Схождение Первородной

Лорен

Эрсель не одарил меня ни единым словом с тех пор, как мы вернулись. Я делала вид, что всё идет, как надо. Исфер не видела разницы, потому что на неё применялся тот же фокус. Исключения составляли лишь те редкие моменты, когда он присоединялся к нам в столовой. Бросал дежурные фразы, сдержанно улыбался и был таков. Я проводила время с Исфер и поймала себя на мысли, что порой смотреть ей в глаза бывает стыдно. Интересно, что бы она сказала, если бы увидела следы на моей груди, оставленные рукой её мужа? Я чувствовала себя ничтожно и пришла к выводу, что не заслуживаю ни компании, ни доброты Исфер. Потому уже на третий день стала собирать вещи. Нога беспокоила всё меньше, и я надеялась, что дорога сжалится надо мной в этот раз. А потом Исфер ошарашила новостью: Эрсель собирал гостей как раз в тот вечер, когда я собиралась уйти. Его молчание подтверждало догадку — он жалел о том, что случилось и теперь было уже совсем не важно, как я решила поступать. Исфер не замечала перемен, а потому мой уход не будет такой уж проблемой. Прощаться не хотела, это бы показало, что мне важно всё, что происходит. А это и так слишком далеко зашло. Я не могла понять, зачем тот званый ужин, когда весь мир вот-вот рухнет в пропасть. Новый бой грозил обрушиться на нас в любой момент, а они собрались отдыхать. И моё участие в этом было ещё более странным, чем сам факт сборища. Меня никогда не звали на такие мероприятия, а я не набивалась. Не знала, как себя вести и как всё должно происходить. А позора с меня и так было достаточно. И только оповестила Исфер о своём отбытии, она настояла на обратном. Это был бы вежливый жест, сказала она. Как будто я не была слишком вежливой в последнее время. Собираясь, нервничала. Платье плохо поддавалось, и я была всего в паре крепких слов от того, чтобы испортить его и уйти по-тихому. А потом Исфер понизила градус страданий, расправившись со шнуровкой на спине быстрее, чем я когда-либо могла. Мы вышли в зал, которого я ещё никогда не видела. В другом крыле, которое было по понятным причинам закрытым. Там были только эльфы, а я единственная оскорбляла всех присутствующих своим происхождением. Я не получила ни одного комментария в свой адрес, но необходимости в них не было. Достаточно видеть, как они переговариваются, изредка бросая на меня косые взгляды. В лицо вежливо улыбались, но слишком задерживали своё внимание на моих ушах, на крупной фигуре, что досталась мне от предков по человеческой линии. Всё происходящее воняло лицемерием, а потому я очень быстро пожалела, что согласилась присутствовать. Кроме Исфер, со мной никто не говорил. Там был и Эрсель. Он не поздоровался, даже не бросил беглый взгляд в мою сторону. И это оскорбляло. Как будто я была вещью, которой воспользовались, а потом просто потеряли интерес. А может, я только это и заслужила. Ведь никто не толкал меня на глупые поступки. Не поддайся я тогда слабости, всё было бы, как прежде. И все же, это был мой выбор, стыдиться которого слишком сильно я не собиралась. Лишь в рамках приличия. Теперь оставалось смириться с последствиями и не слишком сильно думать о том, почему Эрсель со мной не говорил. Может, он видел в этом больше позора, чем я? А если так, то уйти было самым лучшим вариантом. Его поведение только подтверждало правильность этой идеи. По правде признаться, я никогда не считала его красивым. Именно об этом я думала тогда, сидя в самом углу зала, болтая в руках дорогой бокал с вином. Пить не хотелось, зато поковырять себя настроение располагало. Я смотрела на Эрселя и думала, как так вышло, что всё сложилось так сложно и непонятно? Эрсель был эльфом чистой крови, но среди своих сородичей выглядел как-то по-особенному блеклым и даже ярко-голубой наряд не разбавлял эту блеклость. Другие, более яркие лица, затмевали Эрселя, словно его никогда и не было в этом мире, словно он был лишь тенью всех живущих. А если он лишь тень, то почему я искала его одного среди толпы? Почему его холодная невзрачность так сильно выделяла его, бросалась мне в глаза? Почему я смотрела на него так часто, что эти взгляды уже граничили с неприличием? Эрсель молча сидел рядом с Исфер, а когда к нему кто-то подходил, заговаривал, но ни слова не говорил ей. Как и мне. Иногда он хмурился, слушая гостей, а иногда улыбался, и каждая улыбка отдаляла его от меня все больше, словно к концу вечера мы должны были стать совершенно чужими друг другу людьми. Словно между нами действительно ничего не было. Он не смотрел на меня: то ли намеренно, то ли просто не считал нужным. Это вызывало во мне непривычную грусть, но в то же время я была рада — так Эрсель не увидит, что среди толпы мой взгляд принадлежит лишь ему одному. И я смотрела, окутанная безопасностью его безразличия, наблюдала, как двигаются его бесцветные губы, произнося слова, что предназначались не мне и которые мне никогда не услышать. Если мне и казалось, что он считал меня равной, то это был один из множества его спектаклей. Я всегда буду в его глазах чужачкой, в чьих жилах течёт грязная кровь. Он никогда не станет видеть меня саму за ширмами общественных норм, стереотипов и вековых традиций. Эрсель не будет искать в толпе моё лицо, не будет завидовать тем, кто может общаться со мной, как равный. Потому что при любом раскладе он всегда стоял выше. А я попала в мир, где кровь решает больше, чем сила и клятва. И как раз поэтому все, что мне осталось, это последний взгляд на его сдержанное лицо прежде, чем покинуть зал. Я бы не стала привлекать его внимание, не стала бы набиваться в его компанию. Ведь, как оказалось, мы даже друзьями на были. Тот вечер всё прояснил, ведь Эрсель был среди своих и чётко обозначал, кто я и где моё место. Как ни странно, злости к Исфер я не испытывала, даже после всего, что случилось. Эрсель принадлежал ей уже много лет и, если во мне когда-то и было достоинство, то его осталось вполне достаточно, чтобы взять в расчёт то, что у Исфер тоже было сердце, способное болеть и кровоточить. Даже если она его не любила, предательство ранит всегда. Я собиралась уйти тихо: так же, как и всегда. Одна часть меня ждала, что Эрсель заметит, а вторая ругала за эту слабость, глупую надежду, что ковыряла душу, унижая то, что осталось от моего самоуважения. Надо было сразу всё забрать и уходить, но я лежала на кровати, раскинув руки, и смотрела в потолок. Ждала, пока всё кончится, а дом снова опустеет, чтобы никто не увидел моего позорного побега. Доспех сел гораздо привычнее платья, и я снова была собой. Как только последний ремень встал на место, затягивая нагрудник, стало легче дышать. Я сбросила непривычную маску, что прятала меня настоящую даже от меня самой. Я стала той, кем была всегда. И никто не проводит меня взглядом, полным восхищения, потому что я была не для восторгов, а для грубой силы, что никак не вяжется с образом женщины, которой хочется любоваться и испытывать удовольствие. Подхватив меч, я развернулась, чтобы встретиться лицом к лицу с Эрселем. И как давно он там стоял? — Ты бы хоть попрощалась, — наконец, нарушил свою эпопею молчанки Эрсель. — А ты прямо извелся в ожидании моих прощаний? — уколола я. А хотела сказать совсем другое. Наверное, стоило бы закончить наше знакомство на совсем другой ноте. — Это было бы вежливо. — Хватит с тебя моей вежливости, командир. Не наглей. — Да куда уж больше? — Поверь, есть куда. — Спешишь избавиться от меня? — Как ты догадался? — округлив глаза, я сделала очередной выпад. — Не утруждай себя, пожалуйста. Мне не нужны бурные овации и прощальная речь. Он вышел из тени, подставляя лицо под свет догорающих свечей. Что-то в нем было не так, он даже шутил как-то натянуто, вынужденно. Будто действительно заставлял себя. — Не нужно так стараться, — я попыталась успокоить его. — Ты мне ничем не обязан. — И ты мне? — И я тебе. Мы с тобой взрослые люди. Всякое бывает. Смирись и забудь. И никому не говори. — А если не хочется? — неловкая улыбка коснулась его губ, а у меня все внутри оборвалось. Он не мог говорить мне таких вещей сейчас. Это было невозможно. И неправильно. — Всем чего-то да хочется, — отвернувшись, я сделала вид, что проверяю вещи, лишь бы он не видел, как тяжело мне даётся эта клоунада. Послышались шаги, и я почувствовала его пальцы на своих. Он осторожно, аккуратно сжал мою руку, заставил развернуться. Его касания успокаивали предательскую дрожь и это бесило. А потому я не смотрела на него, чтобы снова не проиграть себе самой. Я не могла не думать о том, как он касался меня и насколько сильно это выходило за рамки позволенного. И не могла врать себе, что мне это не понравилось. — Хватит, перестань, — попросил он и делал это так, что я почти даже была готова сдаться. — Не делай вид, что ничего не было. — Ты это мне говоришь? — вспылила я. — Ты осаждал меня молчанием так усердно, что я уже начала думать, что была так хороша, что ты дар речи потерял. Эрсель слабо улыбнулся, на щеке выступил слабый румянец. И даже несмотря на улыбку, его лицо было напряжено, а взгляд не отрывался от меня. Он растерянно пожал плечами и сказал: — Не каждый день такое бывает. Не знал, что сказать, как себя вести и что делать. Не хотел мешать тебе и обременять. Тебе ведь тоже нужно было об этом подумать, нет? — Эрсель… — начала я, но он перебил. — Молчи. Я не намерен считать то, что случилось, ошибкой. — Именно ошибкой это и стоит считать. — Правда? Мне показалось, что тогда ты так не считала. Когда целовала меня и когда позволила мне... Он не договорил, оборвав себя на полуслове, чтобы захватить мои губы в плен своего желания. Этот поцелуй был другим. Как извинение за боль, как попытка все исправить. Как новый отчаянный порыв и тоска по тому, чего не хватало. Ему не хватало не меня, а того чувства, что я ему дала. Чувства, что он кому-то нужен. И мне было жаль, что одиночество привело его к этому, но я не могла исправить то, что причиняло ему боль веками. Я едва не сдалась перед ним, его руки крепко сжимали меня, но воля оказалась сильнее. В этот раз. — Не нужно, — прошептала я, отстраняясь. — Почему? — Потому что ничего хорошего с этого не будет. Ты даже не любишь меня, это просто слабость. Слабость не порок, это означает, что ты ещё живой, если слабости у тебя есть, но не означает, что потакать им хорошо. — Говоришь ты или твой покровитель? — Салит не просто так мой покровитель. Он молчал. А потом убрал руки, отступил. — Мне жаль, Эрсель, правда, — серьёзно сказала я. — Жаль, что я виновата в этом, жаль, что тебе больно и ты одинок. Я совру, если скажу, что мне не было хорошо с тобой тогда. Но разве ты сам не понимаешь, что с этого ничего хорошего бы не вышло? — Ты не можешь этого знать наверняка, — возразил Эрсель. — Если все так, то зачем ты позволила себе эту ошибку? На последнем слове он презрительно скривился. — А ты почему позволил? — парировала я. — Потому что хотел позволять, — смело заявил он, гордо вскинув подбородок. — Мы бы никогда не были равными, — после паузы, сказала я. — Перед кем тебе равняться? Я зло хохотнула. — Не тебе задавать такие вопросы. Ты видел, как они все смотрели на меня? Как на дворового пса, который случайно забрёл в столовую. А ты вообще не смотрел. Может потому, что считаешь меня равной? Самому не смешно? И пусть ты презираешь достоинства крови, ты их раб, потому что живёшь среди тех, кто их создал и поддерживал веками. Ты же даже не говоришь со мной, когда рядом кто-то посторонний! Стал бы ты говорить мне такие вещи при них? Стал бы касаться так, как касался только что? Как касаешься своей жены, когда вы в обществе других? Эрсель лишь смотрел на меня, в его глазах был стыд и боль. Он знал, что я права. А я знала, что его ранят мои слова, и говорила их намеренно. Пыталась причинить ему боль, унизить, чтобы самой не чувствовать себя униженной. Эрсель позволял мне это делать, жертвовал свой покой на алтарь моего гнева и обиды на весь мир. И это сводило все мои выпады на нет. — Молчишь? — переведя дыхание, спросила я. — Не потому ли, что сам знаешь, что я права? — Нет, — отрезал он. — Просвети меня, — я подошла ближе и бросила ему эту наглость в лицо. Эрсель не отступил. — Сегодня я действовал в интересах своей родины и собственной жизни. В этом не было подтекста ни для чувств, ни для желаний. Это был расчёт, не нацеленный на унижение или расстановку границ. Я расставлял только фигуры в решающей игре. И если я проиграю, заплачу жизнью. Я не обязан раскрывать детали и даже не обязан был говорить то, что уже сказал. Пока он говорил, мне стало стыдно. Он был военным, а я забыла об этом так легко. Да что там, с ним я успела забыть, кем была сама. — Ладно, я поняла, — я отмахнулась. Разговор уже зашёл в тупик и продолжать его было бы весело, но бесполезно. — Что бы я не делал, и что бы не происходило, это не значит, что я считаю тебя хуже других, — добавил он, глядя на моё потерянное лицо. Словно ему было жаль. — Зачем ты это говоришь? — я осела на пол, закрывая лицо руками. — Ты должна знать. Да, возможно, не стоило усложнять наш путь на войне подобной связью, но я знал, на что соглашался тогда. Я знал, что в тебе также нет чувств ко мне. И я знаю, почему ты это сделала. Тебе это было нужно так же сильно, как и мне. И если нам обоим это принесло хоть немного покоя и забвения, я не вижу причин считать это ошибкой. — А Исфер? — едва слышно спросила я. Ладони глушили мой голос, но я знала, что Эрсель услышал. — Её не ранит то, к чему она безразлична. — Это ты так думаешь. Я помогла тебе предать ее. Скорее, склонила тебя к этому. Так не должно быть. — Думаешь, я единственный предатель в этом доме? — и он рассмеялся. Холодно, с какой-то странной злобой и отчаянием. Слышать такой смех от него было настолько непривычно и странно, что я посмотрела на него, лишь бы проверить, что он действительно это говорил и так себя вёл. А он, тем временем, продолжал: — Наверное, это все правда: предатели рождают и воспитывают предателей. Весь этот дом стоит на лжи и предательствах, и живут в нем лжецы и предатели. А Исфер... Исфер имеет жизнь лучше, чем многие женщины Авареля. Благодаря мне! Эрсель начинал злиться, а я боялась, что это зайдёт слишком далеко. Он дрожал от сдерживаемого гнева, не мог устоять на месте и казалось, был готов что-то сломать. Возможно, какую-то вещь, а возможно, преграду внутри себя, что держала этот гнев годами. От безысходности и запоздалого понимания, что именно сейчас происходит, я обняла себя руками, глядя, как рушится крепость самообладания Эрселя. И это было болезненное зрелище. Я хотела это остановить, но в то же время понимала, что порой дать себе волю бывает острой необходимостью. — Я дал ей все, что мог, кроме любви, — повысил голос Эрсель. Он сжал кулаки, нос начал нервно подёргиваться. — Этого достаточно, потому что я не мог дать то, чего не имел. Я не унижал её, не делал вещью без воли и права, не касался её против её желания. Я пытался сделать её жизнь проще. И знаешь, чем все обернулось? Моей рукой, пронзившей сердце её любовника. О, боги, как она меня ненавидела! За то, что остался жив, — смех снова сорвался с его губ, а Эрсель окончательно потерял контроль. Наверное, в том и была причина его вечного покоя и смирения. Эрсель не был таким от природы, он воспитал в себе эти черты, чтобы не повторять ошибок прошлого. Чтобы не причинять Исфер боль, даже если она ранит его самого. Было в этом что-то обречённое, но достойное. Он не хотел иметь причины ненавидеть себя, и это я понимала. Я не решалась спрашивать, но Эрсель был в таком состоянии, что в вопросах не нуждался. — Тот идиот вызвал меня на дуэль, представляешь? И снова я должен был делать то, чего не хотел. Всё дело в правилах, всегда все дело только в этих проклятых правилах! Я должен был отстоять честь дома и убил того придурка. А она даже не предупредила его, кем я был. Я не хотел его смерти, — Эрсель сел на кровать, тяжело дыша. — Я не хотел. Хотел дать ей уйти с ним, но не мог, это бы повлекло последствия для всей моей семьи. Были бы те, кто сказал бы, что отец не научил меня правилам и как быть мужчиной, а значит, какой из меня генерал, если я не могу защитить честь своего дома? А он был дурак. Какой же он был дурак... Эрсель шумно втянул воздух через нос, медленно выдохнул и закрыл глаза, спрятав лицо в ладонях. Я хотела подойти, помочь ему совладать с собой, даже вознести молитву ради него, но не могла решиться. Я не боялась грубостей, умела за себя постоять, просто не хотела делать хуже. — А ты думаешь, что знаешь, как все должно быть? — он поднял на меня измученный взгляд. От этого взгляда стало не по себе. Будто он знал меня лучше, чем я сама, со всеми моими секретами и достоинствами. — Ты молода, Лорен. И меня радует твоя наивность, ты ещё не устала от жизни, она ещё не успела сломать и разочаровать тебя основательно, хотя и принесла достаточно боли. Ты думаешь, что все должно быть правильно, грезишь идеями о достоинстве и чести, но даже не подозреваешь, что в тебе одной этого всего больше, чем во всех, кто сегодня был в этих стенах. Потому ты ещё ребёнок, если сравнивать с веками, что я прожил. Но слушай, я открою тебе секрет: нет ничего, что должно быть таким, как ты себе представляешь. Пока ты веришь в эти глупости, будешь обжигаться каждый раз, когда что-то будет выходить за рамки твоих представлений о правильном. И спустя годы ты поймёшь, что не было ничего неправильного в том, что случилось между нами. Ведь понятия правильного и неправильного давно потеряли границы и размылись. А люди слабые, оттого и запутанные. Я поднялась и, наконец, подошла к нему. Опустилась перед ним на колени, взяла его руку в свои две и поднесла к губам, пытаясь усмирить эту боль. Я не молилась, хотела, чтобы это было моей заслугой. Эрсель вырвал руку, это был непривычный для него жест, но я не злилась. Он имел право на гнев. — Ты понимаешь, что это очередная ошибка? — он склонился ниже, словно для поцелуя, но вместо нежных слов и спокойной ласки с него вырвался яд. — Я знаю, что не нужен тебе и тебе безразлично все, что я только что сказал. Не нужно обременять себя жестами из вежливости. Ты делаешь это не ради меня, а ради себя. Чтобы чувствовать себя лучше, добрее, честнее, а это лишь игра, и я уже повидал игр. И успел от них устать. — Не говори так, пожалуйста, — прошептала я, глядя на него снизу вверх. — Это не вежливость, мне правда жаль. — Думаешь, мне нужна твоя жалость? Ты... — Ты ведь не жестокий, Эрсель, — перебила я. — В тебе говорит гнев, ты имеешь на него право, но не я его причина. Я не могу забрать твоё прошлое, не могу исправить все, что случилось. Я бы хотела, и это был бы достойный ответ на то, что ты сделал для меня. Ты ведь отвёл меня к Роднику, потому что знал, что мне это нужно, когда я сама этого не знала. Ты не жестокий, твоя жизнь жестока, но ты не обязан играть по её правилам. Пожалуйста. Прости меня за все, что я сказала и что привело к этому. Я никогда не хотела причинять тебе боль. — Уходи, — тихо сказал Эрсель, не глядя на меня. — Что? — растерялась я. — Ты хотела уйти, так уходи. Можешь взять лошадь, но бери гнедую, она спокойнее, будет проще справиться. Не задерживайся на востоке, среди людей сейчас неспокойно, много убитых не на поле боя, и они ищут козла отпущения. Я скажу Исфер, что тебя призвал долг. Никто не узнает. — А чего ты хочешь? — вдруг спросила я, порывисто коснувшись его щеки. Его кожа была холодная, как и он сам в тот момент. Эрсель откинул мою руку и беспощадно заявил: — Знаешь, во мне достаточно чести, чтобы принимать внимание по обоюдному желанию. Я предатель, а не нищий у дороги, и мне не нужна твоя милостыня. Бросаешь свою доброту, как дешевые подачки. В горле стал ком. Это был последний удар, что я смогла выдержать. Слова молитвы сами зазвенели в голове. Салит подарил мне свое милосердие, забирая обиду и стыд. Да, я не любила Эрселя в тот день, но знала, что любить таких мужчин, как он, приятно. Такие мужчины становились подарком судьбы в жизни любой женщины. Он бы никогда не обидел меня, не стал бы причинять боль из глупости или жестокости, потому что ни того, ни другого в нем не было. И его хотелось полюбить, но я не умела и не знала, как. А он не давал никаких поблажек. Может, в другой жизни мы найдём друг друга первее всех остальных, начнём все заново, потому что и мы будем другие. Я не буду паладином, а Эрсель не будет представителем древнего рода, честь которого нужно беречь. И я, возможно, буду иметь достаточно места в сердце для любви. Только не в этой жизни. Я поднялась, молча забрала свои небогатые пожитки и вышла, тихо закрыв за собой дверь. Эрсель так и остался сидеть и во мраке я не видела его лица. Как глупо все вышло. Я играла с его болью и страхом, и что мне это дало? Помимо вины. Он не заслуживал тех обидных слов, что я наговорила ему, и исход этого разговора лежал на моей совести. Этого нельзя было допускать, но я не знала, как переступать через себя, прятать колкие фразы в такие моменты глубоко в себе и защищаясь, не оскорблять других. Эрсель это умел и вот ещё один дар, что он мне преподнёс: великий урок смирения и благоразумия. Финал беседы был не в счёт, ведь плотина самообладания сорвалась не по его вине. Ночной воздух освежал мысли, а Салит забирал все остальное. Когда я уезжала, во мне ничего не осталось от прежних чувств. Я вспомнила наш разговор, и он ничего во мне взволновал, а потому я бросила Эрселя в список вещей, о которых стоит забыть.

***

Эрсель

Я сдался. Всего на жалкий отрезок времени, но сдался. Лейтенант доложил, что нашёл в доме Майрона кое-что интересное, но узнать я не успел. Да как будто это имело вес. В какой-то момент все потеряло важность — все мои планы, догадки, игры. Мой мир рушился так быстро, что времени на реакцию просто не осталось. Волнения среди харамов набирали обороты, а я думал о глупостях. О Лорен и о том, как она сумела так легко откинуть все, что было. Это я должен был откинуть, чтобы остаться беспристрастным кукловодом, но я искал её взгляд. Странно. Конечно, смотреть на женщин приятно, но разве я не обманывал себя, что дело только в этом? Приём прошёл почти так, как должен был. Почти. Лорен сидела в самом углу, с ней говорила Исфер, а я не мог. Хотел подойти, встряхнуть. Сорвать с её губ молитву. Или стон? Я хотел сделать все, чтобы повторить то, что случилось у Родника. Не хватало страсти, а однажды вспомнив, как она ощущается, я скучал по этому чувству. Лорен умела быть сильной, но в ней были и другие вещи. Те, что заставляли меня желать её больше, чем я когда-либо желал свою собственную жену. Да будто их можно вообще сравнивать! У Лорен было одно очень важное преимущество над всеми женщинами, с которыми я имел связь — она понимала. Войну, сражения, потери, попытки забыть. И тайна у нас тоже была общая, но пока я нёс её за нас двоих. Неправильное родство — вот и вся тайна. Я был уверен, что Лорен не станет осуждать меня, когда узнает правду. И нам будет легче смириться с этим или пройти войну, не потеряв себя. Потому что она понимала. Общаться на некоторые темы я мог только с ней, а она подыгрывала моему молчанию, и я не мог сделать первый шаг. Это бы означало, что партия пошла. Я не хотел, чтобы все было так. Стал постепенно сомневаться в своих планах. Почему же я не мог стать ей другом, чтобы в должный час уберечь от глупых поступков? Почему я не мог принять все, как есть, и просто позволить ей доверять мне? Я мог, и это было все, чего я хотел. Все тайное становится явным, а если я начну игры с её чувствами, когда-то это всплывет. И еще одна женщина будет меня ненавидеть. Или попытается убить, с Лорен такое возможно. К тому моменту, как сошлись светские лизоблюды, я уже решил, что не стану оскорблять честь возможно единственного человека, с которым можно свободно поговорить. Майрон пришёл одним из первых, вёл тупые беседы, метался по залу, а я заставлял себя не смотреть на Лорен. Она ушла достаточно скоро, и я выдохнул. Хорошо. Они не смогут воспользоваться её присутствием, а мне станет легче дышать. Казалось, аромат её тела все ещё на мне, и не я один его замечаю. Исфер странно на меня покосилась, а я выдал каменное лицо. Майрон перехватил меня, когда все кончилось. Я сам собирался кое-кого перехватить — подозревал, что она уже сбежала. А Майрон раздражал. Я откинул все, что могло помешать. Нельзя забывать основные цели. Если она уйдет, будет проще. На том и остановился. Майрон гадко улыбнулся. — Выжил, да? Я улыбнулся одним уголком губ. — А солдаты где? — А ты где был? — парировал я. — Там, где должен был быть. Как и ты, правда? Он бросался двузначными фразами, но я был генералом дольше, чем Майрон жил, потому эти трепыхания лишь умиляли. Я знал, как играть в эти игры. — У каждого своё место, — я пожал плечами. — Главное, выбрать правильное. — Выбрал? — Уже давно. — Или хочешь, чтобы я так думал. — А как ты думаешь? — Я думаю, что твой и мой выбор отличаются. — Несомненно. Я улыбнулся. Широко, открыто. А потом схватил Майрона за одежду и припечатал к стене. Тот ухватился за мои запястья, пытаясь вырваться. — Я знаю, что ты сбежал, сука, — шикнул я. Надоела светская болтовня. Ведь я и правда знал. — Докажи, что сбежал я, а не ты, — ответил Майрон. — Думаешь, не сумею? — А тебе поверят? Ты отец предателя, уже давно точишь зуб на многих из нас. Крепость выстояла, но ты же её защищал. Что ж так плохо защищал? — Ты знаешь, почему так вышло. — Да? А как так вышло, что выжил ты один? А потом прятался, вынюхивал. Потому что нечего скрывать, да? Я отпустил его, довольный. Он уже проиграл. Уже сказал все, что мне надо было знать. — Ты дурак, понял? — я махнул рукой, отступив на несколько шагов. — Зато ты умный, — фыркнул Майрон. — Да сам подумай, какая у меня в том выгода? — Я узнаю. Есть люди, которые докажут, что твоя семья должна была быть изгнана. — О, правда? — Паладин выжил, он видел, что ты сдал все позиции. А теперь вернулся, чтобы играть в святую невинность? — А имя паладина хоть помнишь? — Я скажу, и ты пошлёшь своего цепного пса убить свидетелей? Как послал его в мой дом? Нашёл что искал? Я не настолько дурак, чтобы выдавать тебе имена. Дурак, ещё какой. Единственный известный мне паладин, который выжил в том бою, сейчас был в моём доме. Значит, выжил кто-то ещё. — Как ты выжил? — спросил Майрон. — Повезло. — А среди людей зачем прятался? Потому что не виноват? — Я сказал тебе ещё там, в зале. Ранен был. — И никому не сказал? — Сам знаешь, опасно нынче быть генералом, — я елейно улыбнулся, а Майрона это только разозлило. — Ты заплатишь за каждую жизнь, которую забрал. — Когда следишь за чужими долгами, свои не забудь подсчитать. Бросив эту последнюю колкость, я развернулся и вышел. Странно это все. Я говорил людям разные вещи о своём выживании. Ради интереса и ради выгоды. И только Майрон решил подойти разобраться. Его не было на поле боя, значит, за этим что-то стоит. И что? Возможно, его обманули, как лопуха в борделе, а может, он только притворяется лопухом.

***

Получилось все плохо. Лорен оправданно злилась, мне не привыкать. Я пытался найти подход, но не сумел. Поцеловал её. Казалось, она сама хотела, но самообладания в ней оказалось больше, чем во мне. Как только пошёл разговор за все, что между нами случилось, я вспомнил каждый её вздох и каждое движение, что подарило мне редкие мгновения покоя. И в том не было силы бога, лишь её собственная. Если бы она не сумела оттолкнуть меня, если бы поддалась, я бы снова взял её. Я видел, что она тоже хотела, хотя стыдилась этого больше, чем я. Называла все это ошибкой, пыталась сбежать, а отвечала на поцелуй с желанием. Я и правда не видел ничего плохого во всем, что случилось. Её праведность раздражала, и я упивался этим чувством. Она не привыкла к вещам, к которым привык я — не первый раз предаю жену, которая тоже не обременяла себя верностью. Это было нормой в Авареле — многие браки заключались без любви. Разрывать союз нельзя, но неверности в списках запретов не было, потому и не сказать, что кто-то был виноват в нарушении правил. У меня было несколько интрижек на стороне, но ни одна не вызывала ярких чувств. Лишь изредка, а потом мне становилось скучно. Я возвращался к Исфер и знал, что она тоже не была одна. Становилось противно, а женщины, с которыми я проводил время, понимали, что большего, чем общая постель, ждать не стоит. И даже не особо расстраивались, когда все кончалось. И это я собирался предложить Лорен? Глупо до ужаса. Она бы не согласилась, а большего в тот момент дать ей я не мог. В тех обстоятельствах хотелось иметь что-то кроме войны и потерь, но Лорен хоть и разделяла это желание, становиться любовницей не хотела. Стыдно за сам факт, что я вообще об этом думал. Что хотел ею манипулировать. Кажется, она это понимала. Отношения без любви всегда обречены на провал, Лорен не хотела впутывать себя в них или боялась того, что могло не к месту получиться из этого? Вопрос. Было бы лучше остаться друзьями и не портить эту дружбу сексом без смысла. Придя к этому выводу, разозлился. На себя, не на Лорен. Мне становилось все сложнее принимать как данность то, чем я стал. Когда я успел забыть цену клятвам, обещаниям, чести? Была ли во мне честь, после всего? Раньше я бы ужаснулся таким поступкам и мыслям, а теперь лишь пытался понять, когда пересек черту. Она ушла, а я не держал. Меня ждет ответственность за чужие игры, а она ещё могла этого избежать. Не провожал её, не одарил ничем, кроме грубости и считал, что так будет правильно. Лорен могла бы быть лучшим, что было в моей жизни, но я не имел права претендовать на её внимание и время. Потому что я сам был в сотни раз хуже, чем казался на первый взгляд. И сказать об этом ей не мог. Просто отчаянно хотел вырваться из порочного круга, в котором провёл всю жизнь. Не было ни страстных поцелуев, ни желанных признаний. Не было дружбы и доверия, шуток и свободы. Лорен — не билет в хорошую жизнь, это я понимал, но хотел хотя бы на время почувствовать все, чего не имел. Она была права, когда сказала, что я хотел не её, а тех вещей, которых не имел. И это была настолько болезненная правда, что я больше не мог смотреть ей в глаза. Она ушла, и я остался в своём огромном доме, который теперь казался ещё более пустым, чем когда-либо.

***

Лорен

К утру я уже приближалась к части Авареля, что была заселена людьми, полукровками и вообще кем попало. Помнила предупреждение Эрселя, а потому собиралась лишь узнать о паладинах, возможно выживших в бою, и пополнить запасы прежде, чем отправляться в обитель Братства. Если где и можно было узнать о своих товарищах, так это здесь — в небольшом городке на востоке Авареля, рядом с крепостью, которая едва не пала в результате нашего эпичного поражения. Раненных могли свозить именно в этот городок. Спина болела от езды, а голова от мыслей. Я крутила в голове разные варианты будущего и ни один меня не утешал. Больше всего боялась остаться одна, без боевых друзей и возможности хоть как-то повлиять на происходящее. Сила паладинов лишь в количестве. Мы хороши по одному, но вместе обретаем особенную мощь. Каждый из нас дополнял другого и это был основной закон выживания. А потому одиночество грозило быстрой и глупой смертью. Если не от Культа, так от Бунта Стихий. Оставаться в поселениях людей не улыбалось, а потому въезжая на главную улицу, я смотрела в оба. На меня здесь никто не бросал косые взгляды, никого не волновали мои уши, так почему же мне было так неспокойно? Дома были бедные, побитые нищетой и погодой, но я считала, что хоть какая-то крыша над головой лучше никакой. Уже за кров и пищу можно быть благодарным Аварелю. Только не все разделяли моё божественное смирение, как позже оказалось. В сравнении с городком для эльфов, который я проезжала по пути, место для людей выглядело, как помойка. И многих это могло оскорбить. Совсем было даже не важно, что это чужая страна, бедных и сломленных всегда оскорбляет факт, что у кого-то есть то, чего нет у них. Деревянные дома смотрели мне в лицо пыльными окнами, узкие улочки сковывали движения, внушали чувство опасности. Именно в таких местах можно лишиться и денег, и жизни. Порой в поле зрения мелькали фигуры, пару раз я встретила солдат. Людей, но в доспехах Авареля. Детей почти не видела, но и не искала. Во всем остальном это место словно замерло, в ожидании то ли погибели, то ли перемен. В нос бил запах нечистот и гнили, но меня он не смущал. После ароматов войны запах нищеты — меньшее из зол. С ним можно мириться. Под ногами попадались помятые листовки, но чернила быстро стирались от влаги и чужих ног, и я не могла разобрать, что там было написано. И не очень-то и хотела, просто удивлялась, почему их тут валяется так много. Рынок сам привлёк меня — запахом и шумом. Пришлось спешиться, и теперь я шла как-то слишком медленно, мысленно убеждая себя, что мой визит сюда лишь временная мера. Рынок был небольшой и не очень людный. Торговки устало опирались о прилавки, разговаривали и громко смеялись. Редкие покупатели надолго не задерживались, как будто поскорее спешили вернуться домой. Здесь пахло несвежими овощами и животными, мясом и кровью. От последнего запаха стало не по себе. Я невольно вспомнила, как сложно смыть с себя запах после боя. Кажется, что он въелся в самые кости, хотя на самом деле был лишь в голове. Протиснувшись между рядов, таких же узких и тесных, как сам город, я подошла к лавке. Торговка окинула меня беглым взглядом, и даже не заговорила. Расплачиваясь, я мысленно поблагодарила Исфер. Узнав о моём отбытии, она бросила в мою сумку мешочек с деньгами, а я нашла его, когда возвращаться уже было поздно. В любом случае, если он был в моих вещах, я имела все права распоряжаться им так, как посчитаю нужным. Женщина за прилавком отвернулась, как только получила деньги, а я решилась спросить: — Не видели ли вы здесь в округе паладинов? Особенно, после боя за крепость. Торговка лениво обернулась ко мне, окинула пристальным взглядом. Было ощущение, что она не пыталась разобраться, кто я, а прикидывала, сколько стоил мой доспех. Наконец, она ответила: — У госпиталя поспрашивай. Отсюда чуть севернее. Ты не проморгаешь. — Спасибо, — пробурчала я. Это был логичный ответ, а я почему-то сама не додумалась. С другой стороны, откуда бы я узнала, что здесь вообще есть хоть какой-то госпиталь? И пусть торговка была уверена, что я найду его без проблем, все оказалось не так просто. Этот муравейник путал и обманывал, а потому пришлось останавливать солдат. Они-то и вывели меня к пункту назначения. Я коротко махнула им на прощание и осмотрелась. Госпиталь совсем был не похож на госпиталь. Это просто было одно из самых больших зданий в городке, обустроенное под дом милосердия. Солдаты отправлялись дальше, а потому напоследок выдали предостережение: не задерживаться на улицах после заката, если только не обзаведусь компанией или слишком большой нуждой. Об этом меня предупреждал Эрсель, и теперь картинка складывалась очень тревожная. Не потому, что я боялась разбойников, а потому, что совсем не понимала, откуда ждать опасности и кому понадобилось делать улицы города настолько опасными. Откинув эти размышления на более выгодные времена, я спешилась и двинулась к госпиталю. Стояла мёртвая тишина, но иногда раздавались звуки, похожие то ли на стоны, то ли на вой ветра в дырявых крышах. Так сразу и не понять. Для госпиталя это место было слишком безмолвным. Обойдя здание со стороны, вышла в небольшой дворик, больше похожий на парк в запустении, который оборудовали под совсем иные нужды, диктованные суровой реальностью. Видимо, когда-то здесь жил кто-то очень богатый. А сейчас это было место боли или последнего покоя — кому как повезёт. Среди тощих деревьев мелькала фигура, и я поспешила поймать её прежде, чем появится необходимость снова искать здесь живые души. То был худощавый паренёк, который катил телегу. Его груз пах кровью и смертью, а потому я даже не посмотрела. Смерть равняет всех. Парень заметил меня достаточно скоро, и остановился, выжидая, пока я подойду. — Это все с поля боя? — осторожно спросила я. Пацан кивнул. — Сперва было больше. Кто-то протянул дольше, кто-то меньше. Хоронить некому, тела собираются. Мёртвых сейчас больше, чем живых. — Размах-то был неплохой. Для локальной стычки. — Тоже там была? Я кивнула. — Так значит, правду говорят, генерал предал Аварель? — в глазах пацана загорелся живой интерес. — Какой? — я скорчила растерянное лицо, чтобы он выдал мне как-то можно больше. — Эльфийский. Пустил их через город, прямо на нас, а сам… — Погиб вроде генерал. — Разве? — Тела я не видела, но… — Понятно. Так ты язык почесать пришла? — Ищу своих друзей. Сказали сюда идти. — Паладинов? — я кивнула. — Было несколько. Да в земле уже давно. Две женщины и один мужчина. Ещё один живой был, но он ушёл, когда других схоронили. — А куда ушел? — Думаешь, он мне отчитался? В городе может остался, а может и нет. — А как выглядел? — Высокий, в зелёном плаще. С бородой. Старше тебя выглядит. Кайрат. Я сразу поняла, о ком речь, потому что среди нас в тот день был лишь один паладин Азарис. Уже не так всё плохо должно быть. Если всё сложится удачно, может, я бы смогла поймать его в городе. Так или иначе, было приятно знать, что не мне одной улыбнулась удача в тот мрачный день. Тем временем, я решила испытать удачу снова и повернулась к пацану: — А что тут происходит, что меня все предупреждают не оставаться на улице ночью? — Эльфы нападают на людей. И таких, как ты. Пытаются нас выжить. У того генерала почти получилось. — А видел кто эльфов тех? — Видали, да, — кивнул пацан. — Но никто не говорит. Потому что я уже их похоронил. Ушастые покрывают друг друга и, если кто слово лишнее скажет, так потом я уже с ними разбираюсь. Я уходила с тяжёлым сердцем, запутанная и растерянная. Части истории не складывались воедино, а потому пришлось потратить какое-то время, чтобы разобраться. Всё это было не очень логично, но отметать такую вероятность совсем было бы не менее глупо, чем верить пацану на слово сразу. Аварель восполнял боевые потери за счёт людей, а потому избавляться от них было бы глупо. Каждый человек за пределами Авареля — потенциальный культист или труп. В войне живая мощь решает не меньше, чем расчёт, а я не была уверена, что правящая верхушка была настолько недальновидной. Иначе Аварель бы уже давно пал. Конечно, могли бы быть те, кто считал, что люди слишком засиделись, но это сложно поддавалось логике военного дела. Любой, кто имел отношение к армии, мог бы разбить эти идеи очень легко, а Избранная не могла просто закрывать глаза на подобное. Или могла? Был и второй вариант происходящего. Менее приятный, но более вероятный. Кому-то очень нужно, чтобы люди думали, будто они лишние в Авареле. И об этом знает ограниченное количество лиц, а информация доносится до Избранной в ином свете, и её недостаточно, чтобы принять меры. Если прикинуть возможные масштабы этой политической акции, у некоторых вполне могло бы хватить сил, чтобы проворачивать подобное и оставаться в тени до тех пор, пока необходимость сохранять деятельность в подполье не отпадет. Когда обрушится волна недовольств, сдержать её будет сложно, а поиск виноватых не будет первым приоритетом. Виновные смогут уйти или переобуться, если убьют правильных людей. Картина вырисовывалась прекрасная, но я не очень понимала, какое отношение к этому имел Эрсель? И почему его обвиняют в предательстве? Если верить пацану, генерала обвиняли именно в этом преступлении, а Эрсель был единственным генералом в том бою. По крайней мере из тех, кого я видела. Крепость мог держать кто-то совсем другой. Если так, то любая версия имела место быть. У человека, вроде Эрселя, было достаточно влияния, чтобы проворачивать вещи на уровне гораздо выше, чем какие-то локальные стычки. Боевой генерал, обладающий опытом и властью над частью армии, был потенциально опасной фигурой, если ему вдруг придёт в голову устроить нечто страшное. И страшнее всего в этом раскладе было то, что это не казалось глупостью. Человек такого уровня не мог быть глупым, а потому подходил к делу, имея план, который будет работать исправно и иметь минимальные шансы на погрешность. В таком случае, нападения на людей имели смысл, и смысл был прост — саботаж. Лишь один вопрос оставался открытым: стал бы Эрсель заниматься такими вещами? С одной стороны, я не слышала от него претензий к расе, а с другой, он не спешил осуждать ни своего сына, ни последнего Созидателя. И всё же, я с трудом верила, что Эрсель был способен на предательство таких масштабов. Мне казалось, я знала его достаточно, чтобы сделать этот вывод. И потому просто отказывалась верить в его вину, как и Исфер, которая знала его гораздо дольше, чем я. Тогда в истории не хватает деталей. И чем больше я думала о том, что здесь не сходится, тем мрачнее всё происходящее выглядело. С этими мыслями я и осталась в городе. Хотела найти Кайрата. Если кто и мог помочь мне решить, что делать с моими выводами, так это он. Наставник всегда знал, что делать и куда пойти, чтобы решить проблему. А эта проблема была слишком важная, чтобы я могла решить её одна. Здесь были необходимы действия со стороны Авареля, а я не имела настолько высокого положения, чтобы общаться с командирами и приближёнными Избранной. А ещё я не хотела оставаться наедине с этим всем. Паладины сильны вместе и проверять этот тезис путём обратной практики тоже интереса не было. На оставшиеся деньги сняла комнату в лачуге, поближе к центру, но не слишком. И пошли дни в поисках. Я пыталась найти следы Кайрата. Даже если он ушёл, то не мог исчезнуть бесследно. Побывав у крепости, узнала, что оказалась единственным паладином, который приближался восточному выходу из Авареля с тех пор, как кончилась последняя битва. Значит, Кайрат не покидал город. Или он был мёртв, или не хотел, чтобы его нашли. И я решила прибегнуть к отчаянным мерам. У паладинов были свои метки, свои сигналы, предназначенные для того, чтобы мы могли узнать друг друга где угодно. Это с виду неприметная вещь, но для посвящённых сигнал или предупреждение. Я собиралась оставить лишь просьбу о помощи. И пока я решалась на последний шаг, в городе происходили убийства. Люди погибали почти каждую ночь, а я поняла, почему Эрсель просил не задерживаться. Словно знал заранее или предвидел. Любая связь с эльфами со временем могла стать проблемой. А у меня тех связей было по самые уши. Со временем я стала скрывать своё кровное родство с эльфами и, как оказалось, не зря. Толпа становилась всё злее и однажды утром пришлось созерцать акт линчевания. Эльфийского солдата, прибывшего узнать об очередном убийстве, забили насмерть прямо на улице. Люди предпочли, чтобы в этом деле разбирался кто-то, кому эта трагедия ближе. Сборища несчастных, уставших от лишений и войны людей, становились грозным оружием. И одной жизни взамен на все потерянные им мало, вопрос лишь в том, когда они это поймут. Это событие дало понять две важные вещи: во-первых, Избранная знала об убийствах и пыталась их остановить, пусть и безуспешно; во-вторых, это действительно попахивало саботажем. Внутренний раскол, как сказала бы Эрида. И даже если убийства кажутся нелогичными, а убийца не имеет почерка, это не означало, что связи между ними нет. Это означало, что убийца не один. Ведь за столько времени с паладинами мне пришлось самой стать убийцей и наблюдать за ними — у нас у всех были свои приёмы, все мы выбирали самый быстрый или самый удобный способ. Люди обсуждали каждую смерть, и я часто ловила детали в обрывках разговоров. Кого-то задушили, другому шею сломали, иные находились с ножом в животе, а кого-то забили, как того молодого эльфа, что приехал помочь. Хаотичность преступлений лишь подтверждала вывод. В какой-то момент причины потеряли важность, я застала сборище людей. Был глашатай — или заводила, — и были зеваки, падкие на мощные речи и убедительные аргументы. Я стояла в стороне и молча слушала, наблюдала за толпой. И поняла, что заводила знал своё дело, знал подноготную жизни в этом месте и умело пользовался этим знанием. Если бы я провела здесь достаточно времени, я бы тоже могла пойти за такими речами. Люди зажигались легко, как сухая листва, и пылали так ярко, что в воздухе уже витал запах грядущего насилия. Тот, кто стоял за этим, делал каждый шаг уверенно, с пониманием дела, умел ждать. Оставалось совсем немного и, если сумеет подождать ещё, толпа всё сделает сама. Спустя час горлобесия прибыли солдаты и разогнали сборище, а вот заводилу успели поймать. И я не была уверена, хорошо это или плохо. Возвращаясь в свой временный дом, я всё думала о том, что услышала. Говорили про достоинство крови, про обнаглевших эльфов и их огромные запасы, которые они готовили веками, но не спешили делиться. И про предателей тоже шла речь. Уловить тонкие отсылки было сложно, ведь я не только не спешила подозревать Эрселя, но и не имела никого другого, кто так же ловко вписывался в картину. Кто-то накинул на шею Эрселя петлю, и она уже начала стягиваться.

***

Кайрат нашёл меня сам. В старом пабе, где я оказалась по воле случая. Или по нужде, сложно так сразу сказать. Он был цел, бой его пощадил, а моё почти зажившее бедро завистливо заныло. Наставник был рад меня видеть, расспрашивал про Эриду и плен, а я взяла и выложила всё, как есть. Не упомянула лишь одного — Эрселя. В целях безопасности. Если его считали предателем, то я могла попасть в соучастники совершенно случайно. Проведя вечер за беседой, я отправилась домой. И знала, что не стоило бы двигаться с места до утра, но чего стоит смелость без глупости? Двое вышло на меня в переулке, а я сразу положила ладонь на рукоять меча. И сама не знала: хорошо это или нет, что я прятала уши и при этом имела достаточно человеческих черт, чтобы сойти за свою в этом городке. Они были слабые, неумелые. Умные бы зажали с обеих сторон, зашли бы со спины, а эти сразу выдали все карты. И были совсем не похожи на убийц с опытом и смекалкой. Одному вспорола живот, а второму выжгла лицо дочерна, а потом бросилась бежать домой. Хорошо, что я умела за себя постоять. Плохо, что те двое были людьми. Их найдут к утру и спишут, как очередные жертвы по воле эльфов, которых я не видела и близко с тех пор, как эльфа забили посреди улицы. Своей же рукой я дала делу развитие, в то время как иное стоило бы жизни мне. И теперь, за моё выживание кто-то другой должен поплатиться жизнью. Кто? Вопрос, на который ещё предстояло ответить. К вечеру следующего дня я снова встретилась с Кайратом. Рассказала о том, что случилось, но упустила момент об убийстве. Той ночью со мной говорил Салит, вещал о воле и стойкости, и я не понимала, это было предупреждение или напоминание. Если бы я сказала, что убила двух людей, меня могли бы счесть частью этой вакханалии. Я чувствовала, как буквально каждое моё слово становится решающим, обретая особый вес. На основании информации, которую я выдаю в людных местах, могли вершиться судьбы. И если я подслушивала чужие разговоры, кто-то мог подслушать мои. А потому я собиралась рассказать Кайрату детали наедине. Выслушав о моих ночных приключениях, он сказал: — Здесь становится слишком опасно. Эльфы убивают и людей, и таких, как ты. Вчера им не досталась ты, нашли двух других. — А может, надо было уши показать? — спросила я, отпив из своей кружки. Спиртного избегала, потому что Салит шептал о воле, и я не смела попирать предупреждения. — А ты для них кто? Проклятая. Я думаю, они знали, кто ты. — Зачем это всё тогда? Не понимаю. Я думала, но ничего толком не складывается. Кайрат тоже приложился, а потом сказал: — Всё проще, чем ты думаешь. Сначала я сам не поверил, правда. Эти убийства должны показать людям, что в Авареле они не желанные гости. Эльфы слишком вежливы, чтобы говорить это напрямую, и слишком горды, чтобы терпеть людей так долго. — А не кажется, что слишком много возни, если можно просто выгнать? — А кто добровольно отсюда уйдёт? Осталось лишь сделать это место достаточно опасным, чтобы люди перестали сюда приходить, а те, кто остался, задумались о жизни за пределами Авареля. — Даже если так, не думаешь ли ты, что тогда они бы просто сдали крепость, — я ткнула в ту сторону, где должна была быть крепость, — и заняли бы линию обороны за пределами города? Тогда Культ легко бы вырезал или завербовал всех, кого нужно. А мы стояли там с тобой, вместе с эльфийским генералом. И когда пришло время биться, крепость тоже сражалась. Город выстоял. — Ты была бы права, если бы не один момент, — ответил Кайрат, склонившись. — Как ты думаешь, почему крепость вступила в бой раньше нас? — Такое возможно, только если… — я испуганно посмотрела на наставника, когда вывод родился в голове. — Только если они не зашли с тыла. — Верно, — Кайрат довольно кивнул и снова отпил из кружки. Вытер бороду и продолжил: — Крепость выстояла, потому что пришла подмога из запада. Кто-то позволил Культу войти отсюда. И не слишком полагайся на генерала, мне кажется, у него свои игры. Он потерял всех, вы с Эридой попали в плен, я потерял остальных, а он один выжил. А потом я видел его в городе после боя. — Неужели? — я подняла бровь, и моё удивление сыграло как раз на руку, потому что удивлялась я совсем не тому, что Кайрат и я видели Эрселя в двух местах сразу. — Ты уверен? — Абсолютно. Он был один, я следил, но так ничего и не узнал. А потом люди стали умирать чаще. Не думаешь ли, что это совпадение? Генералы не шастают в таких местах без сопровождения, пряча лицо. — И ты сам это видел? Как раз после боя? Кайрат кивнул. — Тогда всё логично. Убивает не Аварель, а тот, кто позволил Культу зайти с тыла. Ему просто нужно сломить последнюю точку сопротивления, получить больше несчастных, которые примкнут к Культу от безвыходности. И закончить Бунт Стихий без преград, — я описала прекрасную идею, которая могла бы подписать Эрселю смертный приговор. Если бы в обозначенный Кайратом период он не был со мной в горах. От этого разговора зарождалась неприятная тревога, а я смотрела на Кайрата с опаской и не понимала: почему он врёт? Вместе с тем в который раз похвалила себя за смекалку. Если бы я сказала, что попала в плен вместе с Эрселем и Эридой, кто знает, какой была бы его версия событий? Такого просто не могло быть, чтобы Кайрат поддался на болтовню заводилы на площади. Такие, как он, не верят в то, чего не видели. — У кого было достаточно сил и власти, чтобы подстроить саботаж, Лорен? — вкрадчиво спросил Кайрат, наблюдая за моими потугами мысли. — У кого? — У генерала. — Как бы он протащил сюда столько людей? — Ему не обязательно было тащить их скопом. Он сам выбирал себе солдат, он здесь бывал и до боя, и после. А люди продолжают умирать. За ним водится дурная слава уже давно. — Знаешь, я рада, что ты был со мной все эти тринадцать лет, — вздохнув, сказала я. А сама положила руку на меч. Магия уже согревала пальцы. Кайрат улыбнулся в ответ, довольный тем, что я сказала. — Я здесь, чтобы помочь и тебе, и людям, и Аварелю. Назревает кое-что плохое, люди уже готовы линчевать его. — Да, это неизбежно. И оправдано, — с отсутствующим выражением лица ответила я. А потом резко посмотрела на Кайрата и продолжила: — Если бы генерал действительно был здесь после боя. — О чём ты? — Кайрат заметно напрягся. — Мы с тобой оба знаем, что его здесь не было. Потому что в Кровавых Водах в плен попал и он тоже. Я слышала, как его пытают. А Эрида видела. И мы бежали вместе, когда она совершила последнее подношение Кадару. А былой ночью на меня напали не эльфы, а люди. И их было двое, а я убила их. — Почему ты не сказала сразу? — наставник вдруг расслабился, откинувшись на спинку стула. — А зачем? Его считают предателем. Если скажу, что была в плену с ним, посчитают соучастницей. И никто не стал бы слушать меня одну. А за ним и так слава водится… Кто-то может подумать, что я слишком много знаю для обычного паладина. А ты почему соврал? — Потому что надеялся, что мне не придётся тебя убивать. Кайрат резко вскочил, сталь черкнула по ножнам, а потом он ударил ногой по столу, за которым мы сидели. Посуда полетела на пол, кто-то из посетителей закричал, но я уже не обращала внимания на окружение. Мне предстояло столкнуться в смертельном бою с одним из тех, кто сделал меня паладином. И этот бой нельзя проиграть. Победа будет означать, что он хорошо делал свою работу. Я была готова оказать ему эту честь. Стол ударил по ногам, бедро пустило недовольный разряд боли, но не должно было помешать. — Милостью твоей сохраню волю свою, — я говорила громко, не стесняясь ни своего покровителя, ни веры. Оттолкнув ногой стол, подняла меч. — Милостью твоей не стану страха рабой… — …Ибо ты убережёшь меня от Мрака, наставишь на путь, что волей предначертан, — закончил вместо меня Кайрат, а потом засмеялся. Грубо, жестоко. Безумно. Наши глаза встретились всего на мгновение, и он сказал: — Молитвы не помогут тебе, паладин. — Тогда пусть поможет сталь, — рыкнула я, бросаясь в первую атаку. На выпад Кайрат выдал контратаку. Он ушел от удара, перехватив мою ведущую руку и резко ударил в лицо рукоятью своего меча. Кровь побежала по подбородку, а я вдруг улыбнулась. Мы были слишком близко. Короткое движение головой, и Кайрат отступил. Посетители начали разбегаться. Отступив, я сплюнула кровь, а Кайрат бросился на меня. Его удары были сильные, возраст не убавил его мощи, а сражения прибавили выносливости. И лишь гнев сделал безрассудным. Я отбивала атаки, но не спешила: ни с магией, ни с финалом. А потом вдруг парировала, увела его меч в сторону, кулак врезался в печень. Я успела нанести несколько ударов прежде, чем поднырнуть под его рукой и ударить ногой в спину. Кайрат судорожно вздохнул, но не отступил. Пытался попасть по ногам, но мой плюс был в том, что я меньше и подвижнее. А я решила зайти с козырей. Ослепив его вспышкой огня, опалила бороду и часть волос, но убивать не спешила, потому что надеялась узнать чуть больше, чем он уже мне сказал. Удар под колено заставил его упасть, но вдруг я получила резкий удар в живот, оступилась, хватая ртом воздух. Надо было надевать доспех. От второго удара ногой, прямо в грудь, я упала, но Кайрат не успел меня зарубить. Я бросила в него бутылку с ципуром, стекло лопнуло, встречаясь с доспехом. Нужна была лишь искра. Он загорелся быстро. Даже быстрее, чем я думала. У дверей толпились напуганные нашей схваткой люди, а потому я кинулась к окну, на ходу поджигая мебель. Ладно, как-то выживу без откровений Кайрата. Стекло треснуло от удара и скоро я выпала наружу, кашляя от дыма и саднящей боли в груди. Люди побежали вдоль улиц, скоро здесь будут солдаты. Вопреки моим надеждам, Кайрат не сгорел. Он вывалился из пылающего паба, пошатываясь. А затем вознёс молитву Матери. И в который раз за последние несколько дней я не могла справиться с удивлением. Как он мог, если предал Мать? Очевидно, что Кайрат не просто так хотел меня убить, так почему же Первородная давала ему силы на исцеление? Он выжирал жизнь природы, деревья вокруг начали чахнуть буквально на глазах, а я поползла к мечу, который выронила при падении. Кайрат восстановился, лишь волосы давали понять, что он был в огне. — Сука, — выдохнула я, поднимаясь на ноги. — Давай, паладин. Убей меня, или умри сам. Решит сама судьба! — Твоя судьба должна была закончиться в Бразанасе, — крикнул Кайрат. Он описал лезвием меча круг, направил в меня силы природы. Мощь физического воздействия ужасала. Я едва успела уклониться от волны силы, камни мостовой летели во все стороны, грозя пробить голову. Это был один из самых полезных навыков паладинов Азарис. Они могли временно использовать любую из стихий, что Мать подарила живым. Любой вид магии был ему подвластен. С небольшой погрешностью — магия не появлялась в их телах просто так. За каждый дар богов нужно платить, и паладины Азарис платили выносливостью и силами своего тела. И это была его ошибка. Фатальная, можно сказать. Мне нужно было лишь пережить пик его мощи. Я упала, спрятавшись за небольшим фонтанчиком, камни полетели на голову, когда Кайрат сбил ударом магии часть фонтана, а я приготовилась к рывку. Если забыть, что меня пытаются убить, похоже на старую детскую игру в догонялки. А потом меня озарила идея. Сила физического воздействия работала за счёт давления на воздух. В голове появилась интересная теория, но проверять её я не спешила. Только в случае, если пришлось бы. А пока осталось лишь продолжать наши игры в догонялки. Я уклонялась и посылала в ответ огонь, а потом он задел здание. Халупа протяжно застонала, и мне пришлось убегать теперь от падающих стен. Кайрат воспользовался замешательством и послал в меня волну магии. А я не успевала уклониться. Пальцы сами сложились в нужный жест. Я выдала такую мощную волну огня, что она должна была выжечь весь воздух, за счёт которого Кайрат создавал давление. Не факт, что я могла остановить его удар, но могла замедлить. Земля дрогнула, когда две силы природы столкнулись. Остатки мостовой разбросало в стороны, а на лице Кайрата мелькнул страх. Салит подарил мне покой, необходимый для концентрации, и я резко дёрнула ладонями вверх, заставляя стену огня двигаться. И чем более явным был перевес сил, тем больше Кайрат поддавался ужасу. Прежде, чем мой удар накрыл его, Кайрат опустил руки и ушёл в сторону. И теперь уже я была виновата в порче общественного имущества. Дом загорелся, языки огня весело облизывали древесину, но меня это не задело в тот момент. Воспользовавшись замешательством Кайрата, я стала наступать, посылая в него вспышки огня. Когда между нами осталось всего пару шагов, я одним жестом накалила его меч, заставив выронить оружие. Кайрат прикрывался рукой. Меч рассёк воздух, а потом на изувеченную мостовую упала кисть моего наставника. Он не кричал, пытался исцелить рану, но даже у божественных даров были свои пределы. Точный удар в сердце забрал его жизнь. Я тихо выругалась, падая на колени. Времени было совсем мало, потому что толпа людей уже высыпалась на улицы, и пока я сражалась за свою жизнь, готовился акт народного отмщения. Эрселю. И мне, если под руку попадусь. Вскочив, я подхватила меч и помчалась к дому, где оставила лошадь. Если я успею первой, смогу спасти одну невинную жизнь. Это можно расценивать, как поддержку равновесия между жизнью и смертью. Гнедая лошадь Эрселя тревожно зафыркала, увидев меня, словно торопила. Едва успев перевести дыхание, я прыгнула в седло и помчалась к дому Эрселя в надежде, что успею первой.