Черная печаль твоих глаз

Ему слишком тяжело думать, но это единственное, что сейчас вообще удаётся.

      Тилл витает в своей голове, просто чтобы не слышать, как колотиться собственное сердце и как дышит Иван. И это я думал, что нужно прислушиваться, чтобы услышать? Оно очень громкое. Мне, наверное, кажется. Вообще-то, сейчас Тилл понимает, что кое-какой сон ему все же снился. Почему-то, как назло, — на успокоение? — он решил вспомниться именно сейчас. В какой-то момент, Тилл перестал воспринимать сны, — как что-то весомое. Сны, видимо почувствовав, перестали к нему приходить. Царство забвения, — это конечно все очень прикольно, но каждый раз, просыпавшись после какого-то экшена в башке, он чувствовал себя совершенно не выспавшимся, скорее наоборот. Вообще-то, Тилл итак человек, которому чтобы уснуть, а тем более выспаться, надо реально много усилий.

В этот раз было не так, так легко, он еще не просыпался.

В его жизни, кажется, все пошло не так, после того, как появился Иван. Это был странный сон, — обычно, его мозг не подкидывал какие-то реалистичные картинки. Всегда и постоянно ему снилась всякая фигня, — быть честным, у него всегда грёзы, как под температурой сорок. Хотя нет, он наврал, кое-что реалистичное все же было. Кошмары. Ему часто могло присниться, как всех родственников убивают на глазах, или же, происходит конец света, а он не умирает. Последнее, это ваще жесть. Это казалось, было все так долго и пусто, — ходишь по пустым улицам, пытаясь найти хоть кого, все вокруг снесено, ты находишь остатки чьих-то вещей, чьих-то квартир, чьих-то жизней. Тилл просыпался в холодном поту, после такого. Ещё долгое время не веря, что это просто сон. В общем, не суть. Уже, получается вчера, ему мозг подкинул ещё более странные картинки. Изначально, там была его обычная вечерняя рутина. Он собирался на работу, после чего ехал туда, ну, короче, все как обычно, ничего не примечательного. А потом, когда была ночь, он че то сидел, на стуле вертелся, сидел в наушниках, но музыку не слышал, кратко, — занимался хуйней. Тоже, как обычно. А потом к нему пришёл Иван, это тоже было бы, уже рутиной, но… Он был таким странным. Взбаламошный вид, но при этом лицо такое… невыразительное? Его волосы были слипшиеся и какие-то грязные, одежда тоже была мятая, а сам он был босиком, но лицо… Лицо было каким-то безжизненным, бледным, таким спокойным, смиренным. Словно, под теми таблетками был. Впрочем, Тиллу из сна, не показалось это странным. Он только спросил, типо, че ты хочешь? Почему не спишь? Иван не ответил. Он даже не смотрел на него, в его глазах не было красного огонька, а сами они были блеклыми. Тилл во сне раздраженно переспросил, видимо, полагая, что его не услышали. А потом его схватили. Точнее, Иван схватил за руку. За запястье, ещё и сжал так сильно, что кисть в том месте побелела. Тогда он попытался брыкаться, вскочив со стула, а потом все в какой-то момент стало таким странным и они каким-то образом оказались на улице. После чего уже стало все равно, держит его руку кто-то или нет. Всё было таким белым, а снег под ногами неприятно скрипел. Иван все ещё был босиком, а ещё теперь тот отвернулся спиной к Тиллу и шёл. Точнее, они шли. Холода не наблюдалось, вообще-то, вся фокусировка шла на, — руки сцепленные вместе. Парень не задавал никаких вопросов. «Что ты творишь?», «Куда мы идём?» «Почему ты, блять, босиком?», «Почему не спишь?», «Что вообще происходит?», — все это, казалось, осталось где-то в больнице. Где-то, в цепко скрепленных пальцах, сжимающих запястье. В тот момент, Иван не сжимал его руку. Это было невесомо, так аккуратно.

«Лоб горячий».

Да, прямо как и тогда.

Пока они шли, все вокруг оставалось неизменным, — голые щиколотки Ивана, снег под ногами, пелена в глазах, отсутствие вопросов. Только их руки менялись. Если поначалу, его держали лишь за запястье, невесомо, невидимо и практически неощутимо, то под конец, их руки были сжаты вместе в замок, такой солидный, прочный, надёжный и безопасный устойчивый. Это кажется, именно Тилл скрепил их руки, потому что, слушать как скрепит снег, было слишком тягостно. За руки держаться всегда приятно. Вообще, он не смотрел на чёрный затылок Ивана, или на него в целом, — то, что было видно его обзору, на то и смотрел. В конце-концов, они пришли. Они остановились, но Иван не отпустил его руку, а Тилл все равно поднял глаза. Перед ними стояли знакомые лица. Мизи, Суа, Хёна, Исаак, Дьию, да, даже Лука. Все были. Все они тоже были такими светлыми, прямо как снег под ногами. Все они тоже улыбались. И только тогда Тилл понял, что тоже улыбается. В тот миг, он посмотрел на Ивана и тот был совсем другой. Взгляд его был направлен прямо на него. Иван тоже стал посветлевшим, волосы были растрепанны, но словно от чьих-то касаний, а не от чего-то плохого. Он улыбался, не так широко, как Мизи или Дьюи, но улыбался. Глаза вновь наполнились красками, а ещё этим огоньком. Все лицо залил свет, на щеках был здоровый румянец и сам он весь словно блистал. Сердце Тилла тоже заблистало. А потом он проснулся. Сейчас, идя за Иваном в палату «219», желание проснуться становится, практически тошнотворно навязчивым. Эти картинки, из его сна и реального мира, настолько похожи. Только Иван не босой, а руки их не сцеплены в замок. А ещё взгляд Тилла направлен прямиком в затылок, — прицел настроен, блять. Парень думает, что все слишком быстро. Нет, стой подожди, я точно закрыл все двери? Вслух ничего не говорит. Почему-то кажется, что когда они дойдут, Иван не будет улыбаться, а сам он не будет сверкать. Он оттягивал этот момент, как мог. Да, Иван, давай, сначала проверим, все ли двери закрыты. Блин, какой я молодец, все закрыл. Ладно, тогда, что насчёт того, чтобы пойти убрать ключи? Ой, слушай, я тут ещё кружку помою, не возражаешь? Да-да, и телефон на зарядку поставлю. Наушники тоже, ну, заодно. Подожди секунду, я просто закрою все лишнее на компьютерах! Сейчас, только минуту подожди, уберу все по ящикам, я же давно не убирался… Только, это происходило все молча. В тишине, в молчании и в их дыхание. В тихих, но одновременно таких громких, вдох и выдохах Ивана и в шумном прерывистом, нервном и тяжелом вздымание груди у Тилла. Тилл приказал, — да уж, прям, — сидеть Ивану на диванах, а сам искал, что бы проверить. Вообще-то, он просто хороший сотрудник, нельзя покидать свой пост не проверив все, верно?

Тилл нарушал это правило, столько, сколько он здесь устроен.

В конце-концов, в итоге, они все равно идут к этой, ебучей, палате. Это все просто пугает.

«Ты все-таки соврал».

Нет, не так, он сказал не так.

«Ты все-таки соврал мне».

Это же, был даже не вопрос. Такое чувство, что он изначально все знал, понимал, ещё тогда, когда спросил.       Они проходят номер «214». У Тилла все сводится к этому «мне». Коридоры, что на экране компьютера выглядят небольшими, кажутся сейчас такими огромными, что хочется накрыться и укрыться где-то. Хоть где-то. В замке из рук.       На самом деле, Тилл никогда не задумывался о значение снов. Это же картинки, которые рисует собственный мозг, но теперь ему так сильно хочется понять, что с ним происходит. «216», — номер проносится перед глазами также быстро, как и стучит сердце.       Зачем это все? Что у тебя в голове? Иван надавливает на ручку и дверь палаты открывается, звуки шагов перестают отдаваться в голове. Парня любезно пропускают вперёд. Тилл перешагивает порог, он впервые за долгое время посещает хоть какие-то комнаты, помимо зала, стойки и туалета. У Ивана в палате просторно, или скорее, пусто, а ещё светло. Комната встречает его светом из окна, вот это доброжелательно. Уже наступило утро, а вместе с ним рассвет. Тилл прикрывает глаза, морщится и уводит голову в сторону. — Блять, – хрипит он шёпотом, оборачиваясь на Ивана. Он наконец-то смотрит ему в лицо. У него оно то ли тревожное, то ли чересчур безмятежное. И смотрит, как и всегда, прямо на Тилла. — Прикрыть окно? — Нет. Находиться в комнате с Иваном, без света, в сокровенной полутьме и быть только вдвоём, — не то, что хотелось бы в данный момент. Точнее, блять, не то, чтобы в другой какой-нибудь другой бы момент ему бы хотелось…Короче… Принимая его «отказ», он отвел взгляд куда-то в сторону. Тилл посмотрел вслед за ним. На кровати в углу было скомканное одеяло, белые простыни, совсем слегка смятые, подушка прижатая к изголовью постели. Вся она была такой же муторно белой, ничем не выделяющейся на фоне стен, с отваливающейся в некоторых местах штукатурки. Рядом с кроватью стояла тумбочка, на ней ничего не было, но внутри наверняка какие-то личные вещи Ивана. Правее, с другой стороны кровати стояла ещё одна тумба. Точнее, это был прям-таки комодик, — намного больше, как и по размеру, так и по количеству ящиков. Палата Ивана, в отличие от Мизи была квадратной и как казалось, более просторной. У девушки, комната была вытянутая прямоугольная. Тилл игнорируя рассвет, что лезет в глаза, поворачивается в другую сторону. Там стоит дверь, ведущая в ванну. Тилл примерно знает, что там. Душ, где напор воды настолько мизерный, что грустно, туалет, шатающийся и постоянно сломанный, — к ним из-за этого постоянно приходят сантехники, — раковина и зеркало. Если палаты ещё как-то отличаются, — то туалеты совсем нет.

Интересно, сколько средств ушло на то, чтобы в каждую палату, коих не мало, поставить душ? Да, со своими недостатками, но всё же. На самом деле, наверное, было бы намного выгоднее сделать общую душевую, но, — но.

Иван за спиной вдруг начинает шевелиться, двигается с места, пугая Тилла и заставляя дёрнуться. Он оборачивается, прослеживает глазами, как тот направляется к кровати, присаживаясь. Она под ним прогибается, скрипит. Парень выдыхает глухо и тяжко, поднимает глаза вновь к нему и наверное, думает, что сказать. Наверное. Наверное и в правду, надо бы перестать разглядывать палату, бессмысленно молчать, поговорить. Но, мысли в голове не клеятся, слова не ложатся на язык. Вообще-то, до этого с Иваном было легко общаться. Они словно, всю жизнь общались. Он понимал с полуслова, видел когда лучше остановится и будто всегда, знал, что лучше сказать. Они не так давно знакомы, но столько разговаривали. Ну, раз так, пускай он диалог и начинает. Тилл намеренно отводит взгляд, не двигается с места. — Тилл, – голос задушенный, — хочешь что-то спросить? Вообще-то, это ты меня привел поговорить, идиот. — Не знаю. — Так и будешь там стоять? – он склоняет голову ниже, проводит по белому белью рядом с собой. — Почему… – запинка, нет, этого он пока не хочет знать «почему?», «Иван, почему ты не спишь по ночам?», «Здесь слишком небезопасно». «В смысле, я что, зря здесь сижу? Охраняю, блин».

«Тогда ты сам ответил на свой вопрос».

— Зачем ты это делал? – в конце-концов выпадает из него. Он подходит ближе, но на кровать не садится. Встает рядом с этим комодом. — Хотелось, – от ответа его мурашит. И что значит? — Прости. В кулаке Ивана простыни, опускает голову, челюсть его напрягается, он щеки жует. Со стороны Тилла, — сверху, Иван выглядит неприятно, прискорбно что-ли. — Почему? – все-таки спрашивает он. Иван молчит. Тилл хрипит: — Почему… ты сказал то, что сказал? Иван хмыкает. — Наверное, потому что я так считаю, – говорит, как что-то обыкновенное, совершенно ничего непримечательного, — лоб правда был горячий. Тилла начинает это раздражать. Он опирается о комод. Ебанный опрос. — Тилл. — Что? — Мне кажется, ты особенный, знаешь, – Иван встает, подходит ближе, принуждает съёжиться, вжаться в комод сильнее. — Ты странный. — Знаю. Слушай, – Тилл чувствует его запах, — не перебивай пожалуйста? Я отвечу на твой вопрос. Он поднимает взгляд, заглядывает в их дно, в красный осадок, в какую-то черную печаль, и его глаза напоминают ему краски, разведенные в воде. — Мой интерес… К тебе. Он неправильный, – горько, — так скажут здесь почти все врачи. Мне на это так все равно, если честно… Голос его пока он говорит, становится дрожащим. Тилл похоже, тоже дрожит. — Я правда считаю, что у тебя очень красивые ключицы, – он на секунду опускает взгляд к его шеи, — у меня в голове, вообще, очень много разных мыслей когда я вижу тебя. Тебе же нравится Мизи?

Тилл распахивает глаза еще больше, хотя куда сильнее.

— Да, я это понял. Ты так на неё смотришь, — он чувствует его запах, и растеряно задерживает дыхание, — каждый раз, я мечтаю чтобы ты посмотрел на меня также. Но потом, я думаю, что для тебя мое существование не имеет смысла. Иногда, когда мы разговаривали, в какой-то момент я останавливал себя от каких-то слов, которые могут показаться странными, которые слишком, а потом в эту же секунду понимал, как сильно стучит сердце.

Тилл не чувствует пальцы, с такой силой он сжимает этот чертов комод.

— Во всем этом, только ты был чем-то настоящим, понимаешь? Иван рвано дышит, только сейчас Тилл видит, что у него покраснело лицо, немного, но на белом лице это так заметно, что от такого в животе что-то тянет. Парень перед ним поджимает губы. — Думаю, скоро мы уже можем никогда не увидеться больше, – шепот выходит из-за рта, — прости меня, ещё раз. И спасибо. Уши закладывает, голова болит. Секунда переходит в длинный миг, когда холодные пальцы каким-то образом оказываются на шеи, Иван ласково и мягко гладит его, не отрывая взгляда, до сих пор. Кажется, что рук тоже на самом деле он не отрывал от его кожи. Вниз-вверх, медленно изучает пространство на его шеи и после приближается ещё ближе. Тилл не двигается, ну да, просили же, — не перебивай. Иван касается носом до холодной щеки, а после его спокойное и безмятежное лицо становится таким горестным, едким, опечаленным. Он трется об него, словно кот, еще три раза и в следующее мгновенье Тилл не выдерживает. Опускает чертов комод, ставит руки на плечи Ивана и давит. Отойди. Прекрати. Пытается его отодвинуть, сжимает, сцепляет руки сильнее, впивается ногтями, будто Иван, — комод, об который он опирался. — Иван, – говорит он шепотом, сводит брови к переносице, отводит взгляд, когда в его лицо заглядывают. Это невозможно, смотреть на него такого. Молящего, просящего и словно готовым на все, что Тилл попросит. Иван не отвечает. Иван продолжает дышать, этими своими ебучими вдохами и выдохами краткими. Продолжает держать, — или держаться, — крепко, но вместе с тем, бережливо. А потом руки с шеи переходят на лицо. Они сжимают щеки, обжигают. Вынуждают посмотреть. Я мечтаю чтобы ты посмотрел на меня также. — Тилл. Говорит Иван и целует его. Тилла пробивает всего. С ног до головы окатывает холодом, а потом кипятком, словно контрастный душ принял, теперь стоит околевшим. Руки на плечах расслабляются и опускаются на предплечье в немом ошеломлении. Односторонний, неглубокий поцелуй не нарастает. Он кажется, наоборот, только более нежным становится, только более извиняющимся. Руки холодные у Ивана, вообще ни сколько не сочетаются с горячими, мокрыми губами. Эти губы его вылизывают, цепко ухватывают за верхнюю губу, после сминают обе вместе, быстро еще так, что в голове ни одной мысли не успевает пронестись. Тихие звуки, в тишине комнаты. Глаза при всем этом открыты, наблюдают за реакцией, в них плещется печаль, перемешанная с красным, это наверное и выводит из потрясения. Иван переходит к нижней губе, но не успевает закончить. Электрошоком пробивает, и он отталкивает его с большей силой. Иван чуть было не падает. Тилл вытирает рот рукой, параллельно практически вылетая из палаты «219». Больше не смотрит на него. Он спускается вниз, ноги путаются, наверное, за ним никто не побежит, но отчего-то этот факт заставляет только ускориться. Дыхание сбито, схема вдох-выдох сейчас явно не поможет, но Тилл и не пытается. Парень влетает в стойку, не смотря в камеры, — чтобы не добивать себя еще больше, — тот убирает телефон с зарядки, дрожащими руками ища нужный контакт. Спустя пять гудков в трубке слышится: — Чт... — Приезжай пораньше, пожалуйста, – его губы хоть и все ещё мокрые, голос и горло пересохли, и это стреляет Тиллу в голову головной болью. — Что случилось? — Ничего, просто, побыстрее, – вещи из рук чуть было не падают, пока он их подхватывает. Молния на рюкзаке чуть было не ломается о того, как резко он закрывает её. — Ты там одеваешься уже? — Лука, блять, серьёзно, – парень не может говорить более связно, пока он достает куртку. — Извините, что только проснулся. Буду через десять минут, – и сбрасывает. Тилл в ожидании. Каждая минута будто идёт безумно медленно, пока он сидит в прострации на диване. К камерам и компьютеру, тот не смеет приближаться. Ему даже мысли такой в голову не приходит. У него нет никаких мыслей, помимо счета минут и частиц этого чертового поцелуя. Разговор с Иваном, — сейчас смысл его теряется. Лука приезжает, и это первый раз, когда Тилл рад, что он не здоровается или не прощается по нормальному. — Автобусы не ходят ещё, такси вызови, – только и говорит он, на что Тилл безрассудно кивает.

На губах высохли чужие слюни.