Штормовое предупреждение

      Только сидя в горячей воде, к Шичиро вернулась чувствительность. Слышит, как сзади фырчит Генья, усаживаясь на маленький деревянный стульчик, что опасливо скрипит под ним. Тянет на себя, заставляя запрокинуть голову и затылком упереться в его колено.       Шичиро старается лишний раз не смотреть на Генью, желая закопаться где-нибудь в земле, как какой-нибудь новообращенный демон, и не отсвечивать до конца своих дней. Ей стыдно перед младшим братом и дедушкой Куваджима, молодым Учителем и его женами за учиненный беспорядок и беспокойство. Стыдно перед мышами с мышцами, что так отважно защищали её. И чувствует себя преданной им, глупым Шинадзугава.       Глаза щиплет от мыльной воды. Шичиро трясет головой, как старая побитая собака, и садится прямо, за что получает тычок от Геньи между позвонков.       — Сиди спокойно, — просит он, начиная растирать сладко пахучее мыло по её волосам. Аккуратно, будто какие-то дорогие бусины перебирает.       Проводит обрубком по вискам и за ушами, под подбородком, спускаясь к шее. Очерчивает ключицы, наклоняясь ближе. Дышит Генья размеренно и спокойно. Замирает неожиданно и, отвернувшись, громко чихает. Моргает смешно, заставляя Шичиро широко улыбнуться.       — Ты всё такая же дурында, сестрица, — качает головой Генья, — знаешь ведь?       — Знаю, — хрипит Шичиро, поморщившись.       До этого она как-то не ощущала боли и какого-либо дискомфорта. Тянется рукой к шее, но Генья перехватывает её руку своей, мягко сжимая. Он легко мог переломать ей все кости, но вместо этого продолжает намыливать её кожу мылом. Заботливо и нежно. Точно так же, как и она когда-то. Заставляет сесть к нему лицом. Косится в сторону, подмечая, что безымянный палец левой руки перевязан косо каким-то цветным обрубком. Одним из тех, что она отдала мышам с мышцами.       Шичиро всю передёргивает от пробежавшего по коже холодка. Пальцами хватается за каменный бортик.       — Ты, — моргает, — уже. Видел. Его?       Генья вздрагивает, отпуская её руку. Зачёсывает влажные волосы назад, поморщившись. Непонятно только, от заданного ею вопроса или ударившего в нос приторно-цветочного аромата. Смотрит в упор, не замечая её наготы.       — Почему, — Шичиро подается вперёд, — ты здесь? А не там? С ним? — хватается за его колено, сдавливая пальцами со всей силы. — Ответь мне. Генья.       Генья упорно молчит, поджав губы. И, кажется, он совсем не моргает и не дышит. Почему?       — Ты. Знал. О нем? — приходит к единственному верному и логичному выводу она. — И когда? Почему. Не сказал?       — А когда ты собиралась рассказать нам о нем? — взрывается Генья, вскакивая на ноги. Шичиро хватает рукой воздух. — Если бы не твоё состояние, то ноги моей здесь не было!       — Хочешь. Сказать. Что. Это. Я. Виновата? — хрипит она.       — Как я мог прийти к тебе и сказать, что у братана теперь другая, новая семья? Что мы ему больше не нужны! — Генья пинает стул в стену, заставляя Шичиро попятиться назад и упасть в воду. — Как я мог после всего того, что случилось?.. — Хватается за голову, сгорбившись. — Мне так стыдно, сестрица, — смотрит на нее загнанным зверем, — перед всеми вами. Так стыдно.       Шичиро молча поднимается и выбирается из нагретого маленького бассейна. Шаги её неуверенные, слабые. Она присаживается рядом с братом на корточки, дотрагиваясь до его трясущегося плеча. Улыбается мягко.       — Ты, — гладит брата по отросшим колючим волосам, заставляя того поднять голову, — поступил правильно, Генья. Они. Не должны. Знать. Никто. Из них. Сам. Же. Видел. Её. Зачем. Ему. Кучка. Инвалидов? — Шичиро больше не плачет, но и не делает вид, что ей все равно.       — Ты правда так считаешь, сестрица? — спрашивает неверяще, вцепившись в неё, Генья.       — Не отвечай ему, — Голос слаб и едва слышен.       Шичиро кивает, обнимая Генью. Чувствует его горячее дыхание на своей коже, что щекочет шрам. Генья обнимает её нежно и осторожно, боясь причинить лишний раз боль. Она не знает, сколько они так сидят, используя младшего брата как печку. Слышит, как кто-то заглянул к ним, а после быстро уходит, неплотно закрыв за собой ставни.       — Ты изменилась, — мычит Генья.       — Лекарства, — что-то ещё говорить ей не хотелось.       Шинадзугава хлопает юношу по спине, призывая тем самым отпустить её. Целует в нахмуренный лоб, продолжая улыбаться чему-то своему, желая, чтобы этот долгий день наконец-то закончился. Но не понимает, что этот «долгий день» длится уже третьи сутки.       Ежится, залезая в холодную воду. Генья говорит, что скоро вернётся и принесет горячей воды, на что Шичиро слабо кивает. Смывает мыло с волос и тела. Когда возвращается Генья, она уже обтирается полотенцем.       — Там жёнушки приглашают нас к столу.       — Не хочу. Есть. Не сейчас.       — Тебе надо поесть, — настаивает на своем Генья. — Да и они там явно расстарались.       — Потому что ты пришёл, — ворчит Голос, вызывая у Шичиро блёклую усмешку на изуродованном лице.       Раньше она как-то и не обращала внимания, что её лицо довольно-таки… «Главное, что глаз не пострадал», — говорила она сама себе, стараясь лишний раз не смотреть на себя в зеркале. Теперь же всё изменилось. Шрамы являлись для неё доказательством, что она жива, что есть ради чего бороться и кого мстить. Шрамы были частью её истории. Их так просто не сотрёшь с лица, шеи и груди.       — Иди. Первым. Надо. Прибраться, — вернуться к привычной рутине, было для неё сейчас хорошим решением.       Генья же настаивает, чтобы она шла есть, насильно выталкивая её из купальни. Хорошо, что дал натянуть чистые штаны и рубашку, прежде чем закрыть перед её носом дверь. С волос капает вода. Шея чешется.       В трапезную Шинадзугава заходит, будто ничего и не было, игнорируя любопытные и пытливые взгляды женушек и молодого учителя. Садится привычно напротив него, пододвигая ближе чашку с рисом. Берет палочки в руки.       — И что это с тобой такое было, а, Шинадзугава? — первой не выдерживает Макио. — Два дня провалялась в бреду, бормоча что-то, а теперь ведёшь себя так, будто ничего и не было!       — Иногда. Накрывает, — безмятежно отвечает женушке Шинадзугава, потянувшись к рыбе. Она была голодна. И это странно.       — Это всё что ты можешь нам сказать?!       Шичиро кивает, продолжая потрошить рыбу, отделяя филе от мелких косточек.       — А после таких приступов, — произносит тихо Хинацуру, — что бывает?       — Любопытная стерва, — ворчит Голос.       — Ты нас всех напугала, — Сума пододвигается ближе, пытаясь взять её за руку.       Шичиро хочется ударить её палочками, но терпит теплое, осторожное прикосновения чужой ладони. Медленно считает про себя, не понимая, что их всех могло так напугать. Да, она испытывала стыд, и этого должно было быть достаточно. Шинадзугава планировали извиниться после, когда подадут вино.       — Не хотела. Этого.       — А чего тогда хотела? — спрашивает её громко Узуй. — Неблагодарное создание.       — Мой Тенген, — Сума укоризненно косится на него, — не надо так говорить.       — Чего ты её защищаешь, Сума?       — Макио, перестань, — просит успокоиться свою подругу и сестру Хинацуру, — ты же сама там была и всё видела.       — И мне до сих пор не верится, что тот белобрысый коротышка — твой муж! Ты же младше нас, когда успела? А дочь откуда? Мне одной кажется всё это подозрительным? — Макио смотрит поочередно то на своих сестер, то на Тенгена, ожидая, что те поддержат её.       — Брат привёл её, когда мне было девять, — Шичиро недовольно косится на Генью, но молчит, продолжая жевать маринованную редьку. — В тот день, — сглатывает, — братан ударил меня в первый и последний раз, и… погибла мама. Я не замечал, не хотел видеть её плохого самочувствия. Она умерла из-за меня, но ребенок остался жить.       — Им. Не интересно. Перестань, — велит Шичиро. — Садись. И ешь. Генья.       — Братан хотел выкинуть младенца, оставив на пороге храма, в одном из местных приютов, но Шичиро не дала ему этого сделать. Вцепилась в ребенка и пошла против… Ей и самой одиннадцать только недавно исполнилось. Маленькая, слабая, ещё и шрам этот… Шичиро не знала нас, не знала нашей матери, но… Шичиро полностью взяла на себя домашние обязанности и воспитание мелких, чужих для неё детей.       — Хватит.       — Шинадзугава, — косится на растроганную Суму, — ты такая…       — Хватит, — повторяет раздражённо Шичиро, вырывая свою руку и бросая палочки на стол. — Им. Не нужно. Этого. Знать. Трепло!       — Ты воспитала чужого ребенка, как своего, Шинадзугава? — шепчет ошеломленно Макио.       — Какая. Тебе. Разница? Ёши. Мертва.       — Ёши? Странное имя, — бормочет Хинацуру.       — Так. Когда-то. Звали. Мою. Собаку.       — А? — крякает Сума.       Тенген громко и заливисто смеётся.       — Да кто в здравом уме назовёт ребенка кличкой собаки? — вопрошает Макио.       Генья усаживается рядом на дзябутон, неловко улыбаясь. Вся их история жизни была странной и чудной. И младенец, названный в честь какой-то там собаки, это только вершина айсберга.