the family pack

Первое, что замечает Сокджин, — это руки Чонгука. На его безымянном пальце появилась новая татуировка — крошечное сердечко, которого не было, когда он приезжал два месяца назад. Он все время заламывает руки. Его ногти обкусаны — дурная привычка, доставшаяся ему от отца. Затем их охватывает третья рука. Сокджин сосредотачивает внимание на пристальном взгляде сидящего напротив него альфы. — Абоним, — говорит альфа, — мы хотим кое-что сказать. Сокджину уже не нравится, куда все идет. — Продолжайте, — слышит он разрешение своего партнёра. Его голос звучит где-то далеко, хотя они сидят рядом друг с другом. — Мы… Намджун и я… Их младший сын наконец-то смотрит им в глаза. — Мы ждем ребенка. У Сокджина перехватывает дыхание, когда он смотрит в глаза Чонгуку. Раньше он был очень маленьким, уютно устроившимся на сгибе его локтя. Угольно-чёрный мех, обсидиановые глаза, а теперь… Беременный. — Ох, — это все, на что у Сокджина хватает сил сказать.

***

У каждого человека в жизни наступает переломный момент. Для Чонгука это встреча с Ким Намджуном. Для Сокджина это были мандарины.

***

Сейчас раннее утро, солнце еще не встало. Сокджин уже встал, натягивает ветровку. Он на цыпочках возвращается в кровать и целует спящего Юнги в щеку, получая в ответ тихий стон. — Хён, — ворчит Юнги. — Куда ты идёшь? — Я иду в магазин. У нас закончилась еда. — Хён. — Хм? Юнги ещё глубже зарывается лицом в подушку, его щёки опухли, а губы надулись. — Мандарины. Самое милое создание. Самый лучший мальчик. Он гладит Юнги по щеке и обещает: — Я принесу. Спи дальше. — Поторопись, — просит он немного жалобно, но очень нежно. Сокджин останавливается и смотрит. Затем он запрыгивает обратно в постель и прижимает Юнги к себе, осыпая поцелуями. — Такой милый, — сказал Сокджин, чмокая его по шее. — … ах, что за фигня… — Почему ты такой милый? — он сжимает щеки. — … хём, пож… — Детка, ты мой ребенок… Юнги вырывает голову из его хватки и ругается: — Отвали! — Сокджин целует его в губы. Тот смотрит на него, покрасневший от борьбы, и Сокджин кусает его за нос. Юнги обзывает его так, что его мать заплакала бы. — Значит, мандарины? — Юнги кивает. — Что-нибудь ещё, маленький принц? — Юнги качает головой. — Хорошо, я сейчас вернусь. Сокджин всё ещё улыбается, когда едет по дороге на велосипеде. До ближайшего магазина нужно было добираться на велосипеде за 45 минут, а до ближайшего города 4 часа езды на машине. Их переезд в сельскую местность был большой переменой, но недвижимость была дешевой, и врач сказал, что Юнги полезно вести более размеренный образ жизни после операции. (- Он итак ведёт малоподвижный образ жизни». — глупо прокомментировал Сокджин в кабинете врача. Доктор моргнул в ответ и сказал: — Тогда менее стрессовый. Достаточно справедливо.) Пока у Юнги была студия и подключение к интернету, его карьера не подвергалась риску, и, как оказалось, Сокджину не нужно было находиться в офисе, чтобы писать дурацкие рекламные тексты. Переезд, за исключением пятна на их «Хендае» от несчастного случая с походом в туалет Холли по дороге сюда, прошел относительно без препятствий. И Сокджин… Он подумал о морщинке на носу Юнги, о его пухлых щеках по утрам. Сокджин сейчас счастливее, чем когда-либо за долгое время. Он вырывается из своих мыслей, когда в воздухе раздается пронзительный звук. Под его ногой разлетаются камешки, когда он ударяет ею о землю, резко тормозя. Он оглядывается через плечо, подавляя дрожь. Вокруг одни поля. Должно быть, ему показалось, но что-то не так. Когда дует ветер, ему сопутствует пронзительный крик. Его нос определяет местоположение раньше, чем уши. Он смотрит на неподвижные ячменные поля, и у него сводит живот. Этого не может быть. Они в двух провинциях от ближайшего поселения. Он повторяется снова, на этот раз громче и неоспоримо. Сокджину требуется немало эгоистичных размышлений, прежде чем он поставит велосипед. Он делает осторожные шаги в сторону шума, надеясь, что это что-то другое, чем то, что говорят ему мысли, но когда он приближается, запах становится неоспоримым. Он проталкивается сквозь стебли, и кровь стынет в жилах, когда он замечает, что тропинка уже протоптана. Раздается еще один крик. И тут он видит их. В листьях и грязи — выводок щенят. Они такие маленькие, что едва открывают глаза. Оборотни. Их трое. Обсидианово-черный, белоснежный, каштановый.

***

— Ты взял нас к себе, когда был в возрасте Намджуна! — Это другое! На кону были поставлены ваши жизни! — Жизнь нашего ребенка тоже поставлена на карту! — О, пожалуйста, я не прошу тебя избавляться от него! — Тогда почему ты так расстроен?! Юнги наливает Намджуну чашку чая с хризантемами. Альфа ужасно расстроен, Юнги знает это, потому что в воздухе чувствуется сырость, несмотря на февральскую зиму. Сверху доносятся крики Чонгука и Сокджина. Они кричат уже больше часа. — Я должен подняться туда. — говорит Намджун, вставая. — Сиди, мальчик. — Юнги сердито смотрит на него. Намджун медленно садится обратно. — Я чувствую, что Чонгук расстроен. — бормочет Намджун. Если это была его неудачная попытка поспорить, что же, Юнги не мог быть менее сочувствующим. — Да, я могу сказать это по крикам. Волк внутри тебя очень проницательный. Если бы Намджун был в форме волка, Юнги уверен, что от такого комментария его уши прижались бы к голове. По правде говоря, Юнги нравится Намджун. Ему нравится его речь. Он кажется умным и искренним. Надежным. Зрелым. У него нет альфьего эго и преданности стае, простой оборотень из скромной семьи. Он был образцовым парнем. Он приходил на 2 из 3 Чусока, которые у них были с тех пор, как он начал встречаться с их сыном. Они собирались стать парой, все это знали. Но… Ребенок? — Она была случайной, не так ли? — Я не хочу использовать такие… Юнги прищелкивает языком. — Да, случайная. — Когда вы узнали об этом? Намджун не решается ответить. Юнги знает, что Намджун не умеет лгать. — 8 недель назад. — 8 недель… — Юнги сдерживает крик. Делает вдох. Затем говорит тише: — Два месяца. Чонгук был беременным два месяца, прежде чем вы решили нам рассказать. — Чонгук был напуган. — говорит Намджун, и Юнги чувствует себя ещё хуже. — Ты все еще живешь со своими родителями в Чхунчхоне? — Да. — На территории? — Да. — Значит, Чонгук переезжает к тебе? — Нет, мы собираемся снять свое жильё. Я жду, когда банк одобрит мой кредит. — Где? В Чхунчхоне? — Нет, мы хотели поселиться где-нибудь в центре. — между двух семей, имеет он в виду. — Где-нибудь в Седжоне. — Это глупое решение. Если вы собираетесь растить ребенка, вам нужна семья поблизости. И твоей, и нашей семье потребуется больше часа, чтобы добраться до вас, если что-то случится. Намджун ничего не говорит, только делает глоток чая. Его челюсть напряжена. — О, — догадывается Юнги, — Вы поссорились из-за этого. Намджун кивает. — На территории оборотней хорошее сообщество, по крайней мере в Чхунчхоне. Но Чонгук… — он играет с ободком своей чашки. — Ему не нравится поселение. Он хочет растить детей вдали от всех. Юнги делает большой глоток чая, чтобы избавиться от комка в горле. Это было больнее, чем он ожидал. Подождите. Юнги мысленно возвращается в прошлое. Его глаза пересыхают, он вскакивает с места и смотрит на Намджуна широко раскрытыми глазами. У Намджуна точно такое же лицо. — Ч-что? — Детей. — повторяет Юнги — Ты только что сказал «детей»? Лицо Намджуна становится белым. О боже мой. У них, блять, помет.

***

— Вы усыновили чертов помет?! Сокджин убирает телефон от ушей. — ОБОРОТНЕЙ? — он всё ещё слышит громкий и чёткий голос Хосока, несмотря на расстояние. — ЧИСТОКРОВНЫХ ОБОРОТНЕЙ? — В их комплексах не было желающих! Территория перенаселена, их больше некуда девать! — ТЕБЕ ВООБЩЕ НРАВЯТСЯ ДЕТИ? — У нас… — Сокджин делает паузу. На самом деле он не уверен. — У нас не было выбора! — ТВОИ РОДИТЕЛИ ЗНАЮТ? Сокджин не отвечает. — ТЫ ИМ НЕ СКАЗАЛ?! Сокджин не отвечает. — Хён, это безумие! Скажи мне, что ты знаешь, что это безумие. — Это очень безумно, — шепчет Сокджин. — Это правда, правда безумие. — хихиканье вырывается из его горла, а затем разражается полноценным смехом. — ПОЧЕМУ ТЫ СМЕЁШЬСЯ? ТЫ СОВСЕМ СОШЕЛ С УМА? — Хосок-а, — Сокджин прижимает руки к животу, хрипит. — Мы, — он едва может говорить, — Мы две беты, — он использует мгновение, чтобы рассмеяться еще сильнее, — которые ни хрена не знают об оборотнях, и мы усыновили троих. Хa! Хахахаха! Хосок-а! Мы с Юнги сумасшедшие! Сокджин долго хихикает, прикрывая рукой живот, а Хосок ничего не говорит. Он смеётся так сильно, что плачет. — О боже. Ты в полном дерьме. Ты в полном дерьме! — (и в бреду) Хосок тоже начинает смеяться. — Ха-ха-ха, чёрт возьми! Зачем ты вообще их усыновил? Смех Сокджина переходит в лёгкую икоту. — Потому что, — его голос невольно становится ровным, — когда я увидел их, я понял. Я знал, что они должны были стать нашими.

***

— Это наши дети, и мы будем растить их так, как захотим! — На какие деньги ты собираешься растить потомство?! — Я же тебе уже сказал! — кричит Чонгук. — Стажировка Намджуна закончится через три месяца, потом он найдёт работу, а я найду работу, как только дети пойдут в школу! — Стажировка Намджуна, — усмехается его отец. — Ты вот-вот станешь папой, а твой партнер проходит стажировку. — Почему ты не позволяешь нам поддержать тебя? — спрашивает другой. — Мы можем помочь вам на данный момент. Вы можете жить здесь. Здесь просторнее, чем в поселениях, и… — Нет! — Чонгук отказывается, потому что для них это не вариант. — Мы всё решим — дом, деньги, дети. Я позабочусь о том, чтобы мы всё решили. — Очень утешительно, — невозмутимо отвечает его отец (тот самый неразумный человек, которого он ненавидит в 90% случаев). — Мне нравится, когда в одном предложении звучат фразы «дети» и «позабочусь». — Но именно это вы и сделали, когда взяли нас к себе! Вы же не планировали найти помет в мусорном баке! — Это был не мусорный бак, — бормочет его отец, менее неразумный из двух, которого он ненавидит только 75% времени. 90%-й папа фыркает: — Когда мы вас усыновили, у нас был дом и два источника дохода, чтобы содержать троих детей, и даже тогда мы экономили на всем. Где ты будешь жить, если кредит Намджуна не одобрят? Как ты будешь содержать целый выводок на мизерную зарплату? — Отец, — рычит Чонгук. — О, пожалуйста. Намджун специализируется на английской литературе. Он не будет купаться в деньгах в ближайшее время Чонгук злится. Он чувствует, что Намджун расстроен, и это только усиливает его гнев. Оба его отца в ярости, узнав, что у Чонгука будет помет, а это не та информация, которую Намджун должен был говорить. Чтобы сделать ситуацию ещё хуже: — Чонгук сказал мне, что не собирается заканчивать университет, ты знал? Он собирается бросить учёбу. — выдает отец с 90%. Пусть будет на 97%, потому что какого хрена!!! 75%-й отец некоторое время молчит, прежде чем сказать: — Высшее образование не является обязательным условием для их успеха. — Юнги! Чонгук любит своего отца с 54%. Очень сильно любит. — Вы знаете, сколько их? — спрашивает 97% папа. — Что, ты собираешься кричать на меня из-за того, что они дорого обойдутся? — отвечает Чонгук. — Чонгук. — И Намджун, и 54% папа предупреждают, что дико неудобно. — Мы не знаем точное число. — Чонгук отвечает должным образом, все еще надувшись. — Доктор сказал, что еще слишком рано говорить, но на нашем УЗИ уже как минимум двое… — Ты ходил на УЗИ? — спрашивает 97% папа. Чонгук не может смотреть на него долго. Он не знает, как с этим справиться. — На прошлой неделе. — бормочет он, отводя взгляд. 97% папа открывает рот, чтобы что-то сказать, но Чонгук перебивает его. — Я больше не хочу с тобой спорить. Мне всё равно, сколько у меня будет детей. Я не буду жить здесь и не приму твои деньги. — Ты же знаешь, что в этом доме гордость ничего не стоит. — 97% папа насмехается. — Тогда почему у тебя ее так много? — огрызается Чонгук. У 97% всё лицо краснеет. — Ты не готов к детям, если сам ведёшь себя как ребенок. Пока они сверлят друг друга взглядами, Чонгуку нравится думать, что, хотя они и не связаны кровными узами, он унаследовал свою подлость от 97%, как заставить кого-то почувствовать себя никчемным, просто взглянув на него. Чонгук говорит: — Именно поэтому я не хочу, чтобы мои дети жили с тобой.

***

Тэхен. Чимин. Чонгук. Сокджин проводит пальцами по именам в документе, официально называя их своими. Он почти не может в это поверить. Трое щенков — их щенков — крепко спят в своем гнезде. В больнице сказали, что они здоровы, но истощены, и это можно исправить несколькими днями питания смесью. Процесс усыновления оказался на удивление простым. Похоже, никто не хотел иметь дело с оборотнями в системе. Один из щенков тихо скулит во сне. Сердце Сокджина сжимается от этого звука. — Что случилось, малыш? — он наклоняется к меховому комку и нежно гладит Чонгука. — Не спится? К этому времени щенки открыли глаза. Глаза Чонгука — полуночные галактики, что делает его почти мифическим. Пока его братья спят, Чонгук, спотыкаясь, выбирается из мехов, пока не ударяется головой о ногу Джина. Он хочет, чтобы его обняли. Сокджин тихо смеется и берет щенка на руки. Он гладит Чонгука, покачивая по комнате и напевая, пока глаза щенка снова не начинают закрываться. Он не уверен почему, но Чонгук предпочитает, чтобы его обнимали. Когда он спит, часто зажат между своими братьями. Тэхен и Чимин спят вместе, образуя меховой комочек, не оставляя места для своего черного брата. — Ты чувствовал себя обделенным, Чонгук-и? Ответом Чонгука является его тихое дыхание. Юнги осторожно входит в комнату, стараясь не разбудить щенков. — Всё в порядке? — Да, Чонгук капризничал. — Я приготовил обед. Ты голоден? Сокджин укладывает Чонгука обратно на меха, убедившись, что он укрыт, чтобы имитировать ощущение, будто он прижат к остальным. — Я голоден. Они съели половину обеда, прежде чем Чонгук снова начинает плакать. Щеки Джина набиты рисом, поэтому Юнги жестом показывает, что он возьмет на руки плачущего щенка. — Вот так и начинается наша родительская жизнь. — вздыхает он, поднимаясь по лестнице. — Даже рис с тушеной свининой не доедаем. Сокджину позволено сделать ещё три ложки, перед тем как скулежи становятся громче, сигнализируя о том, что Тэхён и Чимин тоже проснулись. — Ох, Джин-хён! — раздается встревоженный возглас Юнги. — Я иду! — смеется Сокджин. Он направляется в комнату, где у Юнги на руках два скулящих щенка, а ещё один пытается прижаться к его ноге. Сокджин подхватывает Чонгука на руки и прижимается лицом к его мягкому меху, целуя. На него смотрят яркие глаза. — Ты не мог подождать, пока твои отцы закончат обедать? Чонгук радостно тявкает в ответ.

***

— Чонгук. Чонгук продолжает идти. — Чонгук-а. Чонгук отпирает их машину и открывает дверцу. — Зайка, детка, пожалуйста. Намджун хватает его за руку, разворачивая его так, чтобы они посмотрели друг на друга. Он нежно вытирает слёзы на его щеках. — Я больше не могу здесь находиться, — шепчет Чонгук. — Им нужно переварить столько новостей. Дай им немного времени. — Намджун потирает его пахучую железу. — Давай прогуляемся и вернёмся, хорошо? Мы не хотели бы так заканчивать. — Я не хочу с ними разговаривать. Я знал, что они не поймут. Я знал, что они заставят меня чувствовать себя дерьмово. Мы не плохие люди, если хотим оставить своих детей. — Не плохие, — соглашается Намджун. — Им было все равно. — Им правда не все равно. — Они думают, что мы глупые. — …возможно, они думают, что мы немного глупы. — Намджун соглашается и улыбается с облегчением, когда Чонгук смеётся. — Бедные щенки, — Чонгук с нежностью смотрит на свой живот. Его улыбка медленно исчезает, когда он проводит по нему рукой. — Бедные щенки, — повторяет он с отчаянным, громким всхлипыванием. — О боже, — Намджун крепко обнимает его. — Гормоны из-за беременности быстро дают о себе знать, не так ли? — Чонгук рыдает ему в плечо. Сейчас он носит двух (а может, и больше!) детей, так что считает, что заслуживает несколько срывов. Затем входная дверь распахивается. — Сокджин, остановись! — Как он посмел уйти посреди разговора! Никакого воспитания! 97% папа выходит, а 54% плетется за ним с усталым видом. — Чонгук! — требует он, направляясь к ним с горящими глазами. — Мы ещё не закончили разговор! Чонгук поднимает голову с мокрым лицом, на котором застыла мрачная гримаса. — Я больше не буду с тобой разговаривать. — Я не для того растил ребёнка, чтобы он вот так уходил посреди разговора, — ругает 97%. — Всё уже, — Чонгук отстраняется от Намджуна и поворачивается к машине. — Давай, Намджун, поехали. Намджун кладёт руку на дверь машины, чтобы Чонгук не открыл её. Его взгляд умоляет, когда он шепчет: — Зай, давай дадим им шанс. Они дедушки наших детей. Чонгук сопротивляется желанию топнуть ногой, как капризный ребенок. Разве не было бы здорово, если Намджун хоть раз повел себя как придурок? Он знает, как пройдет этот разговор. Отец скажет ему, что он эгоистичный, незрелый, опрометчивый, несправедливый, необщительный, невыносимый и ещё кучу других прилагательных. Он слышал это уже два года. Чонгук смягчается, но только потому, что так сказал Намджун. — Забирай дом. — говорит 97%. Все удивленно замирают. — Сокджин… — Абоним… — Отец… — Пожалуйста, воспитывайте детей в этом доме. — перебивает их Сокджин. — Не засовывайте их в душные городские квартирах. Воспитывайте их здесь. Если ты не хочешь, чтобы твои дети жили с нами, тогда мы с твоим отцом переедем. — Отец, что… — Чонгук ошарашен. — По крайней мере, в этом доме… — подбородок отца дрожит. — они знали бы, как сильно мы с твоим отцом любили тебя. Чонгук делает вдох. Задерживает дыхание. И начинает плакать. Проклятые гормоны беременности. Глупый отец на 97%. Он так подавлен и расстроен, что не замечает, как на подъездную дорожку заезжает машина. Тэхён выходит из машины с гримасой на лице и захлопывает дверь. — Фу! Здесь отвратительно пахнет! — Фу, — стонет Чимин, зажимая нос, и вылезает с пассажирского сиденья. — Кто умер? Они останавливаются, когда замечают всех присутствующих. — Чонгук? Намджун? Что вы здесь делаете? Уже Чусок? — спрашивает Тэхён. Чимин добавляет: — Почему все плачут? О боже… — ахает Чимин. — Мы потеряли бабушку? Тэхен хватается за грудь. — Нет! Чонгук смотрит на небо и вздыхает. Верно. Еще были его братья.