Обретая себя

“Я закрываю глаза,

И вижу ее.

Я запираю ее,

В моей фантазии.

Я закрываю глаза,

Она не сопротивляется.

Любовь для всех!

Не для меня.”

Rammstein - Liebe ist für alle da

Успокоившись, Дин медленно поднялся со скамьи, слегка выпрямив плечи, и сделал шаг к Касу. — Спасибо, — произнёс он тихо, едва слышно, словно боялся разрушить эту хрупкую тишину. Его взгляд упёрся в глубокие синие глаза монаха. Эти глаза... В них отражалась боль, тихая, давно ушедшая вглубь, но всё ещё живая, как слабый, но непрерывный огонь. Дин ощущал её, словно тонкий порез на собственной коже, и от этого что-то внутри него болезненно сжалось. Он понимал: задавать вопросы о прошлом Каса было бы неуместно. Эти раны не требовали слов. Возможно, однажды монах сам захочет открыть перед ним свои тайны. А может, навсегда унесёт их с собой. Дин всё равно не был уверен, останется ли в этой обители достаточно долго, чтобы узнать его лучше. Вероятно, этот разговор — их первый и последний, и скоро всё, что останется от Каса, — это воспоминания. И всё же что-то внутри Дина протестовало против этой мысли. Оно росло, теплилось в его груди, как неясное, но настойчивое чувство. Непривычное и почти пугающее, это чувство звало его к монаху, заставляло цепляться за каждый момент рядом с ним. — Не за что, — отозвался Кас, его голос прозвучал мягко, но уверенно. На лице мелькнула лёгкая, почти невидимая улыбка. — Каждый заслуживает прощения. Особенно тот, кто искренне его ищет. Он ненадолго замолчал, переводя взгляд к окнам библиотеки, за которыми мягкий свет свечей пробивался в густеющую тьму осеннего вечера. — Знаешь, похоже, атмосфера у нас сегодня совсем не располагает к учёбе. Хочешь прогуляться? Дин на мгновение замер, удивлённый сменой темы, но быстро вернул себе самообладание. — Почему бы и нет, — ответил он, слегка пожав плечами. Его губы тронула лёгкая, чуть неуверенная улыбка. Они шагали бок о бок по узкой тропинке, укрытой слоем опавшей хвои. Дин глубоко вдыхал прохладный, свежий воздух. Осень здесь, в горах, была почти осязаемой: лёгкий туман стелился у их ног, словно пытаясь обвить корни вековых сосен, которые молчаливо возвышались вокруг. Где-то вдали раздавался шум ручья, а редкие крики птиц прорезали тишину, добавляя этой картине ощущение оторванности от реальности. Шелест хвои под сапогами смешивался с голосом Каса. Монах говорил неспешно, его слова текли плавно, словно мелодия. Иногда голос опускался до шёпота, обволакивая Дина, заставляя ловить каждую ноту. Но Дин не всегда понимал смысл сказанного. Его мысли то блуждали где-то далеко, то возвращались к разговору, как лодка, которую качает на волнах. — И всё же, — нарушил он тишину после небольшой паузы, — ты никогда не пожалел, что оказался здесь? Дин чуть помедлил, прежде чем продолжить: — Я вот… не знаю, смогу ли найти своё место в этой жизни. Все эти идеалы — святость, смирение… Я не уверен, что создан для этого. Кас замедлил шаг. Его взгляд скользнул вниз, к тропе, будто он искал в земле ответ на вопрос Дина. — Жалею ли я? — повторил он тихо, почти шёпотом, словно спрашивал самого себя. — Не думаю. В самом начале я часто задавался этим вопросом. Он на мгновение замолчал, а затем продолжил, голос его стал глубже, наполненным какой-то неуловимой грустью. — Иногда это казалось наказанием. Но со временем я понял, что смысл был не в том, чтобы забыть о мире. А в том, чтобы найти мир внутри себя. Дин остановился, вглядываясь в лицо монаха. Его взгляд пытался разгадать спокойствие, написанное на этих чертах, прочитать то, что скрывалось за словами. — И ты нашёл его? — спросил он, прищурившись. Кас чуть улыбнулся уголком губ, но ничего не ответил. Вместо этого он протянул руку и указал куда-то в сторону. — Пойдём, — сказал он. — Хочу показать тебе кое-что. Дин не стал спрашивать, куда они направляются. Он молча следовал за монахом, стараясь не отставать. Тропинка неожиданно круто пошла вверх, вилась вдоль склона, словно серпантин, прорезая массивные камни, покрытые бархатистым зелёным мхом. Дыхание стало прерывистым, но Дин не жаловался. В какой-то степени ему даже нравилась эта прогулка — она отвлекала от тяжести разговоров и от тени собственных демонов, которые не давали ему покоя. Наконец они добрались до небольшой скальной площадки. Перед ними раскинулся завораживающий вид: долина, будто окутанная мягким золотом осеннего леса, расцвеченного оранжевыми и багряными красками. Между деревьями проступали серые утёсы, словно древние стражи, а вдали горизонт сливался с небом, расчерченным акварелью нежно-синего света. — Здесь я часто размышляю, — тихо сказал Кас, чуть отступив в сторону, давая Дину возможность насладиться пейзажем. Его голос прозвучал так, словно он поделился сокровенным. — Иногда нужно остановиться и посмотреть на всё сверху. Издалека даже самые сложные проблемы выглядят иначе. Дин замер, глядя вдаль. Сложный клубок мыслей и тревог, который не отпускал его в последние дни, вдруг стал проще. Как будто величие природы само по себе напоминало: есть вещи больше и важнее, чем человеческие страхи. — Ты прав, — тихо сказал он, спустя минуту. — Здесь действительно как-то… легче дышать. Кас молчал, но его взгляд говорил больше, чем могли бы передать слова. Он внимательно наблюдал за Дином, за тем, как его лицо, обычно настороженное и напряжённое, впервые за долгое время стало спокойным, почти умиротворённым. — Мы не всегда понимаем, почему оказываемся в определённых местах, — наконец произнёс Кас, глядя куда-то в сторону. Его голос звучал задумчиво, словно он обращался не только к Дину, но и к самому себе. — Но иногда судьба приводит нас туда, где мы можем что-то исправить. Или изменить себя. Дин медленно кивнул. Эти слова находили отклик в его душе, как будто Кас озвучил то, о чём он сам боялся подумать. И всё же он не мог полностью поверить в то, что перемены возможны. — Думаешь, у меня получится? — неожиданно спросил он, не отводя взгляда от горизонта. Кас посмотрел на него. В его глазах была та самая спокойная уверенность, которая всегда удивляла Дина. — Если ты этого захочешь, — мягко ответил он. Их взгляды встретились, и в этот момент между ними повисло что-то необъяснимое. Слова стали ненужными. В тишине, под осенним небом, они оба почувствовали: этот миг — не просто случайность. Их судьбы сплелись прочнее, чем они могли бы себе представить. Спустя время они неспешно спускались обратно к монастырю. Прохладный осенний ветер играл с краями их мантий, шурша в ветвях высоких хвойных деревьев. Лес будто шептал им что-то своё, вторя их размеренным шагам. Кас, слегка опережая Дина, говорил негромко, но его голос проникал в самое сердце, звуча как продолжение этого осеннего вечера: — Наш хорарий включает восемь молитвенных часов: утреню, хвалу, первую, третью, сексту, девятую, вечерню и повечерие. Эти молитвы проходят в часовне вместе со Святой Мессой. Но, например, утреня и хвала читаются как одна служба, совершаемая в полночь. Дин шел следом, стараясь уловить каждое слово. Ему казалась почти невероятной строгая, почти механическая организованность жизни монастыря. Но в то же время в ней было что-то завораживающее, что-то большее, чем просто дисциплина. — Все эти часы мы молимся вместе, как одна община, — продолжал Кас, его голос стал мягче, почти мелодичным. — Там, где это возможно, мы поём службы, используя древние кармелитские песнопения. Они были созданы ещё в те времена, когда Святой Бертольд пришёл на гору Кармель в 1150 году, чтобы основать монастырь. Многие из этих песнопений звучали там ещё в первые годы ордена. Нам кажется, что, исполняя их, мы воссоединяемся с теми первыми отшельниками, чьё стремление к Богу определило путь кармелитов. Дин не мог не отметить, с каким воодушевлением и искренностью Кас говорил о своей вере. Это было не просто следование обрядам — Кас дорожил традициями, вплетал их в свою жизнь, делая их живыми. Когда они подошли к монастырским воротам, солнце уже клонилось к закату. Его золотистые лучи, будто прощальный поцелуй дня, ласкали дворы и стены монастыря, заливая их мягким светом. Кас взглянул на внутренний дворик и слегка кивнул, как будто проверяя что-то для себя. — Мы вернулись как раз к пяти, — спокойно заметил он. — Вечерня начнётся скоро, мне нужно быть там. Дин молча кивнул, и они вошли во внутренний двор. Атмосфера здесь была особенной: спокойной, умиротворяющей, но в то же время полной какой-то скрытой силы. Кас проводил его до двери кельи, останавливаясь на пороге. — Ужин будет позже, но сейчас отдохни. После вечерни я зайду к тебе. Дин кивнул, оставаясь стоять у двери, и проводил монаха взглядом. Снова его поразила упорядоченность этой жизни, кажущаяся одновременно строгой и наполненной глубоким смыслом. Это было так далеко от его собственной хаотичной реальности. Кас не оглянулся. Он медленно шагал к часовне, и его фигура постепенно растворялась в мягком свете заката, словно исчезала в самом сердце этого осеннего вечера.

***

Прошло несколько недель с тех пор, как Дин поселился в монастыре. Его дни шли по привычному графику: утренние работы, часы в библиотеке с Касом, а вечера — в одиночестве, в келье. Постепенно он привыкал к рутине монастырской жизни, но его мысли и сердце всё ещё оставались дома. Каждый вечер он сидел на деревянной скамье под окном, думая о брате и друзьях. Иногда с тоской перелистывал книги, которые дал ему Кас, но даже слова на страницах не могли заглушить тихое тяготение к прошлому. Связь с внешним миром оставалась недостижимой. Мобильных телефонов ни у кого в монастыре не было, а попытка уговорить Каса найти способ выйти на контакт закончилась разговором с отцом-настоятелем. — Это не нужно для вашего пребывания здесь, — строго заявил тот. Дин был разочарован, но не стал спорить. Кас, видя его внутреннюю борьбу, не осуждал и не пытался давить. Он не настаивал на посещении служб или чтении священных текстов. Дин изредка приходил на вечерние мессы, но делал это скорее из уважения к монаху, чем по собственной воле. Его равнодушие к духовной жизни не задевало Каса. Напротив, он воспринимал это с той кроткой терпимостью, которая была почти его отличительной чертой. На работах Дин не проявлял усердия. Он больше всего подходил на роль помощника: выполнял мелкие поручения, избегая сложных задач. Никто его за это не упрекал. С приближением зимы работа в монастыре замедлялась, и с каждым днём становилось всё меньше приезжих рабочих. Однажды Дин перебирал инструменты на столе в мастерской. Его мысли блуждали где-то далеко, когда он заметил тень, упавшую на стол. Подняв голову, он увидел перед собой Себастьяна, старшего монаха. Его лицо всегда было строгое, бесстрастное, словно высеченное из камня, и Дина пробирал лёгкий холодок всякий раз, когда тот задерживал на нём взгляд. — Дин Винчестер, — произнёс Себастьян, остановившись рядом. Дин нахмурился и выпрямился, его руки невольно замерли. — Что-то случилось? — спросил он, стараясь скрыть растущее беспокойство. Себастьян выдержал паузу, а затем, всё тем же бесстрастным тоном, сказал: — К вам приехали. Дин почувствовал, как у него ёкнуло сердце. — Кто? — Некий Сэмюэль Винчестер, — ответил монах, пристально глядя на Дина. — Я так понимаю, это ваш брат. — Сэм?! — ошеломлённо воскликнул Дин, его глаза расширились. Он резко выпрямился, отбросив тряпку, которой протирал инструменты. — Где он? Себастьян коротко кивнул в сторону выхода. — Я отведу вас к нему. Дин бросил взгляд через плечо на Бобби, который работал у другого верстака. Заметив субприора, тот коротко кивнул, а затем снова погрузился в своё дело. Винчестер пошёл за Себастьяном по длинным коридорам монастыря. Нетерпение волной накатывало на него, и казалось, что шаги монаха были намеренно медленными. Когда они приблизились к основному зданию, Дин с удивлением заметил, что Себастьян не повёл его к кабинету настоятеля, как он ожидал, а остановился у небольшой двери. — Ваш брат ждёт здесь, — сообщил монах и, слегка склонив голову, добавил: — Как закончите, дайте знать. Я проведу гостя. — Спасибо, — коротко ответил Дин, чувствуя странную смесь волнения и облегчения. Себастьян молча отступил в сторону, жестом приглашая его войти. Дин открыл дверь и шагнул внутрь. В небольшой, но светлой комнате за столом сидел Сэм. Его локти покоились на столешнице, а взгляд был устремлён в окно, как будто он искал ответы в пустоте за стеклом. Услышав звук открывшейся двери, он резко обернулся и, увидев Дина, мгновенно поднялся. В следующую секунду братья уже обнимали друг друга — крепко, с такой силой, словно не виделись целую вечность. — Дин, — выдохнул Сэм, чувствуя, как брат сжимает его в ответ. — Как ты? — Он слегка отстранился и внимательно осмотрел Дина с ног до головы. — Пойдёт, — отозвался Дин с усталой, но широкой улыбкой. — Сэм, что ты тут делаешь? Отец знает? — Приехал к тебе, — Сэм несколько секунд помедлил, опустив взгляд. — Отец... знает, хоть и просил не ехать. Но я не мог, Дин. Столько всего случилось... Кстати, что это на тебе? — Он не сдержал улыбки, окидывая брата взглядом и оценивая его монашескую одежду. — Ну как тебе? Последний писк монастырской моды, — усмехнулся Дин, разводя руками, словно гордясь своим необычным нарядом. — Ты как всегда, — засмеялся Сэм, присоединившись к брату, но потом покачал головой. — Честно, выглядишь как персонаж из клипа Pet Shop Boys. — Да, только здесь все по-настоящему, — Дин с тихим вздохом опустился на стул, опершись локтями на стол. — Тяжело, да? — осторожно спросил Сэм, внимательно наблюдая за братом. — А ты как думаешь? — Дин резко вскинул голову, в голосе проступила горечь. — Упекли фиг знает куда, телефон забрали, одели, как это… в рясу, работать заставляют. Если бы не Кас, я бы, наверное, уже сбежал. Жуткое место. — Кас? — переспросил Сэм, нахмурив брови. — Кто это? — Да так, — Дин махнул рукой, слегка смягчаясь. — Один из монахов. Его приставили ко мне. Следит за мной, наставляет, ну и всё такое. — И как он? Нормальный хоть? — По сравнению с остальными — просто находка, — с усмешкой ответил Дин. — Понятно, — протянул Сэм, улыбаясь. — Ну, хоть не скучно тебе здесь. А у вас тут красиво, кстати. Я про горы. — Да, необычное место. Только холодно ужасно, — ответил Дин, вдруг вспомнив что-то важное. Он резко посмотрел на брата: — Сэм, как там Бенни? И остальные? Что вообще происходит? Сэм замялся, а затем тяжело вздохнул, и лицо его стало более серьёзным. — Собственно, я и приехал рассказать. Дин, тот мужчина... Он очнулся. Слова брата будто молотом ударили по Дину. Он напрягся, чувствуя, как страх подкатывает к горлу. — И... и что? — выдавил он, стараясь держать голос ровным, но в нем уже слышалась тревога. Увидев реакцию брата, Сэм поспешил успокоить его: — Всё в порядке, Дин. Он... он ничего не помнит. Мы с трудом выяснили, где он жил, потому что его состояние было ужасным. Но он жив. — Мы? — недоверчиво переспросил Дин, нахмурив брови. — Ты был у него? — Ну да, — неуверенно кивнул Сэм. — Следствие так ничего и не нашло. А мне его стало жаль. Он совсем один, понимаешь? Я ходил к нему, разговаривал, а потом он однажды... очнулся. Я, честно, чуть не свалился тогда. Сначала он вообще бредил. — Бредил? — Дин прищурился, пытаясь понять, к чему это ведёт. — Да, — Сэм хмыкнул, вспоминая. — Представь: я захожу к нему, а он смотрит на меня и говорит: «Красивый ангел, забери меня отсюда». Дин невольно улыбнулся. — Красивый ангел, значит? Ну, хоть вкус у него есть. — Ха-ха, очень смешно, — закатил глаза Сэм. — Потом, когда он окончательно пришёл в себя, сказал, что ничего не помнит. Совсем. Хотя... мой голос помнил, представляешь? Говорил, что слышал его, пока был в коме. Дин сидел молча, только голова слегка кивнула. — Я принёс ему его документы, — продолжил Сэм. — Рассказал, кто он. Он долго смотрел на всё это, а потом такой: «Габриэль? Да я бы в жизни так ребёнка не назвал». Дин недоуменно смотрел на Сэма, который рассказывал о Габриэле с теплотой и заботой, отчего на сердце Дина становилось ещё тяжелее. — Сэм... а он знает, кто ты? Про меня и всё остальное? — аккуратно спросил Дин, боясь услышать ответ. — Нет, — виновато опустив голову, ответил Сэм. — Если отец узнает, что я ему хоть что-то рассказываю, он меня убьёт. Я сказал Габриэлю, что я волонтер из местного университета, помогаю таким, как он. Он вроде поверил. Даже спросил, платят ли мне за это. Когда я ответил, что нет, он сказал, чтобы я «не возился с ним зря». Он такой шутник. — Мило, — пробормотал Дин, но внутри все горело. Реакция Сэма на этого мужчину была настолько неожиданной, что сбивала его с толку. — А что там с Бенни? — Ничего нового, — вздохнул Сэм. — Он все так же под арестом. Габриэль сейчас не в состоянии давать показания, хотя его уже посвятили во все подробности дела. Он даже в суд явиться не сможет. А ребят из машины отпустили под огромный залог. Кстати, Лиза спрашивала о тебе. Я сказал, что ты уехал и в ближайшее время не вернешься. Прости. Я не думаю, что она должна знать больше... — Всё в порядке, Сэм, я понимаю, — спокойно ответил Дин, но в его голосе сквозила усталость. — Надеюсь только, что всё это разрешится как можно скорее, и я смогу вернуться домой. Хотя даже не представляю, как это будет выглядеть. Бенни за решеткой, а я на свободе? — Дин, ты же не был за рулем, — начал Сэм, пытаясь успокоить брата. — Но я разрешил ему сесть за руль! — внезапно выкрикнул Дин, вскочив с места. — Хотя знал, что он пьян! Сэм, это всё из-за меня! — Дин, послушай, — Сэм поднялся и положил руку на плечо брата. — Да, ты сделал ошибку, но ты не сбивал человека. Ты не управлял машиной. Пассажиры не несут ответственности, если авария случилась из-за водителя. Это не твоя вина. Так вышло. Дин опустил голову, дрожа от нахлынувших эмоций. — Только по этой причине ты сейчас здесь, а не в тюрьме, — добавил Сэм твёрдо. — Да, Бенни влип по-крупному, но хватит корить себя за то, что не можешь изменить. Габриэль очнулся, и он поправится. Вот тогда и будешь переживать, если понадобится. А сейчас просто... отпусти это. Дин едва заметно кивнул, но на душе легче не стало. Они ещё несколько часов говорили обо всем. Дин рассказывал о первых днях в монастыре и о Касе, подшучивая над своим «вынужденным монашеским бытом». Сэм всё больше удивлялся и мысленно восхищался стойкостью брата, который терпел все «прелести» монашеской жизни. В ответ Сэм делился историями из университета — ему нравилась его учеба, и он ни разу не пожалел, что выбрал юриспруденцию. — Ладно, Дин, мне пора ехать, — сказал Сэм, вставая. — Дорога сюда не близкая. Если выеду сейчас, то, может, успею вернуться к вечеру. — Спасибо, что приехал, Сэм, — устало, но с благодарностью произнес Дин. — А то я себя уже почти извел мыслями обо всем этом. — Без проблем, постараюсь приехать ещё, — ответил Сэм с улыбкой, прежде чем выйти из комнаты. Проводив брата взглядом, Дин остался наедине со своими мыслями. Глянув на часы в коридоре, он направился в келью переодеваться к обеду. Но облегчения после разговора с Сэмом не наступило. Мысли о Габриэле не давали ему покоя. Что тот решит? Как поступит, когда всё вспомнит? Ситуация по-прежнему оставалась напряженной, и выхода из неё Дин пока не видел. Спустя какое-то время Дин сидел в трапезной, лениво потягивая суп, полностью поглощённый своими размышлениями. Шум голосов вокруг него постепенно стихал — монахи завершали обед и направлялись на положенный отдых. Дин тоже собирался в свою келью, когда к нему подошел Кас. — Дин? Всё в порядке? — с заботой спросил Кас. — Я не видел тебя в цехе. Бобби сказал, что ты ушёл с Себастьяном. — Всё нормально, Кас. Просто приезжал Сэм, мой брат, — ответил Дин, не поднимая глаз. — Сэм? Это же прекрасно! — Кастиэль улыбнулся, но затем нахмурился, заметив мрачное выражение лица Дина. — И как всё прошло? Есть какие-то новости? — Да... Тот мужчина очнулся, — нехотя произнес Дин. — Deus misereatur… — пробормотал Кас, перекрестившись. — Это хорошие новости. Я молился за него вчера. Но почему ты тогда такой мрачный? Он что-то заявил полиции? — Нет. Пока он не давал никаких показаний, — покачал головой Дин. — По словам Сэма, он всё ещё в тяжёлом состоянии. Так что всё снова зашло в тупик. — Наверное, ему трудно осознать всё, что произошло. Я уверен, что всё наладится, Дин. Эти трудности временные. Ты вернёшься домой, — мягко произнёс Кас, стараясь поддержать его. — Ага... — протянул Дин с натянутой улыбкой. Как бы он ни хотел вернуться домой, он знал, что там ему сейчас не место. Хотя в глубине души ему хотелось плюнуть на запреты отца, приехать домой, найти Габриэля и всё рассказать. Объяснить, попросить прощения. Может, тогда ему стало бы легче? А может, и нет... — Ладно, Дин. Хорошего отдыха. Увидимся позже, — тепло сказал Кас и вышел из трапезной. Но, уходя, он сам не мог найти покоя. Внутри всё переворачивалось. Он всё яснее осознавал, что ему совсем не хочется, чтобы Дин уезжал. Эта мысль ужасала его. Сердце болезненно сжалось. — Deus, miserere mei et dirige me, — прошептал Кастиэль, отчаянно ища утешения в молитве. Чувства, которые он начинал испытывать к Дину, пугали его. Почему он так привязался к этому человеку? Настоятель ясно дал понять, что не стоит уделять ему слишком много внимания. Но с каждым днем монах ловил себя на том, что встает на утреннюю молитву не ради Господа, а ради того, чтобы поскорее увидеть Дина. Поймать его взгляд, его улыбку. Это было невыносимо. Прятать эмоции, скрывать чувства. Он знал, что это неправильно, но сердце упрямо боролось за своё. Каждый раз, когда Кас позволял себе хотя бы на миг поддаться этим чувствам, глядя в глубокие зеленые глаза Дина, он ощущал невероятное тепло. Сердце переворачивалось, стуча как бешеное. Но эти моменты длились недолго. Вернувшись в свою келью, Кас вновь погружался в молитвы и самобичевание. Стоя на коленях, он просил прощения за свои мысли, за свои чувства. — Такая любовь — для всех, но не для меня, — повторял он себе. Каждый вечер он обещал себе, что на следующий день будет сильнее, что выдержит, не поддастся соблазну. Но каждый раз, глядя в глаза Дина, он проигрывал эту битву с собой. Кас поражался, как можно так быстро привязаться к человеку. Как можно так сильно желать его присутствия, стремиться быть рядом. А видеть его печаль и усталость становилось настоящей пыткой. Дин увядал с каждым днём. Монастырские стены давили на него, это было видно. Монах перестал говорить с ним о религии, чувствуя, что это только усугубляет ситуацию. Вместо этого он старался просто быть рядом: гулять с ним за пределами монастыря, проводить время в разговорах. Но Дин словно замкнулся, словно закрылся от всего мира. Он машинально выполнял работу, едва оставляя силы на обеды и прогулки. После этого он уходил в свою келью, запирался и не выходил до рассвета. Кас понимал: Дин страдает. И хотя он делал всё, чтобы облегчить его участь, где-то в глубине души он знал: его чувства только усложняют всё. Небо над монастырём было звёздным и чистым, как будто кто-то разбросал драгоценные камни по бархатной темноте. Лёгкий холодок ночного воздуха щекотал кожу, а вокруг стояла глубокая, почти священная тишина. В такие моменты Кастиэль ощущал странное умиротворение, как если бы даже воздух наполнялся чем-то невидимым и добрым. Он шёл через внутренний двор, направляясь на утреню, не торопясь и наслаждаясь спокойствием. Обычно он выходил позже, когда все монахи уже собирались, но сегодня решил выйти пораньше. Ему хотелось побыть одному, в своих мыслях, под звёздным куполом. Но в тишину ночи невольно ворвался едва ощутимый запах табака. Кас удивлённо замедлил шаг и вскинул голову, поводя взглядом по двору. У фонтана, в самом дальнем углу, он заметил фигуру. Человек сидел на скамье, опустив плечи, и, судя по слабым оранжевым отблескам, курил. Кас узнал его сразу — это был Дин. Он выглядел так, как будто вся тяжесть мира навалилась на его плечи. Свет фонаря едва касался его, подчеркивая резкие тени на лице и глубоко посаженные глаза. Кастиэль замер на секунду, наблюдая, как тот лениво выпускает клубы дыма, которые растворяются в прохладном ночном воздухе. Наконец, монах сделал шаг вперёд, приближаясь. — Дин? — тихо позвал он. Тот чуть вздрогнул, поднял взгляд и, увидев Кастиэля, выдохнул ещё одну порцию дыма. — О, Кас, — его голос был хриплым, усталым. — Ты рано. Кас ничего не ответил, просто сел рядом, стараясь понять, что сказать. Некоторое время они сидели молча, слушая, как журчит вода в фонтане и шелестят где-то неподалёку листья под лёгким ветром. Кастиэль поднял взгляд к небу. Звёзды сияли так ярко, что, казалось, могли осветить всё вокруг, если бы захотели. Как же такое великолепие остаётся незамеченным, когда человек погружён в свои заботы?— подумал он. — Ты ведь не должен курить здесь, — наконец тихо произнёс он, пытаясь немного разрядить обстановку. Дин усмехнулся, беззлобно, но горько. — А где мне курить, Кас? Там, за монастырскими стенами? У дороги? Это здесь запрещено, это там запрещено. Везде какие-то правила. — Он потёр лицо рукой, его взгляд снова стал тяжёлым. — Честно, я так устал от всего этого. Кастиэль внимательно смотрел на него, пытаясь подобрать слова. — Я так хочу напиться, Кас, — вдруг вырвалось у Дина, и его голос прозвучал особенно глухо. Он опустил голову, разглядывая каменные плиты под ногами. — Ничего не хочу. Чувствую себя как в ловушке. — Он замолчал, но потом продолжил, немного ожесточённо. — Хотя, знаешь, что самое паршивое? Кас чуть наклонился вперёд, но не перебивал. — Я сам во всём виноват, — признался Дин, бросив окурок на землю и раздавив его ботинком. — Сам загнал себя сюда. Хотел всё исправить, как дурак. Думал, ну вот, начну с чистого листа, дам себе шанс... А теперь чувствую, будто сам вырыл себе яму. Кас не ожидал такой откровенности. Он чувствовал, как в груди болезненно сжалось сердце. — Дин... — начал он, но замолчал. Что он мог сказать? Не думая, он протянул руку и осторожно коснулся ладони Дина. Сжал её крепко, но нежно, словно пытаясь передать всё, что не мог выразить словами. Это было первое проявление слабости, которое он не мог сдержать. Дин посмотрел на его руку, затем поднял взгляд на Каса. На мгновение в его зелёных глазах мелькнула удивлённая мягкость. Но руку он не убрал. — Спасибо, — тихо сказал он, почти шёпотом, будто боялся, что звук этого слова нарушит хрупкую тишину. Они сидели так ещё немного, как будто молчание между ними могло забрать часть их боли. Фонтан журчал, ветер шевелил листву, а где-то вдали крикнула ночная птица. — Знаешь, Кас, — вдруг заговорил Дин, не убирая руки. — В такие моменты я не чувствую себя совсем потерянным. Кас ничего не сказал. Ему хотелось остаться здесь, на этой скамье, под этим небом, как можно дольше. Но вдалеке послышались шаги. Другие монахи начали выходить на утреню. Дин первый нарушил тишину. — Тебе пора, — сказал он, убирая руку. Кастиэль медленно поднялся, его пальцы всё ещё хранили тепло прикосновения. — Я пойду. Но ты... не делай глупостей, хорошо? — Кас остановился на мгновение, бросив последний взгляд на Дина. Тот лишь кивнул, отвернувшись. Кас ушёл, его шаги почти не звучали на каменной дорожке. Но когда он добрался до дверей, то тихо прошептал: — Господи, помилуй нас и дай мне силы направить его на путь света. И небо, как будто услышав его, вспыхнуло ещё ярче мириадами звёзд.