Имя мне — Легион

Чуя больше не мог оставаться в квартире. Он провел там безвылазно уже столько дней, что сбился со счета. Так что как только мерзкая температура спала, и он смог запихнуть в себя немного еды, он решил наведаться в свой кабинет в первой башни. Голова все еще гудела и тело ломило от слабости, но то было уже практически привычное состояние. Дазай говорил оставаться дома — да, конечно, Чуя прекрасно это помнил, но было уже невыносимо. Нервозность, ворох беспокойных мыслей, беспомощность, неуверенность, страх такой глубокий, что исходил, казалось, из самого костного мозга, смешались в такой тяжелый, склизкий ком, что распирало изнутри. Квартира — знакомые стены, знакомые вещи, запах лекарств, пропитавший постельное белье — давила на нервы не хуже плана с Шибусавой. И острое одиночество, внезапно захватившее его целиком, когда Дазай ушел куда-то вечером, подтолкнуло к входной двери. Кабинет на сорок восьмом этаже встретил его едва ли не стерильной чистотой, словно перед самым его приходом проводилась уборка. За огромными панорамными окнами на Йокогаму опустился вечер, накрыл город темной вуалью — впрочем, город все также бурлил жизнью и энергией у него под ногами. Чуя вытянул рабочий ноутбук из массивного сейфа в стене, уселся спиной к окну и принялся неторопливо перебирать корреспонденцию, которую заместитель посчитал требующей его личного внимания. И так погрузился в работу, что не заметил, как пролетело несколько часов. Башня вдруг вздрогнула так, будто началось землетрясение. На столе задрожали ручки, карандаши, слетела со стола папка, раскидав бумаги по полу, дрожал сам стол. Книги с полок падали, куда-то в бок пытались отползти кресла для посетителей. Чуя поставил руки на стол, нахмурился — это не было похоже на обычные подземные толчки. Перевел ненароком взгляд на стеклянную вазу, что подобралась к самому краю столешницы, и глаза мужчины расширились. Он резко встал, развернулся к окну. Там — огромный Дракон выбирался из-под земли в самом центре лужайки, окруженной пятью башнями Порта, когтями раздвигая бетон и землю на своем пути. Подтянулся вдруг на лапах, из полуоткрытой ящероподобной пасти его исходил странный туман, что стелился по земле, расходился в разные стороны, словно живой, разумный. Дракон задрал голову к звездному небу, ноздри его раздулись, словно ночной воздух пыльной Йокогамы пришелся ему по вкусу. Легко оттолкнулся лапами и взлетел. Змеиное тело — бесконечно длинное, массивное, ало-медное — все появлялось и появлялось из широченной дыры, словно из глубокой норы, что не знала дна. Пока наконец — чуть коснулся задними лапами земли, по-змеиному извиваясь, он парил над шпилями города. Люди любопытно задирали головы, тыкали пальцами, принимая его за бумажный. Чуя не мог припомнить ни одного Дракона на балансе Порта. Чуя не мог поверить и собственным глазам. Моргнул раз, второй — но вся та же раскуроченная площадка с кусками валяющегося бетона, все тот же силуэт в небе. Пролетая над крышами домов, Дракон оставлял за собой плотную дымку тумана, что опускался на землю, оседал, рассеивался и распространялся по городу во все стороны. Где-то там, за очередными высотками, Дракон приземлился и Чуя потерял его из виду. Несколько минут ничего не происходило. Накахара продолжал стоять в оцепенении, без единой мысли в тяжелой голове, не понимая, что он должен делать в первую очередь. А потом — дыра в лужайке вдруг стала расширяться, земля проваливалась вовнутрь, башня снова начала мелко дрожать, крениться вбок, и Чуя понял, что огромная тварь разнесла их подземелья. А потом — все огни в городе потухли. Чуя целую секунду всерьез раздумывал, не сошел ли он с ума — улицы опустели. Это произошло буквально за одно короткое мгновенье, когда веки мужчины смежились, снова раскрылись и — люди исчезли с ближайших улиц, словно их поглотил туман. Словно он действительно был разумным и сожрал ничего не подозревающую толпу. А туман тем временем уже проник в вентиляцию всех пяти башен, дошел до самой крыши. Мужчина заторможено отвернулся от окна, перевел ярко-голубые глаза на выключившийся ноутбук, на утонувший в темени позднего вечера кабинет, что освещала теперь одна лишь Луна. И внезапно понял, будто что-то ощутимое, почти осязаемое, что не давало ему вздохнуть полной грудью последние несколько месяцев, вдруг исчезло — с ребер словно сняли невыносимо стягивающий обруч и в легкие хлынул долгожданный воздух. Чуя, едва отдавая себе в том отчет, приложил руку к солнечному сплетению, где почему-то было очень холодно, пусто. В голову полезла сотня мыслей разом, и мужчина, мучимый тревожным предчувствием, попытался поднять листы с пола с помощью гравитации, но — абсолютно ничего. Способностей не было. «Что происходит?» Раздался пронзительный женский крик, врезался в его закрытую дверь и — заглох так же резко, как и появился. Холод их грудины сместился, растекся под ребрами, в желудок, хлынул в ноги. Чуя нервно сглотнул, не понимая, что происходит, и вынул из стола люгер, проверил магазин и приоткрыл дверь. На его этаже все соседние кабинеты были закрыты, даже звука не доносилось. Сглотнув вязкую слюну, он направился к лестнице, к этажам Собирателей. Там была бойня. Ночная смена Собирателей в строгих офисных костюмах, в отутюженных брюках сражалась с сюрреалистичными себе подобными фигурами за свою жизнь. Уже были павшие — среди разбросанных бумаг, перевернутых компьютеров и столов лежали мертвые, выпотрошенные. О них спотыкались, как о мешающие мешки мусора, падали и оставались уже неподвижными. И фигуры, сотканные из потустороннего сияния и плоти, вдруг сжимались до крошечного драгоценного камня и с чудовищной силой врезались в стекла, ломали их, исчезали вспышкой в ночи. Кто-то с силой врезался в плечо Чуи, что он вместе с человеком полетел кубарем на пол. Локти-колени больно врезались в пол, сверху навалилось нескладное тощее тело — тут же отскочило, с ужасом во взгляде поглядело на надвигающуюся фигуру его самого с катаной наперевес. Чуя, действуя на автомате, поднял люгер, выпустил два из восьми патронов в голову, но те отскакивали, не причинив и малого вреда. Мальчишку — совсем мелкий, новенький — крупно затрясло, он сжался, зажмурился от страха, готовый к смерти, но Чуя, на которого фигура не обращала ни малейшего внимания, не собирался позволять так просто убивать их людей. Заметил на грудине яркий, светящийся даже в темноте, желтый кристалл и метко выстрелил в него. Фигура наконец остановилась, развоплотилась, с силой врезалась в грудь мальчишки. — Цельтесь в кристалл! — закричал Чуя остальным, сложив два и два. — Так вы вернете способности! Спасенный им мальчишка разлепил слезящиеся глаза, не веря, ощупал собственную грудь, перевел потрясенный взгляд на рыжеволосого мужчину и протянул ему руку, чтобы помочь. Но Чуя отмахнулся, кивнул на все продолжающуюся бойню. Сказал: — Помоги остальным. В руках мальчишки поднятая ручка превратилась в катану, он ринулся в бушующую гущу тел, пытаясь спасти тех, с кем еще полчаса назад пил кофе и обсуждал свою первую рабочую смену. Собиратели — офисный планктон, и общие тренировки у них в графике бывали не чаще двух раз в неделю. Они были слабы. Так же слабы, как и попытки воплотившихся способностей прикончить их. И только это их спасало. Огромный опенспейс поглотил хаос — в сером сумраке люди, подобно зверью, рычали и сражались за свою жизнь, искаженные яростью и страхом лица высвечивал огонь оружейных залпов, вспышками вернувшихся и навсегда исчезнувших способностей; они падали на пол, но рывком поднимались, выгрызали свое право на завтра зубами, или лишались и следующей пары секунд. Кто-то падал от шальных пуль, бессмысленно умерев от человеческой руки. Строгие белые воротнички обагрились кровью — своей, чужой. Чуя потратил еще три патрона, вернув способности троим подчиненным. Его лицо раскраснелось, лоб и щеки покрывали брызги крови, а слабое тело дрожало от нагрузки. Грудь ходила ходуном, боль простреливала при каждом шаге, но он не мог остановиться. Воплотившиеся способности, казалось, не обладали самосознанием, их действия были подчинены единственной цели — убить своего носителя, они не нападали на других. И в паре, в группе это было сделать гораздо легче, чем самому. Похоже, план Дазая провалился. Все эти смерти… они действительно стоили его спасения? О каком спасении вообще речь. Вдруг, сквозь всю какофонию звуков, он отчетливо услышал это — цок-цок-цок. Чуя обернулся к двери и увидел его — Арахабаки. Он часто приходил ему во снах, именно такой — здоровенный грейхаунд не меньше метра в холке. Худое поджарое тело, круглая выпирающая грудина, словно птичий киль, проступающие дуги ребер и прижатый едва не к позвоночнику живот, непропорционально длинные лапы и длинные когти, что звучали по паркету обратным отсчетом до безвременной кончины — цок-цок-цок. И морда его — вытянутая, узкая — с приподнятыми ушами безошибочно уставилась прямо на Чую налитыми багрянцем глазами. Цок-цок-цок. Арахабаки шел прямо к нему, и очертания шкуры его темнее золы размывались в клубящейся черной дымке, алые всполохи будто электричества расходились по телу быстрыми нитями. Он раскрыл пасть, и в черной его глубине светлячками горели одни лишь белоснежные клыки. Оскалился — хищно, предвкушающе, и слюна устремилась к полу, но растворилась дымом, так и не достигнув того. «Не пытайся сбежать от меня, человек, — услышал у себя в голове Чуя и только тогда осознал, что начал невольно пятиться назад. — Умри достойнее, чем жил». Сердце едва не пробило ребра, из влажных ладоней чуть не выскользнул люгер, когда Арахабаки кинулся на него, в два грациозных прыжка преодолел разделяющее их расстояние и раскрыл пасть, желая перекусить шею и позвоночник, убить носителя так же небрежно и легко, как любую лесную дичь. Но — нет. Чуя отпрыгнул в сторону, взобрался на стол, буквально выскользнул из захлопнувшегося капкана зубов. Перепрыгивал со стола на стол не хуже зайца, и Арахабаки даже поддался этой мнимой погоне, разминая застоявшиеся мышцы. Позволил глупому человеку бегать от него какое-то время, словив непередаваемый азарт погони за долгожданной добычей. Добычей — не потому что голоден, а потому что забавно. Чуя выпустил в череп, где алел кристалл, словно третий глаз, уже два патрона, но все было мимо. Его хлипкое, слабое тельце уже откровенно колотило от перенапряжения, ноги казались слабыми, ватными. Легкие жгло, словно от недостатка кислорода, даже прыснувший в кровь адреналин не помогал. Он двигался медленно, ужасающе медленно, и осознавал, что с ним просто играли со все возрастающим ужасом. Но остановиться не мог. Мозг лихорадочно пытался придумать, как можно победить в этой заведомо проигрышной битве. Чуя снова хотел перепрыгнуть на очередной стол, но зацепился ногой за провод и полетел на пол, отбивая ладони. Пистолет выпал из руки, отлетел куда-то в сторону, и мужчина попытался достать его, но зубы сомкнулись на его лодыжке и он не узнал собственный болезненный вопль. Мальчишка, которого он спас с десяток минут назад, вдруг выскочил вперед, с решительным рыком бессмысленно обрушил на шею Арахабаки катану — и та разлетелась в щепки. Но эффект был достигнут — псина отвлеклась, отпустила ногу Чуи, рывком обернулась и кинулась на ошарашенного парня. Без всякого труда Арахабаки сомкнул смертельный капкан на шее и повалил мальчишку на спину. Острые зубы рвали плоть, рвали сухожилия и сосуды, но оторвались, дойдя до позвоночника. Позволили ему истечь кровью, наполняя последние минуты мукой. Любовался тем до тех пор, пока мальчишка не перестал сучить руками, ногами, а последний булькающий звук не замер на губах. Хаос вокруг все продолжался. Но больше никто не пытался помочь. Чуя схватился за пистолет с последней пулей мелко дрожащими руками, попытался забраться за ближайшую перегородку, дать себе время перегруппироваться, но раздробленная кость позволила лишь немного отползти в сторону. Арахабаки поднял наконец окровавленную морду и белизну клыков его портила чужая теплая кровь. Как же давно он не чувствовал этот вкус. Тело едва не пело от эйфории. Обернулся к своему никчемному сосуду, и тот в ту же секунду выпустил пулю. Она должна была попасть в кристалл, вернуть мятежную псину вовнутрь. Но — нет. Она зависла в считанных сантиметрах у вытянутой морды, упала на пол, как наскучившая игрушка из рук ребенка. Это был последний шанс. И он валялся под лапами чудовища. Что еще мог противопоставить Чуя? Арахабаки наскучила их игра. Там за окном был целый мир, и он хотел поскорее избавиться от обременяющего сосуда. Цок-цок-цок — и от каждого шага по паркету расходились трещины, натужно скрипели половицы, прогибались, словно поджарое тело обрело колоссальный вес. Башня снова задрожала, затряслась, словно из подземелий заново пытался выбраться Дракон. Людей вперемешку с фигурами без лиц прижало к стенам до хруста костей, намертво прибило гвоздями, что и пальцем пошевелить было невозможно. Все стихло. Запыхавшиеся, перемазанные в крови, с огромными глазами, в которых плескался ужас, они наблюдали, как одного из их руководителей объяло красным, словно безвольную марионетку приподняло над полом. Как до крови была закушена губа рыжеволосого мужчины, не позволяя воплю боли покинуть пределы глотки. Кровь из раздробленной ноги забарабанила по полу, собиралась лужей. Голос Арахабаки снова зазвучал в голове набатом, и то был — приговор: «Слабый». Цок. «Никчемный». Цок. «Зазнавшийся». Цок. «Глупый человеческий ребенок» Чую прижало к стене наравне со всеми, гравитация давила на кости с такой силой, что те хрустели, ломались от перегрузки. Боль, исступленный страх полностью поглотили сознание. Арахабаки остановился рядом, встал на задние лапы, оперся передними о стену рядом с головой человека, заглянув в его затуманенные влажные глаза, не испытывая и капли жалости. Взгляд Чуи прикипел в кристаллу на черепе псины, до которого уже было не добраться. «Я дал тебе силу, чтобы покорить этот мир. А ты прячешься в бетонной коробке. Ты не заслуживаешь быть моим сосудом». Все это — словно сон. Один из тех кошмаров, что мучили Чую на протяжении последних недель. Там всегда было страшно, кровь текла бесконечной бурной рекой, было больно, ужасно больно. Но каждый раз из кошмаров его вырывал Дазай, сцеловывал непризнанную влагу с уголков глаз, баюкал в руках, пока дыхание не возвращалось в норму. И — все еще крепко, бесконечно надежно — держа в своих руках, укладывал их обратно, говорил какую-то бессмыслицу, под которую было так спокойно засыпать. И Чуя слышал на грани сна и яви: «А когда все это закончится мы наконец-то закатим такую свадьбу, что Порт легенды будет слагать. Или все-таки хочешь уехать куда-то? Во Францию или Грецию? Или Мексику? Тебе нравится острая еда. Сделаем, как ты хочешь. Люблю тебя». Засыпать, грезя о будущем, было так прекрасно. Почему он так редко говорил, что тоже любит? Но вот он здесь. Из пасти псины, которая хочет его убить, несет кровью мальчишки, что пытался его спасти. А где Дазай, который так хотел его спасти? Где он, когда нужней всего? В порядке ли он?.. И что, это правда все? Проснуться не получалось. Некому было выдернуть из кошмара. Арахабаки словно чего-то ждал — наблюдал, чуть склонив голову, совершенно по-собачьи, смотрел алыми провалами глаз на человека, чувствовал исходящий от него ужас, беспомощность, опустошающую безнадегу так же явно, как и видел ненависть в лице. Купался в этих эмоциях, как в солнечных лучах. Чуя сказал: — Гори в Аду. Арахабаки впился зубами в его горло, и с губ несдержанно сорвался крик — последний. Псина кромсала чужую плоть, под зубами хрустела гортань, кровь из разорванной трахеи текла по лоснящейся шкуре, по белой рубашке. Длинная морда забралась в лохмотья мяса и жил, добралась до позвоночника и перекусила его, как сухую тростинку, избавляя человека от предсмертной агонии в благодарность, что был его сосудом последние почти тридцать лет. Последняя мысль Чуи, потухшая вместе с жизнью, была: «Похоже, план все-таки провалился. Надеюсь, Осаму в порядке…» Арахабаки оторвался от человека, позволил его телу грудой плоти и костей рухнуть на пол. Он уже не дышал. Цок-цок-цок — подошел к окну, вдохнул поглубже наэлектризованный воздух ночной Йокогамы. Во лбу треснул кристалл, разбился в дребезги, превратился в дымку, что унес ветер. Больше никто не сможет пленить Арахабаки — ни человек, ни эспер. Он найдет свой идеальный сосуд сам и сам разрушит этот мир до основания — пусть его поиски займут год, два, десятилетия или даже сотни лет. Арахабаки умел быть терпеливым. Оглянулся, прошелся пустым, незаинтересованным взглядом по прижатым к стене людям, что глядели на валяющегося на полу изломанного человечишку с отупляющим ужасом, будто бы даже неверяще. Малейшее мысленное усилие — и все кости их тела раздробило, сосуды лопнули, а органы превратились в фарш, наполняя последние осознанные секунды их жизни мукой. Арахабаки снова обернулся к окну, и широкими прыжками понесся вертикально по зданию, и от касания лап его разбегалась паутина глубоких трещин, дребезжали и разбивались стекла. Он снова вышел на охоту.