Complete me?

***

      Сону надеялся провести свои выходные незабываемо. В буквальном смысле. Нажраться в одном из любимых баров, возможно, снова расколотить каблуками парочку шотов, взобравшись на барную стойку во время жаркого танца. Уехать с тем, кто теснее всех прижмёт посреди душной толпы и самого пошлого трека, который только включат пьяной ночью. Возможно, но не точно, даже остаться ночевать в чьей-то квартире, если она будет хоть немного не походить на берлогу, в которой он порой ночевал после заданий (и не только). Но жизнь посмеялась Сону в лицо. А после пахнула в него же стойким запахом чужого перегара, свежей крови и крепких сигарет.       — Какого хрена…ты забыл здесь? — морщится он, ловя на свою тонкую домашнюю футболку новые капли крови и кривой смешок в открытую шею.       — Твоя квартира была ближе, — хрипит Джей, позволяя затащить себя вглубь квартиры и цепляясь за широкие острые плечи.       — Ближе, чем кладбище? — язвит привычно Сону, но с нескрываемым раздражением в голосе. Он хлопает дверью, придерживая Джея коленом, а затем, взвалив тушу на себя, тащит проклятого (ударение можно ставить и там и там) напарника в зал. Где, освещая мягко тёмное пространство, работал негромко телевизор, на журнальном столике стояла початая бутылка малинового крафтового пива и миска арахиса в кокосовой глазури. Да, Сону не смог устроить себе вечер в баре, но кто сказал, что он не мог просто напиться и расслабиться дома под очередной повтор какого-то там сезона «Лютера»? Сказала чертовка жизнь и шипящий от боли Джей, которого бесцеремонно сгружают на край дивана, что был прикрыт пледом. Умно. Серая обивка дорогого дивана не пережила бы на себе пятен крови и чего-либо ещё. В третий раз, потому что два первых были безбожно испорчены предыдущими ночёвками Джея…       — За такси завтра отдашь, — бросает Сону, выключая звук на телевизоре и набирая номер первой попавшейся службы.       — А как же… — Джей откашливается, кое-как садясь и опираясь локтями о колени. — Как же обработать раны?       — Где заработал — там и обрабатывай, — бурчит Сону, кусая нижнюю губу и нервно перебирая пальцами низкий хвост из рыжих локонов. Он уходит в сторону от тянущихся к его бёдрам трясущихся рук, хмурится, когда на том конце провода женский монотонный голос спрашивает адрес.       — Окей, — только и тянет хрипато Джей, кривя разбитые губы в ухмылке и свешивая голову. Марая бедный светлый паркет багровыми каплями. Сону почти вслух матерится, сбрасывая звонок и швыряя телефон на диван.       — Почему ты такой проблемный?       — О, я что, в доме матушки? — насмешливо щетинится Джей, не поднимая взгляда, пока Сону нервно дёргает дверцы шкафа, достаёт аптечку и включает верхний свет на второй уровень из пяти, чтобы было хоть немного видно — где на чужом лице повреждения. И, ох как хотелось добавить новых. Но он держится. Уходит, оставляя колкость без ответа, в ванную, берёт одно из полотенец валяющихся в корзине для стирки (чёрта с два он даст Джею новые и чистые, не заслужил), мочит в тёплой воде и берёт небольшой таз, вытряхивая из него несколько пар носков. Он почти бросает и таз к ногам Джея, но вовремя вспоминает про воду в нём. Крови на паркете достаточно, и воды там быть не должно уж точно. Сону не переживёт ремонт после двойной перетяжки дивана.       — Обработаю и свалишь, — ворчит он, поддёргивая домашние спортивки, чтобы усесться на колени перед напарником.       — Сколько чести, — мычит Джей, морщась оттого, как резко Сону поднимает его лицо, упираясь двумя пальцами под подбородком. Он почти уверен, что острые ногти впиваются в испачканную кровью кожу намеренно.       — Да уж и правда многовато для того, с кем я просто трахаюсь время от времени, — вздыхает Сону, оглядывая гематомы на симпатичном лице. У Джея мог бы быть сломан нос, но, либо тот его вправил сразу после стычки, либо просто хорошенько приложились, потому как под чернотой его глаз расплывалась ещё одна. Как вторая галактика. На щеке не то порез, не то просто кривой след из подзапёкшейся крови. Губы, если не сказать в месиво, то неплохо так уделаны, словно подставлял он под чужие кулаки (или стенку) только их. Такие не поцелуешь. Ну, не в трезвом уме точно. Сону вздыхает ещё раз. На этот раз глубже, медленнее и выдыхая уже с чуть меньшим раздражением. Да, он всё ещё взбешён, что его вечер был просто испорчен в первый раз, а теперь ещё и избитое нечто нагрянуло, как гром среди ясного (ночного) неба, но…это нечто кто-то уделал так, как Сону ещё не видел. Не избитых людей, нет, этого Сону на три жизни вперёд насмотрелся и собственными руками наделал…но избитого так Джея. Это вот он видел впервые. Даже на тренировках или во время их собственных стычек стольких ран на напарнике не было. Потому, что Джей — хоть по долгу службы это и не требуется — умеет драться не хуже самого Сону. И в обиду себя не даст, даже, если не трезв. Даже, если немного глубоко пьян. Он тогда просто достаёт нож или оружие и решает вопросы не мирно совсем. Но…       — И зачем? — спрашивает Сону. Глаза его — дождевая асфальтная гладь. Открытые, тёмно-серые, недостаточно, чтобы быть осуждающей тьмой, но и не настолько светлые, чтобы быть беспокойным грозовым небом. Не безразличные, к слову, тоже. Это заставляет Джея смотреть в них чуточку дольше. Чуточку дольше, чем нужно, чем они оба привыкли. Сону же сбрасывает всё на опьянение и сильные удары по голове.       — Зачем что? — решает подыграть Джей, не отрывая взгляда от закатывающихся ртутных глаз. То, как это делает Сону…зацепило ли его именно это? Или тысяча других привычек рыжего, о которых он стал думать слишком часто и слишком много?       — Дал себя кому-то отмудохать, — чеканит очевидное Сону, поддаваясь. — Зачем? Джей тянет разбитые губы в ухмылке. Глупый человек не стал бы наёмником, как Сону. В глупого человека не вляпался бы Джей. Даже, если он в собственной голове это продолжает отрицать, ноги приведшие его сюда, болящее от побоев тело и немного ноющее при виде домашнего Сону сердце — давно признали истину.       — Напился, — передёргивает плечами Джей, но тут же морщится. Болью отдаётся что-то в спине. Он лишь надеется на след от мысов ботинок, а не какое-то внезапное ножевое.       — Ты-то? — фырчит неверяще Сону. Фырчит. Джей глупо, по-щенячьи, клонит голову в сторону. Цепляет взглядом лежащий на плече лишь одним кончиком рыжий хвост, недовольный прищур тёмно-серых глаз, длинный прямой нос и бледную кожу руки, всё ещё протянутой к его лицу.       — Кто-нибудь раньше говорил тебе, — бормочет он, облизывая по пути окровавленные губы, — что ты безумно похож на лисёнка, Сону?       — О, Дьявол… — снова закатывает глаза Сону, без предупреждения вляпывая мокрым полотенцем по щеке Джея и выбивая из того скулёж. — Завали.       — Жестоко, — выдыхает напарник, жмурясь от действительной боли. Он не очень хорошо помнит, куда наносилась черед ударов, когда его повалили трое, но, кажется, вот правой стороне, где к щеке прижималось уже остывшее порядком мокрое полотенце, досталось сильнее. Сону с ним не церемонится. То ли фраза так задела, то ли в целом ситуация, но он без лишней нежности и осторожности, придерживая избитое лицо лишь пальцами за подбородок, промакивает сначала полотенцем заляпанную кожу, а после и стирает остатки крови. Молча, сопит лишь сосредоточенно и хмурится, когда оказывается, что след на щеке и впрямь неглубокий порез. Джей лишь мельком оглядывает гостиную и признаки предполагаемого уютного одинокого вечера. Что ж, может, это знак, раз они в эту ночь вместе и врозь решили напиться…       — Чего косишься? — одёргивает его Сону, замечая взгляд на открытой бутылке. — Мало было?       — Интересно, какой у тебя повод, — поводит плечом Джей.       — Пятничный вечер мой повод. Какой тебе ещё нужен? Я же не «Секс в большом городе» тут смотрю.       — И то верно. Джей усмехается, замечая кадры знакомого сериала. Под такое-то сопли не распустишь, Сону прав. И не то, чтобы Джей был такого о напарнике мнения, вовсе нет. Сону вообще сложно было назвать…не слабым, конечно, но тонким. Он не плакал от ран (возможно пару раз, когда совсем было невмоготу), никогда никого не жалел, был строг и холоден. Даже в постели, несмотря на нижнюю позицию, он скорее брал то, что Джей ему давал и даже больше, нежели просто принимал, распластавшись разнеженной куклой. Но всё же, порой, даже в поцелуях его, отчаянных и жадных, прослеживались нежность и чувственность, которые Сону, как Джею кажется, прятал глубоко внутри. Очень глубоко. Или не показывал конкретно ему. Поэтому, из них двоих, распускающим сопли внезапно оказался Джей. Заперевшийся в уже который под ночь бар, налакавшийся до снующих туда-сюда мушек, позволивший каким-то охламонам избить себя, потому что намеренно распалил их перед этим. Просто потому что…       — Я устал, — бурчит он, после того, как вата с перекисью дочиста протирает порез на щеке, а глаза Сону на секунду светлеют, озаряясь непониманием. И чуточку интересом.       — От чего?       — От жизни. Сону сначала останавливается, вглядываясь в мутную черноту чужих глаз под изляпанной и скользкой от грязи и крови некогда светлой чёлкой, но после хмурится лишь сильнее, врезаясь ногтями в челюсть и поворачивая нарочито сильно голову Джея, чтобы протереть новой ватой уголок разбитых губ.       — От жизни, — ворчит он, — ну, знаешь, живи я в той однокомнатной халупе, как ты, я бы тоже устал от жизни. Порой, во время секса, я даже начинаю думать, что у меня развивается клаустрофобия…       — Что же случается потом? — обрывает беспрестанное ворчание Джей, усмехаясь. И тут же мыча от резкой боли. Усмешку его буквально стирают, проводя смоченным щедро в перекиси ватным диском прямо по губам. От уголка к уголку, по всем открытым ранам. Заслужено.       — А потом я уезжаю к себе домой.       — Последних два раза ты оставался, — удаётся пробормотать Джею через беспощадные манипуляции Сону, вошедшего во вкус и уже явно не стиравшего кровь, а просто делающего больно.       — Последних два раза мне было тупо лень вставать, — припечатывает Сону, беря пачку пластырей.       — Пусть так.       — Так от чего ты устал-то? Платят мало?       — От жизни вне работы, — уточняет Джей. Сону лепит на порез на щеке два тонких бежевых пластыря, немного стягивая кожу, а после ещё разок для верности проходится новой ватой по чужим губам. Крови там почти не было, но болезненно сморщенное лицо хоть сколько-то радовало его на фоне испорченного вечера.       — И что не так с твоей жизнью вне работы? — он оглядывает напарника ещё раз, отмечая, что лицо выглядит заметно лучше, несмотря на гематомы цветущие под глазами (и, чёрт, что же будет утром…). Но взгляд его спускается ниже, к шее, на которую затекло немного крови, на следы грязи на плечах и дальше по кожаной куртке. И чтож, раз вечер испорчен… — Раздевайся.       — Она налаживается? — немного приподнимает бровь Джей удивлённо. Сону ставит в голове пометку налепить пластырь и туда.       — Чего?       — Ну…ты просишь меня раздеться и…       — Нет, ну, если хочешь, чтобы на утро твоё тело всё-таки стало отбивной — пожалуйста, — хмыкает Сону, поднимаясь с колен. Но останавливаясь, так как руки Джея всё же цепляются за его бёдра, отсвечивая немного содранными костяшками. О, так он всё-таки пытался дать сдачи? Или неловко падал…       — Всё-таки можешь быть иногда заботливым и не безразличным?       — По-моему, кончать под тобой — уже не такое уж безразличие, — вздёргивает бровь Сону, протягивая руку к лицу Джея и…тыча острым ногтем аккурат возле пореза на щеке. Не сильно больно, но ощутимо неприятно.       — Секс и забота — разное, ты ведь знаешь, — кривится Джей, не отпуская бёдра Сону из своих рук.       — Идут рука об руку, если дело касается нас. Ты ведь знаешь. Джей согласно мычит, дёргая уголком губ. Оба знают. И то, что, каким бы жёстким и грубым не был их секс, кончается всё равно всё нежными поцелуями и подобием зализывания «ран». Каким бы кусачим Сону не был, он всё равно не забудет «загладить» метки. Жаль, дальше постели это не выходило, и, если Сону тыкал словами, как раскалённым железом, он не дул на свежие раны после, остужая. Он порой даже задевал повторно, если думал, что недостаточно. Жаль, конечно же, для Джея, которому за пределами их квартир и машин не хватало вот такого Сону. Жалящего, но залечивающего сразу же. Он вздыхает, отпуская и стягивая осторожно с плеч кожанку под пристальным взглядом ртутных глаз.       — Ты придурок, — снова шикает Сону, разглядывая появляющиеся синяки на сбитых мышцах рук Джея, выше к рукаву чёрной футболки. Наверняка на плечах, грудной клетке и спине. Рёбрах… — Это тоже, — тычет он пальцем в оставшийся верх.       — Включи что-нибудь? Стриптиз вроде в тишине не танцуют.       — Ты сидишь здесь мешком с костями, о каких танцах речь?       — Но привлекательным мешком?       — Для дамочки с косой — безусловно. Джей цокает языком с этой перепалки, вновь сдаваясь и проигрывая. Он, возможно, однажды смог бы уделать Сону словами, но…опрокидывать его на смятые простыни, впечатывать в стенку или раскладывать на кухонном столе, казалось, куда лучшим выигрышем, нежели глупые словесные перепалки. Каждый выигрывал по-своему. Но…в чувствах проигрывал всегда только Джей. Конечно же, соглашаясь с этим только где-то в глубине души. Но, может, уже и нет…       — Может в больницу? — невпечатлённо тянет Сону, снова смачивая в остывшей воде полотенце, раскрашивая жидкость в розовый.       — Всё так плохо? — пытается оглядеть себя Джей, когда футболка летит на пол, к кожанке.       — Возиться с тобой просто не хочется. Но всё же возится. В пару лёгких движений смывая немного крови с жилистой шеи и ключиц, отбрасывает полотенце в таз за ненадобностью, роется в аптечке в поисках мази от ушибов, холодит прикосновением плечи, выдавливая прозрачную жидкость и втирая её также не нежно, как и всё, что делал до этого. Но ловит себя на мысли о том, что перед тяжёлым и самым большим синяком на рёбрах, прямо под сердцем, всё же немного притормаживает. И обводит контуры поледеневшими кончиками пальцев прежде, чем втереть мазь в самую сердцевину, слыша сдавленный рык. Почему-то эта чужая боль удовольствия не приносит. Это путает некогда прямые мысли Сону, примешивая к ним те, что он старательно прячет так далеко в своём сознании, как может.       — Ты ведь спишь с кем-то кроме меня? — врезается в рыжую макушку внезапный вопрос. Слишком внезапный для положения Сону, сидящего на коленях меж разведённых ног Джея, растирающего мазь по цветущему лиловым синяку на оголённых рёбрах, держащегося бездумно пальцами за крепкое бедро в грубой светло-синей джинсе. Он лишь чудом удерживает себя от того, чтобы не вонзить острые ногти в пострадавшую кожу от раздражения.       — Как и ты, — сдержано выдыхает, выдавливая на пальцы ещё немного мази. Хотя так хотелось в болтающий какую-то хрень рот.       — С чего ты взял? — хмыкает Джей.       — Ну, ещё скажи, что хранишь мне верность.       — Жаль, не ты.       — А что, выцепил одного из моих любовничков и огрёб по первое число? — вскидывает голову Сону, недовольно щуря серые глаза. Не ожидая столь беспристрастного выражения лица, но такой горящей неприкрыто печали в черноте радужки. Джей никогда не печалился от его слов, какими бы те болезненными не были.       — А у тебя есть даже кто-то постоянный? — вместо всего прилетает в ответ из разбитых губ.       — Почему это вообще тебя ебёт? — устало вздыхает Сону, собираясь уже опустить голову, чтобы продолжить обрабатывать многочисленные синяки на песочной коже. Но тёплые пальцы ловят его подбородок точно также, как он сам несколькими минутами ранее, заставляя вновь посмотреть на себя. Джей смотрит непривычно глубоко, дальше, чем Сону когда-либо позволял. Не останавливаясь на ртутной радужке и забираясь куда-то под самое битое стекло под толстым защитным слоем тумана.       — Потому, что я ебу тебя, — просто отвечает Джей.       — Я не пренебрегаю защитой, — лишь щурится сильнее Сону, стоит лишь пальцам скользнуть с его подбородка дальше по челюсти, укладываясь шершавой ладонью и оглаживая теперь большим пальцем щёку. Стоило действительно вызвать такси и выпроводить нахала в тёмную ночь, чтобы сам зализывал себе раны…       — Жаль ей пренебрёг однажды я. Глаза Сону распахиваются мгновенно в ужасе, но Джей обхватывает его лицо второй рукой, не давая увернуться.       — Не существует презервативов для сердца, а? — усмехается он.       — Придурок, — огрызается Сону, всё же дёргаясь под его руками и, как желал до этого, впивается ногтями в побитые бока, заставляя болезненно промычать. Но не отпустить. — Чего несёшь? Джей жмурится немного, но улыбается вдруг, притягивая Сону к себе ближе.       — Я устал, лисёнок… Сону шипит, сталкиваясь носами и желая вгрызться зубами посильнее в болтающие какую-то отъявленную чушь разбитые губы. Но ощущает с толикой затаившегося страха тепло, врезающееся в сердце его собственное от тупого прозвища. От того, как это произносит Джей. Как держит его сейчас.       — …так устал делить тебя с кем-то.       — Тебе остатки мозга отбили, не иначе, — на автомате отбивается Сону от летящих в него чувств.       — Мгм, — согласно тянет Джей, закрывая глаза и поддевая его нос своим. — И я позволил. Потому, что думать о тебе становилось так чертовски больно…       — Отпусти, я вызову тебе такси.       — Как долго мы спим?       — Джей…       — Сону. И, возможно, сильнее чувств чужих, Сону боится своих собственных, что не дают покоя, стоит лишь ему расслабиться и потерять контроль. Находясь в чьих-то незнакомых руках и представляя неосознанно уже хорошо ему известные. Целуя кого-то во тьме клубного туалета и видя под закрытыми веками лишь лукавую ухмылку и блеск чёрных глаз. Прогибаясь и прижимаясь спиной к крепкой груди, думая лишь об одной единственной, сердце в которой ускоряется от его голоса. И запинается от прикосновений. Он выучил это, сам не знает зачем. Но, разбуди его посреди ночи, и расскажет устройство парочки любимых пистолетов и то, сколько ударов в минуту делает сердце Джея, когда он спокойно спит и, когда его по утру, наполняя остатками сигаретного дыма, целует Сону. И, как сбивается сердце его, когда горячие ладони ложатся на плечи, укрывая от прохладного утра пледом или джинсовкой…       — Три месяца, — выдыхает он, опуская глаза на израненные губы.       — И долго ещё ты будешь стирать чужими отпечатками мои? Джей всегда был излишне драматичным, в отличие от Сону. Излишне театральным даже на заданиях. И особенно в постели, когда Сону просто не терпелось сбросить стресс, а его втягивали в очередное представление на полночи. И не сказать, чтобы он каждый раз был так сильно против… Но слова эти книжно-киношные были слишком уж правдивыми, очевидными. Стоило только Джею пометить его, словно чистый холст, Сону сбегал в очередной бар, «смазывая» прикосновения другими. Вместо тонального крема или мази от синяков перекрывая укусы новыми. Даже сейчас, он знает, в широком вороте белой футболки, Джей может заметить двойной след от зубов на его ключицах. И знать, что где-то по фарфоровой коже тела есть ещё с десяток подобных. Вопрос только в том: какие из них навсегда остались под кожей? Сону чертыхается неразборчиво, подаваясь вперёд и вгрызаясь всё же в начавшие заново кровоточить губы. Стирая острыми зубами наглую и довольную ухмылку. Слизывая победный вдох и забирая его себе, в который раз отказываясь признавать собственное поражение. Забирается на бёдра, не церемонясь, хватаясь за шею и оставляя подушечками холодных пальцев новые синяки. Те, что получать Джею куда приятнее нежели те, которыми пестрило сейчас полуобнажённое тело. Под которые он подставляется всем собой сам, стягивая с Сону футболку и отклоняя немного голову, позволяя кусачим поцелуям спуститься по шее вниз. В противовес болезненным ласкам совсем нежно и медленно оглаживая ладонями острые лопатки на бледной спине. Обводя кончиками пальцев каждый шрам от шальных пуль, бритвенно-острых лезвий, его собственных зубов. Как только Сону возвращается покрасневшими губами к его, Джей ловит его в ловушку вновь, вплетаясь пальцами в растрёпанный рыжий хвост и сцепляя их на затылке. Перехватывая каждый сбитый вдох и утопая в темноте глаз, затянутых недовольством и привычным желанием. Где-то там спрятанными за мрачной завесой чувствами.       — Я хочу тебя себе, Лисёнок, — негромко произносит Джей, вздрагивая от двинувшихся бёдер и невольно прикрывая глаза.       — А ещё чего? — почти рычит Сону, хватаясь за его запястья. Но не увиливая от крепкой хватки, как этого ожидает Джей, а лишь утягивая руки ниже, к своей груди. Дрожаще выдыхая от ощущений огненных пальцев на своих ключицах, ладоней, накрывающих грудные мышцы. И бьющегося в самой глубине, закрытого наглухо, сердца. Джей усмехается мягко, беззлобно. Потому, что Сону не говорит привычное и обрубающее всё «нет». Потому, что Сону не бьёт его ни словом, ни чем-либо ещё. Потому, что Сону вновь двигает бёдрами на его и прижимает ладони к своей груди сильнее, будто бездумно позволяя узнать о том, о чём сказать не в силах.       — Хочу знать, чего хочешь ты. Сону даже открывает подёрнутые пеленой глаза. Он хотел всего-то провести выходные в баре и забыться в очередных руках и скомканных простынях неизвестной постели. Хотел напиться и отдаться первому попавшемуся красавчику, заплатившему за выпивку, потому что он тоже устал. Хотел просто провести полночи за повтором известного наизусть уже сериала и сладким алкогольным безобразием, от которого на утро во рту привкус не просто дерьма, а гниющих частей тела. Сону просто хотел в очередной раз забыть о своих внезапных чувствах к идиоту-напарнику, который всё глубже влезал в подкорку. И, боже, какой сюр с этой глубиной…буквально. Во всех смыслах. Сону отвечает не сразу. Затыкая Джея ещё одним резким поцелуем, стягивая лишь для удобства немного светлые джинсы вместе с бельём, оставляя болтаться на щиколотке спортивные штаны свои. Не отвлекаясь походом до спальни и используя прозрачную мазь, в надежде, что может быть эта боль отрезвит его и напомнит о том, что это всего лишь секс. Что чувства, разгорающиеся внутри, такие же и со всеми другими, кто имеет доступ к его телу… Рушась где-то на середине и опадая в подставленные руки. Сдаваясь в своей голове и признавая открытое поражение в чужой, когда вместо очередного ожидаемого укуса — целует. Отдавая накопленную нежность не под конец, как оба привыкли, а многим раньше. Растекаясь по песочной коже всем собой, зацеловывая свои и чужие синяки, оглаживая повреждённые участки так ласково, что почти равносильно ударам больно. Джей вминает пальцы в сбитые бёдра, оставляя вновь свои следы. Надеясь, что не придётся через какое-то время больше наблюдать поверх них ещё одни. Надеясь, что не ошибся, расшифровывая поцелуи и касания Сону.       — Я хочу тебя себе тоже, — сбивчиво шепчет тот, пропадая в разбитых губах, из которых уже даже кровь всю что можно выпил, залечив получше, чем какая-то жгучая перекись.       — Я давно твой, — кусает его за подбородок Джей, лишь крепче прижимая дрожащее тело к себе. — Если ты этого ещё не понял. Не то, чтобы Сону об этом действительно думал. Слишком занятой удушением чувств своих, чтобы думать о чьих-то ещё. Он отстраняется, не прекращая движений, и смазано смотрит в глаза Джея. В знакомую тьму, поглотившую его ещё тогда, на столе в крохотной кухне, утягивающую его каждый раз, когда они сбивали собой углы их квартир (убежища, если брать в расчёт однокомнатное нечто его напарника). В такую манящую и…родную сейчас. Ладони Сону ложатся на избитое лицо, ласково очерчивая большими пальцами синяки под этой самой тьмой. Он склоняется, чтобы поцеловать так нежно, что самому страшно, и топит свой протяжный стон в этом поцелуе. Первом и пока что единственном таком чувственном и трепетном между ними. А под закрытыми веками, вместе с фейерверком из выплеснувшихся чувств и эмоций, только одно за другим воспоминание. Осторожные касания к голой коже его бедра и аккуратные швы после, подставленное на одном из заданий плечо, которое зашивал уже после он, словно бы в ответ. Ласковое до скрипа зубов копошение пальцев в его рыжих локонах, по которым закат отплясывал калёной медью. Неприятно горький по утру кофе, смешанный с сигаретным дымом, но слишком переслащённый поцелуй в его покрасневшую отчего-то скулу. Ненавистные Джею, но любимые им самим сигареты, целым блоком валяющиеся на чужом разваливающемся балконе. Лисёнок.       — Назови меня так… — едва выдыхает Сону, прижимаясь к груди Джея и утыкаясь носом в порез на щеке. — …ещё раз.       — Чтобы ты обглодал мне лицо? — фырчит насмешливо Джей, проводя ещё немного дрожащими ладонями от поясницы ниже и обратно, сжимая несильно влажную бледную кожу.       — Пошёл ты… Негодуя от испорченного момента, но всё же лениво от выжатых сил, Сону пытается отстраниться, но Джей посмеивается тихо, ловя недовольное личико за подбородок и повторяя форму нижней припухшей губы большим пальцем.       — Эй, Лисёнок? — зовёт он чуть слышно, обращая на себя взгляд тёмно-серых глаз из-под завесы рыжих влажных локонов.       — Что? — нехотя отзывается Сону.       — Я люблю тебя. И это пугает, но…