Иллюзии

Белые волосы. Харт накручивал мягкую прядь на палец, вслушиваясь в голос Маркуса. — С тех пор, как ты ушёл, Существа Полуночи разгулялись сильнее. Пар осталось мало, Мечей больше, чем Щитов. Но ты ведь помнишь… — он замолчал, то ли был не уверен, то ли не мог найти сил, чтобы высказаться. Харт улыбнулся ободряюще: — Ты принадлежишь только мне, да? — память походила на озеро, в котором кто-то взбаламутил ил на дне. Иногда Харт видел внутри себя что-то, а порой оставалась лишь неприятная грязь. Но кое-что не нужно было помнить. Он просто знал. — Да, — Маркус сел. Сейчас его кожа снова мягко мерцала, не теряя при этом обнажённой доступности. Харт протянул руку, коснулся кончиками пальцев груди, повёл вниз. Маркус закусил губу, дыхание его сбилось. — Ты… Я… — но слова больше не были ему подвластны. Рывком Харт притянул его к себе и поцеловал в губы. — Рассказывай дальше, — шепнул он на ухо и с улыбкой выслушал раздосадованный возглас. Маркус вздохнул и, устроившись удобнее, продолжил: — Я знал, что ты не умер. Точнее, что ты умер — и воскрес где-то ещё. Чувствовал связь и отказывался принимать другой Меч. Я искал тебя среди Веера Миров и нашёл наконец с помощью музыки, нашей музыки. Сейчас если ты откажешься от меня… — То ты умрёшь, — кивнул Харт, теперь серьёзный. Память вернулась к нему несколько часов назад, вытеснила боль из тела, сменив её на ощущение спокойного могущества. Но с ней, конечно, ещё нужно было совладать. Магия напитывала тело, но Харт вспомнил и то, как это обманчиво, как коварно. Он был Мечом, но не просто Мечом, а Мечом из боевой пары. И если он сейчас откажется от Маркуса, за край темноты уйдут они оба. Маркус, возможно, не понимал этого до конца. *** — Так позволь мне напомнить! — Маркус опустился на колени перед ним, положив ладони ему на бедра. — Позволь. Поцелуй. Харт сам не понимал, что делает. Его пальцы скользнули по коже Маркуса, и мешающая в груди боль исчезла. Он не сдержал порыва, повалил его на пол, впился в шею, жадно целуя и слушая стоны. Он возбуждался всё сильнее, пока наконец не ворвался одним рывком, заставив Марка вскрикнуть и выгнуться. Должна была возникнуть иная боль, но им, как он понял, существам в первую очередь из магии, а потом только из плоти, эти условности были не нужны. Потому он двигался быстро и яростно, не сдерживая себя ни в чём, будто всю жизнь только этого и желал. Осталась только одна жажда, только она, и Маркус был способен утолить её — он отдавался, отвечал, вскрикивал. В этом оставалось столь мало от секса и оказалось так много от магии. Лишь немногим позже, когда первая жажда была утолена, Харт осознал, как приятно касаться чужой кожи губами, видеть, как чужие бёдра покрываются мурашками. Как хочется слышать стоны наслаждения, как удобно и знакомо укладывается в ладонь чужой член. Он знал тело Маркуса так хорошо, он знал, как ласкать его правильно, чтобы стоны превращались в музыку. И в лабиринте страсти они провели достаточно времени, чтобы в момент достижения высшего пика на Харта обрушились воспоминания. Сначала — обо всех тех моментах, когда он был столь же несдержанным, потом обо всём остальном. Обо всём. *** — Не могу и не хочу жить без тебя, — прошептал Маркус, прерывая цепь образов, всё ещё будоражащих воображение Харта. — Знаю, любимый, — Харт едва заметно улыбнулся. — Но некому заставить тебя жить без меня, я здесь, с тобой. Он поднялся, прошёлся по комнате, привыкая к ощущениям — знакомым и новым. Стремительный рывок, и вот уже тело его оделось в броню, а в руках засверкал меч. Харт сделал несколько выпадов, примеряясь к оружию, о котором забыл. Примеряясь к самому себе, поскольку сам был этим оружием. Маркус покачал головой, тоже поднимаясь. — Так не пойдёт. — Почему? — Харт тряхнул волосами, и они сами собой уложились в хитрую косу. — Слишком медленно, — Маркус в мгновение ока оказался напротив него. — Танцуй со мной, догони меня. —Сейчас я тебя поймаю! Меч растворился в воздухе, и Харт кинулся вдогонку за Марком, но запыхался и вынужден был остановиться у стены. Маркус опять оказался близко, коснулся пальцами щеки и поцеловал. — Видишь, ты потерял много времени, а вместе с тем — и опыт. — Что же мне делать теперь? — Лабиринт, — Маркус отвёл взгляд. — Там мы сумеем восстановить утраченное. Харт помнил о Лабиринте. Они провели там много часов прежде. И он не удивился тому, что Маркус избегал теперь смотреть ему в глаза. Едва спасшись от боли, он снова должен был упасть в боль. Но теперь Харт этого и желал. *** Всё вокруг казалось сотканным из света и сияния, многочисленные оттенки, переливы и цвета, тона, полутона, блики, тени — безумие красок, очень знакомое, но чуждое и вычурное. В Лабиринте никогда нельзя было стать полностью своим. Маркус и Харт стояли спиной к спине, ожидая, пока сияние вокруг них мягко угаснет. Лабиринт принимал их, открывая пути, и Харт почти наяву видел, как его тропы впечатываются к нему в ладони. Наконец он произнёс: — Нам сюда. Маркус беспрекословно повиновался. В их паре внутри Лабиринта старшим всегда был Харт. Капля чуждости проникла в его кровь, оставив Маркуса чистым. Избранный коридор ощутимо забирал влево и с каждым шагом становился мрачнее, пока совсем не потемнел, последние отголоски сияния пропали. Откуда-то тянуло сыростью, а стены покрывал ковёр плесени, беловатой и имеющей резкий запах. Она чуть мерцала, позволяя видеть не далее полуметра. Харт шёл уверенно, он мог бы пройти здесь и вовсе закрыв глаза, а Маркус привычно двигался след в след, не оступаясь и не утрачивая контроля. Резкий поворот коридора привёл их к двери. Харт без колебаний распахнул её. Лестница, прятавшаяся в тёмном провале, вела вниз. Теперь Маркус предостерегающе замер, чтобы вслушаться в тишину. Только после того оттеснил Харта и шагнул вперёд, начал спускаться медленно, выбирая, куда поставить ногу. Темнота сгущалась, а кожа и волосы Маркуса будто набирались сияния, освещая всё вокруг. Харт опустил ладони ему на плечи, не отставая ни на полшага. Они шли бесшумно и настороженно, но без опаски. Лабиринт любил сюрпризы, но они не ждали от него враждебности, как вдруг холодный ветер, которому неоткуда было бы взяться в колодце лестницы, ударил Харта по щеке, оставив длинный порез. — Она здесь, — Маркус напряжённо замер, закрывая Харта собой. — Аннари! — Харт рванулся вперёд. Он знал, что Маркус не успеет удержать его, потому что нарушил правила поведения в паре Меча и Щита. Но этот ветер! Он знал его и не собирался терпеть. Аннари стояла тогда среди разрушенных стен. Харт вспомнил и не собирался ни забывать, ни прощать. Она вмешалась в их жизнь, пошла против них. Вот та самая боль, что подстерегала их здесь. Вниз, вниз, по тёмной лестнице! Ветер вился вокруг, озлобленно толкал в спину. Маркус отстал, но Харт, захваченный погоней, не собирался подождать его. Возможно, ветер и не позволил бы ему остановиться. Харт вылетел на скальный уступ и резко замер. — Ну теперь-то я убью тебя! — в голосе Аннари было слишком много льда. Она стояла на краю, удерживая двумя руками длинный меч. Чёрные волосы развевались, выпущенные из плена серебряного шнура. Здесь было царство ветра. Харт не собирался говорить с ней, сконцентрировавшись на том, чтобы исподволь вплести в её магию собственную музыку. Песня ветра уже звучала у него в сердце, и воздушные струи становились всё послушнее. — Ты! — она чуть изменилась в лице. — Неужели вспомнил? Харт кивнул, улыбнувшись, не прерывая плетения кружев, для которых ему не нужно было ни единого звука. Только собственное тело и шаги. В холодных глазах Аннари читалась неприкрытая ненависть. Спасая мир от Существ Полуночи, не становились ли они сами похожими на них? Непрошенная мысль. Может, пока они с Маркусом были помешаны на своей любви, Аннари погружалась в ярость, чтобы обезуметь, как все те демоны, с которыми они были вынуждены сражаться? Харт склонил голову, обдумывая и выбирая, куда ударить воздушным потоком и как обмануть Аннари, заставив открыться. Краем глаза он заметил, а может, просто почувствовал Маркуса, застывшего у выхода. Сейчас тот погрузился в расчёты, оставшись беспристрастным и холодным. Аннари прыгнула, переворачиваясь в пружинящем воздухе и в полёте меняя неудобный двуручник на плеть. Харт едва успел отшатнуться, повернуться к ней лицом и снова отпрыгнуть. Сорвавшись в танец, Аннари стала стремительной и опасной. Обратилась самой смертью. Харт отклонялся снова и снова, чувствуя, как всё больше попадает в ритм танца, подчиняется ему. Распознав этот ход, он намеренно замер, чтобы не становиться ведомым. Плеть ударила по щеке самым кончиком, рану засаднило. Холодный ветер впился жадными губами. Где-то позади вскрикнул Маркус. Он был Щитом, и невозможность закрыть собой ранила его больше, чем что-то ещё. Аннари прыгнула и кувыркнулась в воздухе, но теперь и сама была вынуждена остановиться, потому что танец разрушился, а ветер, пивший кровь Харта, услышал его внутренний призыв и признал, приняв дар. — Колдуешь на крови! — Аннари зашипела от бешенства. — Колдуешь на крови! Харт перевёл дух. Ветер слушал его музыку, а этот мир… Лабиринт принимал его. Маркус возник рядом, остановился, чуть касаясь плечом плеча. Аннари раскинула руки в стороны, запрокинула лицо, волосы её опадали до тёмных камней, струились змеями, и ветер чуть шевелил их, позволяя верить, что они живут собственной жизнью. Кожа Аннари мерцала перламутром. Харт приказал ветру лечь, как верному псу, Маркус настороженно преградил ему путь ладонью. — Нельзя! — что он чуял? — Это не мой мир, — отозвался Харт и отодвинул его. — Лабиринт искажён. В пальцах блеснуло лезвие ножа. Харт шёл к Аннари, полностью отдавшейся магии, и за ним вставал ветер. Харт наступил на чёрные пряди волос, тем самым нарушая и плетение магии. Аннари дёрнулась, вскинула голову, но Харт уже стоял рядом, а лезвие ножа прижалось к бледной шее. — Нет! — выкрикнул Маркус, но остался на месте. Он не мог помешать. Не имел права мешать. Чернильные глаза, опушённые белыми ресницами, ничего не видели, это Харт смотрелся в них, как в пустое чёрное зеркало. Ещё немного, и на кончике ножа будет биться жизнь Аннари. — Не медли, — пробудилась она, пришла изнутри собственного тела и прошептала с улыбкой. Ветер вокруг них свился в вихрь. Харт полоснул ножом, чтобы воздушная стихия пила кровь прежней хозяйки, пила и принимала её смерть. В то же мгновение скальный карниз не выдержал их и рухнул.