Обретая себя

«Кто был добрым и приличным,

Будет ангелом отличным. Но глядя в небо спросишь ты,

Где их присутствия следы?

Мы посреди небесных круч,

И видны, когда нет туч.

Мы в одиночестве дрожим.

Бог знает, мне не быть таким!»

Rammstein — Engel

Машина Винчестеров уже четыре часа мчалась по пустынной трассе, пролегающей сквозь бескрайние поля и густые леса. Дин, уставший от монотонной дороги, молча смотрел в окно. Его мысли были сосредоточены на словах отца, который твердил, что монастырь перевоспитает его, изменит. Дин относился к этому скептически и не скрывал своего раздражения. Тишину в машине нарушил Джон. — Я предупредил настоятеля, чтобы он давал тебе достаточно работы, — его голос был сухим, но в нем чувствовалась строгая отцовская нотка. — И чтобы не сюсюкались с тобой. Это справедливо, учитывая, как ты себя вел. Джон не стал упоминать, что также попросил настоятеля приставить к Дину человека, который будет за ним следить. Несмотря на строгий тон и кажущуюся холодность, он переживал за сына. Даже если он не мог этого показать, Джон любил Дина, несмотря ни на что. Дин проигнорировал отца и снова уставился в окно. Время тянулось невыносимо долго, и только спустя пару часов он заметил, как исчезли последние признаки цивилизации. Асфальт сменился ухабистой грунтовкой, вокруг раскинулась бескрайняя степь. Вдалеке виднелись горы, их заснеженные вершины остро выделялись на фоне хмурого неба. Дин невольно напрягся. Сейчас все ощущалось иначе. Если раньше он мог свободно путешествовать по штатам с друзьями, наслаждаясь приключениями и отдыхом, то теперь он ехал в полную неизвестность. Что-то неясное, тревожное, скользнуло в его душе. Попытка взять себя в руки привела лишь к тому, что его взгляд снова упал на окно. На горизонте появились нереально красивые виды: бескрайние зеленые равнины, изрезанные тенями лесов, и величественные горы, покрытые белоснежными шапками. Это место напоминало картинку из журнала о путешествиях — только с явным налетом гнетущей оторванности от остального мира. — Где мы? — спросил он, скорее обращаясь к самому себе, чем к кому-то в машине. Джон, не отрывая взгляда от дороги, ответил: — Мы в другом штате, Дин. В Вайоминге. «Горы, значит», — подумал Дин, усмехнувшись про себя. — «Чтобы точно никуда не смылся». Машина съехала на еще более узкую дорогу. Вскоре Дин заметил вдалеке странное строение. Его взгляд зацепился за монументальный силуэт здания, возвышавшегося на фоне гор, словно ожившая декорация из средневекового романа. Готические арки и шпили возвышались над пустырем, вырисовывая четкие линии каменных стен. Массивные колонны возносились высоко, обещая в будущем стать надёжной опорой для крыши, облитой чёрным шифером. Фасад был украшен замысловатой резьбой, а высокие узкие окна с витражами поблескивали в тусклом свете дня. За зданием виднелись недостроенные арки и башни, обрамлявшие монастырь, словно намерение придать ему еще больший масштаб и величие. Дин невольно задержал дыхание. Монастырь выглядел одновременно величественно и пугающе. Его резные детали говорили о вечной приверженности традициям, а бежевый камень стен будто поглощал свет, создавая впечатление строгой, отрезающей от мира тишины. — Это что, и есть то место? — выдохнул он с неохотным восхищением, не скрывая сарказма. Джон кивнул, не удосужившись взглянуть на сына. Машина, громыхая колесами по ухабистой дороге, медленно приближалась к монастырю. Теперь, когда он был так близко, Дин понял, что с этого момента его жизнь уже никогда не будет прежней. Подъехав к подножию монастыря, машина замерла, глухо вздохнув мотором. Выходя из автомобиля, взгляд Дина мгновенно приковало массивное недостроенное здание в стороне. Его глаза скользнули по стройке: строительный кран, словно металлический гигант, возвышался над каркасом стен, создавая ощущение незавершенности и нескончаемой работы. Возле стройки суетились рабочие в ярких касках, звуки лязга металла и гулкий стук молотков разносились по округе, сливаясь с ровным шумом ветра. На миг Дин замер, наблюдая, как тяжелые балки поднимаются ввысь, а крошечные фигурки людей сновали туда-сюда, будто муравьи. Картина была одновременно хаотичной и завораживающей. — Дин! — голос Джона резко вернул его в реальность. Отец уже стоял возле машины, направив строгий взгляд на сына. Дин нехотя оторвал взгляд от стройки и пошел следом за Джоном. Они повернули в сторону массивных кованых ворот, которые выделялись на фоне высокого забора из бежевого камня, тянущегося в обе стороны, словно крепостная стена. Ворота были украшены витиеватыми узорами из кованого металла, напоминающими виноградные лозы, переплетающиеся в сложный узор. Их тяжесть была ощутима даже на расстоянии, и казалось, что за ними скрыто нечто древнее, охраняемое столетиями. Дин, плетясь за отцом, заметил, как стены забора идеально гармонируют с фасадом главного здания. Это трехэтажное сооружение из бежевого камня выглядело одновременно сурово и величественно. Его острые крыши, украшенные мелкими деталями, поднимались к небу, а огромные арочные окна с готическими переплетами словно следили за каждым шагом вошедших. Джон шел уверенно, как будто бывал здесь не раз, а его тяжелый шаг подчеркивал решительность. Дин же, напротив, тащился за ним с видом обреченности, изредка бросая взгляд на огромный фасад здания. Он чувствовал себя маленьким, затерянным среди этого величия и строгости, словно вся структура давила на него. Подойдя к крыльцу, Джон замер на мгновение, как будто что-то взвешивал в уме. Он уверенно поднялся по широким каменным ступеням, которые слегка вглубились от времени и множества ног, прошедших здесь. Вверх вели массивные деревянные двери с крупными железными заклепками. Их темная древесина казалась такой старой, что, возможно, она помнила еще времена рыцарей и монастырских тайн. Джон поднял руку и постучал, гулкий звук раскатился в тишине двора. Казалось, даже ветер на мгновение притих, позволяя звуку увековечиться в этой суровой атмосфере. Дин остался стоять внизу, скрестив руки на груди, напряженно вглядываясь в закрытые двери. Тяжесть происходящего давила на него, как и величественная строгость здания. Ему хотелось повернуться и бежать. Но куда? Дверь открылась, и на пороге появился молодой монах в тёмно-коричневой рясе с глубоким капюшоном, который едва не скрывал черты его лица. Он внимательно посмотрел на гостей. — Здравствуйте, чем могу помочь? — спросил он мягким, но уверенным голосом. — Добрый день. Я по делу к приору Винсенту, — сказал Джон. Монах задержал взгляд на Джоне, затем на секунду изучающе посмотрел на Дина. Его лицо не выражало эмоций, лишь сдержанную сосредоточенность. — Меня зовут Джон Винчестер, а это мой сын Дин. У нас назначена встреча с настоятелем, — продолжил Джон, перехватывая инициативу. — Да, конечно, — кивнул монах, чуть отступая в сторону. — Приор предупредил о вашем визите. Прошу, следуйте за мной. Джон с Дином прошли в светлый прохладный коридор. Под ногами поскрипывали старые деревянные половицы, а массивные окна с витражами пропускали рассеянный свет, оставляя причудливые цветные узоры на стенах. Воздух был наполнен слабым ароматом ладана и чего-то древесного. Монах уверенно вёл их по коридору, затем по винтовой каменной лестнице, которая уходила на третий этаж. На верхнем этаже было тише, лишь приглушённые звуки издалека напоминали о работе на стройке. Подойдя к массивной дубовой двери с гладкой, слегка потемневшей от времени поверхностью, монах постучал, осторожно приложив к ней руку. Изнутри донёсся твёрдый и глубокий голос: — Да, входите. Монах слегка открыл дверь, склонил голову и сказал: — Приор, к вам Винчестер с сыном. Он отступил в сторону, пропуская Джона и Дина. В просторном кабинете настоятеля царила строгая, но вместе с тем уютная атмосфера. Большой письменный стол из тёмного дерева с аккуратно сложенными бумагами стоял у окна. На стенах висели иконы, старинные карты и несколько книг в резных деревянных шкафах. В дальнем углу тихо потрескивал небольшой камин, вокруг которого стояли пара кресел, обтянутых тёмной кожей. Через высокое окно с готическим переплётом в комнату проникал мягкий свет, бросая отблески на полированный стол. Приор Винсент встал из-за стола. Это был мужчина лет пятидесяти, сдержанного вида, с короткими седеющими волосами и лёгкой улыбкой, которая, тем не менее, не могла скрыть тени строгости в его взгляде. — Джон, рад тебя видеть, — сказал он, направляясь к Винчестеру и протягивая руку. — Благодарю, Себастьян. Ты можешь идти, — обратился он к монаху, который вежливо поклонился и скрылся за дверью. — Здравствуй, Дин. Очень приятно познакомиться с тобой, — продолжил приор, чуть наклонив голову в знак приветствия. — Здравствуйте, — неуверенно ответил Дин, чувствуя себя не на месте. Его взгляд бегал по комнате, как будто он искал в ней что-то знакомое, за что можно было бы зацепиться. — Спасибо, что согласился помочь, Винсент, — сказал Джон, переходя на более личный тон. — Всё в порядке, Джон, мне совершенно не в тягость, — спокойно ответил настоятель, а затем повернулся к Дину и добавил, уже более мягким голосом: — Дин, ты не мог бы оставить нас с твоим отцом на пару минут? Дин замер на секунду, затем бросил взгляд на Джона, ожидая, что тот его остановит или, по крайней мере, скажет что-то ободряющее. Но Джон молча кивнул в знак того, что всё в порядке. — Хорошо, — сухо ответил Дин, чуть нахмурившись. Дин осторожно прикрыл за собой массивную дубовую дверь и огляделся. Недалеко от кабинета стоял монах. Тот был неподвижен, как статуя, сложив руки в рукавах своей коричневой рясы. Его взгляд был опущен, словно он не замечал происходящего вокруг. Дин быстро отвернулся и приметил скамью у стены. Бросив на нее рюкзак, он прошел к широкому окну, через которое легко просматривался внутренний двор монастыря. Дин уперся руками в прохладный каменный подоконник и скользнул взглядом по открытому пространству. Во дворе располагались ряды кельей, соединенные узким каменным проходом, который опоясывал весь двор. Старая галерея с её массивными арками придавала месту почти магическое ощущение древности. В центре двора возвышалась часовня, её шпиль словно тянулся к облакам, а каменные стены отливали мягким золотистым цветом на фоне бледного осеннего солнца. Дин заметил пару монахов, стоящих возле входа в часовню и о чем-то переговаривающихся. Их движения были спокойными, размеренными, словно время в этом месте шло совсем иначе. Однако взгляд Дина задержался на другом человеке. Неподалеку от небольшого фонтана, окруженного скамьями, стоял монах. Его фигура была полностью скрыта темной рясой, а лицо — капюшоном. Он возился с чем-то, держа в руках большие листы, похожие на чертежи. Монах стоял боком, но его сосредоточенные движения и внимательное изучение бумаги вызывали легкое любопытство у Дина. И вдруг монах замер, словно почувствовал, что за ним наблюдают. Он поднял голову и повернул ее в сторону главного здания, прямо к окну, из которого смотрел Дин. Их взгляды как будто встретились — даже на расстоянии этот момент заставил Дина напрячься. Монах остался абсолютно неподвижен. Его лицо оставалось почти полностью скрытым тенью капюшона, но именно эта безэмоциональность заставила сердце Дина сжаться. Мгновение длилось вечность. Затем монах опустил голову и вернулся к своим чертежам, как будто ничего не произошло. Дин резко отвернулся от окна и сделал глубокий вдох. Ему нужно было отвлечься. Его взгляд скользнул вдаль, за пределы монастырских стен. Там, за каменным забором, открывался захватывающий вид. Бескрайние холмы, покрытые выцветшей травой, переходили в степь, которая тянулась к самому горизонту. А еще дальше, как на ладони, виднелись величественные горы. Их заснеженные вершины, освещенные солнцем, сияли белым и серебристым светом. Вокруг гор лениво клубились облака, словно покрывало, обрамляя их массивные очертания. Среди этого сурового, но прекрасного пейзажа Дин вдруг почувствовал, насколько он далеко от дома. Все здесь было чужим, незнакомым. Но почему-то, глядя на горы, он ощутил странное смешение эмоций — страх перед неизвестным и необъяснимое волнение, будто что-то важное ожидало его впереди. В кабинете настоятеля было светло. Через широкие окна пробивались лучи осеннего солнца, отражаясь от полированных поверхностей дубового стола и блестящей чеканки бронзовой лампы. Однако в воздухе ощущалась прохлада — напоминание о том, что монастырь находится в горах. В камине неспешно потрескивал огонь, создавая уютный контраст с резкими порывами ветра, которые временами срывали с деревьев последние листья, а иногда приносили в воздух хлопья неожиданного снега. Приор Винсент сидел за массивным столом, его руки были сложены на коленях, а взгляд внимательно изучал Джона, устроившегося напротив. Спокойствие Винсента лишь подчеркивало натянутую усталость, с которой Джон держал осанку. — Джон, как я понимаю, ты уже ввел меня в курс дела, — начал приор, его голос был ровным, но с твердостью, к которой невозможно было не прислушаться. — Ситуация с твоим сыном, мягко говоря, непростая. Настоятель перевел взгляд в окно, где за стеклом поднимался горный хребет, освещенный ярким солнцем. Вид был живописным, но в нем чувствовалась суровость, как в самой жизни. — Я понимаю, как живут мальчишки в вашем кругу. Богатство и свобода часто дают слишком много возможностей для ошибок. Но не каждый способен разом проститься с прежней жизнью, даже после… таких событий, — он сделал паузу, возвращая взгляд на Джона. Тот устало кивнул, тяжело выдохнув. — Ты прав, — сказал он. — Дин ещё не понимает, что это его шанс. Для него всё это — наказание, и он воспринимает это в штыки. Поэтому я и попросил тебя приставить к нему кого-то. Человека, который будет не только присматривать за ним, но и сможет, возможно, завоевать его доверие. Ты не забыл о моей просьбе? Приор слегка улыбнулся, его взгляд стал мягче. — Конечно, нет, Джон. Я нашел для него подходящего «духовного отца». Монах Кастиэль. Это человек с сильной волей и большим опытом. Думаю, он сможет направить твоего сына на путь исправления. Джон тихо повторил имя, словно пробуя его на вкус: — Кастиэль… Хорошо. Я доверяю твоему выбору, Винсент. Настоятель медленно кивнул, взгляд его снова скользнул к окну. — Скажи мне, надолго ли ты оставляешь его у нас? И чего ты ожидаешь от монастыря в его случае? Джон слегка помедлил, словно обдумывая ответ. Наконец он сцепил пальцы и заговорил: — Пока я не знаю. Всё будет зависеть от обстоятельств. Я стараюсь решить дела, но это сложно. — Джон сделал паузу и заговорил тише, с заметным напряжением. — Человек, которого они сбили… всё ещё в коме. Родственников мы не нашли. Дело застопорилось. Мой заместитель буквально под атакой прессы. СМИ жаждут правды, и это создаёт колоссальное давление. Настоятель, нахмурив брови, выслушал слова Джона с заметной долей сочувствия. — Это серьёзное испытание, Джон. Для вас обоих. Но знай, мы сделаем всё возможное. Если не духовность, то упорный труд поможет Дину найти себя. А монах, которого я приставлю к нему, станет его проводником — не только в рамках нашего устава, но и в поиске своего нового пути. Джон взглянул на приора с благодарностью и кивнул. — Я рассчитываю на тебя, Винсент. — И мы — на Него, — спокойно завершил приор Винсент. После чего он направился к двери, открыл её и позвал монаха. — Себастьян, пригласи ко мне Кастиэля, пожалуйста, — сказал приор ровным голосом. Монах молча кивнул и поспешил по коридору. Винсент перевёл взгляд на Дина, всё ещё стоявшего у окна и задумчиво смотревшего вдаль. — Проходи, Дин, — пригласил он, жестом указывая на кабинет. Дин нехотя оторвался от окна, подобрал рюкзак с скамьи и, хмуро опустив взгляд, вошёл внутрь. — Ну что ж, Дин, — начал Винсент, вернувшись за свой стол и сев в кресло. — Имеешь ли ты хоть какое-то представление о жизни в монастыре? — Поверхностно, — протянул Дин, оглядывая кабинет, взгляд его задержался на ряде старинных икон. Он фыркнул: — Ну, я знаю, что монахи живут как отшельники, ходят в этих… как их… рясах с воротниками, читают молитвы сутками напролёт и, наверное, едят один хлеб. Он насмешливо посмотрел на приора. Тот сдержанно улыбнулся. — Отчасти ты прав, Дин. Мы действительно проводим немалую часть нашего времени в молитвах за Церковь и мир. Но отшельниками нас назвать сложно. Винсент откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы перед собой. — Мы живём в уединении, да, но это вовсе не значит, что мы бежим от мира. Наше аббатство ведёт активную общественную жизнь — мы помогаем нуждающимся, принимаем тех, кто ищет убежища или временного покоя. Мы также поощряем ручной труд. К слову, среди наших братьев немало талантливых людей. Он сделал паузу, давая Дину переварить сказанное. — И, знаешь, мы умеем отдыхать. Братство часто проводит время на природе, в походах по горам. Так что твоё представление о монастыре действительно немного… упрощённое. Дин усмехнулся, качнув головой. — Ну, по крайней мере, звучит не так мрачно, как я себе представлял. Винсент продолжил, серьёзно глядя ему в глаза: — Хотя кармелитская жизнь во многом восходит к традициям первых отшельников на горе Кармель, мы всё же живём как община. Монастырь — не место для тех, кто ищет уединения ради бегства от общества. Мы существуем как братство, объедённое милосердием, под руководством настоятеля. — Простите… э… — начал было Дин. — Приор Винсент, — мягко поправил его настоятель. — Да, приор Винсент, — пересёк себя Дин, закатив глаза. — Вы серьёзно думаете, что мне станет лучше от жизни среди… вашего общества? Не думаю. Джон нахмурился, но приор жестом остановил его. — Всё в порядке, Джон. — Винсент вновь повернулся к Дину. — Да, я понимаю, как ты себя чувствуешь. Это чужое место, незнакомые люди. Здесь нет ни друзей, ни развлечений. И это не летний лагерь. Но я верю, что даже здесь ты сможешь найти то, что тебе сейчас так необходимо: внутреннее равновесие, спасение от хаоса, который терзает тебя. Настоятель продолжал: — Я не жду, что ты сию же минуту оставишь мирскую жизнь, примешь молитвенную позу и поклянешься в верности Христу. Но я прошу тебя попытаться. Смирение и открытость — это шаг, который нужен не только тебе, но и твоей семье. Дин опустил взгляд. Его внутренний бунт против всего происходящего продолжал пылать, но слова Винсента резонировали глубоко внутри, пробиваясь через слои защиты, которые он выстроил вокруг себя. Он глубоко вздохнул и нехотя сказал: — Ладно. Я попробую. Но это не значит, что я стану монахом или приму обет! Даже ваш Бог знает, что мне не быть таким, как вы. Настоятель слегка улыбнулся, кивая: — Это всё, чего я прошу, Дин. В этот момент за дверью послышались уверенные шаги. Все трое обернулись в ожидании. Послышался стук, и в дверном проёме появился монах. Его одеяние, строгое и скромное, было настоящим воплощением монашеской традиции. Длинная коричневая туника доходила до самых лодыжек, с аккуратным, будто вытканным из самого времени, скапулярием — прямоугольным куском ткани, который мягко спадал спереди и сзади, перекрывая тунику. Слева от кожаного пояса монаха висел Пресвятой Розарий, а справа — длинная часть пояса тянулась до самого низа, едва не касаясь пола. На плечах монаха лежал клобук, обрамляющий его лицо и верхнюю часть спины, готовый в любой момент укрыть его голову от осеннего холода. Его вид был пропитан аскетизмом, но одновременно излучал какое-то незримое достоинство, будто за скромностью пряталась сила, намного большая, чем можно было предположить. Монах медленно снял капюшон, и Дин сразу узнал его — это был тот самый человек, которого он видел у окна. Их взгляды встретились, и на мгновение Дин напрягся, будто ожидая, что монах заговорит о том, что заметил его тогда. Однако лицо монаха оставалось абсолютно спокойным, сдержанным. — Дин, — обратился приор, привлекая внимание юноши, — это Кастиэль. Он будет твоим духовным отцом в монастыре. Дин невольно напрягся ещё больше, когда Кастиэль обвёл взглядом всех в комнате. Его ледяные голубые глаза, странно глубокие и острые, словно высеченные из самого мрамора, задержались на Дине. Казалось, что этот взгляд видел насквозь все маски и слои, которые Дин привычно надевал перед людьми. Кастиэль коротко кивнул, делая шаг вперёд. — Здравствуй, Дин, — спокойно произнёс он. Его голос был тихим, почти мелодичным, но при этом полным той же сдержанной силы, что и его образ. Монах протянул руку, и Дин на секунду замешкался, но всё же пожал её. Ладонь Кастиэля была сухой, холодной, но его рукопожатие — крепким, уверенным. Это не было ни формальным жестом, ни проявлением лишней дружелюбности. Скорее, это было что-то среднее, как будто Кастиэль выражал уважение, но ничего не навязывал. Дин внимательно посмотрел на него, пытаясь понять, кто этот человек, с кем ему придётся жить бок о бок. На его взгляд смотрел молодой мужчина, лет на два-три старше его самого. Лицо Кастиэля было спокойным, лишённым каких-либо лишних эмоций, и при этом в нём чувствовалась какая-то отчуждённость. А глаза… Они не просто напомнили Дину покрытые снегом вершины гор, окружавших монастырь, — они будто были их отражением: холодные, неприступные, но невероятно притягательные. Кастиэль, заметив этот изучающий взгляд, чуть прищурился, но никак не прокомментировал. — Рад знакомству, — произнёс Дин почти машинально, отпуская руку монаха. Кастиэль едва заметно кивнул и сделал два шага назад, вновь сосредоточив внимание на приоре. — Кастиэль, это Джон Винчестер, отец Дина, — добавил Винсент, жестом указывая на Джона. Монах повернулся к Джону и кивнул, коротко и сдержанно. Джон, в свою очередь, внимательно изучал его, пытаясь понять, насколько этот молодой человек способен справиться с задачей, которую он возложил на плечи приора. Дин смотрел на Кастиэля с любопытством и настороженностью, словно пытался разгадать тайну. В то же время он не мог не признать, что его что-то странно притягивало в этом монахе. Может, это был его взгляд, который, несмотря на свою холодность, казался неподдельным. Или его манера держаться — простая, но сильная. Винсент прервал молчание: — Кастиэль, покажи Дину всё здесь. Расскажи о правилах, устройстве нашего аббатства и проводи его в келью. Пусть отдохнет с дороги, — голос приора был мягким, но не терпящим возражений. — Конечно, приор, — коротко ответил Кастиэль, вновь бросив быстрый взгляд на Дина. Дин почувствовал, как по спине пробежал едва заметный холодок. Он не мог до конца понять, что именно вызывало в нём такое странное чувство. Может быть, это была манера Кастиэля смотреть — так, будто он видел больше, чем просто то, что перед ним. Или сама атмосфера вокруг монаха, одновременно отталкивающая и притягивающая. Как бы то ни было, Дин испытал неожиданное облегчение, заметив, что перед ним стоит не старый строгий монах с бесконечным набором правил, а, по сути, его сверстник. Эта мысль немного разрядила напряжение, накопившееся за последние часы. Может быть, его новый духовный наставник окажется не таким суровым, как он представлял себе по дороге сюда. Однако в голове всплыли слова отца, словно холодный душ: «Я предупредил настоятеля, чтобы он давал тебе достаточно работы, чтобы не сюсюкались с тобой». Это воспоминание заставило Дина усомниться в своих надеждах, и он осторожно взглянул на Кастиэля, пытаясь угадать, скрывается ли за его ледяным взглядом хоть капля сочувствия или понимания. Джон шагнул к сыну и крепко сжал рукой его плечо. — Дин, когда-то ты поймешь мое решение, — сказал он тихо, но с нажимом, глядя ему прямо в глаза. Дин почувствовал, как тяжесть этих слов давит ему на плечи. Он кивнул, едва скрывая раздражение, и отвернулся, чтобы не показывать эмоций. — Спасибо, Винсент, — сказал Джон, оборачиваясь к приору. — Всё будет в порядке, Джон. Уверен, тебе не о чем волноваться, — ответил настоятель, провожая мужчину к двери. Джон ещё раз обернулся, задержал взгляд на сыне, словно хотел что-то сказать, но только кивнул и вышел. — Пойдём, Дин, — ровным голосом сказал Кастиэль, жестом приглашая его следовать за собой. Выйдя из главного здания, они направились вдоль крытого прохода, где стены, будто напитанные вековой тишиной, отдавали слабым эхо их шагов. Кастиэль лаконично объяснял устройство монастыря: где молитвенный зал, трапезная, библиотека и жилые помещения. Иногда он смотрел на Дина, проверяя, слушает ли тот, но Дин то и дело погружался в свои мысли, кивая больше по инерции, чем от реального интереса. — А здесь твоя келья, — наконец сказал Кастиэль, открывая дверь небольшой комнаты с простой деревянной мебелью: кровать, стол, стул и скромная полка для книг. В углу стоял небольшой шкаф. На подоконнике висели белые занавески, которые немного смягчали суровый вид помещения. Дин прошел внутрь, бросив рюкзак на кровать, и огляделся. — Отдыхай, — сказал Кастиэль, стоя в дверях. — Я зайду за тобой позже. Дверь за ним мягко закрылась. Он исчез так же молча, как и появился. Дин почувствовал, как его одиночество становится осязаемым. Сев на кровать, Дин провел руками по лицу, словно пытаясь стереть накопившуюся усталость. Он снял ботинки, но дальше переодеваться не стал — в этой обстановке он чувствовал себя чужим, даже в своих вещах. Рядом на кровати лежал его рюкзак — всё, что осталось от прошлой жизни. Он открыл его и достал золотой кулон, подаренный матерью. Античное украшение с головой существа, будто сошедшего с мифологической картины, было его единственной связью с домом, который теперь казался бесконечно далеким. Он сжал его в ладони, ощущая знакомую тяжесть металла, и спрятал под рубашку. Под остальными вещами Дин нашел пару пачек сигарет, которые удалось пронести вопреки запретам отца. Он задумчиво вертел одну из пачек в руках, вспоминая, как собирал рюкзак. Отец заявил, что ему вообще ничего брать не нужно, что здесь всё выдадут, но он всё равно протащил эти пачки, решив, что уж сигареты он точно не найдёт в таком месте. Сев обратно на кровать, он уставился в потолок. Мысли не давали покоя: друзья, оставшиеся где-то далеко; мужчина, который пострадал из-за его глупости; риск того, что тот не выздоровеет или подаст в суд. И, конечно же, отец. Дин понимал, что ударил по самому больному — по репутации семьи, по ожиданиям, которые всегда возлагались на него как на старшего брата и главного наследника. Ему казалось, что всё, что он делает, — сплошные ошибки. Впрочем, саму эту мысль он воспринял с иронией, вспоминая всё, что говорил настоятель про грехи и смирение. — Грехи, — хмыкнул он себе под нос, почувствовав лёгкую усмешку на губах. Это слово, казалось, слишком пафосным, чтобы описывать его жизнь. Он закрыл глаза, но перед его внутренним взором внезапно всплыло лицо Кастиэля. Эти холодные, будто ледяные, глаза. Что-то в них было такое, что он не мог выбросить из головы. Ему пришлось усилием воли отогнать это воспоминание, но где-то глубоко внутри он чувствовал, что эта встреча с монахом запомнится ему надолго.