Тень у престола

      Старик с утра уже был не в духе. Хмурый, как дождь, ругался на всё подряд: на Роя, который долго возился с лопатой, на погоду, что никак не решит — пустить ливень или выудить солнце, и на саму несносную землю, что будто нарочно твердела, чтобы его позлить. Это значит — всю ночь крутила нога, но старик, как кремень — никогда вслух об этом не скажет. А Рой и не спросит, коль не хочет — так пусть молчит. Дураки те, что в душу лезут и там копаются. — Всё через задницу, — бурчал дядька, смачно сплюнув в прибитую дождем пыль. — И ты, пацан, туда же. Лопата у тебя в руках как у курицы кочерга. Работать, я сказал!       Рой злился, но глухо молчал. Привык уже, что старик ворчит по делу и просто так, а иногда совсем из-за вредности. Рой огрызаться пробовал пару раз, да только после об этом жалел. Старик если и не бил, то так на него посмотрит, что хоть провались под землю.       Когда день выдался муторно долгим, и даже каким-то тяжким, пропитался влагой и сыростю, прошел запахом нахлынувшего дождя. Они всё же сели на свой привал под покосившейся и подырявленой крышей. Рой опустился на землю, вытирая руки в рубаху, старик вытянул ноги, сунул лапу за пазуху и достал железную флягу, а была там совсем не вода. — Хочешь? — спросил дядька хищно осклабившись. Рой осторожно кивнул. — Тогда подожди. Это моё. — расхохотался громовым и колючим смехом, сделал большой глоток, поморщился, занюхал вчерашним хлебом. — Злой ты, дядька, — просипел себе под нос Рой. — Злой? — прищурился старик. — А ты думал, жизнь тебя как холёного пса гладить будет? Если сейчас злости не хватит, на улице сожрут. А ты и так дохлый, как крыса, по одной косточке разберут.       Рой нахмурился, отвернулся, бросив камень в густые кусты. — Вот поэтому меч мне нужен, — буркнул сам себе под нос.— Тогда не тронет никто.       Старик засмеялся хрипло, почти что каркнул. — Меч, говоришь? Ха! Да ты даже держать его не умеешь. Руки переломают на первой драке. — Ты обещал научить! — вспылил он, но тут же осёкся. Старик щурился на него, словно вымерял зорким глазом, стоит ли говорить. — Обещал, — кивнул наконец-то отбросив флягу. — Ладно, вставай. Считай, привал кончился. — Прям сейчас? — А что, завтра уже собираешься? — огрызнулся старик, выискав подходящую палку. — Меч — не игрушка это, не баловство. Захотел, значит, слушай и делай, как скажут. А если опять будешь лапшой разваливаться — пороть начну, как засранца.

***

      Ночь накатила, тёмная и глухая, будто кто набросил на небо замаранное тряпье. Холодно до чертей, хотя, кажется, лето в разгаре.       Рой стоял, хмурый и измочаленный, выжатый и пережатый возле мелкого костерка. Упрямо в руках вертел свой самодельный меч. Ну как меч — палка с сучком вместо гарды, да и то обрублена криво, занозы так и вгрызаются. Пахло от этой палки, как от самого Роя, чем же коль не дерьмом. Всю сраную смену в ямах тех провозились, руки в грязи до локтей, ноги едва ли держат. Но стоял, ждал. Старик говорил: «Будешь учиться, даже коль сдохнуть захочется».       Дядька сидит вон неподалёку, курит какую-то мерзость, сапоги от липнущей грязи себе же в штанину трет. Хромал он сегодня ещё сильней, чем обычно. Когда так, значит, день ему в кости дал. Хоть и не брюзжал сегодня, как растревоженый шершень, но Рой всяко видел — измотан старик в конец. — Подойди-ка сюда, говнюк, — бурчит дядька, махнув ручищей.       Рой косится, хотел бы он не идти, но куда уж тут денешься? Подошёл, держит свой ни на что не годный здесь «меч». Эх, удрать бы, поспать бы, или пойти поглядеть — сегодня на рынке танцы. Но выбора тут и нет, Рой будет сквозь силу терпеть, если уж дядька терпит. — Ты чё, думаешь, я всегда дерьмо это в ямах черпал? — начал он в сотый раз, глядя Рою в лицо исподлобья. Голос сиплый, будто камни в горле катал. — Нет, хрен тебе. Я людей резал. На войне был, не на какой-то там мелкой войнушке, где лорд с лордом шаг земельки не поделили.Слышал про четвертую войну Дорна? Там я был. Там вот сотню таких, как ты, кладут, и ещё сотню мясом стервятникам отправляют.       Рой молчал, шевелиться боялся. — А ты, — старик ткнул пальцем в сторону той размашистой ямы, где днём они по уши и колени опять копались в дерьме, — с этим всю жизнь? Хочешь? — Не хочу, — громко выдавил Рой. — Ну и учись. Может, тебя хоть сторожем куда и возьмут. Сторожить нужник, Рой, всяко приятней, чем в нём ковыряться. Запомнил? — Запомнил, — буркнул сильнее сжимая ладони. — Давай, меч покажи, — дядька прищурился ухмыляясь.       Рой нехотя поднял палку. — Тьфу ты, — тут же сплюнул в костёр, — это ж не меч, это сучок, сучонок. Ну ладно. Слушай сюда, меч в руке: меч в руке — хорошее дело.       Старик поднялся, кряхтя, взял палку, что потяжелее, которой мерил вышину и длину новой ямы длиннющую, костурбатую. — Ну, че застыл, давай, бей меня.       Рой шагнул, замахнулся, неуверенно, будто боится. Отступил, опустил палку вниз. — Ты что, баба? Ударь меня! — У тебя и так кости крутят да ноги болят, — бормочет Рой, пятясь. — Да чтоб тебя! Я всю войну проклятую прошёл, а ты боишься задеть меня палкой? Бей уже, я сказал!       Рой махнул, а дядька не шелохнется даже, отбил его меч как щепку. Теперь заныла рука. — Вот ж дерьмо, — глухо ворчит старик. — Бей так, будто жизнь сейчас оборвется. А не как муха бьётся жопой о стену. Снова! Бей так, будто я жратву твою отобрал!       Знакомо. Топор. Жир. И малёк. Лупят его, что есть силы и ненасытно скалятся. Отбирают жратву. Им всё равно, что последняя — этим главное отобрать. Рой влупил что есть силы. Вложил в движение весь замах. Дядька без труда от него увернулся, а после чужая палка звонко щёлкнула по руке чуть ниже локтя, в ту проклятую, мелкую ямку. Рой скривился, выронил в землю и рукоять, и сучковатую «гарду» своего игрушечного меча.       Дядька не улыбался, только глянул на Роя, как кузнец на сырое железо. Руки у Роя уже не на шутку тряслись, хватка почти ослабла, да и рука крутит-ноет, удар вышел ниже локтя.       Старик сплюнул в землю, отошёл на пару шагов, отбросил палку свою ровно в сторону, как отребье. — Слушай, меч — это не палка дерьмо ковырять. Меч — продолжение тебя, твоя рука это значится. Дерево или сталь — неважно, ты должен с ней жить, как с рукой. Понял?       Рой кивнул, но глухо и молча. — Да хрен ты понял, — огрызнулся тот. — Гляди сюда! — Старик поднял свою корявую палку, держал крепко, словно та и вправду была настоящим клинком. — Рука легкая. Пальцы на рукояти плотно, только не как тиски.       Он двигал Роем, как куклой из тряпки, показал, как ставить дрожащие ноги, как разворачиваться и делать короткий уклон. Ночь клубилась, тянулась черными лапами, Роя уж час как клонило в сон. Может в судьбе ему так предписано? В нужниках всю жизнь ковырятся? Нет, Человеком стать хочется, остальное всё подождет. — Вес тела на заднюю ногу! И не стой ты тут, как баран! Меч — движение, понял? Не двигаешься — подох. Ноги быстрые должны быть, как у помойной крысы. Бей не от плеча, а от бедра!       Удар. Удар. Ещё раз удар. Рой едва успевает их отводить, чтобы в голову не прилетело. Тяжко это, на кулаках проще всяко. Бились бы на кулаках… вот он бы тогда показал. У него в этой жизни были только такие битвы.. — Быстро! Ты длинный, но тощий, на силу и не надейся. Режь, как крыса, в бок, и в живот. По ногам бей, а не в грудь. Туда только дурак лезет, — пояснял старик тыкая грубым пальцем. — А когда сдачу крепко дают, не думай уж, уворачивайся! Так шкура целее будет.       Рой вспотел, руки уже дрожали от усталости, и от тяжести деревяки, но старик его не жалел. — Чего встал? Трусость покажешь, сдохнешь. Вставай!       Дядька делает круг вокруг Роя, прихрамывая, ковыляя, но всё равно, будто дикий кот, а Рой крутится, как овца на забое, лишь бы не потерять свиду палку, что вот-вот прилетит, лучше в тело, только б не в голову. — Гляди на противника! Всегда! В глаза ему гляди, и не отворачивайся. Взгляд покажет, куда он ударить хочет. Один раз ошибёшься — и всё. Дерьмо легче нюхать, чем костями в земле лежать.       Рой кивнул, стиснув зубы. На улице так не делают, на улице взгляд твой мечется по бокам, как ужаленный, пока не приметит слабинку, куда надежнее колотить. А после бросаешься, как дурной, и дальше глазами рыщешь по сторонам, чтобы не явилась подмога, не подоспела стража. — Последнее слушай, — тише добавив дядька ухватившись за плечи Роя. — Никогда не бей ради шума. Бей ради смерти. Если удар, так последний. А коль не хочешь убить, так меч в руки тогда не бери. Ну, давай теперь, бей! Только на этот раз как мужик, а не как пьяный петух на свадьбе!       Рой ударил. Ещё. Ещё и ещё, пока голова не мутнела, а тело не стало продолжением рукояти. — Хорош, сученок, — уже хрипит дядька трепая его напрочь лысую голову. — Нехеровые есть задатки, а всё остальное — подправим.