Борщ, что поглотил Бухту

****

«...ведь вся жизнь человека протекает на краю той бездны, в которую ему однажды неотвратимо предстоит упасть»

© "Игра над бездной" Вилис Лацис.

****

Второе октября 20хх года.

Поздний вечер.

       1        Независимо от сложности миссий, их длительности и затрачиваемых сил, каждая ночь приносила неизменную традицию — небольшую прогулку под лунным светом. Словно невидимый компас направлял их: спасатели отправлялись на городские улицы, нежно окутанные дыханием холодной ночи, притворялись, будто любуются звездами, а сами мысленно восхищались друг другом, говорили и тихонько смеялись, не желая потревожить покой родины, но не в силах скрыть своего счастья. Но неизменно путь сворачивал с асфальтированных дорожек на заколдованный луной песок – романтично и просто.        — Жаль, вчера не смогли выбраться, — проговорил овчар, передние лапы которого коснулись белоснежных песчинок. — Дождь разыгрался просто чудовищный.        — Ничего, — улыбнулась спаниелька. — Иногда и нормально выспаться нужно.        Пытаясь говорить на отвлеченные темы, они до последнего старались не упоминать настоящей причины, почему только сегодня сразу направились сюда. Но им и не требовалось ничего объяснять – щенки понимали друг друга без лишних слов.        Причиной сегодняшней прогулки послужила не романтика и трепетные чувства, а... необычная окраска бухты.        Еще несколько часов назад они помогли Райдеру собрать образец воды в колбочки и отправить в лабораторию – мало ли могло скрываться в этих водорослях.        Понятное дело, сейчас слишком холодно, чтобы купаться, однако на пляж нередко приходили дети поиграть с большой песочницей. Строили маленькие неуклюжие крепости, смешивая морскую воду с песком. Если она небезопасна и с малютками что-то случится...        Конечно, все это глупости, но точно тяжелый камень повис на душе. Дурное предчувствие спасателей, чувство притаившейся опасности.        — Смотри, — прошептала Скай. — Это...        — Это после прилива, — неуверенно ответил Гончик.        — Разве такое должно было остаться?        — Наверное...        Белоснежный песок, рассыпающийся под лапами, окрасился красными слоями. Точно волны несколько часов выбрасывали на берег морскую субстанцию, что застыла и пропитала берег неровными кусками.        Скай осторожно прикоснулась к обрывистой красноте. Водоросли оказались холодными, пропитанными влагой и с такой странной консистенцией, точно это мелко нарубленные овощи, а не мельчайшие кусочки растений.        — Гадость, — Скай потрясла лапкой и принюхалась. — Пахнет... Как-то странно. Водоросли обычно так не пахнут.        И правда, вечерний воздух утонул в сильном и одновременно приятном аромате. Кажется, Гончику уже доводилось с ним сталкиваться.        Волны мирно перекатывались, бледно окрашенные кровавыми сгустками. За несколько часов они словно стали ярче, насыщенней. Неужели их совсем не унесло в открытое море?        — Как будто кровь, — мрачно прошептала Скай.        — Откуда они вообще взялись? — спросил в свою очередь овчар.        — Капитан Палтус сказал, что...        Пронзительно закричала чайка. Она приземлилась рядом со спасателями, только несколько метров разделяло морскую птицу и щенков. Стеклянные глаза, точно мертвым льдом скованные, уставились на спаниельку и загорелись едва ощутимым дьявольским, почти разумным пламенем. Распахнулись и вытянулись грациозные крылья, и странная птица покинула окровавленный берег, так и не бросив на Гончика и секундного взгляда. Серебристые перышки заблестели красным мерцанием, стоило чайке приняться летать над мирно перекатывающимися волнами. Нечто маленькое выпало из острого клюва, по размерам точно кусочек моркови, и растворилось под тяжестью красноты. Взметнулись крылышки, и птица исчезла.        — Такое странное чувство, — неопределённо вздохнула Скай. — Будто скоро не смогу больше полюбоваться этим пляжем... Давай останемся еще немножко?        И спасатели сидели, безмолвно наблюдая за бордовыми волнами и чайками, завороженно кружащими над бухтой. И действительно тревожное чувство просыпалось в глубине сознания. Оно тихо подсказывало: близится нечто страшное.

Третье октября 20хх года.

Слишком раннее утро.

       2        Невесомый однотонный потолок, безразлично уставившийся вниз. Привычно по-утреннему холодный воздух, щиплющий кончик щенячьего носа. Три лапы находятся под теплым одеялом, четвертая наполовину выглядывает, прямо просится, чтобы еë схватил подлежаночный монстр.        Проснувшись по-обычному первым, Гончик бездумно рассматривал обстановку и положение своего тела – кажется, на этот раз не перевернулся вверх тормашками и не упал из лежанки. Иногда такое случается. И тогда приходится долго лежать, пытаться понять и проанализировать, почему спина опирается на холодной пол, а лапы оказались сверху. Но сейчас ничего не приключилось, однако Гончик осматривал каждую деталь башни, словно выискивал нечто, выбивающееся из колеи, что случилось с ним впервые. Первым делом прислушивался: рядом раздавалось дыхание Скай, довольно спокойное по сравнению с обычными днями. Значит, сегодня обошлось без коварных кошмаров. Убедившись в безопасности любимой, овчар направил взгляд на следующую жертву наблюдения – противоположную стену.        Маленький настенный календарь с неправильной датой, отстающий дней так на десять-одиннадцать. Полочки, приделанные Райдером по просьбе спасателей. Бинокль и проработанная модель самолета занимали основную часть, принадлежащую летчице. Рядом находились бумаги из полицейского архива – копии, полученные Гончиком. Еще дальше располагалась коллекция морских раковин и камней Зумы. После следовали некоторые старые чертежи Рокки, аптечка Маршалла с его же резиновой уточкой и маленькое изображение горы Этны в рамочке, немаленький такой кусок бетона Крепыша с кулинарной книгой невероятного объема. Щенки даже придумали шутку: «Если кому-то вздумается обидеть Крепыша, ему лучше знать, какие убийственные оружия хранятся на его полочке». И правда, бетон бетоном, но такой книгой и убить несложно. Маршалл, однажды по случайности съевший любимые вкусняшки Крепыша, знает это на собственном опыте – бедняге пришлось выучить двести рецептов, чтобы загладить свою вину (даже если Крепыш не настаивал на подобного рода пытках).        Ниже располагался невысокий столик, заваленный кленовыми листочками, широколапистыми такими пластиночками, и несколькими толстыми книжкам, в которых и сушился весь этот драгоценный гербарий. Вчера они принялись перебирать коллекцию и немного (много) не успели, засмотревшись на телевизор: включили ради разбавления обстановки, но внезапно началась передача про жизнь ушастого ежика, и спасатели не смогли оторваться.        Все оставалось привычным – легкое посыпывание, шуршание, тиканье часов, спрятавшихся под листьями. Только...        Гончик неохотно поднялся, чувствуя сползшее со спины одеяло. Нечто странное, непривычное не отпускало его, точно липкая паутина, прицепившаяся к лапам на уборке, кошмар, никак не желающий отпускать. Но овчар мог поклясться, что сегодня не видел никаких снов.        Привычные стены, лежанки, коробка с игрушками... Что же из этого его настолько встревожило? Телевизор, полочки, мисочки, зонтики, двери, вешалка... Нашел!        Гончик бросился вперед, наконец поняв причину этого дурного ощущения.        Стеклянные двери покрылись капельками легкой мороси, и за пределами башни пространство окутало липким, точно тончайшие ниточки паутины, непроглядным туманом. Спасатель неуверенно обернулся, постоял немного, вслушиваясь в спящее царство и рассыпающийся дождь, после шагнул в кромешную белизну. Холодные капельки осели на шерстке, но настолько маленькие, что овчар даже не подумал вернуться за дождевиком. Слишком зачаровала его необычная погода.        Асфальт покрывали разводы отпечаток грязных лап, калейдоскоп опавших листьев и рассыпанные камешки. Конечно, обычно Гончик не задумывался о составляющем дороги, но сейчас она была единственным, что вообще можно различить в этом мареве. Ничего не разобрать. Башню околдовало плотной завесой. Даже деревья площадки – и те утонули в неизвестности. И лишь по равномерному шелесту овчар мог определить, насколько далеко они находятся.        — Бухта Приключений превратилась в Фогги Боттом, — неловко улыбнулся Гончик. — Теперь понимаю, почему мэр Хамдингер постоянно приезжает к нам. Мне бы тоже не понравилось жить среди такого тумана.        Позади послышался стук распахнувшихся дверей. Овчар обернулся, прищурился, пытаясь разглядеть щенячий или человеческий силуэт, но белая пустота не собиралась ничего раскрывать, как будто наоборот сомкнулась сильней.        — Скай? — осторожно позвал он.        Только один единственный щенок мог проснуться почти сразу после него. Остальные никогда не вставали так рано.        Но беспросветная пустота ответила напряженной тишиной. Неприятно шелестела за спиной листва, оборвалось дыхание, и в груди слишком громко застучало сердце. Ничего... Ни голоса, ни поступи шагов. Словно на кладбище.        Он осторожно приблизился к башне. Показались белые стены, стеклянные двери, застывшие в открытом положении. Но когда Гончик подобрался на расстояние действия датчика, створки тихо дрогнули, принялись закрываться и, точно передумав, отворились перед ним вновь. Овчар заглянул внутрь: все щенки, не считая Эверест, которая еще вчера вернулась в горы, мирно спали на лежанках. Ничего не нарушало покой башни, и только крошечные капли стучали по квадратику пола из-за открытых дверей.        — Кажется, система немного барахлит, — пытался успокоить самого себя Гончик. — Нужно сказать Райдеру и...        Собственно говоря, касательно командира Патруля, самое время разбудить.        Спасатель отправился в сторону лифта, непроизвольно вздрогнув, когда позади сомкнулись двери. Он обернулся, но не обнаружил ничего подозрительного, лишь одинокий листик приземлился у стеклянных панелей. Тогда Гончик продолжил идти, как через секунду дернулся посмотреть назад. Однако ничего не изменилось – пелена отвечала дьявольской ухмылкой, точно наслаждаясь его нервозностью.        «Просто туман, — говорил себе щенок. — Нашел из-за чего переживать...».        Райдера он обнаружил на пуфике. Несмотря на обустроенный спальный уголок второго этажа, командир отдавал большую симпатию странному мятому кружочку, по форме напоминающему картофелину, перед стеклами балкона. Отсюда просматривался весь город, и ночью, наверно, очень красиво наблюдать здесь за звездами и огнями. Может, именно поэтому Райдер засыпал настолько близко к стеклам, словно хранитель, наблюдая за спокойствием города?        Гончику хотелось так думать.        — Доброе утро, — поставив передние лапы на пуфик, овчар положил мордочку на плечо парня. Будучи маленьким щеночком, он постоянно будил своего хозяина, и теперь это стало неотъемлемой частью утра. Какие будильники с шестью верными собаками?        — Доброе, — сонно отозвался Райдер, протерев глаза телефоном, что находился в руке. Он еще не проснулся, отложил гаджет и погладил Гончика за ушком.        — Как думаешь, мэр Хамдингер умеет насылать порчу? — неожиданно спросил щенок, посмотрев куда-то за спину парня.        — Порчу? — сонно повторил Райдер.        — Да. Иначе почему сегодня такой туман?        Командир удивленно приподнялся, проследил за неотрывным взглядом щенка и наконец посмотрел на стеклянный ободок окон, за которым растянулось густое белое марево. Словно пространство превратилось в сметану, не иначе.        — Как странно... — пробормотал парень.        Внезапно Гончик отпрянул и залился в тяжелом кашле. Прислонив переднюю лапу к носу, пытался отдышаться и с навернувшимися на глаза слезами нормализовать дыхание.        — Что случилось? — быстро обернулся Райдер.        — А ты... кхе, не чувствуешь? — просипел овчар. — Тут... Запахло перцем... Острым перцем, будто из баллончика для самозащиты.        Парень принюхался, помахал ладонью около носа, подгоняя воздух. Действительно, непривычная легкая перчинка проскользнула в воздухе.        Конечно, человеческое обоняние не сравнится с собачьим, но неужели разница настолько огромна?        Задумчиво повернувшись к балкону, Райдер приоткрыл двери и выглянул наружу. Зашелестела на поднявшемся ветре пижама с красными жирафиками, подаренная Кейти на день рождения. Затрепетали запутанные волосы, торчащие словно ежиные колючки. Точно сомкнулось перед глазами туманное марево, и странный запах сделался сильнее, правда не настолько, чтобы им задыхаться. Однако Гончик считал иначе, он поворотил носом, стоило открыться стеклянной двери на балкон. Повеяло осенним холодом, и мелкие дождинки залетели с ветром.        — Наверное, принесло с туманом? — предположил Райдер, вернувшись в комнату.        — На улице такого не было... — сипло отозвался Гончик. С закрытыми дверями дышать сделалось проще.        — Возможно, запах оседает повыше. Все настолько плохо? — парень присел перед другом и тревожно посмотрел на него.        — Нет, — поспешил ответить Гончик. — Знаешь, он напоминает такой черный перец, который еще обычно добавляют в суп... Наверное, на меня наложили заклятие, — рассмеялся щенок. — Я постоянно чувствую запах борща.        Однако предстояло разбудить спасателей и приготовить завтрак, и размышления о природе запаха ничем этому не помогут.        Только настроившись, что ничего странней сегодня точно не произойдет, он, спустившись на первый этаж, обнаружил Маршалла, направляющегося к дверям. Печально свесилось с пятнистой спины одеяло. Лапы медленно переставлялись, точно в замедленной съемке. Голова бесчувственно смотрела вниз.        — И тебе доброе утро, — Гончик встал перед другом, не позволив приблизиться к входной двери. — Вздумалось же тебе, лунтик, в такую рань разгуливать.        Маршалл остановился, принюхался опущенный нос, и словно что-то прошептали губы. Гончику пришлось наклониться, чтобы убедиться, что ему не послышалось.        Внутри похолодело.        — Мы должны... Она взывает нам... Да восславится святое имя! Имя нашей бо...        — Кажется, Скай заразила Маршалла своими кошмарами, — вздохнул Гончик, почувствовав пробежавший по спине колючий холодок.        Существовало мнение, что лунатиков нельзя будить во время их странствий. Хоть Гончик и не верил в подобные заключения – да и Маршалл говорил, это простой миф – все равно проводил друга до лежанки, прежде чем разбудить.        — Доброе утро, Лунтик, тебе ничего странного не снилось?        Неприятно проснуться и осознать, что находишься в незнакомом месте, что снова путешествовал во сне.        Вместо этого однажды они придумали другой знак, по которому Маршалл сразу понимал, что спалось ему сегодня далеко не спокойно.        То было прозвище – Лунтик.        — Кажется... — сонные голубые глаза прояснились, и далматинец поднялся. — Да, снилось что-то странное. Будто меня куда-то звали. Не стоило слушать ужастики перед сном, — рассмеялся Маршалл. — Однажды услышу голос Сатаны или, чего пострашнее, Иисуса.        Беззаботное отношение друга немного успокоило, даже заставило овчара улыбнуться, однако скверное предчувствие не исчезло, продолжая витать в воздухе, подобно мареву за пределами башни.

Не настолько раннее утро.

       3        — Вот это туманище! — воскликнула спаниелька, зачарованно и одновременно с некоторой опаской рассматривая завесу. — Мэр Хамдингер переезжает в Бухту, не иначе!        — Думаешь, он наконец сделал предложение мэр Гудвей? Звучит как что-то из разряда фантастики, — улыбнулся Рокки, раскладывая миски – сегодня его очередь убирать.        — Почему? Они отлично смотрятся вместе, — Зума складывал любимое одеялко с рисунками пиратских кораблей.        — Как роза и снегопад, — улыбнулась Скай. — Все это выглядит романтично – снег, усыпанный лепестками розы, или, наоборот, роза под снежной шапкой. Но в реальности их характеры противоположны и будут только мешать друг другу.        — Но ведь противоположности притягиваются? — несколько наивно предположил Зума.        — Мне хочется верить, что с нашими мэрами так и случится, — вздохнула Скай.        Послышался стук спустившегося лифта, и щенки повернули мордочки в сторону Райдера.        — Нужно отправиться в город и все проверить. В такой нулевой видимости легко может что-то произойти. Щенячьему Патрулю нужно быть в полной готовности.        — Так точно, Райдер! — одновременно ответили спасатели, воодушевлённые возможностью исполнить свой долг.        Однако, несмотря на все опасения, ничего плохого не случилось. Побоявшись тумана, большинство людей оставило идею сесть за руль, и многие отправились пешком. Держались крайне осторожно и старались не поворачивать в незнакомые улочки, так что возможность возникновения чрезвычайной ситуации свелась к минимуму.        Типичный день Щенячьего Патруля, ничего интересного не происходило. И точно услышав скучающие мысли спасателей, вселенский разум ответил им.        — Ты в порядке, Гончик? — тревожно спросила спаниелька, остановившись.        Овчар разошелся в сильном кашле и пытался дышать, приложив лапу к носу. Они направлялись в сторону пляжа – там должны были встретиться с другими спасателями (ранее щенки разделились, чтобы проверить главные улицы города).        — Ничего... — торопливо помотал головой Гончик. — Просто... Кх, стоит только приблизиться к пляжу, появляется такой острый запах перца. Ты не чувствуешь?        Скай чувствовала. Но перчинка была лишь едва ощутимым дополнением ко всей веренице запахов. Морская соль, машинное масло, свежая выпечка, опавшая листва и чавкающая, никогда не засыхающая грязь переплетались сотнями вариациями, среди которых изредка всплывал и перец. Но никак не ядовитая отрава.        — Ты ведь не притворяешься? — внезапно спросила Скай, пристально смотря на любимого. — Не притворяешься, будто все хорошо? Выглядишь так себе...        — На сколько баллов? — попытался рассмеяться Гончик. — Гожусь на конкурс красоты?        Спаниелька задумчиво оглядела овчара, точно опытное и непоколебимое жюри. Под правой подушечкой задней лапы находился прицепившийся листик, на спине взъерошилась шерстка, одно ушко казалось ниже другого.        — Субъективно десяточка, объективно... — Скай никак не удавалось подобрать правильное слово. — Допустим, катет прямоугольного треугольника с гипотенузой пять и другим катетом четыре.        Возможно, то был единственный раз, когда пригодилась геометрия.        — Не так плохо, — проведя необходимые расчеты, улыбнулся овчар. — Мне казалось, синус девяноста градусов.        А вот и тригонометрия.        — Хоть не косинус, — задорно раздалось впереди. То оказался голос Рокки.        На обусловленном месте их дожидалось оставшееся число спасателей, только Зумы не хватало. На вопрос, куда же подевался главный мореплаватель Бухты, последовал короткий кивок в сторону пляжа. «Он решил проверить», — ответил Рокки.        — А я видел мэра Хамдингера, — как бы невзначай проронил Маршалл, весело завиляв тонким хвостиком.        Щенячьи головы повернулись в его сторону – особенно ярко загорелись глаза Гончика и Скай.        Если два дебила это сила, то два шипера – убийственная сила.        — Правда? — хихикнула Скай. — Дай угадаю, рядышком с мэрией?        — Бинго! — воскликнул Маршалл.        — Теперь моя очередь, — Гончик огляделся, вспоминая окрестности. — Он прятался за деревом и наблюдал за мэр Гудвей!        — Почти. Он не совсем наблюдал... Я бы даже сказал, он будто хотел защитить еë от чего-то. У меня появилось такое чувство, когда мэр испугалась чайки – она вылетела так неожиданно – а мэр Хамдингер дернулся, едва не вылетел из своего укрытия.        — Странно, обычно он напоминает сталкера и, даже если что-то происходит, никогда не вмешивается, — мрачно произнес Гончик.        — Да-а, закаленный цундере, — улыбнулась спаниелька.        Внезапно появился Зума, выпрыгнув из однообразного тумана, словно из пустоты или бездны вернулся. Гладкошерстная спина непривычно вздыбилась, подрагивали плечи и суетливо оглядывалась голова. Лабрадор переминался с лапы на лапу, беспокойно и нерешительно осматривая спасателей.        Его появление заставило щенков мгновенно оживиться.        — Что случилось? — первым спросил Гончик, внимательно посмотрев на друга.        — Там... я просто... Мне показалось... Наверное, просто показалось, но... — заглатывая слова, бормотал Зума.        Он попытался рассмеяться, но получилось лишь нечто неразборчивое, душераздирающее.        Лабрадор не был трусишкой. Да, ему нравились истории о призраках или демонах, но никогда еще Зума не выглядел настолько напуганным. Он не умел обманывать, только, если что-то и случалось, пытался скрывать, но актер из него получался ужасный, и правда быстро всплывала наружу.        — Зума, — решительнее спросил Гончик, просмотрев прямо в перепуганные лаймовые глаза. — Что ты увидел?        — Ничего, правда, ничего такого... Просто в воде... — он отчаянно опустил взгляд, сдавшись. — Мне показалось, будто там что-то находится...        Спасатели поспешили к берегу. Красные разводы водорослей после прилива не исчезли, даже наоборот увеличились. Они отвратительно мокрой субстанцией тянулись на влажном сероватом песке, оказавшись на несколько метров дальше, чем вчерашним вечером. Правда не это сейчас волновало Патруль. Они остановились почти у самой кромки безмолвной бухты. Темноватыми кровавыми сгустками блестела вода. Неоднородная и переливающаяся, она напоминала неизвестный бульон.        Лабрадора, однако, интересовала не бухта. Он неотрывно смотрел на часть берега недалеко от спасателей. После быстро помотал головой.        — Вот видите, мне показалось, — попытался улыбнуться он.        Гончик не знал, заметили другие, или только он разглядел на песке маленькие-маленькие щенячьи следы, по форме напоминающие лапки Скай.

Третье октября 20хх года.

Неопределенное время.

       4        Мэр поняла, что окончательно заблудилась спустя два часа бесцельной ходьбы. Точнее она только предполагала о прошедшем времени – возможно, минуло несколько часов или, наоборот, не больше одного. Проверить нет возможности – она уже несколько раз похлопывала сумочку в поисках телефона и чувствовала тревожную пустоту. В последний раз Гудвей испытывала такую беспомощность только в школьном походе, когда потерялась и столкнулась с медведем, а её единственным оружием был отцовский фотоаппарат. Косолапый, правда, оказался хорошо проработанным костюмом. Студенты-кинематографисты из ближайшего к Бухте Приключений городка решили снять документальный фильм, однако не найдя настоящих медведей, сделали отличный муляж (студенты вообще удивительные создания, способны выжить в условиях, близких к постапокалипсису, и не стать постоянными клиентами психдиспансера). Однако если тогда медведь оказался подставным, то теперь туман – явно не дымовая завеса театральной сцены.        Изначально женщина думала совершить лишь небольшую вечернюю прогулку, проверить самочувствие людей, успокоить доброй улыбкой, но незаметно для себя свернула на незнакомую улочку, глубоко над чем-то задумавшись, но над чем именно уже не помнила. Потом спустя время поняла: заблудилась, но решила продолжить путь и не отчаиваться – этот город целиком и полностью принадлежал ей. Как-нибудь обязательно найдется. В крайнем случае с сжимающимся сердцем вызовет Патруль.        Гудвей не нравилась идея без лишней необходимости звонить спасателям. Раньше она поступала легкомысленно, поднимая своих героев при малейшей возможности. Теперь, поняв, сколько хлопот доставляет спасателям, пообещала себе воздержаться от лишних звонков. Она не ребенок. Может, наконец, сама решить свои проблемы. Вот только, сколько бы мэр не петляла, сколько бы не пыталась узнать уголочки города, все никак не понимала, где она находится. Вроде знакомые здания, привычные дома, но будто и совсем чужие, незнакомые. Все адресные таблички расплывались в тумане, совсем не разобрать. И как назло людей совсем нет. А если и показывались фигуры, то мгновенно уплывали, не успевала мэр и руки поднять, окликнуть. Точно вымер город, за несколько часов превратился в Сайлент Хилл. Этого не хотелось. Она помнила какие чудовища обитали в том заброшенном городе.        — Обещала не делать этого без причины... — Гудвей приходилось принять трудное решение. — Но, видимо, выбора не остаётся.        И тут перед глазами потемнело, и испарился под ногами холодный асфальт. Точно она сама превратилась в туман, так беспомощно себя почувствовала. Точно потерявшаяся девочка перед настоящим диким медведем.        — Я ведь не могла... Точно помню, взяла...        Утомленная долгой бессмысленной ходьбой, мэр присела на негнущихся ногах и принялась вытаскивать из красной сумочки всевозможные вещи.        Тогда еë не волновало, а что подумают люди, увидевшие своего мэра в таком положении. Страх овладел дрожащим телом и непослушными руками женщина распотрошила сумочку.        Маленькое зеркальце, клочок чека, кукуруза, клетчатый платочек, сложенный в несколько раз пакет на случай неожиданных покупок, кошелек, компактный микрофон и запутанные наушники, бумаги неизвестного происхождения, маленькая косметичка со всем самым необходимым, брелок ключей от машины, крошечная записная книжка, в страницах которых находился засушенный бутончик розочки, такой же миниатюрный карандаш, расчески (одна для себя, другая для курочки), упаковка салфеток, перчатки на случай неожиданного похолодания и еще множество вещей, какие только может вместить в себя женская сумочка.        Там находилось что угодно, даже отыскалось предложение вступить в культ "Полетели в кусты", бумажка с номером арабского шейха, который несколько лет назад пытался увезти Гудвей в свой гарем, кусочек кирпича, которого она называла стражем Бухты, и краткая энциклопедия курицологии.        Все, кроме...        — Телефон?        Мэр потрясла пустой сумкой, вывернула наполуизнанку. Из глубины посыпались монеты, засохший листик и купон на какой-то мексиканский ресторан в Индии.        Тогда мэр торопливо похлопала немногочисленные карманы. Сегодня она решилась сменить образ. Обычно Гудвей не нравилось резко менять внешний вид, но сейчас она почувствовала необходимость обновиться. В тумане все равно плохо видно, никто бы не обратил внимание на одежду.        Белая блузка с мягкими волнами контрастировала с классической строгостью темно-синей юбки. Плечи бережно окутывал расстегнутый плащ цвета бархатного неба над ночным городом. Его теплая ткань едва касалась струящейся блузки. Черные колготки и низкие сапожки на шнуровке, словно вырезанные из опавших листьев, завершали образ – достаточно строгий для мэра, но при этом удивительно комфортный. Никакого тебе чувства скованности, как нередко бывает с деловыми костюмами.        В карманах отыскались магазинная бирка и сложенный несколько раз чек. Если телефона не оказалось и здесь, то...        — Значит... мне некого просить о помощи... — помрачнела мэр.        Кажется, дальше она действовала на автомате. Потерянная и не понимающая, что вообще здесь делает, собрала выгруженные на асфальт вещи и продолжила идти.        Гудвей понимала: это почти бессмысленно. Но если продолжит стоять и бездействовать, окончательно подастся панике, стремительно сжимающейся на сердце.        — Хорошо, что Цыполетта осталась дома... — жмурясь от боли в стертых пятках пробормотала Гудвей. Тишина становилась невыносимой. Ей было просто необходимо услышать чей-то голос, все равно что свой. — Она не любит сырую погоду... Интересно, все курочки такие теплолюбивые? Помню, как прошлым летом сделала ей мини-гамак на солнышке, так она весь день на нем пролежала... Жаль, потом его ветром сорвало.        Впереди показались скамейки, обернутые туманной дымкой. Покосившись, женщина присела на ближайшую, уставилась под ноги, не в силах больше переносить эту отвратительную завесу. Ботинки внезапно оказались покрыты грязью. Неужели ей пришлось пробираться по сырой земле?        — Ничего не помню. Откуда я пришла?        Растерянно положив ладонь на лоб, мэр почувствовала сильный жар. Но лишь всхлипнула, продолжая неотрывно смотреть вниз. Понимала: стоит только чуть повернуть голову, она не выдержит, и из глаз покатятся слезы. Она старалась сохранять спокойствие из последних сил. Старалась быть сильной и взрослой. Но теперь, вспомнив про курочку, крепко сжала лямку сумочки, испугавшись, что может больше никогда еë не увидеть. Хотела стать сильной, но столкнувшись с первой трудностью, почти сломалась.        — Вы забыли...        Внезапно что-то промелькнуло на краешке скамейки и на последней доске оказался телефон со знакомым чехлом. Несколько секунд мэр смотрела на него бездумным, безразличным взглядом, как будто не понимала, что это вообще такое. Но вдруг воспоминания вернулись вспышкой, и женщина машинально подняла голову.        В тумане стремительно растворялась мужская человеческая фигура, и клубни точно вздрагивали от каждого его шага.        — Постойте! — неожиданно для самой себя взмолила Гудвей протянув в приступе отчаяния руку. — Не уходите! Пожалуйста... Помогите мне...        Задыхаясь от ненавистной беспомощности, судорожно сжав ладони, мэр смотрела на удаляющуюся спину не в силах пошевелиться. Она так измучилась. Тело отказывалось двигаться. Хотелось только одного – вернуться домой и забыть произошедшее, посчитав ночным кошмаром. Хотелось... даже сдаться, но лишь бы все это закончилось.        Неожиданно уходящий обернулся. И застыл как вкопанный. Вглядываясь сквозь туманное месиво, он неотрывно смотрел на лицо этой странной женщины, по щекам которой струились слезы.        Она ведь знала – нельзя поднимать головы или не сдержится. И не сдержалась.        — Пожалуйста... просто помогите добраться до мэрии, до пляжа или базы Патруля. Куда угодно, только не оставаться здесь...        — Мне нравилось наблюдать за вами как за соперником, — глухо проговорил человек. — Мне нравилось соревноваться с вами, потому что вы всегда казались такой сильной. Вы все делали правильно, никогда не использовали грязных трюков. А сейчас...        Мэр Гудвей опустошенно уронила взгляд. Хотелось рассмеяться, хотя бы улыбнуться, только сдержать эти проклятые слезы...!        — А теперь... вы разочаровались во мне, да? — мрачно прошептала она. — Ведь я оказалась слабачкой... ни на что ни годным человеком, умеющим разве что опускать руки и ждать, когда ему помогут... Ничтожный и беспомощный...        — А сейчас я убедился, — точно не расслышав шепота, продолжил он, хотя мэр прекрасно знала: этот человек все слышал, — на соревнованиях или как ведущая для праздников, как мэр или как простой человек, вы везде выглядите точно роза, расцветшая зимой. Больше не говорите о себе такого. Неважно, сильная вы или быстро сдаётесь, вы останетесь моим соперником. А я не выбираю в свои соперники недостойных людей.        И точно расступился туманный занавес – по крайней мере мэр Гудвей так показалось. Холодный воздух наполнился несуществующим мягким светом, и впервые за долгое время женщина глубоко вдохнула, успокоившись и перестав дрожать. Потянула руку к сумочке, намереваясь достать платок, но тот не потребовался – мэр Хамдингер незаметно подошел и протянул собственный.        — Спасибо... — она осторожно подняла руку, случайно прикоснулась к холодной коже оказавшегося перед ней человека. Точно мэру Хамдингеру тоже пришлось несколько часов бродить в тумане.        Взгляды встретились, и они принялись неотрывно смотреть друг на друга, каждый думая о своем.        «Она мой враг. Мне не следовало вмешиваться. Я не должен помогать своему сопернику», — однако Хамдингер знал, что не сможет бездействовать, когда обнаружил на скамейке перед мэрией телефон, который Гудвей случайно забыла, даже не заметив.        «Он назвал меня розой. Посмотрел на меня и назвал розой. Своим соперником и... розой!» — сотни раз мысленно повторяла женщина.        — На первом повороте направо, потом прямо до конца и доберетесь до мэрии, — Хамдингер махнул в туман. — Надеюсь, не потеряетесь?        «Роза, расцветшая глубокой зимой. Значит, так он меня представляет...».        Неосознанно кивнув, Гудвей не успела опомниться, как мужской силуэт растворился в тумане, оставив после себя разорванные облачка сырого дыма. Она ещё долго смотрела на сомкнувшуюся пелену, не переставая переминаясь платочек, белый и самый простой, какой обычно дарят, когда и подарить совсем нечего. После повернулась к сумочке, намереваясь спрятать сокровище в тайный кармашек, как наткнулась рукой на крошечный блокнотик. Там, среди листочков, не исписанных и черточкой пасты, хранился маленький засушенный бутончик розы... Она нашла его на день рождения в конвертике, и то оказался единственный неподписанный подарок. Но теперь Гудвей знала, как звучало имя отправителя.        — Мэр Хамдингер...        И, наконец поднявшись, она неторопливо пошла по указанному направлению, уже мало беспокоясь, как сильно хочется вернуться домой.