Имя мне — Легион

Плотный белый туман поглотил Сан-Франциско за считанные часы. И в два часа ночи, когда их маленькая компания уселась в «ситроен» и покатила в национальный парк Голден Гейт, город утопал в белых эфемерных клубах от самой земли. Мост Золотые Ворота, казалось, парил над водой, которой даже не было видать, над миром, что замкнулся за их спинами и еще не показался впереди. Мягкий свет фар и закрепленных фонарей высвечивали красно-оранжевые сваи и поручни моста, гладкую ленту дороги, вели их вперед. Непонятное тревожное чувство снова забралось в подкорку и не хотело оттуда уходить. С моста они съехали на одну из смотровых площадок на пике холма и там остановились. — Потуши фары, но не выключай двигатель, — тихо скомандовал Акутагава Отабеку, распихивая по карманам любимого плаща крошечный фонарик, телефон и прочие мелочи. — Если не вернемся через два часа, возвращайся в отель и сообщи Дазаю. Алтын кивнул с ничего не выражающим выражением лица. Сказал только: — В этом заповедники есть рыси и койоты, так что не попадись им в зубы. Чуть сбоку фыркнул Ацуши, распихивая по карманам мелочи. — Ну значит, разведем костер после и позавтракаем. Рюноске лишь усилиями воли не закатил глаза — похоже, еда была единственным, что могло вызвать энтузиазм у его напарника в любой ситуации. Они отступили от машины на несколько метров, когда фары потухли, погрузив в темень. Справа мягко мельтешили огни окутанного туманом ночного Сан-Франциско и знаменитого моста, и с каждым шагом, что уводил их вниз по склону, ночь и белесый туман отрезали их от цивилизации — до тех пор, пока Рюноске не показалось, что его дыхание громче хруста веток под их кроссовками, а туман забил легкие влажной ватой. Ацуши, что успел отойти на пару шагов, мгновенно оказался рядом. Пытливо заглянул в лицо, без лишних слов схватил чуть влажную ладонь и повел их вперед, сверкая золотом взгляда не хуже карманных фонариков. Ночь в заповеднике полнилась множеством звуков, какофонией животных голосов и извивающихся под ногами белых облаков. Дальше вытянутой руки не было видно ни черта. Они выбрали самое неудачное время, чтобы исследовать загадочный ангар Фицджеральда — но другого случая им больше могло и не выпасть. Сквозь рощу кипарисов и голубого эвкалипта, они спускались все ниже по склону, пока не добрались до бухты Кирби — дальше хода не было. На пляже, что чернел галькой и острым песком, были вбиты двухметровые колья, обнесенные проволокой с большой надписью «Частная собственность. Вход воспрещен». Но он был — у самого берега был искусственный насыпной полуостров, что уходил в воды Залива Сан-Франциско на добрых пятьдесят метров. Но видимость все еще была отвратительной, так что проглядывалась лишь ограда. Ацуши поднял с земли мелкий отшлифованный волнами камень и запустил его в сетку — та ответила ему жужжанием электрического тока по железным венам. Он сказал: — Можем попробовать поискать место с замыканием или какую-нибудь дыру, которую сделали животные. Акутагава кивнул, и они медленно, метр за метром, начали проверять забор на предмет слабых мест. Мелкая галька все отскакивала обратно, пока практически с другой стороны не оказался слабый подкоп и неработающая электрика на целом квадратном метре. Когти на руке вытянулись, превращаясь в недлинные черные лезвия, и Ацуши легко проделал дыру, в которую смогли забраться они оба. Стоило им оказаться внутри, все фонари включились разом, разогнав молоко тумана. Не осталось ни единого места и ни единой секунды, чтобы хоть как-то попытаться спрятаться. К ним направлялся высокий мужчина с мальчишеским лицом, в комбинезоне с ослабшей лямкой. Сразу за ним — два человека охраны, держащих пальцы на предохранителе берет. Дула огнестрела было направлено в песок, но Ацуши сомневался, что это недолго. — Спасибо, что нашли проблему в ограде, — вполне добродушно улыбнулся подошедший. — Койоты хуже крыс, скажу я вам. Мужчина чуть склонил голову, и Ацуши увидел, что из шеи того, из разошедшихся краев кожи, торчит непонятный сучок со слабыми почками нераспустившихся листьев. В голове мгновенно всплыло досье на Джона Стейнбека. Гильдия уже в курсе, что они в Сан-Франциско, без труда сложил два и два Ацуши, и тело мгновенно напряглось, готовясь защищать и нападать. — Фицджеральд ждет нас, не так ли? — спокойной произнес Акутагава, и только чуткий слух его напарника уловил в той интонации напряженную осторожность — как и сам Ацуши, Рюноске не знал до конца, к чему они должны быть готовы. Стейнбек расплылся в улыбке, словно услышал шутку дня. Сказал: — Конечно. Только сначала сдайте все оружие. — А твои друзья не собираются поступить также? — заметил Накаджима, кивая в сторону молчаливой охраны. Стейнбек усмехнулся и широко раскинул руки в стороны, будто собираясь обнять полуночных гостей. — Давайте проявим капельку уважения друг к другу, ведь я безоружен. И не смогу сразу отразить атаку Тигра, если он вздумает мной перекусить. Ацуши не стал утруждать себя ответом, что он никакой не каннибал, и после молчаливого кивка напарника отстегнул кобуру с пояса и кинул ту вместе с ремингтоном. Рядом на песок упала кобура Акутагавы и пару ножей. Не став испытывать еще более свою удачу — или терпение Рюноске — Стейнбек не заставил того снимать плащ. Сказал благодушно: — Идемте. Френсис уже действительно заждался, пока вы пробирались сквозь этот туман. Ну и погодка, правда? Никто из них не счел нужным хоть как-то отреагировать на пустую болтовню мужчины, что повел их по залитому желтым цветом пляжу, прямиком к металлической двери ангара. Тот, матово блестя железными боками и уходя в глубину Залива, возвышался на добрых десять метров, принимая на себя режущие удары неспокойной стихии с безмятежным равнодушием. То количество охраны, что они встретили на этом коротком пути, развеяло всякие сомнения Ацуши — их бы при любых обстоятельствах засекли. Но в итоге позволили немного порезвиться, веря в собственную удачливость — и глядя на острую линию плотно сжатой челюсти Рюноске, ему тоже не доставило большого удовольствия чувствовать себя мышкой в лапах зверя. Ацуши ожидал увидеть всякое — воздушную технику, склад боеприпасов или плантацию марихуаны. Может быть, ровные ряды ретро автомобилей с функциональной лабой по выращиванию кристаллов мета или подпольный бойцовский клуб со ставками на смерть, но — все мимо. За огромной дверью ангара скрывалось нечто, название чему сложно было подобрать. Это был Кит — не меньше двадцати пяти метров в длину с размахом грудных плавников в пятнадцать метров. В ярком электрическом свете он казался соткан из стекла и преломленных лучей высоких ламп — Ацуши почему-то вспомнилась башня отеля в ее багрово-розоватых тонах на чистом полотне закатного неба. И глядя в черные плошки глаз огромной головы, он почему-то казался живым, хоть и на последнем издыхании. От Кита веяло непонятным, почти осязаемым теплом, к нему отчего-то хотелось прикоснуться, чтобы убедиться, уверить самому — еще жив. — Впечатляет, правда? Голос, раздавшийся сзади, мгновенно разрушил чары, и в глаза бросились и люди охраны, вставшие по периметру, и дверь, уходящая куда-то вглубь ангара, распахнутое брюхо Кита, куда входили и выходили рабочие, шум сварочных работ и яркие искры где-то вдалеке. Фицджеральд стоял у захлопнувшейся двери и рассматривал их внимательным, цепким взглядом, изгибая губы в холодной улыбке и мня себя зверем, что способен обуздать добровольно пойманных мышей. — Я помню тебя, — вдруг сказал Фицджеральд Ацуши, подходя на несколько неосторожных шагов ближе. — Мы уже встречались на свадьбы Агаты Криспино, ты протеже Чуи. Там еще был мальчишка с зелеными глазами — мелкий Леруа мне все уши прожужжал про него. Мой племянник, конечно, юное дарование, но держать язык за зубами не умеет. Ацуши слегка опешил от резкой смены температуры отношения мужчины — цепкий взгляд вдруг превратился в мягкий огонек, улыбка утратила остроту. Между ними все еще было не меньше пяти метров, вокруг — не меньше семи человек охраны и маячащий на фоне Стейнбек, отдающий приказы рабочим в брюхе фантастического Кита. Все начало казалось каким-то абсурдом. — Не могу сказать, что Юрий хоть раз вспомнил его по возвращению, — нашелся Ацуши, придвигаясь ближе к напарнику, становясь с ним в одну линию. — Он был немного… настойчивым в своем желании завести дружбу. — Конечно, как же я мог забыть его имя — Юрий, — медленно произнес Фицджеральд и сделал мелкий глоток вина из бокала в своей руке, словно ему нужно было запить внезапную горечь на языке после произнесенного имени. И вдруг, закончив с церемонным обменом любезностей, спросил: — Зачем вы приехали в мой город? — Ты и сам это знаешь, — ответил Акутагава. — Чего ты добиваешься, загнав нас сюда? Фицджеральд задумчиво склонил голову, пряча яркий взгляд голубых глаз в рубиновой жидкости своего бокала, но затем оглянулся на девушку, что сидела за столом и активно тарабанила по клавишам ноутбука, сказал: — Луиза, милая, налей вина и нашим друзьям. Ацуши едва удержался от того, чтобы фыркнуть, выражая тем всю свою насмешку над этой карикатурной ситуацией. Девушка с чуть уставшим выражением лица наполнила два бокала и вернула бутылку в крошечный винный холодильник, все с таким же хмурым видом едва насилу не всучила им в руки бокалы и вернулась на место. Стук по клавишам снова вплелся в какофонию звукового фона. — Я хочу, чтобы вы кое-что сделали для Гильдии, — продолжил Фицджеральд, и Ацуши уже не смог сдержать удивления. — Убейте наших русских знакомых. Или улетайте вместе с ними из города, если те вам зачем-то нужны — мне все равно. Ацуши быстро оглянулся на Рюноске, все силясь понять, у него одного слуховые галлюцинации или их тут двое. — Не думал, что Гильдия ведет себя так со своими друзьями, — скривился Акутагава, четко выделив последнее слово интонацией. — Натравливает на них своих врагов. Фицджеральд склонил голову на бок, словно японец сказал что-то безумно интересное, но такое по-детски наивное. Сказал: — Кажется, Порт совсем запутался, кто есть кто. Организация никогда не была другом Гильдии. Накаджима действительно чувствовал себя запутавшимся — эти политические хитросплетения казались ему запутанней геометрического орнамента гирих, где начало — место, которое ты продырявишь пулей. Но еще Ацуши знал, что Рюноске никогда не интересовался политикой Порта за неимением интереса погружаться еще и в этот отборной вид грязи. Акутагава не умел и не хотел учиться вести переговоры — он был отличным исполнителем, но уж никак не делегатом. Пришлось Ацуши: — Так неужели Гильдия все-таки друг Порта? Вы приютили крыс в своем доме и кормите со своего стола. Акутагава бросил на него нечитаемый, какой-то злой взгляд пепельных глаз, и Ацуши чертовски захотелось коснуться его руки, выдернуть вздорное семя из его головы, что успело дать рост. Но он не мог — Фицджеральд перевел на него внимательный взгляд, и губы его сложились в беззлобную усмешку. — Видишь ли, мой юный друг, крысы оказались чумными и угрожают моему дому смертельным укусом. Я и мои люди не хотят быть втянутыми в чужую войну. Я же всего лишь бизнесмен, и я хочу вести дела с надежными людьми. Федор Достоевский — не надежный, слишком импульсивный. Мне не нравятся его методы ведения дел — вы видели сводки новостей по Питеру? Там улицы залиты кровью. Я хочу видеть во главе Организации кого-то вроде Виктора. Он ведь собирается возвращаться домой? И я буду рад этому поспособствовать. Аллегория казалась слишком сложной для неискушенного американской речью слуха, и ее смысл почти ускользнул от Ацуши, но потом все стало на свои места. — Ты уже обещал свою протекцию Достоевскому, — презрительно кинул Рюноске, держа свой бокал так, будто он был полон отборного яда. — Ой ли? — притворно удивился Фицджеральд и уселся за длинный стол, поодаль от Луизы, изящно закинул ногу на ногу. — Ты участвовал при этом разговоре? Откуда информация? — А как насчет того, что вы перетянули на свою сторону Криспино? — сказал Ацуши, подходя ближе, остановившись лишь в метре от стола. — Порту это не понравилось. — Видишь ли, я питаю слабость к итальянским беретам, — насмешливо выдал Фицджеральд, выразительно указываю на одну из этих самых берет, что едва не уткнулась Ацуши в ребра; парень показательно сделал два шага назад, и американец продолжил: — Но разве после моего совета Криспино не передал данные о местоположении Коллекционера? Разве он не согласился отправить Марио в Порт после его совершеннолетия? Большой подвиг для него, скажу я вам. — А что насчет договора о распределении влияния между Гильдией и Организацией? — выкинул последнюю карту Ацуши. Фицджеральд досадливо поджал губы, явно не рассчитывая на такую информированность своих гостей. И пошел на попятную: — Я готов обсудить с Дазаем новое положение вещей, когда он закончит улаживать дела с Коллекционером, а Виктор займет свое место в Питере. Просто избавьте меня от общества Достоевского и Чехова. — Мужчина встал, опустошив свой бокал, поправил кремовый пиджак с золотыми бортами, закончил с особой интонацией: — Завтра вечером на крыше моего отеля будет вечеринка. Можете воспользоваться декорациями. Только не пугайте моих гостей. — И какого черта мы должны верить, что мы заявимся туда и не попадем в ловушку? — не удержался Акутагава, подходя к нему так стремительно, что береты сняли с предохранителей звонкими щелчками, указательные пальцы прилипли к куркам. Но Рюноске было плевать — он достаточно наслушался этих нелепых сказок, так что поравнялся с Фицджеральдом и, уступая ему фатальных двадцать сантиметров роста, все равно умудрился заглянуть тому в лицо и несдержанно выплюнул: — После двух месяцев, которые они провели здесь, неужели ты думаешь, что мы поверим хоть одному твоему слову? Невозмутимо глядя на разгневанного парня, что лаял на него не хуже злобной собаки, Фицджеральд не счел себя обязанным отвечать ему хоть что-то — вместо того обернулся к Ацуши, найдя его более разумным, сказал: — Доверие ко мне — меньшее из возможных зол. Но посмотрите назад. Это Моби Дик — ради него вы пришли сюда, не правда ли? И в честь своих добрых намерений я позволил увидеть вам свое сокровище — так какие еще контракты кровью вы от меня требуете? Фицджеральд выжидающе уставился на Ацуши, но тот лишь покачал головой: — Я не принимаю решений — я всего лишь следую инструкциям. Ты позволишь нам переговорить с Дазаем? Американец как-то знающе улыбнулся, скользнул пренебрежительным взглядом по Акутагаве, полы плаща которого уже дрожали от едва сдерживаемого желания активировать Расемон, и махнул рукой кому-то в стороне. Двери ангара открылись, и морской бриз мгновенно коснулся и растрепал волосы. — Не в моих правилах удерживать гостей насильно. Мои наилучшее пожелания Осаму Дазаю. И гости не собирались больше засиживаться — оставив нетронутое вино в бокалах, японцы вышли вон. Через закрывающиеся двери донесся обрывок фразы Фицджеральда: — Ну что, милая Луиза, что ты можешь сказать сейчас?.. Акутагава несся обратно к машине так стремительно, что Ацуши едва не потерял его пару раз в молоке тумана. Казалось, встреться тому на пути обещанный рысь или койот — и Рюноске отыграется на нем за каждую минуту, проведенную в компании Фицджеральда. И не дай боже ему встретится на пути хоть один Тигр. Отабек тут же убрал телефон, стоило его компаньонам выплыть из тумана на обзорную площадку. Не задевая ни единого вопроса, оценив выражение лица обоих, он завел машину и покатил обратно в город. — А что… — Заткнись. Просто закрой рот. Ацуши настолько опешил, что действительно заткнулся и не раскрывал рта до самого отеля. Там, покидав вещи, Акутагава тут же позвонил по видеосвязи Дазаю — в Йокогаме было не больше одиннадцати ночи, так что тот вряд ли спал. И действительно, с обратной стороны планеты их босс ответил на звонок, представая во всей красе пижамной футболки со звездочками и рассеченной скулы. Присмотревшись, Ацуши разглядел и свежий синяк под глазом. Акутагава сухо, профессионально вычленяя суть отрапортировал о произошедшем на английском — и для Отабека, что примостился поодаль. Всякие эмоции отошли для него на второй план, оставляя лишь острие проблемы. — Вот ублюдок! — послышалось громкое восклицание, и на экране мелькнул вихрь из рыжих волос и еще одной звездной пижамы. По ту сторону экрана завязалась непонятная возня, Дазай недовольно протянул: «Чу-уя, ты разрушаешь моей авторитет перед подчиненными», и ответом ему прилетело: «Твоя пижама со звездочками успела сделать это до меня». Послышалось что-то про костлявые колени и такой же костлявый зад. Наконец, те замерли — Чуя устроился на острых коленях Дазая, чтобы тоже влезть в камеру телефона, и оставил мужчину позади себя отплевываться от растрепавшихся волос, лезущих в рот. Впрочем, Дазай не выглядел таким уж недовольным, когда выглянул из-за плеча Чуи, обхватил изуродованными лезвиями руками того поперек груди поверх звездной футболки и перекинул копну рыжих волос на другое плечо. Наблюдая весь тот переполох и шутливые препирательства, Ацуши вдруг сделалось очень тоскливо. Кинув быстрый взгляд на Рюноске, что отрешенностью выражения мог соперничать с Алтыном, он подумал, что все, что он так старательно пытался отстроить на пару с этим человеком, похоже, только ему одному и нужно. — Вы должны пойти на эту вечеринку, — решительно сказал Чуя, возвращая Ацуши в действительность, где были проблемы посерьезней, чем его никому не нужное внимание. — Там наверняка будет целая толпа официантов — сойдете за них. Фицджеральд пользуется в Сан-Франциско услугами только одной фирмы, и где-то у меня было фото с вечеринки прошлого года… Вот. На вас не обратят ни малейшего внимания. Глядя на присланное фото, Ацуши непроизвольно скривился — это было больше похоже на костюм БДСМ-вечеринки, чем на форму официанта. — Это «UD»? — вдруг оживился Дазай, также рассматривая фото. — Чу-уя, а с кем ты закончил ту вечеринку в Сан-Франциско? Чуя бросил на него раздраженный взгляд, чувствительно лягнул в голень, и вполне мирно сказал подчиненным: — «UD» занимается не только организацией вечеринок. В их прайсе есть допуслуги сопровождения — в конце вечера, официанты снимают маски, и гости могут выбрать кого-то на свой вкус. Так что не затягивайте. — И мы правда должны поверить в искренность Фицджеральда? — недоверчиво спросил Акутагава, просто отказываясь принимать это как факт. — Никто и не ждет от вас доверия, — спокойно отозвался Дазай, шестеренки в голове которого работали со скоростью токийского экспресса. — Очевидно же, что он хочет всю грязную работу сделать чужими руками. И он явно хочет видеть вас на том вечере. Почему — узнайте. И если это все-таки не ловушка, я готов буду обсудить с ним наши дальнейшие возможности. Если все же она — убейте, до кого дотянетесь, и привезите Достоевского в Порт любой ценой. — Да, он тот еще ублюдок, — кивнул Чуя, — но на его вечеринках обычно бывают гости, которых очень опасно разочаровывать. Или заставлять нервничать лишний раз — у каждого при себе огнестрел или охрана. Так что ваши шансы на успех буквально пятьдесят на пятьдесят. И Моби Дик… Когда последние наставления были получены, а экран потух, до Ацуши вдруг дошли, что они обсуждали дело Достоевского с Чуей — значит, Дазай ему наконец рассказал. Теперь история с рассеченной скулой и фингалом под глазом заиграла новыми красками. И старые шутливые препирательства, которых так давно не хватило за общим обедом, снова вернулись. И все же — Ацуши видел синие гематомы на сгибах голых локтей и боялся представить, что на самом деле сейчас скрывалось под рыжей макушкой, какой ком эмоций душил и мешал дышать. Но Чуя все еще был не один, верно? — Рюноске, ты… Тот, игнорируя его самым грубым способом, встал и хлопнул дверью в ванную. Ацуши перевел чуть растерянной взгляд на Отабека, будто тот мог ему что-то объяснить. Но он лишь пожал плечами и вернулся в свой номер, предпочитая политику невмешательства в отношения, что его не касаются. «Отлично, он снова меня проигнорировал, когда мне нужно было с кем-то поговорить». Что ж, раз наболевшая тема перестала быть табу, он открыл чат с Юрием. Как будто Акутагава собственными руками не создавал ситуации, из-за которых будет злиться еще больше. В ванной хлынула вода. «Тебе нельзя его убивать, — наполнил себе Ацуши, сделав глубокий вдох. — Ты все еще почему-то его любишь».

***

Чехов мельком глянул в сторону дивана и выдал: — Прекрати чесаться. Достоевский бросил на него ничего не выражающий взгляд и убрал руку от повязки. Знал бы кто, как же чесалась эта чертова рана! Через минуту Антон снова отвел взгляд от ноутбука и глянул на мужчину. — Прекрати грызть ногти. Не удержавшись, Достоевский недовольно фыркнул, поднялся на ноги и выхватил изо рта Чехова сигарету, сделал глубокую затяжку. — А ты прекрати курить. Бесишь. Скоро из-за дыма будем натыкаться на углы. Окинув его невпечатленным взглядом, Антон просто взял новую. Достоевский вышел на кухню, соединенную с гостиной, включил вытяжку, надеясь хоть так избавиться от смрада. Впрочем, отнятую сигарету он продолжил смолить почти медитативно, глядя на склоненную над ноутбуком фигуру Антона. Рука сама потянулась к шее. Словно уловив чужое движение, Чехов тут же поднял голову, с прищуром уставился на повязку с постепенно расползающимся алым пятном. Мужчина был настолько поглощен собственными мыслями, что заметно вздрогнул, когда по столешнице рядом шарахнула увесистая металлическая коробка аптечки и раздраженное лицо Антона оказалось прямо напротив. — Умерь свою обсессию, — недовольно буркнул Чехов, отталкивая руку уже от вновь закровоточившей раны. Собственная сигарета осталась в увесистой пепельнице на обеденном столе, так что Чехов вытянул слабо дымящую сигарету изо рта Достоевского, вытянул из нее последние соки никотина и убрал подальше. Под мрачным, угрюмым взглядом черных глаз Антон принялся убирать пропитанную кровью повязку. Сказал: — Ты же в курсе, что оно нихрена не заживет, если ты будешь продолжать ее шкрябать? Может, тебе перчатки натянуть по самые локти, чтоб не трогал? Хуже ребенка, ей-богу. Сквозная рана от пулевого ранения чуть повыше правой ключицы заживала отвратительно. И по всем законам Достоевский должен был умереть на полу своей квартиры в луже крови за несколько минут, но — нет. Сила, когда-то дарованная Никифоровым, едва ли не впервые сыграла для них такую значительную роль. И нудные часы тренировок с ножом и порезанным запястьем окупились сполна. Можно было бы сказать Виктору спасибо хотя бы за то — как только встретятся. Достоевский потерял сознание от болевого шока и истощения через несколько секунд после того как затянулась пробитая трахея и сосуды. Пройдя по касательной пищевода, пуля едва не попала в позвоночник. Если бы Антон только был там… Но его там не было. Чехов заглянул в пустые глаза напротив, что отливали свинцом и вечной мерзлотой, и коснулся антисептиком поврежденной кожи — тот даже не изменился в лице. Сказал только, глядя будто сквозь пространство: — От Коллекционера есть какие-то новости? — С тех пор как он прилетел в Йокогаму — нет. Достоевский задумчиво хмыкнул и резко вздрогнул, когда коснулись особо чувствительного места. Стеклянные глаза вдруг приобрели осознанность, наполнились болезненной злостью, ладони непроизвольно сжались в кулаки. Без слов, Чехов убрал салфетку и коснулся пальцами голой кожи. Пожалуй, это было лучше морфия. Неслышно вздохнув, Достоевский утратил весь запал, чуть обмяк и облокотился о столешницу позади себя, позволяя этому странному наркотику циркулировать вместе с кровью. В карих глазах с багровыми прожилками мелькнуло что-то непонятное, неопознаваемое, хотя Федор даже не касался того. Антон вдруг кривовато усмехнулся, убрал руку, но спокойствие, граничащее с эйфорией, еще несколько долгих мгновений гуляло по венам. — Думаешь, он переметнулся? — совладав с собственными ощущениями, спросил Достоевский, когда Чехов принялся наносить мазь, настолько низко наклонившись к нему, что каштановые вьющиеся пряди, пропитанные дорогим табаком, щекотно касались кожи подбородка. — Учитывая, какую цену мы ему платим — не думаю. Антон отодвинулся, и Достоевский прекратил так крепко сжимать пальцами столешницу. Последние пару движений, и заживляющий пластырь был приклеен — впрочем, он не прикрывал ярко выделяющихся вен, что скрывались только где-то в волосах и под ключицей. Закончив, Чехов не вернулся за ноутбук, а встал сбоку, прижавшись голым плечом. — Он сам ее назвал, — веско заметил Антон, оглядывая чуть задымленное пространство их двухместных апартаментов; вытяжка уже не справлялась. — Вряд ли Порт всерьез осознает его амбиции. — Но он что-то не стремится забрать то, что запросил. Сколько времени уже прошло? От него ни слова. Какие-то тревожные мысли снова поселились в черноволосой голове, и Федор неосознанно потянул большой палец ко рту, принявшись грызть ноготь. Чехов устало подумал, что обмакнуть его пальцы в перец во сне будет слишком даже для него. Достоевский вообще был комком нервов, тщательно скрытых за выхолощенной ледяной маской. Его голова — дом химер, призраков и монстров, где самым страшным был собственный самосуд. И на одной чаше весов всегда было благо Организации, а на другой — все души этого мира. «Может быть, если бы он чаще думал членом, мы бы сейчас не сидели в зашторенных апартаментах, как канарейки под тряпкой. Может, научился бы вовремя отпускать», — с раздражением подумал Антон. Но в итоге Достоевский сублимировал все в Организацию. Чехову уже порядком надоела эта одержимость Портом — этот чертов шарик огромен и дает столько возможностей, но Достоевского упорно тянет их назад. Возможно, стоило в свое время сказать, что он убил семью Никифорова, чтобы того наконец отпустило и он не искал причины там, где они на поверхности, но… как-то не сложилось. И Достоевский с упорством брошенной у алтаря бляди пытался добраться до Виктора, понять, все недоумевая, почему его кинули. Если бы у Достоевского вставал на что-то еще, кроме грез об Организации, Антон заподозрил бы его в латентной ограниченности сознания, но — нет. И за этим правда было забавно наблюдать — какое-то время. Но вот они лишились дома, им не безопасно пока возвращаться в Питер, их Организация на грани распада. Да, Булгаков и Есенин усердно работали метлой, выискивая предателей, и тех, кто помогал японцам, и их успех освещался в газетах родной необъятной страны, для которых последние два месяца были пиром — это лето называли самым кровавым в истории Санкт-Петербурга. Но они все еще не достигли ощутимых результатов. Антону не нравились ни Сан-Франциско, ни щедрая помощь алчного Фицджеральда. Но сейчас, после Питера, Достоевским двигало что-то совсем другое — и это напрягало Чехова ничуть не меньше. Ничего из это Антон не произнес вслух. Вместо того почувствовал легкий толчок в плечо от мужчины. Тот сказал: — Не пора ли нам в Йокогаму? — Еще рано. Достоевский раздосадовано скривил губы и направился к столу, стащил из пачки сигарету и уселся с ней на диван, подтянув ноутбук на колени. Наблюдая довольно непритязательную картину — как Достоевский просыпал пепел на клавиатуру и, гневно матерясь, чуть не перевернул ноутбук на пол, пытаясь стряхнуть едкую пыль — Антон услышал, как его собственный ноутбук издал короткую трель. Чехов тут же вернулся за свое импровизированное рабочее место. Читая зашифрованное письмо, его брови неумолимо тянулись вверх с каждым словом. Он сказал: — А вот теперь можно планировать поездку.