Имя мне — Легион

— Знаешь, когда я говорил, что хочу куда-нибудь в отпуск, я не это имел ввиду, — шепнул Ацуши Рюноске, когда они устраивались в самолете. На лице того дрогнул уголок губ в намеке на улыбку, но тут же пропал. Им предстояло лететь девять часов над необъятными просторами Тихого океана, словить дичайший джетлаг на минус семнадцать часов и прилететь в пять утра по местному времени. И сразу взяться за дело. Ни о каком отпуске и речи не шло. Впрочем, перелеты начинали входить в привычку у Ацуши. В самолете их было трое, не считая двух пилотов. Стоило оторваться от земли, они открыли свои папки с досье на Достоевского и Чехова, информацию про Гильдию и Шибусаву. На долгих несколько часов погрузились в шуршащую тишину. По правде, Ацуши приходил в легкий ужас, рассматривая сухие строчки плана Дазая на Коллекционера и русских. У него все еще вставали дыбом мелкие волоски на загривке, когда он думал, что предстоит пройти Чуе, и что-то внутри него — негромкое и слабое — хотело возмутиться, потрясти Дазая за шиворот, чтобы мысли перемешались и сложились в новый план. Он правда собирался так поступить с Чуей? — Ты знал об этом плане, — негромко сказал Акутагава, замерев на той же странице. Это звучало безэмоционально, как констатация факта — если не знать, как звучит обвинение, облаченное в холод отрешенности этого человека. — Нет, — упрямо поджал губы Накаджима, невольно сжимая сильнее необходимого твердую обложку. — Не все. Рюноске ничего не сказал — только взглянул долго, мрачно, чуть подозрительно, как будто Ацуши действительно должен был встряхнуть Дазая за шиворот. Как будто Ацуши мог! Он всего лишь исполнитель, он не участвует в планерках и не составляет планы бок о бок с верхушкой Порта. Но Дазай почему-то доверил ему эту информацию, в обход Акутагавы. И еще недавно Рюноске утопил бы того в концентрированном яде обличительных слов, но сейчас он просто был растерян — так просто, без прикрас: патовой ситуацией с Чуей, повышением, но таким очевидным недоверием босса и таким откровенным выделением Ацуши. Неужели он не заслужил доверия за годы работы, неужели он так плох на своей должности, что его скоро подвинет собственный напарник? Руки коснулись теплые пальцы, вырывая из мрачной вереницы мыслей. Ацуши несмело улыбнулся ему, словно видел все промелькнувшие мысли на глубине пепельных глаз, сказал: — Моя шкура сама восстанавливается — ее не жалко. Рюноске вдруг подумал, что Ацуши собственными руками вынужден был готовить то, от чего его самого едва спасли. Ходить с этой мыслью и жить, улыбаться Чуе в лицо. Акутагава мельком мазнул холодными пальцами по чужой ладони и вернулся к испещренным иероглифами странице. Но неприятный, гадкий осадок никуда не исчез. Отабек даже не обращал на них внимания — чужой язык казался неплохим фоном для собственных размышлений, что иногда уходили в такую глубь, что связь с реальностью терялась. Ацуши искоса поглядывал на Алтына, что, казалось, спал с открытыми глазами, и никак не мог понять, что в том каменном изваянии могло привлечь Юру, из которого он вытряс все до последней крошки информации после случая в лифте. Отабек не казался ни милым собеседником, ни приятной компанией — на все вопросы отвечал односложно, не проявлял интереса абсолютно ни к чему, кроме дела, и вел себя так незаметно, что приходилось иногда оглядываться, чтобы вспомнить, что они тут не одни с Рюноске. Может быть, дело было в языковом барьере и менталитете, но Отабека хотелось скорее разумно избегать, чем набиваться в друзья. Где в этом взгляде темных глаз Плисецкий увидел эмпатию, в которой так нуждался? Впрочем, Ацуши и не нужно было водить с ним дружбу — только отчего-то тревожно было от каждого мимолетного нечитаемого взгляда, что он ловил на себе. Собиратели не зря получали свои деньги: на пару с Алтыном и Виктором они составили такой подробный портрет личностей и способностей, какой только был возможен. С поправкой на их скрытную натуру и отсутствие реальных результатов работы после Резонанса. Не то что бы они демонстрировали кому-то вроде Отабека свои достижения. Для способности Чехова было много оговорок: по известным данным, весь максимум в меткости он мог выжать только из своей винтовки М16, только из нее же вылетали пули, способные превратить человека в груду мяса и костей — и только при условии, что Достоевский был не дальше, чем на двадцать сантиметров, и каждый лишний сантиметр повышал процент выживаемости потенциальной жертвы. Потакая сантиментам, он таскал свою винтовку в чехле из-под гитары, обклееной флагами стран, где враги Организации пали. Все остальное же оружие в руках мужчины не обладало какой-либо выдающейся силой — если не считать годы и годы оттачивания навыков. Их план был до смешного прост на бумаге: разделить Чеховым с Достоевским, загнать последнего в угол, вколоть снотворное, любезно выданное отделом Снабжения, и привести коматозное тело в Порт. Желательно — не убившись самому где-то в процессе и не вступая в открытый бой. Не светиться и не навести шум в городе. Ацуши глянул боковым зрением на точенный профиль Рюноске, его странно открытое лицо без вечных спадающих по обе стороны прядок с белыми кончиками. Собственные волосы превратились в колючий ежик под машинкой, в нагрудном кармане гавайской рубашки лежали цветные контактные линзы, чтобы спрятать такие примечательные глаза. Плащ Акутагавы сменился на удлиненный блейзер, который он отказался снимать даже в самолете. Многочасовые тренировки с Виктором и Чуей до всего этого давали свои плоды, но отказаться от материального подтверждения собственной способности он пока был не готов. Даже их собственные успехи не заставили его до конца поверить в себя и себе, ему. Акутагава оказался чертовски сложным в плане доверия — требуя его от других, но не от себя. Ощутив чужой взгляд на скуле горячим пятном, Рюноске обратил на него вопросительно вздернутые белесые брови. Даже и не поймешь, что тот хочет сказать, не присмотревшись. «Ну вот, даже собственному лицу не доверяет», — с непонятной, глубокой и начисто выбивающей воздух из легких нежностью подумал Ацуши и покачал головой. Бумаги, выданные отделом Хигучи, избавили их от необходимости проходить долгую регистрацию и пропускать багаж через сканер по прилету. В бардачке арендованного «ситроена», что поджидал их у выхода аэропорта, они нашли приветственный буклет от туристической фирмы Сан-Франциско с подробной картой города и парой шоколадок. Не сговариваясь, Отабек уселся за руль и покатил в сторону района Марина. Пыльная дорога с мельтешащим вдали миражем небоскребов вела их через низкорослые старые дома пригорода, через сочную зелень пустыря за ними с изломанными полусухими деревьями. Остывший с ночи мелкий песок медитативно шуршал под шинами, когда Южный Сан-Франциско выпустил их из душных объятий провинциальных домов с обложки журнала об американской мечте и вытолкнул в соляной дух Залива Сан-Франциско и Брисбен Лагун по другую сторону. В волосах высунувшегося из окна Ацуши тут же запуталось влажное дыхание прибоя у самой кромки асфальта. Накаджима даже перелез через колени молча недоумевающего Акутагавы, чтобы видеть бесконечный простор воды, а не провожать взглядом рыжевато-сухой невнятный парк, резко уступающий место центру по переработке отходов. Сан-Франциско, как и вся Сицилия, стоял на холмах, и поездка снова превратилась во впечатляющие лишь детский разум американские горки — но глядя на блестящие золотом и фиолетом глаза своего напарника, что безостановочно вертел головой в поисках впечатлений, что оттоптал ему все ноги с мягкой извиняющейся полуулыбкой на губах и все уговаривал посмотреть то вправо, то влево, Рюноске подумал, что притворяться восторженными туристами не составит труда. Точно не для Ацуши. Сам Акутагава не находил вокруг ничего впечатляющего — ничего, что могло бы соперничать с расширившимися от восторга зрачками его Тигра. Сердце города их встретило лениво катящимися на встречу новому дню машинами, модельными стрижками вечнозеленых кустов, чуть теплым бетоном и мягко искрящим стеклом. Не попав ни в одну пробку, они спустившись по восьми зигзагам Ломбард-стрит с розовыми кустами под самыми пальцами и вырулили наконец к Бэй-стрит. Остановились у непримечательного отеля и взяли в руки чемоданы. Хигучи забронировала для них два смежных номера, но они все равно собрались в номере японцев. Ацуши сделал огромный заказ еды и устало потер глаза. Сказал, подавив зевок: — Сейчас семь утра, дома — полночь. Вот только мафия тоже хочет спать. Это Акутагава выходил далеко за полночь в свою смену, окрашивая бархат ночи в багрянец. Больше всего смертей происходит между четырьмя и пятью утра — и Рюноске подтверждает эту статистику, пишет ее. Ацуши выходил в поле реже и намного раньше — иногда ему самому казалось, что с ним обращаются, как с безумно дорогой вазой или декоративным зверьком, которым охотнее радуют глаз, чем пускают в дело. И одновременно с тем — самой тяжелой артиллерией, когда аккуратность или скрытность уже не имела никакого значения. Было ли то личным пожеланием Дазая или прихотью Акутагавы — Ацуши не знал. Но иногда это чертовски злило. Оставив его слова без внимания, Отабек раскрыл на столе карту Сан-Франциско, что любезно оставили для них в бардачке машины. Обвел ручкой кружок в районе Ноб-Хилл. Сказал: — Вот здесь отель, в котором живут Достоевский и Чехов. Каждый четверг, в три часа дня — уже послезавтра — они едут в больницу в районе старшей школы по Вега-стрит, вот здесь. Их сопровождают две машины, и проводят они там времени не больше часа. Возвращаются одним и тем же маршрутом и снова сидят в номере до следующего четверга. — Они что, вообще из отеля не вылезают? — недовольно отозвался Ацуши, заглядывая в карту. — Редко. В основном только Чехов, — кратко отозвался Отабек. Накаджима смерил этот недолгий — минут пятнадцать от силы — путь от отеля до больницы и начал размышлять вслух: — Тогда можем попробовать вот здесь, на пересечении этих улиц, выбить их сопровождение и… — Нет, тогда вся местная полиция на уши встанет, — категорично заявил Акутагава, уткнувшись прищуренным взглядом в карту. — И у Фицджеральда появятся причины замарать руки. Нужно что-то незаметное… Это частная клиника? — Да, ее спонсирует Фицджеральд, и там довольно серьезная охранная система, — отрапортовал Алтын, который за две недели изучил всю имеющуюся информацию. — Без пропуска или электронной записи к врачу туда не попасть. — И простым смертным, конечно, невозможно записаться в эту больницу, — без особого труда догадался Ацуши, подходя ближе к столу и вставая плечом к плечу с Рюноске. — Хигучи сможет добавить нас в их базу и нарисовать приглашения, — чуть повернув голову, предложил Акутагава. Накаджима улыбнулся кончиками губ — и было в том больше от лукавства, чем от веселья. — Отлично. Боже, храни фотошоп. Глядя на двух японцев, что обменивались непонятными взглядами, Отабек просто пожал плечами. Это могло сработать. И они попадут в больницу, обведут вокруг пальца вездесущую охрану и накачают по самую макушку снотворным Достоевского. А он сам позаботится о Чехове. Это могло сработать. — Нужно вечером поехать и осмотреть местность, — сказал Акутагава. — Район больницы и отеля. Отабек, ты уже искал планы этих зданий? Мужчина кивнул, вытянул свой ноутбук из сумки, открыл документы и повернул экраном к японцам. Те долго и внимательно их изучали, изредка переговариваясь на своем странном, слишком эмоционально-ярком языке. Для второй части их задания от Дазая необходимо было дождаться ночи, так что Ацуши решил не ломать свои биологические часы и после сытного завтрака-ужина и быстрого душа потянул что-то беззлобно бубнящего Акутагаву в сторону кровати, предоставив Отабека самому себе. Ацуши проснулся ближе к шести вечера, сладко зевнул и уставился чуть прищуренными со сна глазами на Рюноске, что проснулся еще пару часов назад и теперь сосредоточенно исследовал снимки со спутника, которые удалось сделать Отабеку. На тех было мало что видно, но размеры железного ангара вызывали параноидальные мысли в голове Дазая, так что это место тоже необходимо было проверить. — У тебя синяки под глазами размером с Луну, — подобравшись совсем близко, Ацуши положил подбородок куда-то на плечо Рюноске, но тот даже не обратил внимания. — Мне скоро нужно будет следить не только, как ты ешь, но и сколько ты спишь? — Не веди себя так, будто еда и сон твой единственный приоритет, — слишком резко отмахнулся Акутагава. Ацуши нахмурился, слабая сонная дымка окончательно развеялась в голове. Он столкнул ноутбук с колен парня и уселся на его место, заглянул в потемневшие глаза, где уже собирались грозы, и ткнул пальцев в солнечное сплетение. — Да, твои сон и еда — мои приоритеты, — недовольно заявил блондин. — И раз тебе на это плевать, я буду заботится о том, чтобы ты не рухнул от истощения на какой-нибудь своей очередной миссии, куда меня ты, конечно, забудешь позвать. Не дав сказать тому ни слова, Ацуши подошел к телефону и снова заказал еду, и пока Акутагава не съел хотя бы треть, он отказался садиться в машину. Рюноске почему-то ел молча — только угрюмо покромсал кусок мяса столовым ножом. Акутагава уделял куда больше внимания навигатору в машине, чем попыткам Ацуши разговорить себя. Так что в конце концов он просто сдался и отвернулся к окну, ощущая себя выпнутым за порог котом. Как будто так сложно было принять мысль, что кому-то не плевать, голоден ли ты. Зависнув в этой вязкой неозвученности взаимных пустых претензий, они молча ехали в сторону увядающего солнца. Оставив машину за два квартала, дальше они пошли пешком, натянув защитные маски повыше и нацепив на шею любительские «никон». Просматривая улицы, выведенные под линеечку, сквозь узкий глазок фотоаппарата, они добрались до зажатой между автомастерской и итальянским рестораном больницы. Не особо выдающееся здание в колониальном стиле не показывало признаков никакого двойного дна или подпольной деятельности на первый взгляд — впрочем, странно было бы, если бы да. Обойдя его по кругу, заглянув в каждый уголок, они вышли на парковку позади здания и встретились несколько курящих мужчин в медицинской форме, что замолкли при их появлении. Прищурившись, один из них крикнул: — Что вам здесь надо? Очень хотелось попросить сигарету, но Ацуши уже много месяцев сдерживал этот порыв — одна вечно хмурая личность разражалась удушающих кашлем, если никотиновый смог касался его трепетных легких, так что пришлось отказаться от этой шалости, и Юрия заставить. Он сказал: — Мы видели «Старбакс» и думали сократить дорогу через парковку. Извините, если зашли на частную территорию. Ацуши примирительно поднял руки, но мужчины едва ли изменились в лице. Провернув в голове еще раз собственную фразу, он убедился, что правильно оформил свою мысль на английском. Дернув его за цветастый подол гавайской футболки, Рюноске повел их обратно под прицелом внимательных глаз. И даже завел в «Старбакс», который они так безнадежно искали на словах. Крылья носа дрогнули, стоило уловить волшебный аромат зерен и восхитительно сваренного напитка. Если это не было извинением Рюноске, то Ацуши тогда просто не знал, что могло бы быть. Получив в руки стакан сладковато-пряного нечто, Ацуши вполне счастливый возвращался к машине, сделав небольшой круг. Даже, казалось, Акутагава чуть поунял свое извечное раздражение — хотя только по узкой полоске глаз было сложно понять. Повинуясь внезапному порыву, Ацуши вручил свой стакан в руки опешившему напарнику и успел сделать несколько фото прежде чем Рюноске опомнился и чуть не запустил в него кофе. Широко улыбаясь под маской, Накаджима уселся в машину, и они покатили в направлении Ноб-Хилл. Ноб-Хилл — местечко богемы и денег Сан-Франциско. Там отстроены самые дорогие гостиницы, рестораны и клубы, что соседствуют с экономическим центром города и его бетонно-стекленными шпилями. Молчание, сглаженное горчинкой хорошего кофе, перестало давить на плечи невидимым грузом, превратившись в уютное. Двадцатиэтажная башня отеля окрасилась в ало-золотой, поймав последние лучи калифорнийского солнца. Стеклянная от самого подножья до верху, она казалась странно уязвимой в тревожных кроваво-розоватых разводах на полотне акварельного неба, практически сливаясь с ним. Странная игра света и красок отвлекла Ацуши на какой-то миг от разгадывание местности, но острый толчок под ребра быстро вернул его концентрацию. У входа стояло два швейцара, еще двое занимались парковкой подъезжающих машин. Два охранника за стеклом двери, в холле, трое в штатском ошивались поблизости. — Слишком много охраны для обычного отеля, — шепнул Акутагава, и заставил напарника встать спиной ко входу, навел на него камеру и сделал снимок, фиксируя положение охраны. Медленно опустив «никон», Рюноске вдруг дернул Ацуши за руку на себя, обхватил со спины и вжался всем телом, так и замер. — Что там? — мгновенно сориентировался блондин, забираясь пальцами под блейзер и легко обнимая в ответ. — Чехов. Только что вышел из отеля, сел в машину и укатил. Ацуши дернулся в его руках, готовый мгновенно последовать за ним — на машине, на своих двоих, хоть на лапах, но Рюноске лишь сильнее прижал его к себе, не давая наломать дров. — Мы не пойдем за ним? — чуть растерянно отозвался блондин, утыкаясь носом в чужую длинную шею и заставляя одеревеневшие мышцы расслабиться. — Нет. Он не приоритет. И мы практически наверняка выдадим себя. Ацуши послушно угукнул и не смог отказать себе в удовольствии стянуть маску и прикоснуться к вкусно пахнущей шее, что мгновенно пошла мелкими мурашками. Рюноске как-то беспомощно сжал футболку на пояснице блондина, резко выдохнул сквозь зубы — но заставил себя отодвинуть Ацуши, заглянуть в его блестящие искусственные голубые глаза. — Самое неудачное время, которое ты только мог выбрать, — без должного недовольства сказал Акутагава и, не отпуская чужой руки, направился в сторону припаркованной в паре кварталов машине. — У тебя всегда неудачное время, — без задней мысли выдал Ацуши. В этот момент Рюноске всеми силами души возненавидел эти маски — из-за них не видно было ни выражения лица, ни озорной улыбки на вечно влажных губах, ни крошечной родинки у уха. Из-за нее невозможно было поцеловать — здесь, вот сейчас, пропуская толпу людей мимо себя и не замечая ни одного. Рюноске импульсивно сжал крепче чужие пальцы, ощущая собственное сердце где-то в глотке. — Пора возвращаться.