то убитым. Тут же появился и судмедэксперт, совершенно взбудораженный. Офицеры, следователь и секретарь вмиг обернулись. — Ну что там? — спросил пан Наруцкий. — Господа, вы мне не поверите, но экспертиза говорит сама за себя, — выдохнул судмедэксперт. — Я обнаружил на пистолете отпечатки. Ни за что не поверите, клянусь... И он протянул им исписанный лист, на котором были изображены отпечатки с пистолета и около них отпечатки пана Швейка. Все линии совпадали. — Что?! Не может быть! — вскричал офицер полиции, внимательно разглядывая документ с отпечатками пальцев. — Он жив?! — Да кто ж его знает! — возмутился судмедэксперт, качая головой. — Либо пан Швейк залёг на дно, либо здесь действительно замешана мистика... — задумчиво пробормотал Наруцкий. — Как бы оно ни было, но мы не можем подвергать наших граждан опасности! — решительно заявил один из старших офицеров. — Мы должны обеспечить гражданам максимальную безопасность, раз уж Швейк всё ещё на свободе! Значит так, собирайте всех свободных полицейских, и чтобы к вечеру часть из них патрулировала все улицы, а другая часть отправилась на осмотр по домам горожан. Так и стряслось, вечером часть полицейских отправилась на осмотр домов горожан. К пяти полицейским, которые должны были осматривать Старофонарскую улицу, около церкви святой Людмилы присоединился пастор Шлаг и ещё несколько священников. — Святой отец, а вы что здесь делаете в столь поздний час? — спросил поражённый офицер. — Об этом же я хочу спросить вас, — ответил пастор Шлаг. Зажжённый уличный фонарь бросал рыжий отблеск на его худое лицо. — Что произошло? Офицер замялся, нервно покусывая губы, и стыдливо отвёл взгляд в сторону. Он сам не до конца верил в тот факт, что Швейк смог залечь на дно. Да, Прага была не маленьким городом, но сейчас был разгар войны, и неизвестно было, по чей вине происходили преступления после пропажи Швейка. — Понимаете, святой отец... — неуверенно забормотал офицер, стыдясь смотреть священнику в лицо. — Сегодня на Старофонарской был обнаружен труп немецкого офицера, буквально рядом с домом пани Мюллеровой, у которой пропавший без вести Швейк ранее снимал квартиру. — Да, я был сегодня утром на Старофонарской, и видел этот труп, — холодно ответил пастор Шлаг. — И что? Причём тут вообще герр Швейк? Насколько я знаю, он бесследно исчез три месяца назад. — Эх... Да в том то и дело, что изучив отпечатки пальцев на пистолете, мы выяснили, что они принадлежали как раз-таки пропавшему пану Швейку! — Да быть такого не может, — вскинул голову пастор Шлаг, глядя на офицера с непониманием и лёгким отторжением. — Ещё как может, — ответил тот. — У нас есть документы... — Я буквально несколько недель нахожусь в Праге, а пан Швейк мне уже встал поперёк горла, — пастор сопроводил свои слова соответствующим жестом. — Мне тоже доложили, что на Старофонарской творится что-то странное. Но это я оставлю при себе, вас церковные дела обыкновенно не слишком интересуют. — Зачем с вами ещё служители? — спросил офицер, начиная тревожиться. — Этого я вам сказать не могу, герр полицейский, — ответил пастор мрачно. — Боюсь, что Старофонарскую ждёт тяжёлая ночь. Завтра же я буду готов успокоить горожан на исповеди и принести им извинения от имени прихода святой Людмилы.