Черная печаль твоих глаз

В комнате тепло и уютно, но ногам отчего-то все равно холодно и он прячет их под одеялом, пытаясь согреть их друг о друга. Волосы мокрые и неприятно прилипают к шеи и мочат подушку, — а потом она станет холодной, будет неприятно спать и придётся, уже в какой раз, за эту неделю, менять простынь. Знает, потому что плакал. Сейчас, после душа, а ещё плотно поев, — почти пострадали купленные сегодня синнабоны, но ему все же удалось сдержаться! —он чувствует себя спокойно. Умиротворенно и уставшем. Наверное, так люди себя ощущают после тяжелого, но хорошего и наполненного событиями дня, или после интенсивной тренировки, ну, какое-нибудь кардио. Или после секса. Тилл не знает, не пробовал… Блять, нет, это не смешно! Глаза слипаются, тогда парень решает, что это подарок судьбы и наконец-то, он сможет ночью поспать и не просыпаться, каждые два часа. Заходит в чат с Мизи, отправляет: «спокойной ночи», получает ответ почти сразу. Заходит в чат с Иваном, получается: «спкнч ноч», тогда, уже привыкший оставаться без ответа, Тилл выключает телефон. В голове пролетают глупые, незначительные мысли: «Надеюсь, Иван не спит», «Надо встретиться с Мизи», «И Суа»; обдумывает как прошёл сегодняшний день, в целом. Ничего необычного: стабильное страдание, стабильная прокрастинация и стабильность. Вообще-то, Тилл любит стабильность, — но, та «стабильность», в которой он находится последнюю неделю, ему непривычна, точнее… Короче, сейчас парень живёт почти также, как и во время больничного, только, меньше заебов, больше мыслей. Тилл продолжает прокручивать в голове одно и тоже, находя все разные причины, смыслы, а из-за этого загоняя себя в тупик. Сколько уже прошло времени? Невыносимо, вот что. Телефон вибрирует, свет от него стреляет прямо в глаза, практически ослепляя. Нечаянно, пытаясь взять и посмотреть, что там, он сталкивает его за кровать, — да, блять. Его мозг так и говорит ему: «может нахуй?», потому что, спать хочется невыносимо, а отодвигать кровать не хочется. Блять, давно её надо поставить дальше от стены, чтобы сразу просто рукой доставать все, что нужно, а не полтора часа ещё что-то двигать, пиздец, вот правда, почему раньше нельзя додуматься было? И пыли не будет. Только эстетически не красиво, кровать посередине комнаты… Да, похуй, если честно. Тилл живет один, так какая разница? Он не водил к себе в гости никого, с самого «поселения» здесь. Парень протирает глаза, а после все-таки встаёт, потому что, знает, — на утро забуду, что телефон за кроватью и буду искать его везде, уже думая, что потерял его. Уже по привычке, — ага, нахуй, на автомате, — отодвигает её ногой, не заморачиваясь, — ну, кстати, на автомате, звучит ничего так, автомат, да, можно и застрелится, — достаёт телефон, у которого экран до сих пор горит, думает, «надо бы купить защитное стекло»; Точно, когда нибудь разобьётся. У него нет средств ещё и новый покупать. С такими мыслями, он, стоя между стеной и кроватью, не обращает внимание на уведомление сразу, решая, что зайдёт и посмотрит.       В голове все обрывается. 00:12 ~ [Иванчик (гений без ни)]: И тебе, Тилл       Спит уже что-ли? Тилл с силой щупает себя за кожу на запястье, морщится, чувствуя боль, хмурится смотря на сообщение, а потом перечитывает раза четыре, если не больше. «И тебе, Тилл. И тебе, Тилл. И тебе, Тилл. ИтебеТилл»… Сон вдруг отступает на совсем. Руки потеют, возможность вдыхать пропадает, в голове отголоски: «И тебе, Тилл», — его голосом. Подождите, кто-то может остановить время? Нет, это разве реально? Он не отвечает уже три минуты, не дышит кажется, минуту. Голова кружится, тогда Тилл панически раскрывает клавиатуру, заносит пальцы на буквами и… И что?!       Оседая на кровать, он вытирает потные ладони о домашнюю футболку, как вдруг ему приходит ещё уведомление, отчего парень вздрагивает: 00:16 ~ [Иванчик (гений без ни)]: О, ты купил синнабоны, а мне оставил?       Он что идиот?!

00:16 ~ [ Вы ] :

ТЫ ЧТО ИДИоТ???

      Тогда, ему уже не получается остановится:

00:16 ~ [ Вы ] :

что КАК. СЕБЯ ЧУВСТВУЕШЬ

00:17 ~ [ Вы ] :

яэмточнее как дела

00:17 ~ [ Вы ] :

блять это же точно ты

      Пишет глупое:

00:17 ~ [ Вы ] :

Я ИХ ДАЖЕ НЕ СЪЕЛ НИ КРОШКИ

      Выдыхает, когда: 00:18 ~ [Иванчик (гений без ни)]: Можно тебе позвонить?

Не понимает, как, что, откуда, звонит сам.

Один гудок, на той линии подняли трубку. Тилл встаёт, молчит, от нервов, пузырящихся и кажется, скоро лопающихся, ходит взад, вперёд по комнате, прикладывая трубку к ухо. Тишина, ничего не слышно. Парень останавливается, вдыхает слишком громко и затыкает себе рот, вслушиваясь сильнее. На той стороне, на противоположной линии, через динамик телефона, на краю уха и на кромке мозга, он слышит чужие, но такие родные, до боли просто, пронизывающих до костей, вдохи и выдохи. Краткие, невесомые, — это Тилл знает, по тому, как находился близко с ним, — тихие, но такие громкие для парня. Это и правда заставляет замереть. Он убирает вторую руку от рта, кладя её на телефон, прижимает ближе, вслушивается, понимая, что это не передаёт ничего, никак не компенсирует его рядом, но безусловно успокаивает. Или наоборот, заводит. Что-то общее, потому что, на душе спокойно, а сердце колотится так, словно намеревается проломить ребра и выскочить куда-то, прямиком за кровать. Вообще нет мыслей, что сказать, но пока и не хочется, даже. Все вопросы испарились, вместе с выдохами Ивана, кажется. Поэтому он пугается, когда в трубке вдруг раздаётся: — «Тилл», – хриплое, такое, что до мурашек, — «давай, все-таки я позвоню, не хочется тратить твои деньги с телефона, знаешь?» И смеётся. Тихий смех, кажется заполняет всего Тилла, тот хоть и звучит из телефона, но по настоящему доводит до оцепенения. Ему вдруг становится не по себе, а что если Иван сбросит, после чего не перезвонит, а потом и вовсе заблокирует, вот уж чего парню не хватало. Вцепившись в телефон, он спрашивает не менее осипшим голосом: — Ты точно перезвонишь? Иван, видимо, улавливая неуверенный, серьёзный тон, отвечает глубоко, не вклинивая шуточный характер: — «Да», – Тилл верит и неохотно сбрасывает сам. Опускает телефон, считает секунды про себя, смотрит на контакт Ивана, держит телефон так, словно это его последняя надежда на спасение, а сам он в заточение у какого-то убийцы и вот, есть ровно сутки до момента, пока тот не сожрет его по кусочкам. Прикрывает глаза, счет в голове доходит до пятнадцати, начинает настораживать. А вдруг Иван разочаровался, потому что, Тилл первые секунды тупо молчал, нужно наверное, было спросить о его состоянии, а не залипать на дыхание… Блин, может ему правда все это привиделось, приснилось, или он сошёл с ума, стоял посреди комнаты и на самом деле, ему никто не звонил, а Тилл, как идиот прикладывал телефон к ухо, вслушиваясь в свои вдохи, выдохи, сам с собой разговаривал или что?! Тридцать, тридцать один, тридцать два. Тишина бьёт в голову, с кухни раздаётся шум холодильника, парень слышит свое сердце. Пятьдесят шесть. Телефон погасает, контакт Ивана исчезает в темноте. Шестьдесят три. Тилл вздыхает, открывает глаза, которые отчего-то начинают слезиться. Ровно на семидесятой секунде телефон в руках вибрирует. Парень берёт трубку незамедлительно. — Иван, – пробует его имя на вкус, в последнее время ему приходилось говорить о нём только в мыслях, получается как-то горько, но все это незначительные нотки, — почему… так долго? «Претензия», — получается странной, скомканной и неловкой. — «Успел испугаться?» – подлавливает его Иван, попадая не то, что в точку, но и по голове Тилла будто, заставляя покраснеть. — «Я…» В трубке молчание, похожее на не расписанную до конца ручку, сломанный ноготь и отведенный, безразличный взгляд. — «Собирался с мыслями», – выпадает из него в итоге, на что Тилл сводит брови к переносице. — В смысле? — «Блин, ты такой…», – шепчет Иван, заставляя практически задрожать, — «твой голос, я рад слышать твой голос». Тогда до Тилла доходит этот краткий ответ, доходит и заставляет забиться сердце быстрее в раза четыре, хотя куда ещё, если оно итак ощущает себя разозленной собакой, которой палец покажи и откусит, — вот настолько резко и резво. — Ты… Как себя чувствуешь? – неловко спрашивает тот, пока в голове раздаются ошеломительные звуки и крики, потому что, наконец-то, Тилл с ним говорит. — «Все в порядке, голова немного болит, но это пройдёт, не переживай», – задушенный голос перебирается от ушей по шеи, находя место где-то под рёбрами. — Где ты находишься? – не скрывая собственного беспокойства, торопиться парень. Сейчас хочется услышать ответ «дома», «меня выписали», «я сейчас в тепле в родной кровати», «вслед за Мизи, я тоже ‘вылечился’», но он слышит: — «Все там же». Тилл громко выдыхает от этих слов, его будто придавливают камнем, делая из него тонкую лепёшку. — «Тилл?» — Иван, – практически перебивая, тот спрашивает на грани слышимости, — все хорошо? Тебе не… противно со мной общаться? Правда, извини меня, опять я… — «Перестань», – Тилл сглатывает, идёт на кухню, протирает глаза. За окном, на небе расположилась луна, свет от неё освещает комнату. — Не знаю, что сказать, – Тилл отводит глаза, хоть его собеседника рядом нет. Рассматривает свои пальцы и в лунном свете они выглядят какими-то бледными, — хотелось бы, много чего, но, вживую. Наверное, с моей стороны это… — «Можем устроить?» — Что? — «Я имею ввиду, если ты хочешь, можешь прийти в больницу сегодня днём и мы увидимся?» — Ты серьёзно сейчас, но… Разве не? Так можно? – сбиваясь с толку, парень задаёт бестолковые вопросы, опять глядит в окно.

«Как бы далеко люди не находились друг от друга, они всегда будут смотреть на одну луну».

— «Тилл, ничего не будет, поверь, я смогу договорится». — А я… Иван, я могу прийти сейчас? — «Ты…» – удивление в голосе режет без ножа, — «на самом деле, так было бы даже проще, но разве…» — Тогда, я буду одеваться, говори со мной, пожалуйста, – надрывно, Тилл повторяет, — я скоро приду.

***

Он одевается быстро, пока Иван никак не комментирует то, что совсем скоро, парень припрётся к нему посреди ночи. Говорит об отвлеченных вещах, просто мысли, тогда Тилл задаёт бестолковые вопросы, узнаёт, что тот даже не задумывался, любит он больше чай или кофе. По ощущениям, парень вообще, мало о чем задумывался, касательно себя. Но, проглатывая неуместные возмущения, он выходит из квартиры, когда Иван вдруг говорит: — «Вызовешь такси на мои деньги?» – и этот голос, словно голос его совести, напоминает о том дне, когда Тилл сбежал от него, плюсом заболев, звучит прямо будто не из трубки, а вот тут рядом, отчего-то его сердце, а еще сам он замирает. Парень пытается вздохнуть, дабы что-то сказать, но получается только выдохнуть. — «Я тут прочитал, что ты их не тратил», – Тилл нервно закусывает губу, — «почему?» Он стремится дышать ровно, но получается только чрезмерно глубоко вдыхать и чересчур кратко и рвано выдыхать. — «Тилл?» — Я могу на своих двоих быстро добратьс- — «Нет, на улице холодно, вызови такси». Хотелось бы начать отрицать, но тут, тот добавляет убийственное: — «Пожалуйста». Тилл не отвечает, вызывает такси, руки отчего-то трясутся. Парень выходит на улицу, но съеживается не от холода, а от уведомления, что машина будет через пять минут. На плечах рюкзак, согревает плечи, в нем лежат синнабоны, о которых Иван пока не знает. Не то, чтобы тот скрывал, просто не сообщил вслух. — С тобой правда все в порядке? — «Да, говорил же». — Я про… — про что? Про общение со мной? Просто, немного казалось неправильным, напрягало, что Иван такой непримечательный, будто его совсем не смущало, что в последнюю их встречу, Тилл рыдал рядом с его кроватью, говорил несвязно, пытался непонятно, чего добиться. — …дела, – получается как-то тихо и неразборчиво, слышится скорее «дла», поэтому он повторяет ещё раз, уже громче, — как дела? — «О», – говорит Иван, словно осознав, словно по бестолковым, нелепым попыткам заботится, тот увидел и узнал все, о чем тот думает, — «думаю, хорошо, лучше, чем обычно». — А как у тебя обычно?! – сам непонятно из-за чего, злится тот. — «Не знаю? Нейтрально». — Ты идиот, придурок, – не спрашивает, знает, — убедился давно. Вдалеке появляется машина и Тилл убирает с громкой связи, прикладывая к ухо. Почему-то именно в этот момент, Иван решает ответить: — «Я скучал, Тилл». Закашлявшись, парень чувствует, как лицу становится подозрительно жарко, хотя на улице, а особенно ночью, не так уж и тепло. Садясь в такси, он говорит скомканное «здравствуйте», на что водитель спрашивает: — Все в порядке? Вы какой-то красный, жарко? Иван в трубке хмыкает подозрительно. — Все! в порядке! – срываясь случайно на последние слоги, парень скрывается за капюшоном. — Иван, что ты несёшь? – шипит в трубку, отчаянно пытаясь успокоится. — «Через сколько ты приедешь?» — Минут пятнадцать, – ненадолго отвлекаясь от своего сердца, которое подступило к горлу. — «Жду не дождусь». — Придурок, первое, что я сделаю это ударю тебя.

И Тилл даже уверен, что не врёт.

***

Подъезжая к больнице, Иван сбрасывает, оставляя сообщения, о том, что на входе его встретит Исаак. И это тоже странно. Наверное. Тилл пока не определился. Парень все еще не отрицает вариант, что это идиотский сон, или он сошёл с ума. Просто, ему правда неясно, как Иван «договорился» бы, тот же просто пациент. Тилл верит в то, что с Исааком договорится легко, но в то, что ему можно было бы приехать днём, — нет. На самом деле, ему все ещё немного не по себе, что на него вызовут полицию, или запекут рядом с Иваном, после того, как парень заявится к нему, — ну, присутствует уверенность, что пока что, все это время, ему просто везло, что они не смотрели записи с камер. Водитель такси как-то странно смотрит ему вслед, но Тилл понимает почему: всю дорогу общался с кем-то, называя его придурком, обещая избить и потом говоря о том, что тоже скучает, а потом приезжая к больнице, которая славится как раз своими пациентами. И методами лечения. Тилл чувствует себя то ли воодушевленно, то ли до ужаса неловко. Все это так резко и неожиданно. Ему хочется и вознестись и умереть, но одно чувство его не покидает точно, — я выжму из этой встречи все. Извинюсь. Предложу начать заново. Расспрошу.

И постараюсь…

В голове проносятся недавние слова: «Я скучал, Тилл», — и на душе развивается тепло. Ему даже не верится. Неужели, у Ивана будут такие же живые глаза как и раньше? Такие же, — в которых можно было прочитать слишком много, но одновременно ничего, которые выражали то, что не выражали ни одни глаза, — честно. Если бы ему дали выбор смерти, то будьте уверены, — Тилл бы выбрал утонуть в красном обрамлении и черных бездонных омутах, в тех глазах, которые он никогда не забудет.

Вытащить его оттуда.