Четырёхглазый

Where is my mind?

Billie Eilish — Bellyache

***

Billie Eilish — Bellyache

Солнечные лучи просочились откуда-то из щели сбоку, мазнули теплом по кончику носа, ударили в левый глаз. Лежавший на боку Осаму закопошился, инстинктивно попытался завернуться во что-то большое и тёплое, надвинул одеяло — странно тяжёлое и узкое — потыкался лбом в сбившуюся комом подушку, попробовал подтащить, но та не поддалась. «Расправляйся, живее, давай», — эспер ожесточённо помял пальцами особенно крупный ком, перехватил покрепче, прощупал ткань пониже, стремясь найти пуговицы, и тут полусонного мозга дошло нечто неожиданное. Подушки не бывают такими твёрдыми на ощупь. У подушек нет рёбер. Подушки не поджимают живот, если их случайно пощекотать. И пуговица, которую он всё-таки нащупал, не на наволочке. — Дазай, — захлебнулись над ухом от возмущения. Осаму на секунду перестал дышать и медленно поднял прояснившийся взгляд. Куникида, образец порядочности, краснел и гневно подслеповато таращился на него, потому что одна рука напарника до сих пор мяла его плечо, а вторая нервно дёргала застёжку на пижамных штанах. — Я определённо не... Не... Не Памела Андерсон. Завязывай. Не знаю, что тебе там наснилось, но я не это, — слегка сипло произнёс эспер. — Я на пробежку. Пусти. «Я вообще тут проездом», — мысленно хихикнул недавний якудза и выдохнул. Ему не врезали, хотя должны были. Его не выгнали — сам ведь Доппо пригласил к себе, нелепо после такого выбегать в коридор с воплями. Они не сделали ничего такого, хотя, чисто технически, разделили постель: одеяло беспокойного хозяина за ночь сбилось в ноги, Куникида укутал их обоих своим пледом. Очень милый и по-своему заботливый утренний Куникида. — Памела Андерсон? Тогда уж Хэди Ламарр или Мэрилин Монро, скорее, правда, последняя. Джентльмены предпочитают блондинок, Куникида-кун, — одарённый лукаво прищурил глаза, глядя, как у собеседника едва-едва краснеют скулы и кончик носа, — достаточно разумных и молчаливых, к слову. Некогда мафиози подтянул поближе будильник той рукой, которой недавно почти совершил непоправимое. — Пять утра, Куникида-кун! Какой ты жесто-о-о-окий, — Дазай зевнул. — Есть ещё пара часов, побегать можно и завтра. Ты пришёл ночью. Как же твой «семичасовой сон для максимальной эффективности»? — Его не будет. Я заснул примерно в два, — тихо заметил Доппо. «В начале третьего, — услужливо подсказала детективу память. — Сначала привыкал, что рядом кто-то есть, затратил на это примерно десять минут. После уставился на макушку, оказавшуюся очень пушистой, и завис на ней минут на семь. Потом начал следить за тем, как человек рядом дышит и как работает его сердце. Пальцы лежали поверх спины коллеги, между лопаток, конечно же, для удобства, совсем не для того, чтобы потрепать его по волосам, если забеспокоится. Около десяти минут наблюдений привели к тому, что ты придвинулся, но забыл, что компаньон спит в тёплой кофте и длинных штанах. Соседу стало жарко, тот раскутался, но подмёрз и устроился под твоим боком. Зная, что его наконец-то не несёт на приключения, ты задремал. Хорошо, во второй половине третьего. Удостоверился, что ты не отдавишь этому хрупкому тощему придурку ничего важного. Давай немножечко соврём себе, что ты совершенно точно не хотел его погладить и распускал руки строго в целях поддержания порядка». — Разве нет принципа о том, что нарушенное правило следует нарушать до конца? — Осаму прищурился. — Какого ещё принципа? — Доппо потянулся назад. Спать ему хотелось неимоверно, потому что зам.директора устал от долгой бумажной работы и беготни по ту сторону реальности, которой сегодня, что удивительно, не было: он не заходил в класс, а мягко провалился в темноту под чужое умиротворённое сопение. — Назвался груздем, полезай в кузов, — вкрадчиво заметила личная головная боль Куникиды. — Вот. На пробежку идти надо, — удивился тот. — Нет. Это о другом: если уж ты обещал себе хорошо спать, надо выполнить обещание, — более вкрадчиво произнёс Дазай, призывая на помощь весь свой внутренний шарм. Так он не упорствовал в пять утра ещё ни для одной женщины, а ведь даже до клятвенных заверений в необходимости совместного самоубийства не дошло! — И как быть? — то ли Осаму перестарался, то ли его напарник просто с недосыпа был слегка заторможенным. — Какой пункт идёт в «Идеале» с наименьшим номером? — бывший якудза смотрел непривычно заинтересованно. — Про обязательность. Мне пора, — Куникида нащупал очки на непривычном месте около чужого будильника, потянулся к ним. — А раньше? — коллега вцепился в его футболку намертво. — Про заботу о других, — на автомате отозвался одарённый и застыл. Дазай многозначительно покачал головой и отодвинулся, освобождая половину своего футона. — Только сегодня, — сурово пообещал Доппо, отложил очки и опустился назад. Сосед закивал, энергично укутал его одеялом и, замявшись, неловко замер на своей стороне. Куникида посмотрел на него, медленно выдохнул и, устроившись на боку, приглашающе раскрыл руки. — Плыви сюда, — тихо проговорил он. — А если опять? — головная боль встревоженно на него глянула. — Плечи мять можно. То, о чём шла речь, — бывший учитель смущённо отвёл взгляд, — не надо, хотя бы в идеале, ихтиандр. Дазай лукаво прищурился и практически втёк на своё место. Той ночью Осаму проспал пять часов, и Фукудзава Юкичи, слава Ками, в кои-то веки не имел к этому никакого отношения.

***

Кино — Пачка сигарет

Весну глава Агентства не жаловал: случалась с ним настолько тоскливая меланхолия, что приходилось её изгонять индивидуальными тренировками на чердаке. В другие дни он представлял себе реального соперника — всегда легче мысленно изрубить безликую тень на куски и пойти дальше, чтобы отпустить ситуацию. Сейчас же странное состояние не находило выхода и бой с тенью не облегчал душу. В такие ночи после бессонницы оставалось единственное верное средство. — Опять? — Йосано прокралась в комнату и, уверенно прошагав мимо матраса к балкону, плюхнулась рядом с ним на подушку, завернулась в тёплое толстое одеяло и обе босые ступни вжала в бедро Юкичи для тепла. Серебряный Волк кивнул ей. Он сидел совершенно один напротив распахнутой двери балкона, только в пепельнице вместо ароматической палочки тлела крепкая сигарета. Серый дымок медленно уносило к небу. Юкичи стал безнадёжно взрослым и местами чёрствым, чтобы верить: куда чад, туда и мысли. Причина всей этой выползающей из-под плинтуса гадости — в скромной квартире больше не было укромных мест — недавно заглянула к Фукудзаве на огонёк и своей неловкой беззащитностью и неожиданной откровенностью растревожила немало старых воспоминаний. В отличие от Чуи и Осаму у них с Огаем никогда не было специального названия. Нацуме не дал обоим пафосного имени, может, потому и плавала лодка их сосуществования так успешно: сложно разбиться обо что-нибудь, если вас и на воду официально не спускали. Правда слегка горчила: именно главы двух наиболее влиятельных организаций эсперов в Йокогаме до сих пор оставались планом «Б» на случай любых проблем. И смешно, и грустно: столько талантливой молодёжи кругом, столько правительственных агентов, а чуть что — рассчитывать только друг на друга, если якудза внезапно не надумают воевать с детективами. «Побеждает тот, кто наносит первый удар. Мы с вами или Вы с нами, велика ли разница? Заберёт всё самый шустрый», — насмешливо отозвался внутренний голос с подозрительно знакомой интонацией. Акико хмыкнула, пересела и вжалась Юкичи в бок. Над домами медленно поднималось рыжевато-золотистое солнце. Даже для Куникиды и его пробежек, график которых в последнее время почему-то сократился ровно на одну половину, было слишком рано. — Странно. Вы про нас всё знаете, а сами сидите так в сумерках и ничего не говорите, — Йосано прищурилась — тени от ресниц на её щеках дрогнули — и заскользила пальцами по старому боевому шраму на его предплечье. — Есть секреты, которые действительно лучше никому не знать, — мягко заметил мужчина. — Именно поэтому Вы превратили этот в одну из загадок Агентства, которую до сих пор толком никто не разрешил, — кивнула Акико. — Положи на самое видное место, вовек не найдёшь, да? — Может быть, — усмехнулся Фукудзава. Десять с лишним лет назад хитокири в рамках проигранного пари научился вязать и вручную сделал на своего оппонента неплохой тёмно-фиолетовый свитер с симпатичными косами, но не рискнул его отдать — и разборок с Коё-сан хотелось избежать, и делиться такой некогда личной вещью пропало желание. «Наконец-то Нагасаки в морге коченеть перестанет, пока разбирает очередного покойника!» — давным-давно думал он, едва успев крючком спрятать все узлы на изнаночной стороне, предвкушал возвращение домой в подпольную клинику и реакцию на неожиданный подарок. Мори невероятно задевали обычные для людей проявления заботы, и Юкичи рассчитывал однажды узнать, отчего он так остро реагирует на подобное. У жизни на этот счёт было совсем другое мнение: встреча там, где держали Йосано, изменила всё. Чересчур большая для обоих его официальных подопечных вещь смиренно ждала своего часа на полке в шкафу и очень надоедала этим. Наверное, пришло время передать её по наследству кое-кому. — Если Вы не против беречь меня чуточку менее интенсивно, может, составите мне компанию? Рано буквально для всего, на улицах совсем безлюдно, — одарённая поглядела на Фукудзаву пристально, — а Вы обещали мне осенью, да не вышли: утром дождь зарядил тогда, помните? — Было дело, — мечник накрыл сигарету кружкой с отбитой ручкой, чтобы не чадила, и поднялся, запер дверь и кивнул девушке. — Через пятнадцать минут у крыльца. Доктора всея Агентства как ветром сдуло.

***

Chen Romero — Hippy Hippy Shake

Рюро давно работал на Порт. Возможно, даже слишком давно. За свою жизнь он повидал всякого, но вот несущийся на роликах сурового вида мужик в ядрёно-зелёной защите поверх не менее зелёного спортивного костюма, да ещё и с катаной за спиной, с ним приключился впервые. От этого мужика с весёлым попискиванием удирала девушка в чёрной защите и с тесаком за плечами. Оба со свистом пролетели мимо его машины, красиво войдя в поворот, сменили позиции и продолжили гонку. «Однако», — сдержанно подумал Хироцу, проводив взглядом ускорившихся людей, особенно того, в зелёном, удивительно подтянутого для своих лет, и неторопливо отпил кофе из высокого стакана. «О, преподаватель», — запоздало сообразил сидевший рядом с ним Акутагава и критически оглядел себя. Плиссированную блузу впервые захотелось сменить на нормальную рубашку в рамках эксперимента. Если вечно собранный нанятый семпаем-Чуей учитель истории Японии, которого даже резко распахнувшиеся рядом пасти Расёмона не впечатлили, мог быть чуточку менее консервативным — Рюноске оказался не в состоянии вообразить его в чём-то кроме строгого синего костюма-тройки — освоил ролики, можно себе позволить новую вещь для работы. «Придётся встать на роликовые коньки и как-то не переломать себе всё в процессе, раз семпай одобрил, а ещё вынести это на обсуждение с Накахарой-саном в качестве элемента тренировок для отряда», — записала в мысленный планер заметку Хигучи. «Он бывший военный, а теперь учитель на полставки, так? Слишком хорошо звучит для правды. Не верю, что бывший, надо пробить его», — Гин пригубила кофе из второго стаканчика. Удивительно вкусный напиток, кстати, кажется, в таких случаях принято говорить: «Сделано с любовью». Хироцу всегда заботливо держал для неё этот божественный нектар в термосумке, если существовала такая возможность, и вот нынче они разделяли его вместе после ночной работы, раньше было совсем не до этого. Ичиё с братом пила чай, видимо, из соображений солидарности. Весна всех их меняла, наверное, в лучшую сторону.

***

Lady Gaga — Bloody Mary

Каджи забился в лабораторию, сбросил с плеч здоровенный мешок селитры, честно украденной строго в научных целях с последнего места преступления — реактивы на дороге не валяются, а любая разумная экономия средств полезна, конечно! Была, по крайней мере, до этого раза. Мотоджиро огляделся и обессиленно опустился на кушетку в углу, открыл маленький холодильник, плеснул настоянной на двух невезучих кобрах водки и, не чокаясь с бутылью, заглотил горькую гадость, от которой внутри вспыхнуло так, что пришлось запивать водой прямо из дистиллятора, не заботясь о своём, как учёного, моральном облике. Всё было хорошо, кроме злосчастной кражи, не сегодняшней, мартовской: курьера убили и умыкнули деньги Кекуле весть куда. Торговля драгоценностями, по идее, была на Чуе, но конкретно передача валюты фактически находилась в ведении Мори-сана, поэтому расследовали случай все, кого только ни позвал оябун, пока он сам разбирался с верхушкой мафии в Токио. Мотоджиро, оставшийся без дела, своевременно покончил с парочкой недружественных соседних кланов, чтобы не мешали работе, сдал отчёты. Он возвращался домой, но решил по пути навестить прежнее жильё Рандо: слышал, особняк не уцелел, а парочка маленьких хозяйственных пристроек, где хранили удобрения для сада, вполне, вот и наведался пополнить свои запасы. Иногда Адмирал Вселенной приказывал ему стереть врагов в порошок, а для этого следовало собирать побольше лимонов, всенепременно не выходя за рамки рассчитанного организацией на год бюджета и отчитываясь за израсходованное в процессе сырьё и убытки, возникавшие в результате тестирования экспериментальных моделей. «Надо попросить премию за находчивость и предприимчивость», — думал Каджи и каждый раз забывал об этом, ругал себя позднее, а вот теперь хвалил. Во время ограбления раскопок подрывник за неимением лестницы расшатал доску под крышей в сарайчике, чтобы попасть наверх через дыру, и тут на него упала увесистая коробка. Потирая ушибленное место, учёный стал собирать вывалившиеся папки и наткнулся на фотографию с подозрительно знакомым молодым лицом. Подсвечивая тексты фонарём, Каджи углубился в чтение, периодически советуясь с Google-переводчиком. Чем дальше заходил процесс, тем больше бедняга холодел. Оказывается, Огай Мори, бывший военный хирург, где только ни побывавший, не случайно попал на ночную сторону Йокогамы. Путь его по-прежнему оставался большим секретом для любого из местных, так что обещавшая пролить свет на эту тайну папка выглядела заманчивой. По данным, собранным Рандо, босс мало того, что прибил своего предшественника — не больно-то и нравился он Каджи, этот агрессивный старик — так ещё и долгое время чуть ли не работал на какого-то крайне секретного правительственного агента. В компании главы соседней организации одарённых он устранил множество конкурировавших с ныне подвластными мафиози группировок и методично прикончил почти всех Исполнителей пожилого тирана. Напарник претендовал на место правой руки Адмирала Вселенной, но в последний момент сцепился со своим компаньоном из-за какой-то девчонки. Мори, порвав с ним отношения, едва не огрёб от городской легенды по кличке «Фуриоса». Отделался лёгким испугом, поскольку не отправился в погоню лично — преследователи той ночью не успевали за энергично вертевшимся между их машинами ёкаем, потому буквально убивали и калечили друг друга в ДТП. Мотоджиро был учёным, в чужие россказни не верил, да вот только газеты и документы, нашедшиеся здесь же, в чудом уцелевшем во время организованного мафиози поджога хранилище, подтверждали каждое слово и, что хуже всего, были достаточно авторитетными, чтобы оказаться липовыми. Проштудировав на месте опасную информацию, якудза тихонько всё собрал в мешок, завязал и утащил к себе. Выгреб часть реактивов из сейфа, забил его бумагами, заминировал, на всякий случай, перепрятал своё имущество и теперь отходил около мешка селитры, судорожно соображая, что делать. С одной стороны, подрывнику надлежало предупредить начальство о досье, кто знает, не охотились ли на шефа прочие и не находили ли они эти бумаги, а потом сжечь их, с другой... Стоит Мори узнать о том, что его секрет раскрыт, Каджи убьют быстро, если повезёт, вопреки тому что он оставался верен организации — где ещё примут с такими взглядами и на этику, и на взрывы? Выход был один: молчать в тряпочку и бережно хранить документы. Если Мори и правда какой-то там внедрённый агент, можно пригрозить передачей бумаг полиции, когда всё сложится крайне неблагоприятно для него самого. Если всё сложится крайне неблагоприятно для Адмирала Вселенной, то это досье поможет скостить ему срок. — «Поехали!» — говорили сумасшедшие русские в таких ситуациях, — усмехнулся Каджи, подмигнув кобре, — так вот, поехали, зубастая! Мафия — семья в каком-то смысле. Если так, химику предстоит защищать своего весьма специфичного родителя, впрочем, какие родители, такие и дети, не правда ли?