Черная печаль твоих глаз

Тилл чувствует раздражение.

На Ивана, на тупой магазин, на глупых людей, на идиотскую работу и в целом, а ещё на чертов синнабон! (!!!) Изначально, на деньги своего знакомого он присмотрел то, что купит себе, а только потом, пошёл искать «заказ». Но сделать это, как оказалось, не очень просто. Ему пришлось обойти раз магазин, два магазин и только в третьем, найти ебанный синнабон. Сука, он бы ещё попросил фигню, которая уже как двадцать лет не продаётся и её можно найти только на определенных сайтах, в определенное время, в определенной позе, сказав определенные слова. Ну, или ещё что получше, нет, ну серьёзно. Причём, когда он находил, что-то похожее, просто другой формы или без корицы, господину, видите ли, не нравилось. «Походи, посмотри ещё» — заебись! Какая вообще разница, — синнабон, синнабоп, или булка с кремом, но без корицы? Зачем ему вообще четыре штуки? Тилл еле успел забрать последние. В любом случае, он остаётся довольным, так как, помимо синнабонов, — синнабопопы? — ему разрешили купить на чужие деньги кофе, нормальный, наверное… Короче, вышло всего семьсот рублей, а Иван ещё и удивляется, мол, сколько-сколько? Тилл знаете, не виноват, в том, что выпечка стоит как его стипендия. В общем, особо долго он с ним не общается, потому что, нехуй тут жаловаться ещё. А то и подлизываться, со своим «Я рад, что ты наконец-то купил себе вкусный кофе, кстати можешь съесть один из синнабонов!», таким его не подкупишь. Он говорит, что Иван сам как синнабон, после чего закатывает глаза, когда тот пишет: «Такой же вкусный? Или в том плане, что ты съешь меня?» Тилл также, параллельно пока обходил магазины, успел закупиться и себе домой. Не на деньги Ивана. Он в отличие от некоторых не такой наглый. Если говорить кратче, то все что он приобрёл это: яйца, колбаса, сыр макароны (решил в себя поверить), молоко, хлеб, сметану (не спрашивайте зачем), да и все; как обычно, в общем. Тилл ещё этот список Ивану отправил, чтобы не забыть, а тот такой: «Надеюсь, это все не на мои деньги?», не, ну это вообще не смешно. Парень правда не смеялся посреди магазина, печатая ответ. Когда он пришёл домой, то разобрал пакеты и убрал в холодильник все, кроме синнабонов, пускай тухнут, твари. Сегодня выходной день и вот, ура, можно отдохнуть, но делать предельно нечего. Наверное, нужно бы делать проект, но раз пока что, это может подождать, оно подождёт. Вроде бы в магазин сходил, убрался ещё вчера, поспал тоже, может посмотреть фильм? Мысли отпадают, когда вдруг неожиданно звонит телефон. Тилл уже ненавидит телефонные звонки, блять. Он берёт трубку мгновенно, даже не смотря на контакт. — Ало? – выдыхает почти раздражённо, потому что, неужели нельзя написать? — Привет, Тилл, это я Мел, ты не отвечал на сообщения, поэтому я позвонила… Голос в трубке заставляет перепроверить контакт; первое, из-за того, что это одногруппница, второе, походу он проебался с тем, чтобы ответить на сообщения, а ещё, третье и самое главное, какого хуя, она ему звонит, вообще? В результате этих фактов, Тилл немного теряется, растерянно слушая нервный голос. — …Мы все подумали, что неправильно поступили, хотелось бы извиниться, за такие вопросы и то, что делаем выводы без подтвержденных фактов, – пару секунд девушка молчит, после добавляя, — твоя внешность вовсе не.. — А, да, все в порядке, я уже и забыл об этом, ты меня лучше прости, что так отреагировал, все же, это не ты придумала, ведь так? – он смеётся, сжимая и разжимая простынь. На самом деле, Тилл и не думал, что они захотят извиниться. «…Ты устроился туда, чтобы быть рядом с парнями твоей сексуальной ориентации…» — Да… Так вот, насчёт извинений, не хочешь пойти в бар в среду? Все бесплатно, много кто будет, после универа собираемся… — В бар? Я думал, кафе? — О-о! Планы поменялись, так что? Пойти в бар, ещё и в среду, ещё и зная, что ночью работа, а алкоголь быстро берёт, кажется, самой худшей идеей, какой вообще может быть. — Думаю, я согласен, отказываться от такого предложения было бы ошибкой, – смеётся в трубку он, а в голове один пиздец. В прямом смысле. «Пиздец, пиздец, вот это, пиздец». Это пиздец!

***

Честно, почти на девяносто процентов, — остальные десять это: «ну, я же так давно не отдыхал, один раз позволить можно», — Тилл уверен, что пожалеет. Вообще, он правда давно не был, на подобных мероприятиях, кажется, последний раз Тилл как-либо отрывался в лет восемнадцать, когда забот не было, потому что, экзамены сданы, в университет документы на бюджет приняли, а деньги отсылаются родителями каждую неделю. Тогда он ещё жил в общежитие и это, было отвратительно, но зато весело. Всегда было с кем поболтать, — в большинстве случаев, поругаться, — а не как сейчас со стенкой. То время Тилл вспоминает, вроде с ужасом, а вроде с ностальгией. Скорее все вместе. У него скучная жизнь, а тот период выделяется среди всего этого, но ему спустя три года, так и не получается понять, хорошо это, или плохо. По настоящему тяжелое время было в шестнадцать. Девятый класс, постоянные ссоры с родителями и с людьми вокруг. Он часто дрался, — это не было что-то новым, просто в тот момент жизни это было постоянно, — синяки и ссадины не успевали заживать и появлялись новые, даже бывало от рук родителей, но в основном Тилл сам ввязывался в драки. Кто-то, что-то сказал про него? У этого человека считай, уже разбит нос, — ну, или что бывало чаще, у Тилла, за такие угрозы. Чаще всего, в подростковый период все начинают пробовать сигареты и алкоголь, но это как-то пролетело мимо него. Поскольку, никто не хотел с ним общаться, у него не было возможности брать откуда-то эти вещи. Да и, тяги, как таковой не было. Наоборот, на алкоголь ему хотелось только морщится. Скорее всего, на это повлияло то, как родители были не против всего это, поощряли, говорили, мол, молодец, мужиком станешь. Ну, не хотелось просто становится таким же, как они. А потом, что-то пошло не так… И теперь, у него запланирована встреча в баре на среду. Многие говорят Тиллу, — ты остался в пубертате что ли? На такое, он всегда отвечает: «вы меня просто в шестнадцать не видели». Пока он раздумывает обо всём этом, в руки каким-то магическим образом попадается синнабон, а вместо четырёх штук в пакете остаётся три. Ебанные синнабоны! Теперь все руки липкие. Вкусная штука, вот зараза.

***

Кстати, об искусстве и хобби. В шестнадцать у него даже была гитара и это, наверное единственная вещь, по которой он правда скучает. Родители её продали без разрешения Тилла, после чего с музыкой пришлось расстаться. Эх, даже с этой любовью не получилось. Гитара была отдушиной, во всех переживаниях, а писать музыку так вообще, казалось, было уголком спокойствия и умиротворения. В действительности, он до сих пор пишет песни, но воплотить в их реальность не получается. На это как минимум, нет средств. Но, у него есть и другое хобби. Рисовать он тоже всегда любил, учился делать это самостоятельно и долго, но, — он надеется, — получается красиво. По крайней мере, люди, которые видят его рисунки всегда делают комплименты. «Хоть в чём-то», — думает Тилл и смеётся. На данный момент, он рисовал давно, в четверг, — сейчас воскресенье, но для него это давно, — и то ли не было времени, то ли, просто не хотелось этого делать. Смотря на свой последний рисунок, Тилл все ещё ощущает эмоции с которыми это рисовал и у него остаётся осадок. Сейчас появляется желание нарисовать что-нибудь новое и яркое и этому сопротивляться не хочется. Впервые за долгое время, — реально долгое, — Тилл достаёт краски, удивляясь самому себе. Рисовать гуашью — прикольно. Такие выводы он сделал ещё в младшей школе. Сначала на листе появляется скетч карандашом, в этот раз рисовать что-то плохое не хочется. В голове есть вчерашняя картинка счастливой Мизи, именно это и появляется на бумаге. Волосы разбушевавшиеся, против того, чтобы лежать ровно, распушились, окружив девушку со всех сторон. На лице свежая и счастливая улыбка, глаза в умиротворение закрыты; Тилл прорисовывает каждую ресничку. Нос вдёрнутый и щеки наполненные румянцем. Парень думает, что во всё это не вписывается белая, блеклая форма пациентов. Поэтому он рисует Мизи по плечи, добавляет тонкие ключицы, об которые, — Тилл не проверял, но очень хочет, — можно порезаться, Раскрашивать девушку ощущается, как нечто особенное. Он старается быть настолько аккуратным насколько может, пачкается в краске, но не обращает на это внимание, кисточкой рисует волоски и этот процесс доставляет незримое удовольствие. Результат ему даже нравится, рисунок получается ярким, но гармоничным. Мизи на нём великолепна. Она везде великолепна. Спустя время, когда краски высыхают, он проводит по неровностям, пальцами еле касается, словно испортить боится. Она также выглядела в их первую встречу. Нет, не в плане, что голая! Блять, зачем он это представил. Тилл утыкается головой в стол, желая хоть как-то остудить. В том плане, что была такой же светлой и располагающей; интересной, сбивающей дыхание и сердцебиение.

Недоступной.

***

Работа настала так быстро, что Тилл и глазом моргнуть не успел. Сегодня был максимально ленивый день, поэтому на работу он собирался так же, медленно, размеренно и опаздывая, — пошёл нахуй, Лука. За окном темно и, — без изменений, — холодно. От этого становится ещё больше желание все бросить и лечь спать. Глаза закрываются, — я же спал, ну что за, — а тупой пакет с синнабонами нет. Тилл сидит на кухне, упирая одну из ног в батарею, жар от неё заставляет приластиться по-ближе, а звонок на телефон от Луки, заставляет двигаться быстрее. Через пять минут он все-таки выходит на, — холодную, нежелательную, злобную, ужасную, — улицу, садиться на автобус, чуть не пропускает свою остановку, заходит в больницу, даже не пререкается с Лукой, переодевается, а потом пишет Ивану.       Мол, прийди забери свои синнабоны, дружочек. Иван на девятой камере быстро слезает с кровати, надевает кроссовки и в камеру улыбается глупо, показывая большой палец вверх. Вообще, это вроде как не нормально, что он так ходит, но, пока начальство ему не угрожают ничем, насрать. Парень спускается на каких-то неведомых скоростях, оказываясь буквально за две минуты уже у стойки. Тилл его скептично оглядывает, — и как он такой взбаламошный в десять вечера? — Иван, — опять, — слегка растрёпанный, на щеке какой-то покрасневший след, видимо от подушки, одежда мятая перемятая и, он в целом выглядит, как будто только что проснулся. Тилл это и хочет спросить, или что-то типо: «Откуда вылез?»; но он предпочитает схватить пакет с этими, — несчастными, — синнабонами, протянуть, и незаинтересованно сказать короткое и понятное: — На, – хуй на, блять. Иван только улыбается шире, заглядывая в пакет. Хочется спросить, ты что не доверяешь мне? На отраву проверяешь? Но тот выдает следующее: — Так ты все-таки съел один из них! И таким тоном, будто отраву положил туда он. Тилл аж чуть не давится. Он краснеет, сам не зная почему. Спалили за воровством? Ну, Иван же сам предложил… Поддался искушению? Блять… — И как? По твоим сообщениям, я понял, что ты кажется не пробовал такую выпечку, да? Тилл отмахивается. — Я похож на человека, у которого, деньги на эти синнабопы есть? – передумывает, — точнее, у меня есть, просто, мне каждый день их есть, ну знаешь, только лишняя трата денег. — Синнабоны, – поправляет он его. — Хочешь ещё один? – предлагает Иван, доставая из пакета булку. — Ты их попросил, чтобы скормить мне? Тот смеётся, но после рассказывает: — Вообще, я попросил тебя купить именно четыре чтобы было на всех, ну, на тебя, Мизи и Суа и себе оставить. — И че ты тогда сейчас предлагаешь мне, если я уже свой съел? – хмурится Тилл, подпирая ладонью щеку. — Ну, для тебя не жалко отдать свой, – Иван подмигивает, протягивая руку вперёд. Тилл окончательно морщиться. — Ещё чего, нет, это как минимум нечестно, а как максимум твои деньги, – выдыхает он, — иди давай, со своими синнабопами. — Синнабоны! Иван разворачивается и уходит, оставляя парня бестолково улыбаться.