Черная печаль твоих глаз

Лука чертовски бесит, если быть прям, очень честной. Лука чертовски бесит, если быть прямолинейной и смотреть прямиком в лоб. Никак не в глаза, ясно? Это прицел, Хёна давно себе наметила красную точку, в которую будет стрелять, когда у неё появится много разновидного оружия. Просто, ножа недостаточно. Конечно, девушка бы могла, расковырять дыру в нем и выпить мозг, но возиться с ним так долго, — хоть она уже это делает, — не хочется, от слова совсем, без слов. Вообще-то, давным-давно, Хёна надеялась, что её взгляд будет достаточно острым, чтобы вырезать и изрезать вдоль и поперёк. Вообще-то, если говорить про «красные точки» и «прицелы», то Хёна не прочь вычертить, расчерчить карту на Луке, где бы она именно, хотела его прокусить, а ещё в каких местах хотелось бы «поковыряться» глубже. Изучить изнутри? Звучит отвратительно. Звучит отвратительно вдвойне, когда это Лука. Быть молодым и неопытным, — это нормально. Быть молодым и неопытным, совершать ошибки при этом, — это нормально. Ненормально не исправлять эти ошибки. Наступать на одни и те же грабли, в то дерьмо из которого вылез, — ненормально. Хёна очень боится ошибаться. Хёна все продумывает до мелочей, даже будучи молодой и неопытной, но она ненормальная, даже так. Лука является ошибкой, её ошибкой, да. Это её контурная карта, прицел и промах, красная точка, которая так и мигает. Настойчиво, словно будильник. Будильник, — который невозможно отключить, а ещё сломать. Что-то пуленепробиваемое, титановое и прочное настолько, насколько и противное. — Хёна, – это «что-то», сидит на столе, даже не удосужившись подвинуть бумаги. Вот так просто, сидит, скрестив ноги, качает их, то туда, то сюда. Говорит, вот так просто, изводит своим хриплым голосом, уставшим, противным, да? — Что? – спрашивает, в ней нет чего-то цветного и красочного сейчас, поэтому она и блеклая. — Поздравляю с повышением, – вскидывает голову, вдруг опирается на руки, ставя их назад. — Действительно, – соглашается легко Хёна, — может, выпьем ещё, а? — Почему нет? Я устал, – глаза прикрывает, его волосы такие объемные, глаза не оторвать, видимо только вырвать, просто, не понятно, как они при всём, что происходит остаются… такими. — Нет, – отмахивается Хена, брови хмурит, ближе подходит. В комнате только лампа и включена, единственное освещение, неудивительно, подсвечивает Луку. Его светлую кожу, волосы блондинистые, одежду мятую. А че мятая-то? — Ты помятый, – говорит девушка, почти весело, только сил не хватает. — Ты тоже. — Нет, я глажу одежду. Лука смотрит на неё, не выражая эмоции, будто обижен. — А меня погладишь? – Хёна смеётся. Обидой и не пахнет. — С бумаг встань, щас тоже помнутся. — Так мы выпьем? – Лука склоняет голову и ухмыляется, впервые за день, кажется. Издевается, вот что он делает. — Здоровью не повредит? – выдыхает она, почти вплотную. Близко. Мужчина следит за ней, взглядом только, голова видимо, тяжелая слишком. — Я тебя не узнаю что-то, – он кладёт руку резко на щеку, сжимает слегка, но вовсе не пугает. Хёна знает, что к нему близко нельзя приближаться, знала всегда, — беспокоишься? Девушка как-то скучающе переводит взгляд на часы. Уже утро почти, три часа. Сколько она уже не спала? — Я уже, кажется, помню что-то такое, – закусывает щеку изнутри, поднимает бровь, не смотрит, — обсуждали, помнишь? Ладонь переходит нежно к волосам, а после укутываясь там хорошенько, сжимает у корней. Наконец, Хёна переводит глаза на него, опирается на стойку, ставя руки по бокам от парня. Щенячий взгляд Луки ей известен. Хотя, это враньё полнейшее, это скорее, взгляд собственника, взгляд «моё», взгляд «не хочешь» и всё, что относится к этой группе. Но Хёне нравится думать, что это взгляд щенка. Блестящие, стеклянные почти, с бликами и словами читаемыми и кроткими. Словно пистолет на прицел наставили, но только, Хёна знает, что Лука пуленепробиваемый, что ему на пистолеты побоку, а ещё, что только ей, такое достаётся. Хёна знает, что ненормальная, раз наступает на грабли и пользуется таким. Но ещё, она знает, что поцелуи только у него такие. Только у него, они чересчур мокрые, но аккуратные, дальше рта, не заходит, только у него, язык играется в танце жарком, только у него, щенячьи поцелуи, вылизывающие и без обязательств, что только у него, нельзя беспокоится, а ещё только у него, она может смять вещи в руках еще больше. Хёна может его всего смять, а ещё волосы объемные трогать, зарываться, контролировать, — или нет, — чтобы не излишне нежно получилось. Отстраняясь с тихим звуком, она наблюдает, как тот облизывает губы, поправляет волосы, в целом, выглядит так, словно поцелуи от неё, — самое скучное, что есть в его жизни. Вообще-то, Хёна знает, что это неправда. Вместе со странной, «недо»-ненавистью, закрепилось осознание того, что для Луки она больше, чем может быть. Просто больше, просто невозможно. Для Луки, — она нечто яркое и разнообразное, звезда, которая ищет место, а не находя, разрывается из стороны в стороны. И это все прозвучит, наверное, эгоистично, нереалистично, но ей позволено это говорить, потому что, слишком уж давно они знакомы. Хотя, даже при том, — что ей позволено, Хёна никогда не говорит. Все это передаётся через ток на кончиках пальцах, через щенячий взгляд, через привычные, резкие касания, через знания о друг друге. Все, до каждой родинки, каждой острой или мягкой линии на теле. Как обычно, — они целуются как подростки, словно в первый раз, из-за этого хочется ещё и ещё, опять и опять, насытиться друг другом по полной. Говорят, отношения не держаться на одних чувствах, — но Хёна парирует. У нас и не отношения, верно? Просто что-то, просто с кем-то, — просто что-то с чем-то. С Лукой и невозможно строить нормальные отношения. С Лукой невозможно, — но у неё каким-то образом выходит. В конце-концов, она убирает руки со стола открывает нижний ящик, где лежит подарочные стаканы и дорогущий коньяк, — от прошлого начальника остался. Хёна его приметила давно, но даже не думала, что тот останется. Вообще, учитывая то, как быстро отсюда сбежал прошлый человек, отвечающий за работников, — это неудивительно. Достает нож-бабочку из заднего кармана джинс, быстро управляясь с упаковкой, — небольшая коробочка, заклеенная большим слоем скотча, — руки не дрожат и не дёргаются, но движения отрывистые и торопливые. Они молчат эти секунды, лишь часы перебиваю это своим тиканьем, — лучше, чем слушать глубокое дыхание. Лука разглядывает кабинет, пока девушка подготавливает им выпивку, — ничем непримечательный. Прямоугольный и просторный. Деревянные шкафы стоящие у левой стены, — в них лежат разные папки по годам, разные данные о пациентах, работниках, в целом больнице, также на полках стоят разные пыльные вазы и ведь даже непонятно, что они там забыли. Дальше, если смотреть на левую стену, как раз эти самые навесные часы, сам цвет обоев, — это кстати, единственное место здесь, где именно обои, а не побелка, — темно-бордовый, красиво, но как кажется Луке, не в тему. На полу постелен ковёр, задрипанный, но тем менее, солидный, грязно серый цвет с чёрными узорами. Стол, на котором парень сидит, находится посередине, смотрит прямо на дверь. Что странно, в этом столе находятся ящики с двух сторон, — внутренней и как бы, внешней. Вообще-то, в этом столе почему-то было слишком много ящиков, два выдвижных ящика, — раз с внешней стороны, потом, четыре с внутренней, — два, и ещё один находится под столом. Такое он увидел впервые. Хёна дала ему алкоголь, и уже со стаканом в руках, парень оглядывается на окно с задвинутыми, плотными, такими же бордовыми как обои, шторами. Небольшой просвет между двумя полотнами тканями, заставляет задуматься о самом начале. — Даже не вериться, что совсем скоро все кончится, – неожиданно откровенничает Лука. Вот, ещё совсем недавно они с Хёной сюда «устраивались», а теперь это кажется таким давним. Он четко помнит тот день. Пасмурная погода, дождь, лужи и недовольные лица прохожих, в которые никогда не вглядываешься. У девушки было плохое настроение, такое, от которого раздражаются другие и сама она ещё больше. В этом была вина Луки тоже. Тогда они поссорились сильно и прямо по серьёзному. Изначально, в этом всём Хёна была одна, — только потом, он решился поддержать её «несусветную» идею. На самом деле, в душе до сих пор осадок остался, мол, а ведь все-таки, я был прав. — Ещё не все, – шепчет девушка, опирается, почти забирается на стол вслед за Лукой, но все же, ноги остаются на полу. Конечно, ещё не все, но конец и правда близко. «Я был прав», — думает Лука, потому что, видит чужие синяки под глазами, чувствует сухие, ломкие волосы, видит состриженные до мяса ногти и блеклый взгляд. — Вчера, я как обычно сидел, пытаясь найти что-то, что может помочь, а Суа зашла в палату к Мизи, накрыла камеру своим халатом, после чего, я слышал очень интересные и противные звуки, напоминающие причмокивание и словно коты вылизываются. — Это, ты мне типо, жалуешься щас на неё? – смеётся Хёна, выпивая за раз горькую жидкость. — Мне просто интересно, – вздыхает он, — вот, что называется тяжелой работой? — Лука, ты мне лучше скажи, что с Тиллом делать, а? — Теперь я здесь начальник? – устало прикрывает глаза тот, — Уволить его, да и всё. — А ты причин много знаешь для обоснования? — Поверь, там даже искать не надо. В любом случае, так будет лучше для него, да и, для Ивана кстати, – кивает сам себе Лука, ставя стакан на стол. — Вот, давай, сейчас тему с Иваном не начинать, хорошо? – устало выдыхает Хёна, — короче, скажу, что на него жалуется один, очень наглый и белобрысый сотрудник, мол, это некомпетентно и для комфорта работников, надо поступить так и бла-бла-бла. — Отлично, добавь, чтобы он сам шел нахуй. — Бедный, обиженный Лука, – умилительно складывает ладоши вместе, почти пропевая. Парень смотрит на неё ещё пару секунд, а после нагибается ближе. — Знаешь, этот кабинет выглядит, как типичная комната в борделе, – шипит тот, — кровать добавить и не отличишь. — Можно использовать стол? – заигрывает в ответ, предлагая абсурдные варианты. Глаза у Луки щенячьи. — Трахнуть тебя на столе? — Только, с бумаг встань, а? – улыбается она, — я, как начальник, забочусь о документах, понимаешь?

Лука является главной ошибкой, на которую девушка натыкается раз за разом, разбиваясь о твердые острые плечи, а ещё плавясь об объёмные волосы. Это её контурная карта, прицел и —промах, красная точка, которая настойчива, словно будильник. Будильник, — который невозможно отключить, а ещё сломать. Что-то пуленепробиваемое, титановое и прочное настолько, насколько и противное.

Щенячий взгляд, — тот взгляд, который Хёна забыть не сможет. Который с ней везде и всегда.