Имя мне — Легион

В полдесятого вечера следующего дня первое, что спросил Ацуши, когда Рюноске появился на его пороге, было: — Мне казалось, мы идем в ночной клуб, а не на обед с французской интеллигенцией шестнадцатого века. Ты серьезно собираешься идти так? Потому что — да, Акутагава выглядел как обычно: зауженные черные брюки, очаровательная только иногда рубашка с рюшами (спасибо, что без жабо) и единственный, похоже, плащ с лакированными туфлями на низком каблуке. — Не вижу проблемы, — безразлично ответил Рюноске и оглядел с ног до головы Ацуши. — А ты не перестарался, Тигр? Ацуши так не считал: в закромах шкафа он нашел рубашку глубоко зеленого цвета с длинным рукавом, серые узкие брюки с темно-коричневым ремнем и кожаные броги. И одежда была как раз того размера, когда еще чуть-чуть — и мала. Ацуши знал, что выглядел великолепно. — Тебе не нравится? — простодушно спросил блондин, щерясь в нахальной улыбке. — Мы идем в первую очередь ради дела, а не для того, чтобы провести время в клубе, — невозмутимо ответил Рюноске, но, конечно, Ацуши снова видел именно ту реакцию, на которую рассчитывал. — Какой же ты зануда, — хмыкнул блондин и, не удержавшись, придвинулся ближе, скользнул рукой по чужому бедру вверх — и тут же был остановлен крепкой хваткой Расемона. — Мы в коридоре, дурень, — раздраженно бросил Рюноске и зашагал к лифту. Впрочем, это не могло испортить настроения Ацуши. Вряд ли хоть что-то могло. Они взяли одну из служебных непримечательных машин и двинулись по вечерней Йокогаме. — Мы же сможем остаться после того как все сделаем? — спросил Ацуши, заглядывая в лицо сосредоточенно ведущего машину Акутагавы. Брюнет мельком оглянулся на заискивающе глядящего на него напарника, что буквально на месте усидеть не мог, постоянно вертясь, и свистяще выдохнул сквозь сжатые зубы. — Ты правда этого хочешь? — как-то обреченно спросил Рюноске. Ацуши расплылся в улыбке, привстал на сиденье и снова придвинулся слишком близко к своему напарнику. — Очень хочу, — выдохнул блондин, и невесомо коснулся чужой скулы. — Ты же купишь мне выпить? Рюноске невольно задержал дыхание, чувствуя чужие губы, легко касающиеся его скулы, щеки, зубы, мягко кусающие за острый угол подбородка. Дрожь проскальзывала от каждого касания по костям, взгляд начал расплываться, и Акутагава позволил этому происходить еще целую секунду, прежде чем снова оттолкнул Ацуши Расемоном. Боги, он даже не знал, что был способен на такие откровенные реакции. Брюнет оглянулся на Ацуши, пригвозденного черными лентами к дверце автомобиля, и увидел искрящиеся весельем глаза. Да он же его просто провоцировал! Сам вчера все сваливал на неспособность контролировать трансформацию, а сегодня сам же самым наглым образом провоцировал. — Мне кажется, ты и без алкоголя уже совсем дурной, — раздраженно бросил Рюноске, не убирая, впрочем, Расемон. — Да брось, — усмехнулся Ацуши, выпустил когти и сам освободил себя. — Тебе же это нравится. Я чувствую. — И каким же образом ты это чувствуешь? — язвительно спросил брюнет, нахмурившись. Ему совершенно не нравилось не контролировать ситуацию и быть посмешищем. — Твой запах немного изменился. Ты пахнешь возбуждением, — сладко протянул блондин, медленно придвигаясь к своему напарнику, словно тот был опасной змеей, готовой в любой момент к броску. — Мне нравится, как ты отзываешься на любое мое действие. Ты такой… Какой он такой Рюноске так и не узнал, потому что просто залепил его рот Расемоном. Он бы с радостью выбросил его вообще из машины — только чтобы не чувствовать, как собственные скулы набирали цвет и, вопреки, напряжение от всех этих слов еще интенсивнее скапливалось внизу живота. — Держи свой рот закрытым, — рыкнул злой Акутагава. — Иначе я просто выдеру твой поганый язык и выброшу в окно. И посмотрим, насколько хороша твоя регенерация. Этот идиот его совсем не боялся — даже с залепленным черной материей ртом его глаза искрились смехом, а тело беззвучно потряхивало. Как же он бесил в тот момент своей неуемной жаждой… поиздеваться над ним. Уж лучше бы сидел злым нахохлившимся воробьем, как вчера, чем творил всю эту хрень. Ацуши снова освободился от Расемона, но больше не лез и даже ничего не говорил — уставился яркими неоновыми глазами на проносящийся мимо городской пейзаж города, отбивал пальцами у себя на колене непонятный ритм и чему-то легко улыбался, словно они действительно ехали развлекаться, а не искать барыгу амфетамина в клубе мафии. Чтобы не привлекать лишнего внимания и не спугнуть нужного человека, решено было выстоять длинную очередь в клуб в толпе взбудораженной молодежи Йокогамы. Когда спустя двадцать минут они попали внутрь, обзаведясь красными браслетами на запястьях, по голове тут же ударил громкий бит музыки. Это даже на мгновенье заставило Рюноске замереть, пытаясь совладать с отчетливым чувством вибрации собственных костей от мощных басов. Придя в себя, брюнет осмотрелся. Огромный танцпол, где уже было не протолкнуться от количества разгоряченных извивающихся тел, по бокам две декоративные клетки, где на шестах танцевали девушки в максимально минимальном количестве одежды, столики, расположенные у стены с немногочисленными гостями, и второй этаж, что чуть нависал над общим залом и был предназначен для вип-гостей. Где мог быть распространитель? За рукав дернул Ацуши, указал куда-то в направлении уборных. Присмотревшись сквозь постоянно движущуюся массу тел, Рюноске увидел парня, что обменивал крошечные пакетики на купюры, практически не таясь. Подойдя ближе, он узнал одного из допущенных распространителей. Он уже приготовился схватить его и уволочь в самый неосвещенный угол, чтобы узнать информацию, как Ацуши опередил его. Расслабленно подошел к парню в кепке, улыбнулся почти легко, чуть опустив голову, а затем впился в него тяжелым, предостерегающим взглядом. Дождавшись, когда парень почувствует его настрой и в его глазах появится осознание, Ацуши наклонился к самому уху и спросил что-то. Получил ответ, похлопал парня по плечу, практически ненарочно придав этому чуть больше силы, чем требовалось. Обернувшись к Рюноске, блондин махнул рукой, чтобы он шел за ним. Что ж, похоже, Ацуши очень буквально воспринял слово «экзамен» — впрочем, это к лучшему. Акутагава сложил руки в карманы и пошел за своим напарником, невольно скользя взглядом по его ровной спине, голым предплечьям с закатанными на локтях рукавами, стройным ногам, что брюки облегали именно так, чтобы не напрягать воображение. И цветные блики делали его фигуру почти нереальной, слишком притягательно контрастной. И вел он себя так, словно вернулся домой — шел прямо расслабленной походкой, вложив ладони в передние карманы штанов, глядя точно вперед, чуть задрав подбородок. Словно почувствовав лопатками чужой пристальный взгляд, Ацуши обернулся и одарил его ухмылкой уголком рта. Может быть, Ацуши действительно угадал с одеждой на сегодняшний вечер. Может быть, Рюноске даже готов был то признать. Блондин привел их к черному выходу, где стоял парень в капюшоне с двумя компаньонами. Но люди, увидев, что кто-то присоединился к их тесной компании, спешно покинули место, оставив парня в капюшоне одного. Ацуши снова взял все в свои руки, и Акутагава позволил ему то. Здесь музыка была все еще достаточно громкой, так что он скорее по губам блондина увидел, как он спрашивал, есть ли, чем поживиться. Парень приподнял голову, открывая лицо, и брюнет быстро понял, что того не было в одобренных распространителях. На худощавом лице выпуклые рыбьи глаза окинули Ацуши взглядом, но увидели в нем лишь холеного парня в дорогой обуви. На Рюноске он даже не посмотрел. Торопливо кивнул. — Выйдем на улицу? — прочитал по губам брюнет слова напарника. Распространитель снова кивнул и открыл дверь, выходя первым. Там, в прохладе майской ночи, среди мусорных баков и зловония разлагающихся продуктов, Ацуши, вышедший следом, с силой толкнул парня, отправив его на землю. Внезапно испытав приступ брезгливости, он все же занес ногу и с силой ударил парня по лицу. Послышался стон, хруст сломанной носовой перегородки. Не дав человеку подняться, Ацуши вжал его лицом в асфальт, глядя в выпученные от страха глаза. — Ты же знаешь, чем чревато воровать деньги у мафии? — почти нежно сказал блондин, словно глупому ребенку, даже не вынимая рук из карманов. — Ты правда настолько туп, что решил наебать нас? Парень что-то попробовал сказать, схватился руками за удерживающий ботинок. — Не смей трогать! — вдруг рявкнул Ацуши, коротко размахнулся и заехал острым носком по ребрам. Добавил, скривившись: — Итак уже кровью заляпал. Рюноске, стоящий у самой двери и безмолвно наблюдающий на за всем, вдруг подумал, что ему не стоит больше переживать за дальнейшее пребывание Ацуши в мафии. Он уже отхватил себе все самое яркое, что характеризовало Портовую Мафию: брезгливое равнодушие к самым низам, уверенность в собственной власти, что сквозила даже в развороте плеч, любовь к дорогим шмоткам больше, чем к живым людям. Наблюдая, как Ацуши снова вдарил по чужим ребрам, сквозь сжатые зубы выговаривая что-то пытающемуся сжаться в комок парню, Акутагава не понимал, куда делся тот, вчерашний, парень, который все еще испытывал неуверенность в собственных силах справиться с первым делом. — Ты связан с распространителями в других клубах? — спросил Ацуши и убрал ногу с кровящего лица. — Не совсем, — невнятно проскулил парень, пытаясь одновременно зажать нос и обхватить сломанные ребра. — Черный глаз послал нас в эти клубы, сказал, что нас никто не тронет. — Как видишь, он ошибся, — опасно промурлыкал блондин, присел на корточки возле сжавшегося парня и посмотрел в дикие от страха глаза. — Кто такой Черный глаз? — Не знаю, — панические нотки проскользнули в голосе парня, он попытался отползти от приблизившегося блондина, но лишь потревожил сломанные ребра и застонал от боли. — Он просто нашел меня на улице, когда я толкал дурь. Сказал, что заплатит в два раза больше, если я буду продавать его мет в этом клубе. Мы встречались в районе порта, он там отдавал товар. Ацуши улыбнулся улыбкой, полной острых зубов, его нечеловеческие глаза ярко горели в темноте, еще больше загоняя раненого человека в панику. Подняв руку, блондин похлопал по чужой влажной от крови щеке. — Ты же передашь Черному глазу привет от меня? — спросил Ацуши, вытирая испачканную ладонь о чужую толстовку. — Скажи ему, что каждого из его распространителей я лично разберу на запчасти и отправлю ему в мусорных пакетах. И их будет так много, что запах мертвечины будет с ним до последнего его вздоха. Ты меня услышал? Парень кивнул, нервно сглотнув, испытывая животный, панический ужас, но он даже не мог пошевелиться, пока два неоновых желтых зрачка с узкими щелками гипнотизировали его взглядом. — Отлично, можешь идти, — стремительно поднялся на ноги Ацуши, мгновенно потеряв к парню интерес, и обернулся к Акутагаве. Медленным, хищным шагом Ацуши двинулся к нему, на губах расплылась жесткая ухмылка, а глаза сверкали ярче, чем мутная луна в небе. Рюноске смотрел на него сверху вниз из-за единственной ступени, и его взгляд был такой темный, что смог бы поглотить весь свет в округе. Глядя на своего напарника снизу, Ацуши непроизвольно облизал нижнюю губу, положил руки с чернеющими ногтями на чужие бедра и приблизился вплотную. — Ты знал, что кровь пахнет так же одуряюще, как и твое возбуждение? Острая игла желания буквально проткнула Рюноске насквозь. Не отдавая себе отчет, он опустил руки на чужие скулы и заставил Ацуши приподняться на носках, чтобы коснуться губами. Ему казалось, он может задохнуться от того концентрированного, пьянящего чувства возбуждения, что затопило каждую его клетку и никак не давало сделать вздох. Уже даже не было слышно тихого поскуливания парня в толстовке. — Отлично, Ацуши! — вдруг раздалось от резко открывшейся двери. — Ты справился со своим первым заданием! Оба парня дернулись от неожиданности, и им потребовалась секунда, чтобы осознать, что кто-то прервал их так и не случившийся поцелуй, и этим кем-то оказался донельзя довольный Дазай. Рычание, что так и рвалось из груди, Ацуши затолкнул поглубже, отступил на шаг от Рюноске и спросил: — Что ты вообще здесь делаешь? Звучало грубовато из-за сжавшегося спазмом горла, но Дазай не обратил внимания — любопытным взглядом окинул открывшуюся картину и ухмыльнулся. — Это мой клуб, Ацуши. И здесь есть камера, прямо над твоей головой. — Ты следил за нами, — без вопросительной интонации констатировал Ацуши и вдруг хмыкнул, провел чуть дрожащей рукой по волосам и его глаза вернулись к человеческому виду после долгого выдоха. — Конечно, — без тени неловкости сказал мужчина и посмотрел на Рюноске. — Акутагава скомпрометирован с поличным, так что его словам относительно тебя больше нет веры. Рюноске нахмурился, поглубже пряча сжатые в кулаки руки в карманы пальто, давя вспышку острого раздражения. — Он в любом случае справился, — безэмоционально выдал Акутагава, и выдерживать сухой тон казалось в тот момент очень сложно — губы все еще фантомно покалывало от так и не состоявшегося поцелуя. — А ты все слышал. Так что мы пошли. Ацуши уже поравнялся с напарником, собираясь войти в дверь, когда услышал то, что заставило его заинтересованно остановиться: — Все наши сейчас на втором этаже, можете подняться туда, если, конечно, у вас нет других важных дел. Дазай бессовестно насмехался, но Ацуши уже было все равно — он дернул Рюноске за рукав, заглянул тому в лицо горящим взглядом и сказал: — Ты обещал, что мы сможем остаться, если закончим быстро. Вот, мы уже закончили. — Я тебе ничего не обещал, — раздраженно буркнул напарник, но, глянув на Дазая, понял, что этот бой был проигран, еще даже не начавшись. Так они и оказались на втором этаже ночного клуба. Там, под сводом потолка, отгороженная от прочих, сидела привычная компания в непривычных образах. Чуя, облаченный в белоснежную рубашку с мягкими лентами портупей, лежащих на ключицах, и полоску чокера вокруг тонкой шеи, лениво держал бокал красного вина рукой, обтянутой тонкой кожей черных перчаток. Даже сейчас он не расставался с любимой шляпой на уложенных на одно плечо ярких рыжих волосах. Он оглянулся на прибывших и закатил глаза, не удержавшись. — Ты все-таки затащил их сюда, — сказал он, с насмешкой глядя на угрюмого Рюноске. — Я был совсем не против, — выдал Ацуши, опускаясь под бок Чуи. — Мне же можно заказать алкоголь? — Ты уже достаточно взрослый, чтобы решить это сам, — усмехнулся Виктор в расстегнутой на две пуговицы черной приталенной рубашке, обнимая одной рукой Юри, сидящего на подлокотнике дивана. — Ты, главное, меру знай, — не удержался Юри в застегнутом под горло пиджаке, у которого один борт мягко, практически незаметно мерцал, а второй был выкроен со сложным узором параллельных и продольных линий, с крупными камнями, ловящими блеск софитов драгоценными гранями. Глухо застегнутый пиджак без единой видимой пуговицы перетекал в высоко сидящие узкие брюки, начало которых скрывал широкий тканевый пояс все с теми же камнями, создавая единый образ вместе с жестким каркасом туфлей и убранными назад волосами. — Кто бы говорил, — хмыкнул Плисецкий, которого Ацуши даже не узнал сначала — тот выглядел слишком непривычно, выбиваясь из сдержанной черно-белой компании: в лиловом пиджаке с темно-синими лацканами и мерцающей каймой поверх свободной майки глубоко, почти черного синего и принтом тигра на груди, в узких кожаных штанах, что делало его ноги поистине бесконечными, густо подведенными глазами и убранными с висков на затылок светлыми волосами — все это превращало его в кого-то абсолютно незнакомого, от которого было сложно отвести взгляд. — Ты сейчас выпьешь еще два бокала шампанского, и пойдешь сгонять девушек с шеста. — А ты хочешь составить мне конкуренцию? — довольно хмыкнул Юри, уже блестящими пьяными глазами рассматривая Плисецкого. — Да в любое время, — фыркнул Юрий, с вызовом взглянув на ухмыляющегося Юри. Подошла официантка, и Ацуши сказал ей свое пожелание, плюс, два бокала того, что уже пили оба Юрия, потому что он уже простил обоих — авансом. Может, даже поблагодарит словами когда-нибудь позже. Через три минуты, наполненных ритмичным битом и полупьяными разговорами, официантка принесла заказ для Юриев, а для Ацуши — литровую бутылку виски, ведерко льда и граненый стакан. Даже лицо Рюноске вытянулось от увиденного. — А тебе мало не будет? — первый нашелся Юрий. — Делись давай. — Я не пьянею, — будто даже извиняясь, сказал Ацуши, откупорив бутылку. — Чтобы почувствовать опьянение мне нужно каждые пару минут делать здоровые глотки чего-то высокоградусного. Издержки тигриного метаболизма. Никто не знал, позавидовать или посочувствовать, так что после того, как Ацуши налил себе и Юрию виски, недовольно глянул на категорически отказавшегося Рюноске, Дазай встал на ноги и поднял свой стакан. — Сегодня пятница, — улыбаясь хмельной улыбкой, сказал Дазай в простой белой рубашке и черных скинни. Обратился к Ацуши и Рюноске: — Вы справились с заданием, так что теперь носите гордое название Новый двойной черный и можете встать во главе Исполнительного Комитета. Точнее, Рюноске может встать, потому что Ацуши дорос только до литровой бутылки виски, да-а… Так что ура! — Да ты просто хотел напиться, — закатил глаза Плисецкий, впрочем, выпив, как и остальные. — А сейчас подмазываешься к повышению. — Сегодня все еще пятница! — преувеличенно бодро сказал Дазай и добавил: — А вообще, просто Чуя начал ныть, что я давно его не выгуливал, так что… — Эй! — шикнул на него Чуя. — У тебя есть знакомый хирург, а не зубной. — Ты такой очаровательный, когда злишься, Чиби, — проворковал Дазай, буквально перелезая через колени Ацуши и Акутагавы, чтобы оказаться рядом с недовольным Чуей. — Эй, не хмурься, а то морщинки будут, в наши-то годы. — Спасибо, Дазай, — отсалютировал ему Виктор стаканом под смех обоих Юриев. — Вот ты знал, что если целовать каждую морщинку, то они скоро исчезнут? — продолжил лепетать Дазай, закинув руку на шею рыжего мужчины. — Ты уже совсем напился? — жалостливо заломил брови Чуя, на автомате кладя одну руку на колено мужчины. — Только морем моей любви к тебе, — то ли дурачась, то ли серьезно произнес Дазай, на что Чуя только мученически закатил глаза. — Юри, пошли, — тоном, не терпящем возражения, сказал Плисецкий, поднимаясь на ноги. — Иначе и ты окончательно опьянеешь и будешь нести ахинею, за которую всем будет стыдно потом. — Стыдно будет только тебе и твоим сладким от шоколадок щечкам, — хмыкнул Юри, выпутываясь из рук Виктора, ощущая приятное головокружение от выпитого. — Ну хоть кто-то же из нас должен быть сознательным, и почему-то это каждый раз я, когда вы решаете прибухнуть, — пробурчал Юрий, выходя из-за стола. — Не переживай, в этот раз у нас есть непьющий Рюноске, — сказал Юри, от чего сам Рюноске, словно проснувшись, чуть удивленно захлопал глазами. — Он дотащит твою пьяную тушку домой. Ацуши, наливающий сам себе новый стакан, рассмеялся, смотря на недовольно вытянувшееся лицо своего напарника, у которого вдруг появились новые обязанности с легкой руки Юри. — О-о, — протянул Юрий, сверкнув зелеными глазами под густыми тенями. — Отлично. Сдерживающий фактор исчез, Плисецкий выхватил из рук Ацуши недопитый виски, одним глотком осушил треть стакана и вместе с Юри пошел вниз. Ацуши, выпивший уже четвертый стакан почти залпом, перебрался по ногам Рюноске и подошел к поручню второго этажа, откуда был замечательный вид на танцпол снизу. Оба Юрия на какое-то мгновение потерялись в толпе, но цепкий взгляд Ацуши быстро нашел их. Юри, с его плавными линиями и движениями завораживал с первой секунды и удерживал взгляд до последнего, кружил вокруг блондина так, словно пытался соблазнить. Или приручить дикого зверя. Плисецкий был резким, порывистым, отвечал короткими движениями, останавливал руки в сантиметре от чужого тела, словно боясь обжечься. На лице Юрия застыло упрямое, непреклонное выражение в противовес легкой дразнящей улыбке Юри, что смотрел проницательным, знающим взглядом, тянул руки к обнаженным ключицам, но всегда оставлял шанс сдать назад — и Юрий пользовался им каждый раз. Почему-то это было похоже на игру кошки-мышки, где Плисецкий был злобной мышкой, что страдала стокгольмским синдромом. Ацуши, наблюдающий за всем, испытал жуткую потребность спуститься вниз. И он уже собирался это сделать, когда рядом встал Виктор, коротко глянул сначала вниз, а потом на блондина. — Опять глазеешь, — наклонившись ближе, на ухо сказал мужчина. — Тебе одного мало? — А тебе? — ни секунды не подумав, брякнул Ацуши, и в следующее мгновенье с опаской обернулся к Виктору, но алкоголь сгладил острые грани, так что он просто и слишком честно выдал: — Мне — да. Они улыбнулись друг другу предостерегающими улыбками. Ацуши обернулся к Рюноске, но тот выдал такой взгляд, что парень просто пожал плечами и спустился вниз вместе с Виктором. А сам Акутагава вдруг понял, что остался совершенно один, потому что Дазая и Чуи уже след простыл. Окинув взглядом батарею ополовиненных стаканов и бутылок на столе, Рюноске подошел к поручню, где минутой раньше стоял Ацуши. Где-то там внизу, намного дальше от центра, где было чуть меньше людей, Дазай и Чуя танцевали так, словно от этого зависело их завтра. Чуя, что обычно рычал за малейшее проявление особого к нему расположения, позволял Дазаю кружить себя, легко приподнимать и оставлять короткие поцелуи на смеющемся лице. И Дазай, чье лицо выражало неприкрытое обожание, просто не мог оторвать взгляд от абсолютно открытого, расслабившегося из-за выпитого и искренне счастливого Чуи. Казалось, если бы рядом прозвучал взрыв, а Чуя стоял противоположно ему — Дазай бы даже не заметил. Потому что весь он и все его — для Чуи. И тот вторил ему. И это было удивительно — из-за вечного адреналина и ментальных проблем, постоянного хождения по краю они, даже спустя десяток лет, смогли сохранить горячую, обжигающую, словно тысяча солнц, любовь. Все это словно сделало их чувства намного глубже, абсолютно не оставив места чему-то наносному и фальшивому. Впрочем, Акутагава их не видел, потому что искал глазами другого человека, но все равно первыми увидел Виктора с Юри. Для Рюноске они всегда были чем-то слишком непонятным и диким. Они вечно ходили по тонкому лезвию благоразумия, и оба получали от того истинное удовольствие — каждый раз доводить друг друга до той грани, когда стиралось все человеческое, и всеми действиями руководили одни лишь голые инстинкты. Их танец похож был на долгую, изощренную, удушливо-горячую прелюдию, в которую оба ушли с головой. Юри, застегнутый на все пуговицы под самое горло, мог толкнуть их обоих за край лишь одним-единственным взглядом — и Виктор с готовностью последовал бы, как долго бы ни пришлось лететь вниз. В лице Виктора не было обожания — там был лишь голод, абсолютный голод человека, готового сожрать другого до последней косточки. И то, как Юри, играючи, позволял себя касаться, лишь добавляя огня в кровь, как сам касался именно там, где надо, как смотрел сквозь ресницы с тонкой, порочной улыбкой на губах — он знал этот сценарий и знал, как действует на Виктора, даже не используя способность, и он собирался растянуть этот вечер настолько, пока обоим не станет больно от невозможности дышать. Может быть, в этом и была разница между ними: если Дазай спустится в самое пекло за Чуей, и тот поступит также, то Юри сам столкнет туда Виктора и будет торжествовать, потому что они оба, наконец, окажутся дома. Рюноске по-правде было все равно, потому что он, наконец, нашел глазами Ацуши и Юрия, но, честно, лучше бы он этого не делал. Ацуши касался его — его рука мелькала под краями рваной футболки Юрия, когда тот скинул пиджак, его руки были на голых плечах и шее, и смотрел он так, словно Плисецкий был долгожданным обедом. Ацуши, словно сменив Юри, продолжил игру в кошки-мышки, но теперь Плисецкий вдруг стал податливым, словно подтаявшее масло — позволял вести себя в диком бите музыки, охотно отвечал на каждое касание, чутко улавливая чужие шаги и подстраивался. И взгляд Юрия был совсем хмельной от количества алкоголя и жара, расползающегося под кожей. Вот он что-то сказал Ацуши, прижавшись губами к уху, и тот рассмеялся, запрокинув голову — так искренне и открыто, что Рюноске стало не по себе. Периодически рядом с ними оказывались Виктор с Юри, словно Никифорову действительно было мало, но Ацуши ловко уводил Плисецкого в сторону, теряясь в толпе, и ухмылялся так, словно смог достать лучший приз из игрового автомата. Акутагава вернулся на диван. Что ж, ему хватило впечатлений. Посмотрел на свои руки так, словно те были чужими. Он не ожидал, что это будет именно так — словно его с размаху ударили в диафрагму. Так — словно он действительно должен был быть готов к этому с самого начала, а он почему-то — нет. Почему-то надеялся. Стало очень мерзко — от себя и от ситуации. Он вдруг почувствовал себя обманутым. Может быть, все-таки плохая идея была пытаться построить какие-то отношения с другим человеком. Может быть, это все-таки не для него — ведь почему-то даже удивления не было. Словно он с самого начала ждал, пока Ацуши, наигравшись, взмахнет рукой на прощанье. Ждал, но все-таки надеялся. Но почему так быстро? А может быть, стоило обсудить хоть какие-то условия, прежде чем бросаться в этот омут. Может быть, все это действительно не для него и не про него. Зачем кто-то вроде него такому, как Ацуши? Который даже не может выразить то, что скребется внутри, в черепе и под ребрами. Какой же он жалкий. Рюноске даже не заметил, как ноги сами вынесли его из душного нутра клуба. Вдыхая прохладный майский воздух, он окинул взглядом все не редеющую очередь и засунул руки поглубже в карманы. Что он вообще собирался делать? Просто проветрить голову или уехать домой, не дожидаясь никого? Он не знал, сколько так простоял, так ничего и не решив. — Ты куда собрался? — послышался голос Дазая сбоку, который за сегодняшний вечер уже не раз заставил его вздрогнуть от неожиданности. — Не знаю, — слишком честно сказал Акутагава. Дазай посмотрел на него жалостливым взглядом, чему-то усмехнулся и сказал: — Ты не можешь сейчас уйти. Виктор с Юри уже куда-то укатили, так что пьяная тушка Юрия на тебе. Плюс, Ацуши. — Словив недовольный взгляд своего подчиненного, Дазай добавил, уже без улыбки: — Если с Плисецким что-то случится, то сначала Виктор сдерет с меня шкуру, а потом и Чуя. А я — с тебя. Понимаешь? Рюноске раздраженно вздохнул, дернул плечом. Как же ему все это осточертело. Но кивнул. Дазай снова расплылся в полупьяной улыбке, легким движением забрался на мотоцикл ожидающего его Чуи, обхватил руками так сильно, что тот чуть не подавился вздохом. Наблюдая, как мотоцикл уносился куда-то вглубь Йокогамы, Рюноске думал, что это исчезала его последняя надежда спокойно провести вечер. Акутагава позволил себе еще пару минут постоять на улице, слушая хохот и визг от толпы рядом, и уже собирался зайти обратно, когда прямо перед ним в дверях появились Ацуши с Юрием. — Отлично, — буркнул он мрачно и добавил тоном, не терпящего возражений: — Вы оба, мы едем домой. Прямо сейчас. В одной руке Ацуши была ополовиненная бутылка виски, а на второй вис Плисецкий. Уловив настроение Рюноске, Ацуши просто пожал плечами, обхватив Юрия за талию и потащил того едва не на буксире. — Но я не хочу, — чуть невнятно, с отчетливым акцентом сказал Юра. — Еще слишком рано возвращаться. — Мы можем продолжить дома, — вполне довольный жизнью, сказал Ацуши, открывая заднюю дверцу машины. — Как тебе идея? Зеленые глаза, подернутые мутноватой пленкой опьянения, загорелись. Плисецкий кивнул и позволил себя усадить на заднее сиденье, схватил Ацуши за предплечье, заставив остаться рядом. А Рюноске, наблюдающий за всей этой возней с водительского сидения, думал, откуда у него вообще столько терпения и тупого альтруизма. Акутагава ехал быстро, может быть, даже слишком быстро, но у него в висках пульсировало от громкого голоса Юрия, чей мозг уже не выдерживал количества алкоголя и скидывал его с вершин японского языка на родной русский. Рюноске уже даже не всегда понимал, что тот говорил, но Ацуши кивал, поминутно прикладываясь к бутылке, напрочь забыв и про стакан, и про лед. На их этаже, одном на всех, когда Рюноске уже подумал, что его миссия выполнена, и можно было с чистой совестью уйти к себе, все обернулось как-то совсем не так — он вдруг оказался в квартире Ацуши, за столом, с несколькими полными бутылками виски и рома из закромов Плисецкого, пока тот шарился по холодильнику хозяина квартиры. — Колбаса, колбаса — есть, — приговаривал Юрий, практически наполовину уйдя в холодильник. — Сыр. Опять мягкий. Уф, снова рыба. И хлеб… хлеб… Ацуши, у тебя есть хлеб? Обычный, не рисовый, не из водорослей, не из левого глаза морской жабы, а просто пшеничный, мать его, хлеб. Лицо Ацуши на секунду приняло задумчивое выражение, а потом из глубины кухонного ящика он достал упаковку тостового хлеба. Еще через пару минут перед ними на столе лежало огромное блюдо с бутербродами («Какие нахрен сэндвичи, Ацуши? Бу-тер-брод, повторяй за мной»), которые Юрий единственный и уплетал за обе щеки, запивая ромом. — Знаешь, что я ненавижу в Японии больше всего? — спросил Плисецкий, мутным взглядом смотря на Ацуши. — Палочки. Ебаные палочки. Проще уже руками есть, чем этими деревяшками. У вас мозолей не бывает? У меня вот были поначалу. Ацуши ничего не сказал, потому что иногда на вопросы пьяных людей можно не отвечать. Вместо того он откинулся на спинку стула, не выпуская бутылку из рук, посмотрел на Рюноске сквозь ресницы. Но тот смотрел только в какую-то точку на стене, сложив руки на груди, и выглядел так, будто пытался найти хоть одну причину, почему он все еще с ними. — Ты почему снова такой хмурый? — спросил Ацуши, поддевая ногу брюнета своей. — Может, все-таки выпьешь? Акутагава посмотрел так, словно хотел видеть его распятым на Расемоне. Ацуши даже отодвинулся, напоровшись на этот взгляд, словно на лезвие. — Что не так? — снова спросил Ацуши, нахмурившись. — Все так, — выплюнул Акутагава. Плисецкий, не обращая на них ни малейшего внимания, включил музыку — настолько заунывную, что под нее хотелось вскрыться и повеситься. Даром что была на русском, и только он мог бормотать слова песни. Алкогольное опьянение дошло до той фазы, когда хотелось включить что-то грустное и пожаловаться кому-то на жизнь. — Как же меня это заебало, — очень издалека начал Плисецкий, придвигая бутылку ближе. — Чувствую себя так, словно все вокруг живут, кроме меня. — Так сделай что-нибудь со своей жизнью, — пожал плечами Ацуши, напрочь игнорируя стакан и продолжая пить с горла. — Других учишь, а сам не делаешь. — Вот представь, что тебе 22, и ты до сих пор живешь со своими предками, которые контролируют каждый твой чертов шаг. Куда ты ходишь, с кем ты общаешься, что ты ешь и сколько часов в день ты должен держать телефон в руках. Да меня мать родная так не контролировала, как эти двое! — И вдруг, увидев тень, что набежала на лицо Ацуши и утонула в следующую секунду в долгом глотке виски, Юрий добавил: — Прости. — Семья это здорово, — задумчиво сказал Ацуши, заглядывая куда-то слишком глубоко в себя. — Я бы тоже хотел, чтобы кто-то также обо мне заботился. — Знаешь, что сделал Виктор для нас с Юри? — вдруг улыбнулся Плисецкий — по-пьяному беззаботно и легко. — На -1 этаже третьей башни есть каток. Я понятия не имею, как Виктор умудрился это провернуть, но!.. Даже знать не хочу, во сколько обходится его содержание. — Так ты кататься любишь… — Да, очень, — совершенно искренне улыбнулся Плисецкий, запихивая очередной бутерброд в себя. Минутная тишина была заполнена звуками работающей челюсти Юрия, бесшумной и абсолютно игнорируемой злобы Акутагавы и скрипом мыслей в голове Ацуши. — Я в первые пару дней вообще думал, что вы того, втроем, — вдруг выдал Ацуши, на которого алкоголь действовал как зелье искренности, не меньше. — Втроем того — это чего? — медленно хлопнул ресницами Плисецкий. — Спите, — простодушно сказал Ацуши, и Рюноске захотелось слиться с тенью на стене. Юрий вдруг засмеялся — скорее заржал, абсолютно не сдерживаясь и утирая слезящиеся уголки глаз. Посмотрел мутным, остекленевшим взглядом. — Мы втроем делаем что угодно, кроме как спим, — сквозь смех сказал Плисецкий. — И что, никогда не хотелось? — меланхолично продолжил Ацуши, не испытывая ни капли смущения. — А у тебя часто появляется желание делиться с кем-то тем, кого ты любишь? Хотя знаешь… да нет, ничего, — вдруг перестал улыбаться Плисецкий, и ему даже на секунду показалось, что он начал трезветь, поэтому он схватил стакан и влил в себя половину содержимого. Мир снова перестал казаться сложным. — А как же, не знаю… просто интересно? — продолжил рассуждать сам с собой Ацуши, но почему-то вслух. — Ацуши, ты такой тупо-ой, — протянул Юра со смешком, растекшись по стулу, как бесформенная светловолосая лужица. И добавил уж совсем непонятно: — Тяжко тебе придется с твоим «интересно». Особенно завтра. Извини, Рюноске, ничего личного. Плисецкий продолжил еще что-то бормотать, но количество алкоголя снова коротнуло его серое вещество, так что его речь стала абсолютно непонятной из-за полного перехода на примитивный русский. Ацуши продолжал кивать, прикладываясь к бутылке, но понимал только имена, да и то — далеко не всегда. В голове было пусто и прохладно, картинка по краям размылась и утратила четкость. Все в мире казалось таким мягким и приветливым — даже Рюноске, что, кажется, уже дремал на своем стуле, сложив руки на груди. Или просто решил прикрыть глаза, чтобы не видеть их обоих. Ацуши как-то слишком завис, разглядывая бледное лицо с глубокой складкой меж бровей, так что услышал только со второго раза слова Юрия: — Ацуши, ты уснул? Где сигареты, я спрашиваю. Идем на крышу. Душа требовала ночного ветра в лицо и никотина в легкие, но от Акутагавы, мгновенно открывшего глаза, требовали сохранить их напрочь проспиртованные душонки в целости и сохранности, так что он с рычанием отправил их к открытому окну в квартире. И в последний момент успел зацепить Юрия Расемоном, что наполовину высунулся из окна, потому что «Посмотри, что это там? Кошка?». — Нет, это куст, — слишком тяжело вздохнул Акутагава и приложил холодную ладонь ко лбу. Когда же все это закончится? На всякий случай обхватил и Ацуши за туловище черными лентами, потому что тот слишком активно пытался рассмотреть чертову несуществующую кошку. — Ух, тентакли, — пробормотал Плисецкий, руками дергая жесткие черные ленты на своей талии. — Всегда думал, что это штука дико сексуальная. Когда не пытается меня убить. Что думаешь, Ацу? — Думаю, что я слишком трезв для оценки сексуальности Расемона, — рассмеялся Ацуши, заканчивая с сигаретой и закрывая окно. — Ну так исправь это. Ты же видишь, какой грустный Рюноске сегодня весь вечер. Ему явно не хватает внимания. А Акутагава испытал дикое желание снова открыть окно и попросить их еще поискать кошек на улице, но уже без страховки. Они снова вернулись за стол. Юрий сделал большой глоток, схватил свой телефон и что-то быстро принялся писать. Чему-то улыбнулся, сделал свою заунывную музыку погромче и вдруг стал говорить — быстро, захлебываясь в словах и звуках, с пьяно блестящими глазами и улыбкой на губах, но на русском. И там даже не было знакомых имен, за которые можно было уцепиться. Разве что изредка мелькал неистребимый русский мат, который уже хорошо изучили все, благодаря Плисецкому. Ацуши вдруг подумал, что Юрию просто хотелось рассказать все — что бы это ни было — вслух, не зависимо от того, поймут ли его, так что просто мысленно пожал плечами, наслаждаясь абсолютным ничто в голове. Через какое-то время Юрий выдохся. Опустил голову на сложенные на столе руки и просто отключился. И выглядел таким умиротворенным, словно его последний монолог и был целью всего вечера. Юрий на проверку оказался легким, хоть и был чуть выше Ацуши. Но стоило ему оказаться в воздухе, он вцепился в рубашку Ацуши и отказался отпускать ее. Пришлось аккуратно сгрузить его на кровать и усесться рядом. Почувствовав снова твердую поверхность под телом, Юрий, не открывая глаз, обхватил поперек груди Ацуши и для верности закинул ногу на чужое бедро. Абсолютно очаровательно засопел. Ацуши поднял глаза на Рюноске, что с абсолютно непроницаемым видом наблюдал за этой картиной. Боже, храни его нервную систему, если этот день еще не закончился.