Имя мне — Легион

Ацуши так пристально следил за безмятежным лицом Достоевского, что четко отметил момент, когда все полетело к чертям. Вот русский вжимается в спинку стула, вот Шибусава нависает над ним, скрывая их обоих длинными белыми волосами, вот пальцы его на подлокотниках вытянулись в черные острые когти, тело начало меняться. И когда он увидел огромный хвост, Ацуши сделал то, что требовали, вопили в голове инстинкты — он кинулся к Дазаю, но все равно опоздал на целую секунду, и мужчину с силой откинуло к стене, что он вдарился головой. Ацуши в последний момент ухватил его, пытаясь избежать еще больших ранений, и до мутных мушек перед глазами влетел боком в голый бетон. Белая одежда, белая кожа Коллекционера пошла трещинами, нарывами, изломами. Тело вытянулись, преобразилось, развернулось змеиными кольцами огромного ящера — и был он таким огромный, что все удлиняющийся хвост откинул, вжал всех присутствующих в стены, сломал те и чужие кости. Лицо потеряло всякий человеческий облик, вытянулось в огромную зубастую пасть, что открылась, и лихорадочно мигающий свет еле живой лампы высветил влажный блеск многосантиметровых клыков — что с громким лязгом сомкнулись, перекусили железо вбитого в пол стула, спрятав в глубине пасти Достоевского. Огромный Дракон, бережно удерживая свою добычу в зубах, все разворачивался, расширялся, заполнял своей тушей пространство камеры. А когда то закончилось — заскрипели, застонали стены, железные балки, каркас всего подземелья Порта. Внезапно появившееся мощное, необъятное тело раздвигало бетон стен так легко, непринужденно, будто те были бумажными. Хлипкая стальная дверь пала первой, за ним пошли остальные помещения трещинами, крошевом, кусками стен. Дрожало подземелье, дрожали башни, дребезжа стеклами. Дракон вывернулся, вытянулся, задел длинными рогами потолок, прошелся с искрами, и потянулся когтистыми лапами вверх, собираясь подраться на поверхность силой. Дышать получилось с трудом. На грудину многотонно давили чешуйчатые змеиные кольца. Перед глазами Ацуши стояли только они — медно-алые, мягко блестящие острые чешуйки, что так плотно накладывались друг на друга, не оставляя и единого слабого места, будто крошечные чайные ложки. Они вжимались в тело, рвали одежду, изгибаясь, пропарывали кожу, словно лезвием. Ацуши даже не знал, что перед ним разворачивалось — оно было таких размеров, что из его положения были видны лишь бесконечная огненная чешуя и резкий гребень. Ребра трещали подобно стенам, голос сипел, свистел, множество мелких кровяных борозд почему-то не затягивались, окрашивая чешую алым. В руках не шевелился Дазай. И Ацуши просто физически не мог извернуться, чтобы проверить его состояние, приложить руку ко рту — вдруг не дышит? И рука мужчины почему-то не тянулась, чтобы аннулировать чужую способность. Сердце, казалось, хотело проломить ребра изнутри, чтобы не уступить снаружи. Рюноске тоже был где-то там, и Ацуши даже не знал, жив ли тот. Жив ли еще хоть кто-то. И вдруг все снова пришло в движение. Послышался грохот, скрежет, огромный хвост пошел волнами, перманентно то вдавливая в стены, то давая сделать болезненный вдох, пронеслось перед глазами быстро, стремительно. По-змеиному изгибаясь, взмыл вверх, исчез в огромной дыре потолка. Сверху, двумя этажами выше, с поверхности хлынуло ночной прохладой. Туман, на который никто не обратил внимания, стелился под ногами. Перелопаченная, разрушенная внутрянка подземелий Порта стонала от боли скрежетом бетона. Ацуши стек по стене, разом лишившись сил. В легкие хлынул кислород, но ушибленные ребра отзывались болью при каждом вдохе. Голова, сознание были мутными, он с трудом осознавал произошедшее. Руки намертво вцепились в рубашку Дазая, и пришлось приложить усилия, чтобы, по одному, разжать судорожно застывшие пальцы. Дазай все еще не шевелился — по виску текла кровь, и бледное лицо расслабленно застыло, сквозь изорванную одежду сочилась мелкие порезы, но — грудная клетка мерно вздымалась и опадала. Мужчину слишком сильно приложило головой, когда откинуло к стене гибким хвостом. Ацуши поднял голову, разглядывая причиненный ущерб. Ящерицы — полуживые, полураздавленные — с хрипом, с дрожью собирали себя по кусочкам, вставали на разъезжающиеся колени, ногтями цеплялись за трещины стен, чтобы подняться выше. Кто-то подняться не мог — кто-то, как и Дазай, был отброшен к стене с такой силой, что рассекло голову, превратило в кашу из костей и ошметков мозга; чья-то грудина не выдержала, треснула клетка ребер, проткнула острыми осколками легкие и они захлебнулись кровью. И остались лежать, смотреть пустыми глазами в темнеющее небо Йокогамы с пригоршней звезд, уже не видя абсолютно ничего. Судорожно шаря глазами, Ацуши пытался найти Рюноске, сознательно игнорируя неподвижные тела. В уши вдруг ворвались звуки — пронзительная сирена, оповещающая о немедленной эвакуации, хрипы и бормотания выживших, шелест надломленного, разрушающегося каркаса подземелий, собственное сердце в горле, в пульсирующих висках. Кто-то закричал, вбежав в полуразрушенную камеру, начали помогать раненым подняться на ноги, вытаскивать мертвых. Кто-то смутно знакомый помахал у него перед лицом ладонью, сказал что-то неразличимое. Попытался забрать из рук бессознательного Дазая, но Ацуши снова вцепился в него, едва не зашипел. Тусклые каре-желтые глаза снова обрели осознанность. — Нужно убираться отсюда! — добрались до понимания слова присевшего рядом мужчины. — Тут сейчас все рухнет! Кто-то попытался поднять нескладную кучку длинных рук и черных одежд, но та внезапно сама зашевелилась, закашлялась, дрожа всем телом. Ошибочно принятый за мертвого человек с трудом занял сидячее положение, все содрогаясь в мучительном кашле, треснувшие, но не сломавшиеся ребра тянуло с ужасной силой, на виске, в прорезях одежды множества порезов мелко сочились кровью. Под тканью, по всей спине, грудине, наливаясь синим, багровым, расцветали гематомы. Это был ужасный, страшный, надрывный звук, но, боги, это то, что заставило сердце Ацуши не пытаться сбежать через глотку в страхе. Акутагава перестал пытаться выплюнуть собственные легкие, поднял мутные, налившиеся кровью глаза, посмотрел точно на Ацуши, безошибочно находя того в суматохе. На бледном лице отразилось нечто похожее на секундное облегчение. Ацуши наконец почувствовал ток крови в своих венах, силу, что хранило его тело. Аккуратно перехватив потерявшего сознание Дазая под колени и лопатки, поднялся на ноги, двинулся к выходу, что был теперь лишь очередной дырой с отвалившейся дверью. За спиной, обхватив ноющие ребра, следовал Акутагава. Сирена все не переставала орать на всех трех этажах подземелий. Подземелья — нижние уровни под башнями, что были сложно составленным лабиринтом, соединялись в единую систему. И ее сейчас подорвали из самого центра. Трансформация в огромного Дракона не могла пройти незаметно — мощное тело вывалилось из крошечной камеры Достоевского, запустило паутину трещин и разломов в монолитных стенах, снесло поддерживающие балки, убило и ранило еще нескольких не вовремя выскочивших Ящериц и похоронило в бетонных обломках еще больше. И вся конструкция подземелий хрипела, скрежетала не хуже раненного человека. И вся конструкция подземелий грозилась рухнуть им на голову, если они не успеют выбраться. Сорванным голосом Акутагава отдавал приказы к эвакуации, душа панику на корню. Десятки ног торопливо застучали по полу, слаженной группой устремилась вверх. Все помещения опустели. Немногие пленники Порта остались на произвол судьбы. Ацуши и сам быстро переставлял ногами, неся на руках Дазая так, будто тот ничего не весил — от адреналина, от судорожно мечущихся мыслей. Он снова не чувствовал Тигра внутри — лишь холод в грудине, странную, неуютную пустоту в укромном месте в голове там, где уже окончательно обосновался его Зверь. И замечая периферийный зрением напуганные, округлившиеся глаза других Ящериц, упрямо сжатую бледную полоску губ Акутагавы, в голову приходила мысль, что они все лишились своих способностей. Мигнул и погас свет — почему-то отключились уже и генераторы. Все подземелье накрыла темень что хоть глаз выколи, смолкла даже сигнализация. Телефон, по которому Рюноске разговаривал с Мори, тоже вырубился — сначала сеть, а затем и само устройство. Кто-то отчаянный врезался в спину Ацуши, едва не сбив с ног остановившегося парня. Звериного зрения, позволяющего видеть в темноте, не было. Он, они все, остались в абсолютной темноте на минус втором этаже разрушающихся подземелий. До госпиталя Мори в четвертой башне оставалось четыре коридора и еще один этаж. На какое-то мгновение стало так тихо, что нервная дрожь прокатилась от загривка по позвоночнику. Холодная испарина выступила на лбу. И вдруг — вопль. Недалеко, ужасающе близко. Вопль, будто ожил ночной кошмар и схватил за глотку наяву, и проснуться уже не удасться. В темноте стало заметно тусклое свечение зеленого кристалла — прямиком во лбу неясной тени, без лица и четкого силуэта, разгоняя темень вокруг себя на пару сантиметров. Вокруг расступились люди, испугано, непонимающе прижались с плечам другого, кто-то наступил на ногу Ацуши, больно вдавил локоть под ребра. Непонятный силуэт стоял неподвижно секунду-две, а затем в воздухе просвистела сталь мелкого клинка, вошла в плоть кого-то у его ног так стремительно, что еще целое мгновенье не происходило ничего. Послышался булькающий звук, будто кто-то захлебнулся собственной кровью. И вдруг — хаос. Кто-то попытался напасть на убийцу, но тот резко потерял плоть, форму, вспыхнул изумрудом, высветив шокированные лица сгрудившихся людей, и унесся куда-то в сторону разрушенной камеры. Тут и там стали мелькать тусклыми светлячками кристаллы, воплотившиеся способности нападали на своих владельцев в полной темноте с безжалостностью, с абсолютной точностью находя тех. Вопли перепуганных людей стояли в ушах. Всякая организованность исчезла — людьми овладел панический страх. — Нужно уничтожить кристалл! — крикнул Акутагава, но его мало кто услышал. Пульс застучал оглушительно громко в ушах. Ацуши судорожно вцепился в одежду бессознательного мужчины в своих руках, только сейчас заметив, что кожа того отливает холодным голубым светом. Способность Дазая защищала его даже будучи в таком уязвимом положении. Это спасало их от нападения на мужчину, но Тигр, возможно, уже где-то здесь. Врезались в плечи, пихались, едва не сбивали с ног одичавшие от страха люди. По подземельям проносился, все не стихал крик, бормотания, звуки борьбы, под ногами было столько крови, что подошва липла к полу. Где-то сзади оглушительно что-то заскрипело, потолок минус второго этажа провалился вглубь, задел глубокую трещину в стене, запуская механизм самоуничтожения. Кто-то схватил Ацуши за предплечье, и он хотел было резко одернуть обезумевшего, но это был Рюноске, склонившийся так близко, что свечение от Дазая очертило его лицо. — Туда, — сказал Акутагава, дернул парня за руку, ведя за собой. — Бросим их? — прошипел Ацуши, вспоминая, что именно он руководил эвакуацией в самом начале. — Будут большие проблемы, если Расемон и Тигр нападут здесь на нас, — едва не вжимаясь губами в ухо парня, ответил Рюноске, все таща их вперед. — Нам нужно уйти отсюда. Передать Дазая Мори и отправить людей без способностей на помощь. Эти тени нападают только на своих носителей. Ацуши заткнулся, не собираясь спорить. Плечами раздвигая для них толпу, Акутагава поминутно морщился от острой боли в ребрах, когда особенно обезумевший врезался в него в темноте. Прижимая к себе тело Дазая, как последнюю ценность, Ацуши следовал за Рюноске, стараясь не думать ни о чем, кроме текущего. Они прошли мимо освободившегося Чехова на расстоянии всего одного коридора. С грохотом, на секунду перекрывающим вопли, очередной обломок стены рухнул вниз, подкосив центральную балку. Вдруг стало очень холодно — разрушения коснулись катка. Подземелье складывалось вовнутрь, подгребая под себя мертвых и едва выживших. На нулевом этаже четвертой башни их уже ждали Мори и медики. С мрачным лицом, он откровенно прихрамывал на правую ногу, но велел переложить Дазая на разложенные прямо на полу носилки, проверил жизненно важные показатели и снова повернулся к ним. Обшарил профессиональным быстрым взглядом на серьезные ранения. Света, как и внизу, не было. Темень разгоняли неожиданно появившиеся старые газовые фонари. Акутагава быстро доложил, что произошло внизу. И с каждым словом лицо Мори мрачнело все больше, пока не приняло такое ожесточенное выражение, будто он собирался самолично спуститься туда и голыми руками доломать стены. Но выжившие и сами выбегали, и их встречали медики, усаживали на кушетки и носилки, пытались вывести из шокового состояния, обрабатывая увечья. Но тех было так мало, что Ацуши все с возрастающей тревогой посматривал на зияющий темнотой провал на минусовые этажи. — Люди без способностей исчезли, — жестко ответил Мори на предложение Рюноске. — Я возьму еще несколько эсперов из персонала госпиталя, кто уже вернул способности, и спущусь вниз. А вы убейте эту тварь. Дазай останется здесь. Его жизни ничего не угрожает, но уж лучше бы ему очнуться как можно раньше и включить свои гениальные мозги хотя бы сейчас. Смерив их напоследок темным, тяжелым взглядом, Мори развернулся и принялся резко отдавать приказы, собирая группу. Ацуши оглянулся на Рюноске, встретился глазами, и почему-то был уверен, что в голове у них была одна и та же мысль: «Какую же кашу заварил Дазай». Было чертовски страшно. Им предстояло убить Дракона.

***

Дазай очнулся так резко, будто его кто-то за воротник вытянул из-под толщи воды. Резко сел и сразу почувствовал такое головокружение и тошноту, что едва не рухнул обратно. Схватился за голову, пробираясь дрожащими пальцами в подсохшую корку крови в волосах, удерживал так, будто та могла расколоться от любого неосторожного движения. Тело ломило настолько сильно, словно по нему проехались асфальтоукладчиком. Рядом бегали, суетились люди. Что-то выкрикивали, кому-то пытались шептать. Мори с закатанными до локтя рукавами пытался зашить чью-то разодранную брюшину, утопая перчатками в крови. Кто-то уже не вопил, не шевелился, замерев разорванной, выпотрошенной куклой на полу. Дазай смотрел на это, и осознание содеянного им подкрадывалось, наваливалось так степенно, будто перьевая подушка — что на проверку, по итогу попыталась задушить. Ужас схватил за горло так сильно, что дышать было невозможно — только смотреть слезящимися глазами, как его люди умирали на холодном полу, в отчаянье, не справившись с собственными способностями. По его вине. Из-за его торопливости. И вдруг все встало на свои места — вот что он упускал. Ублюдок Никифоров знал о истинной способности Шибусавы, видел ее, благодаря Замкнутой Системе, но не сказал ни единого слова. Сбежал, спасая свою шкуру, когда у самого оказалась кишка тонка убить Чехова. А он сам так жестоко ошибся — в человеке, в чудовище. Почему Виктор ушел? Неужели на самом деле знал, что они все обречены как только Коллекционер ступил на землю Японии? Он ведь, как и абсолютно все, был против Шибусавы. Виктор уговаривал его остановиться, пока не поздно, но Дазай отмахнулся от него. Но если бы он только сказал, хотя бы намекнул… Привычный, такой болезненно-родной гнев скользнул по венам, расходуя и так малые ресурсы организма на ненависть к человеку, которого считал едва ли не лучшим другом. Но гнев быстро потух, свернулся в зародыше, когда единственное слово вспыхнуло в сознании тревожной лампочкой — Чуя. Чуя не справится с покинувшим его тело Арахабаки в одиночку. Дазай с трудом встал на ноги, отмахнулся не глядя от человека в белом халате, что едва не хватил его за плечо возвращая; кажется, даже слышал холодный оклик Мори, но все его силы, все его существо было обращено к простым, элементарным действиям — переставлять ноги. Так быстро, как то могли дрожащие мышцы, слабое тело. Им двигал такой панический страх, граничащий с ужасом, что мыслей в голове не осталось ни одной. Вечный механизм дал сбой, заскрежетал, отказался думать о чем-то, кроме Чуи. Он вывалился на улицу и едва не споткнулся о пустоту. Луна, яркая, полная, единственная освещала хоть как-то накрывшую тьмой и туманом Йокогаму. Телефон был мертв, никакие средства связи не работали. Где может быть Чуя? В последний раз — дома, с отвратительной температурой в тридцать семь с небольшим. Не оглядываясь по сторонам, он дошел до пятой башни. Не работал и лифт. Дазай едва не застонал от отчаянья, представляя, как ему придется подниматься на пятидесятый этаж в таком состоянии. Но — как он мог отступить перед такой мелочью, как травма головы и гематомная расцветка мягких тканей. Он не мог опоздать. Он уже мог опоздать. И запрещал, тормозил собственные мысли, отказывался об этом думать, взбираясь на ступеням, как по склону Фудзиямы. Когда в конце — либо спящий, мертвенно-спокойный кратер, либо закипающий лавой вулкан, готовый выжечь все живое. Совсем скоро легкие стало жечь практически нестерпимо. Но страх, поглотивший его сознание, как янтарь незадачливую муху, гнал его вверх, подпаливая пятки. Спотыкаясь о собственные ноги, о сотни ступеней, он падал, обдирая ладони, но снова поднимался, поднимался на ощупь выше, еще выше. И вокруг — все не стихающие крики, стуки, скрежет в полной темноте, звуки и ярко-желтые вспышки выстрелов редко освещали коридоры и что-то тепло-влажное на перилах очередного этажа. У него не было времени остановиться, помочь. Внутренности сжимались от ужаса, от сухого горячего кислорода так, что колени подгибались. Перед элементарными человеческими эмоциями оказались все равны. Страх смерти всех ставил на одну ступень. Проклиная все на свете, Дазай едва не дополз до последнего этажа, уже не чувствуя ни ног, ни легких. И едва не поскользнулся на непознаваемом влажном пятне на площадке этажа. В квартире Юри и Виктора была настежь распахнута дверь, и яркий лунный свет заливал серым, тускло-белым часть площадки, высвечивая детали. В стенах, в двери виднелись пулевые отверстия, пятно на полу оказалось тянущимся кровавым следом от самой лестницы до порога, вглубь квартиры, словно кого-то волочили по полу. Тяжелое дыхание совсем сбилось, желудок подкатил к горлу, грозясь вывернуться желчью, добавляя красок картине. Ступая тихо, пытаясь выровнять дыхание, Дазай подошел ближе, заглянул в дверной проем, боясь увидеть то, что могло быть там. И едва успел увернуться, когда из глубины квартиры в него полетел нож, просвистевший в жалких миллиметрах от головы. В залитой Луной коридоре, посреди перевернутой вверх дном квартиры, Юри сидел на полу, вытянув правую ногу с разорванной брючиной, пока Плисецкий затягивал жгут на его бедре, пытаясь остановить кровотечение. — Это ты, — холодно произнес Юри, когда голова Дазая все также на плечах показалась в дверном проеме. — Я думал, снова они. Юрий дернулся, оглянулся, и на белом лице его темными провалами выделялись дикие, огромные глаза. Закончил наконец, тяжело отодвинулся, судорожно провел измазанной кровью рукой по непослушным волосам, влетая багровые оттенки в посеребренные волосы. Сказал, и голос его дрожал, дребезжал, как стекла накренившейся башни: — Что ты натворил. Юри добавил, будто все еще жалел, что не попал в него запущенным ножом: — Чуи здесь нет. Дазай, будто из него вынули все кости, все жилы, стек по испещренной дырами, глубокими ножевыми бороздами стене вниз. Почувствовал вдруг такую оглушающую пустоту в том месте, где раньше была паника. Оцепенение медленно подбиралось к нему, схватило за лодыжки и потащило на самое дно отчаяния. Где искать Чую?