Семейное наследие

Знакомый голос. Прозвище из прошлого. Дыхание на щеке. И едва слышный шелест лепестков диафрагмы, двигающихся в механическом глазу. Это не враг. Но и не Элан. — Сейчас отпущу. Не ори только: за домом следят. Я разжала пальцы, которыми вцепилась в прижимающее меня к подушке запястье. Хватка ослабла, и я жадно хватанула ртом воздух: от ужаса и внезапности совершенно забыла, что значит «дышать носом». — Что ты здесь делаешь? — прошептала я, отдышавшись, и все еще не веря в то, что наши с Гарреттом дорожки пересеклись здесь, в Краггенменсе. Я заснула, даже не сняв верхнее платье, но во сне, судя по всему, заползла под постеленное на узкую кровать разноцветное лоскутное покрывало. Вор сел на полу, возле моего изголовья — темная фигура, выделяющаяся на фоне белесых отблесков рудяного света. Все еще приходя в себя после внезапного пробуждения, я повернулась к нему, положив руку под щеку. — Имею тот же вопрос, — холодно процедил он. — Элан был гарантом перемирия. — И ты побежала, сломя голову, по его следам, — Гарретт не спрашивал, он констатировал факт, и мои мотивы были для него как на ладони. — Не зря я хотел встретиться с тобой перед отъездом сюда. Как чувствовал. Почему ты отказалась? Что я могла сказать в свое оправдание? Что плохо себя чувствовала? Что искала встречи уже после того, как он уехал? Я просто проигнорировала его вопрос, задав встречный: — А ты что здесь забыл? —Слушай, ты вообще понимаешь, где ты оказалась и что здесь происходит? — Нет, — я лишь пожала плечами. — Знаю только, что я в Краггенменсе, что здесь неспокойно, и что мне нужно любой ценой остановить кровопролитие. — Исчерпывающий ответ. Годы идут, но тебя, Кэсс, жизнь не учит ровным счетом ничему. Ты всегда за все хорошее и против всего плохого. Но разобраться где что ты не спешишь. — Послушай! — взбеленилась я. — Я только вечером здесь оказалась… — Я тоже тут недавно, — Гарретт ухмыльнулся, — но, в отличие от тебя, уже кое-что разузнал. Потому что не хлопал ушами. — Так что ты здесь забыл? — я приподнялась на локте и потянулась к светильнику и лежащему рядом коробку спичек, но Гарретт перехватил мою руку. — Меня попросили, скажем так, разжечь пожар. — Что? — от этих слов я аж села в кровати. — Гарант перемирия… — хмыкнул Гарретт. — Ты хотя бы знаешь условия этого самого перемирия, гарант? — Нет. Мой провожатый меня в них не посвятил. Гарретт порылся в сумке и достал изрядно помятый лист бумаги. Напрягая зрение, я вгляделась в крупные ровные строчки: благо, почерк был почти каллиграфическим, а льющегося снаружи белесого света руды было достаточно, чтобы различить буквы, хоть и с трудом.

С УЧЕТОМ НИЖЕИЗЛОЖЕННОГО

НАСТОЯЩИМ ДОКУМЕНТОМ, РАТИФИЦИРОВАННЫМ В ПРИСУТСТВИИ ВИЗИРЯ ИЛЬ-ТАРИНА И ВЕРХОВНОГО ПОПЕЧИТЕЛЯ ДЮКРЕ, УСТАНАВЛИВАЕТСЯ

режим прекращения огня при соблюдении нижеперечисленных условий:

УСЛОВИЯ ДЛЯ ДОМА ИЛЬ-ТАРИН:

(1а) Постоянное ответственное хранение ценностей Дюкре: ЖЕЛЕЗНЫЙ ФАСАД (1б) Обеспечение физической сохранности заложника Дюкре: ЭЙЛИНА (четыре года), в течение пяти лет со дня подписания.

УСЛОВИЯ ДЛЯ ДОМА ДЮКРЕ:

(2а) Постоянное ответственное хранение ценностей Иль-Тарин: ЧЕРЕП МОТ (2б) Обеспечение физической сохранности заложника Иль-Тарин: ГЛАЭН (восемь лет), в течение пяти лет со дня подписания. Несостоятельность или отказ от исполнения любого из вышеперечисленных условий будет рассматриваться как законное основание для разрыва соглашения, дающее противоположной стороне право уничтожить оставшиеся ценности и/или заложников в качестве справедливого возмездия. ПОДПИСАНО В ПРИСУТСТВИИ И УТВЕРЖДЕНО УПРАВЛЕНИЕМ ПО ДЕЛАМ ОБЩИНЫ пятого дня Месяца Жатвы 829 года. ВИЗИРЬ: ВЕРХОВНЫЙ ПОПЕЧИТЕЛЬ: Я отложила пожелтевший листок, стараясь ничем не выдать внутреннее смятение. Итак, недавно встреченный мной Дюкре был вынужден отдать ребенка — скорее всего, свою дочь — на воспитание злейшему врагу, лишь бы ненадолго прекратить грызню. Девочке было всего четыре года, когда ее оторвали от семьи и передали чужому человеку! Что ж, это многое объясняло, в том числе и его слова, сказанные мне на прощание. Если раньше я кожей чувствовала царящее в Краггенменсе напряжение, то теперь тоже поддалась ему. Разжечь огонь… Ну, конечно: если пропадет какая-либо из реликвий или заложник, то тут все рванет, как бочка с порохом, возле которой закурил неосторожный хаммерит. — Так, значит, ты здесь, потому что… — Загадочный незнакомец предложил выкрасть некий… объект материальной культуры за вознаграждение, — закончил за меня Гарретт. — Какой незнакомец? — выпалила я. — Неправильный вопрос. «Какой объект?» — вот что ты должна была у меня спросить. — Тут вариантов немного, — прикинула я. — Либо Череп, либо Фасад. Пятьдесят на пятьдесят. Поэтому повторю вопрос: кто тебя нанял? Гарретт отступил в густую тень у изголовья. — Чего не знаю, того не знаю. Какой-то старик предложил мне порезвиться в Краггенменсе, и я не смог отказаться. — Старик? — Я вспомнила Оджана. — Местный? Такой робкий, вежливый, с красной от солнечных ожогов кожей? — Нет. Рослый, крепкий. Двигается характерно. Привычки опытного воина. Я вообще сначала решил, что это кто-то из ваших. Ну да. Человек со стороны бы не справился. Байки о мастере-воре охотно расскажут в каждой таверне, но вот как выйти с ним на связь, знают единицы. Судя по всему, в Городе действовал еще один эмиссар Краггенменса. И этот человек прекрасно понимал, кто ему нужен и где его искать. Точно так же, как Оджан знал способ выйти на Элана. — И что он хотел? — Я умоляюще посмотрела в полумрак — туда, где, по моим прикидкам, должно было быть лицо вора. — Гаррет, скажи мне. Что ему нужно? Это Череп или Фасад? — Наконец-то ты дошла до правильных вопросов. — Допустим, Череп. — Не угадала. Я откинулась на подушку. Ответ мне совсем не понравился. Кто-то хочет сорвать перемирие. Если выкрадут одну реликвию, то вторую уничтожат, а заложников — казнят. — Но кому это нужно? — А ты подумай. Напряги мозги, если еще осталось, что напрягать. — Дюкре? — Думаю, да. Пропажа Фасада выгодна прежде всего ему. Думаю, он разыгрывает гамбит, жертвуя пешкой — то есть, своей заложницей, — чтобы подставить под удар врага, уничтожить его семейное наследие и заложника и развязать вражду, при этом сохранив свою собственную реликвию нетронутой. Я вспомнила волнение в глазах Дюкре и его слова о том, что он будет с нетерпением ждать результатов инспекции. А что если… да нет, он не мог. Я не верю в это. Элан доверял Дюкре. Я тоже должна ему верить. — По-моему, ответ очевиден, Кэсс, — с издевкой припечатал Гарретт. — В том-то и дело, что он слишком очевиден! — Ох, Кэсс, — Гарретт разговаривал со мной, как мудрый родитель с наивным ребенком. — Сложные, многоступенчатые интриги бывают только в книгах. В жизни обычно все просто и ясно, как топор. Ищи, кому выгодно — вот и весь ответ. Организовать пропажу Фасада куда выгоднее для Дюкре, чем для его оппонента, учитывая, что реликвия все равно потом окажется в его руках. Вывод сделает и пятилетний ребенок. — Это мог бы быть и Иль-Тарин — может, чтобы обвинить своего врага и тем самым легитимизировать насилие. Или какая-то третья сила, может быть? Управление по делам общины? Еще какие-то местные шишки. Гильдии… кто тут у них еще есть? — А может, Хранители? — Нет, Хранители точно нет. Зачем тогда им было отпускать меня сюда? — Да я пошутил. Я же сказал тебе, что ответ очевиден. Для меня, по крайней мере. — Что же мне теперь делать? Тень, в которой прятался вор, слегка дрогнула. — Не знаю. — Ты же не будешь красть этот Фасад? — Я не буду подписывать смертный приговор двум детям. Эйлине сейчас девять, а Глаэну — тринадцать. Я вор, но не убийца, Кэсс. Но я не могу гарантировать, что мой наниматель остановится. — Что же мне делать? — А я откуда знаю? Ты в это ввязалась — вот и расхлебывай теперь. Я посмотрела на свои руки — они заметно дрожали. Внезапно мне стало холодно. Холодно до самого нутра, до самого сердца. Теперь я намного лучше понимала, во что вляпалась, и это знание делало меня похожей на мороженую рыбу. Зубы клацнули. — Ты же будешь рядом, Гарретт? Гарретт? Но тени, в которых до этого затаился вор, остались пустыми и тихими. Вздохнув, я закрыла глаза и погрузилась в беспокойную дремоту, трясясь как осенний листок на промозглом ветру. Теперь мне тоже стало не безразлично то, что я увижу в доме Визиря.