Есть ли в небе лисы?

Осознание пришло слишком быстро. И одовременно поздно. С момента суда Сережа загрузил себя работой еще больше, пугая этим подчиненных, которых сам вечно прогонял из офисов, заставляя следить за графиком. Теперь же он фактически переехал в здание компании, потому что возвращаться домой было сродни пытке. Там тихо. Там нет больше мультиков, музыки, голосов, никто не встречает его и не ждет, не прыгает на входе, радостно крича «Папа», никто не обнимает и не целует после того, как дочь убегает играть. Там пусто. И при этом каждый проклятый сантиметр напоминает об Асе. Все в этой чертовой квартире делала она, каждую комнату он полностью доверил ей и лишь потом вносил небольшие правки в проекты. После они вместе выбирали мебель и спорили насчет декора и цвета постельного белья. Не говоря уже о том, что Ася лично расписала стену в его кабинете, что заняло не один день. Сережа помогал, и это было… Разумовский закрывает глаза, встряхивает головой. Было, да. Теперь нет. Сейчас у него начинается другая жизнь, и незачем думать о прошлом. Да, он старается не возвращаться в квартиру. Да и черт с ней. Купит новую, обставит еще раз, но уже с кем-то другим. А лучше сам. Потому что при мысли о том, что рядом с ним будет кто-то еще, кто-то, кроме Аси, мутит. Но это ничего, мелочи. Это пока. Он освоится, привыкнет. Ему уже сейчас лучше, ведь Сережа может сколько угодно времени посвящать своим разработкам, не оглядываясь на время. Никто все равно не ждет. А значит, после можно будет отправиться на любую светскую и не очень вечеринку, приглашений — уйма, и там как следует развлечься. Сережа так и делает. Заодно старательно ищет смысл в этих действиях, потому что радости они не приносят. Работа, несмотря на утроенное количество времени, практически стоит на месте, потому что он постоянно ошибается и не может сосредоточиться, думает совсем о другом. Попытки отвлечься на тусовках заканчиваются банальным алкоголизмом, но и так легче тоже не становится. Почти всегда на подобных мероприятиях его сопровождала Ася, и им было хорошо. Он ведь не врал ей. Разумовского действительно не интересовал никто другой, даже когда он приходил без нее. Все его случайные и не очень связи были оборваны и забыты после того, как он когда-то решил, что эта девушка во что бы то ни стало нужна ему. Но теперь он один, ему необязательно сдерживаться или опасаться изменить. Вот только проблема в том, что он и не сдерживался, ему и правда было насрать. Ася стала его точкой невозврата, встретив которую, он перестал видеть малейшую привлекательность в ком-то другом. И ладно бы, если б с гребаного суда у него это волшебным образом все пропало. Но нет. Конечно, нет. Подцепить кого-то на вечер — не проблема. Задуматься о том, чтобы этот вечер продолжить, — тоже. Сережа не жалеет вина, напивается до белых пятен перед закрытыми глазами. Силится вспомнить, чему было посвящено мероприятие в модном клубе, где он сидит теперь на диванчике в компании… Брюнетки? Разумовский приоткрывает один глаз. Да, брюнетки. Закрывает снова. Он думал о том, чтобы выбрать блондинку. Не решился. Сережа чувствует легкие поцелуи на шее, жмурится. Если не смотреть, если представить… Ладонь с острым маникюром скользит в ворот рубашки. Ася такой не носит, никогда не носила. Длинные ногти мешали ей работать, да и Еву она не хотела поранить. Сережа выпрямляется, отстраняет девичью руку. Тошнит. От алкоголя? — К тебе или ко мне? — томно шепчет брюнетка, прильнув к его плечу. — В отель. У меня там номер. Он рядом, поехали. Паршивая идея. Разумовский у машины подозревает, что паршивая, поэтому лезет на переднее сиденье. Брюнетка недовольно хмыкает, но садится назад. Все это лютый, непробиваемый бред, который становится еще ярче в номере. Сережа разливает по бокалам коньяк, пошатываясь, садится в кресло. Девушка лезет к нему на колени, пытается поцеловать, но он запрокидывает голову, открывая шею. Она скользит губами по коже, пытается стянуть пиджак. — Уйди, — говорит он спустя несколько минут ее попыток залезть к нему в штаны. — Что? — недоуменно спрашивает девушка, отстранившись. — Уйди. Водитель тебя довезет. Куда-нибудь. Мне насрать, если честно. Денег дам. Переведу. Свали только. — Ты… — Она задыхается от возмущения. — Да что ты себе позволяешь?! — Сколько? — коротко уточняет Разумовский, практически сталкивая ее с себя. — Пары тысяч хватит? Не в рублях, само собой. Брюнетка уходит, ругая его на все лады. Надо будет завтра узнать, кто это, и перевести деньги. Или нет. Сейчас ему кристально все равно. Рука тянется к телефону, но не для того, чтобы зайти в приложение банка. Сережа долго смотрит на вызубренный раз и навсегда номер, звонит. Ася не отвечает. Само собой, не отвечает, ведь ей насрать. Никаких следов измены он не нашел, разве что они голубиной почтой обменивались. Значит, она просто остыла. Не отвечает на сообщения, звонки, никак с ним не контактирует, даже Еву он забирает у кого угодно, кроме Аси. Но с чего вдруг такое могло произойти? Разумовский всегда работал много, это не аргумент. И слухи вокруг его якобы измен всегда ходили, Ася не верила никогда, она все знала. Что изменилось? Почему ей стало так по хрен на их отношения, на него? Проклятый развод Сереже даром не сдался. Он никогда не хотел избавиться от семьи, они были самым дорогим в его жизни. Какого хрена ему понадобилось идти на принцип и устраивать долбанный цирк? И почему она его не остановила? Было бы гораздо проще, если бы утром Ася врезала ему и сказала, что он перегнул палку. И Сережа бы согласился, мол, да, перегнул, прости, любимая, что угодно ради вас сделаю, дурак был. Почему все не случилось так? Почему она просто развернулась и ушла, поверила вдруг в то, что у него кто-то есть? Так не должно было случиться, никогда не должно было. Сережа любит свою семью, они вместе выстраивали ее. Он клялся себе, что никогда не будет таким, как… Но ушла Ася. Потому что ей плевать. *** Ева не в духе. Это видно невооруженным взглядом. Ей шесть и скрывать свое настроение она еще не научилась. Сережа подозревает, что и в более позднем возрасте не будет этого делать, характер не тот. Он украдкой наблюдает в зеркале за сердитой дочерью, которая сидит в детском кресле и смотрит в окно. На Разумовского она не взглянула ни разу с того момента, как он забрал ее у Полины. Асина сестра говорит с ним коротко, холодно и исключительно по темам, касающимся Евы. Сережа на ее показушное презрение лишь глаза закатывает. Он и лучше к себе может. В этом его нынче сложно обыграть. — Поиграешь на площадке? — спрашивает Разумовский, когда паркуется возле дома. Дочь пожимает плечами. В итоге вся ее «игра на площадке» заключается в том, что она слоняется по ней без очевидной цели, держа в руке плюшевого зайца за ухо, и больше ничего. Даже с другими детьми не играет, что для нее совсем необычно. Не выдержав, Сережа подзывает ее к себе и старается помягче спросить, что случилось. Ева наконец поднимает взгляд и смотрит на него, смотрит так, будто перед ней самый злостный преступник. Разумовский и рта не успевает раскрыть, как получает по голове плюшевым зайцем. Оторопев, Сережа даже закрыться не пытается, пока малявка лупит его игрушкой и кричит о том, что это он во всем виноват, что из-за него мама постоянно плачет и не выходит из комнаты, не улыбается и даже гулять не ходит, все из-за него, абсолютно все в Евином маленьком мире сейчас из-за него. Выдыхается она быстро и дальше просто ревет. Все на площадке смотрят на то, как Сережа неловко пытается успокоить дочь, и дети, и родители. В конце концов, ему удается немного достучаться до нее и увести в квартиру, где он дрожащими руками наливает Еве чай и пытается отвлечь сладостями. Нет, к детским истерикам Сереже не привыкать, им с Асей по полной программе досталось и в год, и в три, а иногда и просто так, вне очереди. Вот только впервые это вот так… Не из-за того, что ей не разрешили седьмую шоколадку, а из-за Сережи, из-за того, что… — Мышонок, послушай, — начинает Разумовский, сев рядом с Евой, но как продолжить не знает. Хочется спросить, правда ли все это, но заставлять ее повторять будет жестоко. Да и зачем ей обманывать? Это была неподдельная истерика, не уловка, чтобы мама с папой помирились, как в кино. Ева расстроена, потому что плохо Асе. И это «плохо» сделал он. Они оба, но… По большей части, он, наверно. Сережа утыкается в свою кружку, так и не придумав, что сказать. Ему стыдно, очень стыдно перед Евой. И он просто молча сидит, переваривая услышанное. Если бы… Если бы Асе было все равно, то она бы вряд ли… Разумовский перебирает в голове сбивчивые обвинения Евы. Грустит, постоянно плачет, никуда не выходит. Он допустил это. Сережа так удивлялся, почему Ася ничего не сделала, почему позволила этому разводу случиться, почему не повела себя иначе утром. И ни разу не задался вопросом, почему он наворотил столько дерьма и не поехал тем сраным утром стучаться в дверь родителей, почему даже не попытался ничего сделать, а лишь вел себя как капризный мудак. Олег был прав, точно прав. Сережа возложил ответственность на Асины плечи, а сам сидел и ждал, что она вывезет это, вправит ему мозги, как обычно. И пропустил момент, когда она действительно устала. Когда навалилось столько, что Ася не выдержала, тихонько сломалась, поверив в грязные слухи, решив, что не нужна ему больше, что это все не просто работа. А Сережа масла в огонь подлил. Помада на рубашке. Гадская помада на рубашке. Он был так уверен, что Ася над этим лишь посмеется… Но Сережа пропустил момент, когда ей стало не до смеха, лично подтолкнул в пропасть. Все проворонил. — Я исправлю все, — чуть слышно говорит Разумовский, потрепав дочь по волосам. — Обещаю, мышонок. Все будет хорошо, станет по-прежнему. — Ладно, — бурчит Ева, кинув в него конфетой. *** Сережа знает, что родители с Евой уехали за город. Конечно, знает. И у подъезда ждет не для того, чтобы увидеться с дочерью, которой обещал все исправить. Он-то поклялся вернуть семью, только толку пока мало. Увидев однажды, что за Евой поехала Ася, Разумовский помчался следом, а не приехал к дому, как собирался. И первая встреча прошла… прохладно. Сначала он растерялся, увидев ее, оценив количество косметики, которой она никогда не пользуется настолько сильно, обнаружив, что знакомые вещи откровенно висят. Это выбило из колеи. Ася не стремилась к анорексичным образам, ее всегда устраивала середина. Сережу и подавно. И он очень сомневается, что это было намеренно. А вот послан он был точно намеренно. Завуалированно, но послан. Глядя вслед удаляющейся жене, мысленно расталкивал все дела в своем графике. Вот сейчас, если бы не истерика Евы, он бы точно поверил, что Асе все равно. И очень испугался, что действительно успело стать, пока он творил свою дичь. Ни одна попытка поговорить не увенчалась успехом. Ася брала трубку, но когда понимала, что дело не касается Евы, сразу прощалась, ссылаясь на дела. Переписка давала тот же результат, как и его потуги пригласить ее хотя бы на совместную прогулку. Евы нет сегодня, Сережа знает. И он ждет не ее, он ждет свою жену, которая даже помочь с картиной не разрешает. Разумовского буквально сносит ее холодом, но он все равно тащится за ней, будто псина побитая, и пытается все объяснить, сбиваясь и перепрыгивая с одного на другое. Не утаивает даже свою попытку забыть с той… Как звали-то? А он хоть спросил? Черт его знает. Но все равно говорит об этом, почему-то решив, что тот случай станет отличным примером. Не может Сережа без нее, не хочет, не нужен ему никто, то просто фальшь, жалкий и отчаянный рывок, бесполезный. Потому что только она, только Ася. Все его жалкие объяснения разбиваются о глухую стену, и он с ужасом понимает, что безбожно с ними опоздал. Надо было раньше, гораздо, гораздо раньше. Сейчас ей уже не нужны эти слова, она закрылась от него, а Сережа все продолжает говорить. Лишь бы услышала, лишь бы… — У меня есть другой мужчина. Разумовский отступает. Сказанное настолько скрючивает его изнутри, что он даже не держит ее больше. Ася говорит напоследок о том, что живет дальше, и повторяет про другого. А потом уходит. Сережа не останавливает. Он не может до конца осознать смысл ее слов. Она… Она обманывает. Никого нет. Разумовский уверен, нет никого, не должно быть. Ася бы… Нет у нее другого. А если есть… Сережа бьет по двери ладонью, часто дышит. Сзади хрипло лает мопс. Если и есть, это ничего не меняет. Это его семья, его жена, и он не отдаст ее никому другому. Да хоть под мостом смертника закопает, плевать. Сережа вернет все назад, любой ценой. Он зажмуривается от мысли о том, как по телу его любимой женщины скользят чужие руки, как кто-то другой целует ее. Нет. Разумовский ее не отдаст, завоюет снова, если понадобится и утопит на хрен в реке конкурента. Повернувшись, он решительно спускается вниз и идет к машине. Мопс пытается ухватить его за ногу, но хозяйка не дает.