Борщ, что поглотил Бухту

****

       «Нам следовало остановиться».        Торопливым почерком говорилось на оборванном клочке, беспокойной птицей носящимся по опустошённому небосводу.        «Пусть происходящее не предвещало беды, мы должны были почувствовать крепкую хватку безумия на нашем добровольно подставленном горле».        Страничка растерзанного дневника остановилась в нескольких сантиметрах над водой и в последнее мгновение спаслась, подхваченная резким порывом ветра.        «Следовало сопротивляться. В крайнем случае задуматься: «Правильно ли мы поступаем?».        Однако мы настолько привыкли возлагать проблемы на других, что просто перестали думать собственной головой. Мы поддались безумию и совершили непростительную ошибку».        Спасение оказалось временным – всего несколько секунд, и лист растворился в отвратительно кровавой волне. Поплыли строчки безобразных чернил, и последние сохранившиеся слова вскоре исчезли:        «Все началось... не больше месяца назад».

****

«Посмотри, сотни, тысячи звёзд Горят для тебя, для тебя Торопись, уже скоро рассвет Убедись, что тепло ты одет». ©"Для тебя" Polnalyubvi.

****

Второе октября 20xx года.

Полночь.

Несколько часов до событий, рассказанных в уничтоженном листке.

       1        Эверест никогда не задумывалась, насколько красивым может оказаться это печальное осеннее небо, растянувшееся над головой. Она привыкла видеть сверкающий солнечной пылью и снежными вершинами небосвод; тот не казался чем-то прекрасным, расчудесным или таинственным, скорее был несомненной частью того сонного горного мира, какой хаски называла своим домом. Подобно спрятанной каменной тропинке или сосновой роще, утреннему орлиному кличу или журчанию серебряного ручейка среди выточенных камней, полупрозрачное небо являлось лишь привычным дополнением.        Так обычно казалось Эверест. Но не сейчас, оказавшись перед башней Патруля и безмятежно мурлыкающим черным морем.        «Красота скрывается в неочевидном», — завороженно подумалось хаски. Казалось, она впервые осознала, насколько прекрасны могут быть самые обыкновенные вещи.        Например, бесконечные небеса, усыпанные сотнями белоснежных огней. То являлись падающие звезды. Мерцая, они оставляли тонкие полосочки, пересекая небо точно выпущенные стрелы, быстро сгорали и исчезали в неизвестности.        Когда Щенячий Патруль неожиданно пригласил полюбоваться звездопадом, она и представить такого не могла.        И даже когда серебряные полосочки сделались красными, когда небо околдовало багровыми оттенками, а искорки звезд точно окутало закатными красками (несмотря на полночь), она не могла оторвать взгляда.        Думала загадать желание – словно принцесса в романтичной сказке, но решила: этого звездопада достаточно, чтобы затмить все существовавшие прежде желания. Кроме одного единственного. Именно его, подумав, загадала хаски. Мечтательно прикрыв глаза, попросила: «Пожалуйста, пусть...».        Происходящее напоминало сказку. Маленькую историю о прекрасной принцессе и еë не менее обаятельном принце. Только не хаски являлась главной героиней той сказки. Устроившись немного поодаль, рядышком с недавно посаженными деревцами розовой вишни, небом любовалась красивая парочка: спаниелька, получившая от города прозвище пшеничной ласточки, и овчар, символ Бухты и всего Патруля – сложно представить этих двоих раздельно друг от друга. Они весело перешептывались, смеялись над чем-то, известным им лишь одним. Пусть на дворе разворачивалась осень – в сердцах этих двоих царствовала весна.        — Огромная итальянская пицца! — раздалось мечтательное в нескольких шагах, и Эверест оторвалась от небес, постепенно затухающих. Последние звезды окрасили его красноватым мерцанием, которое вскоре потухло, словно церковная свеча. — Пусть завтра на ужин будет огромная пицца с томатами!        — Не странно ли тратить единственное желание на такие глупости? Можешь просто попросить об этом Райдера, — раздалось чуть дальше. Голос принадлежал Рокки.        — Глупости? Понимаю, загадать обычную пиццу, но я попросил огромную! — отсутствие и намека на серьёзность, океан дружелюбности и некая доля наивности. Ближайшим к Эверест щенком был Маршалл. — А что загадал ты?        — Нельзя рассказывать желание, не сбудется, — поспешил вмешаться Зума, улыбнувшись.        — Тогда не видать нам пиццы... — огорченно вздохнул далматинец и вдруг повернулся к хаски. — А ты что загадала, Этна?        — Секрет, — хихикнула она. — Но, если перестанешь меня так называть, может, и расскажу.        — Как нечестно... — пробурчал Маршалл. — Тогда хотя бы подсказку! Такой звездопад бывает раз в жизни. Такое чудо не спугнуть только тем, что кому-то рассказал свое желание.        — Ничего особенного, — сдавшись, соврала Эверест. — Мне тоже захотелось огромной-огромной пиццы, размером со шляпу мэра Хамдингера.        — Вот видишь, — далматинец повернулся к Рокки. — Если и Этна загадала пиццу, никакая это не глупость.        — Тогда сдаюсь! — рассмеялся механик, наигранно подняв лапки вверх.        Немного смущенная таким раскладом, Эверест отвела взгляд и неожиданно встретилась с пронзительными лаймовыми глазами лабрадора, точно душу прожигающими.        «Ты ведь загадала нечто иное?» — мгновенно догадались они, однако раскрывать обман Зума не торопился, а точнее даже не планировал.        Зашелестела встревоженная ветром листва, заволновалась и шумно затрепетала, предвещая характерную осени резкую смену погоды – только тепло казалось, по-летнему безмятежно, уютно, как вдруг налетел коварный холод, прожигающий лапы.        Безмолвный небосвод заволокло одеялом, и мелкие капли окропили траву. Сначала падающие тоненькими ниточками, заметными лишь в свете фонарных столбов, они всего за какое-то мгновение переросли в полномасштабный дождь. Щенки поспешили вернуться под навес башни – представление окончено. Однако, когда бóльшая часть уже спряталась под безопасной крышей, трое не покинули площадки.        — Хотелось бы мне сейчас стать листочком и полететь куда-нибудь в этом дожде... — беззаботно отозвалось рядом. Бывало, скажет какую-нибудь глупость в совершенно непредсказуемый момент, потом попробуй, разбери, что это значит. — Хочешь со мной?        Холодная капелька скользнула по носу и растворилась среди травы. Эверест внимательно посмотрела на Маршалла и наконец ответила:        — Только если не держим курс на Аляску, — она грустно улыбнулась. — Не самые приятные воспоминания.        — Тогда отправимся в Армению, — щенок озадаченно и непривычно серьёзно посмотрел на спасательницу, но спустя миг это выражение бесследно испарилось. — Не существует никого, способного превзойти кулинарные способности настоящих армян!        — Все еще думаешь об огромной пицце?        Дождь стремительно усиливался, намереваясь добиться статуса "ливня", а ей никак не получалось пошевелиться – капли беспорядочно барабанили по мокрой спине, появился серьезный риск простудиться, вот только Эверест, засмотревшись в отражение искренних голубых глаз, не хотела уходить. Пойдет ранний снег – все равно останется. Поднимется шторм, совсем такой же, как прошедший в бухте несколько дней назад – не сделает шага назад.        — Раз мы раскрыли наши желания, они не сбудутся. Придётся готовить самим, — однако перспектива превратиться из медика тире пожарного в повара, похоже, нисколько далматинца не огорчила. Маршалл весело улыбнулся, когда рядом послышались шаги, радостно шлепающие по невидимым лужам. Зума был третьим, проигнорировавшим все законы нормального – в особенности чувство самосохранения.        — Промокните! — послышалось позади. — Хватит там стоять и идите сюда!Или вы решили превратиться в моржиков?        Это спаниелька, остановившись посередине открытых дверей, зазывала потеряшек.        — Боишься, нас ветром унесет? — повернувшись, весело ответил Маршалл. Он кивнул Эверест и направился к башне, точно маяк возвышающейся в темноте.        Немного постояв, хаски поспешила следом, наступая ровно на оставленные далматинцем грязные отпечатки на асфальте.        — Лучше уж моржиком быть... — пробормотал Зума, неохотно последовав за товарищами. Среди торопливого дождя его силуэт казался призраком, фантомом, который мгновение – и исчезнет.        — Совсем промок, — вздохнула Скай, бросив на спину лабрадора полотенце, каким совсем недавно протирала голову Крепыша.        Сейчас, остановившись перед включающемся телевизором (мигнуло, и загорелся экран), бульдог повернулся к спасателям и торжественно произнес:        — Призываю лучших героев Бухты Приключений на просмотр Суперщена!        — Не слишком ли поздно? — Гончик кивнул на зелёные настольные часы в форме лягушки. — Завтра придется рано встать и помочь в городе, помнишь?        Время приближалось к часу ночи.        — Всего одну серию! — умоляюще засверкали миленькие глазки, и этого было достаточно, чтобы Гончик вздохнул, невольно согласившись:        — Только негромко и одну.        Бульдог радостно закивал, принявшись переключать каналы – быстро замелькали картинки, но детские мультики не показывают так поздно. Пришлось искать среди скачанных серий и выбирать одну из трехсот шестидесяти восьми любимых.        Спасатели устроились перед телевизором: перетащили лежанки, пледики с подушками, принесли немного вкусняшек и плюшевых игрушек. Рокки устроился читать книгу по основам ядерной механики. Зума с Маршаллом принялись гадать, какую серию выберет Крепыш: двухсотую, где злодейка Розочка пыталась захватить Москву, или двести шестьдесят вторую про ожившее печенье для Санты Клауса. Не угадали – бульдог продолжил переключать серии, дойдя до третьей сотни. Тогда Эверест, мирно засыпающая сбоку от Маршалла, пробормотала: «Пусть будет... принцесса кактусов». И действительно, Крепыш выбрал трехсот сороковую, историю о безымянном королевстве в сердце жаркой пустыни.        Только главной парочки не хватало перед телевизором.        — Кажется, я оставила свой пледик в будке... — тяжело вздохнула Скай, печально смотря на пелену за пределами башни.        Ночная чернота разрасталась вместе с начавшимся дождем, поглотив городские фонари и любые источники света – совсем темно, ничего не разглядеть.        — Который я подарил на Рождество? — улыбнулся Гончик.        — Да, который ты чуть не проиграл Маршаллу на следующий же день. Надо же было ему случайно утопить подарок Эверест и в качестве нового попросить твой. Во что вы тогда играли?...        — Собирали петиции на выдуманную причину со всего города. Кажется, там было «Признать независимость оленей Санты на международном уровне для представления им возможности покупать розовые сандали и беспрепятственно проводить съезд КПСС».        — И... кто-то действительно подписал такую ерунду? — рассмеялась спаниелька, представляя с каким невозмутимым видом нужно говорить подобное, чтобы получить подпись.        — Удивительно, но довольно много. Правда большинство согласилось только со съездами компартии, розовые сандали почему-то не устроили. В любом случае я победил со своими двадцатью подписями против одиннадцати Маршалла. Не стоило ему собирать петиции в костюме Свинки Пеппы.        Спасательница рассмеялась, припомнив розовый рождественский образ далматинца. Увидишь в темном переулке – перекрестишься, даже если неверующий.        — А потом Маршалл предложил реванш, и в качестве интереса поставить на кон Америку... — продолжил было овчар, но остановился – Скай напряженно смотрела в пустоту за пределами стекол, не слушая его. Гончик помнил: спаниелька не могла уснуть без этого пледика, — Давай принесу.        В одно мгновение на спине овчара оказался тонкий дождевик.        — Но там...        Скай выглядела обеспокоенно. Вглядывалась в пустоту быстро мелькающих капелек, кроме которых больше ничего не удавалось разглядеть. Площадка, деревья, любимый город, обычно хорошо различимые даже ночью, точно исчезли. Неизвестность властвовала улицей. Она и коварная пустота.        Что если город внезапно испарился, бесследно пропал? И там только черное пространство без ничего. Пропали вишня, побережье, будки с игрушками – абсолютно все. Ничего не осталось кроме дождя. И если Гончик сейчас пойдет, потеряется и никогда не сможет вернуться. Настанет утро, и все возвратится на место – один овчар заблудится в безграничье, откуда уже не существует выхода.        Спаниелька видела этот кошмар бесчисленное количество раз. Всякий раз боялась встретиться с этой пустотой, и вот теперь она скребется за стеклами.        — Необязательно... Лучше не ходи, промокнешь... — она не могла объяснить своей тревоги, и попытки остановить Гончика были слишком слабы.        Двери широко распахнулись. Холодный вихрь ворвался в теплую комнату, и Скай зажмурилась от резкого порыва.        — Я скоро!        А когда открыла глаза, двери беспощадно захлопнулись. И Гончик растворился в черноте, среди тысячи капелек пустого дождя.        2        Пройти требовалось совсем немного, несколько метров – вертолет располагался близко к главному входу, только обогнуть его собственную будку, а следующая уже принадлежала Скай. Ничего особенного, только дождь ослеплял и не позволял нормально сориентироваться в темноте. Вдруг налетал бесчеловечно суровый ветер, становилось физически сложно дышать. Он цеплялся за прожигающий воздух и тяжело кашлял, пытаясь хоть немного вдохнуть. Холодом пронизывало лапы, заставляя дрожать. Захотелось вернуться, но овчар отбросил сомнения и продолжил путь. Не придет же к любимой с пустыми лапами – хорош герой, поспорил на подаренную вещь, так после и принести не смог.        Осень полноправно властвовала улицей, точно безумный дирижер управляя стихией. Взмах палочки – налетят дождинки. Два, решительнее, – усилится ледяной ветер. Три, безумнее, – пронзительно заскрипит что-то неизвестное, хотя, казалось, чему вообще на базе спасателей скрипеть?        А все же чувствовалось что-то странное, подозрительно неприятное. Овчар невольно оборачивался, словно дожидался чего-то, хотя и ждать нечего было.        Гончик не верил в паранормальное. Это Зуме с Крепышом нравилось устраивать вечер страшилок и пугать всех историями о призраках, демонах и прочих бабайках, хотя в конечном счете боялись больше они сами, следующими несколькими ночами не показываясь из-под одеяла.        Однако сейчас даже невозмутимому овчару сделалось неуютно и он ускорил шаг.        Остановившись перед вертолетом, принялся разыскивать в кромешной темноте вход. Все собаки ориентируются по запахам (если, конечно, не лишены обоняния), но их смыло лавиной дождя, искать пришлось на ощупь. В самом вертолете оказалось легче: здесь запахи сохранились, и среди девичьих вещей (огромного количества девичьих вещей! Они превосходили хлам Рокки весь вместе взятый. Даже самая маленькая комната девушки напоминает огроменный склад (настоящая бездна!)), принюхавшись, щенок выбрал нечто, сильнее всего пахнущее спаниелькой. Не прогадал – то был нужный плед. Правда за что-то зацепившийся. Овчар потянул. Тот не поддавался. Устраивать погром не хотелось, но и в темноте ничего не разглядеть. Приходилось действовать решительно. Попробовал сильнее – не получилось. Еще сильнее и...        Именно тогда Гончик почувствовал обращенный на себя прожигающий взгляд. Словно охотник пристально наблюдает за выбранной им жертвой.        Машинально пытаясь обернуться, овчар повернул голову. Но застрявший плед внезапно поддался, и щенок едва кубарем не покатился на асфальт. В последнюю секунду успел опереться лапой и, крепко держа плед, наконец оглянулся.        — Это ты, Скай, — облегченно выдохнул Гончик.        Сквозь стеклянные двери слабо прорывался рассеянный свет. Гончик смог разглядеть лишь маленькую фигуру и блеск розовых глаз. Они даже не шелохнулись, как мертвые внимательно прожигали его.        — Я нашел плед, — сердце защемило, и овчар сделал осторожный шаг. Пушистая ткань стремилась вывалиться на асфальт, и спасатель покрепче ухватил еë, лишившись возможности говорить. Но и Скай молчала, все смотрела на него пустыми глазами.        Когда расстояние между щенками сократилось до одного метра, пространство наполнилось странным запахом. Несколько сладковатым, солоноватым и приятным, что протяжно забурлило в животе. Неудержимое чувство голода нахлынуло на овчара; только плед не позволял ему потерять голову и попробовать ртом воздух.        А пахло... тем, чему невозможно появиться среди дождевых капель – горячей овощно-мясной похлебкой. Свежим, ароматным борщом.        — Ты чего так долго, Гончик? — раздалось около распахнувшихся дверей.        На секунду дождь точно успокоился, прекратили бушевать капли (или ему только показалось?), и он ясно увидел тревожный силуэт любимой перед башней.        Гончик резко повернулся. Мёртвый блеск розовых глаз бесследно исчез, оставив после себя едва ощутимый аромат.        «Разве... это была не Скай?» — эхом разносилось в мыслях, и Гончик словно заколдованный добрался до дверей.        — Все хорошо? — спросила спаниелька, отрешенно посмотрев на принесенный плед.        — Да, конечно. Просто почудилась ерунда какая-то, ничего интересного. А так бодался с твоей будкой, плед отдавать никак не хотела.        — Не пропадай так больше, — уткнувшись носиком в овчарскую грудь, просипела Скай.        — Ты о чем? — непонимающе повернул мордочку спасатель.        — Ты бродил больше двадцати минут...        И действительно, по экрану телевизора поползли титры, и все, за исключением Маршалла, заснули.        «Но... добраться до будки Скай и обратно занимает не больше минуты... Не мог же я столько провести на улице. По ощущениям прошло не больше четырёх минут...».        Но настольные часы говорили об обратном.