Четырёхглазый

High in the halls of the kings are gone

Jenny would dance with her ghosts.

The ones she had lost and the ones she had found

And the ones who had loved her the most.

Florence + The Machine — Jenny of Oldstones

***

Ночь — самое странное время суток. Нет ни одного разумного существа, у которого не было бы никаких ассоциаций, воспоминаний, субъективных ощущений, связанных с этим периодом. Конечно, часы от заката до рассвета не несут никакой особой нагрузки, но такова уж человеческая натура — тщательно скрытые царапины и трещины ярче ощущаются в темноте, когда зрение теряет остроту и на первый план выступает осязание. Вопреки распространённым слухам ночь никогда не была никому в Йокогаме домом, но под своим покровом хранила множеств тайн.

***

— Ты хотел написать роман, Сакуноске. Раз мы здесь, видимо, по воле Божией, настало время попробовать, тем более, повод есть. И серьёзный. — Смеёшься? Здесь нет бумаги, нет ручек, ничего нет... И потом, кому нужна книга в этом духе? — Любому, кто умеет читать между строк. — Коллеги, здесь вообще-то есть я. Я, способный создавать мир внутри пространства. Независимый мир. К чему формальности, если достаточно просто открыть и думать о чём-то довольно сосредоточенно? — Буквально? Тогда... — Всё верно. В путь. Я проконтролирую, чтобы процесс прошёл гладко. — Рандо-сан, Вы? — Да, я тоже хочу принять участие. — Я никогда этого не умел, но, если честно, готов помочь с батальными сценами. Как Вы можете понять, я повидал их достаточно, да и не только их, на самом деле. — Писатель, редактор, постановщик — впервые рад, что мы собрались таким составом. Чудно... Приступаем.

***

Linkin Park — Not Alone

«Нет новостей — хорошие новости, или как там у американцев говорят?» — подумал Рампо, поправил плед на Акико, лежавшей на футоне чуть ниже и тихо сопевшей ему в грудь. В тяжёлые времена оба страховали друг друга, сегодня просто настала его очередь. Эдогава пригладил растрепавшиеся волосы девушки, которую давным-давно считал своей сестрой, отцепил сбившуюся набок заколку, бережно переместил памятную вещицу на низкую полку к ночнику, понизил яркость освещения до минимальной и затих, мысленно перебирая картотеку рецептов печенья. Самое простое ему предстояло вскоре испечь в очень непростой обстановке. Несколько дней назад к нему в окно постучали. Сыщик, видевший седьмой сон, отвернулся и натянул одеяло повыше, но громкий и навязчивый шум не давал покоя. Имело смысл тогда притвориться мёртвым — те бы поняли, конечно, а сейчас, кстати, уже поздно. Йосано беспокойно завозилась, выдернула его из размышлений о совершённой ошибке. Эдогава коротко поцеловал одарённую в лоб, потрепал по макушке — та сонно приоткрыла глаза, глянула тревожно. — Хэй, хэй, всё хорошо, тут никого, кроме нас, мотылёк, — максимально тепло произнёс он. — Помнишь ту историю про три замечательных трупа в Лондоне? Так вот, дело было во время зомби-апокалипсиса. Когда бы ещё трём замечательным трупам прогуливаться по берегу Темзы свободно среди бела дня? Пошли они как-то на речку, хотели тихо-мирно кого-то съесть, но, естественно, не дошли, и виноват во всём был очередной снайпер. Ужасно вредный мужик из бывших работников Правительства, знаешь, из тех, с винтовками, устроился на вышке, и давай стрелять им под ноги. «Совсем живые обнаглели, — подумал первый замечательный труп и закурил прямо под обстрелом. Снайпер недоумённо уставился на него в прицел. — Ни тебе five o'clock tea, ни ланча толком, по улицам спокойно не побродить, вообще беспредел. Одна радость: дыми, сколько хочешь, помер как-никак, и курение уже не добьёт. Ни трат на стоматолога, ни рака, правда, есть охота, ну, Ками с ним. Или не Ками. Кстати об этом, мы-то Ками или как? Вроде померли, а внуков не дождёмся». Второй расстроился, грустно вздохнул и спрятался за мини-холодильником, который возил с собой в тележке из супермаркета. Сам он давно обмотался упаковочной плёнкой, чтобы меньше разваливаться, и на ночь делал «холодовые маски», прямо как те же женщины в прошлом веке, когда на голове кудри крутили жуткими такими щипцами, свисавшими в парикмахерских с потолка, и надевали на макушку здоровенный фен. Только второй замечательный труп вместо того, чтобы вавилоны из волос наворачивать, незатейливо засовывал голову в морозилку на ночь или спал там целиком, а днём вывозил холодильник на солнце, чтобы подзаряжать аккумулятор за счёт солнечных батарей. Экология, знаешь ли. Французские технологии, сберегающие природу. Ладно, хотя бы вегетарианцем он не был, потому батареями слепил стрелка. — А третий? — тихо спросила врач. Сказка была такой же абсурдной, как любые, сгенерированные гениальным мозгом, но если что она и знала об историях, так одно: каждая из выдумок была создана Эдогавой по мотивам реальных событий, но отделить правду от фантазий в них может разве что сам Рампо. — Третий замечательный труп тем временем скрылся из виду. Он взял крышки с ближайших мусорных баков, засунул в широкую сумку за плечами, пошёл к пожарной лестнице, по ней залез в окно этажа ниже, под снайпером, и через дверь зашёл с тыла, прикрываясь импровизированными щитами. Военный манёвра не понял, зато с крыши упал сравнительно тихо. Короче, для того чтобы пообедать, до Темзы трём замечательным трупам идти не пришлось, — усмехнулся сыщик. — А мораль сей басни такова: бдительность, бдительность и ещё раз бдительность, — сестра прищурила правый глаз, насупилась и наставительно подняла палец из под одеяла. Рампо подмигнул ей, оба рассмеялись. Волчата собрались только вдвоём, не считая Мори-младшего, но он, как воспитанная боксёрская груша, дисциплинированно висел в углу комнаты девушки, тактично повернувшись к лежавшим «спиной» — той стороной, с которой не была прикреплена фотография главы окрестной преступности. Каждое утро Мори-младший огребал от хозяйки, потому, на самом деле, жилось ему несладко, собственно, как его прототипу и самому детективу в последнее время. В прошлую пятницу заместитель главы Порта, напяливший серый мешковатый спортивный костюм для маскировки, ввалился к нему в окно второго этажа с щедрым подношением и просьбой столь деликатной, что никто не должен был о ней узнать, и вот уже вторую неделю Рампо бегал на свидания. Случалось это обыкновенно впритык к работе, по вечерам; приходилось хватать сумку и неизменно уносить ноги за красное кирпичное здание — там ждала неприметная чёрная машина со знакомым седоголовым водителем. Доверия тот не внушал, не проявлял никакой агрессии к нему, за что Эдогава был благодарен до крайности, потому в пути помалкивал. Гений сыска узнал о шофёре достаточно ещё в первую встречу. Лет пятидесяти, поджарый якудза старой закалки ходил вечно в костюме. Под пальто и рубашкой чернели узоры сложной, потускневшей от времени татуировки, вероятнее всего, тигра: вёл себя мужчина не то чтобы покровительственно, но близко к этому. Носил одежду, пошитую на заказ, белоснежные перчатки из тонкой материи, на лице его — удивительное дело в двадцать первом веке — находился монокль. Этот зрелый человек курил дорогие сигареты, говорил очень неторопливо и изящно, словом, всем своим обликом излучал власть. Детектив не видел подчинённых, но понимал: впереди сидел глава какого-то небольшого, но мощного подразделения. Его подчёркнуто-элегантная манера общения, лёгкая медлительность движений, идеально чистая униформа намекали: он может себе позволить так выглядеть, ведь никто никогда в жизни не притронется к нему, и причина тому — опасная боевая способность. Замотивировало Эдогаву молчать другое. Властный жёсткий эспер забирал его, спокойно привозил продукты по списку, если требовалось, серьёзно относился к любым, даже самым мелким просьбам вроде конкретных мест покупок и цен, а потом именно ему в конце занятия доставался один из двух стаканчиков кофе, поскольку странный мужчина дорожил отношениями с Мори и хотел ему помочь от всего сердца, а босс, при его-то складе ума и характера, явно ценил такую поддержку. Из-за огромной разницы в иерархии сложно было сказать точно, дружба ли это, но со стороны казалось — да. Тонкий шрам на левой руке, прямо на безымянном пальце, на ближайшей к кисти фаланге, замеченный детективом однажды, когда водитель менял перчатки на более лёгкие, Рампо осознанно не рассматривал. Не его дело, правда, хотя вывод напрашивался однозначный: кольцо с одарённого сняли силой и носить его мужчина перестал, чтобы прикрыть кого-то. Сыщик с подобным на своём веку не сталкивался, к счастью, но обрывал любые свои умозаключения, потому что очень хорошо понимал этот мотив защиты близких.

***

Танеда-сан открыл ключом двери своего убежища, осмотрел пустую лестничную клетку ещё раз, задержал дыхание и прислушался — никого. Глава Особого отдела по делам одарённых МВД запер все замки, оставил в коридоре обувь, избавился от тяжёлой рабочей юкаты — переоделся в роскошный байковый халат и, шаркая узорчатыми тапочками с загнутыми вверх носами, неторопливо двинулся на кухню. На единственном стуле упитанный кот неопределённого возраста деловито умывал хитрую пятнистую морду. При появлении хозяина временного жилья животное пересело удобнее и, подняв правую лапу, игриво помахало ей, пытаясь поймать длинный кончик пояса. — Доброй ночи. И Вы пришли поностальгировать, сенсей? — тепло усмехнулся мужчина, проверил холодильник и выделил гостю целую баночку консервированного тунца, а сам, прикатив компьютерное кресло из кабинета, принялся за роллы, налил саке в пиалу. — А ведь и правда, одиннадцать лет прошло с моего второго дня рождения. Умный зверь благодарно зажмурился, кивнул, залез прямо на стол, впрочем, так, чтобы случайно не окунуть пятнистый хвост в посуду человека, и принялся за угощение, с аппетитом чавкая бульоном и кусочками дорогой рыбы: Танеда-сан никогда не экономил на лакомствах для этого конкретного создания. — Открытки, что ли, послать? Так ведь не оценят, — политик улыбнулся, заметив, как кот отрицательно покачал головой и продолжил трапезу. — Вы были совершенно правы, когда посоветовали обратиться за помощью в нелегальную клинику с Вашей рекомендацией. Жаль, конечно, не удалось переманить их к нам — как оперативникам цены бы не было — впрочем, сейчас оба на своих местах, хотя того варварства с легализацией я не ожидал. Мохнатый гость вопросительно поглядел на чиновника, облизнулся и вздохнул. — Выходит, напрасно. Вы согласились помочь лишь одному, теперь я понимаю, почему: второму такая поддержка просто без надобности, сам возьмёт всё, что захочет, и упаси Ками оказаться на пути. Никогда не жалели о потере контроля? Что Агентство, что Мафия способны разнести этот город по кирпичику. Животное тихо фыркнуло, смешно пошевелило усами. — Делать им больше нечего? Согласен. Держались же, собственно, сколько... Десять лет, хоть юбилей сотрудничества отмечай. Верно, не о чем волноваться. Лишь бы моего зама опять не понесло — всем отделом его разыскивали тогда. Причину, кстати, не озвучил, но могу с уверенностью утверждать одно: что бы Анго ни увидел, это связано с недавним прошлым. Правда, не могу взять в толк: говорят, коллега вывел его из бара практически трезвым и белым, как полотно. Кого он там встречал, что всё выпитое из него выветривалось рюмка за рюмкой? Сакагучи до сих пор странный, впрочем, виновато дело с синдикатом из Токио — вопросов там больше, чем ответов. Кот слизнул последний кусочек со дна банки, умыл морду и, пробежав по столешнице, боднул Танеду лбом в плечо. — Вы правы. Видимо, тоже преследуют призраки прошлого, хотя... Каждый из нас по-своему призрак, — мужчина погладил пришедшего за лаской по спинке. Третий глаз на лбу старого шпиона раскрылся: у зверя призрачно горел ошейник, но люминесценция тут же погасла, стоило коту моргнуть и словно втянуть её поглубже на вдохе. Незваный гость сыто зажмурился, перебрался на колени и лёг на некогда пострадавшую ногу — горячая тушка накрыла старый ноющий шрам, сухое тепло притупило боль. Мужчина тихо выдохнул и зарылся пальцами в густую шерсть на загривке. — Спасибо. И за то, что тогда направили по адресу, и за сегодня. С годовщиной создания концепции трёх времён? Животное повернулось, с урчанием начало мять крепкими лапами давнишний след от выстрела, к слову, практически не беспокоивший хозяина квартиры — рану своевременно обработали, аккуратно зашили, а также не давали нагрузок на конечность достаточно долго, чтобы всё хорошо заросло. Вопреки тому что в послевоенные годы Йокогаму заполонили наёмники и мафиози, период выздоровления нынешний шеф едва ли не самой влиятельной организации в городе вспоминал с теплотой — это было удивительно спокойное время в его жизни. Кто бы ни говорил, что в подобных случаях следовало искать женщину, заблуждался. Дело, конечно же, оставалось в Господине Коте, познакомившем Танеду с местной легендой. Собравшиеся на кухне сейчас ясно видели пляску двух смертей в стенах старой клиники и за её пределами тогда, понимали, что происходило, однако бессмысленным и опасным было рассказывать о таком — сочтут сумасшедшими, как того контрабандиста, если повезёт, если нет... Лучше не думать о подобном сценарии. И всё-таки, что может быть безумнее беседы с упитанным домашним зверем, незаметно просочившимся в отменно охраняемое помещение, и отчётливого понимания его желаний? Только поиск того, чего нет.

***

Земфира — Деньги

— Итак, Мори-сан, перед тем как мы начнём, я хотел бы обсудить условия нашего взаимодействия. Это четвёртая встреча, Вы уже вполне приемлемо обращаетесь с посудой, ничего плохого не происходило, думаю, можно потратить десять минут на формальности. Ваш заместитель сказал, мне следует лично договориться обо всём с Вами, — Рампо привычно помог бывшему хирургу разложить снедь. Нынче мафиози едва не дремал на ходу, но бодрился: сигаретами от него почти не пахло, Элис из-за спины не выглядывала. Под глазами Огая залегли глубокие тени, на перчатках осело немножко чернил — тот заранее готовил все бумаги перед побегом на кулинарные курсы, не успел выспаться. Начала потенциально опасной беседы детектив ждал с нетерпением: с удовольствием бы отбросил и суффикс, выражающий почтение к собеседнику статусом выше, и остатки вежливости, державшиеся на честном слове. Язык горел от желания выплеснуть в лицо этому человеку вообще всё, что член ВДА о нём думал, как о руководителе. И Дазай, и Йосано попали в Агентство в отвратительном состоянии: вой, доносившийся сверху, испугал даже Акико, побывавшую на войне. Юкичи, в тот день с утра водивший Осаму куда-то, убедил их не тревожиться, и только это остановило юношу от разборок дома, но здесь тормозить его было некому. Яд жёг глотку, сыщик медленно закипал. И тут очки, сдвинутые на лоб на случай разного рода проблем, например, экстренной необходимости побега, съехали на переносицу. Сверхдедукция задела струны реальности, Эдогава было сосредоточился, но аккуратные белые пальцы подхватили аксессуар за дужки, моментально сняли и, сложив, оттолкнули к дальнему концу столешницы. Рампо подавился всеми накопленными словами: никто и никогда не позволял себе настолько фамильярного обращения, даже мечник, подаривший ему когда-то эту бесценную реликвию, купленную во вполне бюджетной лавке. Якудза повёл плечами, расправил спину, приблизился, упёрся с обеих сторон от его тела руками в стол, навис над детективом и непривычно приветливо оскалился, глядя сверху вниз. С глухим шорохом фантик неловкого врача разорвался, холодная чернота хлынула наружу. В жилах Эдогавы застыла кровь: плотоядное нечто фиолетовыми с алым бликом глазами смотрело прямо в душу и, кажется, мысленно облизывалось. Дазай, изредка пугавший подозреваемых своим тяжёлым взглядом, не шёл ни в какое сравнение с находившимся напротив убийцей. — Наконец-то, — довольно улыбнулось... Это. — Как насчёт щедрых чаевых? Пять, семь, десять месячных жалований? Сколько стоит нынче работа самой светлой головы Агентства в приватной обстановке? Разве Фукудзава-сан не оставил никаких инструкций? Он невыносимо дотошен порой, даже Танеда-сан не рискует связываться с ним, когда речь идёт о главном достоянии вашей конторы, хотя у Отдела намечаются крупные неприятности. — Спасибо, у нас не до такой степени всё плохо с финансированием, — вытолкнул слова из горла Рампо. Боевой настрой моментально пропал. — Если Вы не против, я хотел бы расстаться с Вами миром, словно мы никогда не были знакомы. Вы уже умеете сносно варить кофе, если не забываете о нём из-за навалившихся дел. Главное — выключать оповещения на мобильном телефоне, пока Вы разбираетесь с туркой. Не думаю, что мои услуги актуальны теперь. Сверхдедукция внутри бушевала: человек напротив был вооружён, а позади стояли в подставке кухонные ножи. Выбираться из комнаты следовало немедленно. Мори рассмеялся. Детектив не сводил взгляда с его пальцев, затянутых в белые перчатки: ожидал, что бывший хирург на него бросится. Сердце Эдогавы бешено колотилось под рёбрами. — Верю-верю, конечно, но, видишь ли, Рампо-кун, я предпочитаю выплачивать долги вовремя, для ночной Йокогамы это — норма, — замурлыкал якудза сыто, мягко, почти утешающе. — Итак, женщины? Нет? Двадцать четыре года — прекрасный возраст для романтики. Возможно, какой-нибудь компромат, как тот, из «Идентификатора»? Там столько наплели про Куникиду-куна... Материалы, конечно, не попали в печать, но, как думаешь, кто в них не поверит, если попадут в достаточно авторитетное издательство? «Он меня сожрёт», — юноша подобрался. Сознание буксовало. Дело было не в способности, просто Рампо неожиданно понял, насколько мало шансов уцелеть у него в поединке, если босс Мафии захочет проявить грубую силу. Если честно, вообще никаких нет, особенно при появлении крошки Элис: в складках её пышного платья найдётся место для множества шприцов с острыми иглами, а стать подушечкой для булавок очень не хотелось. Давным-давно, на самом первом деле, мечник, пришедший на помощь, отвесил подростку пощёчину вполне заслуженно: ладно, наёмник им попался сговорчивый, Фукудзава действительно мог не успеть спасти своего найдёныша тогда. Видимо, тот случай ничему Эдогаву не научил, и теперь, когда сыщик, ни с кем не посоветовавшись, никому не сказав, где будет находиться, не запомнив толком маршрут поездки, оказался лицом к лицу с крайне опасным врагом, должен был выкрутиться сам. Паника накатила изнутри ледяной волной, как случалось ежедневно в самые чёрные времена. Жизнь Рампо после смерти родителей не заладилась: взрослые люди представлялись ему огромными слепыми чудовищами, зацикленными на деньгах и бесконечных бытовых мелочах. Переполненный тварями мир был совершенно недоступен для понимания, пока один излишне ответственный телохранитель не помог увидеть обратную сторону реальности и начать воспринимать окружающих иначе. Не существовало никаких монстров тогда, однако сейчас над ним действительно нависало что-то крупное, хищное, жуткое, но, в отличие от теней прошлого, потрясающе прозорливое и явно зрячее. Великому детективу предстояло как-то дать неожиданному врагу отпор, не используя основное своё преимущество, но ничего путного в голову не приходило. Напрасно он забыл, что «Сверхдедукция» всего лишь десять лет назад была проклятием, а не даром. «Стоп. Юкичи. Директору, пытающемуся успеть и основную работу, и разборки с Осаму, нужна пауза, Куникиде не помешает отпуск, но прерываться рано: Дазай не успеет адаптироваться, если всё останется, как есть. Акико не отойдёт, снова будет кричать по ночам и вскидываться от любого шороха. Предположим, я справлюсь с делами, но на бумаги не хватит ни сил, ни часов, ни дней... Сколько я пробегаю с документацией? Почём зря убью вагон времени. Времени. Точно, вот же выход», — Рампо медленно выдохнул через нос, максимально подробно воспроизвёл в памяти ощущение очков на лице и с вызовом глянул снизу вверх. — Жёлтая пресса всегда печатает непроверенные слухи. Вы, бесспорно, можете заставить её работать, как Вам захочется, но не особенно заинтересованы в этом: издательство не открылось до сих пор. Сдаётся мне, не только про нас господин Йори насочинял всякую ересь. Что до оплаты... Достаточно будет времени. Мори прищурился, посмотрел вопросительно. Пальцы его левой руки нетерпеливо отбили дробь по столешнице. — Отнимая свободные часы после работы, Вы увеличиваете мою общую нагрузку. Более того, пока я занимаюсь здесь, с Вами, не могу расследовать другие дела, которые мне по силам. Не все клиенты прибегают к официальному обращению в ВДА, часть случаев я разбираю в индивидуальном порядке по отсканированным бумагам и иным предоставленным уликам. От перегрузок эффективность работы падает, я замедляюсь, следовательно, организация, на которую я работаю, замедляется тоже. Нам необходимы дополнительные периоды на восстановление прежних темпов. Скажем, гарантированная неделя безо всяких нападений ваших якудза на наших сотрудников и все принадлежащие им помещения за одно такое занятие — достойная цена? Вы не тратите ресурсы, я прихожу в себя и продолжаю бегать на свидания. Что до мелких деталей — система работает отлаженно, Ваш коллега на подхвате ни разу не создавал никому из нас трудностей. — Допустим. Позволь узнать, в чём тогда заключается твоя выгода от сделки? — бывший хирург глянул невероятно пронизывающе. Эдогаве, начавшему было отходить, показалось, что якудза прикидывает, как именно его устранить, но на смену обжигающему холоду страха пришла спокойная обречённость: если Мори действительно разозлится, сбежать не получится. Поздно волноваться, правда, надо, как в той отвратительной шутке про нападение маньяка, расслабиться и получить удовольствие от происходящего. — Я просто люблю готовить что-нибудь, особенно — сладкое, — Рампо пожал плечами. — Процесс отлично разгружает голову, а хлопот в последние дни добавилось. Пока наш выбор совпадает, я делаю то, что мне нравится, в хорошей компании — вроде именно этим нормальные люди занимаются на свиданиях или в клубах по интересам. Их участники редко знакомы с жизнью друг друга за пределами встреч. Если здесь происходит то же самое, почему нет? Огай, мягко качнувшийся назад и отступивший к плите, не поверил сделанному комплименту, но согласился с остальным. Устный договор ему лично ничем ему не угрожал и не затрагивал интересов Порта, потому условия были вполне приемлемыми. — Если моё общество действительно больше не кажется тебе таким отталкивающим, Рампо-кун, предлагаю завести базовое правило сотрудничества, — темнота словно осела на дно необычных фиолетовых глаз, сложилась в разорванный фантик, застегнула его изнутри, как спальный мешок или чехол для трупа, замерла там. — Никаких бесед о работе. Это понятно? — Да. Выдвигаю встречное требование, Мори-сан, — Эдогава кивнул, подтянул к себе находившуюся в опасной близости от края столешницы копеечную реликвию и убрал её в нагрудный карман. — Требование? И какое же? — якудза насмешливо прищурился. — Я — без очков, Вы — без ножей и пистолетов. Словом, прощай, оружие, — детектив отошёл к дверному косяку, вынул заветную пару и демонстративно положил на полочку. — Вы всё равно в выигрыше: Элис можно вызвать в любой момент. — Если так, то зачем? — Мори чуть наклонил голову. — В знак того, что мы рады друг друга видеть, как нормальные люди на встречах клуба по интересам, — развёл руками Рампо. — Приемлемо, — оябун кивнул, осторожно выложил скальпели на полку ниже — под пытливым взглядом Эдогавы ему стало немного дискомфортно. — И тот, в рукаве, — напомнил сыщик. Зачехлившийся мрак сердито зашевелился. — Сегодня будем варить напиток с пряностями, помешает. Вишня в сиропе уже без косточек, для нарезки трав он не подойдёт, — примирительно поднял руки юноша. Судя по звону металла, красота Коё-сан действительно стоила жертв.

***

Помни Имя Своё — Чёрный Человек

Анго Сакагучи никогда не верил в потустороннее. Он был наделён способностью, но так притерпелся ко всем происходившим из-за неё казусам, что стал считать её дополнительным органом чувств, позволявшим воспринимать мир более полно. Ничего интересного в факте, что подобные, но устроенные иначе части тел имели окружавшие его люди, бывший тройной агент не находил: некоторые вещи случаются ровно потому, что могут случиться. Рождаются же индивиды с тремя почками или хвостом? Да, конечно. Живут, как все, если в процессе их не признают каким-нибудь воплощением спустившегося на грешную землю бога — бывает такое время от времени на материке в диковатых, переполненных религиозными фанатиками странах третьего мира. Сверхъестественное, правда, плевать хотело, верил в него Анго или нет, и громко заявляло о себе с того самого дня, как бывший бухгалтер сохранил в личный архив жуткую запись спиритического сеанса на чердаке Агентства и стёр все свидетельства её существования из базы данных. Ныне, сидя в полном одиночестве напротив белой коробки со старым потрёпанным пистолетом, эспер сожалел о своём молчании: необходимо было сказать хоть кому-нибудь. По размышлении трезвом заместитель Танеды понял, что чертовщина начала твориться гораздо раньше, сразу после бойни в брошенном хозяином особняке, а теперь настойчиво набирала обороты. Возможно, очевидец бы воспринял его историю всерьёз, но, на беду шпиона, он оказался единственным человеком в эпицентре событий. Негромко заскрипела черепица, водосток прогнулся под тяжестью кого-то. Анго, слушая, как чужак подбирается к краю крыши со стороны окна, медленно поднялся. Прихватив памятную вещь, смартфон и проверив наличие ключей от автомобиля в кармане брюк, агент быстро вышел из комнаты, закрыл дверь, сбросил тапочки, добрался до ванной и заперся там. На дне чаши лежали тёплое зимнее пальто, плед с фонариком, рядом стояла сумка со сменной одеждой, обувью, документами и медикаментами. Между шкафчиком с бытовой химией и стиральной машиной он устроил заряженное ружьё дулом к стене ещё днём. Нервы Сакагучи были в норме: датчики движения действительно засекали посторонние перемещения по дому, часто срабатывала сигнализация. Приезжали отряды полиции — ничего не находили, зато всё стихало. Проверка систем оповещения, как правило, показывала, что техника работает исправно. Служебные врачи подтверждали полную адекватность хозяина жилища не раз, результаты медицинских обследований только подкрепляли уверенность медиков, правда, покой разве что снился. В какой-то момент эспер понял, что существует лишь один вариант — игнорировать происходящее и отдавать силы работе, чтобы не оставалось свободного времени на панику. «Шаги за дверью. Опять». Прислушавшись к переступанию по коридору, бывший информатор вздохнул, замотался в плед, устроил ружьё на полке для шампуней, лёг на дно ванны и затаился. Он давно приспособил это место под беспокойные ночёвки, потому, выставив будильник на привычные шесть, на полном серьёзе собирался поспать. Если до сих пор не убили, то вполне потерпят до утра.

***

Есть такое латинское изречение: «Бездна взывает к бездне». Рампо, позабывший, кому оно принадлежало и где конкретно было записано, искренне считал эти четыре слова полной чушью, пока не познакомился с шефом самой влиятельной преступной группировки Йокогамы. В Дазае все они, детективы, чувствовали какой-то надлом, но не травили душу новичку глупыми расспросами: в Агентстве не было не задетых жизнью людей. Та же Харуно пришла после того, как её попытались ограбить на улице. Кирако испугалась, что кто-то причинит зло ей самой или её замечательному упитанному коту Ми-чану, потому идея вступить в организацию, занимающуюся ловлей преступников, показалась ей чудесной, хотя, с точки зрения Эдогавы, противоречила здравому смыслу среднестатистического обывателя. В боссе якудза трещин не ощущалось, но иногда детективу казалось, что и Мори-то никакого нет, а есть одна стёкшаяся в хрупкую человеческую оболочку ночная темнота, из которой вылезают самые чудовищные порождения разума. Пока все эти существа спали, пустой фантик бродил по комнате, изредка переспрашивал, куда сколько чего следует добавить, мягко жестикулировал руками, пытался подшучивать в чисто-медицинском ключе. Делай всё то же самое Йосано или хотя бы Дазай, Рампо бы, наверное, посмеялся, но после неприятного объяснения он мог только изредка выжимать из себя улыбку, даже если врачебные анекдоты были по-настоящему забавными. Тем страннее было наблюдать, как яркая сине-фиолетовая ночь в глазах чехла тускнела каждый раз, когда не реакции не следовало. В конце концов якудза прекратил попытки заговорить о чём-то кроме их рабочего процесса, и там, в тишине, прерываемой только звоном посуды, шипением кофе, стуком ножа или журчанием воды в мойке, детектив внезапно почувствовал нечто удивительное. Стало уютно. Обычно молчаливые люди на местах преступления действовали на нервы: они буквально полыхали энтузиазмом что-то добавить или заглушить его размышления, совсем как в прошлом, после смерти родителей. Приходилось быстро делать умозаключения, чтобы те не вмешивались в ход рассуждения и не тревожили не успевшую отболеть память. Этот конкретный мафиози отличался от прочих в понимании Эдогавы: если и думал о чём-то, делал это нераздражающе тихо. Мори, видимо, не в первый раз доводилось работать без дополнительного звукового сопровождения и общаться только жестами, иначе объяснить то, что происходило в течение двух занятий в полном молчании после приветствия, Рампо себе не мог. Была ещё одна примечательная деталь, которая не давала сыщику покоя. Поскольку он показывал порядок действий без речевого дополнения, а список ингредиентов записывал на маленькой меловой доске у холодильника и туда же прикреплял магнитом распечатанную в офисе инструкцию по приготовлению, то периодически устанавливал с боссом мафии зрительный контакт, проверяя, понял тот или нет. Старший первое время кивал, но позднее ограничился тем, что стал выразительно закрывать глаза: сначала долго внимательно смотрел в ответ, а после медленно опускал веки. Поначалу было немного страшно переглядываться так, но Рампо привык и неожиданно осознал: им обоим нравится — и тишина, и занятие, и бессловесное общение, особенно эта часть. В итоге кофе однажды едва не сбежал, пока и детектив, и глава местной преступности таращились друг на друга украдкой, но они только посмеялись, и наконец-то всё случилось без малейшего внутреннего напряжения. Хироцу-сан неторопливо потягивал напиток из стакана в машине, в то время как члены клуба по интересам впервые обменялись личными телефонными номерами, чтобы не назначать следующее свидание по электронной почте. Бездна смотрела тепло, гений улыбался ей вполне нормально и искренне думал, что самое трудное позади. А потом сыщику приснился первый странный сон.

***

Земфира — Северная прелюдия

Сотрудники Особого отдела по делам одарённых МВД невзлюбили коллегу. Дело было совсем не в том, что выполнял заместитель Танеды потрясающе опасные вещи, в частности, не брезговал общением с мафиози, если требовалось, и выводил свою организацию и город в целом из близких к безвыходным ситуациям более успешно, чем другие. Причиной всеобщей неприязни стали не избыточная преданность их общему делу или привычка перекладывать на чужие плечи свою работу, а фантастическое везение и изумительное умение сваливать за секунду до. Во время доклада у только-только вернувшегося из Европы Анго ни с того ни с сего развалилась стопка листов с заметками, причём самый важный соскользнул под кафедру и застрял там напрочь — просто подвинуть документ носком туфли и не повредить не вышло. Извинившись, покрасневший со стыда одарённый присел, чтобы собрать бумаги, и в то же мгновение сквозь пространство, где был его затылок, пролетела пуля, выпущенная из крайне дальнобойной снайперской винтовки. Толстое стекло зала для переговоров разлетелось в углу под потолком, телохранители посбивали чиновников под столы, с запозданием опустились металлические занавесы, завыла сирена, заморгала красным глазом сигнализация. Присыпанный штукатурной эспер поднял голову и растерянно потаращился на пострадавшую стену около двух секунд, а потом, перекрикивая грохот, закончил выступление парой выводов о ситуации с «Мимик». Пришлось обратиться в Агентство, чтобы найти виновника и не поднимать при этом лишнего шума. Подчинённые Фукудзавы всё сделали, как положено, однако в ходе расследования погибли двое знакомых Анго — подорвались на служебной машине. Сакагучи в салон не попал: задержался в штабе, так как потерял накопитель с важной информацией в полупустом кабинете, хотя вчера положил флэшку в тайник на дне второго ящика стола. Что она делала в вентиляционной шахте, недавний шпион объяснить даже себе не смог и стал искать крысу среди своих. Обнаружил. Уцелел только по одной причине — осечка при выстреле, иначе встретился бы с сослуживцами. Или вот ещё: однажды информатор заметил, что продукты в холодильнике подозрительно быстро подходят к концу несмотря на его постоянные командировки, заволновался и решил сменить конспиративную квартиру, потому, захватив самое нужное, уехал к знакомому на другой конец Йокогамы. Ночью произошла утечка газа, за ней последовало короткое замыкание. Одной искры хватило, чтобы половину этажа разнесло. Перепуганные люди эвакуировались, кутаясь в одеяла и куртки, кто-то клял совершенно ни в чём не виноватого офисного клерка, которого среди ночи поднял звонок шефа — едва Танеда обо всём узнал, поспешил выяснить, уцелел ли подчинённый. Тот, заспанный, тихо уточнил, что случилось, и сам опешил, когда понял, насколько легко отделался. Если верить отчётам пожарных и полиции, взрыв произошёл в результате цепи трагических случайностей, но Сакагучи пережил слишком много всего к тому моменту. Перебравшись на новое место, он перечитал строчки иероглифов, мысленно дополняя их саркастическими комментариями по поводу умственных способностей сотрудников некоторых организаций, однако доказать причастность Портовой Мафии или каких-то других преступных объединений не сумел. Кто-то называл это потрясающим чутьём на беды, кто-то — впечатляющим везеньем, кто-то — шилом пониже крестца, а в память самому чудом выжившему врезалась формулировка одного из погибших коллег: «Адова удача». За полтора года службы Анго по объективным причинам сменил пять жилищ и потерял множество знакомых: первые были убиты при исполнении, вторые покончили с собой, устав от постоянных стрессов, как это часто бывало в Японии, третьи — все трое, как символично — умерли от переработки. Инфаркты или инсульты в офисе никого не удивляли: люди имели дело со всяким и скрывали информацию, которую ни в коем случае нельзя было разглашать, нередко функционировали на пределе и просто не выдерживали такого темпа. Немногие оставшиеся друзья спешно перевелись, прочие с заместителем Танеды не связывались: дурная слава бежала впереди него, но с каждым успешно выполненным поручением, с каждым провалившимся покушением Сакагучи становился всё более влиятельным. Наставник гордился им, точно родным сыном, а подчинённый, улыбавшийся на людях и почтительно беседовавший с боссом, задыхался от одиночества и любую свободную минуту посвящал работе, чтобы не сойти с ума. И вот Отдел покинул охранник, порой таскавший физически не успевавшему пообедать агенту еду: говорят, внучка родилась, уехал в родные места. На столешнице стыл в картонном стакане кофе поверх оставленной им записки с извинениями и пожеланием лучших времён. Этот старик изредка встряхивал засыпавшего над документами заместителя шефа и подкалывал, помогал немножко взбодриться. Больше не будет. Таким образом, Анго остался совсем один, не считая последней нити, связывавшей его с прошлым. «Может быть, к чёрту всё? Уволиться, уйти к Дазаю, выдохнуть наконец, послать дальним лесом международную политику и скандалы, забыть, как страшный сон, скитания, Мафию и начать с чистого листа?» — Сакагучи снял очки, потёр переносицу. Пространство плыло, ныл висок. Напиться бы и проскочить выходные, но бывший шпион знал: не спасёт. Пробовал около двух лет назад — зарёкся говорить о том, почему не вышло.

***

Несколько лет назад

Placebo — Hold on to Me

Ночи идёт четвёртый десяток. Глаза её кажутся совершенно серыми, пока не доходит до использования дара — радужки окрашиваются в рубиново-красный, различимый обычным зрением, и чем-то этот оттенок напоминает светящиеся точки снайперских прицелов. Крепкие руки огрубели от стрельбы и мелкой работы, сильная спина так и не согнулась под тяжестью обмундирования, ноги чуть суховаты — нагрузок по-прежнему много. Светлая когда-то кожа загорела — в погожие дни вся их компания стаскивала экипировку, плавала, отмывалась и сушилась на берегу под палящими лучами, если везло. Мягкую поступь не слышно в сумерках, только плащ шелестит — сам он носит такой же, плотный, чтобы не бросалось в глаза оружие на теле. Голову спутника посеребрила Луна — из без того выгоревшие на солнце тяжёлые пряди отливают металлическим блеском. Пару раз Анго помогал выпутывать из них колкие шарики репейника, потому знает наверняка, что волосы толстые, густые, и промывать такую гриву обычным мылом в стылой воде, а потом прочёсывать ещё влажную кудель — едва ли удовольствие для обладателя, но обрезать нет никакого смысла: всё встанет дыбом. Ночь бурчит, что не хочет вспоминать старое прозвище, а серые тени кругом посмеиваются: «Одуванчик, команданте, звучит гордо». «Хлопок, как на бинтах, которыми перевязывают раны, или в марле, которой сверху накрывают что-то вкусное», — думает Сакагучи, поправляет очки и честно обещает себе на утро привести мысли в порядок. Другие — нужные, правильные, тёплые — слова вертятся на языке и встают поперёк горла, но шпион проглатывает их. Внутри дерёт. Нельзя так привязываться к работе. Ночь вскидывается от любого шороха точно так же, как и все окружающие её люди, первым делом хватается за оружие и реагирует очень быстро, если того требуют обстоятельства, а когда не требуют, долго лежит без сна, но, заметив копошения поблизости, садится к костру, манит к себе и заводит с Анго долгие разговоры о чём угодно. Ему ни разу не становилось скучно под немного рванную иностранную речь — порой требовалось время, чтобы найти подходящие слова на трёх языках, и мысль одного нередко завершал другой. Смесь французского, английского и японского — их аналог эсперанто. Утро наступает, Сакагучи становится не до вечерних клятв. Дорога не ждёт, наёмники подтрунивают над сонным эспером. Серый деловой костюм, в котором Анго появился на встрече впервые, тихий голос и привычка держать еду обеими руками, спешно перекусывая и стараясь не чавкать, чтобы следовать нормам европейского этикета, приводят к тому, что за японцем закрепляется кличка Souris* — тот сначала очень стесняется, а потом закрывает на это глаза. До растений ему всё-таки далеко, и на том спасибо. Ночь находит пищу и воду там, где, кажется, их нет, спит, если не повезёт, на голой земле под плащом. Исхудавшее тело кутает в непродуваемую ткань и старается ни о чём не думать, кроме насущного. Она оправдывает своё прозвище: неприхотливые одуванчики растут в любых условиях. Ночи совсем недолго осталось, и Анго — её путеводная звезда на пути к неизбежной гибели. Именно тогда тройной агент впервые игнорирует ноющую пустоту внутри. Он всего лишь выполняет свою работу, ничего особенного, правда?

***

Настоящее

Долгое опасное путешествие через континент и плавание с нелегалами растревожили в нём нечто, задушенное саркофагами офисов и тугими бинтами костюмов — то, что пытались вычерпать из него узкими ложками специальных методик психологи, чтобы можно было продолжать жить по-прежнему. Поздно. Встречи в баре закончились. Ода погиб. Дазай пропал с радаров его усилиями в том числе. Анго сбросил свои маски, постарался вычистить нутро, выскрести всё, что было, вымыть некогда наполненные чем-то невероятно значимым места в грудной клетке и в голове, но это в себе заглушить не смог. Коллеги, смотревшие ему в глаза, говорили, что Сакагучи за одну поездку будто состарился лет на десять, хотя ни единой новой морщинки на лице японца не появилось. Нечто скреблось под рёбрами, когда он приходил домой затемно, принимал горячий душ, ложился в мягкую, удобную постель в чистой выглаженной пижаме и пытался успокоиться, считая до бесконечности вдохи и выдохи, пока не засыпал примерно на второй тысяче. Оно тянулось сквозь сны запахами гари, простой еды, пороха и лавандовыми корнями опутывало гулкие рёбра с глупым комком сердца, каким-то чудом не засунутым в папку «Засекречено».

***

Мир за границей реальности у каждого свой. Раньше Анго, приучившийся успокаивать себя привычными и понятными вещами, воображал себе интерьер «Люпина», присаживался на высокий стул, делал заказ и, уложив голову на скрещенные поверх стойки руки, растворялся в медленной музыке, мягко стекал в темноту и ни о чём не тревожился. В день, когда не стало их дружбы, прекратил. Позднее забрал себе фотографию, найденную на могиле, скромно обустроенной мафией по всем правилам — последнее общее фото их компании, на котором шпион выглядел на свой настоящий возраст. Анго смотрел на серое надгробие за ним, на таблички рядом, на белые розы и не мог подобрать ни единого слова, а потом не спал трое суток. После семидесяти с лишним часов на ногах он впервые услышал шаги за дверью, но не те, что сейчас, сбежал в машину и уснул прямо на водительском сидении, сжимая в одной руке руль, а в другой — пистолет. Как не убил себя — не знает. С тех пор в самые тяжёлые моменты измотанный разум генерировал ему странные пейзажи. Эспер неизменно открывал глаза в разнесённой взрывом комнате, ощупывал растрёпанный костюм, кашляя от пыли в воздухе, вставал, медленно спускался по уцелевшей половине винтовой лестницы на первый этаж полуразвалившегося здания, смутно напоминавшего заброшенную больницу, брёл по обочине ухабистой дороги между остовов чёрных израненных деревьев, пробирался через чахлую рощицу и выходил на медвяный с горечью запах. Зелёные ростки пробивались сквозь мёртвую землю бескрайних полей, и чем дальше, тем выше становились они, покрытые мелкими сиреневыми цветками. В какой-то момент совершенно безумный безгранично-фиолетовый с бесконечным ало-золотым закатом мир окружал невероятно маленького по сравнению с ним Анго, и агенту оставалось только одно — идти, медленно пропитываясь знакомым ароматом. Его, серого, измазанного сажей и пеплом, как Сакагучи чувствовал, кто-то ждал там, в конце пути. Пустыри и разрушенные здания, местами окружённые хаотично разбросанными белыми костями и проржавевшим оружием, постепенно обрастали травами, кустарниками и мелкими деревцами, но нигде не было видно ни следа присутствия людей. В тишине, нарушаемой только шелестом ветра и редким звяканьем каких-то потревоженных им кусков арматуры, бывший тройной шпион двигался в полном одиночестве, но от направленного в спину взгляда горели лопатки. «Мне кажется, это всего лишь сон, здесь никого, кроме меня», — успокаивал себя одарённый, резко оборачивался — только травы кругом да отпечатки его же ботинок. Он и в реальности-то людям за пределами работы без надобности, кому тут быть нужным? Изредка в голову Сакагучи приходил ответ столь же странный, сколь это место, а мерещившиеся вдалеке контуры тесной триумфальной арки служили очень конкретным намёком, но эспер старался об этом не думать и просто двигаться вперёд, пока умиротворение не переполнит его душу окончательно.

***

Говорят, бездна взывает к бездне. Рампо, до этого скептически относившийся к разным латинским изречениям, наверное, слишком долго смотрел в темноту, и теперь не просто чувствовал её пристальный взгляд, а практически предвкушал его порой, но изо всех сил одёргивал себя. Они с Мори договорились тогда, и, наверное, к лучшему: пока оба держат рот на замке, ничего страшного не случится. Нечто внутри, поглаженное легчайшим прикосновением собрата, готово было поспорить. Оно поднимало голову и приветливо рокотало, обнаруживая мафиози на нейтральной территории поблизости. К кофе незаметно добавились простенькие десерты и бутерброды. Элис, всё чаще сидевшая где-нибудь на стуле рядышком, сметала свою часть сладостей, особенно охотно хрустела медовым печеньем, пока её одарённый — детектив предпочитал так называть якудзу, потому что ни отцом, ни хозяином он толком не был, слишком строптивой казалась девочка — наспех то ли завтракал, то ли ужинал, с термином здесь не угадаешь. Эдогава не обдумывал, как именно функционируют подразделения Мафии и когда конкретно у них начинается рабочий день, но, судя по состоянию шефа, нередко это происходило вечером, почти впритык к их собственному расписанию. Если так, то картинка складывалась интересная: сыщик и преступник жили как бы в зеркально отражённых мирах. Пока Рампо видел сны, Огай бодрствовал. Во время утренних сборов всех нормальных людей лидер окрестных группировок ужинал и ложился, а когда прочие отправлялись в офис, перехватывал несколько часов покоя, вставал, приводил себя в порядок и, собрав бумаги в портфель, устроив рабочий костюм в кофр, а сапоги — в мешок, в гражданском нёсся на кулинарные курсы, с них — на работу, видимо, и переодевался там же. «Да нет, быть такого не может. Почему я вообще думаю об этом? — соображал зависший с зубной щёткой напротив зеркала Эдогава. — Какая мне разница, когда отдыхает причина недавних злоключений? Договор действует — и ладно, вон, сестра отсыпается, Зло Младшее иногда что-то ест и провоцирует Куникиду со всем возможным энтузиазмом, Доппо не сидит сутками за столом, Юкичи гладит котов, так и должно быть. Надо ещё немного постараться. Здорово, если получится отбить хотя бы полгода тишины, чтобы Агентство окончательно пришло в норму, ведь пока со мной всё хорошо, всё точно будет хорошо с ними». Отражение растерянно хлопало на него зелёными глазами — Рампо брал больше заказов со стороны в марте: так легче было уставать достаточно, чтобы моментально отключаться и меньше тревожиться о ночных видениях, не дававших ему покоя. «Надо написать Эдгару, может, посоветует чего или, на худой конец, напишет по моим россказням очередной роман, если не повезёт», — детектив состроил себе смешную рожу и, вполне довольный собой, двинулся в спальню, на ходу теряя остатки уверенности. Темнота внутри мягко зашептала что-то на своём полуночном языке, заманивая в кровать.

***

[Глава 1. Магний]

Linkin Park — What I've Done

Пятеро Белых присутствовали на собрании в малом зале дворца. Опустив мечи перед собой на подушки, они склонились почти до земли, приветствуя Императора — сухонького человека в смешной высокой золотистой шапке. Стоявший во главе Белых был особенно удивителен: статную фигуру окружало легчайшее зеленоватое-голубое сияние, отдалённо напоминавшее северное. Оно тянулось к другим и окутывало их, рассеивало по залу мягкие сероватые тени за спинами, электрическим нимбом подсвечивало волосы обладателя. Вслед за Императором прибыли трое Генералов. Один, вооружённый разве что подзорной трубой, в утеплённой одежде, в специальных очках, отвечал за авиацию, другой, в синей форме, в фуражке с длинными ленточками, за флот, последний, в зелёно-коричневом камуфляже, разбирался в делах сухопутных. Они коротко поклонились, звякнув всеми наградами разом, и сели на подушки, лежавшие почти у подножия трона. Никто из Генералов даже не поздоровался с Белыми и не предложил им устроиться, хотя висеть вниз головой, когда ноги совершенно прямые, наверное, было очень неприятно. Рампо, сидевший за колонной и оттуда наблюдавший аудиенцию, искренне хотел возмутиться, но, к своему бесконечному возмущению, не мог раскрыть рот. Руки его, писчего в этом странном мире, двигались, механически нанося какую-то ерунду на пергамент старинным пером, но успокоения это не приносило никакого. «Подушки сделаны, чтобы сидеть на них. Помогите себе сами, хватит мучить вестибулярный аппарат почём зря. Мечи полежат рядом или на коленях, в ножнах. Эти напыщенные старики и не подумают Вас пригласить! Они даже не заметили, что Вы тут, эй!» — бурчал мысленно гений. Все Генералы долго громко жаловались Императору на то, что армии Его Императорского Величества гибнут, а операции не приносят успеха. Тот только качал головой, грустно глядел на них. Когда Эдогава был готов подскочить со своего места, правитель указал крошечной закутанной в золотистый шёлк рукой на обратившихся поясницами к потолку Белых. Генералы заохали, выражая неодобрение и мрачно поглядывая на Белых. Воины щурились, но молчали, снося ничем не заслуженные упрёки в своей безумно неудобной позе. В отличие от владельцев, стоявших на полу, мечи по-прежнему занимали почётные места на подушках. Повздыхав для порядка и позвенев всеми наградами снова, военачальник, что отвечал за армии на земле, махнул рукой и подошёл ближе — лишь тогда эти гордые люди расправили спины. Одному из оставшихся недовольных Генералов Император что-то зашептал на ухо. Детектив не разобрал из его речи ничего, кроме одного слова — «колдун», а потом узрел какую-то странную бумагу с гербом, которую правитель спрятал в расшитый рукав.

***

Генерал пригласил Белых в широкий полевой шатёр и там завёл долгую речь о Родине и о Долге перед ней. Кажется, все пришедшие прониклись и повторно склонили головы, опустили мечи на подушки, будто ничего ценнее оружия в них самих, статных, красивых, сильных, не было. Военачальник раздал каждому какие-то бумаги. Четверо, приняв наставления с благодарностью, разъехались на экипажах кто куда, и в итоге при Генерале остался один, тот самый, приглушённо сиявший в зале. Стоило прочим отбыть, он строго посмотрел на Генерала — серебро, собравшееся в радужках, слабо фосфоресцировало в темноте. Выдохнув, собеседник потёр руки и разложил перед ним по столу безликие фотографии, а потом пустился в объяснения. Белый только кивал ему, запоминая какие-то значимые данные, пока Рампо отстранённо наблюдал обе фигуры ото входа в шатёр. Во всей этой сцене чудилось ему что-то невероятно гадкое, особенно отвратительными казались белоснежные, едва ли не полыхавшие в темноте перчатки Генерала. «Он в жизни ни с кем не дрался, Ками, да ты глянь на его прикид: шпага кривая, вся одежда узкая, в этом невозможно сражаться, только по приёмам ходить и светить орденами... Он Вас всех обманывает, придурок, что ты стоишь, уходи, пока можешь, я по твоей скептичной физиономии вижу, что ты не веришь ни одной из этих блестящих железок!» — хотел сказать Эдогава, но вдруг понял: неспроста была та речь. Воин не уйдёт, он считает: должен что-то сделать. Действительно верит. Те тоже верят: похватали бумаги и даже не переспросили ничего. «Ой, дурак», — сыщик схватился за голову, подбежал, попытался подёргать за рукав этого психа, но ладонь прошла сквозь ткань.

***

Белый бежал по коридорам, а детектив прозрачной тенью следовал за ним, наверное, раз в седьмой или восьмой — он уже сбился со счёта, слишком много всего происходило. Воин, быстрый, лёгкий, вёрткий, буквально прорубал себе путь через вооружённых намного лучше него людей. Там, где нельзя было взять своё быстро, этот безумец брал измором: потихоньку выкашивал весь штат охраны, наведываясь к цели раз за разом, и в какой-то момент устраивал масштабную атаку, как сейчас. Наэлектризованные бесшумной ночной смертью люди разъярялись и творили глупости, в частности — бросались всем скопом или собирались вместе в узком пространстве, мир их праху. Безликий силуэт с очередной фотографии остывал на полу своего кабинета: из набранных в штат защитников не справился ни один, потому хитокири успешно выскочил в окно и был таков. Петляя по чёрному лесу, наёмник скрылся от пытавшихся выследить его и, добравшись до какого-то транспорта, за компанию с призрачным Эдогавой явился к Генералу. Выслушав его краткий отчёт, военачальник кивнул — даже не поблагодарил за работу — и протянул следующую карточку. Рампо моргнул — та же сцена, только фото другое. И ещё раз. И снова. Собственно, по этой причине детектив начал путаться: события повторялись, просто народу в процессе исполнения заказов умирало разное количество. В рамках эксперимента гений поморгал подольше и заметил: фотографий не становилось меньше. Генерал удовлетворённо жмурился, потирая друг об друга руки в роскошных белых перчатках, а Белый тускнел. Некогда светлые одежды напитались краснотой, побурели, запылились, порвались, местами ссохлись — с них на землю время от времени падали тёмные корки. Меч, ранее всегда находившийся в чехле, казался заржавленным, в ножны хозяин его не убирал. Чем дальше случались вылазки, тем грязнее становилась форма. Тактики убийцы улучшались, атаки становились всё продуманнее и виртуознее, но глаза его погасли, чёлка отросла и прикрыла половину лица — лучше не стало. Конца и краю не было бесконечной ночной охоте: больше в жизни этого человека не происходило ничего нового. Однажды вернувшийся с задания Белый, растрёпанный, уставший, весь покрытый кровью, отчитался и в очередной раз положил меч на подушку для сидения, хотя на ногах держался чудом. Красная влага запятнала расшитую узорами ткань, но эти следы было не сравнить с лужей, натёкшей с одежды наёмника на пол. Генерал поглядел на безобразие, фыркнул, поддел лезвие носком блестевшего от воска сапога и сбросил с бархата на землю. Хитокири взглянул на него отчаянно, но сжал губы и протянул руку за фотографией своей будущей цели. Военачальник покачал головой, посоветовал что-то и указал пустой рукой на выход. Поникший Белый бережно подобрал своё оружие, беззвучно покинул палатку и наткнулся на четверых, вернувшихся с дороги. Видя то ли друзей, то ли коллег, он слабо засветился вновь, слегка приободрился. Те, изгвазданные ещё больше, наперебой что-то обсуждали своим тесным буро-ржавым кружком, но, завидев товарища, оживились, обступили его и стали расспрашивать. Убийца, такой же испачканный, как они, сказал что-то. Ближайший к нему человек, на плечи которого моментально растеклось сияние, озлобленно заорал и замахал руками — воин, вспыхнувший за несколько минут до этого, ответил коротко, видимо, отказался, и другие ополчились на него за это. Белый вздрогнул, стиснул рукоять меча и опрометью бросился от них в лес. Сиявший ранее ореол погас и не разгорелся.

***

Сидя на полу ровнёхонько за подушкой с очищенной от крови катаной, убранной в ножны, Рампо, почти не дыша, наблюдал, как хитокири, устроившийся напротив, на досках, ловил себя за руки. Хотелось сказать хоть что-нибудь, но сыщик понимал: не выйдет. Можно грязно ругаться, как он ругался на Квартет Идейных Японских Идиотов, орать, дёргать за рукава — без толку: не услышат и не заметят. За окнами полупустой гостиничной комнаты наступила весна. Там играли дети, перекрикивались взрослые, шуршали колёсами то ли повозки, то ли машины, кто их разберёт. Шелестела листва, вкусно пахло цветами. Эдогава любил это время: распускалась сакура, на улицы высыпали толпы счастливых беззаботных людей, кругом открывались мелкие уютные фестивали, всюду продавали сладости, словом, всё было чудесно. Наёмник определённо не разделял его восторгов. От каждого дневного звука привыкший к ночной тишине Белый, потускневший, выжженный, вздрагивал, тянул правую к оружию, тут же хватал себя левой за запястье и крепко прижимал его к груди, постепенно успокаивался, опирался ладонями на колени, пытался медитировать, но тут опять раздавался какой-то шорох, и всё начиналось по новой. Это выглядело будто наркотическая ломка, отличалось только одним: человек мог в любой момент получить свою «дозу», но сопротивлялся изо всех сил, потому что, кажется, до одури испугался себя же. Объяснить по-другому, зачем он каждый раз таращился на себя, бледного, в поставленное прямо за катаной зеркало, сыщик не мог. От недавно стоявшего перед Императором гордого статного воина ничего не осталось.

[Конец главы 1].

***

Placebo — In the Cold Light of Morning

Великий детектив вскинулся за полчаса до будильника и вытаращится в серые сумерки. От него самого за эту ночную беготню как будто убыло. Люди из снов не были людьми в полном смысле, скорее иллюстрациями в книжке со сказками — такая стояла в шкафу у него дома, не здесь, в общежитии, но там, где он когда-то жил с родителями. Мама читала ему, маленькому, на ночь истории, а потом нередко весело добавляла, почему в том или ином моменте сюжет утратил логичность, или вообще предлагала несколько вариантов того, как можно обмануть злодея. Со временем это стало их общей любимой игрой: понять с самого начала, где история повернёт не туда, и додумать самый короткий возможный путь к счастливому финалу. Побеждал тот, чья тактика занимала наименьшее число шагов. Папа, выслушивая их версии «Спящей красавицы» или «Белоснежки» за поздним ужином или ранним завтраком — мальчик специально заводил два будильника, чтобы посидеть со обоими родителями утром (или не заснуть вечером) и попытаться сообразить, кто на папиной работе стащил что-нибудь, хотя он отлично понимал, что это секретарша из соседнего отдела, охочая до чужих степлеров и конфет из вазочки, в которые мама начала предлагать добавлять слабительное, чтобы папина коллега победила свои пагубные привычки — посмеивался и сам пробовал предугадать, что жена с сыном придумали. Самое удивительное происходило, когда у отца получалось с первой же попытки: все трое глядели друг на друга, как заговорщики, напряжение в воздухе нарастало, а потом кто-то не выдерживал. Хватало одного слова, чтобы все засмеялись. В их общей игре по подбору самого достижимого хорошего конца папа обычно отставал от мамы всего на один шаг и слегка досадовал для порядка. Впрочем, когда та, проснувшаяся от запаха чего-то съедобного, содрав тапочки, подкрадывалась со спины к нему, готовившему для неё завтрак в свободный день, чтобы коротко чмокнуть за ухом и перепугать этим незамысловатым действием до лёгкого писка, маленькая неудача забывалась. Рампо стиснул зубы, медленно выдохнул, стряхнул со лба растрепавшиеся волосы. Не время ему раскисать. Да, родители умерли, книга со сказками потерялась, а с ней, кажется, пропала какая-то важная часть его души, но потом нашлась, просто теперь Эдогава сам целовал кого-то в лоб на ночь, кому-то рассказывал истории, для кого-то готовил завтрак, ходил на работу с кем-то и смотрел в бездну, чтобы спасти оставшихся рядом. Всё в порядке, правда.

***

«Ничего не в порядке», — отстранённо думал член ВДА, глядя на часы. Шестнадцатого марта его доставили на место встречи немного заранее: у решившего поспособствовать кулинарным курсам солидного мафиози намечалась какая-то работа, потому он подвёз сыщика до ближайшего магазина, а дальше тот, закупив привычный набор продуктов и немного мяса к нему, в сопровождении какой-то девушки, маскировавшейся под парня и явно принадлежавшей к числу подчинённых Хироцу — слишком спокойно та отреагировала на его появление и даже не достала нож, который скрывала под плащом — дошёл до дверей и позднее разложил принесённое по столешнице. Спутница, которую к нему приставили в качестве охраны, устроилась на диване в гостиной. Половину её лица из-за маски было не разобрать, но Рампо остался уверен, что ниндзя довольно приятна внешне, хотя за эту формулировку сестра бы непременно сказала ему что-нибудь резкое — феминистка, что с неё взять? К особенностям Йосано детектив давно привык, но в её отсутствие мог позволить себе маленькие вольности, например, называть откровенно красивых девушек красивыми, даже если это не имеет никакого значения для текущего расследования. Пять минут. Восемь. Двадцать. «Мори-сан ещё ни разу не опаздывал, наоборот, появлялся строго за десять минут: раздевался, разувался, помогал Элис, если она приходила с ним, выдавал ей карандаши и бумагу, мыл руки и шёл на кухню. Что произошло?» — детектив вышел с кухни и присел напротив девушки, присмотрелся внимательнее. Та поёжилась и напряглась, потянулась за оружием. Рампо примирительно поднял ладони. «Плащ немного пыльный. Она носит его давно: подкладка на отвороте слегка затёрта, но в целом вещь чистая. Наверное, дорога не столько сама одежда, сколько воспоминания, связанные с ней. Макияж явно стойкий, и правильно: в бою, чтобы поправить, времени не будет, а выглядеть хорошо хочется. Тени знакомые: Акико показывала такие на прошлой неделе, не купила, слишком дорогие, но я ей принёс вместо шоколада позавчера. Оттенок... Ладно, не важно. Синяки под глазами замазаны, наверное, было много ночной работы. Странно: в основных городских сводках об этом ни слова, значит, надо проверить мировые или прочие, потрясти сеть информаторов. Танеде-сану позвонить. Неспячка у неё, работа среди бела дня у Хироцу, необходимость меня охранять... Произошло нечто серьёзное, если весь Порт на ногах, но, видимо, не в Йокогаме», — Эдогава задумался, потёр межбровье, прислушался. Убийца напротив напряглась ещё сильнее от этого его жеста. — Это «Холодный рассвет»? Тебе идёт. Босс Ваш, самый главный босс, кстати, встречу не отменял? — Мори шёл на рекорд и опаздывал на полчаса, хотя даже Танеда-сан ни разу не сталкивался ни с чем подобным. Уловка сработала: ниндзя выдохнула и немного расслабилась. «Он бывший военный: хоть часы по нему сверяй, появляется за десять минут, будто иначе нельзя. Эту версию поддерживает покрой его рабочих брюк, тех, чёрных, с карманами, и привычка носить с ними высокие сапоги. Вместе с приталенным пиджаком одежда напоминает форму», — всплыла в голове мысль и пропала. В коридоре было по-прежнему тихо. «Мори-сан отбыл по делу, но сегодня вернётся», — набрала на кнопочном телефоне девушка, настороженно таращившаяся на него. «Она обо мне наслышана, не хочет давать улики против себя. Ладно, не больно-то интересно, всего лишь сестра самого страшного, после Накахары, подчинённого Мори-сана. Так, стоп. Вернёмся к нашим баранам. Считается Элис за овцу, интересно, или нет? Шеф уехал, пребывая в полной уверенности: уложится в срок. Думал, что успеет, значит, отбыл заранее, отбыл заранее — имел достаточно большой запас времени для одного дела и возвращения, но пришлось задержаться. Мы встретились в последний раз двенадцатого, чтобы тринадцатого заняться подготовкой к празднику. Он говорил, что отменит встречу за трое суток. Тринадцатого вечером и четырнадцатого ночью всё было в порядке. Следовательно, оябун уехал четырнадцатого утром и так замотался, что не успел написать. Неловко получилось», — Эдогава открыл новостную колонку. Согласно последним данным, на днях кто-то ограбил крупное банковское хранилище в Токио, в итоге сильно пострадала одна из компаний, специализировавшихся на продаже медицинских препаратов. Фамилия исполнительного директора завертелась в памяти детектива. «О, знакомые все лица. Здравствуйте, господин Тацухиса. Танеда-сан упоминал, что Вы были замешаны в крупном скандале в прошлом году. Понимаю, на Джингуджи-сана, одного из главарей преступного мира соседнего города, работаете чуть ли не лично, все бумаги обсуждаете с местными, у Вас тут рынок сбыта, перевозки в Америку можно незаметно совершать... А кто у нас согласует всё это в Йокогаме? Правильно. Вот исчерпывающее объяснение, куда Мори-сан пропал: огромные деньги исчезли из-под носа преступной верхушки Токио после сделки здесь. Товар уже доставлен заказчику, а оплата не состоялась. Допустим, взлом хранилища — обманный манёвр. Или нет, не совсем обманный. Сделка состоялась, но что-то пошло не по плану, например, средства дошли до адресата, но их сразу украли, а с ними ещё немножечко чьих-то чужих, чтобы скрыть проблему или поднять шумиху, пока не очевидно. Кто-то знал, что препарат поставят в определённый день в определённое место, за него заплатят и переведут деньги в конкретный банк. Значит, была утечка информации от осуществлявших всё это надёжных людей. Портовая Мафия очень дорожит репутацией, они бы такой прокол себе не позволили. Итог: Джингуджи рвёт и мечет, оябун пытается не дать перебить подчинённых, местные якудза экстренно ведут своё расследование, но, судя по этой девочке, которая прибыла в качестве охранника, ничего у них не получается. С предателями из числа своих они бы уже разобрались, значит, вмешался кто-то со стороны, но кому бы оно надо?» — Рампо замер над столом, глядя на пустую стену над головой охранявшей его подчинённой Хироцу. Сверхдедукция умоляла надеть очки — внутри всё замерло в предвкушении интересной работы его уровня. Правда, осознав, как нервничает ниндзя напротив, сыщик напомнил себе, что это не его дело: пока он не лезет к Мори, Мори не лезет к нему, таковы правила игры. «Давай их нарушим, всего-то один разочек, ничего нам не будет», — ласково зашептала темнота внутри, наступая на него. «Нам — нет, а Юкичи и остальным, наверное, да, особенно если меня тут пасут, хотя я просто умираю от любопытства. Мы согласились из-за своих, поэтому нельзя. Время, помнишь? Нужно полгода тишины, будем паиньками, пока не добьёмся необходимого», — не поддался детектив. «Назначь цену и берись за расследование, кто, если не ты?» — мрак мягко закружил, смутно напоминая о ком-то, заурчал, приглашая поиграть. «Мне лень, поэтому кто угодно», — максимально жёстко подавил эмоции Эдогава. Дебаты прервал рёв мотоцикла с улицы. Вскоре в коридоре хлопнула дверь, послышались шаги. Стоило слегка утратившему лоск Мори пройти в сопровождении весьма нарядной недовольной Элис — оборок на новеньком розовом платье было раза в два больше обычного, оружия под ними, наверное, тоже — ниндзя поднялась, склонилась в приветствии и тут же покинула помещение. Мотоцикл взревел второй раз, и тощий чёрный силуэт девушки, прикипевший к всаднику, исчез вдалеке. — Доброго вечера, Рампо-кун. Сегодня не задалось с транспортом, пробки — квинтэссенция зла в этом мире, — виновато развёл руками Огай, но тёмные глаза сияли: первое хорошее событие за несколько дней, его всё-таки дождались! — Доброго вечера. Япония иногда такая Япония, — улыбнулся в ответ детектив, едва не добавив: «Ага, застряли в лифте в Токио, с десятком потенциальных трупов. Раза три. Апокалипсис не терпит суеты, да?» Темнота внутри утробно урчала, приветствуя собрата. Чей-то желудок совершенно случайно вторил ей.

***

Лина Милович — Летать

Некоторые вещи случаются ровно потому, что могут, и ничьей вины в том нет. Наступило когда-то давно, больше десяти лет назад, самое обыкновенное воскресенье после дождливой субботы. Этот день выдался холодным и на редкость ветренным: резкие порывы сносили крыши с ветхих домов, били в ставни окон и в хлипкие двери, обдирали остатки листьев с облетевших деревьев. Ничего удивительного, что старый раскидистый клён, росший на обочине прибрежной дороги в гордом одиночестве, непогода основательно расшатала, и даже за счёт корней он не смог удержаться во влажной глине. Прожившие не один год вместе некие господин и госпожа запланировали поездку на рынок несколько недель назад. Супруги вдвоём написали список покупок, сели в машину и отправились по знакомому до последнего камешка пути. И муж, прозванный «Ясновидцем», и жена, даже более сообразительная, чем он, по словам коллег, были в каком-то смысле уникумами, потому жили уединённо с единственным ребёнком — таким же умным, как отец, и таким же прозорливым, как мать. Родители любили своего мальчишку, смекалистого, вёрткого, бойкого, но старались не избаловать его и удержать в узде крайне острый интеллект сына, чтобы потом их маленький гений не зазнался и смог нормально существовать с другими. Мальчик недавно отбыл на учёбу в город, в одно из подведомственных учреждений — Ясновидец его и сам закончил, потому верил, что с его отпрыском там ничего плохого не случится. Жена согласилась не сразу, но сдалась: опыт общения и самостоятельной жизни всегда пригодится, круг знакомств будет шире, и всё вместе поможет ему в будущем. Ни один из них и представить не мог, что будущее это наступит спустя десять минут по их отъезде из дома, потому что дерево резко упадёт перед машиной на влажную дорогу, а тормозной путь окажется недостаточно длинным.

***

Рампо устало посмотрел на себя в зеркало. Свидание закончилось пару часов назад, он вернулся, выиграв очередную неделю тишины для своих. Наверное, успех должен был порадовать его, но внутри было пусто и гулко. «Я забегался. Надо просто выпить какао и лечь спать, всё обязательно пройдёт, — улыбнулся он себе в зеркало, но не помогло: глаза по-прежнему выглядели грустными. — Ладно. Ты сегодня не такой красавчик, как всегда, но завтра будет получше, правда, приятель? Пока со мной всё хорошо, с ними тоже будет. Дазай нынче добрался до конца тарелки и не покусился на потолочные балки, хотя собирался повеситься пару раз, Йосано проспала планёрку и в кабинет прокралась мимо двери Фукудзавы-сана, держа туфли в руках. Видишь, наши действия приносят результаты. Нужно постараться, как смотришь на это?» «Никак», — ответила темнота изнутри бесцветным голосом, почти таким же, как у оябуна, в первый раз на памяти сыщика позволившего себе выпить чашку кофе на ночь и предложить сделать что-то кроме сладостей или бутербродов: мясо пошло на омлет, который они оба прикончили в тишине. У босса существовало строгое табу: напитки всегда доставались не ему. Бывший хирург пытался не подсаживаться на этот современный наркотик или, вероятнее всего, боялся за своё сердце — работа у главы якудза была нервной, а получать тахикардию и умирать из-за неё явно не входило в планы мужчины. Сделанное исключение говорило о том, насколько много свалилось на его плечи. — Как Ваши иные успехи? — коротко спросил Эдогава, имея в виду что угодно, начиная от Элис, раскрашивавшей ручкой для рисования на тортах белый глазированный пряник, и заканчивая последними подписанными документами. Девочка — способность, хоть и строптивая, казавшаяся порой более настоящей и живой, чем её создатель — от усилий высунула кончик языка и затихла, глубоко погрузившись в процесс. Соседнюю сладость уже украшал симпатичный жёлтый смайлик, ещё две других — кривоватые усатые отрубленные головы. Поездка в Токио не задалась. — Никак, — эхом отозвался Мори, со слабой улыбкой посматривая на Элис. Визитка службы доставки цветов, обронённая им в прихожей, красноречиво рассказывала о том, получилось ли поздравить Озаки-сан, как он хотел. «Вы так похожи», — прошептала темнота, когда детектив завернулся в одеяло и закрыл глаза. В голове смешались образы сопевшей под пледом в его комнате хозяйки «Золотого демона», полусонной растрёпанной сестры, выпавшей на пол запачканной какими-то бурыми каплями карточки и перевязанной яркой ленточкой палетки теней с парой плиток вкусного шоколада. За ними полезла настойчиво помогавшая «непутёвому Ринтаро» девочка, смутно напоминавшая Йосано: голубые глаза горели тем же ярким огоньком, когда Рампо доверил ей самую ответственную задачу, с которой они, взрослые, в жизни не справились бы — сделать угощение красивым. Сил возражать мраку не было.

***

[Глава 2. Железо]

В чёрно-белом мире шла война. С ближайшей позиции вели обстрел по какому-то хлипкому строению; кто-то, выживший в этом Аду, кинулся мимо Эдогавы, спасаясь от шквального огня. Перепуганный сыщик, полупрозрачный, тонкий, поспешил за ним, укрылся за куском фундамента — стену снесло давно. Над макушками у обоих свистело, со всех сторон слышался грохот. Рампо очумело таращился на оружие незнакомца — пустая обойма пистолета, упавшего рядом с бедром, гулко звякнула о бетон. Человек замер, закрыл уши ладонями, впился острыми пальцами в покрытые пылью волосы, закачался, похоже, пытаясь обрести самообладание, и зашептал что-то под нос. «О, дядя, да Вы того-самого. Я, впрочем, тоже, если вижу это», — подумал детектив, глядя на сидевшего рядом. Бетон уже начинал трескаться, не существовало ни единого шанса спастись, Эдогава морально готовился посмотреть на свой раскроенный череп — от его гениальности в таких условиях не было ни малейшего проку. По неизвестной причине обстрел ненадолго прекратили, и тут произошло странное. Прямо в отброшенную телом солдата на землю тень по мановению его руки потекло фиолетово-красное сияние. Темнота смешалась со свечением, преобразилась и вытянулась в человеческий силуэт. Подобрав с земли кусок какой-то конструкции, по форме схожий с ломом, одарённый передал его миниатюрному существу, махнул за стену — тонкие красные нитки от его пальцев натянулись, поднимая ожившую тень, как куклу. Создание улыбнулось, кивнуло ему и бросилось в атаку, воинственно взмахнув импровизированным оружием. Неподалёку заорали, что-то зазвенело и только после этого, подхватив какую-то деревяшку на манер биты, человек побежал следом, пересёк заваленную телами площадку и с отчаянным воплем спрыгнул прямо в ров.

***

Three Days Grace — The Mountain

«Колдун», — шептались за спиной у тощего мужчины в тёмной военной форме. Рампо понимал, почему: из множества отправленных на безнадёжную операцию людей уцелел только он. Более того, принёс необходимые сведения оттуда, откуда не возвращались прочие. Знакомый Генерал принял информацию, покачал головой, прочитав донесение, недобро прищурился и перенаправил Колдуна в другое место, как совсем недавно перенаправлял Белого. Сыщик теперь кочевал с Колдуном заодно. Не имевший никакой власти над происходившим Эдогава наблюдал со стороны, как работал едва не погибший под обстрелом человек: он, моментально прятавший от других зачарованную тень, всё время то решал чьи-то проблемы, но чаще то собирал кого-то, то, наоборот, разбирал — по образованию медик, одарённый старался оставаться в операционной и, если есть возможность, не соваться дальше своей вотчины. Все прочие поручения на него спускали сверху, но их он частенько откладывал и разбирал по ходу дел — настоящей работы было очень уж много. В чёрно-белом мире возникали трудности с поставками лекарств, потому врачевать раненых приходилось в далёких от нормальных условиях. Колдун старался изо всех сил, действовал на грани с откровенной жестокостью и стремительно черствел: что бы он ни предпринимал, его пациенты часто умирали, но нужно было жить дальше, такое настало время. Наверное, он выгорел: белый халат покрыли засохшие бурые пятна, два таких же напоминали его пустые усталые глаза. Начальство его потуги всё же заметило и присвоило звание повыше, но фактически это мало повлияло на положение дел — даже спасённые люди не любили одарённого, в целом неплохого человека, которому приходилось брать на себя ответственность за непростые решения в текущих обстоятельствах. Рампо, глядя на движения рук нависавшего над очередным оравшим телом хирурга, думал про игру, в которую играл с родителями. В реальной жизни самый короткий — оптимальный — путь к счастливому финалу приводил, как ни странно, к обратному результату: настрадавшиеся солдаты избегали врача, тот страшно уставал от всего, творившегося в операционной, и охотно переключался на что угодно другое, например, на создание стратегий. Война продолжалась. Колдун, изредка призывавший тень, чтобы спастись, слишком часто оказывался в опасных ситуациях. Существовала какая-то нездоровая тенденция: стоило одному самоубийственному заданию завершиться благополучно, Генерал подкидывал следующее, потирая руки в девственно-белых перчатках друг об друга. Медик только кивал ему, правда, судя по выражению лица, давно понял, что от него хотят избавиться, и ни в какие напутственные речи не верил, но продолжал искать решение своей проблемы — перед сном вёл статистику выживших и погибших как среди пациентов, так и среди подчинённых, бесконечно рассматривал карты, что-то прикидывал, переделывал планы операций и, в конец измотав себя, уходил курить. Полномочия постепенно расширялись, количество часов за столом снижалось, шёпот за спиной становился всё громче: прибывавшие под командование боялись Колдуна. Материализованная тень бродила за хозяином следом, чтобы того не прибили раньше срока свои же, танцевала рядом, но никак не могла развлечь перегруженного мужчину. Рампо даже обрадовался, когда халат врача стали реже пачкать, а потом медик, в разодранной на спине окровавленной куртке, откуда-то привёл ростом чуть пониже ожившей тени девчонку, вооружённую здоровенным кухонным ножом. Он посадил её в большое кресло, встал за спиной, заговорил — руки привычно задвигались, красноватые нитки потянулись с пальцев вниз и впились в плечи малышки, обвили тонкую шею, хрупкие запястья. «Отпусти её, тварь, немедленно отпусти!» — Эдогава, осознавший, что увидит дальше, бросился на человека, но пролетел насквозь, врезался боком в стену. Внутри всё трепетало, но сыщику оставалось только наблюдать происходившее и глотать слёзы: он знал эту жуткую историю наизусть. Ощущение времени снова пропало из-за однообразия картинки. Атмосфера безысходного ужаса царила в тёмном месте, где работало чудовище: никто не смел перечить одарённому, представляя, насколько плохо это кончится. Колдун поднимал руки — крошечная богиня поднимала нож. Колдун опускал руки — нож опускался, следом с шелестом взлетал белоснежный горящий рой, а затем вставали исцелённые солдаты, чтобы бежать туда, откуда их только что принесли. Статистика в бумагах наконец-то выправилась, однако глаза ребёнка, очень хрупкого в сером платье-парусе, гасли. Военные боготворили свою невольную спасительницу поначалу, заботились о ней, как умели, старались подбодрить, но чем дальше продолжалась война, тем меньше сил и эмоций у всех оставалось. Кто-то всё же погибал, ведь девочка не умела воскрешать мёртвых, а хотела бы, наверное. Кто-то дезертировал. Хуже всего было с сошедшими с ума: каждый раз, когда знакомый солдат переставал быть таковым, в опутанной красными нитками малышке что-то трещало. Её запачканная ржавыми разводами серая форма, больше смахивавшая на здоровенную рубашку с чужого плеча, перешитую под тонкое тело, начинала вставать колом. Бесконечно так продолжаться не могло.

[Рампо, помнивший, что в самом начале их знакомства сестра ночью звала своих и плакала над чьими-то именами по утрам, а от звука падения любого достаточно тяжёлого предмета днём забивалась под письменный стол, задержал дыхание, видя, как ломается крошечная богиня понемногу, отпуская тех, кого знала, а потом разваливается перед висящим в рубке рыжим самоубийцей. «Сверхдедукция» позволила ему восстановить картину трагических событий ещё давно, но одно дело — представить, другое — столкнуться лоб в лоб].

Сцена, когда девочка решила закончить свою историю, а мучитель, нитки которого она выдрала из себя, заметив их, помешал одарённой, отпечаталась на внутренней стороне век так же ярко, как и последовавшая за ней: Колдун ворожил, подпитывал божество своей кровью, надеясь хоть что-то исправить, а то проклинало его. Сказанные в горячке слова змеились чернилами под рукава, замыкались вокруг запястий, шеи, оседали где-то под формой, а тот не обращал на это внимания и, похоже, делал это совершенно напрасно.

[Конец главы 2].

***

Vitamin String Quartet — Royals

Проснувшийся за час до будильника гений умылся ледяной водой, не глядя на себя в зеркало, оделся в домашнее, ушёл на кухню и принялся готовить завтрак — блинчики с яблоками Акико любила не меньше его мамы. На запах съестного подтянулся растрёпанный Дазай в спальной водолазке и глухих чёрных штанах, вставший ни свет ни заря. Вскоре к нему присоединился Куникида, вернувшийся с пробежки: накрыл на стол и утащил сонно хлопавшего глазами новичка приводить себя в порядок, пока они оба не опоздали — с некоторых пор уходили на работу и возвращались с неё эсперы вдвоём, особенно по вечерам в хорошую погоду. Один из пустых стульев занял в меру упитанный кот Харуно и состроил умильнейшую морду, потому пришлось немедленно выдать ему плошку с йогуртом — Ми-чан понежился о руку пушистой щёчкой и принялся за угощение раньше всех. Йосано вышла незадолго до семи, как всегда, при полном параде. В личном календаре врача наступило «Весеннее время салатов» — ежегодный период трёхнедельных страданий в преддверии лета, по завершении которого любовь к себе обычно с разгромным счётом одерживала победу над общественным мнением в сознании конкретно взятой женщины. Эдогава не мог об этом не знать, потому она с удивлением поглядела на него, кивнувшего на стопку блинов. Остальные детективы слегка ёрзали от нетерпения, но по стихийно зародившейся традиции ждали появления Акико, только Доппо невозмутимо листал новостную ленту, украдкой отслеживая, чтобы Дазай не порезался ножом. Совместные приёмы пищи раньше были редкостью, но появление Осаму привнесло в быт Агентства небольшие позитивные корректировки. — Доброго утра. Рампо-сан, по какому поводу праздник? — приятно удивлённая девушка опустилась на освобождённый галантным Ми-чаном стул. — Профилактика мартовской хандры, доброе утро, — бодро отозвался кулинар и воинственно взмахнул резиновой лопаточкой, показывая на главное блюдо. — Одобряю, — врач засияла, но внутренне насторожилась: её брат в это время обычно только выглядывал из комнаты и, бурча на слишком яркое солнце, плёлся умываться. Начало ежегодного сезона невротической подготовки к пляжу было отложено, за столом царило небывалое оживление, и, конечно, в суматохе никто не обратил внимания, что причина утреннего сбора почти не завтракала, только кофе пила, пытаясь подавить привкус металла на языке. «Пока со мной всё хорошо, всё будет хорошо, надо постараться ещё немного», — напоминал себе сыщик, глядя на сестру.

***

Vitamin String Quartet — Hello

Следующие две встречи оябун отменил заранее: позвонил поздним вечером с незнакомого номера и предупредил, что сейчас вынужден исчезнуть, но планирует возобновить свидания через неделю. Голос в трубке казался усталым, на заднем плане, похоже, играла Элис — напевала что-то своё и чем-то гремела. По договорённости набежало около трёх месяцев покоя, для успеха требовалось примерно столько же — вот единственная причина, по которой Рампо, не отошедший от ночных видений, не сбросил вызов и глухо ответил: «Конечно, Мори-сан, буду ждать Вас на том же месте». Темнота внутри тоскливо заворочалась, детектива передёрнуло от этого, он потёр грудину, ушёл в спальню, свалился на футон. Для удобства достал из кармана очки и водрузил их на переносицу, сосредоточился, но не открывал глаза. Способность всегда радовала, когда дело доходило до применения, но не в такие моменты. Место главной личной трагедии моментально предстало перед ним: прибрежная дорога, толстое старое дерево, перегородившее её, и наполовину сложившийся обгоревший автомобиль. В своих воспоминаниях Рампо медленно двигался по кругу, щурясь от холодного ветра, гонявшего в пыли осколки стекла и металла. «Итак, более десяти лет назад на границе между префектурами A. и B. были обнаружены пропавшие гениальный сыщик с супругой. Господин и госпожа N. отправились на рынок за продуктами, но не добрались до места назначения, поскольку погибли в пути. Смерть наступила в результате дорожно-транспортного происшествия: от удара о препятствие металлический каркас автомобиля деформировался. От полученных травм и водитель, и пассажир скончались на месте почти мгновенно. Согласно материалам дела, машина была исправна: последний тех. осмотр стандартного немецкого форда, купленного супругами менее пяти лет назад на момент событий, состоялся за две недели до трагедии. Никто из механиков и иных специалистов, работавших со средством передвижения, не был на момент процедуры в состоянии аффекта/алкогольного опьянения/под воздействием различных наркотических веществ. Ни один не получал взятку от стороннего лица или не казался достаточно не профессионален, чтобы допустить ошибку при проведении тех. осмотра. Повторная экспертиза подтвердила показания техников. Судя по следам на асфальте, форд занесло на влажной после недавнего дождя дороге. В крови водителя следов алкоголя и иных опьяняющих веществ не обнаружено. Также было подтверждено отсутствие ряда токсинов или наркотических средств. То же самое касается пассажирки, что исключает версию об отравлении. В доме чисто, все медикаменты в домашней аптечке целы — это не попытка двойного самоубийства. Если верить показаниям показаниям родственников и друзей, семья была счастливой. Ни у жены, ни у мужа не было мотива, чтобы попытаться уничтожить друг друга любыми известными способами. Да, в доме обнаружено огнестрельное оружие — наградной пистолет легендарного сыщика, в хорошем состоянии, но, согласно отчёту экспертов, владелец никогда им не пользовался, только чистил. Господин N. был аккуратен за рулём — никаких приводов и нарушений с момента получения удостоверения, на форде — ни царапины. Госпожа N., обычная домохозяйка, не имела аналогичного по медицинским причинам, но в момент гибели она находилась на пассажирском сидении. Радио было выключено, телефонов ни при ком из супругов не обнаружено. Причина смерти: несчастный случай. На влажной после дождя дороге тормозной путь стал длиннее, и ни реакции опытного водителя, ни технических возможностей для манёвра не хватило, когда ствол внезапно оказался на пути. Груда искорёженного ударом металла сплющила тела несчастных жертв, те погибли сразу. В результате повреждения топливной системы пары бензина смешались с воздухом и воспламенились от одной искры, но, к счастью, живых в салоне не было». Рампо перенёсся в мысленный архив, поднял десятки папок, развесил перед собой фотографии и заключения. Лёжа без сна, он занимался абсолютно бессмысленной работой — перепроверял убийство, которого не случилось. Повзрослев, сыщик лично рассмотрел все возможные версии, все потенциальные нестыковки и пришёл к тому же выводу, что и эксперты: в гибели родителей не было состава преступления, только череда трагических совпадений. Эдогаву от прочих эсперов Агентства отличал очень специфический критерий здравости: если в знакомом до последней буквы, изученном вдоль и поперёк случае, настолько разобранном, что добавить нечего, способность внезапно генерировала бездоказательные вставки параноидального характера, пришло время завязывать с расследованием — утрачена беспристрастность, самое ценное его качество в поле. Пока Сверхдедукция опиралась строго на логику, всё было хорошо, потому веривший в свой дар детектив позволил себе снять очки и убрать их. Темнота внутри возбуждённо заворочалась: «Один разочек, что нам будет? Давай, а? Ты же в форме, не так ли?» «Не сегодня», — ответил ей Рампо, прогоняя из головы картинку, в которой папина секретарша беззвёздной тёмной ночью пилочкой для маникюра подтачивала корни старого клёна, а потом, полуголая, танцевала у костра во дворе собственного дома, обливаясь какой-то специально настоянной на конфетных фантиках между полнолуниями водой. Корни дерева, частично подгнившие, частично просто разорванные тяжестью ствола и глины, торчали в сторону моря — никаких следов механической обработки на них не было, а воровавшая сладости и скобы для степлера женщина ещё во вторник попала в городскую больницу с обострившимся гастритом и освободилась только после похорон. Родителей не стало давно, но Рампо был благодарен им за всё, что они сделали, особенно за последнее «предсказание» отца: «полезные знакомства» сопели неподалёку, а самое главное из них заслуживало покоя. «Всё будет хорошо, я вам обещаю», — подумал Эдогава, постепенно засыпая далеко за полночь.

***

[Глава 3. Огарки]

Total — Шива

Двое, одинаково нелепые в своих потрёпанных одеждах — некогда светлых, а ныне покрытых бурыми засохшими пятнами, смотрели друг на друга через дверной проём, кажется, перестав дышать. Ржавая бездна снизу вверх таращилась в выгоревший посеревший вакуум под светлой чёлкой. Слабо сияли в темноте наэлектризованные красные нити, окутывавшие тонкую материализованную тень, вальсировавшую по комнате в обнимку с веником. Такие же, полегче, помягче, распадались по полу и тянулись за пределы помещения, исчезали где-то вдалеке. Колдун порывисто вскинул руку, зашептал, его чары устремились к человеку напротив, но Белый резко полыхнул и сбросил путы так, словно в них не было никакой силы. Собеседник изумлённо прикрыл рукой рот — хитокири коротко кивнул ему и удалился восвояси безо всяких проблем. Утром они снова столкнулись в дверях. Колдун попробовал накинуть свои сети с более близкого расстояния — снова ничего, те просто соскользнули на пол. И снова. И ещё раз! (Рампо видел, как отчаянно хмурился врач, перебирая пальцами в пустоте, не понимая, что именно пошло не по плану, но совершенно ему не сочувствовал, а за наёмника стало обидно: этому человеку невероятно не везло с коллегами). Убийца напротив практически вдавливал хитреца в пол взглядом после каждого провала, но тот отказался сдаваться: всё время кружил рядом, безуспешно пробуя выполнить захват. В процессе нечто изменилось в бывшем военном — глаза перестали казаться такими пустыми, напоминавшее застывшую маску светлое лицо обрело подвижность. Ожившая тень словно улавливала его настроение, танцевала чаще и особенно ярко улыбалась по ночам, когда двое выходили на охоту — как ни странно, в поединках свечение снова окутывало своего носителя, но даже не пыталось перейти на ступавшего рядом Колдуна, как когда-то на Квартет Идейных Японских Идиотов, однако врач ничего не замечал. На следующее утро, яростно пожестикулировав друг на друга, двое разбежались по комнатам на рассвете. Днём Белый вечно расчищал пространство вокруг себя: не любил ничего лишнего настолько, что довольствовался строго самым необходимым. То же касалось его окружения: людей пугала выстывшая пережжённая аура, и, когда воин ступал в толпу, прохожие невольно расступались в стороны. Колдун был из другого теста: всё время общался с прочими, то накидывал на них свои сети, то безжалостно обрывал созданные связи, нивелируя тяжёлое впечатление, созданное то ли соратником, то ли работником — тот не мешал болтливому коллеге. Медик, частенько бродивший за спиной хитокири, стал двигаться иначе — текуче, почти грациозно. Из его тела ушла скованность, которая всегда была на войне, и в целом человек в замызганной одежде своими мягкими покачиваниями теперь больше напоминал ту тень, которая время от времени сопровождала его самого. В ночи он следовал за Белым и, подстроившись под движения наёмника, кружил рядом, обращаясь в продолжение оружия с той же лёгкостью, с какой этот трюк проделывал воин. Алые нити пронизывали ночной воздух и вздрагивали, когда тени поменьше единственной, призванной по делу, ненавязчиво шевелили больничный халат и выглядывали из-под рукавов.

***

Картинка пропала. Рампо внезапно осознал, что стоит в кромешном мраке, а тот шевелится со всех сторон и шепчет, шелестит, шуршит, дышит, копошится вокруг него. Похолодев от ужаса, он осел на землю, стараясь зацепиться за что-нибудь реальное — под руками оказались какие-то старые доски. Прослеживая подушечками пальцев путь и напряжённо вслушиваясь в непонятные движения, Эдогава тихо пополз в противоположную от шумов сторону. В какой-то момент сыщик упёрся в стену — тут впереди зашипели. Лучи хлынули откуда-то сбоку — это Белый распахнул дверь, и жидкий свет старенькой лампы выхватил угловатое тело Колдуна, метавшегося по старому дивану. Собственные нити обвили конечности и шею мужчины, точно пытались придушить его, следуя за какими-то чёрными разводами — это тени, жившие под халатом, скользнули по ногам. В ответ путы затянулись, спящий истошно закричал, переходя на сип, потянулся к шее. Наёмник бросился к нему, затряс, разбудил и спас этим жизнь. «Зря ты это, — детектив прищурился. — Он заслужил». Потирая ноги, очнувшийся одарённый мелко дрожал, бессмысленно таращась в темноту, как под обстрелом. Белый поправил на нём одеяло, куда-то сходил, принёс воды, сел напротив и замер — пустые холодные глаза прямо смотрели в его собственные нестерпимо тяжело. Человек, впервые за всё время их знакомства бросивший попытки удержать силой, бесцветно хрипло заговорил — по загривку гения пробежали мурашки: никаких теней в комнате не было, только Колдун. И раскрывавшиеся губы врача, и радужки его слушателя казались Рампо совершенно чёрными. Один отражался в другом, и неизвестно, кто пугал больше.

***

Наёмник сидел у себя и о чём-то напряжённо думал, глядя на лежавшего в полумраке человека. С комфортом устроенный на футоне компаньон выглядел крайне измотанным — бледная кожа светилась на практичном сером белье. Грудная клетка часто поднималась и опадала: медик спал, но едва ли глубоко, всё время хмурился, беспокойно сжимал рот, ворочался, цеплялся за покрывало пальцами. Слегка подрагивавшие нити от его запястий уходили в коридор — вместо крестовины для марионетки этот безумец использовал свои же кости и нервы, иначе объяснить, почему та выполняла все его прихоти без малейшего сопротивления, Эдогава не мог. В то время как воин разбирался в себе, гость издал какой-то тихий болезненный звук, его путы пришли в движение. Нужно было срочно что-то предпринять, пока не стало поздно. «Почему дар атакует хозяина? Всё-таки странно, способность обычно зависит от воли владельца. У этого с тенью вообще прямая связь и частично общий набор нейронов. Убивать его — убивать себя, бессмыслица какая-то, — Рампо обошёл укутанного мужчину и присел рядом, постарался максимально воспроизвести в голове недавний случай в тёмной комнате и встречу с маленьким божеством. — Оттолкнёмся от обратного. Пусть то, что я наблюдаю и наблюдал до этого, результат своеобразной защитной реакции. Колдун — хирург, в жизни которого было слишком много риска, вполне вероятно, от переработок ему снится, как его серьёзно калечат. Тогда логически адекватно, что нити пережимают крупные сосуды выше травмированных участков, чтобы он не истёк кровью. Судя по увиденному мной, неизвестные либо отрубают конечности, либо пытаются перерезать горло — жгут на шее смотрелся феерично. Вывод: всё-таки подался в политику и, наверное, однажды едва не огрёб по-крупному». Белый посмотрел на свой меч, сжал руки в кулаки, медленно выдохнул и воспламенился в сумраке. «Ничему жизнь не учит, да? Ты видишь темноту, ты осознаёшь, кто перед тобой, и всё равно лезешь. Это кончится плохо, ты это понял ещё в коридоре, но просто не можешь пройти мимо — сейчас кажется, что вы в одной лодке, ведь обоим досталось», — Рампо отстранённо наблюдал за тем, как сияние осторожно растеклось по затихшему Колдуну, окутало его беспокойные руки — нити точно повисли в невесомости, мягко закачались кругом, не дотрагиваясь до одарённого. Выдохнув сквозь зубы, хитокири покинул комнату. «Страшно за него или за себя?» — устало улыбнулся Эдогава.

***

Белый всерьёз взялся за решение проблемы. Он методично растрясал спутника, если всё становилось плохо, отпаивал его чаем, включал радио, чтобы помочь расслабиться, пытался как-то отвлечь, нередко перенаправлял энергию на себя — двое постоянно сражались после кошмаров, и в бою Колдун обретал утраченный контроль. Пистолеты, с которыми тот выходил в ночь, сменили рабочие ножи: их проще пронести с собой куда угодно, а в использовании медицинские инструменты, особенно при удачном нападении, существенно тише, главное, чтобы будущая жертва не успела заорать или не упала слишком громко, когда всё случится. Как-то так скальпели превратились в орудие убийства, и именно с ними странный одарённый смотрелся естественнее всего. Люди чёрно-белого мира были совершенно обыкновенными — они ничего не замечали. Ни сияния, ни нитей для них не существовало. Окружающие видели лишь танцующую материализованную тень, и только наёмник помнил, куда та крепилась, потому всегда следил за руками спутника, особенно тщательно — в поединках, продолжительность которых постепенно увеличивалась. Свечение тем временем творило странные вещи: оно мягко наползало даже на бодрствовавшего врача без веских причин, лениво дрейфовало по обтянутой халатом спине, оттуда скатывалось на ноги, на руки, оглаживало шею, электризовало мелкие волоски на загривке, растекалось прямо по нитям и оседало на созданном его способностью существе. Медик то ли просто не испытывал дискомфорта, то ли действительно не видел ничего интересного. Белый тихо проверял чужие личные границы и, поскольку его не останавливали, позволял себе всё больше. Для чего подобное было нужно, стало очевидно на охоте: хитокири чуть ли не кожей чувствовал, где находился партнёр, а призванная последним тень оказалась вовсе беззвучной и невероятно точной в своих атаках. Колдун довольно жмурился после каждой удачной вылазки, составлял отчёты, готовил планы на следующие, курил только изредка, больше выходил на спарринги или прогулки с компаньоном по вечерам. Чужая забота помогла ему: бывший военный не только поправил здоровье, но и в целом воспрянул духом. Непрерывный сон занимал более четырёх часов, работа стала упорядоченной, операции — и ночные, и дневные — проходили потрясающе гладко. Сияние легло цепью на позвоночник, сформировало белые перчатки на кистях, обвило тончайшим подобием экзоскелета танцовщицу, облегчив её движения, немного добавило тени баланса и больше не шевелилось с тех пор — обоих странных одарённых устраивал именно такой вариант.

[Свет растёкся от затылка к плечам и оттуда спустился на нити. Горевший в темноте наёмник мягко поднял руки перед собой и медленно развёл их в стороны — Колдун невероятно естественно и плавно подался следом, как всегда, не замечая, что его направляют, точно хрупкую стеклянную марионетку].

Всё шло по плану до одной из весенних миссий. Прогноз не оправдался, нападавших было слишком много, более того, в их число затесался опытный мастер меча с соседнего острова. За головы двоих эсперов тому мечнику пообещали впечатляющее вознаграждение, и к покушению убийца подошёл даже серьёзнее, чем Белый к лечению некоторых: хитокири, кстати о нём, в последнюю секунду оттолкнул компаньона с траектории чужого удара, поэтому не успел защитить себя. «Вот и всё», — Рампо замер у стены. По всем законам логики Колдун должен был бежать, чтобы спастись: манипулятор обычно руководствовался холодным расчётом и максимальной выгодой, то есть единственным оптимальным для него решением. Вместо этого хирург посмотрел на забрызгавшие его халат капли и медленно перевёл взгляд на оставившего их — рот растянула широкая ухмылка, глаза заволокла чернота. Привыкший сражаться со своим коллегой по ночным вылазкам, он поднырнул снизу, увернувшись от первого же встречного удара, вскрыл ножом, как рыбу, бывалого воина, выбил ставший бесполезным клинок из ослабевших рук, не обратив никакого внимания на стенания выпотрошенного убийцы, рассёк его сухожилия у запястий, чтобы умирающий не прикоснулся к оружию в его отсутствие, и молча двинулся в атаку на окаменевших остальных. Подобную сцену Эдогава наблюдал в траншее: за счёт способности и подобия биты одарённый уничтожил врагов, потому уцелел. Если раньше его действия казались Рампо результатом аффекта — чего только не творят люди, когда в их крови чересчур много гормонов стресса — то сейчас детектив испытывал сложную смесь эмоций: каждое движение выпустившего на волю свою тьму Колдуна было рассчитано так, чтобы либо отвлечь внимание, либо причинить максимальный возможный вред. Кровь хаотично лилась на пол и стены, а сыщик ясно видел за действиями цепочки рассуждений: жестокая расправа была призвана уничтожить потенциальную погоню, скрыть следы их с коллегой присутствия и заодно устрашить возможных преследователей. То, что на самом деле использовал для победы эспер, всегда представляло собой сочетание буквально убийственной логики с большим количеством личного опыта и практических знаний. И больше всего это, рабочее, незамутнённое, напоминало «Сверхдедукцию». «Я же говорила!» — потёрла руки темнота. Рампо кивнул ей, мысленно с холодком отмечая, во что он мог бы превратиться, если бы вместо Юкичи его подобрал кое-кто другой.

***

Three Days Grace — Infra-Red

Колдун не был богом. Исправив досадную ошибку, он оттащил компаньона к общему транспорту, немножко привёл мужчину в чувства, покрепче перетянул разрез и, пытаясь беззаботно болтать, чтобы коллега не отключился, припустил по дороге так, словно за ним гнались, хотя делать это было некому. Где-то на середине пути речь второго человека стала тише, а на подъезде к убежищу оборвалась. В операционную практически умиравшего Белого доставила тень, она же помогла споро одеться врачу, принесла необходимые инструменты и лекарства. Руки, недавно перемазанные кровью и отмытые от неё, снова испачкались, активно задвигались над пациентом. Работа кипела до рассвета: наёмника удалось спасти, но это потребовало колоссальных усилий от завершившего бой в одиночку одарённого. Когда всё закончилось, хитокири с трудом приоткрыл глаза в палате, а его невольный спаситель, уставший после всех манипуляций, присел в коридоре у двери прямо на пол и откинул голову назад, смахнул со лба пряди. Темнота в глазах у него понемногу выцветала, халат был снова изгваздан, лицо побледнело, вроде всё выглядело привычно, но что-то выбивалось из общего ряда. Рампо присмотрелся внимательнее и обмер: на правой руке не хватало двух ведущих толстых нитей, их подрезанные кончики мягко покачивались в воздухе. «Ты же не серьёзно? — Эдогава нервно рассмеялся. — Не мытьём, так катаньем. А словами, через рот, не судьба? Оба придурки, но Белый хотя бы в хорошем смысле, впрочем, после драки кулаками не машут. Ты ему тогда ничего не сказал, про девочку, сейчас ничего не скажешь, а он-то зрячий, заметит. Ладно, допустим, он верит в тебя пока, Ваши ночные танцы хороши, но ты представляешь, что будет, когда правда всплывёт?»

***

Месяц спустя все швы сняты, кроме этих: леска будто прижилась в чужом теле и наполнила фиолетово-малиновым свечением часть крупных сосудов с левой стороны груди. В бою краснота поднималась по шее, проступала на виске и оттуда тянулась к глазу, отчасти меняя восприятие. Теперь не только Белый чётче представлял, где находился компаньон, но и Колдун: тяжесть меча призрачно скользила в его ладонях дополняя представление о чужих атаках, многие из которых он видел лично. Одарённые проросли друг в друга; их притирка, как боевая, так и бытовая, на этом завершилась. Наёмника, к сожалению, никто не спрашивал, но тот привык к грубому обращению и, похоже, счёл совершённое злодеяние досадной необходимостью. В дикой полуночной пляске он настолько хорошо понимал соседа, что для связи было достаточно одного короткого взгляда в глаза, изредка — специфического окрика. Быстрый отклик давал им обоим преимущество в ситуациях, где каждая секунда была на счету, и не раз выручал, если положение дел внезапно менялось. Колдун в принципе не собирался ждать подходящего момента: когда постоянно угрожает смерть, любой миг становится идеален для нового начала. Он продолжал скрывать правду, но всё чаще замирал, глядя в глаза напротив в свободное время без особых причин. Одного неверного слова было достаточно для разрушения его замысла, а так ничего плохого не могло случиться: пока оба молчали, количество шансов наступления благоприятного исхода росло. Красные нити мягко огибали партнёра — никаких попыток навязать себя силой стратег не предпринимал, просто ступал рядом, как привык. Именно они двое — живая легенда Йокогамы: поднявшиеся с пепелища войны обожжённые призраки, танцующие в ночи, просыпающиеся в ранних закатных сумерках и закрывающие глаза на рассвете, гаранты процветания города и стабильности жизни в нём. Оба — зимний буран, который снесёт любого самоуверенного идиота, сунувшегося со своими правилами в чужой монастырь. Чем больше соперников и чем они крепче, тем интереснее побеждать, не правда ли? Дуэт оставался на плаву в результате совместного кропотливого труда: основательной конспирации, тщательной разработки планов, долгой подготовки к работе и максимально точной реализации замыслов с учётом действительно имевшихся в распоряжении ресурсов. Никаких исключений не было, одарённые действовали методично и продуманно, поскольку найти точно такого же коллегу в случае гибели привычного не представлялось возможным. Щадить друг друга стало их общим базовым правилом, и оно позволяло им конструктивно сосуществовать. Судя по заметкам в кабинете Колдуна, решив основные проблемы, эти двое готовились разобраться с последним врагом — слетевшим с катушек боссом якудза, когда взяли небольшой перерыв и ненадолго расстались. Белый поехал навестить кого-то из своих, а врач вытащил давние наработки и направился с подкреплением в совершенно другое место, уверенный, что никого на пути не встретит. Глядя на съёжившуюся у стены фигуру, хлопавшую глазами на заправленный футон в пустой комнате, Рампо, понимавший, как история до такого дошла, изо всех сил не хотел сочувствовать, но темнота внутри требовала сесть рядом и протянуть руки навстречу. Сияние на теле Колдуна рассеялось, его тень беспокойно переминалась рядом, чёрная, опасно-увесистая. Всё стало, как было до встречи: один человек против огромного опасного мира, но, к счастью, с его-то багажом уже не только медик, но ещё и без пяти минут главарь мафиози определённо мог со всем справиться. «Если нам показывают прошлое, это не сработает. Если нет, то не будем», — подумал Рампо, вспоминая тоненькую девушку со следами выдранных красных ниток на руках, которую забрал разгневанный Белый, исчезнувший в сумерках. Колдун, способный перехитрить кого угодно, похоже, был подчистую лишён умения играть по чужим правилам, и теперь просто фантастически просчитался, вопреки явному наличию мозгов.

[Конец главы 3].

В реальности, конечно, всё произошло иначе, но тому, кто создавал красочные сны, не было известно об этом.

***

Shinedown — Her Name is Alice

Сыщик приоткрыл глаза, похлопал ими и замер: темнота кругом была настоящей. Пока он бегал по свиданиям, совсем забыл, что пришло время менять батарейки в маленьком ночнике — лампа погасла, пока юноша спал. Нужно было купить запас пару дней назад и держать его рядом, чтобы в любой момент вставить новый аккумулятор, а не соображать нервно, где лежит последняя непочатая упаковка. Опустив веки, детектив осторожно накрылся одеялом с головой и постарался как можно медленнее набрать в грудь воздуха, а потом ещё раз, и ещё, и так до тех пор, пока не получится провалиться в это скучное действие и заснуть — Йосано давно перестала брать его с собой на йогу, потому что Эдогаву приходилось будить в конце занятия. Юкичи, выслушав жалобы сестры, только потрепал насупившегося подопечного по макушке тогда, и все забыли неловкую историю. Конечно, попытка медитации сейчас не увенчалась успехом: беспокойство переполнило тело до краёв и закачалось внутри, пытаясь выплеснуться наружу. В мире среднестатистического человека зрение — ведущий канал восприятия. В случае Рампо оно служило опорой способности — замечавший сотни мелочей сыщик всегда мог доверять своим глазам и делать выводы на основе наблюдений. Объёмы одной только рабочей информации, которую он получал благодаря возможности видеть, были огромны: туда входили все материальные улики, фотографии, тексты, чужие жесты, движения тел, привычки, особенности мимики и моторики, и многое-многое другое. Это не значило, что детектив игнорировал данные слуховых, вкусовых, обонятельных, осязательных и других найденных учёными рецепторов, но ими он обычно дополнял полученные сведения и подтверждал ряд обобщений. Во мраке происходило крайне нежелательное явление: лишённый привычного информационного поля мозг работал вхолостую и нередко пытался заполнить пустоту Ками знает как генерируемыми импульсами, а те сплетались между собой и порождали довольно неприятные образы. В итоге темнота оживала, из неё проступали непонятные очертания, обыкновенные предметы искажались до неузнаваемости и возвращали Эдогаву в тревожные времена после смерти родителей: знакомый понятный мир рухнул, и он просто потерялся в бескрайнем Как-у-всех без единой точки опоры. Загадочные Все жили по своим странным правилам и кривым законам, в которые он отчаянно не вписывался. Способность — Рампо и не представлял тогда, что она у него есть — перегружала голову: подросток, распушившийся нервами, как огромная рваная мочалка, медленно проползал по спине Нового мира, цепляясь за Всё и за Всех. Переполненный информацией мозг генерировал ему тысячи заключений по поводу окружающих, будущий сыщик выдавал их сгоряча, пытаясь вступить в контакт, а за это гнали взашей: люди нередко не хотели замечать то, что происходило у них под носом. Правду, абсолютную, простую, очевидную, они не желали принимать без прикрас, им требовалось обезболивать своё эго каплями витиеватых формулировок и окутывать самолюбие фантиками изящной лести. Его родители, хоть и были вежливы, никогда так не делали при жизни. Случилось парадоксальное: в какой-то момент Рампо уверовал, что с ним что-то не так в самом худшем смысле. Подросток, смирившийся со своим дефектом, пробовал адаптироваться, но ничего не получалось, вот и бросил это бесполезное занятие. Возникли другие серьёзные проблемы: пошла под откос учёба, Эдогава вылетел из академии, несколько раз потерял работу. Он рисковал остаться без пособия и жилья, потому искал объявления в колонке вакансий, появлялся на собеседованиях, но обычно проваливал их. В итоге напряжённое ожидание неприятностей стало постоянным спутником и наэлектризовало нервы до предела: будущий детектив замечал в тот период ещё больше, чем всегда. Мир-Всех-Нормальных-Людей оказался чудовищен. Люди эти, по их же собственным утверждениями абсолютно нормальные, были невероятно слепы, глупы и омерзительно мелочны. Случай с секретарём, решившим усложнить жизнь ему, нанятому телохранителю и невезучему наёмнику — подростку на год старше — доказывал это. Готовясь отвоёвывать бумагу об очередном пройденном собеседовании в заваленной документами комнате, Эдогава не ожидал наткнуться на единственного действительно нормального человека за весь период злоключений. Рампо прилип к незнакомцу, как банный лист, а тот, кажется, привязался к несносному, по меркам невыносимо нормальных людей, мальчишке, и вот он здесь. Кто знает, что бы вышло, сложись история иначе. Именно по этой причине гений не почувствовал ни радости, ни удовлетворения от случившегося возмездия, увидев метавшегося по дивану Колдуна: у того котелок варил совсем не то, что надо, когда хозяин утрачивал контроль, вот и несло человека. Мистики тут и в помине не было, только ошибка передачи сигналов, помноженная на усталость и жёсткие условия существования. С коллегой тому, конечно, крупно повезло — отреагировал адекватно и сумел аккуратно вывести из места, в которое проваливался медик, как Алиса в кроличью нору. «А как по-английски «Алиса»? Правильно, Элис. Может, неправильно, конечно, буквы в загранпаспорте я не видел, но звучит очень похоже». Эдогава усмехнулся — звук, приглушённый одеялом, потонул в ночи. Стоило переключить внимание, и страх немного отступил. Вдохнув поглубже, сыщик решился высунуть руку из-под одеяла и потянулся к мобильному, но не нащупал его на привычном месте, зато наткнулся на футляр с очками, быстро открыл его и водрузил вещь на нос — сразу стало спокойнее. Темнота сбоку подозрительно шелохнулась, Рампо замер. Там точно кто-то был, и этот кто-то, негромко шелестя плащёвкой и слабо постукивая каблуками по полу, неторопливо прошёл к окну мимо, обернулся — ткань зашуршала чуть громче — и двинулся к нему, видимо, на носочках, потому что каблуки больше не задевали доски. Детектив задержал дыхание. Волоски на загривке встали дыбом, сердце частило в груди. Незваный гость тем временем обогнул футон и закружил по кухне. Захлопали ящики, сдвинулись металлические формочки для печенья и коробки с запасами угощений в шкафу. Что-то зашебуршало. Кто-то прошагал назад, предусмотрительно не наступая на скрипучие доски у стены справа. Что-то маленькое с грохотом прокатилось по полу и врезалось в футон около футляра для очков. Неизвестный удалился: щёлкнул, раскрывшись, замок, но второго щелчка не последовало, следовательно, притворять дверь он не стал. Эдогава мучительно хотел заорать во всю глотку, но не мог выдавить из себя ни звука. Выглянуть из своего убежища он рискнул только через десять минут: Сверхдедукция, из-за которой мир казался ещё страшнее, чем был, наконец подсказала, что в комнате точно никого нет. Из коридора тянулась, разрубая пополам переполненную жуткими образами темноту, жёлтая полоска света. Дальний её конец глянцевито подсвечивал бок упаковки с шестью подходившими для ночника батарейками, которые забегавшийся гений всё-таки купил, но впопыхах выложил из сумки с продуктами вместе с двумя объёмными пакетами зефира около формочек, а из тех половину стаскал в скромный дом на окраине Йокогамы, чтобы потом занять деловитую Элис украшением готовых сладостей: для ребёнка порой нет ничего интереснее, чем на равных со взрослыми участвовать в каком-то значимом для них деле. Ни на ковре, ни на досках не было грязи — любой живой человек по весне испачкал бы пол, а этот был вообще просто обязан перемазаться: каблуки и длинный плащ отлично набирали на себя пыль и песок с дороги. Больше того, загадочный посетитель попытался не шуметь лишний раз, разыскал конкретную вещь, не проскрипел коварными половицами при стратегическом бегстве, а сейчас ещё и оставил доступным такой источник света, который не смутил бы детектива. Этот кто-то немного нетерпеливо переступил в коридоре с ноги на ногу. Рампо осторожно снял очки, убрал их в футляр, чувствуя невероятное облегчение, поднял голову и широко улыбнулся, глядя в сторону двери. — Господин-что-носит-сапоги, спасибо! Вы отличный сосед, не то что некоторые полуночники, и всё же одна маленькая просьба: перед тем как помочь мне в другой раз, пожалуйста, стучите куда-нибудь. Я очень рад, но чуть было к вам не отправился. В коридоре тихонько чем-то стукнули.

***

Новый сон был каким-то не таким, как прочие. Здание казалось знакомым, но творившееся внутри выходило за рамки обычного.

[Глава 4. Сажа]

Колдун появился на балконе и что-то заговорил стоявшим внизу — совсем не Белым, просто носившим чудаковатую светлую одежду. Он, горестно заламывая руки и патетично сокрушаясь, улыбался во весь рот, но, как обычно, никто ничего не замечал. Нити, некогда исходившие от запястий одарённого, распались до тончайших волосков и мягким красным ореолом окутывали всё тело, растягивались от плеч и спины в разные стороны и цеплялись за пространство вокруг него. Лёгкие, невесомые, совершенно отличные от тех прочных жгутов, на которые раньше ложилось сияние, они обнимали носителя и больше не держали танцовщицу — та качалась рядом совершенно свободно, равномерно горела фиолетово-красным и смотрела на мир удивительно светлыми для тени глазами. Появилась ещё одна неожиданная деталь: руки Колдуна скрывали дорогие белоснежные перчатки, которые он раньше не носил из-за довольно грязной работы. «Всё получилось? Ну, поздравляю», — Рампо прищурился, глядя на артистичные движения из толпы. Укутанные капюшонами благополучно обманутые психи мешали рассмотреть, было ли что-то иначе ниже груди, а Эдогаве хотелось. Завершивший свою речь медик тем временем спустился вниз и начал обходить своих: нитки растягивались в стороны и ощупывали стоявших напротив него, за кого-то цеплялись, за кого-то нет, одного долговязого едва не придушили на месте, но деликатно разжались в последний момент. Никто, разумеется, ничего не замечал. Из-за спины новоиспечённого лидера там время от времени выглядывал кто-то низкий. Сыщик тихонько спрятался за колонну и застыл: тонкая фигурка, окутанная здоровенным белым полотнищем, нервно посмеивалась, ступая за врачом, и концентрированная ночная темнота смотрела на мир из её широко распахнутых глаз. «О, нет, опять», — судорожно подумал детектив, и свет вдруг померк.

***

Dj Bang — Sex

Рампо открыл глаза в какой-то небольшой комнате и немедленно закашлялся: спёртый от дыма воздух осел горечью на рецепторах, пространство перед глазами слегка поплыло. В полумраке со всех сторон слабо горели жёлтые толстые свечи, рыжели в жаровне угли, чадили узкие остроносые лампадки. У дальней от сыщика стены было расположено подобие купальни — пустого низкого бассейна, посреди которого одиноко лежало полотенце, а перед ним стоял стул. С улицы доносился ритмичный грохот: из приоткрытого окна слышались какие-то песни, крики, удары барабанов. Вовсю гремели фейерверки: видимо, шло какое-то празднество. Серый человек провёл принесшего с собой светлое полотнище Колдуна, обернувшего бёдра сложенной простынёй. Блики рассеивались по белой, местами будто потрескавшейся спине, длинным красивым рукам, пока одарённый вполголоса рассказывал что-то своему провожатому, а тот внимательно слушал его и изредка кивал в ответ. Когда история была окончена, Колдуну приказали опуститься на предложенное место, забрали рулон ткани — довольно внушительный, похоже, был кусок — и велели вытянуть руки, схватившись за ножки стула снизу, но перед этим оттолкнули вбок полотенце прямо из-под коленей. Медленно устроившийся в молитвенной позе на голом полу эспер замер. Серый обернул его голову полотенцем, что-то шепнул на ухо, прошёл назад, к жаровне, раздул головни подобием большого веера, достал один, достаточно длинный и тонкий, почти белый от искр, дал разгореться ярче, вернулся и встал за спиной одарённого. В воздухе материализовалась танцовщица, но не уничтожила потенциальную угрозу, а спокойно села на стул и замерла, надавливая бёдрами на две передние ножки, пока хозяин удобнее перехватил задние и, наверное, закусил ткань, потому что уголь с шипением опустился прямо на голую кожу — в этот момент Эдогава шарахнулся к стене, прижался к камню лбом, зажмурился, уговаривая себя проснуться и не вдыхать лишний раз воздух странном месте, чтобы его не стошнило. Позади раздавались громкое шипение и, кажется, приглушённые стоны. Вырваться из пыточной никак не выходило, поэтому сыщик медленно обернулся, только когда звуки за спиной стихли. И вот зачем он это сделал? Руки и спина Колдуна уже были частично изрисованы какими-то странными линиями. Эспер мелко дрожал — растёкшаяся по стулу тень фиксировала его кисти на ножках, о чём-то болтала, хлопая светлыми глазами, пока Серый, отложивший щипцы в специальную чашу, бубнил какие-то слова под нос и водил над изувеченной кожей ладонями. Чёрно-алая смесь крови и угля густыми каплями скатывалась на простыню и на дно пустого бассейна. Стоило заклинателю умолкнуть, началась какая-то чертовщина. Свечи одна за другой гасли в направлении купальни, поэтому Рампо судорожно отшатнулся к подоконнику, залез на него, уставился оттуда на то, как темнота физически подбиралась к тяжело дышавшему человеку. Последний огонёк потух, не осталось иных источников освещения кроме жаровни и окна, около которого он сидел, когда Серый что-то произнёс и Колдун выгнулся, совершенно несдержанно заорав. Сыщик закричал вместе с ним: чернота вырвалась изнутри и хлынула через раны на оставшиеся белыми участки, расцвечивая их сложными орнаментами. Инквизитор, как его мысленно окрестил детектив, окатил сидевшего на своём месте мужчину сверху ведром воды, наверное, чтобы промыть раны и остудить тело — тот мелко трясся, стеная слабо и невыразительно: в кустарных условиях подобное не могло помочь. Тень погладила его по голове прямо сквозь тряпку, утешая, Колдун наконец отпустил свою опору, с его головы сняли полотенце и сверху, прямо на узор, накинули приготовленное заранее белое полотно, моментально покрасневшее там, где недавно плясал уголь. Серый обошёл одарённого, отодвинул стул, протянул руки, помог подняться, расправил ткань, содрал влажную простыню и велел переступить через неё. Едва переставляя ноги, Колдун выбрался из подобия ванны, подпоясался какой-то бечёвкой, скрывая свою наготу широкими кусками материи, и, покачиваясь, двинулся в сторону выхода. Танцовщица рассеялась за его спиной, потому что хозяин был не в силах её удерживать больше. Красные нитки дара тянулись от тела носителя, став раза в три длиннее, и прощупывали каждый сантиметр пространства, которое тот с трудом преодолевал.

Игорь Корнелюк — Воланд

Эдогава, бочком двигаясь вдоль стены, обогнал его, раскрыл двери и чуть не завопил второй раз за вечер: двор перед пыточной был переполнен людьми в белом, с ног до головы изгвазданными в крови, и какими-то жуткими тварями. Увидев Колдуна, толпа расступилась, образовала длинный коридор: по краям стояли неизвестные юноши с вёдрами, полными чего-то маслянистого. Впереди на двух жертвенниках, охраняемых мальчиком с тьмой, смотревшей на свет из глаз, и огромной светлоглазой чёрной птицей с острым клювом, лежали какой-то мёртвый старик и тот самый долговязый, которого едва не придушили при первом знакомстве — длинные вьющиеся волосы трепал ветер. Около каждого трупа возвышалась полная чаша. Слева на веранду вышла девушка, перемазанная алым от макушки до пяток. Она аккуратно накинула на плечи чуть ли не падавшего эспера дополнительное полотнище, больше напоминавшее плащ, почтительно склонилась перед пережившим издевательство человеком и указала рукой на расступившихся ещё немного убийц: была какая-то извращённая логика в том, что белое эти люди надевали, чтобы всем было понятно, когда они возвращаются с охоты. Собравшись с духом, Колдун поднял голову, расправил спину и максимально ровно пошёл вперёд, стараясь улыбаться. «Приветствуем, приветствуем, приветствуем!» — раздалось отовсюду, и несчастного под взрывы салютов, рёв толпы, грохот музыки стали обливать чем-то красным со всех сторон и накидывать сверху ещё куски ткани. Тот продолжал путь, едва-едва накреняясь, когда его беспощадно хлестали густой маслянистой жидкостью то слева, то справа. Стремительно красневшие полосы материи мокли от неё, липли к телу, хвостами тащились прямо по земле, пока способность, принимая в себя, несомненно, кровь, растягивала нити всё дальше и ласкала каждого приблизившегося к эсперу. Рампо нырнул в толпу и, яростно работая локтями, поспешил за ним, отслеживая жуткое зрелище. Колдун постепенно добрался до алтарей: и птица, и мальчишка — после того как то ли ворон, то ли ещё кто стукнул подростка крылом под колени и сердито что-то пророкотал ему — склонились перед эспером. Хрупкий юноша поднялся, поднёс чашу с алтаря старика, и одарённый под рёв толпы отпил кровь через край, щурясь, потом — из следующей, уже сам. В глазах его отразились те же отблески, которые были свойственны способности, да так и застыли, смешавшись с темнотой насовсем. Птица приподнялась второй, что-то поискала под крылом, клювом бережно протянула пару белых перчаток, почти легла на землю, выражая своё бесконечное почтение, и коротко глянула на убитого долговязого: жуткие раны, как отметил мысленно Эдогава, были нанесены этим существом, причём клювом, а не когтями. Колдун улыбнулся, оторвал ленточку от одного куска ткани, накинул на шею ворона и бережно завязал её: тварь, наверное, даже не дышала, пока это происходило. Мальчишка рядом с ней обеспокоенно насупился — мужчина снял со своих плеч верхнее полотнище и завернул в него замершего подростка, побелевшего так, что кожа засияла ярче преподнесённых перчаток. Люди на это взревели и разразились аплодисментами, а вот сам паренёк, лихорадочно задёргавший подарок, едва ли был в восторге. Недавний медик, а теперь, кажется, главарь всех этих сумасшедших — и людей, и нелюдей — двинулся дальше и элегантно опустился на высокую подушку; толпа подхватила её вместе с новообретённым хозяином, сложившим ноги в привычной молитвенной позе. Юноши, побросав вёдра, подняли влажные от крови полотнища, и процессия на руках понесла своего господина через освещённые кварталы куда-то, завывая. Отставший от шествия Рампо издали видел, как человек медленно поднялся на помост в самом центре города, осторожно занял высокий стул перед горящей жаровней и, глотая дым, хрипло запел нечто на неизвестном языке — белые склонились перед ним. Раскинувшиеся в стороны длинные алые нити опутывали и их, и статую кошки за спиной эспера, и улицы, и дома, и конца не было этим сетям, в которых терялись мелкие, как снежинки, убийцы.

[Конец главы 4].

***

Эдогава очнулся разбитым. Виски ломило, тело не успело отдохнуть за богатую событиями ночь, но пробовать поспать больше не хотелось. Стараясь не глядеть на себя в зеркало, сыщик умылся, кое-как расчесался, оделся, вывалился на кухню, удивился, почему никого нет, и застыл, глядя на часы. Пять утра. Полистав ленту в телефоне на предмет новых новостей, погуглив рецепты на следующее свидание, покормив Ми-чана, просочившегося откуда-то из коридора и нетерпеливо обшерстившего штаны, детектив вздохнул, осознав, что прошло всего-то пятнадцать минут, и решил порадовать своего благодетеля: День отца, конечно, отмечали в июне, но ничто не мешало создать хоть кому-то хорошее настроение с утра. Собрав коробку с симпатично сложенным внутри обедом — ещё две были для них с Йосано, Рампо привычно принялся сооружать завтрак на скорую руку. Дазай, вставший одновременно с убежавшим к морю Куникидой, следил за процессом так, будто рядом происходило нечто магическое, и, кажется, медитировал на это. Пока народ просыпался и собирался, мыл посуду в раковине — Доппо обычно делал так, чтобы не почувствовать себя обязанным и навести порядок попутно, сыщик накрыл блюдо крышкой и сам отнёс подношение Фукудзаве. Толком не проснувшийся мечник вскинулся, как по тревоге, очень смутился, поблагодарил воспитанника тихо, потрепал по макушке — детектив сам снял кепи и зажмурился по-кошачьи, оказавшись под знакомой рукой, и именно тогда его отпустило странное чувство, которое не покидало Эдогаву за работой. На залитой солнцем кухне словно кого-то не хватало.

***

Florence & The Machine — Jenny of Oldstones

За неделю без встреч сны стали совсем дурными.

[Глава 5. Пепел]

Рампо видел, как в небе над переполненным огнями и людьми в белом старым лесом за городом сшиблись насмерть две чёрные птицы. Они с грохотом упали на землю, пробили огромную воронку своими телами, передавили и искалечили в яростном бою часть несчастных служителей зла, обстреливавших парочку снизу — изломали тяжестью ударов, отхлестали острыми перьями, посбивали потоками воздуха, разорвали когтями, если тем не повезло оказаться рядом. В более миниатюрной сыщик узнал ворона: тому словно забрызгало кровью голову, и перья на ней выгорели, проржавели, а красных ленточек на шее стало шесть — детективу сразу в голову пришла очень нехорошая мысль о том, что от пяти людей, чьи подарки были на птице, кроме этих полосок ткани ничего не осталось.

[Сам когда-то так же носил мамин браслет — шнурок на удачу, который та не надела в последний путь. Талисман хранился в футляре для очков, возле футона, рядом с пуговицей от пальто отца — тот всё время забывал её пришить из-за аврала на работе].

Пострадала, кстати, не только голова: грудь и лапы были перемазаны то ли кровью, то ли чем-то ещё. Противник — массивный, степенный, элегантный, с синевой чёрный — запачкался совсем немного. Внешне он больше напоминал орла: и клюв жёстче, и на голове большой белый участок, и на грудке звёздочка, и на краях крыльев оперение слегка выгорело. Из брюшка торчал кончик чего-то металлического, видимо, не мешавшего атакам. Выдрав это и отшвырнув, он хрипло вскрикнул, бросился на ворона, отскочившего в сторону от удара. Шансов на победу было совсем ничего. За поединком наблюдали двое. Знакомый тощий мальчишка, вороживший с какой-то вышки, командовал людьми в белом посреди леса, а Колдун, певший со своего места, строго следил за тем, чтобы хотя бы не всех его подчинённых убило в процессе. Красные нити со щелчками разрывались, когда в шумевшем рядом с жаровней радио кто-то не отзывался, и переключались на немногих оставшихся в живых людей, а на земле творился Ад. В один миг ситуация изменилась. Птицы затихли, а потом более крупную страшно выломало, и она, и без того большая, обратилась во что-то совершенно инфернальное и чуточку рогатое. Стало темно, прогремел взрыв. Ворон, пропавший в кромешной темноте, уцелел, но оказалось, что неведомая летучая химера выжила тоже, её закорёжило повторно. Рампо, наблюдавший этот ужас с башни Колдуна при помощи телескопа, отчётливо видел происходившее сквозь линзы и понимал, что всё очень плохо: даже бывавшему на войне эсперу стало тревожно. И тут ворон воспламенился. Ржавчина расползлась по перьям, по лапам, по когтями, выжгла глаза и кончики крыльев. Со страшным криком объятая золотисто-алыми языками птица ринулась в бой и наконец-то показала, чьё тут гнездо: она вбила в землю врага и выдрала из него, наверное, не меньше половины маховых перьев прямо под швальным огнём немногих оставшихся в живых людей. Подросток на вышке яростно размахивал руками и громко пел в рацию: переорать грохот иначе было просто невозможно. Всюду, куда ни глянь, лежали направленные им в бой трупы под окровавленными белыми полотнищами, от них с щелчками отрывались красные нити и тянулись назад, подбираясь к главной городской башне. Когда всё закончилось, он подбежал к раненному в бою уставшему погорельцу, с трудом подлетевшему поближе, обнял птицу за шею, используя украшения в качестве поводьев, и в нежно-голубом свечении развернувшихся от его тела белых лент огонь погас. В ту же секунду ворон с шуршанием завалился на правую сторону, чтобы ненароком не придавить человека, отступившего влево и осевшего рядом на землю. Рация на шее подростка трещала, он тихо говорил что-то, тревожно таращась на существо, пытавшееся позаботиться о нём даже в момент слабости. Развороченное поле тем временем пересёк полупрозрачный долговязый силуэт в сияющих доспехах. Он опустился на колени рядом с изломанным жестоким поединком вторым пернатым, прижал ладони к его груди и, смотря прямо в глаза, что-то сказал. Защита с тела хлынула птице на грудь, на голову, на крылья, на лапы, восстановила когти, позолотила края маховых перьев и макушку странного создания, беспокойно зашевелившегося на земле. Последним, что запомнил Рампо, стал тихий жалобный клёкот, как будто кого-то звали, а этот кто-то не отзывался потому, что его больше не было.

[Конец главы 5].

***

[Глава 6. Ворожба]

Florence & The Machine — Queen of Peace

Двое на башне ворожили в сумерках: руки непрерывно двигались, а сами фигуры, окутанные тяжелыми полотнищами, танцевали, пытаясь петь дуэтом, медленно ступая друг напротив друга, по кругу обходя жаровню. Колдун, наверное, видел в мальчишке кого-то близкого, очень уж долгие взгляды бросал, и по этой причине стремился обучить многому: Рампо наблюдал, как они бесконечно долго о чём-то разговаривали, нависали над картами, разрабатывали какие-то стратегии, экспрессивно размахивая руками, ругались над пакетами бумаг, играли в шахматы порой, но, что удивительно, не смеялись и не улыбались друг другу по-нормальному, без подтекстов, совсем. Загвоздка заключалась в том, что бывший врач, который всё в этой жизни добыл или силой, или хитростью, оказался совершенно не способен поладить с существом, похожим на него. Это подтверждало поведение танцовщицы: с хитокири способность практически дружила, если можно назвать так привычку держаться рядом, не сбрасывать с себя действие чужой силы и переносить с осторожностью в случае необходимости — в отличие от неё наёмник, например, не мог без последствий для здоровья спрыгнуть с пятого этажа, спасаясь от преследования, потому помощь была очень кстати. От подростка тень держалась подальше, и тот соблюдал вежливый нейтралитет, да и в принципе не жаловал других себе подобных, но кое с кем дружил: после уроков, дискуссий и миссий или догонялок с птицей — та, выздоровевшая, но слегка проржавевшая, в ответ на любую попытку сорвать ленты с шеи тягала его за длинные куски не совсем запачканной белой ткани или угрожающе клацала клювом у запястья, если не клекотала от обиды — он сбегал к странному парню в полностью белых одеждах и второму, напялившему светлые полотнища поверх коротенькой дымчато-серой тоги. Все вместе эти трое смотрелись среди подчинённых бывшего врача особенно дико, но никто другой на замечал, как сильно они выбиваются на общем фоне. Время в чёрно-белом мире пошло быстрее. Однажды тьма внутри необычного молодого эспера стала достаточно заметна — тени впервые зашевелили накидку на каком-то собрании. Колдун отвёл его в сторонку, чем-то поделился и вскоре с юношей отправился к другому Серому, с мерцавшими в сумерках, как у Белого, глазами. Осознав, что будет дальше, второй эспер бросился прочь, но был пойман старшими в дверях — Рампо с ужасом наблюдал, как беднягу отдирали от дверного косяка двое взрослых мужчин, и уже жалел его, понимая, что будет дальше.

[Конец главы 6].

***

Утром детектив не позавтракал: повторяющиеся сцены реального насилия над знакомыми совершенно не способствуют появлению аппетита. Свою коробку с обедом передал пришедшему медитировать Дазаю, сославшись на то, что новичок хорошо справляется: два дела закрыл, даже отчётность нормально оформил, потому что директор ничего в ней не поправлял. Тот, растерявшийся куда больше Юкичи, прижал подношение к себе и замер на стуле почти на пять минут, рассеянно хлопая глазами и будто не понимая, почему его хвалят. «Это приятно, дурень. Надо расслабиться, сказать «спасибо» или хотя бы попытаться улыбнуться. Ладно, с Фукудзавой-саном потренируешься, у него убедительнее получается», — Эдогава насупился, запомнил неожиданную деталь, сильно выбивавшуюся из образа беззаботного идиота, и отступил к плите. В офисе Куникида, спокойно проработавший больше трёх часов с утра, незаметно положил руку на лоб дремавшего на диване коллеги в полдень и стушевался под полным любопытства взглядом. Позднее они разделили угощение в обеденный перерыв: всё-таки именно стараниями Доппо бумаги были приведены в надлежащее состояние.

***

[Глава 7. Побег]

В городе творилось что-то кошмарное. Длинные процессии людей в белом тянулись по улицам к башне с заготовленной в склянках кровью, носились катафалки, горели фонари, где-то вдалеке, посреди леса, что-то взрывалось, как в ночь инициации Колдуна. Уже не мальчишка, но молодой мужчина, красивый, высокий, оплетённый тенями от ступней до шеи, плавно ступал по коридору из людей. К счастью, в отличие от пережившего тот же варварский обряд предшественника он был здоров и чужая кровь не могла причинить ему большого вреда, только пачкала церемониальные одежды — укороченные, не такие неудобные и долгие, как у его то ли наставника, то ли просто старшего коллеги. Между ними двумя не было той химии, которая существовала в ВДА между президентом и сотрудниками.

[Рампо знал, что разница есть. Никто в Агентстве не чувствовал себя плохо, когда доходило до взаимодействия с Юкичи, даже гиперответственный и оттого дёрганный Куникида недавно успокоился — Фукудзава работал на Правительство, да, чёрная была работёнка, врагу не пожелаешь, рано или поздно Доппо должен был догадаться, с кем не бывает? Понял, прибалдел, принял к сведению, плюнул с самой высокой колокольни, пошёл дальше — действительно нормальные люди так реагируют, собственно, считай, ничего интересного не случилось, совершенно рядовая ситуация].

Толпа слегка расступилась, пропуская одарённого к алтарям. Ночь красиво отражалась в его глазах, горела угольями на дне, почти как у распушившегося нитями Колдуна, терпеливо ожидавшего его. Старший, несколько растрёпанный и осунувшийся — видимо, даже в сказках время и тяжёлая работа никого не щадят — неторопливо двинулся навстречу, приветственно улыбнулся и отступил, что-то высоко подняв над головой — маленькое такое, неприметное. Люди, узрев вещь, загудели, послышались аплодисменты. Молодой певчий, тот, кому предстояло, похоже, принять по наследству предмет особой гордости и по совместительству результат титанического труда — перевёл взгляд за спину бывшего врача, излучавшегося тусклое фиолетово-красное сияние всеми бесконечными нитями, и вдруг опустил голову. С шорохом соскользнуло первое полотно, то, с которого начались неприятности, второе он содрал сам, развернулся и бросился в самую гущу белых с красными брызгами тел, стал протискиваться между ними, пятная их только больше, сдирая свои куски материи, обрывая одежды с других и на ходу втискивая себя в их тряпьё. Рампо отчаянно не успевал прорываться следом, но видел, как сначала за руки этого невезучего схватил другой в серой тоге, чуть ниже, со странными слезообразными золотистыми следами на лице, накинул белое ему на макушку, прижал палец к губам, выпихнул куда-то в переулок, а сам побежал в противоположную сторону сквозь пришедшую в движение толпу, обтирая чужие бока яркой красной тряпкой. В подворотне буквально бросившего всё и всех встретили двое — Белый и какой-то странный человек с тусклым третьим глазом на лбу. Проверив, что за ними нет погони, трое тихо направились куда-то вдаль и пропали в предрассветном тумане. Эдогава не увидел, куда именно: его оттеснили к стене обезумевшие от страха люди и едва не задавили, потому что почти над лобным местом сцепились две птицы. Та, что была поменьше, чёрная с белыми подпалинами, судя по всему, успела кого-то убить, но её быстро угомонил более крупный, заматеревший собрат с шестью лентами на шее. Он же потом подошёл к погрустневшему Колдуну и мягко боднул лбом в плечо так, чтобы не уронить — усталый эспер только слабо улыбнулся. По сравнению с тем, как это было всего несколько лет назад, пока глава убийц не оставался наедине с массой проблем, лучше бы даже не пытался. Ветер мягко трепал рыжие волосы рослого мужчины, лежавшего на алтаре в окровавленном светлом пальто среди горевших угольями в утреннем свете гильз.

***

Рассвет заливал пустынный берег. Колдун, напряжённый, бесконечно худой в своих длинных нитях, тянувшихся в сторону города, и тяжёлых одеждах, с пляшущей за спиной тенью, двигался навстречу морю по высокой пологой площадке на головокружительной высоте. Белые ступни горели на тёмных влажных камнях, на ногах уже виднелось немного крови. «Ты же на подушке обычно сидишь, более того, тебя носят прямо так, зачем ты тут вообще? Один, без охраны, пока на улицах бардак, что ты здесь забыл?» — Рампо осмотрелся. Серо, холодно, совершенно безлико: сами посудите, огромный утёс, подгорающее на востоке небо и чёрное-чёрное море внизу. Мужчина медленно дошёл до конца и что-то запел — снизу донёсся громкий свист, оборвал серенаду. Колдун встрепенулся, упал на колени и свесился вниз, неказистый и хрупкий в слоях материи. Впереди, на значительной глубине, покачивались лодки, в одной из которых стоял Белый. В растрёпанном сером плаще на плечах, он равномерно сиял, как тогда, в тронном зале. Меча на поясе не было, но выглядел воин не в пример лучше и свежее. Красноватая метка слева едва-едва теплилась на его коже, не касаясь глаза. Колдун инстинктивно провёл пальцами по ткани на загривке, огладил руки нервно, позабыв о том, что на нём вообще-то белые, недавно безукоризненно чистые перчатки, испачканные теперь влажным песком и чем-то ещё. За его прежним компаньоном находились другие — сияние село на них, как влитое. Хрупкая девочка, сжавшаяся под взглядом одарённого, обнимала что-то маленькое и светлое, а горящая девушка в чёрном, из-под одежды которой проступало свечение более яркое, чем у Белого, наоборот, выпрямилась и поправила чужой меч на своём поясе. Около её ног сидел кто-то ещё, но Рампо не мог разобрать, кто именно, зато в дальней лодке увидел нечто очень странное. Чёрный человек с белыми трещинами и выгоревшими белыми же волосами придерживал за плечи обёрнутого в светлое полотнище несостоявшегося певчего, волком смотревшего на Колдуна. Сейчас, когда тряпки были сорваны прочь, стало видно, что руки растрескались, темнота изнутри брызнула наружу, смешалась с кровью и застыла пугающими красно-чёрными разводами. Молодой тихо зло то ли шипел, то ли свистел, явно собираясь что-то предпринять, но его удержали на месте. Захвативший город поднялся и громко запел, проклиная их, наверное. Запястья его резво задвигались, рассекая холодный воздух, тени заплясали за исписанной углём спиной, и небо на востоке, точно по команде, затянули серые тучи. Сильный резкий ветер поднимал одежды парусами, трепал волосы, но подхватывал яростные крики, разносил на много миль вокруг и усиливал их. Глядя на разыгрывавшуюся бурю, Белый усмехнулся и, свистнув, рванул за борт. За ним последовали остальные: дамы и кто-то ещё, не колеблясь ни секунды, перевернули лодку вполне уверенно, а вот с певчим произошла заминка — всю жизнь проживший на суше плавать, похоже, не умел. Его сосед сделал странное: поднёс к губами руку, прокусил вены на запястье и провёл по шее перепачканными в странной густой крови пальцами, ими же окрасил губы, глаза, протянул ко рту стоявшего рядом. Растерявшийся молодой человек замер, когда его собеседник кивнул, и немного отпил. Чёрный отнял руку, зализал рану и поманил новичка за собой. Увидев на шедшую на них высоченную волну, тот, зажмурившись, спрыгнул в воду первым. Наблюдая, как вихрь разносит пустые судёнышки, а Колдун сжимает рот в нитку, Рампо не чувствовал ничего, кроме удовлетворения — люди на воде правильно решили нырять. Так у них было больше шансов уцелеть: со всеми своими тряпками глава убийц ничего не мог им сделать, сунулся бы в море — утонул под тяжестью церемониальных одежд. Немного странно, что они не всплывали столько времени, но, видимо, в этом безумном чёрно-белом мире у любого из беглецов где-нибудь могли расти жабры.

[Конец главы 7].

***

Реальность по ту сторону изменилась в очередной раз.

[Глава 8. Бездна]

Ни боёв, ни чудовищ, ни-че-го. Эдогава словно пролетал сквозь дни, дрейфуя в бескрайнем спокойном нигде, только изредка выбирался на высокие острые камни внизу, но чаще подплывал близко к берегу и, зависнув в толще воды на небольшой глубине, колебался в окружении длинных острых плавников, глядя на мужчину в тяжёлых алых одеждах, постоянно приходившего на утёс ближе к рассвету и глядевшего на чёрное в сумерках море. Так продолжалось до тех пор, пока он не ощутил: странный человек заметил его, потому прилёг на камни, распластавшись в свисающих до самых волн бесконечных нитях и слоях ткани, уставился вниз, щуря странные тёмные глаза. Подплыв ещё ближе, Рампо поднял лицо из воды и, посмотрев вверх, улыбнулся. Пространство кругом словно выгорело, став невыносимо чётким. Сыщик видел камни и понимал, сколько примерно лет обкатанным волнами скалам, из чего они, как получились те или иные отметины на них, насколько длиннее раньше был утёс, он мог примерно представить вес ткани на плечах лежавшего сильно выше эспера и длину его несущих нитей, форму костей рук и силу хватки, мимоходом чувствовал стёсанные шрамы на правом запястье и горечь дыма во рту. Темнота поднялась изнутри и, взорвавшись, окрасила его глаза бутылочно-зелёной вспышкой.

[Конец главы 8].

***

Lorde — Yellow Flicker Beat

Рампо, вскрикнув, очнулся на постели и, подскочив, замер, глядя на исправно работавший ночник. Руки слабо дрожали, сердце молотило, как в последний раз. Спешно выскочив из кровати, Эдогава, в пижаме, растрёпанный, влез в тапочки и убрался на общую кухню с пачкой какао наперевес. Где-то там хранился вкусный шоколад, привезённый главой Агентства из последней поездки в соседний город, и моти с кошечками, те самые, пачка на чёрный день, запасная. За столом уже сидела фигура. Детектив, не ожидавший вообще никого встретить, едва не выронил всё своё богатство, когда увидел обернувшегося чужим хаори поверх длинной водолазки эспера. — Ночи. Чего не спишь? — поставив порошок на стол, гений вытащил пачку моти из заначки в шкафу под раковиной, а вот шоколад не нашёл. — Рампо-сан? — бывший якудза — главная головная боль последних дней, Юкичи несколько суток после сцены ходил сам не свой, но при подчинённых держал лицо — оторвал щёку от столешницы. — Уже двадцать с лишним лет Рампо, куда ж я денусь. Чего не спишь, спрашиваю? Куникида на месте, у тебя ремонт был, Йосано-сан отошла. На крайний случай есть Фукудзава-сан, — детектив поставил небольшую кастрюльку на огонь, достал молоко и налил в посуду. — Я какао сварю, тебе налить? — Да, наверное, если не слишком сладкое. Не уверен, что стоит кого-то дёргать, я уже причинил достаточно неудобств. Я понимаю. У меня есть задание... Неформальное задание, — недавний мафиози посмотрел в сторону. — Мутное дело, но, возможно, мне это кажется, поскольку... — Дело о Нагасаки, ага? Первая наша загадка, возможно, главная. Реально мутная история, тебе не кажется, — когда молоко стало почти горячим, Эдогава постепенно всыпал порошок, помешивая, чтобы растворялось лучше, потянулся за специями, тряхнул немножко одной, немножко другой, ванили добавил, понюхал, засыпал полкапельки корицы, задел, задумавшись, горячий бок кастрюли, быстро сунул палец в рот, снова помешал. — К чему-нибудь пришёл? Я лезть не буду, не смотри так, профессиональное любопытство. — Отчего же? Только две вещи. Первая: Нагасаки точно человек, я уверен, что это не организация. Нет улик, свидетельствующих об этом. Вторая: он невероятно умный и ушлый, потому что улик, подтверждающих исходное предположение, нет тоже, — Дазай следил за чужими руками. — Я перерыл несколько архивов, взломал пару баз данных... Пустота. Абсолютный сферический вакуум. Самое раздражающее: стоит подойти на полшага и протянуть руку, он ускользает, как сигаретный дым между пальцев. Я обычно могу спрогнозировать чужие действия, но в этой ситуации всё, что я делал раньше, бесполезно. Я не понимаю, на кого конкретно охочусь. Не понимаю, где. Чувствую, правда, обратное. — Всё очень просто, на самом деле. Нагасаки кажется ёкаем, но это просто загвоздка в размышлениях, однако доказательства... Вещественных улик нет. Здесь, в Йокогаме, точно нет, иначе бы я нашёл их, — сыщик разлил готовый напиток по кружкам, поставил одну прямо перед Дазаем, открыл коробку со сладостями. — Я когда-то назвал Фукудзаве-сану имя, но не смог подтвердить ничем, кроме логики, а этого недостаточно для работы хорошего частного детектива. — Спасибо. Он сказал, что я могу отказаться от дела, если сочту его слишком опасным, — Осаму придвинул кружку и отпил чуть-чуть, зажмурился. — Горячо. Вкусно. — Дело бессрочное. Нет никакого смысла торопиться, хотя никто не осудит, если передумаешь. Мы не в полиции работаем, право выбора всегда за нами. Йосано-сан по личным причинам вышла из игры примерно спустя месяц охоты, Танизаки сдались за полгода, а вот Куникида продолжает что-то рыть до сих пор, тихо и методично. Собралось целое досье из отработанных версий, которые не были подтверждены им. Если Доппо ничего не обнаружил, ты за... Ну, где-то за пару недель точно ничего не найдёшь. Не говорю, что действительно ничего нет, не на пустом же месте Фукудзава-сан такое нам дал, и всё-таки. Я не люблю то, что люди называют «здравым смыслом», но калечить свою нервную систему — последнее в списке адекватного человека. Чего ты тут сидишь? Спать надо, ты не отойдёшь так. Мозгу взрослого требуется минимум семь часов. — Куникида-кун, кстати, придумал одну вещь. Она срабатывала, но теперь... Это чёртово дело не даёт мне покоя. Мерещится всякая другая дрянь, — Осаму отпил ещё немного, собрал пальцы в замок на кружке, согревая их. — Ты действительно уважаешь президента, потому не хочешь дёргать среди ночи, напарника жалко — допёрло наконец, что ему и правда не наплевать на тебя, одному оставаться трудно — мысли не уходят, вот ты и пришёл на кухню, чтобы не грузиться в привычной обстановке, — детектив прищурился. — Завязывай отсыпаться в офисе, отдыхать надо ночью, может, будешь проваливаться в темноту быстрее. Здесь сидеть, конечно, неплохо, но это не спасёт, проверено на личном опыте. Если хреново, иди к людям. В куче всегда легче, наши мозги так устроены, человек — существо биосоциальное. Иначе правило пяти «П» не сработает, и ты будешь застревать в одной точке. — Что ещё за правило? — новенький оторвался от угощения. — Правило пяти «П»: понял, прибалдел, принял к сведению, плюнул с самой высокой колокольни и пошёл дальше, — Рампо поднял правую ладонь и загибал по одному пальцу на каждый шаг. — Универсальный принцип работы с шокирующими и прочими неудобными фактами. Про «послал к чёрту» — оно иногда заменяется на «перепроверил», но не у всех, и на этом моменте не надо зацикливаться слишком сильно. Как-то так. — У меня нет первых двух фаз, — Дазай внешне безобидно развёл руками. — Поэтому до остальных не доходит, — Эдогава пожал плечами. — Ты просто хочешь их проскочить, в Мафии нормально функционировало всё, но довело тебя... До чего довело-то, к слову? Снится же ересь. — Я не понимаю. Что-то длинное, плохо различимое в мутной воде, тонкое, вроде лески. Рыболовная сеть, наверное. Путаюсь и тону, словом, хоть где-то мечты сбываются, — эспер рассеянно улыбнулся. — Куникида одно время занимался изучением разных морских животных и моллюсков. Ну, ты понял. Спросить его не судьба? Если раньше всё получалось, почему перестало? — старший детектив прищурился. — Подсознание — тайна, покрытая мраком, Рампо-сан, — экс-якудза почесал затылок. — Да? Сдаётся мне, что снится тебе ядовитая лютая жесть, которая убивает тебя там, хотя ты яростно вырываешься. К Куникиде не ходишь, чтобы не пинать его, Фукудзаву-сана не расстраиваешь, тебе он по-своему понравился — хочешь доказать полезность, а ему на это плевать, успокойся. У директора чутьё на людей, если кого-то выбирает — остаётся на его стороне до конца. Нам не говоришь, чтобы за нормального считали. Ты, конечно, не в восторге, но, если человеку мозги настойчиво напоминают о чём-то, надо сесть и подумать, почему. Тем более, напарник с ассоциативными рядами работает и чужие секреты не разбалтывает, принципы ты сам видел, пока блокнот пролистывал. — С Вами ведь такого никогда не случалось, Рампо-сан? — Дазай на секунду опустил веки, а поднял их уже Исполнитель: холодные чёрные плошки с красноватыми отблесками огня на дне уставились на гения из-под пушистой растрёпанной чёлки. Насмотревшийся в чужие бездны по ту сторону реальности и на Мори-сана по эту сыщик даже не дёрнулся, наполнил кружки какао второй раз и одну подвинул к одарённому. Темнота внутри сердито зашипела, ведь чужие мафиозные привычки никуда не исчезли и сейчас полезли наружу, чтобы эспер смог добыть желаемое привычным методом, и значило это одно: настал момент встряхнуть некоторых и напомнить, с кем конкретно они связались. Эдогава сосредоточился, закрыл глаза, сделал глоток горячего шоколада, воскрешая в голове одну очень тревожную ночь. Беззвёздный колючий мрак, впереди — свет фар, позади — тихое тяжёлое дыхание, на фоне — рёв мотора, визг чьих-то шин, вопли, шелест деревьев. Отблески огня в зеркалах заднего вида, разлетающиеся во все стороны осколки стекла, частички краски, деревья кругом. Полная тишина, свист, тишина. Собственное сердце, колотящееся под рёбрами. Слабые всхлипы перепуганной девочки. Чёрные очертания клёна и покорёженной машины перед ним. Серое-серое всё кругом. Их хоронили в закрытых гробах. Есть вещи, которым нельзя повториться. Сверхдедукция цепляется за всё разом, раскрывая даже самые мелкие детали и позволяя прикинуть, успеет ли он вовремя войти в поворот, если. Нагонят ли его, если. Что будет, если он кого-то подрежет или притрёт к во-он тому забору, например. То, что всегда было инструментом поиска существующего или случившегося, отвечало на сугубо предметные вопросы вроде «кто сделал?» или «почему?», приоткрывает завесу бесконечных условий и обращается в острую бритву, каждое движение которой направленно на достижение грядущего, соответствующего определённым требованиям. «Как выжить?» — вот единственное, что по-настоящему необходимо знать. И как только лезвие отсекает всё лишнее, тот, кого на ночной стороне Йокогамы окрестили Фуриосой, открывает глаза. Рампо медленно выдохнул, слабо улыбаясь. Акико, с которой они тренировались играть в подобие театра, утверждала: когда он так смотрит, кажется, будто кто-то «розочку» запустил в живот, а уж когда начинает говорить, этот кусок стекла медленно и невероятно болезненно поворачивают, страшно раня любого напоровшегося. Память обо всём плохом, часть пути, которая пройдена, но не позабыта, самая тёмная и опасная часть души — настоящая тень, правда, задобрить её печеньем не получится. Гений относился к ней с уважением не меньшим, чем Фукудзава-сан — к своей катане, потому не расчехлял без веского повода. К сожалению, новенький по-хорошему понимал не всегда. — Спасибо, что спросил, — сыщик спокойно приоткрыл глаза и заглянул в чужие, отчего якудза подавился и инстинктивно отодвинулся, — если честно, со мной случались вещи похуже, но было и было, разве нет? Прошлое, конечно, многое объясняет, но только настоящее частично определяет будущее. И конкретно сейчас твоё завтра выглядит так, будто ты хочешь на континент. Хочешь? Осаму замер. Эдогава — Зло Старшее — прищурился. — Не хочешь. Тогда аккуратно, а не вливая в себя всю кружку сразу, как обычно, пей какао, стучи к Куникиде или кому-то ещё и иди уже, наконец, спать. Мне лень, но, так и быть, я вымою посуду сегодня. Утром подумаешь, что за ерунда тебе мерещится. За компанию с тем, кто готов выслушать — в вариантах ты не ограничен. Давай не будем облегчать жизнь тем людям, от которых ты благополучно сбежал. Сыщик опустил взгляд в стол, закрыл глаза и, поморгав, сбросил оцепенение. Он хорошо различал всё то же в Мори на кухне, ведь сам умел делать похожее, правда, на практике применял реже. — Почему? Вы могли, — Дазай смотрел напряжённо, но хотя бы своё сомнительное прошлое зачехлил. — Бить кого-то, кто существенно слабее тебя, да ещё и за счёт способности — это либо идиотизм, либо эксгибиционизм, одно из двух. И я даже не знаю, что более нелепо, — Рампо забрал пустую посуду и принялся потихоньку отмывать её, памятуя об остром слухе Фукудзавы. — У тебя и так была чёрная полоса в жизни, только вроде вылез, и по новой пошло. Почему я всенепременно должен выпрыгивать из кустов и либо сразу добивать, либо размахивать на тебя своим очевидным достоинством, делать мне больше нечего? Агентство так не работает, хотя периодически казусы случаются. Иди уже. Я тоже пойду. — Дазай? Рампо-сан? Что-то случилось? — растрёпанный Доппо с пледом на плечах вышел к ним из коридора. — О, ещё один. Куникида-кун, от тебя подушка сбежала. Глаз да глаз нужен, — отозвался сыщик в полголоса. — У тебя опять неспячка? Сказал бы, придурь забинтованная, — вздохнул эспер. — Неспячка, Куникида-кун. Опять, — Осаму закивал, как китайский болванчик. — Дверь оставь открытой, я захлопну, — заместитель главы Агентства потёр переносицу и правда удалился восвояси. — Я... — Иди. Тебя ждут, — Рампо протёр полотенцем кружки и тихо повесил их на крючки, кастрюлю убрал на полку. — Спасибо, — почти прошелестели из коридора. Фыркнув, сыщик убрал оставшиеся моти, подхватил пачку какао и направился к себе. Не один Дазай должен был хорошенько обдумать свои занимательные галлюцинации.

***

Когда Мори-сан не появился на месте встречи через три минуты после назначенного времени, Рампо вздохнул, написал на салфетке список продуктов и отправил девушку — Акутагаву Гин, боевика из отряда «Чёрные ящерицы», скорее всего, мастера боя на ножах — в ближайший магазин, чтобы не заблудиться на обратном пути. Поскольку о встречах клуба по интересам до сих пор никто не подозревал и не следил за участниками, иначе бы Фукудзава-сан стал очень напряжённым ещё в офисе, а охранница не ушла, детектив не волновался. Он открыл вкладку с парой простых рецептов на телефоне, прикинул, сколько операций придётся сделать, завёл таймеры на мобильном, поставил на огонь воду, достал из кухонного шкафчика приправы, подумал, принёс аптечку и оставил её на столе в гостиной. Поблагодарив Гин, справившуюся с задачей за десять минут с учётом дороги, сыщик принялся за будущий ужин и в какой-то момент понял, что мафиози не только за ним следит, но ещё и постепенно перебирается ближе: с дивана в гостиной — на кушетку, с кушетки — на пуфик, с пуфика, лежащего в коридоре, к дверному косяку. — Если хочешь, можешь сесть за стол. На нас просто некому нападать, иначе бы это уже произошло. Сама подумай: ты не эспер, я не мастер каких-нибудь боевых искусств, хотели бы — прибили бы, а раз нет, всё нормально. Как там Хироцу-сан? Не видел даже машину в городе уже несколько дней, — попытался завязать разговор Эдогава. Очки он положил на полку и постарался держать себя максимально спокойно, памятуя, как собеседница нервничала в прошлый раз. Та тихо опустилась на стул и немного ссутулилась. — День не задался, да? У меня один коллега буянил, второй за ним гонялся, они снесли кулер и едва не улетели по лестнице вдвоём, а так и не скажешь, что диковатые, ну, зато не соскучишься, — Рампо разбирался с рыбой: пока Мори не пришёл, он решил запечь её в духовке и отварить к ней риса, чтобы не ужинать дома, потому, натянув резиновые перчатки, орудовал ножом, очищая тушки от чешуи, костей и прочего. — Чего ты так на меня смотришь? Я ж не тебя съем, а её. — Вы действительно не понимаете, что происходит? — приглушённо уточнила ниндзя. — Наоборот: я уже всё понял, это ж очевидно, но нет смысла паниковать. Я ведь не убегу отсюда, если ты расстроишься? Нет. Если Мори-сан расстроится, тем более. Поздно бояться. Босс твой, кстати, опаздывает на полчаса. Как думаешь, мне тоже надо? — Рампо промыл рыбу ещё раз, включил духовку разогреваться, порезал будущий ужин кусочками, сложил вместе с нарезанными заранее овощами в форму для запекания, замешал пряный соус, полил всё это дело сверху, оставил прямо так минут на десять, пока ставил рис на плиту, потом отправил в разогретый духовой шкаф и настроил таймер. Когда всё было готово, сыщик, едва не ошпарившись, высыпал рис на дуршлаг и промыл его, дал воде стечь, собрал обратно в кастрюлю. Рыбу достал из духовки, оставил остывать, порезал зелень, принесённую Гин, достал три тарелки, в одну из них сразу положил всего и передвинул к девушке. — Давай. Ты с утра бегаешь — на плаще следы грязных капель, тогда дождь был, обедать, судя по всему, не ходила: маска натёрла за ушами, ты её не снимала, на переносице — пыль. Здесь всё равно слишком много для двух человек, а если справишься быстро, даже никто прикопаться не успеет. Я отвернусь к окну, чтобы тебя не видеть, ну, вот так, идёт? Якудза явно задумалась, но потом огляделась, прислушалась, подхватила ложку и смела всё с тарелки за считанные минуты. Детектив тем временем собрал посуду, стал её мыть, чтобы не пахло ничем лишним, приоткрыл окно для проветривания. Сытая ниндзя — добрая ниндзя: она стала забирать отмытое и протирать, а потом ставить на полки — отлично запомнила, где и что хранилось. Вдвоём идеально уложились: около здания остановился уже знакомый мотоциклист. Акутагава-младшая, кивнув детективу, выбежала навстречу прибывшим, почтительно поклонилась своему начальнику, подхватила шлем из его рук, надела на голову, заскочила за чужую спину и понеслась по своим делам вместе с лихачом. Рампо накрыл на стол, разложил всё по тарелкам, оставил печенья и кондитерские маркеры для Элис чуть в стороне, а сам вышел в гостиную, когда в прихожей зашуршали. Мори-сан, реально слегка осунувшийся, пропустил девочку вперёд, немного неказисто стянул с себя шарф, неэлегантно выпутался из тёмного пальто. Сверхдедукция вскинулась: от мужчины пахло порохом, полу его верхней одежды прострелили в двух местах, но, кажется, не задели хозяина. Способность мафиози нетерпеливо раскачивалась с пятки на носок, не бежала к сыщику, выдавая чужую нервозность. Глядя на потемневшие швы перчаток, на запылившиеся голенища сапог переживавшего не лучшие дни босса, Эдогава осознал, что беготня, завершившаяся ожесточённой перестрелкой, случилась чуть ли не в кабинете, возможно, прямо за разбором бумаг. Судя по следам на обуви, мотоциклист подкинул шефа в центр города с окраины: такого рыжевато-красного песка в Йокогаме не было. Детектив прищурился, осторожно забрал чужое пальто, повесил его на плечики, расправил, шарф поднял с банкетки, незаметно понюхал и, сложив, устроил на полку. Сладковатый запах не почудился — выводы мгновенно изменились. «У преступников, похоже, была какая-то сходка, связанная с торговлей запрещёнными веществами — для теневой стороны Йокогамы совершенно обычное дело. Кто-то из них курил что-то нетабачное, а потом дискуссия повернула куда-то не туда, и вот, Мори, ради встречи забросившему бумажную работу, над которой он просидел несколько дней, не разгибаясь толком, пришлось то ли эвакуироваться, то ли прорываться через недавних коллег, хотя... Платье на Элис красное, рюш много... И то, и то. Разгневанные посредники нашли крайнего в его лице и решили избавиться», — сыщик подхватил щётку и, не обращая внимания на замершего бывшего хирурга, тихонько привёл его одежду в должный вид. — Ужин на кухне. Я Вас жду, — спокойно сказал Рампо, достал очки из кармана, привычным жестом положил на полку и двинулся в гостиную. — Заварю чай пока. [Отец порой приезжал с работы в похожем состоянии. Мать тогда вообще ничего не говорила: просто забирала вещи, тянула его в душ и, дав что-то съесть потом, оставляла в покое. Папа либо засыпал, едва голова касалась подушки, либо приходил к ней и садился рядом — мама не ругалась на него, только вздыхала. Обычно после этого дверь в комнату закрывалась, поэтому Рампо не знал, что происходило дальше, но, наверное, что-то хорошее, ведь родители толком не ссорились на его памяти. Детектив с Йосано, когда та немного отошла от своих бед, завели привычку устраиваться возле замотавшегося Юкичи с двух сторон похожим образом и, вжавшись по бокам, затихать. Поначалу мечник застывал истуканом, не совсем понимая, как ему на это реагировать, но со временем до него дошло, что надо расслабиться и хотя бы попытаться отпустить ситуацию. Ощущение ладони на макушке Рампо мысленно воспроизводил до сих пор, если было плохо. Фукудзава, всю молодость положивший на тренировки, отлично сохранял внешнее спокойствие, но внутреннее по-настоящему ловил нечасто, и вот они двое умели обеспечить ему эту кондицию]. Сыщик развернулся, проверяя, не заснул ли севший на банкетку якудза, и замер: второй раз за сутки на него таращилась бездонная тёмная-тёмная пропасть, но безо всякой агрессии. — Почему? — тихо прошелестела темнота. Видимо, он так долго слушал эхо в разного рода провалах, что в какой-то момент освоился, плюнул на всё и пошёл дальше. Да и потом, чего бояться, если точно такой же разлом есть у него самого? У всех есть, на самом деле, различна только глубина. — Смешной Вы! Это же очевидно: я во всё это полез, чтобы помогать людям, иначе бы в Агентство не попал. Давно это было, правда, но я втянулся, мне нравится. А ещё у нас клуб по интересам: на таких встречах люди друг другу рады, ну, я уже для себя решил, что я — да, — Рампо зажмурился и, глядя на изумлённую физиономию эспера, счёл свой долг выполненным, потому ушёл разбираться с чаем. Позади зазвенели ножи, опускаемые на полку. Мори вымыл руки, тихо прошёл на кухню, почти беззвучно сел на стул и замер над тарелкой. Уголки губ опустились, в глазах застыло какое-то странное выражение. Элис подбежала к своему одарённому и заглянула сбоку, держа в руках приготовленное для работы печенье. — Ринтаро, чего завис? Рампо уже совершенно привычно вопросительно посмотрел на мафиози вместе с ней, но промолчал. Огай несколько раз перевёл взгляд с Эдогавы на тарелку и обратно. Что-то обдумал. Тщательно взвесил ответ. Отсёк не меньше половины. — Спасибо. Давно подобного не случалось. Кофе, полагаю, потом? — тихо произнёс якудза. — Вы на нём живёте в последнее время, потому в другой раз, — Эдогава поставил чашку чая около тарелки и остановился, чувствуя на себе очень пристальный, прожигающий взгляд. Тысячи невысказанных слов носились в воздухе, но не находили выхода. — Ну? — гений развернулся и глянул с вызовом. — Чего случилось-то? — Ничего. Спасибо, — как-то механически произнёс ошарашенный примерно в третий раз за вечер босс Мафии. — Пожалуйста. В горячем виде вкуснее, — детектив кивнул на угощение. Неловкая звенящая тишина лопнула, стало спокойно, но Рампо, быстро ужинавший напротив, ловил себя на мысли, что нормальные люди не тормозят от банальных проявлений участия, не пытаются есть медленно, словно вспоминая что-то очень хорошее, но забытое, и уж тем более не косятся так, будто тарелку сейчас отберут. Элис устроилась на полу около своего человека и тихо хрустела печеньем, не отодвигаясь ни на сантиметр в очень знакомой манере.

***

Чуть больше десяти лет назад

Touch & Go — Tango In Harlem

Сантока Танеда думал, что в своей жизни повидал решительно всё. Работа на МВД, война, на которой он успел побывать, хоть и не на передовой, множество похороненных в памяти государственных тайн немало поспособствовали этому, и вот, на тебе, пожалуйста, столкнулся с привидением, да ещё как гадко, Ками: передал бумаги, увёл за собой угрозу от важного политика, попал под случайную пулю и с простреленной ногой завалился на склад, а помощь всё не шла. Нацуме Сосеки, неуловимый шпион, всего-то и сделал, что выдал ему с собой простую белую визитку, посоветовал в случае опасности вызвать людей с неё, схорониться где-нибудь в порту, прямо под носом у Мафии, и подождать ответа, ведь там искать точно никто не будет. План был прост и незамысловат, наверное, потому и пошёл наперекосяк сразу. Дозвонившемуся агенту приятный мужской голос сообщил: он ошибся номером и попал в частную клинику, где совершенно точно нет ни одного работника с подобными инициалами, да вообще никого подходящего нет и близко. На прямоугольнике не было ничего, кроме начерканного ручкой номера и аккуратной приписки: «H. & N. Звонить в случае ЧС». Никто не пришёл, а теперь — это. Творилась чертовщина. Сначала Танеда увидел светящуюся фигуру с жуткими мёртвыми зеленовато-белыми глазами, красной раной на половину лица и не менее кошмарной шевелюрой, трескуче горевшей во мраке. Эта тварь двигалась так тихо, что её не было слышно. Она медленно обогнула склад, не рискнув соваться глубже, выдав что-то на чужом языке, повернулась к нагнавшим эспера преследователям и резко растворилась в вечернем воздухе. Рассерженные неудачей китайцы, собиравшиеся если не отнять то, что есть, то хотя бы выбить сведения, которых у них нет, даже заорать не успели толком: прозвучало несколько выстрелов, кто-то вякнул, что-то с грохотом куда-то врезалось, и наступила мёртвая тишина. Агент, в кромешной темноте пытаясь ничем не загреметь, на одной силе воли полз среди коробок, периодически прерываясь, чтобы собраться с духом. Упершись в стену, он двинулся вдоль и в итоге нашёл своё пристанище в огромном ящике для посуды. Стало совсем тихо. Танеда, схоронившись внутри, выдохнул, и тут над головой раздался радостный детский голосок: «Попался!» Шпион поднял взгляд — подсвеченная ало-фиолетовым тонконогая медсестричка, красивая, как старинная немецкая кукла, в инфернально-белых нитях со слабым зеленоватым отливом, напоминавших то ли доспехи, то ли экзоскелет, висела ровнёхонько над ним и держала чудовищных размеров шприц своими хрупкими нежными ручками. — Элис-тян, ты такая молодец! Нашла пропажу, — из-за коробок вышел худой мужчина в чёрной куртке. На запястьях его горели алым с лёгким фиолетовыми отливом кости и жилы, пульсируя в такт биению сердца. Такое же сияние исходило из его глаз, но любопытнее всего было то же инфернальное бело-зеленоватое текучее нечто, распространившееся по спине, шее и частично закрывшее виски. — Не показалось. Клиент? — спокойно спросили сзади. Шпион медленно повернулся и истошно заорал: привидение с проступившими на левой стороне лица алой сеткой кровеносными сосудами прищурилось, глядя на него, причём не в глаза, а в межбровье, туда, где располагалась видимая только самому Сантоке часть его способности, и изящным движением скрыло самую настоящую катану в ножнах. — Орёт? Действительно. Живой ещё, какая прелесть, — услышал медленно теряющий сознание Танеда. — Ну, понесли? — Я телохранитель, а не грузчик, — пробурчал призрак по-английски, но подхватил его сбоку, поднял, как пушинку, быстро куда-то потащил. — Всё правильно. Охраняйте это бренное подстреленное тело, пока нам не осталось ничего, кроме как грузить его в морозильник на цокольном этаже, — ласково пророкотал собеседник, похоже, на немецком. — Элис-тян, пойдём, проверим, не было ли у нас других... Клиентов. — Не убейтесь. — Только если об Ваш труп, Хиросима. — Угораздило же меня с Вами связаться, Нагасаки-сан. — Заметьте, Вы пришли сами. — Талисман тоже сам пришёл. Вы его хотя бы покормили утром? — Да чтоб я так жил и работал, как он! — Вы уже. — Так же эффективно? — Так же сутками: спите потом на любой удобной поверхности, а я Вас время от времени кормлю, и, как он, Вы несётесь навстречу приключениям без меня. На силу отбил в прошлый раз. Каждого. — Но ведь работаем, правильно? Кстати, что сегодня на ужин? — Если повезёт, то на завтрак. Рыба. Рис, если пришёл заказ. А ещё три истории болезни в качестве аперитива. — Всё как я люблю. Через десять минут в машине. Не забудьте клеёнку на заднее сидение подложить и сделать давящую повязку, пока наш клиент не стал экспонатом в анатомическом театре. — И за что Вы мне? — О, за всё самое лучшее, даже не сомневайтесь.

***

«Нацуме-сенсей, Ваш план не выдержит столкновения с реальностью. Я не захочу выходить с больничного, а эти двое в моё отсутствие развалят город. Простите нас, пожалуйста», — думал Сантока-сан, лёжа в постели и почёсывая за ухом покормленного урчащего Господина Талисмана — желтоглазого трёхцветного кота. Так спокойно одарённому не жилось со времён учебки: довезли, куда было нужно, прооперировали, расспросили, когда очухался, и оставили выздоравливать — в ночные смены не брали вообще ни разу. Его, привыкшего есть на ходу что придётся, даже кормили по расписанию! Хоть и с перерывом примерно в шесть часов, зато трижды и без напоминаний, вместе с мохнатым товарищем — тот садился напротив и личным примером показывал, как выглядит хороший аппетит. Небольшая палата на верхнем этаже была, конечно, узкой и немного мрачной, но в ней замечательно спалось. Присматривали за ним лично господа Хиросима и Нагасаки. Последний, что приятно, оказался толковым лицензированным хирургом и по совместительству стратегом этой крошечной, но опасной команды, а первый, телохранитель, отвечал в дуэте и за хозяйственную часть, и за оборону, причём одинаково хорошо справлялся с обеими своими функциями. Привыкнув к тому, как выглядит странный одарённый, на самом деле мастер ближнего боя и эспер вообще задним числом — стабилизация и усиленные два чувства не годились в качестве боевой способности, и осознав, что примерно представляет собой врач, обыкновенно полусонный и растрёпанный за их общим завтраком впятером, считая Талисмана, Танеда, конечно, некоторое время вздыхал, а потом подумал, что расклад потрясающий: он надёжно спрятан под самым носом у Мафии, время от времени сводящей с ума Йокогаму, его лечит профи, прошедший практику в другом государстве, а защищает, на минуточку, лучший мечник Правительства. Нацуме-сенсей изящно отправил его в отпуск. Если бы не больная нога и некоторые неловкие моменты, то было бы даже стыдно разлёживаться, пока все государственные структуры пытаются хоть как-то сдержать разгул преступности в послевоенной Японии, но... Ему не было. Чисто технически, Сантока находился на работе, потому что преступность организованно собиралась на нижних этажах. Будущему главе этой самой преступности, сидевшему с утра напротив Танеды, потихоньку цедившему кофе из кружки с отбитой ручкой, Фукудзава деловито заплетал отросшее каре в два колоска от висков к затылку, чтобы волосы на лицо во время предстоявшей операции не лезли. Мори, жмурившийся от яркого утреннего солнца, похоже, постигал дзен, устроившись на слегка колченогом табурете под чужими пальцами. Элиза, его способность, уже заплетённая для комфортного для пребывания в стерильном пространстве операционной одним и украшенная парой симпатичных бантиков другим, рисовала с натуры Талисмана, сопевшего после плотного завтрака у него, агента, под боком. Когда вторую резиночку закрепили на косе, хирург прищурился, поднял голову и бросил долгий взгляд снизу вверх на своего телохранителя, глаза в глаза, чуть не полетел с насеста, резче нужного отклонившись, но был вовремя подстрахован за плечи. — Спасибо, — хрипло ответил он. За что конкретно была эта благодарность, вычленить оказалось невозможно: жившие буквально за стенками одарённые ходили друг к другу в гости по вечерам, практиковали общение на чужих языках, пили чай, сбегали на разминку — все нормальные люди уделяли время утренней гимнастике, а эти, наоборот, ночной, причём с мечом и ножами в качестве утяжелителей, готовили себе еду на небольшой кухоньке и делали многое-многое другое вместе. Тем утром казалось невозможным создание системы сдержек и противовесов в городе, но в конечном счёте Нацуме-сенсей оказался прав. Вроде все сделали, что должны были, каждый остался при своём, но глава Особого отдела по делам одарённых МВД не раз потом вспоминал уютную комнатушку под крышей. Как же давно это было...

***

Детектив молча укутал отключившегося на диване спустя пять минут короткой беседы ни о чём оябуна найденным в одном из шкафов пледом, дал мужчине скатиться набок, растянуться, под голову засунул подушку. Элис, с ногами уместившаяся в соседнем кресле, выглядывала из-под пальто своего то ли родителя, то ли создателя, то ли всего сразу. Рампо приложил палец к губам и кивнул на одарённого — девочка согласилась и прикрыла глаза. — Я возьму такси с ближайшей остановки. Дойду при помощи карт. Присмотрите, пожалуйста, за Мори-саном. Понятия не имею, можно так делать или нет, но это важно. Не только сегодня, но и вообще. То, что случилось, продолжит повторяться, пока решение проблемы не будет найдено, — вполголоса сказал Эдогава, влезший в свои вещи прямо на крыльце, глядя на курившего возле транспорта Рюро. — Ему нужен перерыв, хотя бы четыре часа покоя. Отдыхать не будет — свалится, к сожалению, я знаю, о чём говорю. — Если правильно помню, Вы способны раскрыть любое дело. Услуги такого рода оказываете очень давно, не меньше десяти лет, — Хироцу прищурился. — Верно, однако я работаю во вполне конкретных условиях. Либо после прямого обращения к моему работодателю, либо после неформального, но со всеми приложенными уликами. У Мори-сана не тот случай, чтобы можно было просто написать и ограничиться бумагами. — Сколько? — спокойно поинтересовался мужчина. — Я не приму деньги. Не от Мафии. Репутация той организации, в которой я работаю, будет под угрозой, понимаете? — сыщик вздохнул. — Вы уважаете своего босса, а я — своего. — Вполне, но одного не возьму в толк: что ты тогда здесь делаешь? Гордость? Дерзость? Я когда-то таким же был, с возрастом прошло, — Хироцу-сан тепло усмехнулся. — Подумал, что это важно... Простите, а Ваша, — Рампо глянул на чужую левую руку, — жива? Я особо не прикидывал, но со стороны кажется, что нет: Вы всегда на работе. — Нет, увы. Рак. Сгорела, — седой мужчина покачал головой. — Грустно, что так. Мои родители тоже, — Эдогава поднял левый рукав и показал порванный в шести местах красный шнурок с намертво привязанной к нему пуговицей. — Несчастный случай. Фактически произошло примерно то же самое, но, когда они уже... Уже были мертвы. Раз — и нет. Даже хоронили без меня. Это немногое, что уцелело. Если мы здесь все ненадолго, то пусть хоть кто-то будет счастливым. Другого «завтра» может просто не случиться. Хироцу затянулся поглубже. — Странно. Когда это только начиналось, я не мог тебе дать и пятнадцати, а сейчас не уверен, сколько на самом деле лет. — Сколько есть. Пожалуйста, когда Ваш шеф оклемается немного, пусть напишет, — сыщик прищурился. — Лучше не становится, потому будь готов, что эта встреча — последняя, — предупредил мафиози. — В любом случае, спасибо. Был рад познакомиться. Удачи! — Эдогава скрыл шнурок и, завидев подъезжавшее к остановке такси, поспешил к нему. Рюро проводил его долгим взглядом и позвонил Накахаре, чтобы собрание провели без Мори: заседание Исполкома не касалось возникших затруднений, но своих следовало предупредить, что всё нормально. Распоряжаться от имени босса эспер и не думал, однако аж все Исполнители дружно согласились с предложенной идеей — ничего интересного всё равно не будет, данных по нападению нет. В итоге четыре часа полной тишины возникли сами собой, хотя, возможно, виноват во всём был упитанный трёхцветный кот, прокравшийся в дом и устроившийся на полке с обувью.

***

Вернувшийся поздно Рампо тихонько поднялся к себе, взял из запасов коробку с моти, налил чай в термос, захватил дубликат ключа от запертой комнаты и, обернувшись пледом, тихо ушёл туда. Он выполнил обещание: устроил нечто сродни алтарю, как нормальному японцу и положено, передвинул мебель, чтобы пространство внутри больше походило на зал для переговоров. Положив моти в чашку для подношений, он зажёг несколько свечей, устроился на условно гостевом диване и заговорил. — Доброй ночи, господа призраки. Шифровку стуком оставляем ту же, что раньше, если Вы здесь. Просто предлагаю делать это с разных сторон, как тогда, на чердаке. Харуно-тян до сих пор боится туда ходить, она нас слышала. Я совершенно уверен, что Первого звали при жизни Ода Сакуноске. Вы, Первый, надели крепкие ботинки на нашу последнюю встречу и, наверное, сцепились с тем, кто со своими ребятами подстраховал меня, когда Коё-сан зашла погостить, да и не только она. Славно пошумели напоследок, буду честен, но за Дазая обидно. Вы поняли, почему. Про Ваших соперников я не могу ничего сказать кроме того, что они существовали реально: мой знакомый из полиции позволил порыться в висяках за последние пять лет. Несколько изрубленных тел нашли при обычном осмотре канализации два года назад, что примечательно, все были хорошо экипированы старым, ещё военным оружием, одеты в поношенную одежду, самой необычной деталью которой были шуршащие серые плащи. Несчастных изрубили и обезглавили; головы пропали. Эксперты полагают, расправу устроил одарённый из Мафии — Акутагава Рюноске. Я согласен: только способность, разрывающая пространство, позволяет так гладко срезать кости. Из всей этой ситуации вывод один: Вы, Третий, были чертовски опасным одарённым и наверняка работали на армию, судя по вооружению и форме Ваших коллег. Война, правда, закончилась давно, в нашем регионе те пистолеты были мало распространены, а Вы рванули из Европы сюда и не засветились ни в одной легальной туристической фирме, в консульствах и ведомствах не было ни единой записи. Вы, возможно, дезертировали и бежали сюда... Диван со стороны Рампо резко дёрнули вверх, с грохотом уронили вместе с вцепившимся в подлокотник одарённым, а потом ещё раз. Повисла невероятно гнетущая тишина. — Так, понял. Я не имел в виду ничего оскорбительного, я только констатирую факты... Не надо меня к стенке толкать!! Если Вы и не перебежчик, и не турист, и не, допустим, военный корреспондент, и не наёмник — Ваше оружие считается устаревшей моделью — то кто Вы тогда? Вы были военным, так? Были? Ладно, Вы подтверждаете это. А как давно перестали быть? — Эдогава прищурился. Мысль не давала покоя. — Простучите, за сколько лет до смерти перестали... Так... Постойте, это же почти конец военных действий в Европе. А месяцев, если можно? В каком месяце всё произошло? Стук показался сыщику очень глухим, будто кто-то с трудом поднимал и опускал руку, вкладывая в движение досаду. — Вы родились во Франции, там же выросли, получили образование, попали в армию, повоевали, но перестали работать на государство с момента подписания одного из мирных договоров, хотя война закончилась позднее, так? Не дезертир ни разу, Вы внезапно бросили всё, направились на другой конец света и умерли там в хорошей компании, верно? Странно. Вообще нелогично. Ни один из Вас троих не оставил следов на карте. Если для Первого тишина — это вопрос спокойствия близкого ему человека, то конкретно Вас даже не похоронили толком: трупы в канализации намекают на то, что Вы полезли в разборки с Портом, значит, от тел избавились якудза, притом по-тихому — некого было устрашать, Вы с сослуживцами погибли почти одномоментно. Я не понимаю, мотива нет, если только... Если только Вы случайно не хотели умереть, а единственный, кто мог помочь Вам, находился тут, в Японии. Тогда и только тогда это выглядит обоснованным: иначе бой, в котором у Вас нет никаких преимуществ, оставался невозможным событием, ведь Вы, провидец, с лёгкостью предугадывали чужие реакции и всегда побеждали. «Белая Тень» — гениальный стрелок, наёмник, от которого никто не мог спастись. Был известен полиции тем, что не оставлял свидетелей или значимых улик, всегда своевременно портил камеры слежения, если таковые были установлены. Он пропал чуть раньше, чем... Будем считать Вашу дуэль точкой отсчёта, ладно? Так вот, он исчез за пару лет до поединка. Слухи поутихли, но остались: киллер не умер, но ушёл с теневого рынка особых услуг — его кто-то нанял на постоянную работу, и парень стал чем-то вроде посредника для решения мелких бытовых вопросов, где от убийств толка нет. Вы направились в Йокогаму, чтобы встретиться с ним. Нашли по чистой случайности. Он, привыкший жить по-другому, послал Вас дальним лесом, а у Вас прямо горело: столько пройти и остаться ни с чем, ещё бы! Вы заставили его вспомнить, кто он. Вы умерли, так? Ода Сакуноске, Вы — «Белая Тень»? С разных сторон от Рампо утвердительно постучали. — Я найду, как Вас зовут, Третий, и узнаю, что произошло. Думаю, с одним очень близким мне человеком случалось нечто похожее. Теперь есть за что зацепиться. Итак, здесь сидят бывший военный, бывший киллер... Я бы сказал, что два наёмника, но пусть останется так. И, Второй, бывший шпион, да? — детектив прищурился. Кто-то мягко стукнул по центру стола, потом постучали по краям, по одному разу. — Отлично. Знаете, что Вас и Ваших загробных друзей выдало? Мои сны. Один знакомый с другого конца мира, который загадал мне однажды интересную загадку, владеет похожей способностью: описывать на бумаге целую Вселенную и забрасывать туда любого, стоит человеку открыть книгу. Только вот По-кун знает далеко не всё на свете, потому периодически ошибается в мелочах, когда его заносит на описаниях, хотя это не влияет на сюжет, но бросается в глаза. Вы материализовали монохромную, но крайне детализированную реальность. Чтобы всё выглядело настолько настоящим, начиная от поля боя со всеми абсолютно нормально разрушенными постройками, свистевшими над головой пулями, взрывами и заканчивая пейзажами — скалами, движением воды, ветром над головой — нужен огромный опыт путешествий. Одинокий японский киллер не будет надолго покидать страну, военные обычно чересчур заняты для подобных вещей, только если они не видят всё это на своём пути — и каменистые пляжи, и огромные суетные города, и беснующиеся толпы, и тысячи убийц, и бушующее море. Допустим, в этом Вам помог Третий. Много помог. Образы людей, созданные определённо человеком, знавшим их хотя бы немного или стоявшим на их месте, были узнаваемы, но стилистика, даже само оформление предполагало, что редактор получил хорошее образование и много читал. Обычные детективные романы не бывают настолько поэтичными, но не Ваш. Вы превратили прозу в сценическую постановку: драматично подчёркнутые каждый своим цветом герои живут в серой антиутопии, в которую никто из них не вписывается — типично для театра. Кровь и сажа на руках певчего, утратившего голос после побега, тот чёрный человек в лодке, у которого вместо крови — чернила, как у морской каракатицы, сияние Белого, внутреннее горение богини, красные нити Колдуна, кстати о нём. Колдун — самое сложное и очевидное. Реальность вокруг него по-настоящему меняется, когда он открывает рот и начинает говорить или петь. Это во многом Ваша тень: при жизни Вы могли преобразовывать часть мира вокруг себя и полностью контролировать её независимо от чужой воли. А ещё способность... Нитки обрезали, и она пошла. Так не бывает, должна была упасть, ведь от нейронных связей ничего не осталось. Прототип очень самобытный, и отношения у него с эспером совсем другие, следовательно, это Вы кого-то держали, как куклу, и командовали им внутри «домика». Итак, большой жизненный опыт, отменное образование, крайне мощный боевой дар. Выдали Вас истории. Я знаком со всеми прототипами. Всё было логично в прозе Сакуноске, который видел меня лично и потому толком не прописал, зато сохранил Белого максимально близким к оригиналу, за что ему спасибо, и наверняка поэтому попросил Вас обратиться ко мне со всеми этими ситуациями — наконец-то, серьёзно, я уж начинал думать, что Дазая из кровати выгнали ради сохранности самого Дазая, Куникида-то может врезать, если разозлится, а так и не скажешь, с виду он милый безобидный буквоед, правда, слегка длинноват для реально безобидного буквоеда. В постановке — не совсем, например, тот варварский ритуал нанесения ирэдзуми с вылезающей наружу темнотой. И всё же благодаря Вашей драме я смог подтвердить часть своих выводов, хотя узнал много чересчур личных вещей. Не люблю недосказанности, но, возможно, стоило оставить секреты их обладателям, впрочем... Вы глубоко копнули и тем самым подарили мне вторую отличную загадку — про большую грустную птицу, которую я не встречал. Она возникла из ниоткуда, так не бывает. Думаю, где она, там Вы. Я поищу её. Да в курсе я, что опасно. Риски, вообще-то, часть моей работы: я ж детектив. Вы понимали, от чего очень дорогой мне человек бежал и что он хотел бы забыть навсегда, но едва ли часто контактировали с начальством. Военные были прописаны сатирически, думаю, Третий приложил руку, но вообще-то всё казалось очень правдоподобным. Атаки, укрепления, шатры... Эти проклятые белые перчатки... Перчатки... Cцена с напыщенными военачальниками. Погодите. Второй, Вы не могли бы подождать? Спасибо. Третий, Вас обманули? Вы были очень принципиальны при жизни и после смерти не изменились. Почему? Вы помогаете другим до сих пор: зимнее нападение на Мори было неспроста, на складе хранилось нечто угрожающее, его надо было уничтожить. Более того, Ваши люди меня подстраховали, хотя могли бы этого не делать. До этого Вы выслушали меня и отнеслись с уважением к местным, переехали сюда, вниз, терпели шумного соседа. Он вроде успокоился, но надолго ли? Недавно Вы меня опять выручили, очень ловко обошли скрипучие половицы в углу комнаты и предупредительно оставили открытой дверь. Батарейки нашли и принесли, а могли не беспокоиться. Уверен, это не всё, что Вы сделали, многие мелочи остались за кадром. Вы были хорошим человеком, с таким нормальным отношением к людям, наверное, отличным командиром: Ваши подчинённые добровольно остались с Вами и отправились в своё последнее путешествие. Перчатки... Кто-то не хотел замарать руки, да? Ками... Вас использовали Ваши же работодатели. Вы с отрядом работали честно, но оказались военными преступниками в большом содружестве государств и там, когда всё произошло, не бросили, а буквально потеряли всё. Вам не оставалось ничего, кроме как умереть. Дать желаемое было некому: в экстремальных условиях способность стала буквально заточена под спасение жизни. Вы выживали снова и снова, ненавидели своё новое бессмысленное существование и так хотели, чтобы этот ужас закончился, что пересекли полмира. Я не могу ничего исправить, но, если Вы хотите, я докажу, что Вас и Ваших людей подставили, найду виновных и отправлю их под суд. Я не мститель, а детектив, я не убиваю своих врагов, но создаю им огромные проблемы тем, что способен пролить свет на сделанное ими и передать доказательства в правильные руки. Сложный вопрос? Хорошо, я не тороплю. Такие вещи часто нужно обдумывать. Мне жаль. Мне очень жаль. Я определённо дал маху с дезертирами. Второй, если Вы не против, вернёмся к нашему разговору. Итак, Вы знали подлинную историю моей сестры, но если Вы, Второй, шпион, то на корабле Вам делать было нечего. Кто-то ещё сидит тут? Если да, стукните один раз, пожалуйста. Стесняетесь? Бывает. Второй, Вы видели не нашего Дазая, но того, кем он был в Мафии — руки в гари и крови выглядели очень явным намёком. Вы воссоздали прошлое шефа соседней организации без прикрас. Да, был неплохой человек, власть его испортила, согласен, но Вы прошлись по фактам: форма на военных была настоящей, не бутафорской, детали операций подробными, порядок охоты, которую я видел, очень здравым, даже планы на стенке в кабинете... Такое сходу не придумаешь, нужно знать наверняка. Вы выслеживали, собирали информацию, но не тронули что Фукудзаву-сана, что Мори-сана. Вывод: искали не их, а кого-то ещё — птицу, конечно же. Нашли, но не ту. Стучите? Да, правда. Итак, шпион и два наёмника. Возможно, ещё Ваши друзья где-то тут. Тот, кто показал Вам, что сталось с Йосано, должен быть мёртв тоже: согласно официальным бумагам корабль затонул после попадания снаряда, все, находившиеся на нём, погибли. Я нашёл немногих выживших, один из не окончательно повредившихся умом мне передал ту заколку, но наотрез отказался говорить про сестру. Раз наш гость стесняется идти на контакт, пусть посидит, послушает. Рампо вздохнул и открыл термос, отпил чуть-чуть из крышки, смачивая горло. — Я пришёл попросить Вас о помощи. Вы знаете Мори-сана близко. То ещё знакомство, наверное, но не в этом суть. В Порту творится что-то странное. В Отделе творится что-то странное. Все на нервах. Агентство на очереди, это вопрос времени. Дазай психует, а он бывший якудза, наверняка чует неприятности, тоже ведь слегка предсказатель. Если нам реально угрожает буря, я хочу её предотвратить, — сыщик собрался с мыслями. — Оябун мне ничего не скажет, его зам и Коё-сан будут молчать, как рыбы — верят в организацию и на шефа надеются. Я намерен пойти окольным путём: узнать этого человека ближе и, представив его логику, прикинуть, что происходит. Загвоздка в том, что чем больше у Мори проблем, тем меньше шансов у нас обоих на личную встречу. В итоге я ничего не могу наблюдать непосредственно, пусть и без очков, поэтому я прошу Вас предоставить мне любым удобным, даже таким, способом всё, что на него есть. Я оттолкнусь от этого, попробую простроить причинно-следственные связи и вывести наших с минимальным уроном. Как Вам такая идея? Сыщик затих, отпил ещё чая. Призраки явно совещались: только спустя почти две минуты раздался громкий утвердительный стук. — Спасибо. Если Вы не против, я пойду. Уже поздно.

***

Диктор издавал какие-то жуткие заунывные звуки из радио. Наверное, исходно эта какофония под бой маленького барабана была задумана в качестве хорошей повторяющейся речёвки, но она не выполняла свою функцию совершенно. — Дыши и маши. Во-о-от, пла-а-авно, — лукаво протянула госпожа Озаки, делая простенькие с виду движения танца так, будто родилась с заложенной в голову программой. Похоже, со всеми, побывавшими в додзё на тренировках, что-то там случается, и после перенесённой травмы они видят и слышат то, чего нет, одинаково хорошо — и музыку в инфернальных стонах, и шаги Эдогавы, скользящего по полу в толстых шерстяных носках с утра десятого января с тортом наперевес. Рампо вдохнул поглубже, снова повторил незамысловатые шевеления, которые уже успел запомнить и по порядку, и внешне, чуть не запутался веерами в рукавах, потерялся в заунывной мелодии и вздохнул. Он, величайший детектив в Японии, не справлялся с обычным танцем среднестатистической японской гейши — среднестатистическая одарённая убийца напротив качала головой и хитро улыбалась, глядя на его безуспешные потуги. — Коё-сан, может, ну его, радио? Голова трещит, я без него смогу лучше. — Допустим, — адовы завывания стихли, мечница наклонила голову. Кажется, она была слишком вежливой, чтобы ехидно высказаться обо всех его талантах, но молчала очень выразительно. Хироцу-сан дал верный прогноз: оябун отменил встречи, но о завершении занятий почему-то не объявил, наверное, считал это чем-то вроде плохой приметы. Пока шеф якудза погрузился в дела с головой, сыщик начал копать. Обнаруженное удручало. Всё было просто, на первый взгляд: несколько крупных группировок из Китая вылетели с чёрного рынка драгоценностей Йокогамы, обозлились, создали проблемы местному боссу в другом секторе, однако в таких случаях разборки не затрагивали Токио. В этой истории было слишком много шума, словно кто-то специально волок главу местной преступности на сцену, чтобы его убили, но зачем? Портовая Мафия была слишком опасна, связываться с ней себе дороже. Другой вопрос: если убирают Мори, то вызывают дестабилизацию в городе. Кого более значимого и опасного можно незаметно уничтожить в суматохе, когда Порт встанет на дыбы и начнётся кровопролитный передел власти, если новый преемник не назначен? Рампо раскручивал версии в голове, методично перепроверял их, таращился в ноутбук на работе, тихо хрустя печеньем и запивая его колой, но полученные результаты казались странными: политики, знаменитости, богачи, даже некоторые учёные жили нередко под протекцией Мафии, но никто из них не обладал достаточной для столь больших рисков ценностью. Когда Сверхдедукция упёрлась в две оставшиеся организации, детектив забеспокоился по-настоящему. В Агентстве из особо ценных ресурсов числились он да Йосано, но развязывать войну из-за одного несносного детектива и причиняющей здоровье женщины? Бред. Дешевле нанять снайпера и незатейливо снять их с крыши: после контрольного в голову никто не встанет. Дазай, недавний якудза, был непредсказуем, потому опасен, Куникида решительно ничем не выделялся на фоне прочих, Фукудзава-сан держался в стороне от политики — ему некому было переходить дорогу так, чтобы действительно захотелось стереть Юкичи с лица города. Харуно с её замечательным котом и оба Танизаки вообще оказывались вне конкурса. За местными не следили и не трогали их в принципе: трудно было назвать это затишьем перед бурей, скорее полным штилем. Оставался Отдел. Прикинув всё, что можно, пролистав мысленно и реально кипу газет, Рампо пришёл к неутешительному выводу: китайцы хотели через труп Мори вынести Танеду-сана, например, выманить на личное расследование гибели того же босса и убить при исполнении. Задача была архисложной, поэтому вектор охоты плавно сместился на его успешного и подвижного заместителя — Сакагучи Анго. Достойная мишень: знал тот много, постоянно куда-то мотался и что-то решал. Если хорошенько потрясти, может, что-нибудь получится выбить из него. Более подробный анализ бумаг заставил бы кого угодно другого схватиться за голову, но Рампо варился во всём этом не первый год. Заварушка началась давным-давно, однако толковый агент справлялся с дурдомом самостоятельно и своевременно скрывался от врагов. Наверное, спасало профессиональное чутьё: провалились больше десяти похищений, правда, почему-то никто из коллег Сакагучи внимания на это не обратил. Скорее всего, со стороны всё выглядело бессистемным набором случайностей, а о том, что очередной план не сработал, те же китайцы читали из газет с запозданием и не всегда могли подловить эспера, перебиравшего, судя по собранным парой знакомых хакеров счетам, жильё безо всякой системы или вообще исчезавшего в командировках. Когда очередная попытка связаться с Танедой всеми возможными способами не принесла результата, Эдогава бросил это дело, мысленно стукнул себя за то, что полез, куда не надо, решил никого не расстраивать — не придурки ж в Отделе работают, правда? Если чужой зам успешно уносил ноги всё это время, ситуация была под контролем. Мори-сан, оябун уже примерно десятый год, оказался не лыком шит и наверняка спал под охраной кого-нибудь из своих шестёрок после встряски на переговорах. Решив разгрузить голову, детектив скрылся с работы пораньше, испёк шесть подносов своего любимого шоколадного печенья на общей кухне, попытался прочувствовать атмосферу маленького праздника живота, но его всё время тянуло обернуться. Казалось, будто кто-то сейчас мягко подойдёт со спины и, сверившись с доской на холодильнике, выглянет сбоку, проверяя, что там дальше по плану, а чья-то шаловливая ручонка стащит первую сладость прямо так, пока горячая. Сняв пробу, детектив с изумлением осознал: получилось даже вкуснее, чем обычно, а на душе лучше не стало. На запах пришёл Дазай, немного помялся в дверях, посмотрел как-то беспокойно и, положив на стул свёрнутый в рулон коврик для йоги, после его кивка приблизился к тарелке. — Рампо-сан, Ваше предложение насчёт разговоров ещё в силе? — аккуратно начал бывший якудза, набрал воду в электрический чайник и стал ждать, пока тот закипит. — Куникида-кун сегодня меня проводил и сбежал куда-то. Он собирается уехать на следующие выходные, пропасть на целых три дня в конце апреля и не взять меня с собой! Это ужасно несправедливо, я намерен нагрянуть в гости, чтобы не умереть на месте от его чёрствости: как совершить двойное самоубийство с прекрасной леди, если я не доживу до него от нервов? — Позвони, если не найдёшь на работе, мало ли, смотаюсь куда, — кивнул сыщик. — Если нет, загляни к Йосано-сан. Да ешь уже, хватит меня отвлекать разговорами. — А Вы? — бывший якудза протянул пальцы к сладостям. — В другой раз, — махнул рукой гений, поднялся со стула, взял свою кружку с чаем. — Если что, я у себя. Печенья стыли в глубокой миске, вкусный запах чувствовался ещё в коридоре, а настроения как ни бывало. Собственно, тем грустным вечером, обдумав ситуацию, Рампо ушёл к стационарному телефону на улице и прямо из кабинки позвонил лично сначала госпоже Озаки, а потом — господину Мураками, известному ныне актёру, который отделался штрафом за своё фальшивое самоубийство и не загремел в тюрьму только его и Юкичи усилиями. Куникида ходил бегать, и, похоже, это помогало. Рампо бегать не любил со времён едва не придушившей его правилами полицейской академии, но решил освоить танцы, чтобы снять рабочий стресс, раз уж прежний способ помогать перестал. Мураками-сан поднял какие-то свои связи, дал контакты своего знакомого хореографа, очень терпеливого и готового браться даже за самые запущенные случаи, если у клиента есть энтузиазм, пожелал удачи и предложил звонить, мало ли, не договорятся между собой. Коё-сан детектив всего-навсего решил предупредить о неприятностях, но та оборвала разговор, назначила встречу, в уединённой чайной выслушала некоторые соображения сыщика, разумно опустившего детали об Отделе, узнала о коротеньком разговоре с известным актёром, невинно улыбнулась и предложила разнообразить свой жизненный опыт. Наверное, неспроста Мори-сан решил выучиться варить кофе: было в госпоже Озаки что-то магнетическое, почти гипнотическое — как его убедили освоить все эти традиционные вещи, Эдогава воспроизвести не смог. После работы он отправлялся то сюда, в чайную, то на другой конец города каждый день, чтобы расслабиться. Да, расслабиться. Ну, по крайней мере, таким был исходный замысел. «Никогда не замечал за коллегами тяги к БДСМ. Эта штука, похоже, как суслик: не видишь, а она есть», — думал Рампо, делая кучу странных движений и страдая на силовых элементах, а потом, едва отмывшись, падал спать почти замертво до самого звонка будильника. С утра часто болели мышцы, потому он вытягивал ноги на стол или под стол: пять дней в неделю столько двигаться в его преклонные двадцать четыре — это Вам не шутки шутить. Всё было хорошо, никто не обращал на это внимания. Гром грянул среди ясного неба: когда Эдогава пришёл к нему вечером посидеть за компанию, Юкичи однажды аккуратно спросил, не встретил ли он кого-то интересного. Сыщик посмотрел на опекуна озадаченно — вроде только что растёкся на циновке и жмурился, чувствуя ладонь на макушке, а теперь должен был выдать нечто конструктивное. Мозги никак не собирались в кучу. — Я понимаю, что сердечные дела — сугубо личный момент, но, — Серебряный Волк набрал воздуха в грудь, — времена сейчас неспокойные, имеет смысл познакомить твою спутницу с коллегами, если у Вас всё серьёзно. Не хотелось бы, чтобы девушка из приличной семьи, на которую ты так стараешься произвести хорошее впечатление, попала под раздачу в возможном конфликте с якудза или прочими, как близкий тебе человек. На моей памяти ты баловал чем-то вкусным разве что Йосано-сан, её же поддерживал, когда партнёр по танцам переехал. Если эта особа настолько существенно изменила твоё мировоззрение, что ты немного отстранился от дополнительных расследований, она действительно стала тебе дорога. Встретиться с ней за ужином здесь было бы честью. Довольно молчаливый и сдержанный Фукудзава закончил необыкновенно долгую речь и медленно выдохнул через нос, успокаиваясь: мечник, скорее всего, репетировал этот монолог перед зеркалом, потому что спонтанное красноречие не относилось к числу его сильных сторон, не в той среде вырос. Эдогава похлопал на бывшего телохранителя глазами. Извилины с запозданием вышли из оцепенения: перед мысленным взором вместо всей жизни летящей походкой пронёсся Мори с двумя смешными розовыми бантиками на голове и кокетливо хлопнул ресницами на прощание. — Это следственный эксперимент. Я хожу на свидания в рамках расследования, пытаюсь понять одного нелогичного убийцу из написанной знакомым книги, — выдал гений. — Ничего такого, чисто спортивный интерес. Все участники в курсе, что всё несерьёзно, никто не пострадал. Юкичи моргнул и, кажется, с облегчением выдохнул. «Ё-моё», — подумал Эдогава Рампо тем вечером, впервые осознав, как оно на самом деле выглядело со стороны: Дазай, наверное, раньше всех прочих сложил два и два, потому уточнил его планы на будущее. — Ё-моё! Ё-м-о-о-о-й-о-о! Ё! Мо-о-о-о-ё! — размахивая, наконец, веерами куда надо и печально стеная о своей трудной жизни, затанцевал он, громадными глазищами глядя на Коё, сначала замершую от неожиданности, а потом разразившуюся громким хохотом.

***

Призраки его поддержали, но не стали менять манеру повествования.

[Глава 9. Ясновидящий]

UNSECRET & Neoni — Fallout

После заката второе воплощение детектива выныривало из прибрежной воды, взбиралось на камни и, обсыхая от морской соли, шло сквозь толпы суетившихся людей к башне. Его одежды, не столь длинные, но тяжёлые, сковывали острые длинные плавники, перепонки между пальцами стягивались до самых тонких плёнок, глаза привыкали моргать. Запахи жжёного дерева, крови, еды, каких-то ночных цветов, металла, йода с моря и от его ткани наполняли раскрывавшиеся лёгкие, медленно вжимавшие закрытые жаберные крышки в рёбра изнутри. Колдун всегда ждал на крыше — нити захватывали видимое пространство целиком и собирали информацию изо всех уголков города, пока он, сидевший у жаровни на высокой подушке, отслеживал малейшую вибрацию, слабо покачиваясь из стороны в сторону и время от времени глядя прямо сквозь дым в сторону горизонта. Противостоять путам могла только раздавшаяся в размахе крыльев птица, терявшаяся в безграничной черноте неба, но она обходилась с этим странным одарённым очень бережно и почему-то беспрекословно исполняла любые его пожелания, например, улетала, стоило Эдогаве пересечь последнюю ступень. Возглавивший всех носивших белое убийц человек медленно поднимался навстречу и, отодвинув подушку, манил к себе — Рампо вставал по ту сторону жаровни и замирал: темнота внутри, холодная, острая, жёсткая, просилась наружу, наполняла глаза знакомым зеленоватым отсветом и, оглаживая горло, рвалась к оказавшемуся напротив Колдуну. Тот довольно улыбался в ответ, позволял мраку выжечь свои глаза и кожу дочерна, выпрастывал из-под церемониальных одежд сухие руки и запевал, а он, то ли человек, то ли одна огромная тень, подхватывал непонятное послание и отвечал на неизвестном языке, до рези в глазах глядя на стоявшего напротив. Со способностью творилось нечто странное: в какой-то момент плывущая от испарений или продуктов горения реальность точно распадалась, подвергалась засвечиванию и становилась невыносимо чёткой. Детектив мимоходом отмечал возраст башни, способ построения, наклон относительно земли, мог прикинуть, сколько лет каждой вещи неподалёку, бегло рассказывал о привычках владельцев, в пятнах отпечатков на стенках остававшейся у огня глубокой чаши узнавал движения рук Колдуна, безошибочно определял, куда двигалась в чёрном небе терявшаяся среди облаков птица по тому, как она слегка меняла положение крыльев или поворачивала голову. Постепенно оба стали спускаться. Во мраке, на лестнице, оглаживая стены, он нашёптывал, сколько людей прошло по ступеням, откуда те прибыли, что сделали и вернулись ли назад. Здесь, оказывается, часто погибали. Особенно много было тех, кто рискнул навредить Колдуну и столкнулся с кем-то из его подчинённых: камень усеивали следы от ножей и пуль. Рампо знал, что тела глупцов сбрасывали с утёса в залив, и там их носило, пока вода не стёсывала их черты так же сильно, как она обтачивала камни. Во мраке они, ворожившие, спустившиеся на площадь, кружили около жаровни, а собравшиеся кругом люди в белом молча наблюдали за их пляской. Ветер развевал алые одежды Колдуна, трепал его волосы; собственные пряди детектива топорщились и поднимались вверх иглами, с посеревшей ткани одежды и обратившихся лентами плавников сыпалась белёсая соль, когда он, лёгкий, тоненький, вспоминал то, что осваивал в течение недели. Восприятие тела менялось, движения становились текуче-плавными, точно под водой, и на них откликалась буря, шедшая откуда-то с севера. Со временем странный эспер стал водить его на прогулки: оказывается, был привычен к ним и, похоже, не только за счёт бесконечных нитей представлял себе город. Эдогава обходил квартал за кварталом, щурился, когда ноги тянуло, но терпел, хотя порой расстроенно рокотал, показывая, что пора остановиться. Одарённый усмехался, качал головой и отводил его назад. Сыщик не помнил, с какого момента начал различать направления, но все реально расследованные им в городе дела распались точками по сумеречным улицам и обратили забытый богом уголок в отлично знакомую, оказывается, Йокогаму. Ходить по улицам-то ладно, но ещё ни разу не бывало, чтобы Рампо, просто глядя на человека, опуская половину рассуждений, как само собой разумевшихся, резко осознавал окружавшие персону факты и легко понимал, которые из них могут пригодится, если он чего-то захочет. Сверхдедукция в такие моменты осваивалась с реальностью мгновенно, но работала не как щит, обычно позволявший оценить потенциального врага и выбрать оптимальную стратегию для получения желаемого с учётом ряда потенциальных проблем, а скорее как отмычка: предоставляла широкий выбор спрогнозированных сценариев, любой из которых мог привести к достижению определённого результата. Пару раз он даже практиковался: прохожие перестали пугать, ведь детектив видел их, со всеми недостатками, достоинствами, хорошими и плохими привычками, следами окружения на одежде и в поведении ровно такими, какими они были, и мир становился абсолютно понятен и прост. Старший, глядя на его ворожбу, мягко посмеивался изумлению в глазах и чуть ускорял шаг, поторапливая. Что сыщик запомнил на самом деле, так это ночь жёлтых огней. Сумеречная Йокогама горела для него, шедшего по опустевшим улицам. Куда делись люди, он понял по сбитой брусчатке, усеянной красными каплями — Колдун дождался у входа на переполненную площадь и лично провёл его сквозь расступавшихся белых с алыми росчерками пятен убийц, кивнул на свою трибуну и пригласил выступить. Тысячи взглядов окружили его. Люди ждали, предвкушали соло, готовились сбросить новичка, если хоть что-то пойдёт не так. Живое многорукое яростное море, неконтролируемое и жестокое, едва не поглотившее сыщика, когда он оказался один на один с ним в прошлый раз, ощерилось снова и собралось захлестнуть: пасть распахнулась сотнями поднявшихся вверх рук, бездна — настоящая, опасная, вечная — таращилась бесчисленным множеством глаз. Рампо улыбнулся и, ощутив, как радужки застилает мрак, затянул свою серенаду: наверное, то был гимн свободе, силе, огню внутри, этому месту, отражавшему бесконечное трескучее горение жизни, всем, кто стоял рядом — Эдогава смотрел в глаза каждому и пел о том, что видел. Его голос подхватил ветер и понёс по кварталам: звук резонировал между вздымавшимися к небу зданиями, гудел в переулках, скакал по брусчатке, по крышам, гремел в водосточных трубах, вскрикивал клаксонами машин, трещал проводами. Темнота собралась за спиной детектива, выправила плавники, распахнула их и распалась на тысячи нитей, хлынувших следом за его чарами. Теперь он видел и чувствовал город, как никогда прежде. Толпа отхлынула назад, склонившись. Колдун снял с себя верхнее полотнище, окутал тёплой, пропитанной дымом тканью плечи сыщика, улыбнулся ему — тончайшие нити обвили испещрённое тонкими трещинами и угольно-чёрной краской тело, отпустив, наконец, всё остальное — покачнулся и рухнул бы на брусчатку, но ворон осторожно подхватил обессилевшего одарённого и плавно взмыл к небу. «Отнеси его к скалам, о нём там позаботятся», — произнёс гений. Птица пророкотала, что всё будет в лучшем виде. Рампо сосредоточился и открыл глаза уже на утёсе. Внизу, в длинной остроносой лодке, на волнах покачивались двое: оплетённый лёгкой сероватой сетью Белый и свесивший за борта тяжёлые алые полотнища и расслабленные нити Колдун. Свечение привычно стекло на переставшего контролировать мир измотанного последнего, пока первый внимательно изучал следы угля на теле, едва прикрытом дорогой тканью, и как-то грустно качал головой. Эдогава улыбнулся, глядя на них, и снова запел, призывая солнце в этот безумный мрачный мир. Горящая звезда выглянула малиновым глазом из-за горизонта, и, реагируя на её свет, сеть Белого, точно магниевая лента, полыхнула ослепительным сиянием и испепелила чужие тени.

[Конец главы 9].

***

Mgzavrebi — Tango

К весне от тяжести груза проблем и увесистых тёплых шапок у всех людей слегка сползает набекрень крыша, это совершенно нормально: ближе к лету она всегда встаёт на место, изящно подтягивая черепицу эмоций в предвкушении жарких дней и белых ночей. Бояться надо, если её сносит к чёрту безо всяких тормозов. Его, гения, вместе с крышей понесло ещё давно и, судя по всему, необратимо: в череде безумных ночных грёз, рабочих будней и тренировок Рампо однажды улыбнулся яростному морскому течению, расправил полотнища своих парусов и полетел в лёгкой лодке навстречу неизведанному по океану жизни. Он, едва отдиравший голову от подушки в предыдущие годы, с утра ураганом врывался в пустой офис, сваливался на кресло и элегантно подъезжал к ноутбуку, пока никого не было. Позднее, хрустя сладостями и время от времени наведываясь к кулеру за чаем, Эдогава быстренько раскрывал присланные на почту случаи, даже если истории были скучными, коротко отписывался по каждой независимо от их содержания, ел, наведывался к сестре в лазарет, делал перерыв, наблюдал за Дазаем, изо всех пытавшимся не заснуть на диване, потому медитировавшим на бурчащего что-то под нос Куникиду или слушавшим музыку, заглядывал к директору — определял, почёсаны ли окрестные коты по длинным зелёным рукавам традиционной одежды и достаточно ли поглажен Юкичи котами эмоционально. За полчаса до конца рабочего дня светило детективной мысли, переделав перед этим все свои дела, тихонько хватало сумку и неслось на репетицию. После, по ориентирам растягивавшей невидимые зеленовато-белые нитки-указатели с фотографиями раскрытых ранее дел Сверхдедукции, знакомым маршрутом возвращалось в общежитие, снова что-то ело и на сон грядущий вспоминало всё, что освоило в зеркальном зале или в чайном домике до этого, отрабатывало некоторые движения. Дазай в своё время генерировал существенно больше шума, что сыграло на руку сыщику: все привыкли к грохоту, потому на переступания Эдогавы сейчас внимания не обращали. В ночи ворожба Рампо продолжалась. Дорогие красные ткани, стекавшие с его тела на землю, мягко скользили по коже, которой так и не коснулся уголь, пока он колдовал. Гений неторопливо обходил жаровню, призывал ветер, мягко покачивая веерами в знакомой танцевальной манере и, чувствуя его влажное солоноватое дыхание с моря, замирал над головнями, глядя сквозь дым на жёлтые огни беспокойного мегаполиса с самой высокой точки. Когда-то буря беспощадно разметала его прежнюю жизнь, а теперь она же, направленная его рукой, расставляла всё по местам. Струны причинно-следственных связей дрожали под пальцами дара и бесконечно пели о творившемся где-то внизу беспорядке. Методично отслеживая перемены и ожидая некого знака, детектив отчётливо понимал, что, пока не позовут, вмешиваться не стоит. Стал совсем иным не только он сам, способность изменилась: заострилась, расширилась, начала перебирать новости, выделяя только отдельные ситуации, стремительно вычленяя их из множества похожих по одному и тому же критерию — необходимые для расследования касались проблем Отдела и Мафии и вызывали очень неприятные долговременные последствия. К началу лета случаев стало так много, что в глубине сознания детектива нитки путались ночью, чтобы днём из верениц одинаковых лиц азиатских преступников он смог вытащить тех, кто дёргал за них, и продолжалась эта изматывающая бесконечная работа до тех пор, пока какой-то идиот не подорвал посылку прямо на первом этаже одного из центральных офисов Mori Inc. Вскинувшийся под будильник сыщик, прочитавший на нагревшемся от уведомлений мобильном обо всём, понял: началось. Он открыл страницу своей неофициальной почты и отправил на знакомый адрес одно единственное сообщение. Ответ пришёл незамедлительно.

От R.:

«Утра, Мори-сан.

Так как Вы не обратитесь официально, скажу, что готов взяться за Ваше дело в частном порядке, если это актуально для Вас.

Цена — год полной тишины с Вашей стороны из-за огромных рисков.

Если у Вас есть какие-то личные вопросы к Фукудзаве-сану, полагаю, это только Ваше с ним дело, но никаких убийств и покушений, как было оговорено ранее».

От М.О.: «Доброго утра, Рампо-кун. Полгода с момента исполнения заказа в случае успеха, плюс-минус две недели, не более: все подозреваемые найдены, круг сужен, но возникли затруднения с остальным, поэтому твоё любезное предложение весьма кстати. Коллеги с континента проводят официальную встречу 18 июня. На подобных мероприятиях всегда присутствуют только непосредственные участники, их свита и обслуживающий персонал. Иногда число счастливчиков пополняют лёгкие на подъём представительницы прекрасного пола и гейши — иностранцы падки на красоту, хотя та мимолётна. Самым разумным будет отправить туда какую-нибудь твою элегантную знакомую, например, Йосано-сан, чтобы та с жучком в кармане тихонько всё разведала. Ей-то подобный исход точно не страшен».

От R.:

«Я прямо чувствую: Элис-тян на Вас надулась. Самая красивая девочка в комнате, и не она — как так можно?

Хорошо, будет Вам одна рисковая персона. В баре работает, всякое повидала, приличных мужчин не испугается. Достоинств масса: умная, симпатичная, а главное — практически немая. Болеет постоянно, вечно таскается в шарфе, захочет — ничего не расскажет: намучилась с горлом в последние дни, хотя сейчас здорова, но до сих пор без голоса.

Приедет, станцует, послушает, уедет. Как Вам такой план?»

От М.О.: «Хигучи-сан или Хироцу-сан будет ждать её в семь на остановке у прежнего места встреч, если она не передумает. Мероприятие проходит в особняке на окраине Токио. Как ты понимаешь, нужен соответствующий дресс-код, Рампо-кун, это официальная встреча. Надеюсь, твоя знакомая располагает достаточными средствами, чтобы не выделяться на таком мероприятии».

От R.:

«С этим не будет проблем. До встречи».

От М.О.: «Буду рад познакомиться. Может, хоть кто-то из знакомых Агентства для разнообразия пополнит наши ряды».

От R.:

«Слишком скромная, она не подойдёт Вам».

Эдогава закрыл чат, глубоко выдохнул и набрал Мураками-сана. Справедливости ради, стоит сказать, что он, без устали ловивший преступников и во сне, и наяву, не замечал долгих взглядов коллег, ведь никаких мозгов, даже гениальных, не хватит на работу с такими объёмами информации в условиях длительных перегрузок. Невольно опуская часть сведений об окружающем мире, Рампо оставался на плаву, но друзей и соседей волновало его состояние. Сыщик не обращал внимания на то, насколько сильно интенсивные занятия танцами выправили его обычно слегка ссутуленную спину, облегчили шаг и придали плавности движениям, не понимал, что немного осунулся, не видел в упор бледности своего лица и ставшей иной манеры смотреть, поневоле перенятой от двух своих коллег с другой стороны Йокогамы, не ощущал, что стал ещё эффективнее, чем раньше, и обрёл какой-то неведомый внутренний запал, которого в нём не было. Словом, детектив буквально горел. Чем и почему — никто не понимал. И только одинокий мечник, у которого так и не вышло совсем сбежать от общества, чаще обычного вспоминал своего давнего знакомого, но раз за разом запрещал себе прикасаться к телефону, веря: если что-то кажется, надо сначала проверять информацию и готовить людей, особенно когда условия позволяют, а не просто бросать других грудью на амбразуру своих соображений сходу. Воин понятия не имел, что тот самый его знакомый делал всё то же самое и часто не мог заснуть: чисто по-человечески, позвонить было надо, рассказать было надо, но, с точки зрения работы, этого-то как раз и не стоило делать — чем меньше участников в заговоре, тем выше вероятность наступления успешного исхода. И никто из двоих не мог понять, как быть в сложившейся ситуации.

***

Сейчас

Hatsune Miku — Rolling Girl

«Надо бы нанять заму телохранителей, мало ли, времена настали неспокойные», — подумал Танеда-сан, поглядывая на подчинённого, дёргавшегося от каждого шороха и стабильно посещавшего мозгоправов. Отделу поручили ответственное задание, связанное со взломом крупного финансового хранилища каким-то неизвестным эспером-хакером, и буквально пару дней назад они оба наконец-то закончили доказывать, что среди сотрудников не было крыс, как пару лет назад, и что их подразделение не устроило эту заварушку ради каких-то других своих целей. Их с замом дуэт, бесконечно отчитывавшийся верхушке за каждый шаг, замотался с бюрократией и не преуспел в расследовании, хотя Сакагучи работал на износ, а сам глава организации поднял все имевшиеся старые связи. Цепи рассуждений обрывались на том, что деньги и коды от системы безопасности терялись на теневой стороне Йокогамы, а та не шла навстречу: Мори игнорировал любые попытки организации переговоров, что вообще не было ему свойственно. Из этого следовали два печальных вывода: Мафия не придёт им на помощь по своей воле, потому что её втянули в проблемы намного раньше, а если кто и мог такое провернуть, то соперник гораздо страшнее привычных. Естественно, детективам было по силам подстраховать Отдел, но информации нашлось не так много, а Юкичи оставался невероятно щепетильным в отношении командировок Эдогавы с тех пор, как тот просто упал без сил на одном из расследований. Начинать вежливое противостояние с Фукудзавой из-за попытки поделить Рампо ему не хотелось: глава Агентства никогда никому ничего не забывал, хотя понять и простить мог. «На носу очередной международный скандал, а у нас ни крупицы нужных сведений. И вот что теперь делать со всем этим?» — качал головой Танеда. Его нижняя рубашка взмокла, потому шеф всерьёз опасался за здоровье спины из-за работавших вовсю кондиционеров, но отключить их было кощунством: на улице жарило майское солнце, а перегруженные сотрудники горели на работе. Вздохнув, мужчина оглядел Анго, остервенело выстукивавшего что-то на консоли, и уловил тонкий медово-горький запах от него. — Спасаетесь травами, Сакагучи-кун? — тепло улыбнулся начальник. — Чай с мелиссой помогает лучше саше. Подчинённый с запозданием обернулся. Тёмные пятна под его глазами проступили давно: они оба отвлекали внимание от синяков за счёт очков, когда доходило до переговоров, чтобы не смущать собеседников, но в приватной обстановке линзы только усиливали драматичность их состояния. На лице молодого человека эти кляксы откровенно напоминали следы побоев. «В отпуск бы тебе, Анго-кун. С таким графиком ты рискуешь умереть не от чьей-то пули в бою, а прямо так, в кресле, не дожив до пятидесяти», — эспер оглядел исхудавшего Сакагучи: даже костюм перестал сидеть на нём, как раньше. — Простите, Танеда-сан? — тот недоумённо посмотрел на старшего. — Лаванда, конечно, хороша, если добавлять масло в воду, когда речь идёт о том, чтобы принять ванну, но от чаёв эффекта больше, — шеф покачал головой, с изумлением наблюдая, как от невинного замечания заместитель стремительно бледнеет в душном помещении. — Спасибо, Танеда-сан, — прошелестел сотрудник и почти на минуту задумался, забыв, что набирал на клавиатуре до этого мига.

***

К июню в штабе стало только жарче. Погибали компьютеры в офисе, бежали в отпуска, как от чумы, сокамерники, пару раз приезжали за кем-то из младшего персонала кареты «Скорой помощи». В это тревожное время взмыленный Сакагучи покидал кабинет в лучшем случае на шесть часов, но никогда не возвращался домой. Домой было нельзя, так что он скрывался в отелях с номерами-капсулами — человеческих муравейниках, где офисные клерки ютились в узких ящиках, составленных друг на друга наподобие многоярусных кроватей. Внутри каждой такой клетки был приготовлен стандартный набор: чистое бельё, подушка под голову, дакимакура с легкомысленной девушкой из аниме или манги, маленький телевизор, вентилятор, радио. Сбоку, возле входа, обычно была закреплена занавеска для создания более интимной обстановки. Проблемы со сном обострились, но мозгоправы уверили эспера, что во всём виноват стресс, особенно последнее дело, которое не представлялось возможным решить без помощи мафиози, а те отказывались сотрудничать. Несколько часов назад долгожданные выстраданные переговоры были сорваны: Мори-сана внезапно вызвали в Токио, а с его заместителем, Накахарой, боялись иметь дело даже самые крепкие эсперы, служившие в МВД. Сакагучи, бегавший с организацией больше месяца, остался ни с чем. После полуночи последние окошки в муравейнике гасли. Тела по соседству изредка шевелились — белые воротнички сопели и похрапывали вокруг, пока Анго пытался проваливаться в темноту, безуспешно считая вдохи и выдохи. Хотелось выть. Стараясь переключиться, одарённый измученно таращился на лежавшую по соседству Хацуне Мику. Та глядела сквозь него, натягивала худенькими ручками задиравшуюся юбку пониже и смущённо краснела. «Расслабься, мне не до тебя», — искренне расстроенно прошептал агент, но обратил внимание на то, как удивительно развратно виртуальная певица прикусила губу. Радужки едва ли не сияли в темноте, ладони, казалось, придерживали клетчатые складки одежды ровнёхонько напротив его паха. Анго замер, осознанно глядя на нарисованную девушку. Та не менее осознанно соблазняла его на поползновения, уставом не положенные. «Не для тебя моя сакура расцвела», — подумал Сакагучи и уверенно развернул дакимакуру к стене, надеясь, что галлюцинации пройдут. С другой стороны подушки обнажённая Хацуне смущённо обхватила груди ладонями и слегка свела ноги, между которых тканью было прикрыто только одно место, и то довольно условно. Поплывший горячечный взгляд блестевших глаз замер в точке на его лбу. «Ты издеваешься?» — вздохнул эспер, понимая, что ещё немного, и вообще не уснёт, потому подобрал ноги, тихонько сел в ячейке, стянул с себя футболку, пребольно врезался локтями в потолок, извинился вслух перед человеком сверху, варварски выкрутил валик и натянул на него предмет гардероба. Мику перекосило, зато все стратегически важные места оказались под тканью. Бывший шпион обнял её и руками, и ногами, завалился на бок и затих, начиная подсчёт вдохов и выдохов заново.

***

Изнанка мира была той же, но сценарий оказался совсем другим. Сакагучи очнулся посреди заброшенного дома, но не там, где привык, а ниже, в заваленной обломками части. Куски бетона, несущих балок, металла тяжким грузом вдавили его в чёрную землю, тело обессиленно распласталось под ними. Внутри воцарилось отрешённое спокойствие от осознания, что он, раз уж оказался здесь, для своего спасения сделал всё возможное, и теперь от Анго не зависело ничего. Серый плащ, защищавший от сырости и ветра, привычно окутывал от макушки до коленей, на ноги были надеты крепкие берцы. Лежать оказалось даже удобно: агент расправил напряжённые плечи, затекавшую от длительного сидения за компьютером шею, опустил голову на что-то мягкое, наверное, свалившуюся сверху подушку. Здесь, под завалом, заместитель Танеды мог позволить себе никуда не спешить, не бежать. Больше не нужно никуда торопиться, никому ничего доказывать, можно просто... Быть? Разве не к этому стремится большинство людей? Сакагучи расслабился, растёкся по земле, скорее слыша, чем видя, как сверху, прорываясь сквозь сталь и бетон, тянутся тысячи корней, обвивают его тело, формируют сложную тонкую сеть, сдвигают покорёженные обломки. Эспер совсем не сопротивлялся им — растения скользнули внутрь, под кожу, пронзили его насквозь и наверняка изрезали, но боль не пришла, наоборот, умиротворение поглотило его, особенно в тот момент, когда белые нити обняли его сердце и лёгкие со всех сторон. Золотисто-алые лучи хлынули сверху, через щели, но не дошли до лица. Что-то затрещало — обломки ли, его ли кости? Показалось небо, такое приятное, мягко-персиковое, с пушистыми мелкими облаками, фиолетово-розовыми в свете заходившего солнца. Анго, не чувствуя губ, улыбнулся ему, захотел поднять руку, чтобы поправить съехавшие набок очки, но не смог. Пригвоздившие бывшего тройного шпиона к земле зелёные побеги, тянувшиеся к теплу, раскрыли душистые фиолетовые цветы, медвяный с горечью запах ударил в ноздри. С трудом повернув голову, одарённый осмотрелся и затих. Всюду островками росла она, лаванда, и не было никаких сомнений, на чём, а точнее — на ком именно. Сакагучи ощущал только острую болезненную тоску и запоздалую вину за секунду до того, как проснуться. По рапортам он отлично знал: никто из «Мимик» не уцелел. Последних солдат добил разъярённый Акутагава, их беспощадно изрубленные тела нашли где-то в канализации при стандартной проверке систем. Остался только он, Rat, наверное, чтобы искупить совершённое. Как жаль, что это ничего, на самом деле, не изменит и, конечно, прежнюю бархатно-серую шубку ему не вернёт.

***

Утром, глядя на себя в зеркало, бывший шпион устало отметил мелькнувшую на периферии серую тень. Так, мелочь для прочего, случайный блик в оконном стекле позади, но для Анго — дурной знак. Стоило ему появиться, агент понимал: пора менять жилище снова. Это всё, что можно предпринять, и надо поторопиться с поиском ночлега. Умывшись и оплатив пребывание в отеле, позабыв про завтрак, заместитель Танеды ушёл на парковку, тщательно осмотрел автомобиль, включил электромагнитный глушитель, устроился на водительском сидении с картой Йокогамы и поставил крестик на очередном здании. Больше двух третьих вариантов были перечёркнуты грифелем уже давно, сегодняшний был последним из удобных: до работы добираться отсюда, даже с учётом пробок, было всего ничего, остальные располагались дальше. Для внесения в свои перемещения толики хаоса Анго закрывал глаза и наугад тыкал ластиком карандаша в любой из центральных районов. Ситуация обострилась к концу мая. Раньше бывшего бухгалтера, сталкивавшегося с мистикой чаще любого из работавших в Отделе оперативников, беспокоили только совпадения и таинственное исчезновение продуктов из холодильника. К ним со временем добавились шаги, от которых Сакагучи привык закрываться в ванной комнате или уходить ночевать в машину. Всё было привычно, пока однажды он не проснулся, а дверь в ванную оказалась открыта. Кто-то сверлил его невероятно тяжёлым взглядом из тёмного угла у противоположной стены. Место между лопаток горело по-настоящему. Анго замер. Стало до одури холодно в спёртом влажном перегретом воздухе. Он продолжил максимально размеренно дышать, делая вид, что спит, непроизвольно дёрнулся, но, кажется, сердце его забилось часто и так сильно, что этот, в углу, должен был услышать. В ответ пришедший хрипло вздохнул, как будто ему проделали раньше дыру в груди — оттуда доносился свист, шаркнул подошвами сапог о плитку. Очень знакомо зашуршала плащёвка. В фильмах ужасов герои обычно визжат от страха в подобные моменты. Сакагучи слишком давно работал на Правительство, потому пугающий звук стал для него сигналом: пора. Он резко вскинулся, подхватил ружьё, снятое с предохранителя как раз на случай проникновения со взломом, и выстрелил в стену напротив, туда, откуда раздавались хрипы. Если нападающий ранен, пуля добьёт его и жизнь хозяина будет вне опасности. Если нет, поймёт, что Анго вооружён и трогать его — отвратительная идея. Короткая вспышка озарила помещение, во все стороны брызнул кафель, но перед тем... Почему он только не закрыл глаза? Как теперь думать, что всё хорошо? Как снова уверовать, что всё, творящееся у него дома сейчас, а до этого творившееся в маленьком токийском баре — игра уставшего разума? Служебные врачи и психологи не находили ничего, даже лекарств толком, кроме витаминов, не прописывали. Их бесполезные тесты не показывали отклонений. Вся аппаратура, исправная, дрянь такая, не срабатывала, только тогда заорала вовсю сигнализация от его собственного выстрела. Руки, стиснувшие ружьё, мелко дрожали. Андре, бледный, с чёрными пятнами крови на сине-сером плаще, высеребренный луной окончательно, стоял у стены и улыбался ему так же, как раньше, до того, как правда вскрылась. Маленькая серая мышь превратилась в невероятно везучую зажравшуюся крысу. Ода бросился спасать её от людей, в пути с которыми Анго вспомнил, что он живой человек, а не функция, одетая в стандартный для Отдела костюм-тройку. После тихих разборок в баре ни одного друга у Сакагучи не осталось, только Чёрная Тень, которая, хотя и благодарна за всё до сих пор, но больше ему не рада. Набрав воздуха в грудь, заместитель Танеды отключил сигнализацию и позвонил в охранную службу, развернул разбуженных людей на полпути к дому. Раз в год и палка стреляет, а он всего-навсего случайно пальнул в стену, пока проверял ружьё. (Неважно, что попал полупрозрачной серой тени в сердце. Дважды). Сделал запрос на смену жилья, прикинул затраты на ремонт и, собрав вещи, ушёл в машину. Той же ночью он уехал в первый из отелей. Ныне менял места, как перчатки, стоило замаячить на периферии знакомому силуэту. Темнота мелькнула в зеркале заднего вида. Кто-то смотрел на него опять. Анго отложил карту и карандаш, опустил обе руки на руль. — Вы всегда серьёзно относились к последним словам солдат, я помню, — тихо сказал он, сглотнув, — наверное, я потерял право быть услышанным ещё давно, и всё же... Отдел заслуживает жить, потому что люди из него защищают свой дом, как Вы защищали свой когда-то. Дайте мне закончить дело, а дальше — Ваша воля. Я не стану больше убегать, понимаете? Собравшись с духом, эспер резко развернулся, глянул на заднее сидение — там никого не было. Вздохнув, Сакагучи забронировал очередной ящик для сна, устало усмехнулся, завёл автомобиль и неторопливо покинул парковку, даже не заметив, как из-за угла высунулся человек азиатской, но совершенно не японской наружности.

***

«Бездна взывает к бездне», — написал какой-то пафосный псих. Скажи ему кто-то такую глупость в лицо, сыщик бы непременно фыркнул и добавил что-нибудь в духе: «Бездна, бездна, приём! Это чёрная дыра, как слышно?» — «Чёрная дыра, как тебя может быть слышно, ты ж в вакууме!» Его намерения относительно тихого решения конфликта с минимумом задействованных лиц не были шуткой, так что Эдогава усердно готовился к реализации своего рискованного замысла. Чтобы всё получилось и лишние люди ни о чём не узнали, детектив заранее договорился с театром, где расследовал своё первое настоящее дело, чтобы там на его лицо наложили профессиональный грим. Персонал, наслышанный о знаменитом сыщике, был рад помочь: госпожа Эгава, отлично помнившая раскрывшего её дело юношу, угрожала чуть ли не затискать Рампо при встрече и нагрузить его снедью для «слегка задумчивого господина телохранителя». Коё-сан, похоже, действительно любила своего босса, но делала это, во-первых, довольно ненавязчиво, а во-вторых, исключительно трезво и профессионально, потому, осознавая, что дорогому ей человеку грозят серьёзные проблемы, подготовила потенциального спасателя примерно к моменту начала самой острой фазы конфликта между группировками. Едва узнав о данном согласии, женщина без раздумий согласилась помочь детективу одеться и предоставила настоящее праздничное кимоно, но с одним условием: Рампо должен был его сжечь потом. Обязательно и беспощадно. Насыщенно алая, точно из сна выпавшая в реальность ткань с яркой чёрно-белой вышивкой — паучьими лилиями, поднимавшими разлапистые тонкие шапки из-под снега на рукавах и на полах — подчёркивала белизну кожи того, кто примерял на себя вещь, и на госпоже Озаки смотрелась, скорее всего, потрясающе красиво, однако та стискивала зубы, глядя на широкую коробку с безмерно дорогим подношением, и вообще старалась лишний раз не трогать даже картон. Сыщик было открыл рот, чтобы переспросить насчёт финала, и закрыл его, осознав: ликорисы — цветы похорон. «Эту кошмарно-красную воплощённую пошлость, сделанную из плотного шёлка и расшитую вручную, стоившую, наверное, как мои услуги за пару лет, Исполнительнице подарил прежний босс, когда...» — Хорошо, — закивал Рампо в ответ, мысленно обрывая жуткую сцену, в которой безумный старик преподносит сломанной девчонке кровавую тряпку для увеселений на память о том, что отнял у неё самое дорогое. Красота, как известно, требует жертв. Почему, правда, обязательно человеческих, совершенно непонятно, но раз надо, значит, надо. Сойти за красивую девушку, в понимании японцев, особенно за лёгкую на подъём красивую девушку, как объяснила Коё-сан, с его-то костями и в принципе милой мордашкой можно было, но только после приведения всего детектива в целом в порядок. «Ё-моё», — подумал Эдогава, отпросившийся с работы на два дня для решения загадки, когда женщина, восемнадцатого днём потащившая его в салон красоты, договаривалась со своими знакомыми о чём-то и заговорщически им подмигивала. Подавив желание малодушно вцепиться в косяк, он таки-прошёл в пыточную, дверь захлопнулась и... Если Колдуну во сне не повезло с татуировками, он сам столкнулся с такими изобретениями современных инквизиторов, как эпиляция, аппаратный маникюр (как Йосано-сан это только выдерживала, отпилят же чего-нибудь), педикюр, какая-то маска на лицо и выщипывание бровей. Ладно, ресницы не стали делать и в лицо ничего не кололи: перепуганный детектив под конец был готов упасть в обморок, а женщины только тихо хихикали, пока за дверью ждала госпожа Озаки с вызванным демоном для подстраховки. В общем, хорошо, что он семнадцатого вечером после работы зашёл в караоке, заранее там охрип, чтобы не выдать себя, и на процедуры попал без голоса.

***

Непримечательная с виду машина притормозила на выложенной камнями дорожке около большого особняка на окраине Токио, когда господин Хун курил на веранде перед переговорами. Эту якобы дружескую встречу китаец считал репетицией похорон: с тех пор как Портовая Мафия перекрыла им рынок сбыта украшений из-за низкого качества жемчуга, её существование было не более чем досадным недоразумением, которое нынче должно было завершиться смертью бездарности, случайно оказавшейся на верхушке Йокогамского гадюшника. Мори-сан, это ничтожество, совершенно невпечатляющий с виду японец в дорогих шмотках, уже о чем-то договаривался с другими за столом и старался аккуратно продавить свою идею изменения торгового соглашения: на фоне финансовых потерь повторное заключение контракта казалось неплохим подспорьем, однако китайцы считали его несвоевременным — дыра в бюджете их альянса разрослась солидная. Повторного разрыва отношений и безденежья не хотел никто, так что коллеги, конечно, кивали, но не собирались по-настоящему выполнять данные обещания. В марте люди Хуна убили посредника и выкрали деньги при помощи флэшки с данными, изъятой у того отчаянно отбивавшегося до самой смерти мафиози-курьера. Грубо, жёстко, дёшево, предельно эффективно. Хакера, задействованного в операции, убрали сразу же по исполнении заказа, чтобы не болтал, деньги переправили в несколько других банков им лично, но постепенно, чтобы ничего не бросалось в глаза. Одну часть босс оставил себе: купил платиновую цепочку для часов и сегодня на неё прицепил к жилету хронометр — хотелось увидеть глаза Мори, когда до того, живучего гада, которого не смогли вынести пять очень толковых пропавших убийц, наконец-то дойдёт, с кем он связался. Исполнители должны были появиться через десять минут, окружить дом и ждать сигнала, чтобы прирезать раздражавшего их своей бесконечной манерностью якудзу и иных свидетелей. После вся их компания собиралась нагрянуть в Йокогаму и отправить к праотцам ещё кое-кого неимоверно бесившего заграничные группировки: заместитель главы Особого отдела по делам одарённых МВД попортил им немало крови за последние годы, когда убедил власти усилить систему видеонаблюдения в их рабочем секторе и устраивать почаще облавы на путях следования их кораблей с товаром — отдельные жемчужины и готовые украшения перевозили морем, замаскировав под коробки с лекарствами. Увеличение затрат на охрану и взятки привело к необходимости искать жемчуг подешевле, а Портовые очень дорожили репутацией, потому некачественными украшениями торговать наотрез отказались и разорвали контракты, когда Хун попытался согласовать всё без их одобрения. В Токио самые почтенные боссы якудза были не в восторге от его идеи: местный оябун создал крайне выгодные для них условия. Если схема работала в обход Йокогамы, шефы столицы получали меньше прибыли, чем обычно, поэтому предложение коллег с материка отвергли. Чтобы всё сложилось наверняка, Исполнители их относительно маленького альянса, включавшего пять молодых китайских боссов, разделились на две группы. Первая ждала здесь, вторая засела в баре, где будущая жертва изредка бывала на выходных. За весь период беготни чёртов зам, какой-то неведомой силой выпинываемый подальше от опасности накануне убийства, так замотался, что начал жить в машине, и это было его главной ошибкой: группу из десяти киллеров, умевших виртуозно водить, посланных за ним на всякий случай, обеспечили последними моделями спорткаров. Затраты на скоростные игрушки, конечно, были внушительными, но они меркли на фоне потерь, которые сулило им наличие в городе конкретно этого агента. Тем временем любезная маленькая хозяйка поманила его в дом, ласково заметив, что иностранным гостям предлагают посмотреть на традиционное для Японии и диковинное для Китая зрелище: к ним приехала какая-то то ли актриса, то ли... — Женщина, необременённая моралью. Таких нынче почти не осталось, может быть, Вам понравится. Обычно люди к нам отдохнуть приезжают, а Вы пока только грустно курите, — тепло улыбнулась старушка. Стало даже как-то совестно её убивать потом, но есть такое слово — «надо». Преодолев комнату, где в дыму от кальянов сидели его нервничавшие коллеги, Хун кивнул с виду слегка простоватому Мори, устроился на своём диванчике и, прикурив, едва не выронил трубку, когда перед публикой открыли раздвижные двери. Сбоку зазвучал какой-то традиционный напев, и на дорожку, сопровождаемая высоким седоголовым мужчиной, ступила она. Под грохот барабанов и звон чего-то струнного почти беззвучно поплыла, изящными разворотами переставляя белоснежные ступни на высоченных увесистых сандалиях, примечательная особа. В расшитом чёрными цветами, произраставшими из белого снега, кроваво-красном тревожном кимоно в три рубашки, частично стекавшим с плеч, с газовым белым шарфом, обернутым вокруг горла, с длинными острыми гребнями, создававшими металлический с алыми шнурами нимб над головой, летела ночная бабочка, такая тонкая в слоях тяжёлой гладкой материи, что казалось: заденет мрачных телохранителей кругом или оступится — разобьётся на тысячу фарфоровых осколков. Хун замер, наблюдая, как покачивается расшитый золотом фиолетовый пояс с большим бантом под маленькой грудью, и тут она, то ли проститутка, то ли призрак в дорогих одеждах, подняла голову и, не размыкая губ, улыбнулась ему, лукаво глянув невозможными нефритовыми глазами. Трубка всё-таки выпала, но её поймал кто-то из служанок, потому конфуза не случилось. Желая удостовериться, что ему не показалось, китаец коротко посмотрел на коллег — те, очарованные, тоже едва дышали, особенно когда гостья им улыбалась, приветствуя прямо так. Эта малышка была бы идеальной женщиной для каждого из них: обычно актрисы были болтливы, а пришедшая к ним сегодня не издавала ни единого лишнего звука и только ласково поглядывала, смирно. «Уедешь со мной, когда всё закончится», — решил Хун. В царившем кругом оживлении страннее всего выглядела причина сегодняшнего собрания: проклятый якудза довольно улыбнулся в ответ гостье, явно наслаждаясь происходящим, практически засветился изнутри, точно кто-то ему, будущему покойнику, преподнёс восхитительный подарок. «Перед смертью не надышишься», — подумал Хун, но решил не мешать: едва ли раздражающий японец понимал ценность своих последних минут. Пожилой господин, страховавший девушку, проводил её до сцены в саду среди цветущих гортензий и, бросив один благоговейный взгляд, быстро удалился, подманил пару служанок, попросил их что-то подготовить. Те убежали, вынесли на сцену высокий барный стул и положили на него два веера, быстренько вернулись к гостям и затихли, заворожённые. Подойдя ближе к открытой летней веранде, больше напоминавшей танцевальную площадку, актриса сделала нечто сродни поклону, приветствуя их и, оставив на дорожке свою массивную обувь, мягко поднялась на сцену, перебирая по ступенькам светлыми аккуратными ножками, показавшимися ненадолго из-под шёлка. Девушка приблизилась к своему реквизиту и оглядела гостей, так же, только жестами, попросила включить музыку, солнечно улыбаясь, но не размыкая губ. Кстати о звуковом сопровождении этой встречи: любоваться красотой сада и некоторых других её традиционно японских атрибутов мешали заунывные стоны из колонок. Кошмарная подборка портила всё впечатление от дефиле, не давала расслабиться и соскользнуть в свои фантазии — не он один уже подумывал о том, чтобы после представления забрать эту маленькую фею с собой и прогуляться между её лотосов, если та позволит. Ещё бы не позволила: элегантное воплощение соблазна то и дело лукаво посматривало на них всех и разве что холёными пальчиками не манило. — Смените кто-нибудь пластинку, невозможно терпеть эти завывания, — пожаловался коллега, господин Фень. — Хотя бы радио, серьёзно, — согласился господин Чжань. Хун переглянулся с оставшимися, строго посмотрел на служанок и посуровевшую хозяйку, осадил её буквально одним жестом, значившим, что за неисполнение своих функций строптивая женщина останется без головы. Девушка на сцене забеспокоилась: она-то всю жизнь, наверное, кружилась под крики умирающих макак, потому всплеснула руками, стоило попросить поменять мелодию. Мори поглядел на актрису. — Если Вам не сложно, — незнакомо спокойно отозвался он. То ли развратница, то ли ангел просияла, улыбнулась чуть ярче и мягко указала своей маленькой кистью на колонки и стоявший там ноутбук. Китайцы закипели от гнева, на что японец, как единственный, сохранявший самообладание на прежнем уровне, великодушно кивнул им, но прибывших это взбесило только больше: вещь командовала ими, мужчинами, как хотела. За это следовало её проучить. Хун, посовещавшись с коллегами, нашёл какую-то песню, ткнул на неё, удалился, слушая гул вступления и сел на диван, с вызовом посмотрев на обнаглевшее создание, не знавшее своего места. Служанки рядом тряслись, хозяйка насупилась, но, ощутив косые взгляды прочих, смирилась. Под бой барабанов неизвестная особа запела на непонятном языке, которого среди присутствовавших толком никто не знал, кроме Чжаня, наверное, но это было что-то о любви.

Manizha — Держи Меня Земля

Танцовщица, хрупкая и тонкая, механически качнулась, точно большая кукла, и начала свой танец так, будто читала письмо — это для Японии было совершенно типично. Что-то пошло не так: она вдруг резко подняла голову с горящими от непролитых слёз глазами, уронила руки, забыв о бумаге, а потом закружила, закачала веерами, трагично прикрывая сжавшийся в нитку рот, словно сказала что-то лишнее, стала необычайно выразительно двигать ими от груди, метафорически раскрывая рёбра навстречу другому, умоляя кого-то невидимого подойти и взять предложенное. Этот кто-то был несговорчивым и не реагировал, так что актрисе приходилось подходить всё ближе и ближе к краю сцены, пока место под ногами не закончилось. Проследив взглядом направление, девушка плавно отступила вбок, пытаясь прижаться боком к невидимой тени больше себя с одной стороны, с другой. Искренне разочарованно глядя в пустоту, туда, где непременно должен был кто-то стоять и уворачиваться от её ласк, и медленно покачиваясь, развлекавшая гостей ночная бабочка пошла спиной к стулу, плавно протягивая руки вперёд, пытаясь веерами поймать и притянуть кого-то, удалявшегося от неё всё больше. Зелёные глаза полыхали, фигурка склонилась вниз и чуть повела головой из стороны в сторону, сложив реквизит позади себя на сидение, и ещё раз, притираясь щекой к чему-то невидимому, но это у неё вырвали — артистка подняла голову и посмотрела полным боли взглядом за их спины, выпрямилась и вздрогнула, резко мотнувшись влево, чуть опёрлась на стул и ссутулилась, ломаясь от жестокой пощёчины. Девушка медленно глубоко вдохнула и расправила руки, нащупала ими в воздухе контуры чего-то, провела вверх вниз, прощупывая невидимые рамки, улыбнулась — ломко, колко, отчаянно — подняла веера и, натыкаясь на границы, стала механически двигать ими от себя и к себе, раскачивая увешанную украшениями голову, хлопать перед носом и пытаясь разорвать кокон. Стоило бумаге отодвинуться, лицо казалось каждый раз другим, неуместно живым для типичных гейш: на сцене происходило страшное превращение, такое, при котором человек ломает себя и отстраивает с нуля. В какой-то момент гостья, намаявшись, опустила голову, подняла её медленно, развела кисти от лица в стороны, точно натягивая улыбку силой, открыла себе тем же приёмом глаза, обожгла всех ни разу не добрым, не игривым, а нестерпимо острым пронизывающим взглядом, резко махнула сложенным реквизитом, рассекая невидимые нити и границы вокруг, капризно тряхнула мягкими кистями и, точно атакуя кого-то, закружила по сцене, жёстко и в то же время элегантно то склоняясь перед кем-то в поклоне, то стремительно поднимаясь. Делай она так взаправду, непременно бы пропорола собеседника гребнями или разрезала своими веерами, решительно и жёстко, как ножами. Девушка пошла на второй круг: она зажмурилась, услышала кого-то, склонилась, точно падая, снова нарисовала себе улыбку, встала и начала читать какие-то письма, усмехаясь написанному, потом собрала бумаги стопкой, подкинула над головой... Подул ветер, и тут откуда-то сверху на танцовщицу полетели голубоватой метелью лепестки гортензии: она улыбнулась шире, закружила более плавно, раскланялась перед кем-то, очертила себя веерами иначе, будто демонстрируя повторно и закрывая вспоротую грудь, укорила собеседника, поманила, заигрывая, оттолкнула, притянула за грудки, и ещё раз, и ещё, туда-сюда, наслаждаясь, погрозила пальцем. Мягко отступила к стулу, уселась на него плавно спиной к зрителям, опустила правое плечо, медленно повернулась вполоборота, обвела мужчин ещё одним долгим пронзительным одиноким взглядом, горько усмехнулась, ведь нужного не нашла, и застыла, не поворачиваясь до конца, ожидая кого-то, а потом снова чуть подняла голову, чуть склонила её к плечу, словно другой человек опустил ладонь на ей щёку, лаская, и закрыла глаза. Музыка стихла, лепестки, сыпавшиеся сверху, опали. Первыми очнулись служанки: послышались аплодисменты, кто-то даже прокричал «браво». Девушка встала со стула, польщённо раскланялась, как положено хорошей актрисе, мягко спустилась на дорожку под какую-то современную попсу, (некто успел забрать её туфли), тихонько засеменила к гостям. Хун, поражённый, сохранял на лице полную невозмутимость, но мысленно метался из крайности в крайность. Украсть актрису, конечно, хотелось, но существовало одно непредвиденное затруднение. В танце ему померещилось что-то откровенно зловещее. Особенно тревожили бесконечно долгие взгляды, отбившие любое желание притронуться и взять силой то, что ему могли предложить. Прогулка между чужих лотосов откладывалась в долгий ящик: это ж надо было кому-то такую жуть притащить в публичный дом, пусть и дорогой. На секунду завлекательно-алое кимоно с интересным цветочным рисунком понизу даже напомнило китайцу залитый свежей кровью снег, а тёмный расшитый пояс — чёрную тень убийцы в лунной ночи. Ядовито-зелёные, а не нефритовые злые глаза тогда пропороли кожу и провернулись в брюшине кривыми краями разбитой бутылки из-под шампанского. Сейчас они опять были нормальными и искрились, пока девушка, манерно похлопав острыми длинными ресницами на растроганного вопреки потрясению Чжаня, проскользнула к ним, села на подлокотник кресла ошарашенного японца, растерявшего свою беззаботную улыбчивость, прикрыла их лица веерами и обменялась с ним несколькими долгими взглядами. Тот кивнул. Пожилой мужчина тем временем забрал реквизит со сцены, унёс стул в дом и остановился у сёдзи с краю. Мори мягко спросил, не желает ли та чего-нибудь ещё. В ответ танцовщица покачала головой и, сложив руки в молитвенном жесте, оглядела персонал, а потом кивнула на своего спутника. — Хорошо, — почти ласково заметил оябун, кивнул, и девушка, раскланявшись с прочими, влезла в свою необычную обувь и так же тихо, как в начале, удалилась прочь в сопровождении седого шестёрки. Зашуршал гравий. Крепкая машина — внедорожник, наверное — понесла диковатую красавицу в ночь. «Может, к лучшему, что уехала: уберём её потом. Всё равно ночные бабочки долго не живут, никто не заметит. Пора заканчивать этот спектакль и двигаться дальше», — улыбнулся Хун, нажал на кнопку вызова в кармане пиджака, сел в кресло и закурил. Минута, две, три. Тишина. Что-то стукнуло. С грохотом повалились сбитые жёлтыми пушистыми теннисными мячиками, проделавшими несколько дыр в сёдзи, девушки и хозяйка. Двери позади с шорохом раздвинулись, они все обернулись... Приветливо улыбавшаяся рыжеволосая женщина-якудза в брючном костюме стояла, обнажив окровавленный меч, а за ней, под скользившим по воздуху золотистым призраком, рассечённые кто как, прямо в коридоре лежали их недавно живые Исполнители из первой группы. На веранду тем временем прямо с ближайшего дерева, игнорируя все законы мироздания, спустился низкий человек в широкополой шляпе. «Эта дрянь провела нас! Выступление было отвлекающим манёвром: наших перебили во время танца», — ошарашенно подумал Хун, протянул руку за пистолетом под пиджак и истошно заорал от боли: ладонь к стене пригвоздила концом огромной иглы не менее огромного шприца маленькая белокурая девочка в симпатичном костюме медсестры. Мори неторопливо поднялся из кресла, обошёл его, поблагодарил своих и повернулся к ним, перепуганным. Он вроде ничего особенного не делал, но смотрел так, что взгляд танцовщицы казался лёгким покалыванием. — Предлагаю Вам крайне выгодную сделку, коллеги: Вы возвращаете всё, что украли, и немного добавляете сверху, а я, очень довольный таким раскладом, в зависимости от встречного предложения либо отпускаю Вас с миром, либо убиваю быстро. Предупреждаю сразу: расстраивать меня не стоит, потому что я бы хотел получить компенсацию всего того и морального, и иного вреда, который Вы нанесли Портовой Мафии. Поверьте, я обязательно получу её, единственный вопрос, что станет с Вами в процессе. Итак, что Вы готовы мне предложить? — понимающе улыбнулся мужчина. Переговоры неожиданно и правда стали переговорами, но, судя по взгляду японца, которого они пятеро собирались отправить в преисподнюю, были всего лишь репетицией их собственных похорон. «Как хорошо, что вторая группа вынесет того агентишку даже без нас, ведь они в любом случае должны отправиться в путь через полчаса после сигнала», — запоздало осознал Хун, понимая: скорее всего, никто из них не покинет усадьбу.

***

Анго устал. Безостановочная гонка изматывала давно, но сейчас нервы расшатывало навалившееся безнадёжное дело, решить которое без связей Мафии не выходило, как бы Сакагучи его ни крутил, потому что сведения терялись на той стороне Йокогамы, видимо, с конца зимы. Влажная июньская духота и серая тень, постоянно мелькавшая за спиной, добивали: функционировать нормально стало просто невозможно, мозг, перегруженный информацией, горел и не давал отключиться — лаванда лезла из вымышленного мира в реальный. Иногда казалось, что ростки шевелятся в офисных горшках с цветами, но, если эспер концентрировался на растениях, видения прекращались. Наверное, именно по этой причине однажды Сакагучи просто сломался. Танеда-сан, обнаруживший его дремавшим прямо на рабочем месте, официально оформил отгул и практически выгнал зама подальше из офиса на три дня — невиданная роскошь в текущих непростых обстоятельствах. Не спавший толком уже, кажется, четвёртую ночь и время от времени ловивший себя на попытке прислушаться к играющей в выключенной магнитоле французской музыке, бывший шпион понял: надо вырубиться любой ценой, пока он не натворил бед, мало ли, что ещё померещится. Дрянная идея напиться до потери сознания пришла первой. Голова, конечно, болеть потом будет сильно, утром придётся брать такси и ехать в нём с бумажным пакетом на коленях, салфетками в кармане пиджака, зубной щёткой и тубусом пасты между папок с делами государственной важности, но, право слово, это лучше, чем услышать приказ, которого не было, угробить кого-нибудь по ошибке и подвести Танеду-сана. Как-то так Анго и очутился на парковке у знакомого бара: другого, не «Люпина», конечно, слишком много воспоминаний в том месте жило. Остановив машину среди нескольких дорогих спорткаров, совершенно обыкновенных здесь, заместитель чуть ли не самого влиятельного лица Йокогамы оплатил пребывание внутри и устроился не за стойкой, а за самым близким к выходу столиком, поскольку за остальными сидело немало людей, видимо, решивших расслабиться по случаю празднования Дня отца ночью с 18 на 19 июня. Заказав виски, агент расстегнул пиджак, ослабил петлю галстука на шее, подхватил стакан, начал без удовольствия цедить дорогой вкусный алкоголь — похмелье с хорошей выпивки было не таким мучительным, особенно под закусь, но сегодня повод был затрапезный, потому никаких дополнений Сакагучи не требовалось. Мозг работал с пробуксовками. Лаванда во снах устилала поля бесконечным колышущимся ковром, оседала на рецепторах горечью и мёдом, неведомым образом пропитывала запахом одежду и волосы, куда бы он ни ездил, но в последнее время появилось одно удивительное дополнение: на обрыве, которым завершалось усеянное костями убитых поле, справа от разрушенного здания стояла в развевавшихся на ветру тревожных, алых, как закат в последний день жизни одного некогда близкого друга, полотнищах хрупкая маленькая фигура. У просыпавшегося Анго перед глазами долго мелькали эти чудовищные кровавые лепестки и тонкие белые руки, поднятые к небу. «Дазай, наверное. Не знаю, стоит ли его поздравлять: сегодня в полночь он состарится на год, значит, с тех разборок прошло уже без малого три, Ками. Быстро время летит, даже не верится, вот и снится невесть что», — Сакагучи потёр глаза, быстро отпил ещё, проглотил обжигающее пламя, поставил стакан на столик, поднял лицо и прямо перед собой увидел её. Поморгал. Понял, что не кажется. Задушил вопль и почти сразу протрезвел. Белую-белую, с увенчанной тяжёлыми острыми шпильками головой крошечную ойран в кимоно того самого цвета провёл внутрь пожилой мужчина, дал ей какое-то напутствие и оставил одну. Она, смущённо улыбнувшись, держа за ремешки в одной руке высоченные трёхногие сандалии, босиком тихо прошествовала внутрь, встала напротив, поприветствовала его поклоном и жестом спросила разрешения сесть рядом. Бутылочно-зелёные подведённые чёрным карандашом глаза цепко оглядели окаменевшего Анго, мягко обвели зал, и, хотя накрашенные алым губы растянулись опять, именно в их выражении застыла тревога. «Чего ты испугалась?» — подумал агент, присмотрелся внимательнее сам и похолодел: зал был буквально набит китайцами, и все они периодически бросали на него тяжёлые трезвые взгляды, а некоторые при этом проявляли повышенный интерес к своим наручным часам. «Надо немедленно выбираться», — осознал Сакагучи. Сам он плавно придвинулся по диванчику к девушке, аккуратно приобнял её за талию, привалился боком и зашептал на ухо, почти касаясь губами медвяно пахшей проклятыми лавандовыми духами шеи. — Ты ведь приличная, правильно? Правильно. Слишком уж манерная, да и не сопровождают ночных бабочек боссы боевых отрядов якудза. Наша компания тебе тоже не нравится, да? Определённо. Не зря не нравится: те, за стойкой, только на прошлой неделе убили двух проституток, — виски всё же дал по мозгам, иначе Анго бы не рискнул коснуться губами местечка на стыке плеча и шеи. Девушка смутилась, кокетливо прикрыла рот рукой. — Что могут остальные, догадываюсь: я всех их видел в сводках. С моей работой это очень плохой знак, понимаешь? Они здесь за мной. Прикончат меня, а тебя устранят, как свидетеля. Если хочешь унести ноги, коси сейчас под дуру и слушай меня внимательно. Я разыграю из себя пьяного, очень пьяного, просто в самбонъаси твои набравшегося. Ты выбежишь от меня на улицу, а я медленно, держась за стенку, пойду за тобой. За мной, таким пьяным, не погонятся: я не убегу и уехать в такой кондиции не смогу, а пять минут этим не сделают на море погоды. Умеешь водить? Улыбайся, если да. Да? Чудесно. Вытащи из моего внутреннего кармана пиджака ключи от машины и подгони её сюда. Третья с левого края парковки. Тёмная такая. Обычная. Я ввалюсь внутрь, ты уедешь куда-нибудь в подворотню, мы затаимся там и переждём, ладно? Я вызову своих коллег, те нас вытащат. Обещаю тебя не задерживать потом, даже как свидетеля. Как тебе? Если да, улыбнись. Молодец. Давай. Я не следил, сколько они нас ждут. Белая ручка притянула его в объятии, а вторая нащупала ключи, вытащила, изящно и споро засунула их за пазуху. Кокетливо прищурившись, ойран отхлынула назад, погрозила наманикюренным пальчиком, встала, круто качнув бёдрами, подхватила сандалии и вышла через двери, маня его к себе. Анго швырнул на стол несколько купюр и, мотаясь от стены к стене, плавно, но целеустремлённо пополз за девушкой, стараясь ничем себя не выдать. Кто-то из потенциальных убийц, глядя на его достойную «Оскара» игру, закатил глаза в раздражении. Едва он оказался за порогом, Сакагучи увидел припаркованную чуть поодаль машину, сделал ещё пару «ползков» и бросился бежать. Ночная бабочка запустила пассажира и, не дожидаясь, пока тот пристегнётся, захлопнула дверь, перегнувшись через него и едва не выколов глаза шпильками. Правда, вместо того чтобы сделать как он сказал, ударила по газам и рванула в ночь. Из бара высыпали люди.

Billie Eilish — Therefore I Am

Запоздало отмечая, как они рассаживаются, агент чуть не поседел. — Этот транспорт не рассчитан на гонки, что ты натворила?! Поворачивай! Надо спрятаться! Девушка, показывая, что не будет, тряхнула головой, и тут Анго понял, что от её нимба осталась только половина, а в кармане его пиджака как-то слишком легко. — Ты проколола колёса? — уточнил Сакагучи, запоздало осознавая, что телефон лежит где-то в баре: наверняка выскользнул, пока они возились. Спутница неопределённо покачала головой, подмигнула густо подведённым глазом и усмехнулась, резко развернула машину, и снова, и снова, петляя между домами и двигаясь в сторону моста. — Сколько успела, столько и проколола, понял. Так... Ладно, давай на объездную, знаешь, где это? — агент глянул в боковое зеркало. — Они приближаются. Быстро. Ойран кивнула, разогналась, а потом, видя, что преследователи собираются хвостом, выехала на опустевшую магистраль, со скрипом развернула машину и пошла на таран. Анго заорал, вцепившись в ремень, но его внедорожник, удивительное дело, ювелирно точно проскочил в образованный явно не желавшими умирать китайцами зазор, и тут началось. Представительница древнейшей профессии жёстко сжала рот, глянула коротко на агента, показала тонкой рукой на лежавшее на заднем сидении ружьё и рванула не на объездную, а к самому центру мегаполиса. Ей не нужен был навигатор: девушка отчётливо понимала, куда направлялась, однако Сакагучи, что странно, ничего не говорила. Преследователи, конечно, могли ехать быстрее, но на вечерних улицах Йокогамы, наводнённых возвращавшимися с работы японцами в отличие от объездных дорог, от скорости толка было мало, ведущую роль играло именно знание города и умение вовремя перестроиться в плотном потоке. Что важно, здесь их не могли зажать, как, например, в переулке. Из семи гнавшихся за ними машин первая выбыла, когда налетела на высокий бордюр у набережной и пропахала газон, лишившись, скорее всего, подвески. Вторая не вписалась в крутой поворот около городского парка и врезалась в столб: бывший шпион видел, как раздулись подушки безопасности, защищая водителя и пассажира от удара, но продолжать преследование после такого серьёзного повреждения автомобиля было опасно. Пятеро оставшихся стали осторожнее, но не смогли избежать встречи с недостроенным ограждением у одной из станций метро, торчавшими мусорными баками на границе с бедным районом и пострадали по выезде на в очередной раз ремонтируемый участок одной из главных городских улиц: там сняли асфальт и насыпали кучу гравия, на котором какого-то преследователя занесло и в итоге выбросило на обочину, прямо на угол забегаловки. «На кого ты работаешь?» — изумлённо думал пристегнувшийся Сакагучи, крепко держа ружьё, пока его миниатюрная водительница, (неплохо бы зачеркнуть букву «д»), толково нарезала круги, пытаясь сбросить хвост, однако двое оставшихся киллеров были более терпеливыми, чем другие. Вздохнув, ночная бабочка свернула в переулок и тихонько задела его руку, лежавшую на ружье, а потом приоткрыла окно со стороны Анго. — Стрелять по ним? — уточнил эспер, видя, что спутница упорно держит дистанцию. Та покачала головой и показала рукой вверх, положила кисть обратно на руль, ускорилась и, жёстко вывернув машину, выскочила прямо над дорогу перед главным зданием Отдела. Одновременно с тем, как Анго начал стрелять в воздух, огибавшая здание девушка девять раз надавила на клаксон, наверняка поднимая всю округу — три раза коротко, три раза долго, снова три раза коротко, едва не подставилась под огонь затормозивших преследователей и снова развернула машину в центр. — Там много светофоров, мы не успеем проскочить все достаточно быстро, — заметил Анго. Ойран прищурилась, покачала головой, мол, нам и не надо, улыбнулась, дала по газам, резко повернула прямо на площадь между чёрными высотками якудза и пролетела её, когда знакомая всем полицейским города красная Yamaha показалась справа, и обиженный за все покушения на жизнь босса, за несостоявшийся Белый день у Коё и за сорванные тренировки у грустного Акутагавы, не выспавшийся опять мрачный Накахара Чуя, по звонку Хироцу гнавший с окраины Токио, поехал навстречу иностранным гостям. До этого дня заместитель Танеды понятия не имел, насколько страшной штукой является обычный мячик для тенниса. Оказывается, при должном усилии кусок резины в жёлто-зелёной опушке способен стать маленькой ракетой класса воздух-земля. Кто знает, возможно, бывало в истории и по-другому, а в сложившейся неблагоприятной для китайцев ситуации виноват был исключительно конкретно взятый Исполнитель, нетерпеливо отрывавший двери от покорёженных машин и извлекавший оравших во всю глотку убийц с континента, возможно, нет, этого Анго так и не проверил.

Lumen — Гореть

Девушка, удостоверившись, что теперь-то за ними точно нет хвоста, свернула в подворотню, остановила благополучно переживший погоню форд и, опустив на асфальт обе своих сандалии, явно собралась уходить, когда из внезапно повернувшей следом за ними машины показался Хироцу, растерявший всю свою невозмутимость и едва не подбежавший к служебному транспорту бывшего коллеги. Незнакомка поглядела на него, выставила вперёд ладошки, веля подождать, смешно упёрлась маленькими руками в бока и уставилась на бедного заместителя Танеды, всей своей фигуркой выражая громкое: «Говори уже!» Тут остатки алкоголя в крови смешались с адреналином и ударили прямо по профессиональной деформации. — Спасибо за сотрудничество! — выдал выбравшийся следом недавний шпион, встал перед ойран и почти механически низко поклонился мафиози, судя по всему, работавшей на Мори. — Вы продемонстрировали удивительно высокие навыки вождения в экстремальных условиях, которые очень ценятся у нас. Возможно, у Вас нет альтернативы... Я имею в виду... Не хотели бы Вы сменить профессию? Спасительница лукаво посмотрела на Анго и, широко улыбнувшись, повертела головой. — Если передумаете, мы будем ждать Вас. Кстати, Вы не представились, — заместитель Танеды ощущал себя очень странно, глядя на загадочную девушку. Та, улыбнувшись, показала шесть букв, используя американский жестовый язык и широко открывая рот, чтобы Анго мог понять. — Марена? Нет? Ма-ле-на? Я... Рад познакомиться, пусть и при таких обстоятельствах. Если что-то понадобится, обращайтесь. Ойран приняла белый прямоугольник его визитки, едва огладив пальцы мужчины своими, и, выполнив прощальный поклон, отступила к Рюро, не снимая сандалий, забралась на заднее сидение и уехала с якудза так невозмутимо спокойно, будто он был её личным водителем, отошедшим, например, перезвонить кому-то из знакомых, а по возвращении не обнаружившим клиентку в баре, где оставил её буквально на пять минут. Уже потом, бегая с документами по резонансному делу, отчитываясь на десятке совещаний и лично объясняясь с начальником то ли довольным, то ли ошарашенным ночной стрельбой, сигналом SOS, найденными киллерами, расколовшимися на допросах, и рассказом про Ками весть на кого работавшую дорогую проститутку, которая согласно данным служебных баз не числилась ни в штате Портовой Мафии, ни где-то ещё, более того, никогда не приезжала в Йокогаму, не уезжала из неё и не рождалась в ней, Анго вспоминал яркие глаза и всерьёз думал, не привиделась ли Малена ему: колёса у дорогих иномарок задержанных преступников, слегка помятых перенервничавшим Хироцу, действительно были пробиты, но заколки никто не нашёл. Тень вот однозначно не привиделась: так виртуозно и долговременно вытаскивать кого-то из проблем умел только один знакомый Сакагучи. Возможно, именно по этой причине в первый же выходной эспер принёс на порог старинной заброшенной усадьбы самый большой букет лаванды, какой только смог собрать по цветочным Йокогамы, и, положив его на ступеньки, сел в траву рядом. Одарённый огляделся: десятки одуванчиков подставили жёлтые макушки небу, собравшись на неухоженном газоне. Анго смотрел на них и впервые за долгое время чувствовал: грядущие неприятности не имеют значения, он прорвётся, потому что не один.

***

Несмотря на сумбурное завершение истории с пропавшими деньгами, внезапно возвращёнными в Токио в неизвестного счёта, Танеда-сан остался очень доволен. Все его люди были в кои-то веки целы, при погоне пострадали только некоторые городские здания и парочка не слишком ценных объектов, зам отделался лёгким испугом, и хотя бы на какое-то время стало можно появляться в городе, потому что всех участников китайского преступного альянса нашли и по ту сторону моря, и по эту. Пятерых боссов, раздетых до белья, обнаружили прямо на пороге следующим утром после погони: китайцы, связанные по рукам и ногам, сидели в большой коробке с таблетками и жемчужинами сомнительного качества. Запоздалая щедрость Мори, конечно, окупила причинённые сорванными переговорами неудобства с лихвой, но иностранные мафиози явно не оценили его чувство юмора. Оставались только три вопроса, которые беспокоили главу Отдела. 1) Следует ли ему лично идти с повинной и бутылкой самого дорогого алкоголя, какой он сможет достать, к Фукудзаве, чей самый ценный кадр всё же побывал в эпицентре событий безо всякого официального соглашения? 2) Придётся ли посылать в Агентство Анго, который, судя по данным камер видеонаблюдения в баре и на улицах, припрятанным на чёрный день, теперь обязан отдать руку, сердце и печень самой умной и артистичной особе Йокогамы, если её суровый старомодный родитель одобрит это? То, что особа эта — гениальный сыщик с довольно специфическим характером, не играло роли: если надо, знакомые из США были готовы помочь любому члену Отдела, лет семь назад вытащившего их попутно со своим расследованием из крупного скандала, заключить официальный брак хоть с собственным диваном, а перелёт через океан после спасения зама он был готов оплатить из личных средств. Просто очень не хотелось терять толкового работника, расстраивать главу Агентства и слышать от чересчур проницательного Рампо всё, что он думает по поводу его профессиональной занятости и разряженного мобильного. 3) Как правильно, посильно для бюджета и безопасно для Отдела и города задобрить Мори, чтобы тот поделился секретом провёрнутой в обход официального обращения в ВДА операции?

***

Пока Танеда-сан раздумывал о стратегиях сотрудничества с соседями, те времени даром не теряли и конструктивно решали свои проблемы. Где-то почти под самым небом Йокогамы с опозданием в три с небольшим месяца наступал Белый день. Бывший хирург с двумя разновысокими хвостиками на голове, украшенными розовыми бантиками в тон пушистым тапочкам, мигрировал по кухне, сооружая простенький завтрак, и внимательно следил, чтобы кофе не сбежал из турки, украдкой поглядывая на свою гостью и надеясь, что скулы не горят, как у семнадцатилетнего мальчишки, которым он уже очень давно не был. С последней деловой встречи в Токио эспер вернулся два часа назад, едва успел отмыться, высушиться, побриться и переодеться, но, когда в дверь постучала Озаки-сан, спонтанно решившая нагрянуть в гости по завершении очень непростого для всего Порта периода, Мори понял: это знак. Коё, прибывшая с той же встречи и задержавшаяся в офисе из-за разборок с некоторыми своими подчинёнными, ныне сидела за его кухонным столом в банном халате своего шефа, распустив влажные волосы, чтобы тяжёлые длинные пряди просыхали. Наблюдая за кружением Мори у плиты, она довольно жмурилась и с рассеянной улыбкой рассматривала нарисованный Элис букет. Узкий футляр с украшениями лежал на краю самодельной открытки, и всё вокруг было настолько нормальным, что даже не верилось. Никто из взрослых, наслаждавшихся первым за долгое время размеренным утром, не видел, как способность, проскользнувшая мимо них в коридор, аккуратно набивала карманы делового костюма Исполнительницы конфетами и печеньем. Картошка, хлеб, рис, кошачий корм, судя по реакции одного вполне миролюбивого, но хмурого хитокири, работали недостаточно хорошо, поэтому для привлечения внимания нужного её эсперу человека Элис пошла на крайние меры, пока нужный человек опять не сбежал от её одарённого. «Если быть празднику, то по полной программе, всё-таки женская солидарность — страшная сила», — подумала девочка, впихнула последнее печенье во внутренний карман и, проконтролировав, что глупый-глупый Ринтаро максимально аккуратно разлил готовый напиток по чашкам и поставил одну перед едва-едва смущённой женщиной, скрылась в гостиной.

***

Кожу головы драло даже после того, как с волос наконец-то отцепили все украшения и валики, имитировавшие воинственную причёску. Ноги гудели, стопы ныли, в глаза, кажется, кто-то щедро насыпал песка. Рот, судя по ощущениям, треснул, да так и застыл, до сих пор улыбаясь. Сердце гулко устало ухало, когда Рампо, уже приведённый в порядок, вышел из машины Хироцу, оставившего детектива на ближайшем к общежитию перекрёстке, коротко попрощался с ним и побрёл домой. Тихо-тихо добравшись до своей комнаты, детектив скользнул в незапертую дверь, скинул одежду в коридоре, ввалился в душ, смыл чужие запахи и остатки грима, с трудом запихнул себя в пижаму, собрал всё сброшенное в большой непрозрачный пакет, чтобы сжечь, спрятал его в шкаф, а сам рухнул на расправленный футон и, глядя на жёлтые блики на потолке, провалился в темноту.

[Глава 10. В море]

Самая высокая в Йокогаме башня снова встретила певчего совершенно пустым коридором со множеством ступеней, по которым тот медленно поднялся на вершину и, едва переставляя ноги, вышел к горевшей жаровне, около которой стоял Колдун. Старший одарённый поглядел на молодого, кивнул ему, поманил к себе и закружил на своём месте, делая руками какие-то странные движения. Рампо улыбнулся и опустился прямо на бетон. Эдогава почти умер сегодня там, на сцене, примерив непомерно тяжёлую чужую маску, а потом неведомо сколько проработал на пределе, носясь по переполненному воспоминаниями о делах и газетных хрониках городу, без очков спасаясь от погони на совершенно не предназначенном для этого автомобиле самым наименее травматичным для окружающих способом. Наверное, пару лет назад он бы рухнул в обморок от такого, но завязанный вокруг запястья драный шнурок держал гораздо крепче, чем могло показаться со стороны, однако сейчас сил танцевать не было. Неожиданно все стены и перекрытия кругом обратились в прозрачное стекло: теперь эспер видел насквозь всё окружавшее их пространство с мельтешившими внизу людьми на много миль вокруг — красные точки их сердец пульсировали и, связанные между собой тысячами светившихся зеленовато-белых жгутов, образовывали единое сияющее пространство. Одна толстая, почему-то красная нитка связывала его самого и Колдуна. Тот жестом показал, мол, подёргай. Эдогава потянул за неё — одарённый перед ним, неожиданно маленький и хрупкий, с растрёпанными криво обрезанными волосами, поднял чёрно-зелёные глаза, отчаянно улыбнулся, приложил к губам палец и рассыпался всполохом белых искр. Нитка браслетом замкнулась на руке, и Рампо ощутил на своём теле тяжесть тёплых серых одежд и того полотнища, что Колдун некогда отдал, и что-то холодное коснулось его носа. Сыщик поднял голову. Пришедшие с моря тучи затянули небо, и сверху, плавно кружась, полетели крупные пушистые хлопья. «Пора домой», — подумал детектив и, поднявшись, побрёл прочь по знакомым до последнего камня улицам. За его спиной белая-белая зима заметала испачканный кровью никогда не спавший город, в котором всё всегда было так запутанно и одновременно просто, что не описать. Струны реальности падали на землю под тяжестью налипшего снега и терялись под ним, переставая дрожать. На утёсе Эдогава обернулся, коротко оглядел успокоенную сияющую Йокогаму, снова окутанную красно-фиолетовыми нитями, стекавшимися к главной башне, над которой кружила большая чёрная птица, улыбнулся и, сбросив с плеч тяжёлое полотно, прыгнул вниз, расправив плавники прямо в воздухе. Там, под водой, виднелось знакомое свечение: свои определённо заждались, а со всем остальным и без него нормально разберутся.

[Конец главы 10].

***

У Вас одно новое сообщение.

От Ф.Ю.: «Доброго утра, Мори-сан. При всём уважении к Вам, хочу спросить: помните ли Вы, что во время нашего сотрудничества пообещали сделать с Господином Талисманом, если он рискнёт обшерстить одежду для ночных смен? Думаю, Вы понимаете, что я чувствую сейчас. Убедительная и последняя просьба: в рамках концепции, которую мы все поддерживаем, решайте Ваши рабочие вопросы в случае острой необходимости со мной лично. Надеюсь на нормальное конструктивное сотрудничество, но, видимо, напрасно, Ф.Ю.»

От М.О.:

«Доброго утра, Фукудзава-доно.

Предлагаю обсудить, какая из меня получится шапка, тет-а-тет в приятной обстановке.

Надеюсь, память Вас не подведёт и Вы найдёте тот бар, который устоял за годы нашего соперничества и пережил встречу наших замов, субботним вечером, скажем, примерно в семь. Это остро необходимо, поверьте.

О, как можно!

Мне и так придётся заниматься именно им аж до 11 января следующего года,

а Вы сдались уже сейчас...»

От Ф.Ю.: «Постараюсь прибыть достаточно быстро, чтобы Вы не заснули от скуки».

От М.О.:

«Даже не надейтесь на это».

***

«Надо будет позвонить Куникиде и Дазаю: может, они найдут немножко времени и привезут из Нагасаки какое-нибудь лекарство Ми-чан, у неё, похоже, стресс», — думала Кирако Харуно, поглаживая по спинке своего совершенно очаровательного желтоглазого трёхцветного кота, в последнее время подозрительно часто начинавшего икать и периодически сбегавшего из дома куда-то в течение весны. Ми-чан завозился, устраиваясь на коленях, свернулся клубком. — Ты ж моя прелесть, кругленький, как шапка, — умилилась Харуно и искренне не поняла, почему любимец внезапно напряжённо замер и резко ушёл с коленей на охоту за плюшевой мышью. Впрочем, кот есть кот, что с него взять?