Позади крутой поворот

12 июня, 1915 год. Германия, Берлин       Степан Давыдович Горицкий переехал в Германию всего полгода назад, но за это время успел стать штабным советником в местной казарме и заодно прибрал к своим рукам должность директора большого берлинского театра. Человеком он был, мягко говоря, не очень — устраивал в своей квартире постоянные жестокие попойки, приводил девушек из публичного дома, а иногда не брезговал попробовать в постели и с мужчинами. И хоть Горицкий чем-то и был схож со Швейком, удача была явно не на его стороне. Лёжа в постели, он задумчиво курил сигару, которая не спеша тлела, окутывая комнату густым дымом. Рядом с ним лежала молодая куртизанка-блондинка, нежно поглаживая его грудь. В комнате царил настоящий кавардак, словно по Берлину прошлось торнадо — куча пустых бутылок из-под вина валялась на столе, и под столом, и ещё парочка недопитых кучковалась на подоконнике. Одежда была небрежно раскидана по всей комнате, как и прочие вещи. — Ну что, красавица, как ночка? — спросил пан Горицкий, перебирая золотистые локоны дамы. — Очень хорошо... — проговорила она. — Жаль, что ты скоро уходишь на фронт. Знала бы я, собственноручно отпилила бы тебе ногу! — Я бы отпилил себе руку, моя мякотка, — похвастался пан Горицкий и вдруг похолодел. До чего он должен был дожить, чтобы мечтать об утере конечности? За такое ему в дом скорби дорога, иначе просто нельзя. — Может, мне просто внести за тебя взнос? — загадочно вопросила она, на что пан Горицкий отреагировал весьма бурно: — Сдурела, девка! — шикнул он, словно бы боясь, что их кто-нибудь услышит. — Какой залог? Тут война за государя императора идёт, а ты со своим залогом! Русская баба такого бы не сморозила… Ишь ты, чего удумала! Совсем совесть потеряла в своём публичном доме?! — Да ты в Германии всего-то полгода! — скривилась блондинка, отворачиваясь от него. — Ничего в тебе немецкого нет! Даже имя не наше… — Простите, что вмешиваюсь в ваш спор, господа молодожёны… — вдруг послышался противный низкий, скрипучий голос. — Со свадьбой вас… Горицкий и дама из публичного дома вмиг устремили свои головы к источнику звука. На пороге спальни стоял низкорослый рыжеволосый господин. Он поправил свой треснувший золотистый монокль, бравой солдатской походкой зашагал к недалеко стоявшему от него стулу и уселся на него: — Простите, что, возможно, разбудил вас, уважаемые молодожёны! — хриплым голосом извинился перед ними вояка, делая притворный жест извинения. — Я из штаба! Прямиком к вам явился по приказу самого кайзера Вильгельма! — Твою ж епонскую медь... — выругался пан Горицкий. — Я только собирался ногу отпилить, чтобы на фронт не идти, а тут на тебе! Из штаба он припёрся! Блондинка из публичного дома только повыше на себя одеяло натянула. — Ещё мы не молодожёны, господин из штаба, — проворчал пан Горицкий. — Это дама по вызову, за деньги! — Извините, видать, я ещё не до конца проснулся! — молвил господин в форме, вставая со стула. — Так говорите, хотели отпилить себе руку, лишь бы не идти на фронт?! — вдруг удивился он. — Да! — грубо ответил пан Горицкий. — Хм… Странно… — только и смог выдавить из себя господин в форме. — Обычно солдаты теряют свои конечности уже на фронте, а не на гражданке. Выходит, ты симулянт? — Да какой я вам симулянт? — вскипел пан Горицкий. — Ничего я симулировать не собираюсь, отпилю себе ногу по-настоящему! — Ого, какое рвение... — рыжий в форме поскрёб затылок. — Похоже, патриотизм нынче не в моде. Стёпа, видимо, понял, что назойливый гость уходить не собирается, поэтому, встав с постели, он направился в коридор: — Дитрих! Дитрих! Зачем ты впустил этого сумасшедшего в мою квартиру?! — зло спросил Горицкий, ища своего домработника. — Дитрих! Ты где?!.. Так и не найдя своего домработника, сердитый пан Горицкий встал перед зеркалом, мысленно рассуждая, куда бы мог подеваться его подчинённый. Однако раздумывал он недолго: в отражении зеркала он заметил высокого человека в клетчатом наряде и монахиню, которые пулей проскочили в его спальню. — Дитрих! Почему у нас тут какие-то незваные люди шляются?! — зло вскрикнул он, вновь заходя в свою спальню. Каково же было его удивление, когда он не обнаружил в постели куртизанку. Вместо неё на постели лежала монашка с жёлтыми сатанинскими глазами, рядом с ней на кровати сидел красноволосый господин в клетчатом сером пиджаке, а на подоконнике пристроился господин в пенсне и с небольшой бородкой. — Ну чего вы так раскричались, герр Горицкий? — саркастично молвил рыжий, подходя к нему. — Это моя свита, вернее, лучшие друзья из Преисподней! Пан Горицкий от испуга аж на пол упал. — Упился я, что ли... Чертей вижу! Если чертей видишь, креститься надо! Что он и проделал, но странной компании от этих движений ничего не сделалось. Трое странно переглянулись, после чего рыжий вояка сказал: — Жаль, Эскулап куда-то делся. Так бы мы вам, пан Горицкий, вмиг бы ампутацию учинили... — Вызывали меня? — насмешливо спросил человек в форме военного медика, появляясь за спиной рыжего. — Азазель, зачем нам селиться в квартире? Да и, честно говоря, наши демонические облики выглядят гораздо лучше, чем это недоразумение… — Эх ты, пессимист лазаретский! Гореть тебе в Аду ярким пламенем за такие слова, — проворчал демон войны, скрещивая руки за спиной. — Тихо ты со своими людскими угрозами, — шикнул на него Эскулап. — Сам знаешь, что в аду совсем не жарко. Ну так что там с нашим больным? Ногу ему, говоришь, отпилить? Нет, ну что за самоуправство! Обыкновенно ноги и руки пилят, когда они уже черны от гангрены, а тут совершенно здоровая нога! Мускулы развиты, сухожилия не растянуты... Наговариваете вы, пан Горицкий! Жалеть ведь будете, что вам ногу отпилили ни за что ни про что. — Откуда вы знаете моё имя?! — испуганно вопросил пан Горицкий, таращась на адского медика глазами по пять копеек. — И где моя Мерлен?! — Позвольте, пан Горицкий! — возмутился Азазель, недоумевая от этого вопроса. — Я отправил её в Гамбург к матери, пусть там побудет, уму-разуму научится! Да и вам пора бы отправиться куда-нибудь… Ведь я сам живу в казарме и тоже мечтал о квартире. А мои гости из Чехии в казарме жить не станут… Поэтому вы здесь лишний, герр Горицкий. И тут же с паном Горицким случилось удивительное превращение. Он теперь лежал на больничной койке, пропахшей успокоительным, а несколько секунд спустя с ужасом обнаружил, что не чувствует левой руки и правой ноги. До него дошло: их ампутировали. Совершенно здоровые руку и ногу... Он хотел закричать от ужаса, как вдруг увидел, что в комнату входит доктор. — Ну как там наш больной? — спросил доктор. — Годен. Всё равно годен. Вместо руки и ноги мы тебе вставим протезы. Пока ты способен надрать врагам задницы, ты часть армии! Понял? — Как? Как я здесь очутился, доктор?! — в панике закричал пан Горицкий, осознавая своё кошмарное положение. — Вы нечаянно подорвались на вражеской мине! — насмешливо молвил доктор, крепко сжимая в своих руках больничную карточку Горицкого. — Значит, я в госпитале? — ошарашенно спросил он. — Частично да! — подтвердил доктор. — Как частично?! — панически переспросил пан Горицкий. — Ну… Одна нога здесь! А другая… Там! — сквозь смех молвил доктор и удалился из лазарета. ***       А пока пан Горицкий страдал на больничной койке, Штирлиц устроился на лавке около стены и подождал, пока до неё доковыляет рыжий задорный повар-оккультист Юрайда. — Ну вот и я... — наконец Юрайда сел рядом. — Я с вами рядышком хрясь — и пополам! Так о чём вы хотели со мной поговорить, пан трактирщик? — Да вот, мне стало как-то интересно, а откуда вы со Швейком познакомились? — поинтересовался Штирлиц. — Это вы научили его основам оккультизма?! И откуда вам известен человек по фамилии Швальцкопф? — Швейка я оккультизму не обучал, — объяснил Юрайда. — А что касается Швальцкопфа, то этого человека я даже ни разу в глаза не видел! Но слыхал про него от пана Грюнштейна. Поверьте, я даже не знаю, как этот Швальцкопф выглядит! — Вот как... — похоже, с подозрениями Штирлиц поторопился. — А сами практикуете? — Ну как сказать... — поскрёб рыжий затылок Юрайда. — Практикую. Порчу снимаю, квартиры от сущностей чищу, иногда людей ищу по снимкам, и то, работает не всегда. — А демонология? — Да ни за что! — развёл руками Юрайда. — С демонами связаться — одною ногою в могиле стоять, пан трактирщик! — А доводилось ли вам, пан Юрайда, встречаться с нечистью? — спросил Штирлиц осторожно. — Ни разу их не встречал, пан трактирщик... — заверил его Юрайда. — Похоже, это даже к лучшему. Чёрт, где же мои манеры! — Штирлиц хлопнул себя по лбу. — Совершенно забыл представиться. Отто Штирлиц, трактирщик. — Меня вы уже знаете, пан Штирлиц, — улыбнулся Юрайда и пожал ему руку. — Говорю, не встречайтесь с нечистью, это прямая дорога в могилу. Вот я с ними и не встречался, вы уж мне поверьте! Порчу снять-наложить, приворожить я могу, а вот нечисть совершенно не мой профиль... — А знали ли вы о том, что пан Швейк практикует призыв духов, демонов и прочую нечисть? — поинтересовался Штирлиц, надеясь выведать новую информацию об этом негодяе. — Догадывался, — кивнул Юрайда. — Я всегда знал, что Швейк слегка странный тип. Хотя он всегда походил на простодушного болванчика. Правда, его повадки, поведение и даже манера речи иногда удивляли меня. Он был очень изворотлив в разговоре и всегда мог сменить тему, если вдруг я задавал какие-то вопросы о его жизни… — зловеще молвил он, привставая со скамьи. — Странный был человек, и пропал совершенно внезапно. А как пропал, так такая чертовщина начала происходить в Праге! Хотя, может, люди просто это нафантазировали. Война, как-никак… — Хорошо, пан Юрайда, а толкованием снов вы занимаетесь? — на всякий случай спросил Штирлиц. — Это не ко мне, сударь, а к моей благоверной, — Юрайда встал со скамейки и заковылял к площади, в сторону той самой женщины с амулетами. — Милая, там тебя спрашивают, сон истолковать хотят! Пани Юрайда, красивая женщина со странными побрякушками, оказалась очень даже открытой к разговору. Штирлиц подметил, что вместе с мужем они составляли весьма причудливую парочку, но при этом души друг в друге не чаяли.       Уже дома у супругов Юрайда, очень похожем на обиталище средневековой ведьмы с бесчисленными книгами, ловцами снов, амулетами и засушенными травами, Штирлиц уточнил у жены повара-оккультиста, к чему снятся горящие здания, чёрные кошки и звёздное небо. — Сейчас соображу, подождите, — сказала глубоким мелодичным голосом пани Юрайда. — Если здание было большим, то в вашей жизни случится нечто хорошее. Если вы одиноки, то это гарантирует вам пылкую любовь. — Скажу так, сударыня, — уточнил Штирлиц. — Мне снился пожар в вашем Национальном театре. — Это было почти год назад, — непонятно к чему ответила пани Юрайда, тряхнув амулетами. — Видеть во сне горящее здание с несколькими этажами — к покровительству важной персоны... — Только бы не какая-нибудь немецкая бонза вроде Грюнштейна, — гаркнул Юрайда, и все трое расхохотались. — Хорошо, теперь о чёрной кошке, — перевела тему пани Юрайда. — То была ваша питомица или постороннее животное? — Абсолютно постороннее, — Штирлиц всё разглядывал странное убранство дома. — Если во сне вы слышите, как мяукает чёрная кошка, ждите предательства близкого друга. Она ведь мяукала? — Возможно. — Хорошо... — пани Юрайда полистала книгу. — Звёздное небо, последнее... Звёзды говорят о крупных денежных успехах и... — она тряхнула своими амулетами. — Бессмыслица какая-то. Предательство друга, покровительство важной персоны и денежный успех... Всякое может быть, но не слишком на сонник полагайтесь, сударь. Чаще всего сон — бушеванья мозга, который раскладывает сведения по полочкам. — Однажды мне приснился сон, в котором я блуждал по белому коридору какого-то дворца, так моя благоверная намекнула мне, что это к заморозкам. И вы не поверите, оно так и произошло! — молвил пан Юрайда, допивая стакан с каким-то отваром. — Сны не всегда бывают вещими, но своей дивностью могут пророчить будущее. Однако предательство — это вряд ли… Я больше склоняюсь к встрече с важной фигурой, — задумчиво молвила пани Юрайда, доставая гадальные карты Таро. — Из всего этого поток моей энергетики склоняется лишь к первому варианту. — Вы ещё и на Таро гадаете? — изумился Штирлиц. — И вас церковь никак не ущемляет, не притесняет? — С новым пастором в обители святой Людмилы нам ничего не грозит, — улыбнулась заговорщицки пани Юрайда. — Век святош и инквизиции прошёл, известно, что порою мир дикой магии окружён бессовестной игрой! — Сможете ли вы узнать, что ждёт меня в дальнейшем? — воодушевлённо вопросил Штирлиц. — Какую именно фигуру я повстречаю? И куда пропал Швейк, о котором так ненавистно твердит вся Прага? — Ты многое желаешь знать, но неизвестно, что скажут карты! А ведь они могут дать весьма размытый ответ… Готов ли ты узнать ответ на первый вопрос? — холодно произнесла госпожа Юрайда, тасуя карты в руке. — Разумеется, если спрашиваю! — рассмеялся Штирлиц. — Он мне уже месяца два покоя не даёт, хотя я его даже в глаза не видел! Говорите, госпожа оккультистка, коль уж вызвались! Пани Юрайда молча выложила из колоды карт первую карту с изображением мрачного бескрайнего поля, по которому расстелился чёрный туман. Земля была усыпана костями, и что самое очевидное, на некоторых черепах были военные знаки. Штирлиц и сам догадался, какое именно событие пророчит данная карта. — Гиблое место… — шепнула пани Юрайда, положиы карту на стол. — Место смерти и скорби, где царит хаос и разрушение! Где каждую секунду одна из многих мировых сторон терпит потери… большие потери. Имя этой карте — Война! Уж чувствую я, что-то нехорошее должно произойти с тобой, трактирщик Отто Штирлиц. — Я догадывался и, кажется, понимаю, что в скором времени отправлюсь на фронт… Но когда именно, видимо, неизвестно, — ответил Штирлиц холодно. Пани Юрайда лишь тяжко вздохнула, вновь перетасовала карты и на сей раз вытащила карту с изображением жуткого существа. Оно восседало на троне из людских костей, его обнажённый человеческий торс был облачён в чёрную тунику. У него были голова шакала, хвост скорпиона и шесть чёрных крыльев, что распахнулись по разные стороны карты. — Дьявол, это Дьявол! — вскрикнула она, взирая на карту. — Я так понимаю, дела обстоят скверно... — подумал вслух Штирлиц и поскрёб затылок. — Война и дьявол... Хуже комбинации и не придумаешь. Хотя, в нынешних обстоятельствах даже и не поймёшь, что хуже. Мне, вон, в трактире предложили подделать свидетельство о смерти, чтобы не идти на фронт. Супруги Юрайда мрачно переглянулись. — Лучше сделать, оно гарантирует полную свободу передвижения. Никто не будет вас искать, так как вы будете мертвы, — пани Юрайда отложила карты. — Можете хоть домой возвращаться, хоть в путешествие пуститься... Что тут у нас по карте Дьявола... — Ну тут всё очевидно! — вмешался Юрайда, подходя к столу и хватая карту. — Дьявол значит либо хаос, либо смерть. Либо связь с ним, или кем-то из нечистых! Но вы, пан трактирщик, явно не знались со Швейком, ибо тот часто призывал из своих книг разного рода нежить! — Я от этого далёк, — холодно отозвался Штирлиц, — но врать не буду, я не раз и не два встречался с нечистой силой. Без всякого призыва и ритуалов. — Да вы что? — воскликнули супруги Юрайда хором. — Дело в том, что когда я только-только прибыл в Прагу, то уже успел влипнуть в демоническое приключение. Вам знаком демон Мартбас? — Что-то припоминаю... — ответил Юрайда. — Демон воды и болот. — Так вот, его брат, чьё имя я не запомнил, едва меня не утопил. — Это был Бай-Тса! — неприязненно воскликнул пан Юрайда, кривясь. — Мерзкий демон, он людей ненавидит и превращает любого в утопленника, если вдруг кто-то угодит к нему в лапы. Удивительно, как ты после встречи с ним остался жив?! Мартбас более сдержанный, на то он и старший брат. — А вы откуда про них знаете? — удивился Штирлиц, глядя на супругов Юрайда. — Швейк, что ли, рассказал? — О да, Швейк был, конечно, человеком скромным, но когда вся правда всплыла наружу, я понял, что сильно заблуждался в этом человеке. Он был лицемером и настоящим волком в овечьей шкуре, — ответил пан Юрайда, скрестив руки на груди. — Ещё задолго до его пропажи я начал сомневаться в его здравомыслии. И пусть мы с ним не общались часто, но сколько я наслышался от горожан… Это нужно было прочувствовать на собственной шкуре: и отношения с фельдкуратом, и отношения с поручиком Лукашем! Кстати, и первый, и второй сейчас находятся в доме скорби. — Кстати, о доме скорби, — вспомнил вдруг Штирлиц. — Я собирался навестить пана фельдкурата. Благодарю вас за сеанс оккультизма, господа, если ещё что-то заинтересует, я к вам непременно приду. Он попрощался с супругами Юрайда и прикинул, где в Праге находится дом скорби. Самый лучший вариант, рассудил он, поспрашивать у прохожих.       Несмотря на то, что Штирлиц почти месяц, а то и больше, жил в Праге, сам город он знал плоховато, уверенно мог пройти лишь до Старофонарской и трактира «У чаши» на улице На Боишти. Подойдя к одной из пожилых дам, Штирлиц вежливо спросил: — Любезная пани, подскажите, пожалуйста, как добраться до дома скорби? — осторожно поинтересовался он, чем вызвал у дамы закономерное удивление. — Знакомого навестить иду. — У нас в Праге очень много домов скорби, вам какой конкретно нужен? — спросила пожилая женщина. — Да мне бы наведать пана Лукаша... После пропажи возлюбленного он совершенно повредился рассудком… — Штирлиц еле сдержался от неловкого смешка. — Насколько я знаю, пан Лукаш сейчас лежит в психиатрической клинике имени профессора Ганса-Фритца Цербековского. Она находится по адресу: Гриндбежская 24/7 Б, но туда добраться будет очень далеко! Это почти окраина Праги. Штирлиц отблагодарил пожилую даму и заплатил извозчику, чтобы тот довёз его до указанного адреса. Да только при упоминании пана фельдкурата, к которому Штирлиц на самом деле ехал, извозчик побелел: — Помню я этого пьянчугу, всё мне заблевал-с... Та ещё пьянь, какой ещё вся Прага не видела! А ещё священник называется... Штирлиц пожалел, что вообще поднял эту тему, и отвернулся, будто пристыженный. — Так ладно уж, пьянствовал, это в Праге каждый второй умел… Но вот поговаривали, что он крутил романы с пропавшим паном Швейком. Иисус-Мария! Как им только Пражский приют общественного призрения разрешил взять пятерых детей на попечительство?! — продолжал возмущаться извозчик, в ответ на что Штирлиц предпочёл просто промолчать. — Всё решают деньги. Вероятно, этот фельдкурат внёс приюту кругленькую сумму, дабы ему разрешили оформить попечительство. — Одного понять не могу, зачем этой «сладкой парочке», — Штирлиц пальцами показал кавычки, — дети? Жили бы себе вдвоём… От мысли о том, что двое мужчин могут воспитывать детей, ему стало дурно. Право же, не город, а Содом. — Ну так, не родит же мужчина от мужчины?! — возмутился извозчик, погоняя коня. — А какая у них была любовь, тьфу... Это надо было видеть. Чуть до свадьбы не дошло! Потом правда, стал Швейк Кацу изменять… — Мерзкая история, мерзкая, — ответил Штирлиц холодно. — Идёт война, а вы её всё вспоминаете. — Так из-за кого она идёт? — огрызнулся извозчик. — Разве вы не знали, любезный пан, что Швейк причастен к гибели государя императора? Штирлиц остолбенел. Нет, от этого типа, которого впору записать бы как «психопат», можно было ожидать всякого, но чтобы покушение на императора? — Вы хотите сказать, что это Швейк убил эрцгерцога в Сараево? — Ну не то что бы... Погорячился, пан, простите. Слух такой идёт уже год. Но бред это всё... Швейк в день гибели эрцгерцога был в Праге, в Сараево его быть никак не могло, — успокоился извозчик. Штирлиц принял во внимание этот странный факт. Швейка никак не могло быть в Сараево, да и убийца эрцгерцога давно известен — молодой серб Гаврила Принцип. Слухи ведь на то и слухи — чем они абсурднее, тем охотнее им верят. — Ладно, приехали, — проворчал извозчик. — С вас две кроны, а обратно своим ходом. Штирлиц расплатился и оглядел здание психлечебницы, которое больше напоминало казарму — строгое, мрачное и суровое, хоть и вымощенное красным кирпичом и белыми колоннами. Если бы здание ещё и ограждалось высоким забором с колючей проволокой, его можно было бы принять за концлагерь. В главном фойе здания Штирлица встретила пожилая сестра-хозяйка. Она была невысокой и обаятельной, а в руках крепко держала чью-то больничную карту. — Вам чего, молодой человек? — молвила сестра старушечьим голосом, который звучал весьма скрипуче. — Здесь лежит пан фельдкурат Отто Кац? — спросил Штирлиц, осматривая внутреннее убранство дома скорби. — Да, а вы кем приходитесь пану Кацу? — насторожившись, спросила сестра-хозяйка. — Кого попало к нему впускать не велено! Вы его родственник? Что ж, это было вполне закономерно. Даже родственников, бывает, не везде пускают. Никогда ещё Штирлиц не был так близок к провалу. — Прихожусь я пану Кацу прихожанином, я ему много раз исповедовался, плюс он у меня деньги занимал. С того момента, как он сюда попал, он мне должен пятьсот крон. Он знал несколько таких историй о фельдкурате: как у него из дома рояль вынесли, как особо рьяного взыскателя долгов выкинули из его квартиры. — Извините, но если вы не родственник, впустить я вас не могу! — грозно молвила старушка, хмуря свои тонкие брови. — Вы ему не родственник, а впускать положено лишь родственников и близких друзей! И как он вам долг, простите, вернёт?! Он полгода тут лежит! Извините, но нет… — Что ж, могу ли я побеседовать с главным доктором? — спросил Штирлиц в надежде, что ему удастся договориться хотя бы с главным врачом. — Доктора сейчас нет на месте! — всё так же грозно возразила старушка и ушла в левое крыло дома скорби.       Штирлиц тогда решил отложить визит к фельдкурату до лучших времён и покинул лечебницу. С ближайшим извозчиком он добрался до Старофонарской, 17 и быстро записал всё, что сегодня узнал, вдобавок, поправил досье Юрайды и добавил к нему досье его жены. «Пани Юрайда Оккультистка, гадает на картах Таро и занимается толкованием сновидений. Характер приятный. Замужем» И без зарисовки не обошлось — пани Юрайда вышла весьма колоритной со своими амулетами. Дело близилось к вечеру, однако Штирлицу не хотелось покидать квартиру пани Мюллеровой. Он полюбил эту старинную атмосферу, окутанную загадочностью, но у него оставалось ещё множество нераскрытых загадок. Пропажа пана Швейка и его подозрение в убийстве государя императора лишь больше будоражили любопытство Штирлица. А ведь впереди было множество незавершённых дел: он обещал вместе с пани Паливцевой и её детьми навестить могилу покойного пана Паливца, попасть к фельдкурату Кацу и наконец-то завершить своё расследование. Солнце постепенно скрывалось за высокими домами, и Штирлицу не хотелось никуда идти. Нечисть перестала беспокоить его, однако он продолжал скучать по Астарот. Поход в публичный дом Штирлиц тоже решил отложить, хотя вечер был для этого неплохим поводом. Штирлиц спустился на первый этаж, где пани Мюллерова разливала горячий чай. — Добрый вечер, тётушка, — поздоровался он учтиво. — Что сегодня было? — Ничего особенного, кроме нового пастора в приходе святой Людмилы, — пани Мюллерова поставила около чая вазу с конфетами. — Ты у меня, племяш, какой-то суетливый. То туда поедешь, то с тем познакомишься... Другие мои постояльцы были люди спокойные, а ты никогда на одном месте не сидишь! — Да вот узнал я, тётушка, от одного извозчика, что ваш Швейк якобы причастен к гибели государя императора. Скажите мне, это правда? — спросил Штирлиц, хотя сам слуху этому не собирался верить. Пани Мюллерова тотчас же отвела глаза, будто бы что-то знала о трагедии в Сараево. — Он прекрасно разбирался в оружии… — только и сумела вымолвить она, всё ещё не поднимая взгляда. — Когда это случилось, пан Швейк был навеселе. Он будто бы парил от радости, но что показалось мне самым подозрительным, так это то, с какой точностью он рассказывал мне про револьвер, с которого убили пана Фердинанда. И как спокойно он об этом говорил... Значит, это могут быть и не слухи. Единственное, что ломало всю теорию в пух и прах — тот факт, что Швейка в Сараево не было. Не могут люди мгновенно перемещаться, никак. — Ты же знаешь, племяш, Швейк не так прост, как кажется… Очень не прост! Кто знает, за какими злодеяниями он ещё стоит? — тоскливо молвила пани Мюллерова, словно даже не пытаясь оправдываться. Штирлиц не знал, что ответить ей. Выходит, что всё это время она знала, кто стоял за всем этим. Однако вряд ли это было правдой. Она могла лишь догадываться, подозревать, но никак не знать всё в мельчайших подробностях. Лучше оставить её в покое и пройтись на ночь глядя, быть может, свежие мысли придут в голову       Лучше варианта он не придумал, чем пойти на кладбище. Он накинул пиджак и шляпу, закутался в плащ и покинул дом на Старофонарской. Хоть лето в Праге и было тёплым, с советским курортом его было не сравнить, иногда ночью даже дул ветер. Штирлиц в таких случаях закрывал щели в окнах тряпьём, чтобы не простудиться. А сегодняшняя ночь выдалась довольно ветреной. Окна в домах уже не светились, лампы и фонари погасли, даже трактир «У чаши» был погружён во мрак. Ночью Прага отчего-то казалась по-средневековому мрачной, особенно её старомодная застройка к этому располагала. На улице было безлюдно, наверняка крепкая вдова трактирщика Элизабет уже крепко спала в своей постели. И если раньше в любовном ложе супругов Паливцев кипела бушующая страсть, то сейчас бедная вдова делила холодную постель разве что только со своим одиночеством. Штирлиц порою и сам чувствовал себя вдовцом, делящим спальню с могильным холодом. Фиктивный брак не слишком этому способствовал, с той арийкой Штирлиц предпочитал чувствовать себя холостяком, которому подвернулась под руку девица, с которой у него не было ничего общего. А теперь, без Кэт он действительно ощущал себя вдовцом. Кэт... Наверняка ей сейчас тоже горько и тоскливо без него. А пан Паливец... Пани Элизабет даже говорить не могла толком, как погиб её супруг, обходилась лишь сухим: «Швейк убил его». Штирлиц сделал вывод, что смерть эта была исключительно изуверской. Хотя кто знает... О гибели любимых говорят по-разному, любимые погибают по-разному, и лишь от крепости нервов зависит, как ты расскажешь об этой смерти. О выходках Швейка, со слов пани Элизабет, и так знала полиция, но когда без вести пропал лейтенант Вильгельм Квацкий вместе с двумя рядовыми представителями закона, дело благополучно замяли, а Швейка признали психически нездоровым. Его кретинизм был вновь подтверждён. Однако никто не мог объяснить ни пропажу полиции, ни внезапно возникший пожар в театре. Загадка на загадке. Штирлиц только знал, что и там, и там был Швейк, но в разных ролях. Полицейские пропали после обыска его квартиры, а в театре он был в качестве зрителя. Штирлиц в глубине души жалел несчастную вдову и всегда старался быть с ней вежливым, но не навязывался. Но и она держалась на почтительном расстоянии, могла и побранить, и черпаком по столу стукнуть. Чего не скажешь о её детях: они Штирлица приноровились называть «дядюшка Отто» и постоянно искали повод не идти в школу, а непременно с ним куда-нибудь увязаться — то в театр, то в гастролирующий синематограф. Штирлиц не возражал, но непременно вспоминал маленьких, которых оставил вместе с Кэт. Их бы он тоже мог развлекать, но не сложилось. Сейчас, на кладбище, куда его привело чувство внутреннего мрака, он смотрел на могилу пана Паливца, отмеченную грубым крестом. На его могиле лежали подгнившие от времени гвоздики, но сама могила была ухожена. Зловещий холод охватил Штирлица. Могила ухожена, а цветы всё равно вянут. В этом он усмотрел зловещий символизм. Подумать только, честный трактирщик, примерный семьянин и отец троих детей, скончался из-за какого-то амбициозного выродка. Впрочем, бывало и хуже. Тридцать лет спустя погибнут миллионы из-за амбиций одного художника, которого не пустили в академию. Не стоит попусту злиться. Мир несправедлив, и этого не исправить никак. — Эх, бедный трактирщик! — вдруг послышалось издалека звонкое пение, и слабый огонёк замерцал на каменных ступенях одного из склепов. — Тяжёлый грех лежит на душе убийцы! Фигура продолжала приближаться, Штирлиц плохо мог разглядеть её силуэт, ведь на улице царила непроглядная тьма. Только крошечный огонёк от восковой свечи немного освещал незнакомку. Волоча по земле длинный чёрный траурный подол, она шла к Штирлицу ровным, почти чеканным шагом. Из её глаз текли чёрные слёзы, но она продолжала что-то петь в память о покойном. Холод усиливался, Штирлиц плотнее закутался в плащ. — Пани Паливцева? — настороженно спросил он, щурясь и пытаясь разглядеть её очертания. — Нет. Я Эрида, демон траура и скорби! — мрачно представилась дама, озарив своё бледное лицо мощным всплеском света от свечи. — Хороший был человек... — Согласен, пани Эрида, — кивнул Штирлиц. — Наверняка он был очень хорошим. Цветы на могиле вянут, хотя пани Паливцева ходит сюда с детьми каждую неделю. А всё равно. Смерть не всё берёт, а только своё. — Вот именно, смерть берёт своё и не возвращает того, что взяла! — ответила Эрида, и колыхнулся от её возгласа шлейф траурного платья. — Моя дочь много рассказывала про вас, пан Отто, судьба не лёгкая занесла вас в Прагу! Но вы нуждаетесь сейчас в своём измерении, хотя здесь вовсю бушует кровавая война и гибнут тысячи людей! — холодно продолжала говорить она, заставляя Штирлица задуматься о многом. Она знает, кто он и откуда. Что ж, нечего больше лгать и изворачиваться. Она знает. — Дело в том, сударыня, что я здесь совершенно случайно. В машине времени случился сбой, и меня выбросило сюда, — твёрдо ответил он, даже не смотря в сторону демоницы. — И пан Швейк свалился на меня, как гром среди ясного неба. — И то верно, как гром среди ясного неба. Ненавижу такой типаж: с виду дурак, а на самом деле такая мразь, что волосы дыбом встают, — ответила Эрида. — Бойтесь не злых людей, юноша, бойтесь глупых. Швейк глуп по сути своей, раз связался с нечистью. А этого трактирщика мне тоже жаль, ему было отмерено лет так семьдесят... — Почему он вообще с нею связался? — подумал Штирлиц вслух. — Приключений мало? — А это уже не столь важно. Его глупость погубила многих и рано или поздно погубит и его. — Но где же мне его искать... — подумал Штирлиц вслух. Швейк — главный виновник мировой войны, с ним придётся свести все счёты, хоть никакой причины ненавидеть Швейка лично у Штирлица не было. Это напоминало бульварный чёрный роман — не в то время, не в том месте. Он, по сути, пропал без вести. Под землю провалился. Сколько бед он натворил невинным людям, а теперь просто пропал. Иисус-Мария, ещё и дождь пошёл. Нужно идти домой, иначе так и простудиться недолго, а простуда в его планы совсем не входила. Штирлиц вообще помнил себя, как человека весьма крепкого здоровья, ведь в разведчики других и не берут. — Быть может, там же, откуда ушёл ты? — попыталась Эрида явно на что-то намекнуть, да только Штирлиц намёк разгадал. Если машина времени дала сбой, то в ловушку мог попасть не он один. Если его занесло на тридцать лет назад, то кого-то должно было выбросить во времени на тридцать лет вперёд. Но почему именно Швейк? На этот вопрос он не мог найти ответ. Швейк — подлый мерзавец, хладнокровный убийца и разрушитель судеб. Если даже он попал во времена Третьего рейха, то страшно представить, каких дров он там наломает… Штирлиц, зная теперь о его ожесточённом нраве и страсти к насилию, предположил, что Швейка будет бояться сам фюрер. Это походило на поговорку «обезьяна с гранатой», только вместо гранаты — вязанка атомных бомб. И смешно, и страшно. Но теперь Штирлицу оставалось лишь отыскать машину времени и вернуться в своё время. Загадка была разгадана. Швейк сейчас находится в другом временном отрезке, а значит, чисто теоретически, он всё ещё жив. Но градус риска повышался с каждым мгновением, и если Третий рейх продолжит своё существование, СССР и другим странам будет очень и очень несладко. Он даже примерно помнил, где располагалась лаборатория, и понял, что очень слукавил, когда сказал пани Мюллеровой, что ему дальше предстоит путешествие в Кёнигсберг. Лаборатория на самом деле находилась не в Кёнигсберге, который в его времени уже был взят Красной Армией, а в немецком тылу, куда войска союзников ещё не добрались. Лаборатория называлась Кёнигсберг-8 в дань павшей Кёнигсберг-13, а расположение её было уже неважно. Он даже примерно помнил город. Брюнн, в Моравии, то есть в сегодняшней Чехии. Недалеко. «По крайней мере, у меня есть шанс, если меня не призовут на фронт. Я могу собрать вещи, а там посмотрим» — Отто, ступай за мной, я покажу тебе своё царство… — монотонно молвила Эрида и взялв его за руку. Оба шли сквозь непррглядные туманы, блуждая среди мёртвой тишины. Могила пана Паливца осталась далеко позади, растворившись в этом густом тумане. Штирлиц шёл на ватных ногах, теряясь в рассудке. Всё было каким-то неживым, словно бы это был больше не мир живых существ. Тишина зловеще давила ему на затылок. Вскоре они спустились куда-то в недра склепа, опускаясь всё ниже и ниже; их путь освещали своим тусклым мерцанием старинные факелы. Оглядевшись, Штирлиц увидел в центре пустой чёрный гроб. — Мы пришли… — холодно произнесла Эрида, направляясь к гробу. — Не смешите, сударыня, — рассмеялся Штирлиц. — Если вы намекаете, что только я могу остановить Швейка, то я вас разочарую. Я простой человек, что я могу... Здесь я никто и ничто, поэтому мне останется мыслить здраво. Мне всего лишь нужно вернуться в своё время, а ваши демонические дела меня не интересуют. — Просто знай, что ты очень приятный человек, я даже была удивлена тому, что ты не испугался даже злобного Бай-Тса! Это должно быть достойно похвалы… — избавившись от одежды, Эрида предстала перед ним в одной лишь траурной вуали. Её кожа была серой, подобно сигаретному пеплу, её талия была такой узкой, словно Эрида носила корсет. Её грудь была достаточно большой, но в бёдрах Эрида была слишком широка. — Замёрзнете, сударыня. Да и я человек не таких горячих кровей, я не занимаюсь соитием... Кхм... — Штирлиц деликатно промолчал. — Где попало. Если вам так хочется, идите в свои чертоги, но не здесь, не сейчас и не со мной. Простите, если был с вами груб. Не стану вас смущать. Оденьтесь, сударыня, — и он отвернулся от неё деликатно. Негоже на нагих женщин заглядываться. Лучше Кэт всё равно никого нет, и то, не стоит порочить свою репутацию сомнительными связями, за которые можно получить от церкви. Неважно, как у демонов обстоит родительство, неважно. Ему всё равно. — Женщины-демоны всегда ходят обнажёнными по вашим поверьям. Но это сплошная ложь, учти, я ни на что не намекаю, — холодно молвила она, ложась в гроб. — Учти, Швейк возродился, дабы принести новый хаос. Новый он — это хорошо забытый старый. Крышка гроба закрылась, всё вокруг растворилось, окунувшись в непролазный туман. Штирлиц очнулся на своей кровати; вероятно, это был очередной бредовый сон, в котором он пытался отыскать частички здравого смысла. Хорошо забытый старый… Значит, Швейк переместился в его время, и теперь он совершенно другой человек. Это усложняет его поиски, да и миссию разведчика в целом. Но отступать стало некуда, пора было выдвигаться на поиски машины времени. Чтобы попасть в Брюнн, нужны были деньги, которых у Штирлица пока всё ещё не было в достаточном количестве. За комнату он платил исправно, но и на себя у него деньги оставались. Только нужно найти подходящий повод, ведь просто так ему теперь никуда не уйти. Пани Паливцева ему этого точно не простит, да и остальные пражане тоже. Только сейчас он не совсем понимал, что произошло. Он выпил чаю с пани Мюллеровой, а потом пошёл на кладбище. Не могли это быть видения, он их никогда не испытывал. До рассвета оставалось ещё несколько часов, ему срочно нужно было выспаться. Утром он спросил пани Мюллерову: — Тётушка, где я был вчера вечером? — Как что? — улыбнулась она. — Ты пошёл гулять после вечернего чая. Когда пошёл дождь, ты вернулся и лёг спать. А в чём дело? — Ничего особенного, — отмахнулся Штирлиц. — Всё, я ушёл.