Калейдоскоп Зимнего Блэка

Короткая поездка домой почему-то не вызвала эмоционального отклика. Казалось бы, его год не было дома. Джеймс должен был соскучиться по матери, просто по городу, в конце концов, но нет. Не соскучился. Мать вполне неплохо жила, занимаясь двумя детьми владельца книжного магазина, что открылся через три улицы от дома. Вдовец, француз благополучно бежал за океан. Обеспеченный, что было очевидно, потому как абы кто не смог бы оказаться в Штатах. Низенький, с очень умными глазами и вкрадчивым голосом добродушного врача. Он имел двоих детей разного возраста. По всему выходило, что мать оправилась от смерти отца. И это было прекрасно с человеческой точки зрения. С точки зрения внутреннего Я Барнса — это было предательством. Мать тоже дала понять, что ему нет места в доме. Так бывает, теперь у нее другая жизнь. А первый ребенок вырос, так что было бы прекрасно, если бы он жил своей жизнью и не вмешивал в нее новых членов ее семьи.  Нет, прямо она подобное не говорила, но «Баки» умел в намеки. Эту страницу можно было перелистнуть. Стивен съехал почти сразу после отъезда Барнса. Оказалось, что мать поделилась с ним некой суммой из тех средств, что оставил «Баки». Нашел его будущий Зимний в подворотне недалеко от нового адреса. Опять драка, и снова провокатором выступал цыпленок. Подправил Барнс лица парням, отряхнул взъерошенного Стиви и повел на посиделки. Хотелось выпить и девушку. Выпивку, поразмыслив, пришлось отложить до лучших времен. А вот прогулка состоялась, по «Старк Экспо». Как и девушки. Правда, мелкий так и остался девственником. В глаза бросилось, что Роджерс стал еще более «благородным идиотом», чем до службы Барнса. Зачем и с чего бы Роджерс заигрался в ангела на Земле, Барнс выяснять не стал. Если быть честным, то «Баки» было плевать. После бурной ночи с девушкой и плотного завтрака Барнс успел заскочить на кладбище к отцу. Это было неким ритуалом, наверное. Имелось у Барнса ощущение, что на это кладбище он больше не вернется. Хотелось попрощаться по-человечески. Это было верным решением, потому что человеческие традиции будут отмирать со всех масок «Барнса» со скоростью успешности опытов, проводимых с его многострадальной тушкой. В Лондоне его с чего-то вдруг перекинули в другой отряд, где Джеймс с большим трудом узнал Грейба Джонса, одного из тех, с кем проходил первый отсев, и который так и не попал в свору его Альфы. Там же, под Лондоном, непонятно с чего к ним присоединился некто Тимоти Дуган. Этот экземпляр беспокоил интуицию «Баки», как та крошка в ботинке, и вроде ходить можно, а что-то не так всё равно. Сейчас-то, вспоминая, можно признать, что молодой ЩИТ, в силу собственной юности, наверное, не особо-то и маскировался. Крупный рыжий мужик, который то ли англичанин, то ли дьявол знает кто, вызывал стойкую неприязнь у маски Джеймса. Вел себя этот индивид так, что будь на лице Джеймса маска «Баки», его бы уже нашли со свернутой шеей. Он хамил, вел себя как тот, кто может отдавать приказы, хотя полномочий ему никто не давал. Одновременно с хамством и претензией на главенство Дуган еще и «друга» разыгрывал. Будь Джеймс старше, то посоветовал бы засланцу ЩИТа не работать многостаночником. Ты либо лидер, либо свой парень, либо тупой вышибала из самого задрипанного клуба, но не всё сразу и вместе. И при этом он уступал абсолютно всем в отряде. А впрочем, выкормыши ЩИТа всегда были такими, стартуя с Фьюри, если вспомнить новое тысячелетие. Но и на заре своего становления, еще при змее Картер, щитовцы хамели. От самомнения и у рядовых агентов планку сносило, должно быть. Если сравнивать щитовцев с другими секретками, то ничего кроме испанского стыда щитовцы вызвать не могли, что тогда, что сейчас. Дуган принялся устанавливать свои порядки в отряде на правах непонятно кого. Их перекинули на континент. И пошли миссии. То, что угодил Барнс в какую-то пародию на военное подразделение, пришлось признать быстро. Их гоняли по театрам военных действий до октября, нигде надолго не оставляя, не позволяя сойтись с местными, не позволяя собрать слухи. Да, Барнс, как и его отряд, видели войну. Успели и провонять ею. Видели и бомбежки, и штурмы. Но... Барнс не мог избавиться от ощущения, что всё происходящее — игра. Чья-то постановка. К ним словно привлекали чье-то внимание. Пошли слухи, что Барнс очень успешный снайпер. Да, на его счету было уже больше сотни целей. И эти цели нельзя было назвать рядовыми. Только Альфа не зря ел свой хлеб с икрой, потому что учил на совесть, а полученные знания в голове Джеймса в голос орали, что кто-то очень усиленно раскручивает известность отряда и его, Барнса, в частности. Есть самые успешные летчики. Есть самые результативные танкисты. Есть лучшие врачи. А есть самый лучший снайпер на всей этой войне, и это Барнс. И кого ни возьми в их отряде, каждый в чем-то гений и талант. Только не настоящий гений (спасибо Мертону за пример), а как бы надуманный. Такой, каким бы мог быть гений войны в глазах обывателей, которые никогда не видели сражений и смертей. К концу лета сорок третьего Джеймс окончательно уверился, что, несмотря на грязь, ранения, усталость и боль, он участвует в каком-то фарсе, пока где-то там люди гибнут тысячами и миллионами. А потом их отправили в Италию.  Нет, Аззано нельзя было назвать боем. Это была бойня. Их просто перемололи в фарш. Сто седьмой перестал существовать. Как много позже выяснилось, перестал не только полк, но документы и полка. Теперь можно было написать про полк всё что угодно, или не писать. Для «Баки» же Аззано стало очень интересным опытом. Впервые за жизнь уже возгордившийся парень получил ощутимый щелчок по носу. С кровью по стенам. Хорошая прививка от самомнения оказалась. Нужная, но не настолько, чтобы сломаться.  Он изредка приходил в себя, хотя больше был в бреду. Очухался Джеймс уже на секретном то ли заводе, то ли лаборатории того, кого скоро обозначат Красным Черепом. Слушая разговоры надсмотрщиков и ублюдков в белых халатах, с Барнса словно шоры упали. Сто седьмой подставили совершенно осознанно. Да и внимание к «героям» войны тоже привлекали специально.  Иоганн Шмидт клюнул на наживку, которую ему предложили. Много позже, когда старики из Левиафана рассказывали об изучении сыворотки, часто приводили Красного, как пример гормональной нестабильности из-за слишком опасных компонентов той сыворотки, что модифицировала гидровца. Шмидт хотел уничтожить, а позже и поработить тех, кого рекламировали на каждом углу как самых сильных и опасных. Да, все пленные что-то там делали на минизаводе, но основная их задача была не в черной работе, а в приеме разных растворов, которые, если сопротивляться, вливали насильно. У них собирали кровь, измеряли, что-то записывали. Пленные мерли как мухи, галлюцинировали. Кто-то был слаб, и отнюдь не потому, что кормили плохо. Кто-то, наоборот, был крайне агрессивен. Кто-то не мог спать. Были и те, кто постоянно рыдал. У Джеймса возникло ощущение, что лаборанты просто экспериментировали с химией. В те дни Джеймс четко осознал, что нет более страшного чудовища, чем врач. Чудовища с интеллигентными лицами в белых халатах были куда опаснее любого маньяка и любого политика, просто потому что эти твари мыслят совершенно иначе. Для них человек даже не ресурс, даже не расходный материал, а просто кирпичик от лестницы к открытию, не более. Маньяки или политики хотя бы осознают, что пытают и убивают. Врачи-учёные — нет. Они этого не видели. Люди — это они, это те, кто не в лаборатории. Глядя на них, точнее на их отношение, охреневали от безнаказанности и те, кто охранял. Конвоиры тоже добавляли ощущений. Джеймс старался сохранять здравость рассудка, но... Сейчас «Баки» мог сказать, что ему не хватало опыта. В судьбе Актива были моменты и много хуже, чем экспериментальные составы сыворотки на минималках. А тогда... тогда его накрыло толстое одеяло отупения. Ему бы отметить, что он реагирует на вещества не так, как соседи по бараку. Ему бы хотя бы изобразить самые часто встречающиеся симптомы, но нет, не додумался. В какой день ему стали вводить другой состав, Барнс не зафиксировал. Просто в какой-то момент он обратил внимание, что цвет в пробирке другой, белесый, как разбавленное молоко. И доставали пробирку из другого отдела проклятого чемоданчика. Он тогда вскинулся, попытался сопротивляться.  Получил под дых прикладом. Удар оказался столь удачным, что не только отбил потроха, но и сломал ребро. Рвота на следующий день была ожидаема. А может, это была реакция на новый состав. Полковник Ломер решил, что подобное нуждается в наказании. Били его долго и с чувством. Снова стерлась грань между реальностью и бредом. Волк отсиживался в собственном подсознании, лишь изредка контролируя маску, и пытался понять, что именно делают составы с его телом, кроме регенерации. Точно можно было понять только то, что состав лечил. Именно лечил, а не подстёгивал регенерацию. Если бы жидкость подстёгивала, то он бы терял массу, тут этого не было. Будь его условия чуть лучше, то решил бы, что ему вкололи амброзию, потому что внутренние микроразрывы и гематомы проходили слишком уж быстро... для человека точно. А потом в его ад пришёл Стивен Гранд Роджерс. Прямо как тот пернатый с небес, примерно с тем же пафосом великого спасителя. И с таким же благообразным выражением на белобрысой морде.