Схождение Первородной

Лорен

Лихорадка выжигала меня, самое моё естество и все, чем я была и могла бы быть. Я не чувствовала боли, меня не беспокоило ни прошлое, ни будущее. Хотелось лишь снова упасть в мягкие объятия беспамятства. И я падала, позволяя смерти приближаться слишком близко. Было чувство, что я не одна. Кто-то упорно отгонял от меня смерть, и это злило. Я отмахивалась от неведомой силы, кричала и ругалась, но не могла отвоевать своё право на покой. А потому плавала где-то посередине между гибельным мраком и светом жизни, не имея возможности ни выплыть, ни нырнуть глубже. Когда тиски жара отпускали меня, я чувствовала руки: тёплые, но грубые; слышала голос: знакомый, но встревоженный; иногда я даже видела перед собой лицо, но не могла вспомнить, кому оно принадлежало. Кто-то протирал моё тело мокрой тканью, поил чем-то горьким, а затем бережно укладывал на что-то мягкое. Иногда я слышала рядом чужое дыхание, меня обхватывали все те же руки, пока жар, исходящий от моего спасителя, разгонял морозный озноб, от которого, казалось, сами кости покрываются льдом. А потом стало легче. Я перестала тянуться к Мраку. Сквозь веки пробивалось лёгкое мерцание, раздражая. Открыла глаза. Над головой возвышались своды небольшой пещеры, рядом догорал очаг. Возле костра валялись какие-то инструменты, куски ткани. В воздухе витал горький, удушающий запах. Чужая рука лежала на моём животе, и как только я поняла, чья она была, внутри все оборвалось. Рядом со мной лежал Эрсель. Спал. Его лицо было спокойным, расслабленным. Почти даже безмятежным. Он снял мой доспех, но оставил нижнюю одежду и когда пожар во мне разгорался слишком сильно, пытался согреть. В этом всём было нечто странное, непривычное. Даже пугающее. Теперь, глядя на него, я чувствовала себя обязанной. И не могу сказать, что меня как-то оскорбляло это ощущение. Это был добрый поступок, хоть и совершенно глупый. Кто знает, сколько времени он со мной носился? Волосы падали на запавшие от усталости щеки Эрселя, а я смотрела на него так, будто впервые увидела. Синяки на его лице всё ещё цвели всеми оттенками бордового, а губы так и не зажили, он тяжело и хрипло дышал, порой метался во сне. И разговаривал на своём мелодичном, сложном языке. Когда он дёрнулся, я осторожно положила руку на его плечо — не хотела будить, лишь дать чувство, что он не один. Эрсель надрывно выдохнул и затих. Я же потянулась к бедру, подняла край рубашки: там красовалась аккуратная повязка. Чистая. Нога слегка опухла и покраснела, обдавая ладони жаром, но в целом всё было не так страшно, как я ожидала. По крайней мере, осталась с двумя ногами, ещё и живая. Чудо, не иначе. Слабость волнами разливалась по телу, хотелось снова упасть на спину и проспать мёртвым сном несколько дней к ряду. А жаль, что нельзя. — С возвращением, — Эрсель проснулся, пока я складывала два и два, и теперь был похож на мокрого воробья, взлохмаченный и растерянный. — Это... твоя работа? — Ага, — выдавил он, падая на самодельную подушку. Накрыл глаза исцарапанной ладонью и тихо добавил: — Не бойся, не первая рана, с которой имел дело. У тебя ещё не так плохо было. — Почему? — Что? — Почему ты не бросил меня? Мы же договорились. — Спасибо лучше скажи, что душа у меня добрая. И ложись спать. До рассвета ещё есть время. И с этим он повернулся ко мне спиной, видимо, сочтя, что мне больше не нужна помощь, чтобы согреться. Я легла на спину, не глядя в сторону Эрселя. Почему он не бросил меня? Не то, чтобы я хотела быть брошенной, но каждый день был решающим, зачем возлагать на себя такое бремя? Ведь мы даже не знакомы толком, и он не был мне должен. Или хотел, чтобы я была ему должна? В подобном свете эта мысль выглядела совершенно иначе, чем на первый взгляд. Я надулась, пытаясь своими силами разгадать тайны сей доброй души, что сейчас лежала ко мне спиной. — Громко думаешь, — сонно пробормотал Эрсель. — Надо же, а я-то думала, зачем тебе такие большие уши. — Сопишь сильно, волнуешься. Не стоит. Но раз остришь уже, значит, правда полегчало. Прибереги, потом покусаемся. Спи. — А ты не?.. — Не уйду. Я устал. — Спасибо. Он проворчал что-то в ответ и скоро его дыхание выровнялось, Эрсель спал. А ведь правда устал. И за одну ночь эта усталость не отпустит его, если придётся, ему будет сложно сражаться. Он ставил себя в очень неудобное положение, отказавшись меня бросать. Имея меня, раненную, на руках, Эрсель подвергал себя опасности. Задерживаться на одном месте в нынешние времена было опасно. А ещё и прибавить сюда необходимость следить, чтобы я не отправилась к богам раньше времени, так вообще сплошная трагедия. Я лежала и вспоминала Эриду. И те тринадцать лет, что знала её. Знать кого-то, вроде неё, было приятно. Воспоминания придавали мне сил, но в то же время навевали грусть. Терять друзей сложно, и память о них всегда будет горько-сладкой. Я пыталась вбить в память те дни, когда Эрида была собой — шутила и смеялась, подначивала Феттан и в шутку закусывалась с Кайратом, как учила меня сражаться и была рядом, когда пришло время выбирать покровителя. Казалось, она радовалась больше других, когда мы все узнали, что Салит стал моим покровителем. Ведь не только мы выбираем, выбирают и нас. Эрида была горда, а мне было приятно чувствовать её одобрение. Интересно, что бы было со мной, не найди я в себе смелости пойти за паладинами? Несложно догадаться, что жизнь моя была бы короткая и бесславная. Повернувшись к Эрселю, я в который раз ему удивилась. Прежде, чем сон одолел, я подумала, какой же все-таки странный этот Эрсель. Или глупый. Или и то, и другое.

***

Утро настало слишком быстро. Проснувшись, обнаружила, что поздней пташкой была лишь я одна. Эрсель колдовал над огнем, морщился от слабого дыма, отсыревшие за ночь ветки отказывались гореть. Какое-то время я развлекала себя, наблюдая за его потугами и тем, как он кривится и тихо ругается на родном языке. Как я знала, что он ругался? С таким лицом, как у него тогда, можно было только ругаться. А потом сжалилась. Протянула руку, и после короткого движения ветки полыхнули, весело бросая в воздух искры и языки огня. — Э! — воскликнул он, резко обернувшись. Растрепавшиеся пряди ударили его по щекам, отчего картина сложилась прямо-таки прекрасная. — Не за что, — самодовольно ответила я, садясь. — Зачем силы тратить? — Нет, ты, конечно, само загляденье, пока страдаешь, но обычный очаг не стоит твоих мук. Мне гораздо больше нравится, когда ты страдаешь из-за меня. — И твоего неописуемо длинного языка. — О, а по-моему, тебе тоже нравится наша компания. Я, мой длинный язык и твои муки. А когда спишь, кстати, похож на деву в беде. И я показала, в какой примерно позе он спал. Эрсель нахмурился, а мне вдруг стало весело. — Всё для тебя шутки? — Да, — не без злорадства ответила я. — Знаешь, говорят, если слишком много шутить, лицо может треснуть. — У тебя же не треснуло. Я думаю, я и моё лицо пока в безопасности. Он бросил на меня убийственный взгляд, но я не стушевалась. Казалось, он сердится лишь для вида, а на самом деле его самого развлекали наши шуточные перепалки, ведь он сам на остроты был тот ещё мастак. И изводить его было интересно, впервые за столько лет во мне было столько азарта хоть до чего-то. — Я пытался помочь тебе не умереть, а ты тратишь силы на магию, когда можно было обойтись без этого. — Так ведь все уже сделано, я в порядке. Не кипи, командир, а то мне становится стыдно. — Весь смысл именно в том, чтобы тебе было стыдно. — Ладно, мне стыдно, ты доволен? — Почти. — Мне очень стыдно. — Прекрати, пожалуйста, — спокойно попросил он. — Как ты себя чувствуешь? — Голова кружится, немного холодно, слегка тошнит. — Пройдёт, — Эрсель бросил в воду на огне какие-то листья и скоро протянул мне жестянку. Варево было горькое, противное. — Какая гадость. — А что поделать, — в его голосе сквозило безразличие, он выглядел отрешенным. — Все хорошо? Если я была слишком... — Ты была такой, как должна. И требовать от тебя иного нет смысла. Да и не в тебе дело. — А в чем тогда? — Я устал. — Можем задержаться. — Нельзя. В Авареле думают, что я погиб. Это плохо. — Появишься там почти мёртвый, лучше не будет. — Тебя кто-то ждёт с войны? — Да, проблемы и невзгоды, связанные с тем, что я бездомная. — А из живых? — Не-а. Айрис умерла, и я... нет. Я не уверена, что мне вообще есть куда идти. — А меня ждут. И каждый день задержки даёт врагу преимущество. — Так оставил бы меня. — Что ты хочешь услышать? — Правду. — Пожалел. — Вот так просто? — А должно быть сложно? Тебе ещё рано умирать, совсем молодая. Пожалел, и всё. Каждая жизнь на счету, и так много народу гибнет. Надоело, что вокруг только смерть. — Спасибо. — Ты дала мне шанс вернуться домой. Я думаю, правильно дать тебе шанс найти дорогу к своему. — И все равно. Эрсель поджал губы, выдавил сдержанную улыбку и ничего не ответил.

***

Я затягивала ремни доспеха не спеша. Эрсель не позволял мне вставать ещё несколько часов, а потом сказал, что одевать доспех полностью не обязательно. Вес плохо мог повлиять на раненную ногу. А ещё не упустил шанс порадоваться, что у полукровок, типа меня, сроки восстановления меньше, чем у «харамов», и в его голосе тогда слышалось скрытое сожаление, словно он был бы рад гораздо больше, если бы в компанию к нему затесался кто-то вроде него самого. А мне было плевать на его проблемы с расой и кровью. А может, я просто слишком предвзято к нему относилась. Эрсель ещё ни разу не оправдал моих опасений и тревог, с чего бы ему начинать? Последний ремень ловко встал на место, и я поднялась. Эрсель смотрел на меня испытующим взглядом и когда наши глаза встретились, вопросительно мотнул головой. — Идти смогу. Даже бежать, но недолго и недалеко. — Всё равно хотел предложить быть осторожнее. — Напиши записку, чтобы я не забыла. — Язва, — проворчал он, отворачиваясь. А потом снова заговорил: — Они ищут нас. Вернее, меня. — Это логично. Ты аж целый генерал. Много интересного знаешь, — сказала я и в моих словах не было ни тени преувеличения. Аварель имел свои политические особенности, и генералы занимали в этой системе не последнее место. Избранная Ею имела власть короля, а остальным политическими вопросами занимались маршалы и генералы, а потому Эрсель в самом деле знал достаточно интересной информации. И опасной тоже, если эта информация окажется в распоряжении Культа. Эрсель, в свою очередь, даже имея достаточно серьёзный титул, не кичился им и не пытался показать свою важность. За это я его уважала. Возможно, дело было в нём самом и особенностях его характера, а возможно, Эрсель уже давно привык к власти, которую давало ему звание генерала, что уже не считал нужным лишний раз об этом напоминать. — Да, потому лучше будет передвигаться очень осторожно. Ты же не хочешь, чтобы твой непревзойдённый спаситель снова попал в плен? — Конечно, не хочу! — я театрально изобразила возмущение, надув губы. — Мне же будет скучно. — Хоть мир рухни, лишь бы тебе скучно не было, да? — А я совмещаю приятное с полезным. — А мне когда с того приятно будет? — А я думала, ты в экстазе с того момента, как я рот открыла. Лицо Эрселя приобрело странное выражение, словно... Неужели!? Словно он пытался сдержать настоящую улыбку. Причём делал это так старательно, что я сама уже скалилась во все тридцать два и не без удовольствия наблюдала за этими муками в борьбе за суровый образ. — Ну, улыбайся уже, это не смертельно. Только гляди, чтобы лицо не лопнуло. Эрсель махнул рукой и отвернулся. По короткому жесту я поняла, что он не сдержался. Прикрыв рот рукой, он смотрел куда-то в сторону, осторожно дышал. А потом снова повернулся, и на лице не было ни тени веселья. А я засмеялась. И смеялась так громко и отчаянно, будто впервые в жизни. Эрсель растерянно смотрел на меня, постепенно мрачнел. — Ты… не бойся. За улыбку на казнь не отправляют. Или ты боишься разрушить суровый образ? Не переживай, командир, я никому не скажу, что ты улыбаться умеешь. Для меня ты по-прежнему будешь грозным генералом, даже после этого постыдного срыва. Эрсель вдруг громко хохотнул и всё же улыбнулся открыто. И я была права: его улыбка была красивая. Уголки его губ образовывали чёткие линии, зубы у него были ровные, красивые. Это была приятная, обаятельная улыбка. Совсем не похожая на ту, что Эрсель демонстрировал прежде. И даже причудливые переливы синяков не портили впечатление. Он, наконец, выглядел живым. — Я забываю, что ты не… Забываю, что я не в Авареле. — Я снимаю запрет на улыбки, пока мы не дойдём до Авареля, хорошо? Он кивнул. — Тогда идём, командир. Я неспеша поднялась, и мы продолжили путь. День вступал в силу, а я часто останавливалась. Эрсель терпеливо ждал, и даже ни разу не пожаловался на то, что мы еле тащимся. Всё же, плохое движение — все равно движение. Обеденное солнце било в глаза, и я порой подставляла лицо под его лучи, пытаясь вспомнить, каким было солнце в Бразанасе. И не могла. Как оказалось, Эрсель разбил небольшой лагерь в расколе горы только для того, чтобы не мозолить глаза всему свету. Всё вокруг замерло в тишине, но я слушала эту тишину слишком жадно. Просто потому, что знала, какой опасной она бывает. Тишина внушает чувство безопасности, ослабляет бдительность, а потом наносит удар. Подлая мразь, что с неё взять? Эрсель заметил мои усилия и сказал: — Они взяли наш след. Потому пришлось остановиться. Кровь… привлекает собак. Ночью я слышал, как они рыщут в округе. — Вот же… — я сдержалась от ругательства, перевела дыхание. — Надо было оставить меня. Ты бы успел прорваться. Они могут поджидать буквально где угодно. — Или на выходе из горного массива, с запада. Я кивнула. — Долго я была… обузой? Эрсель задумался, а потом ответил: — Почти два дня. — Надо было идти одному… — Ты будто прямо хотела бы, чтобы я один пошел? — Эрсель резко повернулся ко мне, нахально скривив уста. — Я не обладаю тайнами, которые могут погубить целую страну. Это совсем другое, — серьезно сказала я, а Эрсель лишь состроил занудную гримасу. И это было то ещё зрелище! Совсем не такой реакции на подобные слова можно ожидать от человека его положения. — Терпи, что есть, — выдал он. — Но могу бросить, если тебе полегчает. Я лишь махнула рукой, не ответив. Эрсель расслабился после нашего утреннего разговора. Стал приветливее, свободнее в жестах и выражениях, а я с каждым разговором всё меньше видела в нём чужака. Ведь он был такой же, как и все остальные. Живой мужчина, просто обложенный правилами и запретами по самое горло. И будто лишь сейчас он сумел свободно вздохнуть. Не боялся оскорбить меня, сказать лишнее слово, а потому и я чувствовала себя свободно. Я уже давно отвыкла от правил и привычек прежней жизни. Всё было просто. Порой я бывала груба, но не потому, что хотела, а потому что образ жизни вынуждал. А Эрсель не ждал от меня никаких картин, не возлагал ожиданий. И мне не нужно было строить святую суровость в его присутствии. Лай псов разбил тишину внезапно. Эрсель дёрнулся, стал озираться по сторонам. Его тело напряглось, а меня кольнуло чувство вины — я была его бременем. Один он бы передвигался быстрее, а теперь я его торможу. И ведь правда, если возложить наши жизни на чашу весов, его была важнее. И если его поймают, Эрсель погибнет, пусть и не сразу. И та смерть точно не будет в списке тех, которые можно было бы добровольно желать. Следом за лаем послышался топот копыт. А после и крики. — Бежим, — коротко шикнул Эрсель. И мы побежали. Я молилась своему богу, умоляя его забрать боль хотя бы на время и была готова рыдать, когда нога перестала ныть от каждого шага. Отёк не сойдёт быстро, но я хотя бы имела шансы на выживание. — К шахтам, — задыхаясь, кинула я. — Долго выбираться потом. Я не знаю дороги. — Я не смогу долго… бежать. Если не хочешь идти один, идём через шахты, пожалуйста. Там можно оторваться. — Как? — Фокус покажу тебе, если придётся. Он промолчал и схватил меня за руку, не давая отстать. Странный он. И всё в нём странное. Я была готова остаться позади, а он не давал. Дурак. Из-за моей невероятной скорости нас нагнали скоро. Псы бежали по каменистым тропам ловко и резво, всяко лучше, чем я. Пена из их пастей падала под ноги, а следом мчался отряд охотников. Видимо, Эрсель действительно был им нужен. Когда справа, среди каменистых уступов показалась наглая, собачья морда, я бросила в неё сноп огня. Послышался скулёж, а затем псина сорвалась с уступа, ломая кости о камни. Вторую выбила также. Мимо просвистела стрела и я остановилась. — Бегом давай! — крикнул Эрсель, ошарашенно глядя на меня. Я не ответила и не сдвинулась с места. На тропе показалась лошадь с грузным всадником, который уже поднял лук, натянул тетиву и теперь целился мне прямо в лицо. Новая вспышка полетела лошади в морду. Я не ранила животное, но хорошенько напугала. Тропа была узкая, слишком много народу не втиснется, а это могло бы дать нам фору. Лошадь встала на дыбы, сбрасывая всадника. Он упал на землю, закашлялся. Его нога запуталась в ремнях и пока лошадь бесновалась, культист пару раз приложился головой. Эрсель тут же ухватил меня и потянул дальше. Обернувшись на ходу, я довольно оскалилась. Всё же, толчея оказалась неизбежной. И пусть псы продолжали дышать в спину, всадники не могли продолжить погоню. Паника одной лошади передавалась другим, этого было достаточно. Наблюдать за истериками животного мира меня не тянуло, потому я ускорилась, не выпуская ладонь Эрселя. Скоро тропа начала идти под уклон. Значит, мы почти пересекли горную местность. Повезло, что мы попали в горы через Кровавые Воды, а не через Парей. Тогда дорога на ту сторону заняла бы насколько дней и вряд ли бы закончилась успехом. Я отбивалась от хищных атак гончих псов огнём и умоляла судьбу послать мне оружие. Магия получалась слабая и работала только на дезориентацию. Я едва не завыла от облегчения, когда увидела развилку, ведущую к шахтам. Проход слегка обвалился, но пройти можно было. Пролезут и псы, конечно, но в замкнутом пространстве разговор будет короче. Эрсель резко вильнул в сторону и с моих губ почти сорвалось витиеватое ругательство, но ругаться резко перехотелось, когда совсем рядом в землю впилась стрела. А затем другая, а после ещё. Нас обстреливали не только сзади, но и слева. И мы оба были правы: нас и выслеживали, и поджидали на выходе. А потому шахты не были плохой идеей! Мои слабые попытки отбиться всё же выручали, лучники мазали, а потом какое-то время не могли нормально прицелиться, а вот собаки уже начали раздражать. Крики и свист отзывались в голове, как набат, отвлекая. Послав вспышку за спину, не глядя, я едва не упала, потому что Эрсель неестественно качнулся. Из его спины, в районе лопатки, под углом торчала стрела. Он не проронил ни звука, быстро выровнялся и побежал дальше. Кровь заливала его спину и это было всё, что я могла видеть. Вот он и поплатился за свою доброту. Мы шмыгнули в тёмный разлом на полном ходу. Споткнувшись о пару ящиков, я всё же выдала свои любимые версии брани, а Эрсель пробирался вперёд. Сухая древесина радостно разгорелась, потрескивая. Пламя перекинулось на балки, державшие своды, трухлявые мешки и вообще всё, что было способно гореть. Лай псов остановился у входа, но потом раздалась короткая команда и псина прыгнула прямо в огонь, засветив упитанное брюхо. Я не успела далеко отбежать и мне в спину ударили две мощные лапы, над головой клацнула слюнявая пасть, но зубы не впились в тело. Послышался глухой удар и вес животного перестал прижимать меня к земле. Лай эхом отбивался от каменных стен шахты, срываясь на скулёж, пока не затих совсем. Тяжёлые шаги приблизились, и Эрсель резко перевернул меня на спину. — Уже устала? — весело спросил он. На его лице узорами расползалась собачья кровь. Следом за первой псиной через стену огня побежали другие, но мы их больше не ждали. Петляя по тёмным коридорам, я искала выгодное место. Культисты успели смести мою временную преграду и топот их сапог уже был слышен позади. И я стала поджигать балки на ходу. Опоры трещали, грозя похоронить всех нас под грудой камней. Проходы были старые, шахты проседали и обвалы не были чем-то необычным. Именно это я и собиралась устроить. Впереди показался небольшой блик света и бежать стало веселее. Я вложила в последний удар все силы, что у меня оставались. Дала Эрселю сигнал бежать вперёд и ударила магией в последнюю опору. Камни натужно застонали, поднялась пыль. А потом грохот оглушил меня. Я успела отступить, прикрывая руками голову от летящих во все стороны камней, пока шахта продолжала обваливаться прямо на голову нашим преследователям. Пыль немного уселась, а я сидела возле обвала, тяжело дыша. Оказывается, просвет не был выходом. То была небольшая пещера с мелким родничком. На полу валялись инструменты и прочие приспособления для горных работ. Вглядевшись в темноту, я увидела, что с этой пещеры уходят ещё несколько шахт. Видимо, её нашли случайно, когда добывали золото. — Хороший фокус, — закашлявшись, пробурчал Эрсель. — Только я не знаю, как отсюда теперь выходить. — А ты смотри на вещи с хорошей стороны. Там есть вода, — я ткнула на родничок. — Утоплюсь от счастья. Я закатила глаза. — А лучше было сдаваться, да? Оружия у нас нет, магия у меня слабая. Я еле фокус выдержала. Эрсель махнул рукой, подходя к родничку. Зачерпнул воду, принюхался. Вроде даже обрадовался. — Вода не тухлая. Можно будет рану твою помыть. Если только кипятить. — И твою. Он лишь скривился и отошёл. Наверное, в поисках полезного барахла. — Эй, хоть стрелу может достать? — И кровью истечь? Спасибо, я не готов к таким удовольствиям, — глухо отозвался он, а я поджала губы. Оставалось лишь сидеть и ждать, прислушиваясь к звукам за обвалом. Не думаю, что культисты стали бы разбирать завалы, чтобы добраться до нас. Потому это место было относительно безопасным. По крайней мере, на время. Осторожно отстегнув пластину на бедре, я всмотрелась в повязку. Она потемнела от крови, но отёк больше не стал. Зато начало снова знобить. И непонятно, то ли от пережитой погони, то ли от раны. Эрсель тем временем вернулся, сбрасывая обломки ящиков на землю. У него ещё была какая-то старая сумка, покрытая пылью. Он откинул её в сторону и посмотрел на меня. — Поможешь? Я кивнула. Скоро огонь озарил пещеру светом. Эрсель нашёл старые посудины, брошенные рабочими. В них воду и грели. Он осмотрел мою рану, задумчиво почесал подбородок и ободряюще сказал: — Ну, всё не так плохо. Я думаю, ты потеряла сознание просто от усталости. И потери крови. Она выглядит… нормально. В смысле, для такого ранения всё относительно неплохо. И я находил травы. — Спасибо. А теперь раздевайся. — А я думал, мы хотя бы узнаем друг друга получше, — он манерно приложил руку к сердцу и обиженно на меня посмотрел. — Дурак! — я злобно стукнула его по ноге. Конечно, я не злилась, и ломала комедию для вида. Это было даже интересно. — Стрела сама не выйдет. Даже если очень захочешь. Омыв руки, стала рассматривать его спину. Эрсель убрал волосы на одно плечо и слегка дрожал. В пещере было холодно, а ещё и после наших догонялок с культистами его накрывали отходняки. И меня тоже, впрочем. И тем не менее, я не стушевалась, когда пришлось вырывать стрелу. Благо, засела не глубоко. Войдя под углом, наконечник пробился под кожу, но не порвал мышцы. Вот это удача! Наскоро обмыла рану и уже была готова перевязывать, как Эрсель остановил меня. Потянулся к своей одежде, достал небольшой пучок трав и кинул в кипящую на огне воду. А потом приказал помыть рану вонючим чаем, в который превратилась чистейшая родниковая вода. Я обвинила его в полнейшем неуважении к моему обонянию и сделала, как он просил. Эрсель перевязал меня и скоро мы сидели у огня. Он нашёл какие-то глубинные грибы в других коридорах шахт и ничего, кроме как сварить их, нам не оставалось. Я только надеялась, что не отброшу ноги после экспериментов с грибами. — А ты в Авареле важная шишка, да? — нарушила тишину я, болтая в старой жестянке грибы. Почему-то мне было интересно с ним говорить, доставать и слушать, как он отшучивается. Наверное, дело было в том, что он был первым чистокровным эльфом, с которым я так долго и так близко общалась. — Один из многих, — ответил Эрсель и отвернулся к огню. — Да ладно? — я прищурилась, пристально рассматривая его невозмутимое лицо. — Я знаю, что означает быть генералом в Авареле. Или у вас там каждый второй командир? — Нет, но я не единственный, и не выше других. Даже командир не по своей воле, а по долгу крови. — У вас вообще привилегии крови слишком переоценены. — Это правда, — помрачнев, сказал он. — Они привели к Бунту Стихий и по итогу принесли больше вреда, чем пользы. — О чем ты? — Аварель не вмешался. Всё это, — он обвел рукой пространство вокруг, — можно было остановить. — Бунт начал Созидатель, а не Аварель. Продать душу проклятому богу было выбором, предотвратить который никто не мог. — Дело не в Созидателе. Вернее, не только в нем, — Эрсель отставил свою жестянку и посмотрел мне прямо в глаза, сложив руки на согнутых коленях. — Ты смотришь на результат, а я говорю о причинах, и они не менее важны, чем то, что происходит сейчас. Я бы сказал, что причины важнее всего, потому что спустя века история снова повторится, если вершить суд, полагаясь лишь на одни последствия. — Тебя послушать, виноваты все вокруг, кроме Созидателя, — недовольно пробурчала я. Было интереснее, когда мы огрызались. Сейчас Эрсель говорил о серьёзных вещах, а я устала постоянно говорить только о серьёзных вещах. — Виновен и он, но и другие виновны не меньше. — И я тоже? Эрсель хмыкнул и покачал головой. Косички в его волосах качнулись в такт движениям и было в этом что-то завораживающее. Его волосы растрепались от бега и суровых условий, но он всё равно выглядел по-своему изящно. — Ты нет. Наверное, ты родилась, когда он уже умер и восстал, или была слишком мала, когда он восстал. Ты решаешь последствия, не глядя на причины. — Значит, виноват ты? — Да, — бескомпромиссно ответил он. — Я застал схождение Культа, я хотел отправить армию, но мне не дали. Будь я настойчивее, сильнее, хитрее, быть может, сумел бы предотвратить геноцид. Но не Бунт Стихий. То, что началось из многих, не решится волей одного. Я замолчала, думая. А ведь в его словах была истина. Боги не заявляли о своём присутствии никогда раньше. Согласно легендам, воины на службе у богов — то есть, паладины, — появятся, когда мир будет близок к концу. Легенды говорят, что в это время граница между миром богом и людей так тонка, что можно услышать их голоса, если очень сильно нужно. И так всё и было. А первым богом, чей голос услышали смертные, был Весифер. Стало быть, Бунт Стихий начался уже тогда. И Созидатель не был фигурой, что запустила игру. Он просто её продолжил. На его месте мог оказаться кто угодно, потому что конец уже навис над этим миром. Эрсель, наблюдая за моими потугами, добавил: — Если бы мы отрезали армию Империи в Кровавых Водах, если бы сражались за Белден, Созидатель бы не восстал. И не было бы Бунта Стихий. Каждый из нас в чем-то виновен, вне зависимости от крови. У каждого есть свои достоинства и свои недостатки. И пока все лелеяли и колыхали свою важность, рушился мир. — Ты бы воевал за Кровавые Воды? Или за Белден? — уже спокойнее спросила я. — Пол века назад, я бы сказал, что не воевал бы, — честно признался Эрсель. Меня удивляло, с какой лёгкостью он признавал и говорил все то, что другой бы на его месте пытался бы обелить. Но не Эрсель. — Если бы знал, к чему все пойдёт... Созидатели уже тогда нависли над нами, а потом исчезли. И все думали, что проблемы кончились и нас не касаются. Исчез и последний Созидатель. И надеяться, что он просто испарился, глупо. Избранная прислушалась, когда было уже поздно, и я начал говорить, когда уже было поздно. Нужно было начинать эту войну почти век назад, когда мой... Он резко прервался, натянул фальшивую улыбку и продолжил, как ни в чем не бывало. — Последний Созидатель был белденский. Империя напала на Белден, а Избранная отказалась помогать, люди тоже предали Белден. Год за годом, мы сами создавали себе Созидателя. В какой-то момент Бунт Стихий был уже вопросом времени. — Ты словно пытаешься оправдать то, что сделал Созидатель. Нет, конечно, я понимаю, о чём речь, но это никак не снимает с него вину за войну, в которую он втянул три страны. Странно, что тебя ещё взашей не погнали с Авареля за такие разговоры. — Всякому разговору свое время и место. Да и кому ты скажешь? В Авареле тебе даже не поверят. А если попробуешь, убью тебя, — он продолжал улыбаться, все также неискренне и фальшиво, а я не понимала, шутит он, или говорит правду. — Я не пытаюсь его оправдать, лишь понять. Никто не становится Созидателем просто так. Ты должна это знать. А если есть причины, почему бы не подумать о них? Истина часто перед глазами, она важнее, ценнее многих вещей в мире, но мы ослеплены теми, что совершенно неважны и это всегда ведёт к концу. — Так значит, я для тебя не проклятая? — после паузы спросила я. — Кем? Я не слышал, чтобы тебя проклинала Мать лично. Это все интересно, конечно, но не имеет смысла. Каждый раз колыхая кровь и её достоинство, мы ближе к концу. А в конце кровь у всех проливается одинаково. И у всех она красная. И на вид не ценнее чьей-то другой, будь то эльф или человек. — Я тут подумала... если ты застал культ в Кровавых Водах и уже тогда был тем, кто есть сейчас, сколько же тебе лет? — Больше пятиста, — спокойно, без тени смущения, ответил Эрсель, а у меня глаза на лоб полезли. Я едва не выронила свою посудину с грибами. Заметив это, он заулыбался. — Я же эльф. — А седина? — А разве люди не седеют молодыми? Для тебя пятьсот лет это долго, а для меня лишь миг, они прошли быстро, словно никогда и не жил толком. — И ты всегда был военным? — Почти всегда. Я участвовал во многих сражениях, они все об одном, и все одинаковые. Меняются лишь те, кто воюет, но воюют всегда за амбиции и власть. — Сейчас мы воюем за жизнь. — Нет. Сейчас мы тоже воюем за амбиции. — Неужели? — Да. У Весифера амбиция — погрузить мир во Мрак, получить силу, у Матери амбиция — вернуть свое, восстановить баланс силы и власти, и у нас с тобой тоже амбиция — вернуть то, что утрачено, сохранить, что осталось и получить что-то новое. Мы воюем за сохранность своих титулов, домов, власти и денег, которые в конце не будут иметь значения. И чем ближе конец, тем ценнее они становятся прежде, чем обратиться в пыль навсегда. Амбиция — матерь войны, так было всегда, так все сейчас, и так будет всегда, если мы переживём этот катаклизм. Он замолчал, а потом резко склонился ко мне. От серьёзности его взгляда я стушевалась, а Эрсель сказал: — Запомни, никто не делает ничего просто так. Никогда. Ты ещё совсем юна, и чем раньше ты поймёшь, что мир построен на выгоде и власти, тем легче тебе будет жить. Все всегда хотят получить что-то взамен. Даже великие герои стали героями не потому, что у них большое и сильное сердце, а потому что героев помнят веками, их имена живут. Когда тела уже преданы тлену, о них говорят, а при жизни возносят над всеми. И все вокруг жадные до геройства именно по этой причине. А кто говорит иначе, врёт. — Так ты тоже? — И я тоже. Я воюю за чужую амбицию, потому что моя уже давно погребена под веками и обязанностями, долгом и жизнью, которую я не выбирал. А ты? — И я. У меня клятва. — Тогда тебе повезло, если ты выбрала клятву сама. Даже в рамках клятвы есть свобода. — Я просто не знала, что делать. Все, что было, потеряла. На тот момент стать паладином было хорошей мыслью. Воины выживают чаще всех остальных, хотя на первый взгляд кажется иначе. Больше всего в любой войне страдают те, кому нужна защита. А быть воином просто, все понятно, а о других вопросах думаешь уже не ты. — Хотела лёгкой жизни? — Осуждаешь? Эрсель не ответил. — И как, легко быть паладином? — Легче, чем бродягой без дома и цели. Я бы жила на улице, голодала и кто угодно мог бы воспользоваться моей слабостью. Я выбрала путь легче и лучше из всех, что у меня оставались. А если ты осуждаешь меня за это, твоё право, но умирая, мне будет нечего стыдиться. — Я не осуждаю, — сказал Эрсель. — Но это тоже была амбиция. — Амбиция не так плоха, как ты пытаешься описать. — Амбиция начала больше войн, чем спасла людей. — Какой же ты занудный, — пробурчала я. — Ты всегда всем недоволен? — Не всегда. Тебе мешает? — Нет, мне даже нравится. — То, что я занудный, или что недовольный? — Что есть с кем поговорить. Интересно. Как будто мир не должен рухнуть в любой момент. — А мне нравится быть просто Эрселем, — вдруг заявил он, глядя куда-то в сторону. — Тебе совсем плевать на мои титулы, происхождение и звание. Когда кто-то тебе подчиняется, с ними становится слишком сложно говорить. Дома я представитель рода, в армии генерал, а с здесь просто Эрсель. — Не привыкай, командир, — ляпнула я слишком серьёзно. — Вдруг я просто пытаюсь узнать твои тайны? Эрсель посмотрел на меня в упор, суровый. В следующее мгновение морщинка между бровей разгладилась, он почти улыбнулся. — Странные у тебя шутки. И ты странная. — О, а будто ты не странный. Ты самый странный из всех, кого я знаю. — А много эльфов до этого знала? — А ты много полукровок знал? — Мы не странные, — заключил Эрсель. — Мы непривычные. — Так мне нравится гораздо больше. Но ты не бойся, твои тайны мне ни к чему. — Ах, какая жалость! — бросил он безразлично. И снова было непонятно, шутит он или нет. — Не сердись, — я слегка толкнула его ногу, заговорщически подмигнула. — Хочешь, могу даже заинтересоваться твоими тайнами? Из вежливости. — Из вежливости? — Исключительно, — я театрально захлопала ресницами. — А мне что с того будет? Выглядит все так, что в выигрыше будешь только ты. — И ты, вежливость — это приятно. — Вежливость в карман не положишь. Я надула губы, притворно задумавшись. Эрсель с интересом наблюдал за этим спектаклем. — Ну, а чего хочешь? Как достойную плату за мой вежливый интерес к твоим тайнам. — А что есть? — Все, что душе твоей угодно. И что я смогу сделать. — Прямо все? — он изящно изогнул бровь, сдерживая улыбку. А я победно оскалилась. Ещё пара слов, и я все же смогла бы снова выдавить с него настоящую улыбку. — Ну ты не наглей, командир, — с притворной строгостью я пригрозила ему пальцем. — В вежливых пределах на мою вежливость. — Язык не болит от слова «вежливый»? — На ещё пару раз сил хватит. Так что? — Почистишь мой меч. Услышав это, я опешила. — Ты серьёзно? — А что? Ты сказала: все, что моей душе угодно. А моя душа каждый раз болит и страдает от нужды заниматься этим самостоятельно. — Так не честно! — А кто за язык тебя тянул? — Тогда давай тайну. — Плата вперед, дорогуша. — А если секрет мне не понравится? — Я выберу самый достойный по случаю. В зависимости от того, насколько сильно будет блестеть меч. — Ну ты хамло! У тебя же даже меча нет! — Хороший повод его найти, правда? — и он нагло мне подмигнул. — А пока будешь тренировать смирение и навык ожидания. Ради важной тайны не жалко и потерпеть, правда? — Ты специально так сделал! — я подобрала остатки его плаща с пола и кинула в него. Эрсель ловко отбил атаку и выпрямил ноги, довольный собой. Эта маленькая победа, судя по всему, радовала его больше, чем что-либо в этой жизни. — Фу, как не вежливо. — Я с тобой не разговариваю. — Ага, посмотрим, насколько тебя хватит. И он, наконец, улыбнулся. Улыбнулась и я. — Ладно, разговариваю, но ты сам скоро пожалеешь. — А почему думаешь, что уже не пожалел? — Эрсель склонил голову на бок и вдруг протянул мне свои грибы. В ответ на вопросительный взгляд лишь поморщился, мол, уже не хочется. Я приняла «дар» и бросила в рот пару грибов, которые на вкус были едва ли лучше рыбных блюд Айрис. — А потому что ты бы бросил меня уже давно, — пробубнила я с набитым ртом. — Или ты просто больной на голову и тебе нравится страдать. — О, как ловко раскусила! — он всплеснул руками, а я в ответ изобразила подобие поклона. — Возьми с полки пирожок. — Убила бы за пирожок, — погрустнев, вздохнула я. Мы ещё какое-то время переговаривались, метая хамские фразочки друг другу, а потом меня стало клонить в сон. Если грибы были ядовитые, хотя бы умру отдохнувшая. С этой мыслью я провалилась в сон. Мне снился Бразанас. И Айрис. Наша шхуна качалась на волнах, светило солнце, пели птицы. Всё было так хорошо, что хотелось плакать. Словно моя жизнь не стала бесконечной войной, а за углом меня не поджидали жадные до боли сумасшедшие. Это была такая правильная, такая желанная картина. Вдруг небо загромыхало, и всё обратилось пеплом. Рука Айрис быстро холодела, а потом развеялась на ветру. Вместо крика морских птиц кричали люди, которых я знала и любила. И кричала я сама. Кровавый дождь омывал меня, пачкая всё, что было мне дорого. Мои руки тоже покрылись кровью, и я склонялась, чтобы вымыть их в море, но кровь так и оставалась на коже. Потому что море оказалось кровавым. Я зарыдала, стала бить воду, выкрикивая проклятия. Кричала, как оказалось, не только во сне. Эрсель трусил меня так яростно, что разболелась голова. Я дала ему понять, что уже не сплю. Он не заговорил со мной, приложил палец к губам и помог встать. Шахта, выходившая на восток, была свободна от завалов. Там Эрсель искал своё барахло и грибы, и теперь оттуда доносились звуки. Обрывки разговоров, громкие шаги. Они были ещё далеко, но шахта заботливо предупредила нас об опасности. Хорошо, что Эрсель не спал. Интересно, а сколько он вообще спал за последние несколько суток? Я ухватилась за него, как за последнюю надежду, хотела уже собирать наше небогатое барахло, но Эрсель не дал. — Пусть лежит. Будут думать, что ещё вернёмся. — Жалко, там грибы. Я с грустью посмотрела на старую сумку. — Я найду тебе другие, пошли. И он потянул меня к западной шахте. Мы шли во тьме, медленно и очень осторожно. Я старалась не шуметь и морщилась каждый раз, когда доспех предательски звякал, если я спотыкалась в темноте. Зажигать огонь не рискнула. Во-первых, это забирает силу, а во-вторых, в узких коридорах очень заметно. Скоро появилась развилка. Одна дорожка вела прямо, а вторая направо. И я почему-то была уверена, что это не самая короткая дорога на белый свет. Я потянула Эрселя вправо, и в ответ на его нерешительность, решила пояснить. В темноте было видно лишь его силуэт, потому я едва не ткнулась губами в его ухо. Эрсель дёрнулся, а я забубнила: — Это не очевидный выбор. Какой идиот сунется туда? Смотри, там всё валится. Если они пойдут за нами, то точно не этой дорогой. — Самое время начать вести себя, как идиоты? — Совершенно верно. — Если нас там завалит, я вызову тебя на дуэль. — А если не завалит, будет ещё один повод восхититься моей смекалкой. Эрсель нервно хихикнул, но пошёл направо. Мы держались друг за друга, он ругался на эльфийском, оступаясь. Камни иногда падали на голову, и я действительно начала опасаться, что нас завалит. Хотелось увидеть скупой свет солнца, вдохнуть полной грудью и перестать бояться глупой смерти, но Эрсель не давал спешить. Он оставался таким же невозмутимым и смиренным, словно это вообще была его идея. А может, просто не хотел усугублять и без того тревожное положение. Не знаю, как долго мы брели по узкой шахте. Казалось, целую вечность. Скоро впереди замаячил лучик света, и я сразу взбодрилась. Шахта вывела нас к подножью горы. Выйти наружу не решалась. Кто знает, может культисты сторожили каждый выход? Эрсель предложил подождать темноты. Я уселась на старую телегу, вытянув ноги перед собой и приготовилась ждать.