Четырёхглазый

Sharp edges have consequences, I

Guess that I had to find out for myself.

Sharp edges have consequences, now

Every scar is a story I can tell.

Linkin Park — Sharp Edges

***

Meiko — Leave The Lights On

«Вдох, на долгом выдохе — три шага. Вдох. Ещё три шага. Снизить скорость, хук с левой, хук с правой, выпад, назад, снова ускориться». Перед глазами расплывались потушенные витрины спящих магазинов. Бессонные бары неоново таращились красными глазами вывесок. От них, особенно дешёвых, тянуло кисловатым духом пьянчуг и горечью сигарет. «Не думать о сигаретах. Вдох, на выдохе — три шага. Ещё раз! И снова! Замах одной ногой, замах — другой». Так начиналось утро Куникиды Доппо. Пробежка и тренировка, ежедневно, пока лёгкие не загорятся, жалости к себе — никакой. Сухой прохладный воздух немного отрезвлял, особенно сейчас, зимой, когда подъём в половине пятого из-за липкой ночной мути становился жизненно необходим, а за стенкой до сих пор стучал, не останавливаясь до самого рассвета, сосед: ладонями — по стенам, пятками — по полу, пальцами — по клавиатуре. Этого человека отличала парадоксальная непереносимость темноты: он мог угомониться лишь с первыми лучами солнца. Почему нельзя было включить ночник, Доппо не спрашивал. Выяснить отношения с играющим в прятки негодником оперативник уже не надеялся; привык к грохоту и научился уходить в сумрачную гадость под звуки, но поражался одному: если всю ночь подселенец заводной игрушкой бродил по комнате, а днём, предположительно, появлялся на службе, когда он спал? Спал ли вообще? В феврале восход в Йокогаме начинался примерно без четверти семь, закат — после пяти вечера, приходил домой Куникида обычно затемно, после того, как заканчивал сортировать отчёты по папкам в каталогах Агентства. За стенкой гремели вовсю примерно с половины восьмого: в редкий день, когда ничего не пришлось переделывать за другими сотрудниками, он вернулся раньше девяти и смог засечь точку начала чужой активности. Если брать за основу первичное наблюдение, то печатали, ходили и бились обо всё на пути около одиннадцати часов суммарно — это фактически полноценный рабочий день среднестатистического японца, правда, после него начинался официальный. Допустим, ещё восемь. Отсюда на прочее у бессмертного дятла оставалось около пяти часов в сутки. При введении поправки на дорогу и еду, с допущением, что на обеденный перерыв уходило менее получаса, ел местный трижды и хотя бы двадцать минут тратил, чтобы дойти до комнаты, в сухом остатке — три с половиной часа на сон. Исключим полчаса на личную гигиену. Три часа ровно. При среднестатистической норме в семь-десять. Кто бы ни был этот идиот, но скоро он должен просто-напросто свалиться. Впрочем, зам.директора не лучше: упадёт рядом, потому что его четверть суток ночных бдений мало похожа на полноценный отдых с памятной ночи. «Ками, я заключил сделку с ёкаем. Я даже имя его не спросил. Рыжий, пахший кровью и гарью человек, в плотном пиджаке, под которым удобно прятать ремни портупеи и небольшие пистолеты, потребовал больше, чем я могу вынести. Нужно было вырываться и бежать без оглядки, а я...»

***

Billie Eilish — No Time To Die

Что ни ночь, то кошмары. После дела «Лазурного посланника» в класс заходить не хотелось: Сасаки и Рокузо, обоим лет по семь, сидели в клетчатой форме, уплетали бенто и не думали покидать парты. Он перепробовал всё: и рыдал, и выл, и рассыпался в извинениях, и пытался погладить и успокоить каждого, но дети никуда не уходили. Он же старался, правда, но они погибли. Никто не мог прийти за ними: отца Рокузо потерял из-за его ошибки, родителей виновной во всём девушки Доппо не был в состоянии представить. Недостаточно хорошо сработал, можно было обойтись без смертей: кинуться на Нобуко, дать ей прострелить живот, придавить к полу изо всех оставшихся сил, зажать руку и держать-держать-держать, истекая кровью, пока напарник вяжет её как-нибудь, хотя бы поясом от пальто. Рокузо бы уцелел точно, а вот он сам... Неважно. Подросток бы остался на этом свете, преступницу бы посадили, а после у всех участников той драмы был шанс жить как-нибудь ещё. Жить. К двенадцати шрамам на рёбрах, которые ему помогла нанести Йосано, добавился тринадцатый, в отличие от них — кривой, разорванный на две половины: одна — спереди, вторая — на спине. Мальчик у Чуи и правда бешеный, мог прибить, ведь его способности пули нипочём. Блокнот оказался мало полезен, кроме, разве что... «...Материализовать ножи-бабочки. Пока Акутагава ведёт рассказ, первый направить в плечо, нет, лучше в бедро — способность ринется останавливать удар. Когда враг отвлечётся, следующий всадить в шею и, извернувшись, разорвав свою рану сильнее, через боль ударить стопой по рукояти, используя её как рычаг. Пропороть артерии сильным толчком, вторым, окончательно раскраивая бок, выбить лезвие из тела соперника, чтобы кровь хлынула на асфальт. Эспер отшатнётся, булькая вскрытым горлом и испуганно таращась серыми глазами, в бесполезных попытках остановить кровотечение осядет на колени, а потом завалится вперёд, в тёплую лужу, хрипя под нос. То ли имя, то ли ещё что-то. Жабо или низ вычурной рубашки сгодится в качестве бинтов для него самого. До больницы Доппо доживёт, если не потеряет сознание». Куникида потряс головой, попытался подпеть музыке в наушниках, чтобы отвлечься. Каждую ночь снилось, как он переигрывал события прошлого и различными способами разбирался с врагами. Бешеному Псу Мафии было всего лишь восемнадцать. Он, белый с чернёной головкой, с присыпанными пеплом длинными прядями у висков, худой, как спичка, даже в плаще, падал на землю и умирал, не успев ничего в этой жизни. Позднее хватался за голову Чуя, обнаружив труп в подсохшей луже, и пил, пока перед глазами не перестанет краснеть от чужой крови, дальше плакала сестра, наверняка такая же тонкая, снимала с брата пальто, отстирывала, надевала и клялась отомстить, пока смерть не сорвёт последний выдох с её губ. Бешеному Псу Мафии было столько же, сколько тем, кого он учил математике в старших классах, или тем, к кому он ездил на автобусах в качестве репетитора. Ученики улыбались, видя знакомого человека, тянулись за тетрадями, путались, рассказывая выученные правила, решали сложные математические уравнения с каждым разом лучше и лучше, звонили со слезами на глазах перед контрольными или олимпиадами, а Доппо их утешал и старался подбодрить. Бешеный Пёс Мафии чувствовал себя отвратительно, потому мучил стены по ночам и писал на них едва ли не собственной кровью о том, что видел. Очень в духе мальчишек его возраста, особенно травмированных безграмотными взрослыми. Бешеный Пёс Мафии умел рисовать, неплохо чертить, судя по ровным и на удивление точным линиям в том граффити. Почти наверняка обладал красивым почерком, как настоящий отличник, и мог бы быть гордостью какой-нибудь школы. Беше... Рюноске. Его звали Рюноске. Он и вырасти не успел, а уже влип по самое «не балуйся». Ещё можно было помочь, да, не исправить всё на свете, но хотя бы попытаться адаптировать его к нормальной жизни. Раза с десятого или с двадцатого: по словам Накахары, парень соображал, правда, доходил долго, значит, в теории, мог существовать иначе. Вместо этого чужая способность предлагала варианты убить кого-то, кто младше него. Ребёнка, чёрт возьми. Недопустимо. Невозможно. Неправильно. Даже если его самого... Без разницы. Знал, на что шёл, когда соглашался работать в Вооруженном Детективном Агентстве. Профессиональные риски никто не отменял. Если детектив кого-то завалит без действительно веской причины, это будет убийство. Не имеет значения, что был при исполнении, не играет роли, что пытались убить. Практически всегда есть выход лучше, чем открыть огонь на поражение, как тогда, в переулке. Катай бы убежал, наверное, и успел вызвать помощь, пока преследователи отвлеклись на него, Куникиду. Не было необходимости в шоке материализовать из блокнота два Colt Mustang XSP*, размером чуть меньше листа, да ещё разряжать двенадцать патронов в людей напротив: практически все пули попали в лёгкие и животы, преследователи повалились на грязный асфальт, хрипя и истекая пузырившейся кровью, а он стоял и вообще не понимал, что делать с этим, держа вместо страниц с заметками об этих маленьких пистолетах нагревшиеся оригиналы в руках. Молодой учитель читал об оружии и конспектировал на будущее, потому что хотел защитить себя, если на него когда-нибудь нападут грабители, и уж точно не собирался всаживать две обоймы в одногруппников. Повезло, что Фукудзава-сан в сопровождении других был поблизости, ведь история не знает сослагательного наклонения. «...Акутагава подходит ближе, прорезает члена ВДА насквозь одним из лезвий способности, а он, как и было на самом деле, пробивает проволочным пистолетом дыру в трубе и бросает шокер под ноги врагу. Одарённый орёт от боли и опускается в воду. Пули, первая, пролетевшая из боевого пистолета через шею, а за ней — вторая, третья и четвёртая — в грудь, прямо через белоснежное жабо, выходят насквозь. Мафиози проговаривает что-то и валится набок, Расёмон бросается на стрелявшего со всех сторон, но опадает в сантиметрах от цели бесполезными лоскутами, стоит грудной клетке хозяина замереть». «Выпад, выпад, хук, хук, развернуться и бежать обратно с ускорением!» Куникида сбился и перешёл на шаг, стараясь отойти. Перед глазами — новая смерть того же мальчишки. «...Доппо не дожидается, пока его убьют. Он обращает страницу в лезвие наподобие бумеранга, бросает подальше, пробивает трубу, а потом хватом подтягивает разрубленный искрящий конец высоковольтного кабеля к белому-белому Рюноске и втыкает в спину, между лопаток. Плащ дымится, от боли Акутагава хрипит, толком не вопя, потому что всё передавило спазмом, и падает вниз, в воду, продолжая подгорать. На его лице проступают жжёные пятна, глаза слепо таращатся в небо. Изо рта доносится глухое: «И-и-и-и-н...» Кого же он зовёт в последнюю секунду?» Не имеет значения. Ничего из этого не было. Зато были и бледная сердитая Йосано, и его бессонница после забранных из колледжа документов: смотреть в лица тех, кого едва не убил, оказалось невыносимо тяжело. Да, их с Катаем больше не трогали — никого, если честно, из носивших очки недавним хулиганам задевать не хотелось — и всё же, какой ценой? Он бы ничем не отличался от шестёрок Портовой Мафии, которые каждый день незаметно кого-нибудь уничтожают, если бы не Юкичи и его ребята.

***

Apocalyptica — Aqua Icebergs

Куникида Доппо... Убийца. Просто убивает не действием, а бездействием. Что хуже, правда, непонятно. Каждую ночь куда-то бежит, почти как сейчас в реальности. Не он, конечно: рост чуть ниже, пальцы совсем другие, ладони шире и смуглее, чем у него самого. Пистолеты, крепко сжатые закованными в белые перчатки без пальцев кистями, ощущаются как часть руки, логичное и уместное её продолжение. Каждую ночь не он пачками укладывает превосходящие его по вооружению и подготовке группы бойцов, потому что все их решения для него — очевидны. Вместе с целями он умирает понемногу каждый раз, а Белая Госпожа, точно верная наложница, танцует рядом, направляя иллюзорные пули в грудь своего султана. Кровь миражами драгоценностей украшает одежду и тяжёлым тюрбаном охватывает голову. Он — смерть. Он — само совершенство. Все операции чисты и легки, как первый снег в саду под сакурой. Ничего лишнего, ничего недосказанного, всё идеально. Он кружится в бешеной пляске с Встречающей-по-ту-сторону, как равный, и не боится ни Ками, ни ёкая. Он ощущает её объятия столько раз, что не страшится последних, хоть и не понимает, зачем спешить. Сила в его жилах, сила, позволяющая узреть грядущее, течёт вместе с кровью, пульсирует и охлаждает горячую голову, если это требуется. Он сдаёт бумаги вовремя, безумный старик-босс впечатлён его работой и хочет включить его в ближний круг. Только... Куда ближе? На спине сражается с огромной рыбой Кинтаро в окружении пионов, на груди раскрывают лепестки сочные лотосы, золотистые карпы плывут по плечам вниз*. Крови с каждым разом проливается всё больше, а смысла в ней — всё меньше. Серебро обнимает со всех сторон, пока он сидит, молча чистит и смазывает оружие перед боем. Выстрелы — слова молитвы, и дурак тот, кто рискнёт оборвать такое общение с богом.

***

Куникида Доппо переходит на шаг и старается отдышаться: набегал на километр больше, сам не понял, как. Ноги горят, легкие жжёт, но эспер поднимается на второй этаж, распахивает дверь и валится на разворошенный футон, пытаясь восстановить ритм вдохов и выдохов. Сны донимают его. Сны, в которых он, предвидя сотни вероятностей чужими глазами, отказывается убивать и перенаправляет пули. Вместо лица — в плечо, вместо колена — в голень, вместо шеи — в руку, прямо в центр ладони, чтобы на начальство, даже не его собственное, не покушались. Больно, страшно, пальцы искалечены, но после такого выстрела можно жить дальше, правда. «Кто ты такой? Чего ты хочешь от меня?» — оперативник таращится на полку с книгами напротив. Пальцы механически задирают влажную футболку, опускаются на бока и пересчитывают по шесть полос внизу на рёбрах с каждой стороны.

***

Всё просто: одна линия — одна пуля, которая должна была сделать его убийцей. В наказание. Йосано, когда он пришёл к ней с просьбой, устав воевать со своей совестью и слушать перешептывание демонов в голове, сначала наорала и потребовала подождать неделю. Куникида кивнул и появился в следующий понедельник, выразительно посмотрел и попытался объяснить, что безопаснее сделать то, что он хочет, в процедурном кабинете при помощи чистых инструментов. А ещё он не был уверен, что не уронит скальпель после первой насечки насовсем, хотя их обязательно должно быть двенадцать. Акико вздохнула и потёрла виски. — Так и быть. Я помогу, но ты обязан приходить на перевязку, пока не заживут, имей в виду. С одной стороны, я понимаю, что ты собираешься сделать глупость, но я уважаю то, что ты не захотел терять контроль над происходящим и по крайней мере не стал проводить это сам где-нибудь в ванной. В инфекциях мало романтичного: кто бы ни воспевал растекающуюся из вен кровь, он определённо не задумывался о последствиях, в частности — нагноении и горячке. Итак, где ты хочешь оставить... Напоминание? Бывший учитель расстегнул рубашку, опустил на кушетку одноразовую пелёнку и лёг поверх неё, вторую, такую же, заправил в брюки. Аккуратно прочерченные маркером линии покрывали кожу на рёбрах: шесть — слева, шесть — справа. — Даже якудза не любят бить татуировку здесь. Слишком больно. Я как-то встречала на своём пути одного человека, способного нанести ирэдзуми*: сопровождала Рампо на банкет, там он и попался мне на глаза. Кажется, его звали господин Ямада, — женщина принесла инструменты и оглядела явно нервничавшего пациента. На всякий случай, давая последний шанс передумать, она отошла одеваться в синеватый одноразовый костюм и мыть руки. — Ямада-сан не пил ничего крепче сока и искал врача, чтобы попросить таблетку от разыгравшейся мигрени. Узнав, что я из медиков, и получив желаемое, присел рядом, пока Эдогава общался с каким-то местным чиновником, и полвечера жаловался мне на недавнего клиента, который, по его словам, был очень выгоден коллегам по цеху, быстро вошёл в число приближённых нынешнего босса, но татуировку не хотел делать категорически. В итоге — заставили всем Исполкомом. Паренька лет пятнадцати-шестнадцати сеанс за сеансом фиксировали верёвками и буквально держали на столе то Мори-доно лично, то какой-то его помощник, чтобы не вертелся, а тот отчаянно орал и стенал на все лады, едва иголка задевала кожу. Когда дошло до рёбер, тот, второй, позволил вцепиться в свои плечи и практически заговаривал несчастного, не давая смотреть вниз и пытаясь рассказать что-то своё на ухо. С грехом пополам за два раза нанесли контур, но голова у мастера нательной живописи болела долго, потому что на этом рисунок не закончился. У тебя нет человека, который будет успокаивать и отвлекать. Анестезия? — Не надо. Я потерплю. — Чтобы шрамы были отчётливо видны, мне придётся сечь под наклоном. Если хочешь выпуклые, нужно, чтобы образовался келоидный рубец, а это либо дополнительный ожог при помощи химии, либо введение чего-то под кожу, вроде золы, краски или трав. Я против, ибо не стерильно. Ты точно выдержишь? — Обычных будет достаточно. Это не украшение. Это не способ снять стресс. Я хочу помнить, что обязан всегда думать головой, — Доппо закрыл глаза, подвинул скрученное в валик маленькое полотенце поближе и схватил руками изголовье кушетки. — Материализовать пистолеты — одно. Опустошить магазины в кого-то — другое. — Тогда сейчас не шевелись, — Йосано тщательно продезинфицировала место для работы, навалилась на него и, примерившись, аккуратно сделала первый надрез, за ним — второй, третий, четвёртый, пятый, шестой, отстранилась, поспешила обработать раны. Тело под ней потряхивало, пациент вцепился в обивку и стонал сквозь закушенную ткань. — Напоминаю: до конца доводить не обязательно. Если ты не решил иначе, конечно, — врач обработала второе поле для работы. Она щурилась и до последнего ждала, что её остановят. Несчастный просто затих и набрал воздуха в грудь. — А ты настойчивый. Неужели настолько плохо? — ей пришлось устроиться иначе, чтобы выполнить оставшиеся и не трогать готовые. — Да, — хрипло заговорил он. — Йосано-сан... Если зашить... — Останутся. Неяркие, но ощутимые. Это идиотизм, который я не представляю, как мы будем объяснять директору, но, спасибо, не тату и не все эти... Суицидные фишки, я их искренне презираю, — Акико подтянула столик с инструментами и принялась за работу. — Жалеть не буду. Ты хотел острых ощущений — получай, чтобы в другой раз даже в мыслях не было. — Спасибо, Йосано-сан.

***

Imagine Dragons — Wrecked

Эспер пришёл на работу разбитым. Перед глазами отчёты расплывались, строчки кода на экране компьютера мерцали. В висок кто-то бил холостой иглой машинки для нанесения тату. Ноги болели после бега, но дела не ждали: Доппо носился по этажу, настраивал внезапно заклинившую технику, потом пытался воскресить принтер, зажевавший плотный бумажный лист, и в итоге перемазался краской из протёкшего картриджа. Жилет требовал химчистки и, возможно, приказывал долго жить. Нанесённая Акутагавой рана, шрам от которой расползся ниже отметин, ныла на дурную погоду. «...Госпожа Сасаки поднимает оружие. Куникида громко свистит, та отвлекается, и детектив одним беспощадным замахом ноги выбивает пистолет, наверняка ломая тонкую кисть под вопль Нобуко. Девушка наклоняется за упавшим, а он хватает её за шею, втискивает в стену и держит практически на весу, пока та, испуганно глядя, скребёт руки изящными ноготками, а потом обессиленно роняет пальцы вниз. Зелень глаз налилась кровью, лицо посинело. Отвратительно пахнет мочой». Вдох-выдох, вдох-выдох. Это нереально. Её застрелил Рокузо. Сколько вообще от жизни до смерти? Согласно ночным видениям, ровно пять секунд. Пять кадров того, что будет, если. «...Госпожа Сасаки стреляет на поражение, а он резко встает на пути, но не успевает распрямиться. Разлетаются очки, картинка слева пропадает, далее приходит страшная боль в голове, за ней — пустота. Потрясённый Дазай, кажется, что-то красное и немного пушистое собирает со своей одежды. Рокузо орёт во всю глотку и стреляет, но он, лежащий на полу, ничего не может с этим поделать. Нобуко, красивая, как ангел, и бездушная совершенно, смотрит на него своими зелёными глазами в последний раз». Президент вызвал его к себе на ковёр около четырёх часов дня, вскоре после обеда. Стакан кофе не помог поднять голову и расправить плечи. Четвёртый, кажется. Или шестой. — Доброго дня, Фукудзава-сан, — Куникида осторожно опустился за столик для игры в го, когда директор кивнул и взглядом снизу вверх указал место напротив. Фишек не было: две чашки жасминового чая исходили паром, рядом лежали в вазочке печенья-рыбки. Воин прищурился. — Доброго дня, Куникида-кун. Тебе нездоровится в последнее время, — мечник посмотрел открыто, кивнул на угощение. Чашка в руках ходила ходуном, пальцы, перемазанные чернилами, которые не взяло даже хозяйственное мыло, подрагивали. — Ничего особенного, Фукудзава-сан. Полагаю, я до сих пор отхожу от шумихи вокруг последнего неудачного дела и похорон Тагучи.

***

Члены ВДА — в строгих костюмах, Йосано — в платье и плаще, без заколки в знак траура, стояли на кладбище, под раскидистым старым клёном, и кроваво-красный свет вечернего солнца пробивался сквозь его ветви и оборванные листья. Рокузо, заснувший навек, умиротворённый, лежал на белых подушечках в светлом простом гробу. Он отомстил за отца, закончил его дело и фактически вывел их из-под удара с Дазаем ценой своей жизни. Куникида таращился в блокнот и читал свою речь, с трудом выталкивая слова из горла. — Сегодня мы прощаемся с Тагучи Рокузо, талантливым хакером и, наверное, одним из самых бесстрашных информаторов Вооруженного Детективного Агентства. Знать его было честью для меня. Рокузо завершил дело своего отца и погиб, как воин. Он спас нас с коллегой. Он никогда не обладал никаким особенным даром, кроме одного — смелости. Память о нём будет жить, пока мы здесь. «Ты мне не отец, нечего командовать!» «Ты оказался прав, Рокузо. Я тебе не отец: отец бы сделал всё, чтобы ты уцелел. Прости меня. Тагучи-сан, простите: я не уберёг вашего мальчика. Я не справился. Простите... Какая глупость. Ваш сын наверняка уже Вам всё рассказал. Ками мне свидетель, я не хотел, чтобы вы так скоро встретились». Крышку закрыли, гроб опустили вниз. Рука учителя, бросившая первую горсть земли, дрожала. Пальцы директора сжали плечо, и Доппо отступил назад. Поплакать бы, по-хорошему, но глаза сухие. Рокузо было четырнадцать, ему никогда не исполнится пятнадцать. И это — его вина.

***

— Возникли некоторые проблемы со сном. Врач прописал успокоительные, — Доппо сосредоточился на ощущении ударов сердца в груди. Чёрные кольца гематом практически сошли с запястий, осталось несколько жёлтых пятен от подушечек пальцев Чуи. — Профессиональные риски, о которых Вы говорили когда-то давно, существуют, однако я в строю. — Не уверен, Куникида-кун, — Юкичи прищурился. Ему бы в покер играть, честное слово: руки спокойные, лицо практически непроницаемо, уголки рта — почти всегда неподвижны. — Ты более рассеянный в последние дни, чем обычно. Предлагаю тебе сделать перерыв и в тренировках, и в работе: отоспаться два дня и на третий съездить к моему знакомому массажисту в Токио. Я его уже предупредил о визите. За помощь в поиске информации по делу «Ястреба», которое затронуло его семью, Такахаси-сан готов оказать свои услуги бесплатно в полном объёме и даже предоставить ночлег. — Фукудзава-сан, нет. Это слишком! Я справлюсь! — одарённый почти подскочил, записная книжка ударилась бы об пол, однако мечник остановил её у самых досок. — Нет. Ни разу нет, — воин посмотрел сурово. Доппо осел на место. — Практически везде, включая Портовую Мафию, говорят: «Незаменимых нет». Это правда, но от себя добавлю: есть те, кого заменить возможно, но это настолько трудно, что проще даже не пытаться. Ты меня понял? — Спасибо, — Куникида тихо отпил ещё чая и пристыженно опустил взгляд. — Офис продержится пару дней. Восстанавливай нервы. И да, небольшая просьба: обойдись в этот раз без помощи Йосано-сан. Я понимаю, что есть вещи, которые ты считаешь ошибками и сейчас простить себе их практически невозможно, но всё-таки потопят они тебя или нет — решать тебе. — Это и есть ошибки. Я должен был, — эспер стиснул пальцами ткань жилета. — Что? Кинуться под пулю и лечь рядом с погибшими, потому что Акико осталась на другом конце города, а кровь фонтаном хлещет во все стороны? Работать на износ, пытаться что-то доказать мальчишке, которому ты годишься в старшие братья? Проводить больше времени с тем, кому, кажется, это было не так уж и нужно, выслушивая его остроты и раздувая свою вину? Рокузо бы не одобрил, — покачал головой Серебряный Волк и заговорил более вкрадчиво. — Куникида-кун, ты помнишь, сколько тебе лет? — Я, — бывший учитель растерялся. — Двадцать, напоминаю. Всего лишь двадцать. Ты не успел отметить День совершеннолетия* с другими, согласен, однако ты не можешь быть отцом тому, кому четырнадцать. Не можешь запретить Ками знает как думающим психам собирать бомбы и минировать здания. Ты не в состоянии остановить пулю голыми руками и уж точно не имеешь парочку чудо-таблеток, дающих неуязвимость, в кармане. Суть людей — в победах, промахах и реакциях на них, но, для того чтобы они случались, надо жить. По этой причине, как выражается современная молодежь, жизнь — боль. Буддисты в чём-то правы, хоть мне и не нравится эта версия восприятия реальности, — бывший телохранитель отпил чая, отстранился от столика, осторожно развязал пояс юкаты, раскрыл нижнюю рубашку и стащил рукав совсем, демонстрируя ровную белую полосу шрама. Их, следов прошлого, на торсе хватало: и пулевые, и порезы, но этот выделялся особенно ярко, потому что в исходном виде определённо мог стать причиной смерти воина. Эспер замер. — Правильно смотришь. Не люблю этот шрам: не рассчитал силы и подставился в бою. Ладно бы только я: мальчишке, немногим старше Рокузо, пришлось тащить на себе цель нашего визита, которую мы буквально украли той ночью из отменно охранявшейся лечебницы, а потом увозить нас от погони, хотя практики вождения было всего ничего, и вообще-то за рулём должен был сидеть я. Гениальные мозги позволили уцелеть, все преследователи погибли, да, но парень остался никтофобом, водить он не любит по сей день. До рассвета я бы скончался на заднем сидении от потери крови, но девочка меня выцарапала из небытия и, как говорят медики, успешно, хоть и не сразу, «раздышала». Я здесь её усилиями, — Юкичи завернулся обратно и подпоясался. — Им обоим жить с последствиями той ночи. Я не смог защитить их надлежащим образом, и это моя вина. Усиливает её то, что я не только сам сунулся в пекло, но и потащил за собой того, кому не нужно было этого видеть. Жалею, что вынудил практически ребёнка снова применять способность, которая давала многое, но стала для него причиной всех злоключений. Река времени течёт в одну сторону, и в этом все без исключений люди равны. Те дети превратились, кажется, во вполне нормальных взрослых, хоть и не без трещин, ты с ним в офисе видишься ежедневно. Я не грызу себя, потому что они не считают ту выходку неадекватной, но стыдно до сих пор. — Я не хочу преуменьшать ценности Вашей истории, Фукудзава-сан, — Куникида смотрел на него вовсе измученно, послав к чёрту попытки удержаться на плаву. — Только Рокузо... Умер. Они никогда не придёт, чтобы увидеться. Никогда не вырастет. — Ты привязан к этому, — мечник кивнул на лежавший возле его локтя блокнот. — Как данная вещь называется? — «Идеал». — А почему именно? — Совершенство, к которому я стремлюсь, выраженное в одном слове, — младший одарённый прикипел взглядом к записной книжке. — В философии «идеал» — некий абсолют. Если допустить, что речь идёт об абсолютной истине или абсолютном знании, скажи мне, как человек, философию точно изучавший: достижима ли эта грань реальности? — Юкичи погладил переплёт. Бывший педагог побледнел. — Нет. Идеала достичь нельзя, можно лишь двигаться навстречу. — Что находится между тотальным заблуждением и абсолютом в таком случае? Ты помнишь? — Относительная истина, несовершенная, — зам.директора пока не понимал, куда заходит дискуссия. — Смерть Рокузо относительна, я вот к чему. Его тело не живо, ты не встретишься с ним лично иначе, кроме как попав в аналогичное положение, но ты сам сказал: пока жива память о нём, Тагучи здесь, — бывший телохранитель покачал головой. — Но это неправильно... Ками, не должны учителя переживать учеников! — Куникида стащил очки, почти фамильярно отбросил их на стол и закрыл лицо руками. — Не должны! — Служит ли это поводом упасть замертво рядом с ним? — строго уточнил Юкичи. — Я не знаю, но хочется, — тихо произнёс сидевший напротив. — В таком случае у меня для тебя плохая новость. Если верить записям в этой книжке, ты намеревался дожить до ста. Мы сейчас в параллельной реальности, где ты собираешься убиться вот этим, — Фукудзава-сан извлёк из-под столика танто в ножнах. Лакированную поверхность чехла украшала белая нить с тонкими серебряными подвесами. — Не будем затягивать. Собирайся с мыслями, пиши хокку, мол, так и так, с обязанностями не справился, летит снег, всё тлен. Рубашку навыпуск, клинок в руки — и вперёд. Директор поднялся, оправил одежду, надел накидку, глядя на изумившегося Доппо, принёс ростовое зеркало, установил его вместо своей подушки так, чтобы Куникида прекрасно себя видел. Бывший наёмник снял со стены катану, встал за его спиной, заботливо развязал ленту на шее, отложил её на стол, расстегнул верхние пуговицы рубашки, приспустил её, открывая плечи и шею, перекинул хвост через плечо, подумал, расслабил перевязь на волосах бледного, как смерть, молодого человека, собрал пряди выше слева, чтобы не мешались, обнажил лезвие катаны и, аккуратно задев кожу между позвонками, примерился пару раз. Одарённого затрясло. Выступила испарина, руки задрожали не в силах удержать ручку, не то что боевое оружие. — Что же ты, Куникида-кун? Я жду. Виселица, река, таблетки, перерезание вен — дешёвка, настоящие самураи совершают харакири: два глубоких проникающих ранения в живот, сделанные быстро и безжалостно по отношению к себе, особенно если резать сначала поперёк, а потом — вдоль, рассекая родничок. Кто-то сразу умирает от болевого шока, но обычно есть ещё несколько минут на очищающую душу агонию. Ну, ничего: жалеть себя ты не привык, к покойникам хочешь, даже если они тебя не ждут, а здесь осталась масса дел, я с ребятами и напарник, который захлебнётся в воде всех окрестных луж, предварительно набравшись. Давай. Ручка, лист блокнота, стихи, по-нормальному, красиво чтоб, нож... Я окно открою, снег полетит, если он там идёт. Отличный вид на оживлённую улицу и прекрасный день, чтобы умереть. Если сразу не получится, я уже знаю, куда бить, — Серебряный Волк утешительно смотрел на него через зеркало. — Порадуем Сасаки: она так хотела, чтобы это произошло. Кацуру, недавно тобой арестованного, порадуем тоже: идеалы не работают, дело его жизни выполнено, правда, без него, так что, скорее всего, всё-таки расстроим. Рокузо приятно удивим: едва он от тебя избавился, а тут «снова здравствуйте». Батя его тебе взбучку задаст: столько всего надо было выполнить, основать фонд помощи каким-нибудь жертвам разборок в городе, например, а ты коньки отбросил. Из зеркала на окаменевшего Доппо подслеповато таращился перепуганный едва дышавший очкарик без своих окуляров и холодно блестел глазами предельно собранный воин с мечом наголо. От смутного сходства полутёмной комнаты с таким же затенённым переулком накрывало ощущением дежа вю. — Или мы решаем пощадить это жалкое существо, которое столько старалось, чтобы найти своё место под солнцем, защищало друзей буквально всеми подручными средствами, тренировалось до седьмого пота, учило кого-то, утешало по ночам, упорядочивало хаос в отчётах и пугало бухгалтерию в случае задержки зарплат? — Юкичи зажмурился. — Не оно ли разорило окрестные поминальные услуги тем, что снизило количество клиентов, заставило напарника-интроверта вполне приемлемо перемещаться по улицам? Не оно ли периодически кормит котов и каждое утро делает отдельно взятых коллег счастливыми хотя бы тем, что приносит нечто полезное и вкусное им? Детектив смотрел на себя и чувствовал теплоту фантомной улыбки директора там, где кожи коснулось лезвие катаны. — Ну? — Пощадить, — почти беззвучно выдохнул эспер. Плечи зябли. — А зачем? — мужчина перевёл взгляд на него через стекло. — Это существо многое может сделать, ну, или попытается, — Куникида постарался собраться хоть немного. — А ещё, как минимум, потому что учителя не должны переживать своих воспитанников, не находишь? — вкрадчиво заметил президент. Куникида ошарашенно глянул на него. — Ты же не думаешь, что сам — исключение из этого правила? Ты до сих пор мой ученик. И, как в какой-то мере учителю, мне тоже больно от смерти Рокузо, потому что, хотя бы косвенно, он находился под моей ответственностью. К нам не нагрянули с проверкой только по одной причине: никто из местных не являлся его опекуном. Полиция хочет замять дело. Подростка им жаль, но его дурной нрав сыграл свою роль. Мы не вернём его, да, однако, если продолжим работать несмотря на хаос кругом, то устоим и сделаем то, что оба Тагучи хотели бы. Ты остался здесь, так докажи себе, что не зря. — Звучит хорошо, — эспер продышался, утёр лицо платком из пачки, жившей в кармане брюк. — Одевайся, бери блокнот, и чтобы раньше пятницы я тебя, с утра бегущего к морю, не слышал и на рабочем месте не видел, — усмехнулся Фукудзава, убрал меч в ножны. — Билеты и карту местности найдешь на форзаце. Передавай мой сердечный привет Такахаси-сану при встрече. Растрёпанный Куникида плохо помнил, как на глазах ошарашенного Дазая, облившегося чаем, побросал вещи в сумку и быстро покинул рабочее место значительно раньше срока. Остальных, стоило ему зайти в кабинет перед тяжёлым разговором, Рампо экстренно увёл в кафе. Сеансы шоковой терапии директора требовали уединённости.

***

Placebo — Centrefolds

Ранний вечер едва-едва золотил лужи, когда Куникида ввалился в комнату, на ходу сорвав пальто, закинув его на вешалку, по пути сбросил жилет, брюки, рубашку, потерял ленточку на полке с перчатками, вбежал в душ, обдал себя почти горячей водой, смывая прикосновение ледяного лезвия с шеи, до скрипа отскоблил себя жёсткой мочалкой так, что на боках ярче проступили следы скальпеля. Оперативник задыхался от ужаса смерти и восторга от не случившихся с ним удара между позвонками и движения лезвия под рёбрами, беззвучно лил слёзы: нервы не выдержали, но приговор «Жить, как бы ни было тяжело» он всё-таки смог себе вынести. В голове резко всплыл Накахара: отчаянно злой, синеглазый, неожиданно понятный со своим горьким желанием уехать к подножию Фудзиямы, потому что на борьбу сил нет. Обоих обрекли на гибель близкие люди, и только их собственные решения отменили казнь. Чуя несколько ночей вызывал его на каток, и всё это время они просто носились по льду, как мальчишки, с той лишь разницей, что Исполнителя порой захлёстывало Порчей, и педагог помогал ему выкарабкаться назад, простроить барьер и научиться тормозить раньше, чем процесс станет необратимым. Синяков к тому моменту стало так много, что они браслетами замкнулись ниже запястий. На фоне перспективы разрушения их общего города гематомы ничего не значили до тех пор, пока на них не обратил внимания опаснейший эспер Мафии. Они как раз подкатились к бортику, оба старались отдышаться после долгого кружения, и тут мафиози наткнулся взглядом на его предплечья. — О Ками! Это же... Я... Я не хотел! Чёрт! Почему ты ничего не сказал? — Чуя насупился и испытующе уставился на него, но выглядел он очень расстроенным. — Камикадзе, вот честно, ты — мазохист? — Нет, но оно того стоило, — Доппо вдохнул поглубже. — Все живы, мы оба стоим на ногах, ты вроде спишь даже, так что всё — мелочи, забудь. — Ты издеваешься надо мной или над собой? У меня где-то была мазь в запасах, я на мотоцикле сегодня, но ты прав: ночью почти не ломало, иначе за руль бы не сел, — эспер надел защиту на лезвия, завалившись на скамейку, потянулся за обувью, переобулся и сбегал до техники. Вернувшись с круглой банкой и чистым мотком бинтов, упал обратно. — Подставляй руки... Нихрена я тебя разукрасил! Уверен, что в больницу не надо на рентген? Кости выдержали? — суетился Чуя, обмазывая холодившей кожу субстанцией конечности и тут же принимаясь бинтовать их. — Был там вчера. Всё обошлось. Не волнуйся, — член ВДА прищурился. — Я и так в долгах, как в шелках, куда уж больше, — проворчал Накахара, — хотя я собираюсь набрать ещё и никогда ничего не выплачивать, судя по всему. — Успокойся, это моя... — Ещё одно слово в этом духе, и я тебя стукну. Без способности, но стукну. Я могу, — Чуя вздохнул. — Пока мы тут ездим, представляешь, у меня, оказывается, мелкий реанимируется. Я ему на Новый год принёс несколько крепких скетчбуков, хорошие акварельные карандаши, кисти и пару сборников со стихами. Судя по тому, что он стабильно сидит с альбомом, а коллеги выдохнули, рисовать любит очень и почти медитирует над бумагой. Ты был прав: хобби помогло, правда, способностью от остальных отгораживается и раскроется ещё не скоро. Пока, кстати, только одна из наших, не считая его младшей сестры, видела, что он изображает. Два листа уже висят в её чайной в рамках. Исполнитель порылся в телефоне и показал ему присланные фото, сохранённые в галерее. На плотной бумаге, гордо подняв голову, сидела с пиалой в пальцах женщина со скошенной чёлкой. Изобразили её вполоборота. Призрачная улыбка тронула красноватые чувственные губы в тон закатно-розоватому кимоно с чёрными разводами ветвей и белыми хлопьями у рукавов. Лёгкая, почти воздушная, она пила чай и жмурилась, следя за художником самым краем подчёркнутого алой полосой глаза. Нахахара перелистнул картинку: два снегиря, распушившись, воинственно скакали вокруг чернобоких семечек на земле. Рядом красовалось какое-то небольшое стихотворение. «Акутагава Рюноске, гордость и радость Накахары Чуи, не должен умирать в восемнадцать, так ничего и не узнав про жизнь». — Цветопередача удивительная, — тихо заметил Куникида. — Очень похоже на традиционные акварели. — Вот и я о том. Дома уже приготовил несколько иллюстрированных сборников легенд и сказок на будущее. Если ему так нравится это, может, красивые интересные книги заденут тоже. Система вознаграждений работает: старается лучше, но головой всё-таки думает, и как-то легче, что ли, относится к миссиям, по крайней мере — спит перед ними. Если повезёт, помогу пристроить кохая в татуировщики. В Портовой Мафии с этим проблемы, если честно: стабильно мотаемся на соседний остров, чтобы... Ну, ты знаешь, — Чуя подвигал бровями. — Считай, ему — дело всей жизни, риска поменьше — сестра за него трясётся, но молча — и всегда поток клиентов. — У тебя я ничего подобного не замечал, — Доппо поправил очки. — Правильно. Все боятся способности и иголку держат подальше, а пора уже: не шестёрка третий год как, но никто не берётся, — вздохнул Исполнитель. — Впрочем, если сейчас полегче станет, может, буду у человека первым... Холстом. — Не боишься? — После моей силы бояться нечего, поверь, и уж точно не самую малость кривоватого тату, — мафиози повёл плечами и улыбнулся. — Кстати, я привёз приличный чай. Чай был действительно вкусный: пачка с кучей нечитаемых иероглифов стояла на полке около электрического чайника в жилище эспера и источала удивительно насыщенный аромат, стоило её приоткрыть. Отмывшийся до скрипа бывший учитель подсушил волосы. Переодевшись в пижаму, заварил себе напиток, почитал давно заброшенный из-за дел на полку роман, проверил билеты на поезд, выставил будильник на утро через два дня, да так и задремал на футоне, позабыв даже снять очки.

***

The White Stripes — Seven Nation Army

Не-он открывает глаза среди каких-то руин. Плечи — шире, ноги — крепче. Руки жестче, чем Куникида привык. Сила пульсирует внутри и ложится на лицо, раздваивая реальность: он одновременно отмечает то, что происходит, а поверх накладываются призраки движений чужих тел. Это не классическое предвидение, не истинное отражение будущего, которое доводилось наблюдать оперативнику чужими глазами, десятки раз уничтожая угрозы по ночам, но предельно чёткий просмотр действий окружающих его людей, марширующих за спиной ровным строем в одинаковых плащах. В проекции, наполненной синевато-стальным отсветом, он видит каждый шаг и улавливает краем глаза какое-то движение сбоку. Картинка распадается, формируя мираж: вылетающего наперевес с ПП полупрозрачного мафиози, чересчур уверенного в своей победе. Не-он усмехается и направляет пулю в голову без колебаний. Пальцы остановить невозможно, одёргивать руку бесполезно: воли Доппо в этой адски прагматичной машине смерти нет, и ему ничего не остаётся, кроме как наблюдать и стараться не орать от ужаса. Шестёрка с дымящейся дырой во лбу кулем валится в траву, позади поднимаются сотни дул пистолетов. Солдаты разбегаются, понимая, что враг пытается окружить их. Начинается пальба, громче которой — потрясающе ровные удары сердца в груди. В ожесточённой перестрелке не-он практически Терпсихора. За исключением наготы, ступает божественно уверенно и спокойно, лавируя между пулями, потому что видит, что будет, если он окажется не в то время и не в том месте. Мастерски минует опасные участки, методично опустошает магазины, отправляя в небытие врагов с впечатляющей лёгкостью и бездушностью. Все они — пешки, не более. Его цель — городская легенда, тот, кого называют «Белой Тенью», потому что поймать его невозможно. Лица никто описать не смог, уцелевшие при столкновении с Мафией говорили только про стремительную фигуру в светлом пиджаке и чёрные спинки то ли беретт, то ли кольтов, однако его здесь нет: слишком просто, он бы выжил точно. Как же тоскливо! В суматохе несколько его сослуживцев застрелены. Они были отменными воинами, потому не-он помогает снять плащи и накрыть их лица, оставляет несколько цветков на каждом. На похороны нет лишнего времени: заявили о себе громко, и полиция, визжа сиренами, направляется в старый, судя по разрушенным заводским трубам, район города, пока маленькая обречённая армия уходит в лес, покидая место бойни. Не-он в высоких сапогах перешагивает через убитых в чёрных продырявленных костюмах с толикой брезгливости. Портовым псам — собачья смерть, они не знают о чести ничего и не заслуживают погребения, раз напали так, практически из-за спины, но среди них есть тот, кто ему нужен. Более мощной и агрессивной организации в Йокогаме просто нет. Доносились слухи о каком-то Агентстве, но их лидер — искусный мечник, работавший на Правительство, что неплохо, и всё же... Если он уцелеет в схватке с «Белой Тенью», то рискнёт пойти против Серебряного Волка, но это будет откровенно скучно. Меч — отвратительная защита против пули. Победа — дело пяти минут, если не меньше.

***

Imagine Dragons — Bleeding out (Nastya Winter cover)

Куникида вскинулся от тошноты: последняя деталь из сна — газетная вырезка с менее уставшим Фукудзавой-саном и нарисованным красным знаком вопроса — отпечаталась с другой стороны век и не хотела исчезать. Умыв лицо и прополоскав рот, он заварил чай и опрокинул в себя две чашки, толком не ощутив вкуса и запаха. Нос забили медь крови и послегрозовая свежесть. За стенкой было тихо. Тикали часы и слышался голос директора, утешавший кого-то в темноте. Доппо закрыл глаза, отгоняя образы покойников в чёрном, среди которых ему то и дело мерещились рыжие мягкие пряди со слетевшей шляпой, и приник ухом к стене. — ...Я — бывший телохранитель, довольно долго работавший на Правительство. Я не буду тебя беспокоить, Осаму-кун, и останусь здесь, на подушке, так как меня категорически не устраивает ваша общая забава: «В чьи мешки под глазами войдёт больше риса?» Прости, что взломал дверь отмычкой, но через порог я перешёл с твоего разрешения и, если таковое получу снова, предлагаю попробовать кое-что безобидное... «Так всё это время мне не давал покоя бесконечно измотанный, ленивый, а на деле — перегруженный Ками знает сколько Дазай, у которого рабочий день длится по девятнадцать часов, а на сон остаётся около трёх. Отсюда общее желание забыть про отчёты, отсюда же отсутствие аппетита — мозг не желает питаться на фоне стресса, еда просто встаёт комом в горле. Почему я не сложил два и два сразу? Почему не мог заметить и увидеть картину в целом так долго? Ах, да, я ведь тоже... Сплю через раз. Пора это прекращать, если я не хочу протянуть ноги и отбыть в отпуск без объяснения причин. Совсем расклеился». Усилием воли оторвавшись от стены, недавний преподаватель встал. Общение с Юкичи — штука интимная, прерывать его — святотатство. Не положено подслушивать исповедь, это слишком личное. Включив чайник по новой, он написал в закрытый чат, где у него появилась кличка «Камикадзе», а у собеседника — «Дело-в-Шляпе». От К.: «Доброй ночи. Как ты себя чувствуешь? Всё прошло? Прости, что столько не появлялся: работа, не жуя, проглотила меня. Если будет шанс, я хочу поговорить. Напиши, когда будет время. Кажется, схожу с ума. По проявлениям похоже на шизофрению: крыша сползает, распадаясь на несколько обломков. Я уеду из города через два дня. Вернусь, ориентировочно, к пятнице». Через десять минут пришёл ответ, но в формате аудиозаписи.

От Д.-в-Ш.:

«Ночи, но вот совсем не доброй.

Я тоже немножко «того» с недосыпа, но хуже всего — мой босс. Точный, как швейцарские часы, безумно пунктуальный Мори-сан не явился на собрание.

Порт буквально встал: все в тревоге, я сейчас у шефа, еле-еле сбежал в туалет, не могу толком отписаться.

Ты завтра ночью здесь будешь? Мы с Сестрицей планируем тайком вывезти его в гости, пока совсем плохо не стало. Очередной революции Мафия сейчас не выдержит: просто развалится на куски. Начнётся грызня между группировками, передел власти, в результате которого положат уйму народу.

Похоже, кресло Хозяина Порта проклято, как в «Гарри Поттере» — должность преподавателя ЗОТИ: меня сорвали с тренировки, обломав погрустневшего мелкого, со словами, что дома — внимание — разгуливает призрак, и невидимая стена не даёт выйти из комнаты. Никакого призрака не было, конечно, зашёл я нормально, но у нас определённо творится чертовщина, и в ней отчасти подозревают меня, хотя есть железобетонное алиби — поездка на соседний остров с грузом.

Увидишь чьи-то ноги завтра в окне — не трогай, это мои или Мори-сана.

Я напрашиваюсь к тебе и намерен привезти что-нибудь вкусное лично, потому не стесняйся и пиши, что именно, даже если это нечто из разряда высокой кухни.

Это неадекватно, но нам правда очень надо, да и вам дестабилизация ситуации в Йокогаме не нужна.

Запустишь в форточку?»

От К.: «Это не вопрос, но придётся быть тихими: стены тонкие, приложил ухо — слышно. Фукудзаве-сану, надеюсь, известно о визите? Я не представляю, как сообщить ему, и не уверен, что он обрадуется ночным гостям. Тогда нас ждёт тотальная дестабилизация по всем фронтам».

От Д.-в-Ш.:

«Эти двое разберутся как-нибудь без нас, поверь.

Они слишком давно знакомы, чтобы не суметь.

Так что там с едой?»

От К.: «Слегка поджаренная скумбрия и рис. Более чем достаточно, но, если хочешь, можешь угостить и других. Кухня на каждом этаже общая, за исключением третьего».

От Д.-в-Ш.:

«И всё? Привезу всего понемножку и несколько тестов на яд. Мало ли, ваши нервные.

До завтра».

От К.: «Береги себя. До завтра». Куникида отключил экран и отвернулся от мобильного. Он выпил чашку чая, вторую, перестелил футон, забрался под одеяло, расслабился, прикрыл глаза, сосредоточившись на ощущении грубоватых пальцев на своих запястьях, ловивших и его, и вторую реальность на катке, выдохнул и нырнул в темноту с чётким осознанием того, что намерен сделать.

***

Linkin Park — Sharp Edges

Сон раскрылся новым танцем под сине-серой тканью плаща. Доппо оказался в самой гуще событий: свистели пули, а он переступал, отстреливался сам, менял магазины, предугадывая атаки врага. «Вдох-выдох. Один короткий шаг, три длинных прыжка. Вдох-выдох. Я жив. Я здесь. Это моё сердце бьётся, а значит, я сильнее. И, раз уж я не могу заставить твои руки дрогнуть, я сделаю всё, чтобы тебе не понравилось делать то, что ты делаешь, паршивец. Как там у Чуи было?» — Куда собрался? — прорычал Куникида и, понимая, в какие места целятся враги, резко сделал выпад в ту сторону, практически швырнув тело навстречу огню. Боль обожгла, он увидел в проекции выскочивших солдат, разжал пальцы, роняя оружие, и улыбнулся, ощущая не-свой озноб, змеёй обвивший позвоночник, когда пожарище агонии охватило нервы после попаданий. Эспер усмехнулся и вообразил начерченную мелом на земле дверь в свой класс, резко распахнул её и повалился на парты с грохотом. Около него, чуть поодаль, жадно хватал воздух ртом человек в длинном плаще и высоких сапогах. Возле стола сидел некто в светлом пальто, красном клетчатом шарфе и пушистых наушниках. У стены вдалеке Сасаки и Рокузо играли с уже знакомыми пятью детьми. Блокнот материализовался под пальцами по первому зову. — Поэзия Доппо: наручники! — одарённый подошёл к мужчине и приковал его к двум партам в проходе за кисти, обыскал соперника, вытащил два Gray Ghost, из голенища сапога извлёк нож и пару отмычек, поднялся, отряхнулся, забрал собранное, унёс в ящик стола, запер там на ключ. «Урок первый. Сначала — думать, потом — стрелять. Не умеешь — даже не доставай пистолет». Куникида посмотрел на пришельца, в ожидании отпивавшего кипяток из хрупкой позолоченной посуды. — Доброго вечера. Прошу прощения за эту сцену. Вы за кем-то из детей? — бывший учитель опустился на место, поправил причёску и улыбнулся. — Доброй ночи, — белое, практически девичье лицо напротив украсила тёплая смущённая ответная улыбка, которую до обидного быстро скрыли чашкой из дорогого фарфора. — Я? Нет. Мой пока по ту сторону, и Вы справляетесь лучше, чем я ожидал. За детьми пришёл мой коллега. Вы не против, если он присмотрит за новенькими? Гость кивнул в сторону дверного проёма. Ёкай, наверняка спрятавший под бежевым пиджаком оружие, приветливо кивнул и, сняв верхнюю одежду, завернул в теплую ткань Рокузо, подсадил его на одну руку, Сасаки — на вторую. На простой чёрной рубашке в узкую белую полоску не было ни единого следа креплений или крови. — Х-хорошо, — эспер подавился словами. — Не навредите им, пожалуйста! — Ни в коем случае, — ответил мафиози и, попрощавшись кивком, поспешил в коридор под шум ватаги старшеньких, доброжелательно помахавших преподавателю. В воздухе пахло дорогим табаком, яблочной карамелью и цветущей вишней. В горле у Доппо стоял ком, глаза щипало, плечи начинали дрожать, но взять себя в руки удалось. — Пока Вы не проснулись, пожалуйста, приспособьте место для хранения оружия. Не хотелось бы разбрасывать его по партам, а они оба поняли, что Вам не нравится, когда кто-то стреляет, — терпеливо произнёс третий гость. — У меня с собой ничего толком нет: я привык обходиться так, ибо моя сила не требует ножен или портупеи. — Спасибо... Я... Мы не познакомились. Кстати, ни с кем из Вас, — одарённый тяжело вздохнул. — Имена не имеют значения больше. Имеют — истории, — покачал головой новенький. — Вы согласны нас выслушать? — Не уверен. Вам стоит поискать кого-то ещё для этих целей, — настрелявшийся до конца своих дней недавний учитель сжал кулаки под столешницей. — Мы нашли одного, но не такого, которого бы хотелось. Не уверен, что нас поймут правильно: оружия он толком не держал, ситуация у него обратная, а нам нужен именно такой, как Вы. Тот, кто поймёт, о чём мы, потому что сам видел и участвовал. — У меня с недавних пор есть правило: не ввязываться, если я не до конца осознаю, о чём речь, — Куникида немного сердился. — Вы чувствуете, потому поймёте. Пожалуйста. Не хотелось бы озадачивать кого-то из Ваших коллег: у них более узкие границы восприятия реальности и нет места, где можно поговорить. Не уверен, что они выдержат это. Разве Вооруженное Детективное Агентство не заботится о простых гражданах? — Вы из Мафии или откуда-то ещё в том же духе. Пальто на Вас наверняка фирменное, шарф из Burberry, мех на наушниках, похоже, натуральный. Этот, на полу, пользуется военным оружием, не жалея патронов, форма под плащом, кстати, тоже недешёвая, из профессиональных. Ушедший с детьми был в дорогих ботинках — я хотел себе такие купить несколько лет назад, но не мог: стипендия не позволяла. — Мы были, но никто там не успел нам помочь, и никто больше не услышит нас. Пожалуйста, — тихо, почти умоляюще произнёс мужчина. — Вы не представляете, как холодно дрейфовать с этими секретами, которые никому не нужны. «Перед лицом времени и смерти все люди равны. Пока ты здесь, всё ещё можно что-то исправить». — Хорошо. Хорошо. Вы прибыли, значит, это настолько важно, что я должен Вас услышать, но я не могу... Сразу всех. Я жив, мне нужно спать и как-то жить там, где Вас нет. Понимаете? Я не могу бегать с револьверами наперевес еженощно. Договоритесь, пожалуйста, кто, когда и с чем будет приходить сюда. Хотя бы шесть часов глубокого сна необходимы мне для эффективного функционирования. Остальное — Ваше. Я хочу видеть Вас и быть предупреждённым, если меня ждёт кровавая баня, потому что это мои нервы и мои мозги, простите за прямолинейность. Отныне войти будет можно только после вежливой просьбы. Если ещё хоть кто-то рискнёт втащить меня в бойню без уговора, я накажу этого человека, как сочту нужным. Гость отпил ещё чая. Куникида мысленно наполнил его чашку и согрел жидкость в ней. — Справедливо и выполнимо. Если времени потребуется больше? — призрак зажмурился от удовольствия. — Вы должны спросить меня. — Если ситуация экстренная? — Там хоть днём, если Вас другие не увидят: не хочу втягивать их. Всем хватает нервов в последнее время, особенно — Фукудзаве-доно, а он не мальчик. — Понимаю, — когда покойник согласно кивал, волосы мягкими чёрными волнами скользили по его плечам. — Вам пора на пробежку. — Не сегодня. И... Есть ещё кое-что, — детектив посмотрел на прикованного к партам строго. «Занести в блокнот: заставлять невоспитанное приезжее привидение наводить порядок в классе и отмывать пол от крови — не только полезно, но и приятно».