Черная печаль твоих глаз

      Сегодня всё не задалось с самого начала. Все началось с универа, — Тиллу начинает казаться, что всё плохое именно из-за него, — если по точнее, то на большом перерыве он вышел в магазин, за каким-то мелким перекусом. И все бы ничего, все было хорошо и даже очереди не наблюдалось, а его товар вышел по скидке, да, что вообще можно говорить, когда погода была хорошая и почти, солнечная и безветренная. Все бы ничего, но… Ладно, наверное, отступим немного от темы. Раньше в детстве, в одной из комнат был большой диван; он всегда там сидел один и смотрел мультики по телевизору. Гостиная была, — и наверное, остаётся, — любимым местом в квартире. В той квартире. С тем местом, в подкорке сознания, на самом дне и в самой глубинке, связывало одно воспоминание. Тилл был совсем мелкий, в школе уроков почти не было, домашку не задавали, вместо оценок клеили смайлики, а свободного времени было куча. И в башке у Тилла место тоже было куча. В общем, в один из таких дней… Как сейчас помнит, что это была среда. Он пришел со школы, кинул рюкзак, и даже не до конца раздевшись, сразу побежал в сторону гостиной. Ну, а что ещё делать семилетним детям, кроме как втыкать в телевизор, рисовать, прыгать и скакать на диване? Это он сейчас вам рассказал свои будни в семь лет. Если так задуматься, сейчас особо ничего не измени–

Что-то он отвлекся.

Короче, родителей не было, но к этому возрасту он уже привык, к тому, что их нет. Обычно, до их прихода Тилл успевал засыпать, прямо на диване, под мультики и в ожидании. Только, в тот день все было не обычно. Мама пришла раньше, с пакетами еды и… И не только, как он узнал позже. Это было позже. Тилл очень радовался, увидев её, а ещё больше, когда та согласилась посидеть вместе, порисовать. Было хорошо и спокойно, умиротворенно наверное, счастливо, по настоящему и искренне, и в тот момент, он прочувствовал — что такое родительская любовь. Когда с тобой проводят время родитель, рассказывая о чём-то, или интересуясь твоими делами. Ему впервые за долгое время удалось похвастаться хорошими наклейками и похвалой от учителя. Для Тилла это было так ценно, рассказать об этом и только сейчас он понял, что то как они сидели не должно было быть таким особенным. Но даже когда это осознание пришло, в его двадцать один, когда все связи с родителями разорваны, — как казалось, — у него до сих пор сжимается сердце от этих воспоминаний. От теплоты, разливающейся в груди. Раньше это еще и вызывало улыбку, а сейчас скорее… Не важно. Уже давно не важно все это. В тот же вечер, родители устроили бойню с посудой и разбитыми бутылками алкоголя. Тилл не пошел в школу, потому что глаза все никак не могли просохнуть от слёз, а голова разболелась так сильно, что нельзя было даже закрыть глаза в спокойствии.

Никто не ругался из-за этого.

Жаль, что в гостиной звуки телевизора не заглушали грохот и крики с кухни. Сейчас, держа телефон в трясущихся руках, ему ужасно хочется закурить, при том, что он не курит и пробовал один раз в жизни. Ну или не закурить, принять что-то. Чтобы забыться или убиться. Чем-то, даже таким плохим, заполнить дыру в сердце. Просто замаскировать, под «все в порядке, держится». А оно не держится нихуя, распадётся через пять минут, рассыпется, словно домино или карточный домик. На самом деле, ему кажется, что он сейчас сам, — словно карта бумажная, которую ещё и порвали, помяли и вот она никому не нужная стала, потому что, «понятно же, что это шестерка буби». 12:39 ~ [ Мама ] : Сынок, приезжай на выходных, новость есть. И это отлично, но не когда, вы перестали общаться ещё два года назад полностью и с угрозами, «только попробуй написать мне ещё раз!», «от меня подачек не жди».

***

Он сидит на паре, в голове и в ушах полный туман, ему совершенно не хочется что-то писать. В тетрадь тоже.       Ему не понятно ничего, кто-то умер? Какая новость, блять? Сейчас дыхание выровнялось, а трясти стало меньше, наверное, потому что, в помещение зашёл. Хотя, Тилл не уверен, что это было из-за холода. Он вообще ни в чем не уверен. Парень не знает почему так реагирует. Казалось бы, все давно обсудили… Казалось бы, живут в одном городе, а настолько далеко… Казалось бы, причин волноваться нет, а готов он сорваться и ехать уже сейчас… А вдруг она заболела чем-то серьёзным? Тилл протяжно выдыхает, опуская голову на свои руки.       Голова раскалывается.

14:23 ~ [ Вы ] :

об этом нельзя сказать по переписке?

      Тилл ожидает услышать: «Не хочешь видеться с родной матерью?» или «Даже не удостоишь любимых родителей своим присутствует?». Сдохнем, не узнаешь.

Хорошо живётся?

Совести совсем нет, да?

Он прокашливается, чувствуя комок в горле. Комок чего-то противного и непонятного. Видимо, что-то похуже алкоголя, сигарет или наркотиков. Этот комок, в купе с остальными чувствами, стараются его заполнить.

***

Тилл едет на работу, в каком-то подвешенном состоянии. Его морозит, голова до сих пор не прошла, сообщение не прочитано. Нравоучения не высказаны, беспокойство не прошло. Член не встал, минет не сделан. Сегодня Луке повезло, потому что, — ого, — парень даже не опаздывает, а приезжает, — вау, — на пять минут раньше, а за такое, — да-да! — ему полагается большое спасибо, а ещё утром такой же, ответный подарок. Тилл не признаётся себе в том, что сегодня просто не хочется оставаться наедине с собой. В своей квартире было настолько некомфортно, хотя нет. Со своими мыслями, было настолько некомфортно, что он взад-перед ходил круги наматывая, пока голова не закружилась. Он даже перед работой не спал. Вернулся с университета, разделся, лег на кровать, поставил будильник, закрыл глаза, а потом думал-думал-думал. Через час вращаний, вертелок, а ещё ворочаний, Тилл сдался и пошел умываться, заниматься другими делами, только и это мало помогло. Говорят, от себя не убежишь, но ему бы хотелось. Пока что, он бежит только на работу. Хоть что-то удаётся. Тилл несколько раз перепроверяет, точно ли сообщение отправилось, точно ли оно доставлено, а ещё точно ли, ответа до сих пор нет. Видимо, с матерью они настолько похожи, что отвечать на сообщения друг друга, способны только спустя время. Обдумав, осмыслив, осознав, ахуев. И не выхуев, в конечном итоге. Ну, последнее качество только у Тилла. Вообще, всегда так, какое-то событие происходит и Тилл из-за него в ахуе, а потом оно проходит, проходит, пробегает и вот, уже все хорошо, а осадок и какие-то мысли об этом не уходят. Они лишь притупляются. Они всегда с ним, просто уже не занимают большую часть в голове. А потом, как это называют люди «белая полоса», проходит, все это давит на него с большей силой. Прямо как сейчас, — ха-ха. Тилл прикладывает некоторые усилия, чтобы не давили. Едет на работу пораньше, например. Отвлекаться на камеры легко, смотреть за пациентами, следить за пустыми коридорами. Наблюдать за Иваном, который вытворяет всякую чушь. Машет в камеру, улыбается, а потом спускается вниз, чтобы поболтать не о чем. И хоть нельзя так, нельзя переписываться, иметь телефон при себе, вниз спускаться, — тем более, — ночью, Тилл не запрещает это делать. Он никогда не расскажет, но с приходом Ивана, стало намного веселее. Ему кажется, впервые за долгое время, у него появился друг. А думать о том, что тот из больнички, где лечат «не таких, как все», не хочется. Думать не хочется, в целом. На самом деле, Тилл всегда размышлял, после белой идёт черная полоса, но что идёт после этих двух? Ему не хочется знать.

***

Лука, как обычно, кидает ключи, а после не прощаясь уходит. Сегодня он радуется даже ему, несколько минут можно занять голову оскорблениями своего, очень хорошего, — нет, — коллеги. Все в порядке, все стабильно. Тилл делает себе кофе, — новый, деньги на который ему предоставили, — садится на стул, рассматривает поочерёдно каждую камеру. Такая рутина, ему нравится, хоть она с небольшими недостатками, — в виде работы, Луки, а ещё бессонной ночи, — по своему это все стало привычным и родным, наверное. Тилл вдруг останавливается. Мизи говорит что-то Суа, улыбается, пока та внимательно слушает, наклоняясь ближе. Тилл тоже улыбается. Смотрит дальше, сверху-вниз, просто поверхностно, только чтобы убедится, что нигде нет ничего странного. Он опять останавливается. Хмурится, потому что, странно. Открывает камеру под номер девять в другой вкладке, дабы рассмотреть поближе. И сам же отодвигается подальше. Иван сидит на кровати, прижимая ноги к себе, его трясёт и он смотрит в одну точку, руки сжимают одежду так сильно, что проявляются вены. Волосы прилипшие, мокрые, скорее всего от пота, но возможно это из-за того, что тот недавно умывался. Это неважно. Иван в прострации. Ему дали лекарства. Вернее, те самые лекарства. От которых они потом… Тилл наконец-то выдыхает, понимая, что задержал дыхание. С шеи скатывается капля пота, он закрывает вкладку с девятой камерой и закрывает глаза, сжимая кулак. Сегодня видимо, не получится пообщаться с ним. Блять, он вообще дышит? — Беспокоишься о нём? Парень прыгает на стуле, почти, — опять, — ударяясь рукой. Я? Нет, это же… Нормально, это больше не кажется странным, Иван такой же пациент, как и остальные, с чего бы? — Прости, вот ключи, – говорит Суа, кладёт с тихим стуком их на стойку. Она собирается уйти, как обычно, её глаза проницательно рассматривают и девушка отворачивается почти, но Тилл вдруг говорит. — Ему сильно плохо? – голос охрипший, это напрягает как-то. Сглатывая, тот опускает глаза в стойку, разглядывая в каких-то местах ржавые ключи, — можешь не отвечать, — добавляет он, потому что это не его дело, конфиденциальная информация. — Ему… Не очень хорошо, – Тилл слышит, как она проходит дальше и вздыхает, думая, что на этом диалог закончен. Ну, его это не обижает, парень думает, что скорее всего он не сильно ей симпатизирует, — первый прием этих таблеток сложный. Наверное, его сейчас сильно морозит, могут быть галлюцинации, но мы… я, надеюсь, до этого не дойдёт. Тилл поднимает глаза, наблюдая как она берёт куртку. — Мизи… – она кашляет, хотя скорее откашливается от воспоминаний, — было очень тяжело, сейчас ей тоже не просто, но… лучше, — пронзительный взгляд стреляет в него своим холодом, он двигается на стуле назад. — Почему ты рассказываешь мне это? Она садится на диван, чтобы надеть сапоги. Тилл вспоминает, как Иван сидел также, пил кофе, спрашивал о всяком, улыбался. — Потому что… Понимаю, наверное, ты сидишь здесь всю ночь и будешь наблюдателем этого, вообще, мне очень хочется разобраться, им специально дают этот препарат вечером, чтобы те потом ночью мучались, а утром весь эффект прошел и были как шёлковые?! – её тон вдруг приобретает гневный оттенок, брови подлетают к переносице, а шнурки затягиваются сильнее, с характерным звуком. — Ведь главное, чтобы возражений никаких не было… Тилл не смеет перебивать, он вжимается в чертов стул на колёсиках, вцепляясь в него ногтями. Суа надевает куртку в тишине, застёгивает молнию. — Прости, вырвалось, хорошей работы, – прощается она, хлопая дверью. — Пока, — говорит он в пустоту этого места, разжимая кулаки.

«Беспокоишься о нём?»

Тилл смотрит в девятую камеру, принадлежащую палате «219», там сидит Иван, но теперь тот не наблюдает за ним в ответ. В тот момент, он понимает, что да. Беспокоится. Точно, Иван же не писал весь день, обычно его весь день достают уведомлениями, а сегодня Тилл даже не заметил их отсутствия. В груди разъедается что-то похожее на чувство вины. Какая-то досада съедает все, чем он заделал дыру «все в порядке», разбирает на кусочки по-тихоньку. Или в тихую? Даже не написал сам. Интересно, ему было сегодня одиноко? Тилл берёт телефон, боковым зрением поглядывая за камерами. Заходит в чат с «Иванчик (гений без ни)», хмыкает, заходит в клавиатуру, и… И застывает. Что написать? Поздно, Тилл. Он медленно, будто на морозе в минус двадцать стоит, набирает на клавиатуре: «прости», потом стирает. Набирает: «прости меня», снова стирает, как назло руки не слушаются, сообщения выходят с ошибками. Ивана вроде это никогда не смущало. Тилл почему-то смеётся, сам не понимает, что его забавляет, но он отчего-то начинает перечитывать их переписку. За столь короткое время в ней стало слишком много сообщений. Открывается он от этого занятия только на смех, улыбка с лица не пропадает.       Он доходит до момента, где рассказывает историю с пододеяльником, перечитывает и вдруг понимает, что хочет добавить ещё кое-что.

00:36 ~ [ Вы ] :

Ответ на сообщение; ↳ «…Как ты к этому пришел?»

в детстве это было моим любимым местом.

      Тилл выключает телефон и поднимает глаза. Иван за это время успел поменять позу. Теперь он лежит на боку, свернувшись калачиком, грудная клетка поднимается тяжело, туда-сюда и дышит громко-громко. Тилл надеется, что это быстро пройдёт.

***

Оказывается, здесь безумно тихо. Сегодня он забыл наушники, приходится сидеть практически в гробовой тишине, прерываемой лишь дыханием Тилла и звуками из компьютера. Каждое движение отдаётся шорохом. На часах «04:51», — ему кажется такими темпами, скоро он сойдёт с с ума, а потом тоже отправиться в больничку, в психушку только. Хотя, на самом деле эти два места наверное, не сильно отличаются. Только комнат с мягкими стенами нет. Оказывается, здесь безумно тихо без него. На телефон приходит уведомление, оно пугает Тилла, но в следующую секунду, то быстро проверяет от кого. Уши закладывает. 05:00 ~ [ Мама ] : Хочу увидеть тебя вживую, приезжай пожалуйста.

Голова болит с новой силой.